Окончивъ курсъ наукъ въ Сент-Омерскомъ Коллегум, Доррифоръ, въ-слдстве даннаго имъ еще давно торжественнаго обта, сдлался римско-католическимъ священникомъ. Онъ вполн обладалъ качествами, которыя были достойны лучшаго христанина, онъ старался показать на дл примры тхъ добродтелей, о которыхъ проповдовалъ съ каедры, и не принадлежалъ къ числу тхъ духовныхъ, которые, удалясь отъ мра, отказываются отъ заслугъ, которыя могли бы сдлать, исправляя людей. Доррифоръ не захотлъ укрыться отъ соблазновъ мра за монастырскими стнами, нтъ, въ центр самаго Лондона онъ нашелъ убжище отъ нихъ въ своемъ благоразуми, въ твердости своего характера, въ обуздани своихъ страстей.
Доррифору было около тридцати лтъ, когда одинъ изъ искреннихъ друзей его умеръ, оставивъ его попечителемъ своей дочери, восьмнадцати-лтней двушки.
Покойный мистеръ Мильнеръ, чувствуя скорое приближене смерти, такъ разсуждалъ самъ съ собою:— ‘Въ жизни моей я подружился искренно только съ однимъ человкомъ и знаю сердце Доррифора. Узнавъ добрыя качества этого сердца, я пересталъ искать другихъ связей, чтобъ не уменьшить высокаго уваженя, которое ввушалъ мн Доррифоръ къ достоинству человка. Въ настоящую минуту, минуту живйшаго опасеня за каждую мысль, которая раждается въ ум моемъ, за каждое дяне, въ которомъ я скоро буду долженъ отдать отчетъ, прочь вс суетные, мрске виды, я долженъ дйствовать, какъ-бы высшй судъ, предъ который я скоро предстану, уже собрался разбирать мои помыслы. Забота о будущности моего единственнаго дтища — вотъ величайшая обязанность, которую я долженъ исполнить въ свои послдня минуты. Привязанность къ дочери, возникшая во мн въ-слдстве привычки, по симпати, или скорй но любви родительской, заставляетъ меня подумать о счасти ея, оставить ее на попечене тхъ, кого она могла бы считать своими лучшими друзьями, но увы! они дорожатъ этимъ священнымъ именемъ только до-тхъ-поръ, пока фортуна являетъ свою свтлую, блестящую сторону: придутъ невзгоды, болзни, домашня ссоры, друзья покинутъ жилище бдствй, хотя это здане часто воздвигается ихъ собственными руками’.
Про этой мысли, горесть отца одержала верхъ надъ тоской умирающаго.
Онъ продолжалъ:
‘Гд дочь моя найдетъ себ утшене? Божественное предательство религи, утшающее теперь мою бдную душу посреди самыхъ пытокъ предсмертной агони, не будетъ охранять моей дочери.’
Здсь мсто замтить, что мистеръ Мильнеръ былъ членъ римской церкви, а жена его была протестантка. Супруги условились воспитывать сыновей своихъ въ религи отца, дочерей въ закон матери. Плодомъ ихъ брака была только одна дочь, которой будущность занимала въ настоящую минуту мысли умирающаго. Мистеръ Мильнеръ, врно исполняя общане, которое далъ покойной жен своей относительно религи дочери, отдалъ двочку въ протестантскй пансонъ. Миссъ Мильнеръ возвратилась изъ пансона съ такими понятями о благочести, какя обыкновенно имютъ вс свтскя молодыя двушки. Она безпрестанно думала о своей вншности, забывая украшать свой умъ и сердце, которые такимъ-образомъ оставались только при гомъ, что дала изъ природа. Даже эти качества природы не были предохранены въ ней отъ пагубнаго вляня искусства.
Какъ бы то ни было, мастеръ Мильнеръ, наслаждаясь еще цвтущимъ здоровьемъ, съ удовольствемъ смотрлъ на свою милую дочь, въ которой не было ни одного изъ тхъ недостатковъ, каке не извиняются въ свт, и не думалъ о томъ, что въ двушк было много другихъ несовершенствъ. Но теперь, когда онъ лежалъ на печальномъ одр смерти, вс эти несовершенства вдругъ поразили его умъ. Бдный отецъ позабылъ о тхъ нжныхъ наслажденяхъ, которыя доставлялъ ему каждый успхъ дочери въ блестящихъ свтскихъ гостинныхъ, гд молодая двушка очаровывала своихъ слушателей умомъ и талантами, или, если и вспоминалъ объ этихъ минутахъ, то оплакивалъ ихъ съ горестью и съ презрнемъ смотрлъ на суетныя достоинства дочери.
— ‘Надо помышлять, думалъ онъ:— о существенномъ, о чемъ-нибудь такомъ, что могло бы приготовить ее къ тому часу, каковъ послднй часъ жизни человка. Могу ли я оставить дочь мою на попечене тхъ, которые сами никогда не вспоминаютъ, что подобный часъ непремнно придетъ рано или поздно! Да, только одинъ Доррифоръ, соединяя въ себ вс нравственныя и религозныя добродтели и благочестивую вру въ достоинство человка, будетъ въ-состояни заботиться о моей дочери. Онъ съуметъ подать ей благе совты, не принуждая ее ихъ выслушивать, съуметъ ободрить ее, не льстя ей, и можетъ-быть со временемъ содлаетъ добрымъ нжный предметъ всхъ помышленй его умирающаго друга.’
Доррифоръ поспшно прхалъ изъ Лондона на зовъ мистера Мильнера, за нсколько минутъ до его смерти выслушалъ послднюю волю умирающаго и общалъ исполнить ее. Но этотъ послднй залогъ высокаго уваженя, которое питалъ къ нему Мильнеръ, еще не давалъ ему никакого права воспитать свою питомицу въ религозныхъ началахъ, противныхъ тмъ, которымъ слдовала ея мать.
— ‘Не внушайте ей никогда мннй, которыя могутъ только смутить ея умъ, и не сдлаютъ ея лучше.’ Таковы были послдня слова мистера Мильнера, и Доррифоръ отвчалъ на нихъ умирающему другу самымъ утшительнымъ образомъ.
Въ грустное время кончины мистера Мильнера, миссъ Мильнеръ была въ Бат. Подруга, съ которой она похала въ этотъ городъ, сочла обязанностью не говорить ей объ опасности болзни ея отца. Она даже вовсе скрыла отъ нея, что мистеръ Мильнеръ боленъ, боясь этой грустной встью нанести страшный ударъ душ миссъ Мильнеръ, которую она считала слишкомъ-чувствительной. Эта нжная предупредительность подруги дорого стоила бдной миссъ Мильнеръ, которая вдругъ была поражена встью о смерти отца, не зная даже до того времени о томъ, что онъ былъ боленъ. Ея горесть доходила до отчаяня. Она поспшила отдать послднй долгъ праху отца, и исполняла его съ искренней дочерней любовью.
Въ это время, Доррифора уже не было въ дом мистера Мильнера. Онъ долженъ былъ возвратиться въ Лондонъ, куда требовали его по какому-то очень важному длу.
II.
Доррифоръ возвратился въ Лондонъ, глубоко-огорченный смертю своего друга, и можетъ-быть еще боле занятый мыслю о довренности, которую тотъ имлъ къ нему. Онъ зналъ родъ жизни, который привыкла вести миссъ Мильнеръ, боялся того, что его увщаня могутъ встртить въ ней одно упрямство, и предполагалъ, что обязанность надзора за молодой свтской двушкой была выше силъ его.
Мистеръ Доррифоръ былъ въ близкомъ родств съ однимъ изъ первыхъ католическихъ перовъ Англи. Его доходы могли доставить ему жизнь роскошную, но по доброт души своей онъ такъ заботился о бдныхъ и до такой степени умрялъ свои желаня, что жилъ чрезвычайно просто и крайне-экономически. Онъ нанималъ квартиру въ дом мистриссъ Гортонъ, пожилой женщины, у которой была незамужняя племянница, двушка тоже не первой молодости. Но хотя миссъ Вудли было уже около тридцати-пяти лтъ и ея наружность была очень-обыкновенна, но по своему веселому характеру и безконечной доброт она не только не была смшна, но даже не считалась старой двой.
