Л. Б. Каменев
Л. Б. Каменев
Против течения
Против течения
‘Други, гребите против течения’…
Против течения, Каменев Лев Борисович, Год: 1911
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Переживаемую нами эпоху по характеру ее отношения к ценностям, выработанным всей предшествующей историей русской общественной мысли, называют эпохой критики. Говорят, что это естественное последствие пережитых нами революционных событий, пятилетие которых было еще недавно отмечено российской прессой. Это верно и неверно. Верно то, что неудача общественного движения должна была вызвать пересмотр и проверку тех начал, которые легли в основу последнего. Неверно же то, что будто современная критика, направленная против этих начал, хоть в малейшей степени связана с самим движением, будто она порождена стремлением освободить, очистить сильные стороны движения от его слабых сторон, будто эта критика служит продолжением заветов самого движения. Как раз наоборот. Сущность современной критики — и это ее специфическая черта — заключается в том, что она нападает на то, что в движении было сильного, жизнеспособного, ведущего вперед, и берет под свою защиту то, что в нем было слабого, недоразвитого, тянувшего назад.
Она порождена не желанием усвоить великие уроки революции, а неспособностью видеть в революции то великое, что в ней было. Поэтому-то современная критика так трудно отличима от ренегатства, поэтому-то в ее произведениях ‘критическое’ отношение к прошлому так легко переходит в капитуляцию перед настоящим.
Неудачи должны были породить критику, быть может, они должны были породить и ренегатство. Но не надо смешивать одно с другим. И, пожалуй, самой верной характеристикой нашей эпохи будет, если мы скажем о ней: слишком мало критики и слишком много ренегатства.
Слишком много ренегатства. Увы, это не случайно. Давно уже констатирован факт: ‘интеллигенция уходит’. Но, быть может, не лишне присмотреться к этому факту с интересующей нас точки зрения, быть может, он объяснит нам, почему ренегатство стало характерной, определяющей чертой эпохи.
‘Интеллигенция уходит’. Но она уходит не только от работы в организациях, обслуживающих низшие слои населения. Она все более и более покидает и ту внеклассовую позицию, на которой буржуазное освобождение неизбежно воспринимало хотя бы некоторые черты демократизма. Накануне и на первых ступенях движения интеллигенция, в своем основном слое, хотела быть выразительницей общественной воли и в таком своем качестве не могла не облечь свою буржуазную сущность в демократические одежды. Но на этой двусмысленной позиции удержаться было нельзя. То самое дело, которому хотела служить интеллигенция, разрушало и призрак ‘общенациональной’ воли и внеклассовой позиции. Надо было искать пристанища. Часть ее нашла его там, куда тянут ее подлинные интересы, ее зависимость от капитала. Другая пыталась удержаться на той же внеклассовой позиции, поднявшись над ‘разделившейся землей’ в облака мистики или спустившись в бездны проблем пола.
Переход интеллигенции слева направо потерял характер единичной ‘измены убеждениям’, он стал фактором общественной жизни и сделал ренегата типичной, массовой фигурой с общими, родовыми, хотелось бы сказать, чертами, с взаимным пониманием и взаимной поддержкой.
Интеллигент повалил направо — в порядке мудрой постепенности, конечно, и заполнил сцену политическими ренегатами, поощряющими друг друга. Но этого мало. Ренегат желает всенародно покаяться. Он искренен. Его устами говорит не рептильный фонд, а социальный сдвиг, который в нем-то субъективно сказался как открытие новой истины. Он хочет ее защитить. Но свою новую истину он должен защитить, прежде всего, раньше всего от своей же старой истины. ‘Совесть, когтистый зверь’… Вот почему вся современная ‘критика’ так проникнута настроением, тоном злобного сведения счетов с прошлым. Тон один, методы — разные.
Один пытается извратить прошлое в угоду новой истине, другой, потеряв надежду на этот путь, прямо заушает прошлое (вспомните проф. Локоля) [Проф. Локоть, член партии трудовиков 1905 — 1907 гг. в эпоху контрреволюции перешел в лагерь монархистов], третьи прямо объявляют прошлое ‘бесовским наваждением’, от которого спасение в новом крещении… от Крестовниковых или Тучковых — безразлично (‘Вехи’) [‘Вехи’ — ‘Сборник статей о русской интеллигенции’ (М., 1909), выпущен группой публицистов и философов (Н. Бердяев, С. Булгаков, М. Гершензон, А. Изгоев, Б. Кистяковский, П. Струве, С. Франк)]. Всех методов не перечесть: в каждом лагере найдете вы людей, отказывающихся от прошлого.
