Путешествие кавалера Шардена по Закавказью в 1672-1673 гг, Шарден Жан, Год: 1673 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Жан Шарден
Путешествие кавалера Шардена по Закавказью
в 1672-1673 гг.

Voyages De Monsieur Le Chevalier Chardin En Perse Et Autres Lieux De L’ Orient

(пер. Бахутовой Е. В. и Д. П. Носовича)

Жан Шарден, один из знаменитейших путешественников XVII века, родился в Париже 26 ноября 1643 года, в протестантской семье. По поручению отца своего, богатого ювелира и торговца драгоценными каменьями, он отправился в 1665 голу, в сопровождении лионского купца Резена (Raisin), в Индию, а оттуда в Персию, где пробыл шесть лет. Получив звание придворного ювелира, он сблизился со многими сановниками персидского государства, что дало ему возможность получить подробные сведения о политике, управлении, обычаях, о нравах, науках и искусстве страны, дотоле совершенно неизвестной в Европе. В мае 1670 года он вернулся с богатой коллекцией по землеведению и археологии на родину, где издал свой первый труд: ‘Рассказ о короновании царя персидского Сулеймана III’ (Париж, 1671). Убедившись вскоре, что протестанту закрыт всякий доступ к карьере в католической Франции, он 17 августа 1671 года снова отправился с большим запасом ювелирных изделий, заказанных ему шахом Аббасом II, в Персию, через Константинополь и Закавказье, в сопровождении своего прежнего спутника Резена и художника Грело (Grelot). После четырехлетнего пребывания в Испагани он переехал в Индию, откуда возвратился через мыс Доброй Надежды в 1677 году в Европу, но уже не во Францию, а в Англию. Король Карл II принял его милостиво и 24 августа 1681 года дал ему титул кавалера (chevalier), в день свадьбы его с соотечественницей-протестанткой, также принужденной из-за религиозных преследований покинуть родину. В 1683 году он был назначен посланником в [4] Голландию и управляющим тамошнею конторою англо-индийской компании. Вернувшись в 1711 году в Англию, он провел там остаток жизни и скончался 26 января 1713 года в Лондоне.

Описание второго путешествия Шардена по Востоку пользуется широкой известностью и отличается точностью и оригинальностью сведений. Монтескье, Руссо и Гиббон, много заимствовали у него и высказывались о нем с живейшим восхищением. Первое издание было сделано самим автором в Лондоне в 1686 году, но остановилось на первом томе, заключающем в себе описание путешествия от Парижа до Испагани. В 1711 году Шарден напечатал описание своего путешествия в Амстердаме, сразу двумя изданиями, трехтомным in 4 и десятитомным in 12, у Луи Делорма. Следующее издание появилось в Париже в 1723 году, амстердамское издание 1735 года представляет в настоящее время весьма большую редкость. Лучшим считается десятитомное издание известного французского ориенталиста Лангле (Langles), вышедшее в 1811 году в Париже. Сочинение Шардена переведено на голландский, английский и немецкий языки. На русском языке теперь впервые появляется отрывок из первого тома, заключающий в себе описание путешествия от Константинополя, по Черному морю и Закавказью, до Джульфы на Араксе. Наш перевод сделан с амстердамского издания 1711 года, озаглавленного ‘Voyages de Monsieur le chevalier Chardin en Perse et autres lieux de L’Orient. Tome premier, contenant le voyage de Paris’ a Ispaha’n, capitale de l’empire de Perse’.

Приложенный к переводу портрет взят из амстердамского 4-х томного издания сочинений Шардена, представляющего в настоящее время, как выше было сказано, библиографическую редкость. [5]

Путешествие кавалера Шардена
от Константинополя до Джульфы на Араксе в 1672-1673 гг.

19-го июля 1672 года греческий купец, который должен был доставить меня в Мингрелию, явился с известием, что наш каюк пробуксировал к выходу в Черное море и ищет только ветра, чтобы отойти. Я тотчас же хотел отправиться туда, но мои друзья нашли, что этого не следовало делать раньше, чем корабль будет совершенно готов к отплытию, потому что, как они говорили, могло бы стать известно, что я француз. Поэтому я провел три дня у графа Синибальди Фиэски, генуэзского резидента, в его загородном доме на Босфоре, а затем еще четыре дня в живописном греческом монастыре, который расположен у конца пролива, на европейской стороне, против порта, где наше судно ожидало попутного ветра.

