В. П. Енишерлов.
Проза Сергея Городецкого
В. П. Енишерлов.
Проза Сергея Городецкого
Проза Сергея Городецкого, Енишерлов Владимир Петрович, Год: 1987
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Проза Городецкого известна меньше, чем его поэзия. Но это не значит, что она представляет лишь историко-литературный интерес. Судьбы книг складываются по-разному.
До революции Городецкий выпустил несколько прозаических сборников — ‘Кладбище страстей’, ‘Старые гнезда’, ‘На земле’ и другие. В них вошли повести и рассказы, посвященные жизни старой деревни. Хорошо зная русскую деревню, Городецкий пытается вскрыть противоречия, нараставшие в ней в годы, предшествовавшие революции, его проза психологична, точна, автор умеет передать подлинную атмосферу русской деревенской жизни, не идеализируя и не принижая ее. Конечно, дореволюционные рассказы и повести Городецкого не открывают новых тем и проблем, он пишет вещи весьма традиционные, но, обладая несомненной литературной культурой и вкусом, умеет найти свой акцент, свою ноту. Не случайно, рецензируя восьмой выпуск альманаха ‘Шиповник’ (1909), А. Архипов писал в ‘Новом журнале для всех’ (No 6, 1909, с. 131): ‘Лучшим рассказом можно считать небольшую вещь Сергея Городецкого — ‘Кроты’: простой замысел, при мастерском исполнении и своеобразном стиле оставляет самое благоприятное впечатление’.
Как и многих русских писателей, Городецкого волновала тема разложения, разорения русского дворянства. В повести ‘Сутуловское гнездовье’, пожалуй, лучшей из написанных в дореволюционный период, Городецкий погружает читателя в мир дворянской семьи, стоящей на грани краха.
И все же, несмотря на явственное стремление Городецкого к психологической прозе, его повести и рассказы сохраняют ‘отчетливый звук’ документальности, очерковости. Причину этого следует искать в типе таланта автора. Жадно познающий жизнь, всегда готовый мгновенно откликнуться — в стихах ли, статьях, даже в рисунках, на происходившие события, — Городецкий переносил живое дыхание жизни и на страницы своей художественной прозы. Без сомнения, поспешность не раз вредила ему, как художнику-психологу, об этом писали многие современные Городецкому критики, но для читателей более поздних поколений именно жизненность, точность деталей, поэтичность языка составляют основную ценность его прозы.
Главные свои прозаические произведения Городецкий создал после Октябрьской революции. Среди них выделяются повесть ‘Черная шаль’ о судьбе работницы стекольной фабрики в Венеции, городе, который прекрасно знал и любил поэт, а также романы ‘Алый смерч’ и ‘Сады Семирамиды’.
Оба романа должны были составить большое художественное произведение — ‘Ванский эпос’ о событиях на Кавказском фронте первой мировой войны, в Западной Армении и Персии. В автобиографическом очерке ‘Мой путь’ Городецкий отмечал: ‘Я написал книгу ‘Ангел Армении’ (Тифлис, 1917) и уже много лет пишу роман ‘Сады Семирамиды’ о гибели населения Турецкой Армении и о крушении националистических надежд тогдашних вождей этого многострадального народа, воскрешенного только при Советской власти’ [Городецкий С. Жизнь неукротимая. М., 1984, с. 13].
Этим романом по первоначальному замыслу автора должна была открываться трилогия Но была завершена лишь первая часть романа, она опубликована уже после смерти Городецкого, в журнале ‘Литературная Армения’ (1971, No 3, 4). Через два года роман вышел в Польше, а в 1974 году вошел в книгу: Городецкий С. Об Армении и армянской культуре (Ереван).
В исследовании Ю. С. Дароняна ‘Сергей Городецкий и Армения’ говорится: ‘Роман ‘Сады Семирамиды’ вырастал из поэтического сборника ‘Ангел Армении’, путевых ‘ванских’ очерков и даже мемуарных очерков и статей. Поэтому трудно определить жанр ‘Садов Семирамиды’. В них есть некоторые черты исторической романистики (в книге изображены подлинные события и реальные лица), но более всего роман тяготеет к публицистической, документальной прозе. Отсюда очерковость, эскизность, отсутствие обычного романного сюжета и сквозного действия’ [Даронян Ю. С. Сергей Городецкий и Армения. Ереван, 1985, с. 61-62]. Отметим при этом, что роман ‘Сады Семирамиды’ можно и следует рассматривать в контексте поисков Городецкого-прозаика, стремившегося найти сложный синтез документа, описания подлинного события и художественного вымысла. В этом смысле роман Городецкого в чем-то перекликается с романом наших дней.