Доррифоръ привыкъ къ этому семейству еще до смерти мистера Тортона, и посл этого печальнаго событя, не смотря на обтъ безбрачя, не нашелъ возможнымъ убгать общества двухъ женщинъ, столь не опасныхъ. Съ своей стороны, мистриссъ Гортонъ и ея племянница смотрли на него съ глубочайшимъ почтенемъ, которое всякая благочестивая паства оказываетъ своему пастырю, и придавали его дружескому обществу цну не только нравственную, но и матеральную, потому-что плата мистера Доррифора за квартиру и за столъ была такъ щедра, что давала имъ возможность оставаться въ томъ же дом, который мистриссъ Гортонъ занимала при жизни мужа.
По возвращени мистера Доррифора въ Лондонъ, въ его квартир тотчасъ начались приготовленя къ прему питомицы, по тому-что мистеръ Мильнеръ просилъ его, чтобы хотя нкоторое время миссъ Мильнеръ прожила въ одномъ дом съ своимъ опекуномъ, познакомилась съ его знакомыми и подружилась съ его друзьями.
Когда миссъ Мильнеръ узнала о послдней вол своего отца, она покорилась его требованямъ безъ малйшаго противорчя. Находясь подъ влянемъ глубокой скорби, молодая двушка не видла въ будущности своей ни одной счастливой минуты. По ея безмолвному согласю назначенъ былъ день, въ который она должна была прхать въ Лондонъ и поселиться въ немъ въ качеств богатой наслдницы.
Мистриссъ Гортонъ, какъ хозяйка дома, была очень-доволыа тмъ, что появлене миссъ Мильнеръ въ ея дом должно было увеличить ея ежегодные доходы и улучшить ея образъ жизни. Добрая миссъ Вудли была въ восторг отъ мысли о новой собесдниц, но сама не знала, чему приписать эту радость, а между-тмъ эта радость объяснялась очень-просто. Любящее сердце миссъ Вудли требовало боле обширнаго поля для выраженя безконечной доброты своей.
Не такъ прятны были размышленя мистера Доррифора: его умъ сдлался грустной добычей заботъ, сомннй, боязни. При каждомъ представлявшемся случа, мистеръ Доррифоръ старался собрать какя-нибудь свдня о характер своей питомицы, прежде чмъ ему прйдется увидть ее лично, потому-что онъ не только еще не зналъ желанй миссъ Мильнеръ, но не видалъ и ея самой. Когда ему удавалось бывать у мистера Мильнера, онъ никогда не встрчалъ молодой миссъ, которая безпрестанно длала визиты. Первая особа, у которой мистеръ Доррифоръ съ приличной осторожностью спросилъ о миссъ Мильнеръ, была лэди Ивенсъ, вдова баронета, часто навщавшая мистриссъ Гортонъ.
Здсь необходимо сдлать описане особы мистера Доррифора, чтобъ читатель могъ принимать участе въ его разговорахъ и въ его поступкахъ. Мистеръ Доррифоръ былъ высокъ ростомъ и сложенъ прекрасно. Впрочемъ, кром черныхъ блестящихъ глазъ, блыхъ, какъ снгъ, зубовъ и черныхъ кудрей, въ лиц его не было ни одной черты, которая могла бы возбудить удивлене, но при всемъ томъ въ каждой черт этого лица выражалось столько чувствительности, что многе находили его прекраснымъ, привлекательнымъ. На лиц Доррифора можно было прочесть вс чувства его сердца, быстрые переходы отъ страха къ надежд, непоколебимое терпне, невозмутимое спокойстве духа и дивное самоотвержене. По этой физономи можно было угадать весь внутреннй процессъ его мыслей, и подобно тому, какъ душа Доррифора была обогащена всми добродтелями, его лицо украшалось выраженемъ каждаго изъ этихъ добрыхъ качествъ. Они не только придавали блескъ его вншнему виду, но еще наполняли дивной гармоней каждое слово его разговора, дышавшаго убдительнымъ краснорчемъ.
Одно изъ тхъ безпокойныхъ выраженй, обличающихъ внутреннюю борьбу сердца, проявилось на лиц Доррифора, когда онъ спросилъ у лэди Ивенсъ о миссъ Мильнеръ.
— Кажется, миледи, весной вы были въ Бат, и вроятно знаете молодую двушку, которой я имю честь быть опекуномъ. Прошу васъ…
Доррифору очень хотлось сдлать вопросъ, но лэди Ивенсъ не дала ему кончить фразы.
— Не спрашивайте меня, любезный мистеръ Доррифоръ, о миссъ Мильнеръ. Когда я видла ее, она была еще очень молода. Правда, что посл этого времени прошло только три мсяца и стало-быть молодая миссъ не много сдлалась старше
— Ей восьмнадцать лтъ, замтилъ Доррифоръ, досадуя на то, что лэди Ивенсъ еще боле усилила его сомння.
— Надо отдать справедливость, миссъ Мильнеръ была въ то время очень хороша собой, прибавила лэди Ивенсъ.
— Красота не достоинство, отвчалъ Доррифоръ, вставая и по видимому очень недовольный.
— Извините, гд нтъ ничего боле, и красота что-нибудъ да значитъ.
— По моему мнню, хуже, чмъ ничего.
— Впрочемъ, мистеръ Доррифоръ, вы пожалуйста не безпокойтесь и не подумайте, что въ вашей питомиц найдете множество недостатковъ. Я только замтила, что она двушка легкомысленная, праздная, нескромная, окруженная всегда полдюжиной обожателей, холостыхъ и женатыхъ, глупыхъ и умныхъ.
Доррифоръ поблднлъ.
— Въ первый разъ въ моей жизни, сказалъ онъ съ грустю: — я досадую на то, что зналъ ея отца.
— И, полноте, мистеръ Доррифоръ, замтила мистриссъ Гортонъ, имвшая слабость думать, что все непремнно сдлается по ея желаню: — я уврена, что вы скоро наведете малютку на путь истины.
— Ахъ, Боже мой! быстро воскликнула лэди Ивенсъ: — я вовсе не думала, чтобы въ словахъ моихъ было что-нибудь дурное. Впрочемъ, эти замчаня сдланы не мною, я только повторяю слова другихъ.
— Напрасно повторяете, кротко осмлилась замтить добрая миссъ Вудли, которая, работая у окна, внимательно слдила за разговоромъ.
— Довольно объ этомъ… сказалъ Доррифоръ.
— О, я съ большимъ удовольствемъ оставлю этотъ разговоръ, сказала лэди Ивенсъ:— и сказать правду, это будетъ гораздо выгодне для миссъ Мильнеръ.
— Что, она высокаго роста? спросила мистриссъ Гортонъ, желая узнать что-нибудь еще.
— Довольно высока, возразила лэди Ивенсъ: — повторяю вамъ, что нельзя упрекнуть ее ни въ одномъ вншнемъ недостатк,
— Но если сердце ея наполнено порочными наклонностями? сказалъ Доррифоръ со вздохомъ,
Лэди Ивенсъ вскочила со стула и не дала миссъ Вудли кончить фразы.
— Я ухожу, воскликнула она:— меня ждутъ дома сто человкъ. Притомъ же, еслибъ ужъ и я расположена была слушать проповдь, такъ послушала бы мистера Доррифора, а не васъ.
Въ эту минуту, въ комнату пошла мистрисъ Гилльгревъ, жена одного разорившагося негоцанта.
Мистриссъ Гилльгревъ, услышавъ это имя, подняла руки къ небу и слезы блеснули въ глазахъ ея.
— Разскажите, пожалуйста, мистриссъ, продолжала леди Ивенсъ, обращаясь къ вошедшей: — что вы знаете о миссъ Мильнеръ. Досадно, что мн некогда васъ слушать.
При этихъ словахъ, лэдй Ивенсъ поклонилась и вышла.
Мистриссъ Гортонъ было очень любопытно узнать, почему при имени миссъ Мильнеръ мистриссъ Гилльгревъ такъ растрогалась, и она спросила ее о причин.
— Что это значитъ? живо воскликнулъ Доррифоръ, и въ глазахъ его блеснуло выражене радости.
— Мужъ мой, продолжала мистриссъ Гилльгревъ: — потерпвъ большя потери, остался долженъ мистеру Мильнеру значительную сумму денегъ. Посл разныхъ угрозъ, мистеръ Мильнеръ ршился взять у насъ все, что мы имли. Дочь его, однакожь, выпросила для насъ отсрочку. Когда къ новому сроку мы не могли уплатить долга, Мистеръ Мильнеръ не слушалъ никакихъ просьбъ, молодая миссъ тихонько продала свои драгоцнности и внесла за насъ деньги.
