М.Н. Катков
М.Н. Катков
Прятавшаяся по подпольям революционная пропаганда открыто выходит на улицу
Прятавшаяся по подпольям революционная пропаганда открыто выходит на улицу
Прятавшаяся по подпольям революционная пропаганда открыто выходит на улицу, Катков Михаил Никифорович, Год: 1881
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Кто бы мог подумать, что в зале заседания Особого присутствия Сената во время суда над цареубийцами зайдет речь о хлебных жучках? Хлебный жучок или сибирская язва как мотив цареубийства!.. ‘Во время каникул, — показал между прочим Рысаков, — я имел случай убедиться в несчастии народа, происходившем от разных бедствий, как, например, от сибирской язвы, истребления хлеба жучком’. И вот благодаря этому ‘убеждению’ Желябов уловил этого юнца в свои сети.
Рисовать картины народных бедствий, поражать и туманить ими незрелые умы, — вот обычный прием революционной пропаганды. Это засвидетельствовано, между прочим, в известном обвинительном акте по делу ‘о ста девяносто трех’, в котором сведены в одно целое данные, добытые обширным и тщательным Жихаревским исследованием революционной пропаганды, которая велась в России в 1873-1875 годах. Обращаясь к лицам, принадлежащим к ‘интеллигенции’, под каковым термином революционные деятели разумели народных учителей, студентов, семинаристов и гимназистов, ‘пропагандист большею частию старался доказать, ссылаясь на разные революционные авторитеты, что экономическое положение народа отчаянное, что на обязанности всякого порядочного человека лежит помочь народу выйти из такого положения, что представляется возможным только путем революции, и что задача последней должна состоять в уничтожении Верховной Власти, всякого правительства и государства’. Кроме устной пропаганды в этом смысле агитаторы вели пропаганду литературную, распространяя книги, живописующие ‘безвыходность современного социального положения’.
В эпоху ‘хождения в народ’ эти приемы пропаганды употреблялись потаенными, или, как они выражаются, нелегальными, агентами крамолы. С тех пор обстоятельства изменились к лучшему. Обязанность первоначальной революционной подготовки незрелой ‘интеллигенции’, лежавшая прежде на нелегальных, была возложена на легальных агентов той же крамолы. Направление, данной подпольной печати, было усвоено печатью законною. Из года в год, изо дня в день газеты кричали о народных бедствиях и указывали на безвыходность современного положения. Самые мрачные картины народных бедствий сменяли одна другую. То живописуется голод, то чума, то опустошения, причиняемые жучками, то бедствия от дифтерита, то ужасные последствия неслыханной дороговизны хлеба. Всегда бывали и везде бывают и жучки, и неурожаи, и повальные болезни, — но где и когда били в набат с таким удивительным рвением, как у нас в последние пять лет? Всем памятна чумная агитация, раздувшая значение Ветлянской болезни, придавшая ей характер всеобщего бедствия, черной смерти, грозящей обойти вселенную. Помните, какие способы употребляла эта агитация: фальшивые телеграммы о появлении чумы то в одной, то в другой местности, вымышленные корреспонденции о процессии гробов по городским улицам и т.д. То же усердие, с каким прославлялась чума, прилагалось потом к неурожаям и т.д. Шумные толки о голоде завершились наконец провозглашением учения, что голод есть хроническое явление в России, что русский народ никогда не ест досыта. В подтверждение этого были выдвинуты статистические труды ученых, точно так же, как для подкрепления чумной агитации не оказалось недостатка в подмоге медицинских авторитетов. А к какой тревоге подала повод недавняя дороговизна хлеба? Чего не говорилось по этому поводу, каких ужасов не предвещалось? Публика не имела времени отдохнуть от впечатления этих мнимых ужасов, на смену одних немедленно являлись другие.
В эпоху ‘хождения в народ’ проповедь о недостатке земли у крестьян и о невыносимой тяжести податей и налогов лежала на нелегальных, тогда в запрещенных революционных писаниях провозглашалось, что ‘волю крестьянам дали не настоящую’. В последние четыре года создалась целая обширная отрасль легальной литературы, имеющей девизом положение, что крестьянская реформа дала народу ‘камень вместо хлеба’, литературы, в которую делают вклады профессора, состоящие на коронной службе. За пять лет пред сим только нелегальные революционеры заявляли, что следует ‘Царя лишить власти’, почти на другой день после злодеяния 1 марта уже легально издаваемые газеты провозгласили, что необходимо облегчить бремя власти, лежащее на русских монархах…
Разве это не прогресс? А все говорят, что у нас была какая-то реакция!
Прятавшаяся прежде по подпольям и закоулкам революционная пропаганда вышла теперь открыто на улицу, не только не опасаясь правительственного преследования, а напротив, требуя, чтобы правительство шло об руку с нею и делало ее дело. Одною из задач революционной программы полагается, например, организация кружков из учащейся молодежи. Требуется, чтобы правительство своими руками создало в университетах эту нужную для революционных целей организацию студенческих кружков, и власти исполняют это требование…
Между ‘нелегальными’ и ‘легальными’ служителями крамолы разница только во внешней форме, а не в существе дела. Возмутительна была наглость Желябова, когда он на суде осмелился провозгласить людей своей партии деятелями на пользу русского народа, а самого себя ‘русским человеком’. Но не менее возмутительна и наглость некоторой части легальной печати, провозглашающей себя органом русского общественного мнения, в то самое время когда она исполняет именно то, чего желает и добивается крамола…
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1881. 2 апреля. No 92.