В ‘Садах Семирамиды’ отображен короткий, но один из самых трагических периодов истории Армении с весны 1915 по осень 1916 года, события, развивающиеся в городе Ван в Западной Армении — геноцид западных армян, освобождение русскими Вана, отступление русских войск, новая бойня, массовый исход армян с родной земли… В архиве Городецкого сохранился очерк работы Всероссийского Союза Городов в Ванском районе, в котором он пишет о месте, где происходит действие ‘Садов Семирамиды’: ‘Немного найдется на земле мест, подобных Ванскому раю. Достаточно взглянуть с гор на эту обширную равнину, примыкающую к озеру-морю и защищенную горами, поставленными самой природой в положение крепостей, чтобы счесть это место избранным для организаций в себе замкнутых, из самих себя растущих и от своей обособленности страдающих. Таково было древнее Ванское царство… Кроме природы, нужно указать и на современную историю Вана: город был взят в первый раз целым — со всеми сельскохозяйственными своими богатствами, но богатства эти погибли при уходе. Во второй же раз вместо цветущего рая мы взяли склад развалин, кладбище непогребенных. На том месте, где было все, не стало ничего. Нужна была большая вера в силу земли, чтобы начать создавать из ничего хоть что-нибудь’.
Разоренный рай, истерзанная страна и ее несчастные, страдающие люди неотступно стояли перед взором русского поэта, и потому всю жизнь работал он над романом, запечатлевшим боль и страдание армянского народа. Он полюбил эту страну сразу и навсегда. Осенью 1916 года он писал из Вана: ‘В Ване есть что-то отныне для меня родное, и в тихий час гнездится мысль остаться здесь навсегда, оскорбившись Р<,оссией>,, которой имя теперешнее — мещанствующая. Но это тайна тайн…’ (ЦГАЛИ).
Основным прозаическим произведением Городецкого после революции стал роман ‘Алый смерч’. ‘Февральская революция застала меня в Персии, — писал Городецкий. — Там в обстановке отступающего нашего фронта я познакомился и сдружился с большевиками — доктором С. М. Кедровым и ревизором Б. Е. Этингофом. Они меня и ласково и сурово вводили в круг идей, которыми я сейчас живу. Впечатления тех дней отражены в моем романе ‘Алый смерч’ [Городецкий С. Жизнь неукротимая. М., 1984, с. 13].
В романе обрисована сложная обстановка, которая сложилась на Кавказском (русско-турецком) фронте в 1916-1917 годах накануне и в момент Февральской революции. В образе главного героя романа петербургского врача Ивана Петровича Ослабова узнаются черты автора романа, с глаз которого постепенно спадали шовинистские шоры. В романе Городецкий рисует моральный крах царской армии, разложение и распад государственной власти.
Особый раздел творчества Городецкого составляют его воспоминания, статьи, очерки на историко-культурные темы.
Внимательный читатель его очерков и статей может убедиться, что поэт самым пристальным образом следил за окружающей жизнью, остро откликался на различные культурные и общественные события, тщательно анализировал литературные произведения. Наблюдательность его была феноменальна, память отменна, внимание к детали исключительно, и потому портреты выдающихся современников писателя, например В. Брюсова, А. Блока, А. Лядова и других, так выпуклы и ярки под его пером. Живые образы писателей, художников, композиторов, поэтов, созданные талантливо и свобода но, соседствуют в книге с серьезными раздумьями о судьбах литературы и искусства, о путях отечественной культуры.
В сложной литературной жизни и борьбе начала века Городецкий играл видную роль. Один из столпов и теоретиков акмеизма, он сохранил в своем творчестве связь с национальными корнями русской культуры, непосредственность и фольклорную образность поэзии. Не случайно именно к Городецкому направил Блок только приехавшего в Петроград молодого Есенина. ‘Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и поехал в Петербург, — вспоминал Есенин. — Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй — Городецкий’.