Диррифоръ былъ въ восторг отъ этой всти, съ жаромъ пожалъ руку мистрисъ Гилльгревъ и сказалъ, что она никогда не останется безъ друзей.
— А какого роста миссъ Мильнеръ? спросила мистриссъ Гортонъ, боясь, чтобы разговоръ не перемнился.
— Не знаю, отвчала мистриссъ Гилльгревъ.
— Хороша собой?
— Право, трудно отвчать на этотъ вопросъ.
— Удивительно, какъ вы ея не замтили.
— Я очень замтила ее, но не довряю своему сужденю. Она показалась мн прекрасною, какъ ангелъ, а можетъ-быть это потому, что я находилась подъ влянемъ ея душевной красоты.
III.
Слова мистриссъ Гилльгревъ нсколько успокоили Доррифора на счетъ характера и поведеня его питомицы.
Наступилъ день, въ который миссъ Мильнеръ должна была оставить родительскй домъ и переселиться въ жилище опекуна. Мистеръ Доррифоръ, въ сопровождени миссъ Вудли, похалъ на встрчу своей питомиц, и остановился ожидать ее въ гостинниц.
Оплакавъ память отца, миссъ Мильнеръ прхала 10-го ноября въ то мстечко, гд ее ожидали Доррифоръ и миссъ Вудли. Кром людей, молодую наслдницу сопровождали двое дальнихъ родственниковъ ея матери, которые сочли необходимой обязанностью проводить ее хоть нкоторую часть пути. Почтенные родственники такъ досадовали на Доррифора за ту довренность, которую оказалъ ему мастеръ Мильнеръ, что, вручивъ ему миссъ Мильнеръ, тотчасъ же вернулись домой.
Когда карета миссъ Мильнеръ подъхала къ гостинниц и когда Доррифору сказали объ этомъ, онъ поблднлъ. Лицо его омрачилось, какое-то роковое предчувстве заставило сильно забиться его сердце. Онъ такъ потерялся, что миссъ Вудли должна была вывести его изъ этого положеня, и первая пошла навстрчу прекрасной питомицы.
Но природная живость, веселость, приписываемая миссъ Мильнеръ, въ эту минуту была убита грустью, и ее замнила тихая меланхоля, горделивое желане выказать свою красоту, желане, въ которомъ особенно обвиняли ее, уступила мсто задумчивой важности. Въ ту минуту, когда миссъ Вудли представила ей Доррифора, какъ ея опекуна и лучшаго друга ея отца, молодая двушка зарыдала, упала передъ номъ на колни и общала всегда повиноваться ему какъ своему отцу. Въ это время Доррифоръ закрылъ лицо платкомъ, иначе миссъ Мильнеръ замтила бы его волнене, угадала бы тайныя ощущеня его сердца.
Посл этой трогательной сцены, приказали подавать лошадей. Миссъ Мильнеръ простилась съ родственниками, которые ее провожали и сла въ свою карету вмст съ миссъ Вудли. Доррифоръ отправился въ коляск, въ которой прхалъ изъ Лондона.
Дорогой миссъ Вудли не сдлала ни малйшаго покушеня подружиться съ миссъ Мильнеръ, хотя, можетъ-быть, эта честь была предметомъ всхъ ея помышленй. Она обходилась съ нею, какъ обходилась со всми другими. Впрочемъ, этого было уже довольно для того, чтобъ она могла снискать себ уважене внимательной миссъ Мильнеръ, которая тотчасъ съумла оцнить достоинства миссъ Вудли и скоро искренно съ ней подружилась.
IV.
На другой день прзда въ Лондонъ, миссъ Мильнеръ, посл спокойнаго, продолжительнаго сна, пробудилась съ своей природной живостью, которая на нкоторое время только уступала слабому вляню печали о потер отца. Вн родительскаго дома, находясь мене подъ влянемъ грустныхъ впечатленй и нсколько освоившись съ новьыми знакомыми, молодая двушка была прятно занята мыслью о томъ, что она наконецъ увидла веселую столицу, которой обольстительную картину уже давно рисовало ея дятельное воображене.
Какъ ни была она хороша въ ту минуту, когда Доррифоръ и миссъ Вудли увидали ее при первой встрч, но на другой день, во время завтрака, она еще боле поразила ихъ своей благородной простотой, изяществомъ и одушевленемъ. Доррифоръ и миссъ Вудли съ удивленемъ посмотрли другъ на друга. Мистриссъ Гортонъ, разливавшая чай, почла себя, въ сравнени съ миссъ Мильнеръ, простой служанкой: такова власть красоты, когда она соединена съ умомъ и добродтелью. Все это было въ миссъ Мильнеръ. Однакожь, пусть слишкомъ щекотливый читатель не обманывается, пусть не составляетъ себ преувеличенной идеи о достоинствахъ миссъ Мильнеръ, не ставитъ ея добродтелей выше того, что обыкновенно имютъ простые смертные, и пусть не сердится на насъ, если, разсмотрвъ характеръ нашей героини по ближе, найдетъ въ ней много недостатковъ. Но, съ другой стороны, пусть онъ замтитъ, что если миссъ Мильнеръ имла недостатковъ боле, чмъ обыкновенно имютъ друге,— она имла ихъ потому-что у ней было больше соблазновъ, чмъ у нихъ.
Съ самаго дтства миссъ Мильнеръ, вс повиновались малйшимъ ея желанямъ, даже капризамъ, и она привыкла возставать противъ всякаго надзора. Она была прекрасна: ей слишкомъ-часто льстили, возвышая достоинство ея красоты, и она считала напрасно потерянной каждую минуту, въ которую ей не удавалось увеличить число своихъ побдъ. Она была слишкомъ чувствительна, и эта чувствительность очень-часто проявлялась непосредственно въ обидахъ или невнимательности. Кром того, она пробрла опасную репутацю двушки остроумной, въ дйствительности, она не имла претензй на остроуме, но, слушая ея разговоръ, самый тонкй критикъ могъ ошибиться въ этомъ. Вс ея отвты походили на возраженя, не потому, чтобъ она въ-самомъ-дл обладала качествомъ, которое собственно можно назвать умомъ, но потому-что во всемъ, что она ни говорила, видна была удивительная энергя, быстрая, могущественная способность соображаня, простота естественная, или по-крайней-мр чрезвычайно искусно поддланная, и все это произносилось съ быстрымъ, огненнымъ движенемъ глазъ, съ лукавой, нсколько злой улыбкой. Ея слова походили на слова другихъ, и, какъ слова другихъ, составляли совершенно обыкновенныя фразы, но манера произносить ихъ придавала имъ свойство ума, подобно тому, какъ очень-часто прятность чертъ лица заставляетъ находить его очень правильнымъ, тогда-какъ въ сущности эти черты вовсе не симметричны.
Но довольно описаня. Изъ поступковъ миссъ Мильнеръ, важныхъ или легкомысленныхъ, о которыхъ читатель узнаетъ дале, онъ долженъ составить себя поняте о питомиц мистера Доррифора.
За завтракомъ, который подали въ начал этой главы, разговоръ прекрасно поддерживался всми собесдниками: миссъ Мильнеръ говорила съ большимъ одушевленемъ, Доррифоръ блисталъ умомъ, слова миссъ Вудли дышали необыкновенной добротой. Мистриссъ Гортонъ въ своемъ разговор имла претензю на вс эти три качества.
— Знаете ли, миссъ Мильнеръ, сказалъ Доррифоръ:— вы походите на вашего батюшку гораздо боле, чмъ я предполагалъ. Судя потому, что мн разсказывали о васъ, я не ожидалъ въ васъ найдти столько сходства.
— Я тоже, мистеръ Доррифоръ, замтила миссъ Мильнеръ: — вовсе не представляла себ васъ такимъ, каковы вы въ-самомъ-дл.
— Вотъ какъ! а позвольте спросить, какимъ же вы меня представляли?
— Я думала, что вы пожилой человкъ, почтенный добрякъ…
Эти слова миссъ Мильнеръ произнесла съ невиннымъ, простодушнымъ видомъ, но такимъ тономъ, который ясно говорилъ, что она находила своего опекуна и молодымъ и прекраснымъ.