Фракийский Босфор, несомненно, одно из красивейших мест на свете. Греки называли босфорами проливы или каналы, через которые бык мог переправиться вплавь. Этот пролив имеет 15 миль в длину и около 2 в ширину, в [6] одних местах более, в других менее. Берега его гористы и усеяны загородными домами, лесами, садами и парками, изобилующими приятными видами, живописными необитаемыми пространствами со множеством ключей и источников. Вид Константинополя, когда смотришь на него из пролива, на расстоянии двух миль, ни с чем несравним, и на мой взгляд, так же как и по всеобщему мнению, это самый прелестный вид, какой только можно встретить. Прогулка по Босфору доставляет приятнейшее развлечение, какое только может доставить прогулка по воде. В хорошие дни там бывает множество лодок с гуляющими. Генуэзский резидент неоднократно говорил мне, что однажды он вздумал сосчитать суда, проходившие перед его домом, от полудня до захода солнца, и насчитал около 1,300.

На Босфоре стоять четыре укрепления, хорошо снабженные пушками, друг против друга: два в восьми милях от Черного моря и два у самого выхода. Последние возведены только 40 лет тому назад, чтобы преградить вход в пролив казакам, московитам и полякам, приходившим прежде на своих судах и совершавшим набеги в виду самого Константинополя. Эти укрепления служат тюрьмами для военнопленных и для знатных людей, которых хотят принудить к каким-либо услугам. Маяк или фонарь, указывающий вход в пролив, находится вне его, на расстоянии около двух миль. Маячный огонь указывает ночью судам путь, которого следует держаться. Днем они узнают его по колонне из белого мрамора, стоящей на той же стороне канала, на высокой скале, образующей островок, эта скала, признаваемая за один из тех плавающих островов, о которых, под именем ‘Кианейских островов’ поэты рассказали столько басен, отделена от суши, т. е. окружена морем со всех сторон. Ее называют колонной Помпея и уверяют, что она воздвигнута в память побед великого римского консула над Митридатом, который был царем в этой части Черного моря. Построена она, должно быть, удивительно прочно, так как бури и вихри, непрерывно бьющие ее в течение стольких веков, не тронули ее, и это в ней всего замечательнее, потому что, с другой стороны, она не очень высока, и ширина подножья не соответствует, по-видимому, требованиям искусства.

17-го на рассвете я сел на корабль, который собирался, отходить. Более восьмидесяти судов разной величины вышли, в море в одно время с нами. На нашем было всего 200 [7] человек: комендант Азака со свитой, состоявшей из 20 человек, сотня янычар, 30 матросов и 50 пассажиров. У меня было три каюты: мы с товарищем занимали две, в третьей поместили багаж, а наши люди спали на палубе. Каюты очень тесны и очень неудобны. Наши были на корме. Их было на санке всего тридцать, в том числе каюта капитана, обширная и весьма чистая. Там свободно могло разместиться десять человек. На турецких судах чрезвычайно неудобно то, что приходится запасаться всем необходимым для жизни, даже дровами и водой, все остальное сносно. Каждый волен варить себе пищу два или три раза в день. Очаг находится на кормовой палубе. Когда желают сварить что-нибудь, приносят туда треножник, дрова и воду. Я видел иногда на огне 16 и 18 котелков. Необходимые удобства устроены на корме с внешней стороны судна, в виде будок, которые по желанию прикрепляются и снимаются.

