А. В. КРУГЛОВ
ПРОСТЫЕ РЕЧИ
(Памяти Ф. М. Достоевского)
ПРИМЕЧАНИЯ
Простые речи, Круглов Александр Васильевич, Год: 1901
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Ф. М. Достоевский. В забытых и неизвестных воспоминаниях современников
С.-Пб., ‘АНДРЕЕВ И СЫНОВЬЯ’ 1993
Воспоминания принадлежат перу страстного почитателя Достоевского, писателя Александра Васильевича Круглова (1853—1915). См. также его мемуары в разделе ‘Смерть. Похороны’ в настоящем издании.
…Если вообще, как сказал кто-то, русский писатель — искренний писатель, то это особенно приложимо к покойному Достоевскому. Он болел сердцем обо всем, обо всех, потому что глубоко любил родину и был писателем-гражданином. Поплатясь за свои юношеские увлечения, он скоро, путем страданий и вдумчивой мысли, прозрел для понимания правды ‘народной, сделался выразителем этой правды, и не только писателем, но и учителем общества, поднимаясь нередко до степени вдохновенного пророка, если так можно выразиться. Это был писатель русский, потому что выражал мысль не какой-нибудь одной группы людей, одного кружка, а всей ‘русской Руси’, являлся толкователем народных дум, мечтаний, объяснителем народной души. В его словах чуялась сила, любовь ко всему, о чем он говорил, и эта любовь делала то, что его правду выслушивали и те, для кого она была горька. Эта правда шла из любящего, чистого отцовского сердца, и старому учителю внимала благоговейно молодежь, которой он не стеснялся читать резкие и суровые наставления. Но это были уроки любящего отца, а не человека, враждебно настроенного против юности.
Я помню случай, уже отмеченный мною.
Я шел по Невскому проспекту с медиком-студентом. Навстречу нам попался Достоевский. Студент быстро снял фуражку.
— Вы разве знаете Федора Михайловича? — спросил я.
— Лично я не знаком с ним,— ответил студент.— Я ему не поклонился, я обнажил перед ним голову, как это я делаю всегда, когда прохожу в Москве мимо памятника Пушкина.
Глубоко верно, что со смертью Достоевского мы понесли незаменимую утрату. Мы лишились не только могучего таланта, но учителя, обладавшего знанием той правды, которая еще не стала достоянием всех, умевшего так объяснять ее, бороться за нее, как не умеют многие, понимающие ее. Достоевский был независим, как очень немногие. Он думал по-своему и не боялся говорить то, что думал, не боялся насмешек. Он не угождал в своих сочинениях никому из тех, от кого зависит слава писателей. Ведь он служил родине, народу, как писатель,— как же он мог изменить им и говорить ложь в угоду кому-нибудь! Он не искал славу, и он ее получил, и эта слава — не мимолетная, как мода, не слава временных кумирчиков, создаваемая кружком людей, а та прочная, широкая слава, которая дается не скоро и которую может дать только вся страна, когда писатель беззаветно служит ей, забывая о самом себе. Один юноша сказал как-то мне:
— Знаете, чем силен Достоевский? Вы думаете талантом? Нет: своей верой! У него нет ни одного слова без веры, а этане у всех.
Вот мнение, которое впору и не юноше.
Да, Достоевский горел верой. Если он писал, то верил в то, что писал. Он служил родине пером с верой в нее, в ее исцеление, в ее будущность, в спасительность тех взглядов, которые он приводил в своих сочинениях. Эта вера давала и то, что грешники против родины приходили к художнику-учителю, плакали у него, каялись перед ним и уходили от него ободренные, укрепленные духовно, способные к новой жизни, к работе на благо родины. Он научал их понимать ее, он возвращал их ей…
Стоя у гроба Достоевского, я вспоминал мою первую встречу с ним в 1873 г. Мне было тогда всего 20 лет, и я только что приехал в Петербург. Федор Михайлович любовно, по-отечески: встретил меня, юношу, и его правдивое веское слово было для меня светом. Он указал мне путь, ободрил меня и многое пророчески предрек. Этот нервный худощавый человек с проникновенным взглядом серых глаз умел читать в душах людей и: действовать на них. Я не раз в жизни уклонялся с пути, который сам считал верным, но всегда, как маяк, светил мне образ великого писателя и помогал вернуться на истинный путь. В моих ушах и теперь звучат слова Достоевского, который произносил их порывисто, стуча пальцами по столу:
— Бойтесь партий. Россия — вот кому обязан служить писатель и больше никому. Русское народное дело — вот наша цель. Русский писатель должен быть верующим, ибо только Христос — истинный путь. Все должны быть нравственны, а писатель наипаче. А что такое нравственность? Где мерило? Опять-таки — один Христос, Его Евангелие.
Я вспомнил эти его слова, читая его ‘Записную книжку’, именно следующее место: ‘Недостаточно определять нравственность верностью своим убеждениям. Надо возбуждать вопрос: справедливы ли мои убеждения? А проверка одна: Христос’.
Он сам делал так, следуя заветам Смиренного Кроткого Учителя. И другим он говорил громко и настойчиво: ‘Смирнея, гордый человек! Потрудися, праздный человек!’
И он потрудился, смирившись еще в годы страданий, и за свой земной подвиг, за свою службу родине увенчан славой на земле и, без сомнения, там у престола Того, в Кого он горячо веровал, заветам Которого служил и с Евангелием Которого никогда не разлучался. По словам жены Федора Михайловича, во всю свою жизнь, в решительные минуты, он имел обыкновение раскрывать наудачу то самое Евангелие, с которым был и в Сибири, и читал верхние строки открытой страницы. Так поступил он и незадолго перед смертью. Книга открылась на 3-й главе от Матфея, на ст. II: ‘Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду’. Когда Анна Григорьевна прочла это, Федор Михайлович сказал: ‘Ты слышишь — ‘не удерживай’ — значит, я умру’, и закрыл глаза. Предчувствие вскоре оправдалось1.
Достоевский умер как человек. Но как писатель он никогда не умрет, надо думать, что он будет еще больше оценен и понят, когда окрепнет проснувшееся русское самосознание, и русский народ, истинно просветившийся, узнает, за что боролся этот великий писатель.
Печатается по газете ‘Русское чтение’, СПб., 1901, 10 ноября, No 90.
1 А. Г. Достоевская пишет об этом в своих ‘Воспоминаниях’. М., 1987.