— Добрякъ! воскликнулъ Доррифоръ въ смущени: — и вы не ошиблись, миссъ, по-крайней-мр, вы всегда увидите меня такимъ во всхъ моихъ дйствяхъ.
Миссъ Мильнеръ обладала въ высшей стеневи исключительнымъ свойствомъ людей остроумныхъ, свойствомъ бросать первую пришедшую на умъ мысль, которая почти всегда бываетъ справедлива.
— Мн кажется, сказалъ Доррифоръ:— что вы, миссъ, должны быть очень дурнымъ судьей въ ршени подобныхъ вопросовъ.
— Почему жъ такъ?
— Я увренъ, что вы безъ всякихъ околичностей, пожалуй, скажете, что не находите себя прекрасной. Не правда ли, въ этомъ случа, вы тотчасъ докажете, что вы плохой судья.
— Я лучше хотла бы быть плохимъ судьей, чмъ дурною.
— Да разв вы въ-самомъ-дл не находите себя прекрасною? спросилъ Доррифоръ съ серьзнымъ видомъ, какъ-будто-бы дло шло о чрезвычайно-важномъ вопрос.
— Еслибъ я слушалась моего собственнаго мння, отвчала миссъ Мильнеръ:— я сказала бы вамъ, что не нахожу, но въ нкоторыхъ отношеняхъ я поступаю, какъ католичка, т. е. не врю своему убжденю, а врю тому, что мн говорятъ друге.
— И пусть это служитъ вамъ доказательствомъ, что наше учене истинно, возразилъ Доррифоръ съ строгостю: — вы сами можете видть, что оставались бы въ заблуждени, еслибъ не врили тмъ, которые знаютъ больше, чмъ вы. Но, любезная миссъ Мильнеръ, оставимъ этотъ предметъ разговора и не будемъ никогда къ нему возвращаться. Я полагаю, что мы только въ одномъ отношени не сойдемся въ нашихъ мнняхъ. Надюсь, что мы никогда не будемъ спорить о религи. Я ршился никогда васъ не убждать въ моихъ духовныхъ принципахъ, и за то прошу вдсъ съ своей стороны не разуврять меня.
Миссъ Мильнеръ съ удивленемъ замтила, что слова ея, сказанныя вскользь, приняты были съ серьзной стороны. Добрая миссъ Вудли мысленно молилась, чтобъ Господь простилъ ея подругу за невольный грхъ, между-тмъ, какъ мистриссъ Гортонъ перекрестилась, какъ-бы стараясь предохранить себя отъ заразительной ереси. Миссъ Мильнеръ случайно замтила этотъ жестъ и на лиц ея мелькнула улыбка, такъ-что хозяйка дома вскричала: ‘Да проститъ васъ Богъ!’
— Милая миссъ Вудли, сказала, обращаясь къ ней, миссъ Мильнеръ: — я боюсь, что вы не простите мн необдуманныхъ словъ моихъ моей неумстной веселости.
— О, конечно, не прощу, отвчала миссъ Вудли.
Но извстно, какъ въ разговор слова бываютъ часто ничтожны, не имютъ никакой цны. Одни взгляды, одни жесты полны выразительнаго значеня: на-примръ, въ настоящемъ случа, во взор миссъ Вудли, когда она говорила, что не проститъ своей подруги — ярко блистало снисхождене.
V.
Уже прошло шесть недль съ-тхъ-поръ, какъ миссъ Мильнеръ прхала въ Лондонъ. Она съ восторгомъ наслаждалась всми удовольствями столицы, между-тмъ, какъ Доррифоръ со страхомъ слдилъ за ея поступками и съ жаромъ молилъ небо спасти ее. Безпрестанные визиты, которые она длала къ своимъ знакомымъ, безконечныя посщеня ея прежнихъ знакомыхъ и новыхъ друзей, съ которыми она завела сношеня, рдко давали Доррифору случай поговорить съ нею, намекнуть объ опасности, ей угрожавшей. За то, когда такая счастливая минута удавалась ему, онъ съ жаромъ длалъ наставленя своей питомиц, говорилъ ей о необходимости чаще предаваться уединеню, размышлять, читать, думать о будущности и развивать въ себ г качества, которыя могли бы доставить ей утшене въ старости. Неподдльное чувство, которымъ дышали вс слова Доррифора, его краснорче производили иногда дйстве на умъ миссъ Мильнеръ и она жестомъ или взглядомъ, казалось, хотла изъявить свое согласе, Иногда она сама говорила, какъ убжденная въ томъ, чего требовалъ отъ нея опекунъ, но при первомъ стремлени къ разсянности она вдругъ позволяла себ неумстныя насмшки или капризныя жалобы на то, что ей мшаютъ наслаждаться удовольствями, къ которымъ ее призываютъ и ея происхождене и богатство.
Между множествомъ молодыхъ людей, которые ухаживали за миссъ Мильнеръ, казалось, только одинъ занималъ вс ея мысли. Это былъ лордъ Фредерикъ Лоунди, младшй сынъ герцога Лоунди, и любимецъ всхъ дамъ, даже самыхъ разборчивыхъ.
Въ-самомъ-дл, лордъ Фредерикъ былъ чрезвычайно хорошъ собою. Двадцати-трехъ-лтнй молодой человкъ, живаго характера, cъ изящными манерами, онъ былъ одаренъ, кром того, всми качествами, которыя могли бы плнить сердце даже не столь чувствительное къ любви, каково было сердце миссъ Мильнеръ. Неудивительно, если ей нравилось общество такого обольстительнаго молодаго человка, точно также понятно, что она гордилась тмъ, что лордъ Фредерикъ былъ въ числ самыхъ страстныхъ ея обожателей. Доррифоръ слдилъ за ходомъ этой любви то съ удовольствемъ, то съ грустю. Съ одной стороны, онъ желалъ видть миссъ Мильнеръ замужемъ, хотлъ передать другому надзоръ за ея поступками, съ другой, онъ боялся отдать свою питомицу молодому вертопраху, погруженному во вс пороки. Доррифоръ боялся за будущее счасте своей питомицы, и еще боле боялся, чтобъ молодая двушка не увлеклась любовью и не отдала своего сердца безъ освященя закона.
Тревожимый этими мыслями, Доррифоръ не могъ скрыть, какъ ему было непрятно видть въ своемъ дом лорда Фредерика, молодой человкъ тоже былъ довольно проницателенъ и могъ замтить подозрня опекуна: въ-слдстве этого они оба тяготились, когда были вмст. Миссъ Мильнеръ замтила ихъ непрязненныя чувства, но замтила съ совершеннымъ равнодушемъ. Въ ея сердц была одна сильная страсть — тщеславе,— и это тщеславе являлось то надменной гордостью, то безграничнымъ самолюбемъ, то чрезмрнымъ желанемъ нравиться. При всемъ томъ, ея сердце было мягко, воспримчиво и часто поддавалось вляню достойнйшихъ стремленй, но эти быстрые порывы къ возвышенной цли, нердко, въ самомъ зародыш своемъ, забывались для какого-нибудь пустаго, легкомысленнаго удовольствя.
Миссъ Вудли,— умвшая замтить добрыя качества, какъ бы они ни были малы,— дятельно защищала миссъ Мильнеръ, когда мистеръ Доррифоръ, въ ея отсутстве, заводилъ о ней разговоръ. Доррифоръ съ удовольствемъ слушалъ похвалы, которыя миссъ Вудли длала его питомиц, но нердко вздыхалъ съ грустю, видя, какъ мало оправдывались эти незаслуженныя добрыя слова. Часто онъ силился заглушить свое негодоване, еще чаще старался удержать слезы, которыя готовы были брызнуть изъ глазъ при мысли о грустной участи его питомицы.