Саика имеет одну палубу и только две мачты с бушпритом, а именно грот и фок-мачты. Каждая из этих мачт не может нести более двух парусов, а обыкновенно несет только один, вовсе нет веревочных лестниц, кроме одной, прикрепленной к верхушке грот-мачты, вдоль которой она спускается отвесно, марсов на мачтах нет, также как и на бушприте, который несет только один парус. Из этого уже видно, что турецкие матросы не влезают на мачты, чтобы спустить или распустить паруса, в этом нет и надобности, так как реи находятся всегда внизу, на палубе. Когда хотят поднять парус, его развязывают и тянут кверху рею, к которой он прикреплен. Паруса фок-мачты прикрепляются к реям каждый раз, как собираются их ставить, и, когда парус прикреплен, поднимают рею на блоке, находящемся на верхушке фок-мачты. По всему этому можно судить, что оснастка этих судов не особенно разумна, не лучше и рангоут.

На этих судах не пользуются ни насосами для откачивания воды, ни воротом для вытягивания якоря. Воду откачивают ведрами, а якоря подымают следующим образом. На корме устроены два небольших блока, по которым проходит якорный канат, 20 или 30 человек берутся за него и тащат изо всей силы, пока якорь не окажется наверху. Когда нагруженное судно входит в порт, то ставят на четыре якоря: два прикреплены на носу, и два на корме. Вот главнейшие особенности, которые я заметил относительно постройки этих судов и приемов управления ими у турок. [8]

Их плавание не искусно и не безопасно. Самые смелые лоцманы, их, турки или греки, обладают только опытностью, не основанною ни на каких правилах. Они не пользуются вовсе картами, не делают, как наши моряки, точных наблюдений над пройденным путем, чтобы ежедневно, при помощи этих наблюдений, знать, в каком расстоянии они находятся от места, куда идут. Они плохо понимают показания бусоли и знают только одно,— что цветок лилии обращен всегда к северу. Когда они хотят пуститься, в путь, они выжидают попутного ветра и хорошей погоды. Когда эти условия наступают, они не выходят тотчас в море, а ждут часов 8 или 10, чтобы быть уверенными в постоянстве погоды и ветра. Они руководятся берегами, в виду которых почти всегда идут. Когда приходится лавировать, следят за компасом. Они знают по чужим отзывам и по собственному опыту, с какой стороны должен быть север, чтобы попасть в то место, куда они идут, и только этим и руководствуются, ничего больше в этом отношении не понимая. Если бы они совершали длинные переходы в открытом море, никто не избежал бы бури,- хорошо же, что они держатся близ берегов, недалеко от гаваней. При крепком ветре, они идут по волне, складывают паруса и предоставляют себя направлению волн. При противном ветре не пытаются противостоять ему, поворачивают на другой галс и охотнее возвращаются назад, откуда вышли, нежели противятся силе бушующего моря. Что их губит, так это ветер, который гонит их к берегу, потому, что, когда ветер сбивает их в этом направлении, они очень скоро оказываются выкинутыми на берег, так как не умеют ни лавировать, ни дрейфовать.

Я слышал от старых турецких капитанов, что на Черном море плавает 1500 судов и что из них ежегодно гибнет сотня. Всего более следует опасаться кораблекрушения при входе в Босфор.

Вход этот очень тесен. Часто там дует противный ветер, из пролива почти постоянно дует такой ветер, отгоняющий суда, а когда он крепчает, то выбрасывает суда на берег, усеянный крутыми скалами. Там разбилось столько галер и кораблей, что и не сосчитать. Недавно семнадцать галер погибло там в один день, а в прошлом году там погибло, тоже в один день, посвященный у греков памяти св. Димитрия, тридцать шесть саик. Я тоже указываю этот день, так как греки и турки считают его пагубным для [9] мореплавателей. Поэтому в турецком флоте принято за правило выходить в море не иначе, как в день св. Георгия, в конце апреля, и входить в порт в день св. Димитрия, который приходится в начале октября, научились они этому у греков, которые с давних времен особенно почитают этих двух святых, хотя первый из них и считается легендарным, и обозначили днями их празднования конец и начало периода навигации. Подражая им, португальцы приняли в восточной Индии время рождественских и пасхальных праздников, первый период — для переходов из Гоа в Лиссабон, а второй — из Лиссабона в Гоа. Следующее обстоятельство ясно показывает большое число кораблекрушений при входе в Черное Море: все ближайшие селения построены из обломков судов, и жители не употребляют иных строительных материалов. Страшно сказать, но уверяют, что эти варвары зажигают во время бури огни на более опасных скалах на берегу, для того, чтобы суда, обманутые этими мнимыми маяками, доходили к ним и терпели крушение. Нет сомнения, что частые во все времена года бури на Черном море, его короткие и отрывистые волны, узкое и сдавленное ложе, опасные берега, частью опоясывающие его служат главной причиной происходящих на нем кораблекрушений, но также несомненно, что хорошие лоцманы и матросы могли бы спасти половину гибнущих там судов.