Но, быть может, откровенности надо искать там, где и прикосновение к этому прошлому было наиболее стихийным, наименее сознательным и где для очищения от следов этого прикосновения не требуется специальной и сложной аргументации, — в нижних этажах русской литературы.
Последним, насколько нам пришлось читать, пришлось отказываться от прикосновения к недавнему прошлому, от некоторого увлечения им г-ну В. Розанову из ‘Нового Времени’. Его не было в ‘Н. В.’, ‘когда начальство ушло’ [‘Когда начальство ушло’ (СПб., 1910) — так назвал В. Розанов сборник своих статей за 1905 — 1906 гг.]. Где-то на стороне написал он несколько статей, где отдавал дань увлечению революцией и проповедовал — страшно сказать! — республику трудовиков, кадетское министерство и ‘весенний разлив’. Но начальство вернулось.
Вернулся и г. Розанов в ‘Новое Время’ на роль лаятеля.
Г. Струве, который никогда не возвращался назад, всегда шествуя вперед затылком, нашел это возвращение безнравственным. Г. Розанов почел нужным объясниться с г. Струве и в объяснение привел два соображения. Во-1-х, соображение Гераклита [Гераклит Эфесский (конец VI — начало V в. до н. э.), древнегреческий философ-диалектик] о том, что — ‘все течет’, во-2-х, то, что он увлекался революцией, поскольку она была увлекательна, и до тех пор, пока она была увлекательна, ‘а отлетела поэзия, — прощайте, я больше не политик’.
Отлетела поэзия, иначе — отлетела сила, непосредственно ощущаемая и на глазах растущая сила, и г. Розанов ‘потек’ в ‘Новое Время’.
В этом объединении хорошо уже то, что г-ну Розанову ради новой своей истины не пришлось ‘критически’ разбирать старую.
Просто ‘все течет’, о ‘всяком предмете, между прочим, и о революции, имею несколько мнений и каждое из них истинно в известных обстоятельствах’…
Как видите, это предел цинизма и ‘широкого’ отношения к истине, цинизма, до которого дойти дано не всякому, но который лишь оголил основные психологические мотивы нашей ‘критической’ эпохи.
Люди, лишенные дара розановского юродства и способности единовременно вмещать несколько ‘истин’ об одном и том же предмете, поставлены в гораздо более тяжелые условия: они лишены возможности отделаться от принятых на себя в недавнем прошлом обязательств простой ссылкой на Гераклита. По остроумному выражению Г. В. Плеханова, им приходится целым рядом ‘паралогизмов’ и ‘софизмов’ прикрывать свое отступление от былых позиций, свою работу по ликвидированию наследства.
У разных групп интеллигенции это наследство — разное. ‘Вехи’ и ‘Русская Мысль’ [‘Русская мысль’ — ежемесячный журнал, научный, литературный и политический. Издавался в Москве в 1880 — 1918 гг. После революции 1905 — 1907 гг. — орган правого крыла кадетской партии. В журнале участвовали Струве, Бердяев, Изгоев, Гершензон, Щепетов. Октябрьскую революцию журнал встретил враждебно. Был закрыт Советским правительством. Эмигрировав, П. Струве возобновил выпуск ‘Русской мысли’ в Софии, потом в Праге (1921 — 1924) и в Париже (1927)] ликвидируют демократические и просветительно-рационалистические элементы, удерживавшиеся до известного времени в идейном обиходе русского либерализма. Меньшевики и эс-эры ликвидируют элементы социализма в своей практике.
Но к какой бы группе вы ни обратились, всюду паралогизмы’ и ‘софизмы’ составляют орудие освобождения тянущего направо интеллигента от задач, формул и методов недавнего революционного прошлого.
Этими паралогизмами и софизмами наполнена вся почти идейная жизнь русского общества, поскольку она находит свое выражение на книжном и журнальном рынке. Эти-то паралогизмы и софизмы и придают нашей эпохе вид эпохи критики, в то время как на самом деле это — эпоха капитуляции и веховства во всех его оттенках.
‘Все течет’, — это так. Интеллигент всюду течет более или менее к ‘Вехам’, — это тоже факт. Но это не значит, чтобы не было никаких других течений. Они не так заметны на поверхности, не создают вокруг себя так легко атмосферы литературного события, но они есть.
Источник текста: Каменев Л. Б. Между двумя революциями. Сб. статей. 2-е изд. М., 1923. С. 60 — 82.Там же. С. 317 — 320.
Впервые опубликована в газете ‘Звезда’ (1911, No 22, 14 мая).