Пушкинский спектакль
Пушкинский спектакль
Русский драматический театр
Пушкинский спектакль, Ходасевич Владислав Фелицианович, Год: 1927
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
Том второй. (Статьи, рецензии, заметки 1925—1934 гг.)
Под редакцией Роберта Хьюза
Berkeley Slavic Specialties
Репортаж-рецензия Ходасевича, опубл. в Возрождении, 1927/743 (15 июня):
Театру пришла прекрасная мысль: по случаю ‘Дня русской культуры’ заменить драматическую стряпню Косоротовых и Беляевых пушкинским спектаклем. К несчастью, нельзя назвать удачным самый спектакль.
Знаю, что было бы несправедливо ожидать того, что в эмигрантских условиях неосуществимо. Но, по правде сказать, гладкий холст мог бы с успехом заменить безвкусные декорации, костюмы можно было из того же материала сшить более красивыми, а захолустные ‘световые эффекты’ убрать вовсе. Было бы даже дешевле, если бы в ‘Бахчисарайском фонтане’ ужасающий закатище не пылал сразу и с запада, и с востока, а луне лучше не светить вовсе, чем зажигаться мгновенно и с таким громким треском выключателя. Шаги командора могли бы не греметь с таким забавным опозданием, а его каменные латы могли бы не громыхать, как эмалированные кастрюли… Словом, без всяких лишних затрат можно бы придать спектаклю вид не столь уж провинциальный.
Но все это мелочи в сравнении с исполнением. Тут — ряд недочетов, отчасти вопиющих. Прежде всего — ставя Пушкина, да еще во имя ‘русской культуры’, пушкинский текст не должно искажать, выбрасывая или вставляя слова и коверкая стихи, как это делал в особенности исполнитель роли Лепорелло. Не следует также исправлять Пушкина, как исправила Лаура, трижды спевшая: ‘Я здесь под окном’, вместо ‘Стою под окном’, и тот же Лепорелло, считающий, что воображение у Дон Гуана ‘быстрее’ живописца, тогда как Пушкин считал, что оно ‘проворней’. В ‘Бахчисарайском фонтане’ Зарема могла бы не прибавлять, что она владеет кинжалом ‘с детства’,чего нет у Пушкина и от чего четырехстопный стих становится пятистопным. Вообще, текст Пушкина искажен был много раз — значительно больше, чем я здесь указываю.
Далее. В этом тексте следовало разобраться внимательней. Я уже не говорю о мало законном превращении ‘Бахчисарайского фонтана’ в пьесу. Это слишком обширная тема. Но — уж не знаю, как, только следовало избежать убийства Марии Заремой у публики на глазах. У Пушкина не только нет этой сцены, но он вообще не знает, была ли Мария убита и на самую возможность убийства едва намекает:
Но что же в гроб ее свело?
Тоска ль неволи безнадежной,
Болезнь, или другое зло?..
Кто знает?
Точно так же Лаура не может, в ответ на просьбы, дважды петь ‘Я здесь, Инезилья’, ибо из ее собственных слов (‘Но что же я спою? А! слушайте’.) — ясно, что во второй раз она поет новое, а не повторяет уже спетое. Ни на что не похоже и то, что вместо патриарха и святителей, прямо указанных у Пушкина, к Годунову является со схимой какой-то боярин, которому Годунов вынужден сказать: ‘Святой отец приблизься’.
Об общем стиле исполнения трудно сказать что-нибудь утешительное. Пушкин оказался театру слишком не по плечу.
Это особенно проявилось в ‘Каменном госте’. Необычайная сжатость и строгость пушкинских маленьких трагедий, где на счету каждое слово и каждый жест, требуют такого же сжатого и строгого исполнения. Вместо этого мы видели ненужные, но упорные искания ‘естественных’, т.е. обыденных интонаций, которые никак не вязались с глубоко-необыденным тоном трагедии. Так же ненужны были слишком ‘естественные’, не совпадающие с ритмом стиха движения, которых вообще было непомерно много, тогда как их следовало свести до минимума. Пушкинская трагедия в высшей степени условна. Для нее следовало или найти соответственно-условный стиль исполнения, или отказаться от нее вовсе. ‘Каменный гость’ — произведение того ‘большого искусства’, которое требует от актеров и режиссера такого же большого творчества, продуманного до мельчайших деталей и хотя бы отчасти соответствующего блеску и мастерству текста. В затасканных и банальных тонах провинциального театра Пушкин неисполним. Из отдельных исполнителей это в особенности относится к г. Литвинову (Лепорелло). Роль Дон Гуана совсем не удалась г.Рахматову, который в отрывке из ‘Бориса Годунова’ был гораздо более на месте и сумел дать ряд недурных моментов. На общем любительско-провинциальном фоне спектакля приятно выделялся П.С. Шило в маленькой роли монаха (‘Каменный гость’). Он один сумел найти тон, приличествущий трагедии, — может быть, отчасти потому, что в отличие от подавляющего большинства русских актеров вообще, г. Шило, по-видимому, умеет читать стихи, понимая их структуру и не стараясь их превратить в прозу.
О ‘Бахчисарайском фонтане’ умолчу. Это была ‘мелодекламация’, с так называемыми ‘живыми картинами’.
См. далее ‘Необходимую поправку’ Ходасевича в Возрождении, 1927/744 (16 июня):
Переписывая набело свою заметку о Пушкинском спектакле Русского драматического театра, я пропустил целую фразу. Спешу исправить свою описку и принести извинение г. Рахматову. В моей заметке, как она напечатана в номере 743 Возрождения, было: ‘Роль Дон Гуана совсем не удалась г. Рахматову, который в отрывке из ‘Бориса Годунова’ был гораздо более на месте и сумел дать ряд недурных моментов’. Вместо этого следует читать: ‘Роль Дон Гуана совсем не удалась г. Гайдарову, как роль Дон Карлоса г. Рахматову, который в отрывке из ‘Бориса Годунова’ был гораздо более на месте’ — и проч.