3-го августа, утром, мы прибыли в Корфу, после восьмидневного плавания, в течение которого погода была прекрасная и ветер слабый. На пятый день мы увидели мыс Херсонеса Таврического. Греки называют Херсонесом то, что римляне называют peninsula, а мы — полуостровом, они назвали этот полуостров Таврическим, потому, что он был первоначально населен скифами с гор Тавра. Новейшие географы называют его Крымской Татарией, от названия Крым, которое турки и татары дают этой стране, это — испорченное название киммериев, первоначального имени обитателей этой страны. Называют ее также Перекопской Татарией, т. е. Татарией городов, чтобы отличить татар этого полуострова, которые живут большею частью года, особенно зимою, в городах, от других татар Европы, обитающих вне этого полуострова, которых называют ногайцами, или ордою — слово, обозначающее собрание, употребляемое обыкновенно турками и персами в смысле военного или царского стана. Таким образом, в Персии это обозначает местопребывание царя, так, например, орду дер Сисагон значит: двор находится в Испагани. Страна, [10] населенная этими двумя татарскими племенами, перекопскими и ногайскими, называется Малой Татарией, в отличие от татар азиатских, живущих по ту сторону Меотийского озера, к востоку от Каспийского моря и до пределов Китая. Относительно слова татары следует заметить, что так говорят и пишут на Востоке, тогда как у французов оно пишется тартары.

Возвращаясь к Херсонесу Таврическому, или Перекопскому полуострову, замечу, что он простирается с востока на запад, имея около 250 лье в окружности, т. е. 35 лье в длину, с севера на юг, и 55 лье в самом широком месте. Некоторые географы считают его более обширным и утверждают, что он больше Мореи, древнего Пелопонеса. Перешеек, соединяющий его с континентом, имеет только 1 лье ширины. Берега этого полуострова, начиная с наиболее выдающегося в море, до Каффы возвышенны, усеяны высокими горами, покрытыми лесами и селениями. Лоцманы считают от Константинополя до Каффы по Черному морю 750 миль. Не знаю, как они считают и как это согласуется с тем, что очень часто саики совершают этот путь ровно в дна дня и две ночи. По моему счету, здесь не более 200 лье. Бросая якорь, наше судно произвело два пушечных выстрела. Комендант, назначенный в Азак, приказал всем своим солдатам дать ружейный залп. Затем он сошел на берег с офицерами, присланными пашою к нему на встречу. Город и порт пользуются большой свободой. В него входят и выходят из него, не испрашивая разрешений. Осмотра судов не производится. Как только судно бросает якорь, к нему подходит несколько лодок, которые доставляют на берег желающих сойти.

Каффа — большой город, построенный у подошвы холма, на берегу моря. Он тянется узкой и длинной полосой, по направлению с юга к северу, и окружен толстыми стенами. На обоих концах расположено по башне, несколько выдающейся в море, так что, когда смотришь с судна, город имеет вид полулуния. Южная башня стоит на утесе, господствующем над окрестностями. Она очень обширна и в ней живет паша. Другая меньше, но хорошо снабжена артиллерией. Море омывает обращенную к нему сторону башни. Эти башни укреплены двойной стеной, так же как и город. В Каффе считается 4,000 домов: 3,200 — магометан-турок и татар, 800 — христиан-греков. Дома невелики и построены из глины. Базар (так называют места, где производится торговля), общественные здания, мечети и бани построены тоже из глины. В [11] городе не видно ни одного каменного здания, исключая восьми старинных, построенных генуэзцами, церквей, частью разрушенных. Город Каффа очень древний, но происхождение его хорошо не известно. Страбон говорит, что он славится с древнейших времен, и был могуществен во времена афинской республики. О нем упоминается в войнах римлян с Митридатом, царем понтийским, интересы которого он поддерживал, но, вероятно, война или другая невзгода его совершенно разрушила, потому что греки вновь основали его в пятом веке, назвали Феодосией, по имени императора Феодосия, царствовавшего в то время, укрепили и сделали одним из сильнейших оплотов империи против казаков и татар, которых звали в те времена гуннами. Но татары в конце концов сами овладели городом и всем полуостровом, на котором он расположен. Тогда-то имя его и изменилось, и назвали его Каффой, что происходит от каффер, слово арабского корня, обозначающее неверный на всех магометанских наречиях. Татары дали ему это имя, чтобы обозначить, что он был населен христианами, которых они обыкновенно называют каффер, или неверные, как и мы, христиане, в отместку зовем их. Это произошло в двенадцатом веке, во время крестовых походов и большой слабости восточных императоров.