Вс знакомые миссъ Мильнеръ полагали, что она была влюблена въ лорда Фредерика, слуги потихоньку выдавали это за врное, а нкоторыя изъ газетъ даже назначили день свадьбы. Лордъ Фредерикъ, однакожъ, ни слова не говорилъ о брак и мистеръ Доррифоръ замтилъ своей питомиц, что благоразуме требуетъ, чтобъ лордъ Фредерикъ не продолжалъ боле своихъ посщенй. Миссъ Мильнеръ улыбнулась при этомъ предостережени опекуна, но когда Доррифоръ повторилъ свои слова тономъ власти, она общала не только передать лорду его требоване, но еще съ своей стороны просить его объ этомъ. И въ-самомъ-дл, въ первый же разъ, какъ только прхалъ лордъ Фредерикъ, миссъ Мильнеръ передала ему желане своего опекуна, сказавъ, что мистеръ Доррифоръ единственно изъ деликатности позволилъ ей просить лорда о томъ, чего онъ иметъ полное право требовать. Фредерикъ покраснлъ отъ досады: онъ любилъ миссъ Мильнеръ, но по опыту былъ увренъ, что его непостоянство не позволитъ ему долго питать эту страсть. Лордъ Фредерикъ понялъ, что вмшательство опекуна миссъ Мильнеръ угрожало ему или объясненемъ, или необходимостью прекратить визиты прежде, нежели ему удастся покорить сердце прекрасной двушки.
— О, я увренъ, вскрикнулъ онъ въ смущени и въ быленств: — что мистеръ Доррифоръ самъ влюбленъ въ васъ, и изъ ревности длаетъ мн это замчане.
— Полноте, милордъ! вскричала миссъ Вудли, ужаснувшись при этомъ предположени.
— Ну, такъ ему же стыдъ, если онъ не влюбленъ, возразилъ лордъ: — потому-что разв только дикарь можетъ созерцать красоту и не покориться ея могуществу.
— Привычка много значитъ, замтила миссъ Мильнеръ: — мистеръ Доррифоръ часто бываетъ въ обществ прекрасныхъ женщинъ, но, по привычк, не влюбляется въ нихъ безпрестанно, между-тмъ, какъ вы, милордъ, вы безпрестанно влюбляетесь тоже только по привычк.
— Стало-быть, вы не считаете меня способнымъ любить?
— Ваша любовь, милордъ, скоро гаснетъ.
— Я желалъ бы, чтобъ она вчно пламенла. Я считаю преступленемъ оставаться нечувствительнымъ къ дивнымъ удовольствямъ любви.
— Въ такомъ случа, вы предаетесь этой страсти, чтобъ избжать проступка, эта же самая причила именно и удерживаетъ отъ любви мистера Доррифора.
— Это потому-что онъ далъ клятву безбрачя, но монастырске обты, какъ и связи брачныя, могутъ быть уничтожены, и я увренъ, что когда вашъ опекунъ бросаетъ на васъ свой взоръ, его помышленя…
Въ эту минуту Доррифоръ вошелъ въ комнату. Миссъ Мильнеръ произнесла свое мнне и немъ съ такимъ жаромъ, что румянецъ выступилъ у нея на лиц. Увидя Доррифора въ ту самую минуту, когда она едва успла сказать ему похвалу, миссъ Мильнеръ еще боле покраснла и смутилась, губы ея дрожали.
— Что съ вами, миссъ? спросилъ Доррифоръ, встревоженный ея волненемъ.
— Комплиментъ, который миссъ Мильнеръ сдлала вамъ, привелъ ее въ такое смущене, отвчалъ лордъ.
— Что жь, разв она стыдится своей неоткровенности?
— О, это несправедливо, мистеръ Доррифоръ, возразила миссъ Вудли: — если бы вы были здсь…
— Такъ я не сказала бы ни слова, перебила миссъ Мильнеръ: — мистеръ Диррофоръ самъ могъ бы оправдаться.
— Какъ? разв я имю нужду въ чемъ-нибудь оправдываться? Стоитъ ли труда клеветать на такое незначительное существо, какъ я?
— Не думаю, замтилъ лордъ Фредерикъ: — опекунъ миссъ Мильнеръ уже по одному этому званю человкъ значительный.
— Надюсь, милордъ, что вы не думаете вывести изъ этого ничего дурного, возразилъ Доррифоръ съ такой твердостью, что его антагонистъ не нашелся что сказать.
Въ ту минуту, когда Доррифоръ отвернулся, миссъ Мильнеръ тихонько попросила лорда оставить этотъ предметъ разговора. Фредерикъ поклонился въ знакъ соглася.
— Я долженъ, просить васъ, мистеръ Доррифоръ, сказалъ онъ иронически,— о разршени всхъ проступковъ моихъ… Сознаюсь, они очень, очень многочисленны.
— Пожалуйста, милордъ, не будьте такъ откровенны при дамахъ, пожалуй, желане возбудить ихъ сострадане заставитъ васъ признаться въ такихъ проступкахъ, которыхъ вы и не сдлали.
Миссъ Мильнеръ расхохоталась при этомъ отвт. Казалось, остроумная выходка опекуна ей очень понравилась, и лордъ Фредерикъ съ насмшливой улыбкой продекламировалъ,
…. Произнесенная устами Абеляра
Мысль каждая мила для сердца Элоизы.
Доррифоръ выслушалъ эта два стиха безъ всякаго смущеня и безъ гнва, по невниманю ли, или потому-что считалъ ихъ вовсе неприложимыми къ себ. Напротивъ, миссъ Мильнеръ, казалось, была очень поражена этимъ намекомъ, она отошла къ окну, чтобъ скрыть смущене, которое причинили ей эти стихи.
Въ эту минуту, слуга доложилъ о прзд лорда Эльмвуда. Лордъ Эльмвудъ былъ католикъ, кузенъ мистера Доррифора, недавно сдлавшйся главою дома Эльмвудовъ.
Какъ вс церемонные визиты мистера Доррифора миссъ Мильнеръ и мистриссъ Гортонъ принимали въ общей гостиной, то лордъ Эльмвудъ точно также былъ принятъ въ этой комнат, и его появлене, натурально, дало другой оборотъ разговору.
Сэръ Эдвардъ былъ ни молодъ, ни хорошъ, ни старъ, ни дуренъ, но за то чрезвычайно богатъ, кром того, множество прекрасныхъ качествъ души и ума длали его достойнымъ того счастя, которое онъ думалъ найдти въ брак съ миссъ Мильнеръ.
Онъ былъ именно такимъ человкомъ, котораго мистеръ Доррифиръ скорй всякаго другаго избралъ бы въ мужья своей питомиц, и опекунъ надялся, что миссъ Мильнеръ не отвергнетъ такого мужа. Онъ далъ общане сору Эдварду при первомъ удобномъ случа испытать, въ какой степени миссъ Мильнеръ уважала его совты.
Не смотря на совершенное различе мннй опекуна и его питомицы, оба они, и особенно мистеръ Доррифоръ, съ точностью придерживались правилъ умнья — жить. Вжливость мистера Доррифора даже, казалось, была основана на систем, которую онъ начерталъ себ, какъ единственное средство удержать свою питомицу въ тхъ же границахъ. Каждый разъ, когда онъ говорилъ съ нею, его разговоръ былъ кротче обыкновеннаго: въ немъ даже проявлялась какъ-будто осторожность. Доррифоръ обходился съ миссъ Мильнеръ съ уваженемъ, которое, казалось, внушало ему ея положене. Онъ хотлъ этимъ и ее заставить поступать съ нимъ точно также, и искусно достигъ своей цли. Сначала, она, хотя и понимала, по инстинкту, какъ ей должно было вести себя съ тмъ, который занялъ мсто ея отца, но по легкомысленности, по живости характера ежеминутно была готова обходиться съ нимъ не совсмъ уважительно. Мистеръ Доррифоръ нечувствительно, съ кротостью напоминалъ ей объ уважени, которымъ она была ему обязана и такимъ-образомъ искусно умлъ установить ихъ взаимныя отношеня.
Однажды утромъ, когда мистеръ Доррифоръ сидлъ въ гостиной вмст съ своей питомицей и съ миссъ Вудли, онъ нашелъ случай завести разговоръ о желани сэра Эдварда Астона. Сначала, онъ съ жаромъ принялся хвалить своего друга, потомъ прямо сказалъ, что считаетъ свою питомицу способною составить счасте такого достойнаго человка. Миссъ Мильнеръ на это отвчала однимъ смхомъ. Доррифоръ строгимъ взглядомъ остановилъ ее, и потомъ съ своей обыкновенной вжливостью сказалъ:
— Я желалъ бы, чтобы, не отвергая предложеня сэра Эдварда одной неприличной насмшкой, вы показали намъ, что у васъ есть поболе вкуса.
— Какъ? Вы требуете отъ меня вкуса, тогда какъ сэръ Эдвардъ, къ которому вы питаете такое высокое уважене, представляетъ намъ такой дурной образчикъ?— Вдь онъ мн предлагаетъ свою руку!