Сергей Митрофанович ярко описал и эту встречу и многие последующие в ‘Воспоминаниях о Есенине’. Прочитав их, мы почувствуем, каким прекрасным мастером литературного портрета был Городецкий. Пока эта существенная сторона его творчества сравнительно мало известна. Его литературные портреты и воспоминания разбросаны по давно ставшим библиографической редкостью периодическим изданиям, некоторые же хранятся в архиве поэта, исключительно богатом и содержательной перепиской Городецкого с писателями, художниками, композиторами.
Много точных наблюдений и интереснейших фактов в воспоминаниях о Есенине. Следует, безусловно, учитывать, что написаны они сразу, менее чем через год после смерти Сергея Есенина. Но характер Есенина, взаимоотношения его с разными литераторами очень хорошо показаны Городецким. Кажется, все уже известно, например, о первых шагах Есенина — поэта в Петербурге, но, читая об этом периоде у Городецкого, мы вновь явственно ощутим ту радость, которую испытали и он, и Блок, увидевшие в крестьянском пареньке, пришедшем в столицу с такими чистыми и звонкими стихами, талант, которому суждена долгая дорога. Не случайно много позже написал Сергей Есенин на своей книжке: ‘Милому Сергею Митрофановичу Городецкому. Наставнику моему и рачителю’.
Одним из тех, чьей дружбой Городецкий особенно дорожил, был композитор А. К. Лядов. В архиве поэта сохранилось много писем Лядова. Теплотой и, глубоким проникновением в удивительно щедрый духовный мир прекрасного русского композитора отмечен написанный Городецким его литературный портрет.
Увы, порой узнаем мы о прошлом по сухим строкам учебников или страницам исследований, в которых авторы оперируют давно известными, ставшими хрестоматийными фактами, более или менее ловко монтируя их друг с другом. И когда доводится услышать живое слово очевидца, оно радует несказанно. Вот почему такой популярностью пользуются в наши дни мемуары и проза, основанные на документе.
Вчитайтесь в написанные в 1922 году воспоминания Городецкого о Блоке. Трагическая и прекрасная фигура одного из искреннейших поэтов России встает с этих страниц. Здесь все интересно: и рассказ о Блоке-студенте, и воспоминания, посвященные последним встречам поэтов. Отметим особо, что автор сумел поставить в этой сравнительно небольшой работе чрезвычайно важные проблемы творчества Блока, некоторые из которых в достаточной мере не исследованы по сей день. Одна из них — путь Блока — литературного критика. А ведь это было сказано тогда, когда эта ветвь творчества Блока почти никем всерьез не воспринималась. Лишь в последние годы советское и зарубежное литературоведение занялось глубоким изучением критической прозы и публицистики Блока, осознавая их как факт выдающегося литературного значения. Городецкий понял и подчеркнул эго более полувека тому назад.
В первую мировую войну Городецкий едет на Кавказский фронт в качестве корреспондента газеты ‘Русское слово’. Февральская революция застала его в Персии, где он оказался с отступающими русскими войсками. В Закавказье Городецкий сблизился с представителями армянской и грузинской интеллигенции.
Совершенно особое место в творчестве Городецкого занимают произведения, созданные под впечатлением увиденного и пережитого в Западной Армении. Трагедия народа, изгнанного с родины, потрясла сердце русского поэта. В 1919 году в Тифлисе он издает отдельной книгой цикл стихов ‘Ангел Армении’, пронзительные произведения, исполненные боли и гнева. ‘Там, в желтой, испеченной солнцем Армении, — писал А. В. Луначарский, — израненной человеческим зверством, возникает серия стихотворений ‘Ван’. Некоторые из них болезненно сжимают сердце…’ К стихотворному циклу ‘Ангел Армении’ примыкают статьи и очерки, написанные Городецким о Западной Армении. Это менее всего хроника происходящего, хотя изумительна точность и документальность изображения событий. Городецкий сумел понять и полюбить душу древнего народа, при виде страданий которого сердце поэта обливалось кровью. Он скорбит, наблюдая гибель старинных памятников и поругание древней культуры. ‘Я понял, что значит народное бедствие. Та минута навсегда сроднила меня с Арменией, и моя служба превратилась в служение’, — пишет Городецкий. К циклу очерков об Армении примыкают статьи об Ованесе Туманяне, ‘лирический портрет’ которого создавал Городецкий почти четыре десятилетия. Прекрасный, глубокий образ народного поэта, созданный Городецким, удался автору потому, что он сумел показать его связь с родной землей, народом, культурой. В этот очерк естественно вплетены стихи, дневниковые записи, воспоминания, рассуждения о поэзии — все это создает незабываемый портрет ‘мудрого и нежного’ армянского поэта.