Генуэзцы, будучи тогда сильны на море и замечая падение византийской империи, которая не имела возможности защищаться ни от турок, ни от татар, думали, что, помогая этой империи против их вторжений, им удастся присвоить себе часть завоеваний, сделанных этими варварами на Черном море. Им, действительно, посчастливилось в этом, так как, послав туда сильный по тому времени флот, они отняли многие места на берегу моря, как с азиатской, так и с европейской стороны, и главным образом город Каффу, который они завоевали в 1266 году, в царствование Михаила Палеолога. Плодами победы они пользовались в течение двух веков и более, но с неудержимым ростом могущества оттоманов в продолжение этих веков по всей Азии и Европе, причем даже Константинополь подпал их игу, — генуэзцы оказались вынуждены оставить все, чем они владели на Черном море. Каффа была отнята у них в 1474 году, в царствование Магомета второго. Некоторые писатели утверждают, что это произошло годом позже.

Каффская почва суха и песчаниста. Вода там не хороша, но воздух очень чист. Вокруг города очень мало садов и [12] не растет никаких плодовых деревьев. Фрукты привозят в изобилии из соседних селении, но они не хороши. Я не знаю, есть ли город на свете, где пищевые продукты лучше и дешевле, чем в Каффе. Барашки там превосходного вкуса, фунт стоит только 4 денье. Мясо других животных, хлеб, овощи, дичь, масло продаются, сравнительно, еще дешевле. Соль имеется в готовом виде. Словом, все необходимое для жизни там почти ничего не стоит. Поэтому в прежние времена этот город справедливо называли житницей Греции, также как Мессину — житницей Рима, ибо не было мест более удобных для устройства больших продовольственных складов. Следует, однако, заметить, что свежую рыбу там можно редко иметь, что в окрестностях порта ловится только рыба небольших размеров и при том только в известное время года, как-то осенью и весною. Почти все тамошние турки и все татары носят небольшие суконные шапки, подбитые бараньим мехом. Но, так как по всей Азии такие шапки обыкновенно носят и христиане, то в Каффе они должны прикреплять к шапке небольшой кусок сукна, похожий на те куски сукна, которые евреи пришивают в Германии на свои плащи. Это делается для того, чтобы отличить их от магометан.

Каффский рейд защищен от всех ветров, кроме, северного и юго-западного. Суда бросают якорь довольно близко от берега, в 10-12 саженях, дно иловатое и хорошо держит якорь. Там производится торговля более обширная, чем в какой-либо другой гавани на Черном море. В те сорок дней, что я там провел, я видел более 400 пришедших и ушедших кораблей, не считая малых судов берегового плавания. Наибольшее значение имеет торговля соленой рыбой и икрой, которая получается с Меотийского болота и развозится по всей Европе до Индии. Улов рыбы в этом болоте, при его небольшом пространстве, невероятный. Туземцы объясняют почти бесконечное множество рыбы, которая там ловится, тем, что пропитанная илом, и мало соленая, вследствие впадения Танаиса, вода этого болота привлекает рыбу не только из Танаиса и Черного моря, но также из Геллеспонта и Архипелага, по словам жителей, рыба в короткое время откармливается и жиреет. Многие уверяли меня, что там очень часто ловится рыба, имеющая от 24 до 26 футов длины и от 800 до 900 фунтов веса, дающая от 3 до 4 центнеров икры. Икра состоит из яиц этой рыбы, и ее ценят гораздо более самой рыбы, так как она является предметом обширной торговли. [13] Я не видал этой рыбы в Каффе живой, но верю тому, что о ней говорят, судя по тем кускам, которые и видел, и по удивительному количеству ее, развозимому в тысячу мест.