Доррифоръ не подумалъ отвчать комплиментомъ, на который миссъ Мильнеръ, казалось, сама напрашивалась, и съ минуту не зналъ, что сказать.
— Отвчайте же на мой вопросъ? восклинула она.
— Положимъ, миссъ, что вы справедливо унизили себя, всетаки сэръ Эдвардъ насколько не страдаетъ отъ этого, потомучто, когда сердце питаетъ въ себ страсть, вкусъ, или скоре разулъ, не въ силахъ ничего сдлать. Сколько я знаю, сэръ Эдвардъ находится именно въ этомъ положени.
— О, да, вы правы, мистеръ Доррифоръ, и ваши слова совершенно оправдываютъ сэра Эдварда. Если мн придется когда-нибудь влюбиться, я попрошу васъ точно такимъ же образомъ извинить меня.
— Очень радъ, съ живостью возразилъ Доррифоръ: — но прежде, нежели вашему сердцу придетъ случай быть въ томъ положени, о которомъ я упомянулъ, постарайтесь руководствоваться вашимъ умомъ.
— О, непремнно, ужь, конечно, я не соглашусь выйдти замужъ за человка, котораго никогда не буду въ состояни любить.
— Если ваше сердце еще не принадлежитъ ни кому, какимъ же образомъ вы можете говорить это съ такой увренностью?
Говоря это, Доррифоръ думалъ о лорд Фредерик и внимательно смотрлъ на миссъ Мильнеръ, какъ-бы желая угадать вс ея тайныя помышленя, и вмст съ тмъ боясь въ-самомъ-дл открыть что нибудь въ ея сердц. Миссъ Мильнеръ покраснла. По выраженю лица можно было обвинить ее, но свободный, нимало не измнившйся голосъ боле чмъ самыя слова оправдывалъ ее.
— Нтъ, возразила она: — я никому не отдавала моего сердца, но во всякомъ случа смю уврить васъ, что оно никогда не будетъ принадлежать сэру Эдварду.
— Очень жалю, что таковы ваши чувства, сказалъ Доррифоръ: — но пока вы еще остаетесь полной владтельницей вашего сердца, прибавилъ онъ съ видимымъ удовольствемъ: — позвольте мн предостеречь васъ, что оно безцнный даръ, что опасности, которымъ вы подвергаетесь, отдавая его кому нибудь, гораздо серьзне, чмъ вы думаете. Стоитъ только полюбить, и наши мысли и наши поступки боле не принадлежатъ намъ.
Мистеръ Доррйфоръ, казалось, съ чрезвычайнымъ усилемъ произнесъ эти слова, но все-таки онъ остановился какъ-будто нехотя, казалось, онъ говорилъ бы долго-долго, еслибъ предметъ разговора не казался ему слишкомъ щекотливымъ.
Когда Доррифоръ вышелъ изъ комнаты, миссъ Мильнеръ на минуту задумалась.
— Не понимаю, воскликнула она:— какъ это длается, что добрые, непорочные люди такъ хорошо знаютъ слабости другихъ? Слушая благоразумные совты мистера Доррифора, подумаешь, что онъ съ-дтства жилъ въ разсяни, испыталъ вс опасныя обольщеня свта и усплъ раскаяться въ нихъ, трудно себ представить, что онъ провелъ всю свою жизнь или въ монастыр, или въ своемъ кабинет. О любви, на-примръ, онъ говоритъ съ такимъ тонкимъ чувствомъ, что своими словами придаетъ большую цну самой любви. Не думаю, чтобъ милордъ Фредерикъ, описывая прелесть и наслажденя любви, съумлъ представить ихъ въ такомъ блестящемъ, привлекательномъ вид, какъ мистеръ Доррифоръ представляетъ ее, описывая ея огорченя. Право, если онъ чаще будетъ говорить со мною подобнымъ образомъ, его краснорче сдлаетъ то, что мн будетъ жалко смотрть на лорда Фредерика.
— Увы! воскликнула она: — стало-бытъ, вы въ-самомъ-дл думаете о лорд Фредерик?
— Положимъ, что такъ, отвчала миссъ Мильнеръ: — но къ чему жь это увы?
— Я боюсь, что вы не будете съ нимъ счастливы.
— То-есть, вы хотите сказать, что онъ не будетъ со мной счастливъ.
— Не знаю… Я не могу судить о брак по опыту, но мн кажется, я угадала, что такое бракъ.
— Я тоже, миссъ Вудли, не могу судить о любви по собственному опыту, но, кажется, угадала, что такое любовь.
— Но, ради Бога, моя милочка, не влюбляйтесь, вскричала миссъ Вудли съ своимъ обыкновеннымъ простодушемъ, какъ-будто она просила о томъ, исполнене чего совершенно зависло отъ воли миссъ Мильнеръ: — по-крайней-мр, прибавила она:— не влюбляйтесь, не признавшись въ томъ вашему опекуну.
Миссъ Мильнеръ улыбнулась безполезной просьб своей подруги, но общала сдлать все, чмъ могла обязать ее.
VII.
Когда Доррифоръ со всей осторожностью сказалъ сэру Эдварду объ отказ миссъ Мильнеръ, достойный джентльменъ не поддался отчаяню и все еще питалъ надежду на будущее. Онъ не переставалъ бывать у мистриссъ Гортонъ, и такъ часто, что его посщеня возбудили ревность лорда Фредерика, который, чувствуя, какъ сильно страдало отъ того его сердце, сталъ убждаться въ искренности своей любви. Каждый разъ, какъ ему удавалось видъть предметъ своей страсти, онъ молилъ ее о любви съ такимъ жаромъ, что миссъ Вудли, сострадательная ко всмъ и во всемъ, не могла не желать ему успха. Фредерикъ уже явно говорилъ миссъ Мильнеръ о брак и просилъ у нея позволеня поговорить объ этомъ съ мистеромъ Доррифоромъ, но миссъ Мильнеръ положительно запретила.
Лордъ Фредерикъ приписалъ причину этого отказа не чувствамъ миссъ Мильнеръ, а вляню ея опекуна, который, какъ онъ зналъ, ободрялъ предложеня сэра Эдварда. Фредерикъ боле чмъ когда-нибудь почувствовалъ отвращене къ мистеру Доррифору, думая, что тотъ своимъ вмшательствомъ отнималъ у него свою питомицу, не смотря на то, что она, можетъ-быть, любила его. Миссъ Мильнеръ, однакожъ, ршительно объявила и ему и своей подруг, что до-сихъ-поръ любовь не проникала въ ея сердце. Не смотря на это признане, бдительная миссъ Вудли не разъ подслушивала едва замтные вздохи своей подруги. Замтивъ въ ней эту внутреннюю борьбу со страстью, миссъ Вудли еще боле полюбила ее, и даже готова была подвергнуться неудовольствю Доррифора, лишь бы только доставить своей милой миссъ Мильнеръ какое-нибудь развлечене отъ сердечной грусти, которою та, какъ казалось ей, сильно страдала.
Балы, спектакли, безпрерывные визиты вывели, наконецъ, Доррифора изъ терпня, съ которымъ онъ обыкновенно обходился съ своей питомицей. Почти каждую ночь сонъ его тревожила боязнь за ту, которая въ эту минуту не находилась подъ кровлей своего жилища, почти каждое утро его сонъ прерывался шумомъ, который происходилъ при возвращени массъ Мильнеръ съ бала.
Выведенный изъ терпня, Доррифоръ встртилъ ее однажды утромъ на лстниц и строго сказалъ:
— Надюсь, миссъ, что вы проведете ныншнй вечеръ дома?
Не ожидая этого внезапнаго вопроса, она покраснла и отвчала, что останется, хотя очень-хорошо помнила, что была приглашена на блестящй балъ, къ которому цлую недлю заготовляла наряды.
Она надялась, что можно будетъ отговориться забывчивостью, если опекунъ узнаетъ о ея приготовленяхъ. Въ-самомъ-дл, мистеръ Доррифоръ узналъ истину гораздо скоре, чмъ она предполагала. Въ ту самую минуту, когда убирали со стола, слуга доложилъ миссъ Мильнеръ, что пришла модистка и спрашиваетъ ея приказанй на-счетъ бальнаго платья на ныншнй вечеръ. Мистеръ Доррифоръ, казалось, былъ пораженъ этимъ.