После Октября 1917 года Городецкий еще некоторое время живет на Кавказе. Здесь он занимается литературной работой, редактирует различные журналы, выступает с лекциями и статьями о русской поэзии, музыке, живописи и культуре кавказских народов. В газете ‘Кавказское слово’ Городецкий опубликовал цикл статей на темы культуры и искусства.
Летом 1920 года поэт вернулся в Петроград. Здесь Городецкий несколько раз встречался с Блоком. Городецкий вспоминал: ‘Опять сидели за столом, как в юности, все, Любовь Дмитриевна и Александра Андреевна. Он больше требовал рассказов, особенно про деревню, откуда я приехал, чем сам рассказывал… Вспомнили все и всех. В нем была жадность понять, увидеть, осязать новое. Но когда я ему говорил о значении ‘Двенадцати’, о том, что эта поэма принята была на Кавказе, мне почувствовалось, что он не все знает об этой вещи, синтезирующей всю его поэзию’. Тогда же Блок подарил Городецкому свою поэму ‘Двенадцать’ с надписью, в которой выразились чувства любви и дружбы, связывавшие на протяжении многих лет двух поэтов: ‘Милому Сергею Городецкому с нежным поцелуем. Ал. Блок. 20 июля 1920 года’.
Через несколько дней Блок в качестве председателя Петроградского Союза поэтов открыл вечер С. Городецкого и Л. Рейснер знаменательными словами: ‘Мы давно их не слыхали и не знаем еще, какие они теперь, но хотим верить, что они не бьются беспомощно на поверхности жизни, где столько пестрого, бестолкового и темного, а что они прислушиваются к самому сердцу жизни, где бьется — пусть трудное, но стихийное, великое и живое, то есть что они связаны с жизнью, а современная русская жизнь есть революционная стихия’.
Городецкий активно вошел в литературную жизнь Петрограда. Он создает стихи, выступает со статьями и рецензиями. В статье ‘Литература и революция’, опубликованной в ‘Известиях’ Петроградского Совета рабочих и крестьянских депутатов, Городецкий писал о Блоке: ‘Радостно видеть, что поэты, честные и простые, опять видятся в литературе и на работе… В общем поэзия постояла за себя. И как венец ее, как первый поэт наших дней, медленно, но верно растет Блок. Его ‘Двенадцать’, написанные в атмосфере саботажа, поистине подвиг’.
Городецкий писал много, практически до конца своих дней и о многом.
Внимательно изучая периодику со статьями, очерками, рецензиями и эссе Городецкого, мы убеждаемся не только в его поразительной энергии, но и в высочайшем качественном масштабе его работы. Привлекает глубокая эрудиция и свободное владение всем арсеналом культуры. Рецензии и статьи о современной поэзии, прозе, драматургии соседствуют в наследии Городецкого с серьезными литературоведческими исследованиями.
Творчество Городецкого необычайно разнообразно. Поэзия, оперные либретто (среди них классический ‘Иван Сусанин’ и еще не осуществленное либретто ‘Сказание о граде Китеже’), пьесы, переводы белорусских, украинских, болгарских, армянских поэтов составляют его богатейшее литературное наследие. Но особое место в нем занимает проза — произведения, которые Сергей Митрофанович Городецкий создавал на протяжении более чем полувека и в которых слышен искренний голос писателя-патриота, всегда страстно, с высокой ответственностью и заинтересованностью откликавшегося на события общественной и культурной жизни.
Источник текста: Избранные произведения. В 2 т. / Сергей Городецкий, [Составление В.П. Енишерлова, Вступ. ст. С.И. Машинского, с. 5-46, Коммент. В.П. Енишерлова, Е.И. Прохорова]. Том 2 : Проза. — 1987. — 573 с., [1] л. портр.