Ловля этой рыбы, которую считают из породы осетров, происходит с октября по апрель следующим образом: ее загоняют в окруженное сваями пространство и там убивают ударами копья. Может быть, из-за обилия тины в воде Меотийского озера называют его болотом, потому что к нему скорее подошло бы название озеро, так как по нем плавают суда, уровень его не повышается и не понижается, и оно находится в беспрерывном сообщении с большой рекой и с морем. Наиболее значения, после икры и рыбы, имеет в Каффе вывоз зерна, масла и соли, чем этот город снабжает Константинополь и множество других мест. Каффское масло — лучшее в Турции. Венецианцы часто домогались разрешения торговать здесь, но им всегда отказывали. В 1672 году кавалер Квирини истратил много денег, чтобы получить это разрешение, и действительно получил, но начальник константинопольской таможни отменил его. Вот как это случилось.

Во всех договорах с европейцами заключается условие, что они уплачивают таможенные пошлины только в местах выгрузки товаров. В силу этого условия, венецианцы не хотели платить в Константинополе за товары, оказавшиеся на небольшом судне, шедшем прямо в Каффу. Начальник таможни настаивал на уплате. Кавалер Квирини достал от дефтердара приказ начальнику таможни не осматривать ничего, находящегося на венецианском судне, отходившем в Каффу. Дефтердар — главный государственный казначей. Все таможни находятся в его ведении. Получив этот приказ, начальник таможни написал визирю, что венецианская торговля на Черном море была бы очень убыточна для султана и Порты, что для его величества убытки очевидны из того, что товары, отправляемые в Черное море и приходящие из Венеции, платят пошлину два раза, при входе и при выходе из Константинополя, что тоже относится и к товарам, привозимым с Черного моря венецианцами, и что султан потерял бы все это, если бы венецианцам был предоставлен свободный проход, так как, по договору, они должны платить пошлину лишь там, где выгружают товары. Кроме того, разрешение венецианцам входа в Черное море означает открытие христианским [14] владетелям нового пути сообщения и единения с прилегающими к этому морю странами, враждебными Порте. Наконец, следует принять в соображение, что это разрешение разорило бы бесчисленное множество моряков, подданных султана, турок и христиан, потому, что европейцы гораздо искуснее в мореплавании, нежели турки, что поэтому венецианцы завладели бы перевозкой по Черному морю, и что всякий хотел бы погрузить свои товары на их суда, Великий визирь все это понял хорошо. Он приказал константинопольскому губернатору не пускать венецианского судна в Черное море.

30-го мая спутник-грек приказал перенести мои пожитки, кладь и все, что мне принадлежало, с судна, на котором я пришел в Каффу, на другое, грузившееся для отхода в Колхиду. Он отправился сообщить начальнику каффской таможни, что на азакском судне есть два франкских попа, которые желают пересесть на другое, идущее в Мингрелию, что у этих попов с собою разные пустяки, как-то книги и другие не имеющие цены предметы для монастырского обихода, и если таможня желает сделать осмотр, то чтобы выслала человека на корабль. Восточные христиане и турки называют попами (pape) всякого рода людей, имеющих отношение к священнослужению, будь то живущие в безбрачии или женатые. Итак, мой спутник выдал нас, меня и товарища, за попов.