— Помнится, миссъ, сказалъ онъ:— вы дали мн слово остаться ныншнй вечеръ дома,
— Я забыла, что дала слово быть сегодня на бал.
— А! вы забыли!
— Да, забыла, и думаю, что должна сдержать мое первое общане, не такъ ли?
— Стало-быть, вы считаете ни во что общане, которое дали мн?
— Напротивъ, если оно что-нибудь значитъ для васъ.
— Для меня оно иметъ значене.
— О, я думаю, что вы хотите придать ему больше важности, чмъ оно иметъ въ-самомъ-дл, и конечно отъ-того, что вы обидлись.
— Можетъ-быть, я и обидлся… отвчалъ Доррифорь, и, казалось, онъ былъ дйствительно обиженъ.
Мистриссъ Гортонъ встала, обнесла вино и плоды и снова услась на свое мсто. Въ это время никто не произнесъ ни слова. Оффицальная заботливость этой почтенной женщины, нисколько не уменьшила всеобщаго смущеня.
Наконецъ, миссъ Мильнеръ съ живостью встала изъ-за стола и хотла выйдти изъ комнаты, но Доррифоръ возвысилъ голосъ и съ строгостью сказалъ:
— Миссъ Мильнеръ, вы не подете сегодня на балъ.
— Мистеръ Доррифоръ! вскричала она, какъ-будто сомнваясь въ томъ, что слышала. Она была такъ поражена словами своего опекуна, что рука ея осталась неподвижно на ручк двери, которую она вполовину отворила. Она не знала, что ей длать, уйдти ли, съ шумомъ захлопнувъ за собою дверь, или остаться, тихонько притворивъ ее. Прежде, нежели она успла ршиться, Доррифоръ вскочилъ съ своего мста, глаза его горли гнвомъ, котораго до-сихъ-поръ въ немъ не замчали.
— Я приказываю вамъ остаться ныншнй вечеръ дома, сказалъ онъ съ жаромъ и вышелъ въ другую дверь.
Миссъ Мильнеръ опустила ручку дверей и остановилась неподвижно. Мистриссъ Гортонъ, убждая ее не слишкомъ печалиться выходкой опекуна, расплакалась, какъ-будто сердцу ея было отъ этого очень-больно.
Миссъ Вудли непремнно постаралась бы утшить свою подругу, еслибъ могла удержаться отъ заразительныхъ слезъ, и тоже зарыдала такъ, что не могла произнести ни одного слова. Очевидно, для грусти миссъ Вудли не было никакой дйствительной причины, но добрая миссъ была такъ симпатически создана, что слезы другихъ растрогивали и ее.
Мистриссъ Гортонъ въ глубин души наслаждалась этой сценой, но сама себя увряла, что сострадаетъ о бдной массъ Мильнеръ. Таково ужь было ея сердце.
Мистриссъ Гортонъ, однакожь, не упустила случая замтить, что она все это предвидла и благодарила Бога, что не случилось ничего хуже.
— Что жь могло быть еще хуже? спросила миссъ Мильнеръ: — разв я не лишена удовольствя быть на балъ?
— А! стало-бытъ, вы не хотите хать на балъ, сказала мистриссъ Гортонъ:— прекрасно, хвалю ваше благоразуме и смю сказать, что вы длаете даже больше, чмъ опекунъ вашъ ожидаетъ отъ васъ.
— Не-уже-ли вы думаете, что я могу хать противъ его воли? съ живостью воскликнула миссъ Мильнеръ.
— Что жъ? Похавъ сегодня на балъ, вы не въ первый разъ поступили бы противъ его желаня, возразила мистриссъ Гортонъ гакинъ кроткимъ голосомъ, что, казалось, хотла имъ смягчить грубость своихъ словъ.
— Если вы такъ думаете, воскликнула миссъ Мильнеръ:— то а не вижу причины, почему бы мн и сегодня не сдлать того же.
И она стремительно вышла изъ комнаты, какъ-будто твердо Ршившись не повиноваться приказаню опекуна.
Бдная миссъ Вудли испугалась.
— Милая ттушка, вскричала она:— ради Бога, подите къ миссъ Мильнеръ, уговорите се остаться дома: вдь она хочетъ хать на балъ… и противъ воли своего опекуна.
— О, ужь врно я не буду уговаривать ее… Пусть-себ детъ. Можетъ-быть, это къ лучшему. По-крайней-мр, этотъ случай наведетъ мистера Доррифора на мысль прибгнуть къ боле сильнымъ средствамъ отвратить ее отъ зла.
— Ахъ, ттушка, говорила миссъ Вудли: — надо непремнно удержать ее отъ неповиновеня. Вы сами же навели ее на это покушене, вамъ и слдуетъ уговорить ее. Впрочемъ, если вы не хотите, я пойду сама.
Миссъ Вудли встала и хотла исполнить это доброе дло, но мистриссъ Гортонъ, подражая Доррифору, вскричала:
— Племянница, приказываю вамъ не трогаться съ мста во весь вечеръ.
Миссъ Вудли съ смиренемъ снова сла на стулъ, и хотя ея сердце и ея мысли улетли въ комнату подруги, она ни чмъ не выразила своей досады, ни словомъ, ни жестомъ, ни какой-нибудь гримасой.
Въ извстное время, слуга доложилъ мистеру Доррифору и миссъ Мильнеръ, что чай готовъ. Когда Доррифоръ вошелъ въ гостиную, на лиц его еще были видны слды досады и разсянности. Онъ напрасно брался за книгу и старался сдлать видъ, будто читаетъ: легко можно было замтить, что онъ едва зналъ, что держалъ въ рукахъ своихъ.
Мистриссъ Гортонъ разливала чай, но умъ ея тоже былъ далеко. Ей очень хотлось узнать, что выйдетъ изъ этой ссоры, но она боялась говорить о предмет, занимавшемъ вс ея мысли, даже боялась показать, что думаетъ о немъ, и кусала себ губы, стараясь самымъ выраженемъ глазъ не выдать своей тайны. Боясь, чтобы какой-нибудь шумъ не помшалъ ей услыхать то, что могло случиться, она ходила до комнат тише обыкновеннаго, и потихоньку переставляла чашки и все, до чего дотрогивалась руками.
Миссъ Вудли считала себя обязанною хранить совершенное молчане.
Такимъ-образомъ спокойстве въ гостиной мистриссъ Гортонъ было такъ велико, что стукъ чайной ложки производилъ эффектъ не хуже огромнаго колокола.
Мистриссъ Гортонъ, размышлявшая о себ-самой всегда съ особеннымъ удовольствемъ, находила, что она играла не послднюю роль въ ссор опекуна съ своей питомицей и въ эту минуту чувствовала себя замчательно кроткой и человколюбивой. Миссъ Вудли заключала въ себ эти добрыя качества, нисколько не подозрвая ихъ: они инстинктивно обнаруживались въ ней, и случай не могъ къ нимъ ничего прибавить.
Едва чай былъ сдланъ, явился слуга и сказалъ, что миссъ Мольнеръ не угодно чаю. При этомъ извсти, книга едва не упала изъ рукъ мистера Доррифора. Онъ думалъ, что его питомица одвается на балъ и составлялъ планъ предупредить или наказать ее за неповиновене. Онъ взялъ чашку, кашлялъ, хотлъ заговорить, но не могъ, отъ времени до времени онъ читалъ, или по-крайней-мр смотрлъ въ книгу.
Такимъ-образомъ прошло около двухъ часовъ, вдругъ въ гостиную вошла миссъ Мильнеръ, не въ бальномъ наряд, а въ томъ самомъ плать, въ какомъ была за обдомъ. Доррифоръ продолжалъ читать книгу, казалось, боясь увидть то, за что не простилъ бы ей.
Миссъ Мильнеръ взяла стулъ и сла возл своей подруги, которая была въ восхищени. Мистриссъ Гортонъ, напротивъ, пришла въ отчаяне отъ неожиданной покорности питомицы мастера Доррифора. Посл минутнаго молчаня, она съ смущенемъ спросила ее, не хочетъ ли она чаю?
— Нтъ, мистриссъ Гортонъ, благодарю васъ, отвчала миссъ Милыеръ дрожащимъ голосомъ, такъ-что Доррифоръ взглянулъ на нее, и увидвъ на ней ея повседневное платье, отвернулся, не съ торжествующимъ видомъ, а въ смущени.