Наш грек уверял, что мы едем к итальянским миссионерам, пребывающим в Колхиде, и что мы их собратья. Начальник таможни тотчас же отправил людей осмотреть наши пожитки. Спутник наш пришел с ними. Я открыл досмотрщику два сундука. Он сунул руку в тот, где были только книги, бумаги и математические инструменты, и, нащупав в глубине только такие же вещи, какие он видел сверху, засмеялся и спросил у приведшего его человека, стоило ли везти это из Европы в Мингрелию. Я бы за них не дал и пяти соль, ответил хитрый грек: я сказать начальнику таможни, что у этих попов только пустяки,— вы видите, что это правда. Затем, он обратился ко мне и сказал: ‘Отец, дайте один аслан этому честному человеку за то, что он потрудился прийти осмотреть ваши пожитки, и приготовьтесь к переходу на мингрельское судно’. Я достал, несколько замявшись, такую монету, стоящую сорок соль, с видом человека, у которого их немного и который бережет пять или шесть штук их, как сокровище. Я подал ее досмотрщику. Он сперва показал вид, будто не хочет брать. Все же монету он взял, [15] после того как ему сказали, что это для уплаты за лодку, и что он не должен отказываться. В ту же минуту он ушел. Мой спутник отправился за ним и слышал, как он доложил начальнику таможни, что у нас нет ничего, кроме книг, бумаг и каких-то предметов из меди и дерева, которые не стоят провозных денег.

Через два часа мой верный грек возвратился. Он нам сказал, что необходимо, для того чтобы окончательно обезопасить себя от таможни, дать корабельному писарю столько же, сколько я дал таможенному досмотрщику, так как писарь ведет точный список того, что выгружается, и представляет его каждый вечер начальнику таможни, которому он служит для контроля. Я сказал ему, чтобы он делал все, что находит нужным. Тогда же он подозвал писаря и сказал ему: ‘Ты видишь, что таможенный досмотрщик ничего не нашел в сундуках франкских попов. У них еще есть сундук с книгами и пять или шесть ящиков с картинками для их церкви. Они не раскрыли их, потому что воздух портит живопись и что картины плотно уложены. Прошу тебя принять монету, которую они тебе дают, и сохранить в твоей памяти только те два сундука, которые были осмотрены, не отмечая остального. Писарь обещал сделать, что от него требовали, и сдержал слово. Он позволил нам унести все, что у нас было, и сказал нам, чтобы мы уходили с Богом. Мы сложили всю свою кладь в две лодки и приказали перевезти ее на судно, принимавшее грузы для Мингрелии. Никто у нас ничего не спросил. Люди из таможни и с корабля, на котором мы пришли, а также с того, на который мы садились, чистосердечно поверили, что мы попы и что все, что мы имели, очень малоценно, что мешки наполнены, как я им сказал, съестными припасами и что ничего больше там нет. Есть известные, трудно определимые, условия, которые совершенно необходимы для благополучного проезда по Турции и с которыми переезжаешь ее легко и безопасно. Избегаешь поборов и дурного обращения и успешно проходишь через таможни, которые, в сущности, не особенно строги. Но в конце концов все же необходимо счастье: то есть, кроме мудрого и сообразного с духом турок поведения, необходимо благоприятное стечение обстоятельств.

25-го августа судно, на котором я пришел в Каффу, отправилось в крепость Азак. Три саики одинаковой с ним величины пошли сопровождать его. Отправлявшийся туда [16] новый комендант не хотел уходить ранее возвращения курьера, посланного им в эту крепость, чтобы узнать, в перемирии ли она с Московитами и нет ли корсаров на Меотийском болоте. Каффские жители считают морем до Азака 450 миль, сухим путем меньше. Переход совершается легко в 12 или 13 дней. Пролив Меотийского болота,— я говорю о канале между ним и Черным морем, — имеет 5 лье длины. Древние называли этот канал Киммерийским Босфором. Новейшие писатели называют его Каффским проливом, а также Устьем св. Иоанна. Большие суда, идущие в Азак, останавливаются в Палестре, в 40 милях от крепости и в 20 от Танаиса, потому что дальше для них слишком мелко. Крепость Азак стоит в 15 милях от реки. Для людей и денег, посылаемых туда, там небезопасно, т. к. московиты иногда наносят сильные удары и с суши, и с моря. Коменданты этой крепости постоянно заключают перемирия с соседями, но не на долго, потому что и с той, и с другой стороны ежедневно встречаются случаи и предлоги для разрыва. У турок две крепости, в которых содержатся гарнизоны, при устье Танаиса и на берегах ее. Устье это они ограждают толстой цепью и препятствуют таким образом московитам и черкесам выходить на больших судах в болото и море. До постройки этой крепости и прокладки цепи, народы эти спускались по Танаису на своих судах и крейсировали во все стороны. В настоящее время этот проход закрыт от больших судов. Иногда ночью перетаскивают на людях легкие суда через цепь, но отваживаются на это редко, из-за опасения быть пущенными ко дну пушечными выстрелами с обеих крепостей. В прежние времена в 3 лье от болота стояла крепость, называвшаяся Тана, по имени реки Танаиса, теперь она разрушена и это, вопреки утверждению некоторых, вовсе не Азак, который отстоит оттуда на 15 лье. Река Танаис широка, а в длину имеет около 80 лье и, говорят, его устье или выход в море имеет от 25 до 30 лье ширины. Древние называли ее Орксент (Orxentes), туземцы, т. е. с одного берега московиты и казаки, а с другого — татары, называют ее Дон, или Тон и Тен, смотря по произношению у этих народов букв Т и Д, которые так легко смешать в восточных языках, но как ни писать — Дон или Тон, ясно, что от этого имени греки произвели название Танаис, данной ими этой большой реке.

30-го наше судно вышло в море по направлению к месту, [17] называемому Дузла, т. е. солеварни. Это большие солончаковые болота на берегу моря, в 50 милях от Каффы. Мы прибыли туда 31-го утром и тотчас же весь экипаж принялся за нагрузку соли. Ее никто не охранял. Уверяют, что здесь грузится солью ежегодно 200 кораблей и что, если бы была потребность, могло бы нагружаться вдвое больше. Эти солеварни не требуют расходов на свое содержание. Морскую воду впускают из болот, дно которых состоит из жирной и твердой почвы. Там она сгущается и дает белую соль, отличающуюся хорошими качествами и, между прочим, способностью хорошо сохранять солонину. В день платят человеку за нагрузку соли по 40 соль, независимо от количества нагруженной соли. В миле от берега есть татарское селение. Я отправился туда с несколькими людьми за съестными припасами и увидел во всем этом местечке только 8 или 10 домов с маленькой мечетью: но вокруг было множество круглых и квадратных палаток, большею частью от 10 до 14 футов в диаметре, закрытых со всех сторон, и простых двухколесных телег, служащих также жилищами. Лучшие из этих палаток, довольно чисты. Оне построены из согнутых прутьев, переплетающихся друг с другом, покрытых снаружи плотными сероватыми кусками войлока, крепко натянутыми, и украшены изнутри также войлоком, разноцветным и более тонким. Дверь сделана из того же материала: вверху имеется небольшое отверстие для пропуска света и выхода дыма, которое по желанию закрывается совсем или на половину войлоком, пол покрыт коврами, которыми некоторые палатки обтянуты также и с боков. У каждой семьи есть такая палатка, и кроме того еще две,— одна из грубой шерстяной ткани для скота и лошадей, а другая устроенная, как выше описано, но гораздо менее чистая и большая по размерам. Посредине устроена круглая яма, глубиною в пять футов и шириною в два. В ней варятся кушанья. В этой палатке живут рабы. В ней держат пожитки семьи и съестные припасы. Население соседних стран, исключая находящихся ныне под властью турок и персов, живет в шалашах, устроенных, так же как и эти татарские палатки, но гораздо более обширных, так как они занимают место от 15 до 20 футов в поперечнике, и также не имеющих ни окон, ни печей. Огонь разводят посередине. Свет проходит через одну или две двери и через отдуши

Жан Шарден Путешествие кавалера Шардена по Закавказью в 1672-1673 гг.

Путешествие кавалера Шардена от Константинополя до Джульфы на Араксе в 1672-1673 гг.

Читайте также:

Жан Шарден
Путешествие кавалера Шардена по Закавказью
в 1672-1673 гг.

Путешествие кавалера Шардена
от Константинополя до Джульфы на Араксе в 1672-1673 гг.