Еву казалось, что еслибъ онъ увидлъ миссъ Мильнеръ въ бальномъ плать, попирающую его приказаня, онъ испыталъ бы вполовину мене страданя, чмъ теперь. Онъ проклиналъ себя.
Ему показалось, что онъ обошелся съ ней съ излишнею строгостью, онъ удивлялся жертв, которую принесла она, и упрекалъ себя, что принудилъ ее сдлать это, онъ мучился желанемъ испросить ея прощене, но не зналъ, что сказать ей.
Довольно веселый отвть, который миссъ Мильнеръ сдлала на одинъ вопросъ своей подруги, еще боле смутилъ его. Онъ ужь лучше хотлъ, чтобъ она была сердита, капризна: по-крайней-мр, это могло бы послужить ему предлогомъ къ тому же.
Тревожимый различными ощущенями, которыя толпою тснились въ его сердц, Доррифоръ продолжалъ читать, или скоре старался придать себ видъ, что не замчаетъ ничего, происходящаго вокругъ него. Вдругъ вошелъ слуга и спросилъ у миссъ Мильнеръ, къ какому часу она прикажетъ приготовить карету. Она отвчала, что ныншнй вечеръ никуда не подетъ.
Доррифоръ положилъ книгу на столъ, и когда слуга вышелъ, сказалъ посл минутнаго молчаня:
— Миссъ Мильнеръ, право, я боюсь, что не слишкомъ-любезно выразилъ мое участе въ васъ и въ вашихъ поступкахъ, но другъ очень-часто обязанъ быть непрятенъ, иногда даже невжливъ. Простите мн, что я исполнилъ только мою обязанность, и будьте уврены, что если я по этой обязанности лишилъ насъ удовольствя, то я боле всхъ огорченъ этимъ.
Доррифоръ произнесъ эти слова съ такой искренностью, что еслибъ миссъ Мильнеръ была даже взбшена его давишней выходкой, то она простила бы ему. Она хотла отвчать, но не могла. Слезы прервали ея слова.
Доррифоръ всталъ, подошелъ къ ней и съ кротостью сказалъ:
— Докажите мн, миссъ, еще разъ ваше повиновене. Позжайте на сегодняшнй балъ и будьте уврены, что впередъ и буду остороженъ и осмотрителенъ въ моихъ приказаняхъ. Теперь я уже знаю, съ какой точностью они исполняются.
Тщеславная, втренная, кокетливая миссъ Мильнеръ была побждена добротою своего опекуна, и изъ глазъ ея катилась слезы. Мистеръ Доррифоръ съ удивленемъ и вмст съ радостью глядлъ на нее. Онъ былъ въ восторг отъ-того, что нашелъ въ своей питомиц мягкость характера, и образчикъ ея повиновеня уже подавалъ. ему надежду на успхъ его опеки и на вчное счасте его питомицы.
VIII.
Сколько ни было прекрасныхъ качествъ въ характер мистера Доррифора, все-таки въ блестящей картин, которую мы начертили, описывая свойства его души, были и темныя пятна. Напримръ, онъ былъ чрезмрно упоренъ, качество, которое и онъ самъ и вс его друзья называли твердостью характера, но не будь оно смшано въ немъ съ другими свойствами души, это было бы грубое упрямство.
У Доррифора была сестра, которую онъ прежде нжно любилъ, но потомъ, когда молодая двушка противъ его желаня вышла замужъ за одного молодаго офицера, мистера Рушбрука, Доррифоръ не хотлъ боле ее видть. Скоро она умерла, оставивъ сиротой трехлтняго сына, который не имлъ другаго средства къ существованю, кром великодушя своего дяди. Доррифоръ дйствительно взялся воспитать его, но по вражд къ матери не хотлъ видть и сына.
Миссъ Мильнеръ, сердце которой сострадало несчастю, какъ-то узнала грустную исторю мистриссъ Рушбрукъ и тотчасъ захотла увидать невинную жертву гнва мистера Доррифора. Она уговорила миссъ Вудли хать съ собою на ферму, въ которой воспитывался маленькй Гарри Рушбрукъ. Ферма эта была очень недалеко отъ Лондона.
Необыкновенная красота малютки и его ласковость тотчасъ пробрли ему любовь миссъ Мильнеръ. Она смотрла на него съ удивленемъ и состраданемъ. Малютка, съ своей стороны, такъ полюбилъ добрую миссъ Мильнеръ, что когда она начала при отъзд домой прощаться съ нимъ, онъ расплакался и просилъ взять его съ собою. Не умя противиться искушеню, миссъ Мильнеръ тотчасъ уступила просьбамъ маленькаго Гарри, и опровергнувъ слабые доводы миссъ Вудли, ршилась взять его съ собою и представить дяд. Сдлавъ подарокъ кормилиц, она безъ труда уговорила ее разлучиться съ малюткой дни на два. Радость Гарри, когда посадили его въ карету, была такъ велика, что миссъ Мильнеръ съ удовольствемъ любовалась милымъ ребенкомъ и считала себя вполн вознагражденной за вс упреки, которые могъ ей сдлать мистеръ Доррифоръ за этотъ своевольный поступокъ.
— Впрочемъ, сказала она миссъ Вудли, которая никакъ не могла успокоиться:— вдь вы желали бы, чтобъ мистеръ Доррифоръ заботился о своемъ бдномъ племянник не только потому, что это его долгъ. Пусть къ этому сознаню долга присоединится въ немъ и чувство любви къ малютк. Когда онъ подростеть, тогда ему будетъ гораздо трудне, чмъ теперь, внушить это чувство любви, которое непремнно должно родиться изъ самаго состраданя.
Миссъ Вудли совершенно согласилась съ мннемъ своей подруги.
Дорогой, об двушки вспомнили, что мистеръ Доррифоръ. Въ сердцахъ обыкновенно былъ очень суровъ въ обращени. Это крайне смутило ихъ обихъ, особенно миссъ Вудли, и он совершенно смолкли, когда въхали въ улицу, въ которой жили: миссъ Вудли не хотла говорить, потому-что уже сообщила подруг свои опасеня, а миссъ Мильнеръ не желала сознаться, что подобно ей сильно безпокоится.
Однакожь, въ ту минуту, когда карета остановилась у воротъ дома, миссъ Мильнеръ ршилась сказать:
— Мы не будемъ говорить мистеру Доррифору, что этотъ малютка его племянникъ, по-крайней-мр до-тхъ-поръ, пока онъ не полюбитъ его. Тогда, я полагаю, можно будетъ безопасно признаться ему во всемъ.
Двушки ршились прибгнуть къ этому средству, и дйствительно, когда мистеръ Доррифоръ явился къ обду, он представили ему маленькаго Гарри, какъ сына одной ихъ знакомой дамы. Это удалось какъ-нельзя-лучше: дядя пожалъ дружески руку племянника, и скоро, очарованный ласковостью малютки и его остроумными отвтами, посадилъ его къ себ на колни. Миссъ Мильнеръ едва могла скрыть свою радость. Но, къ-несчастю, мистеръ Доррифоръ спросилъ малютку:
— Ну, теперь, скажи же мн, какъ тебя зовутъ?
— Гарри Рушбрукъ! отвчалъ звонкимъ голосомъ мальчикъ.
При этомъ отвт, Доррифоръ такъ быстро отвернулъ свою руку, которою поддерживалъ племянника на своихъ колняхъ, что малютка едва на упалъ, и чтобъ удержаться, схватился за шею дяди. Миссъ Мильнеръ и миссъ Вудли отвернулись, чтобъ скрыть свои слезы.
— Я чуть-было не упалъ! вскричалъ Гарри, не видя боле опасности.
Мистеръ Доррифоръ освободился изъ рук малютки и ссадилъ его на полъ, потомъ взялъ шляпу и ушелъ изъ дома.
Миссъ Мильнеръ расплакалась съ досады, но все-таки съ нжностью ухаживала за малюткой. За обдомъ, она посадила его къ себ на колни и безпрестанно твердила ему, что она всегда будетъ его другомъ.
Когда въ душ ея прошли первые порывы досады противъ опекуна, она воротилась на ферму, чтобъ отвезти своего любимца до прихода мистера Доррифора. Миссъ Вудли очень желала, чтобъ Доррифоръ узналъ объ этомъ второмъ доказательств безмолвнаго повиновеня миссъ Мильнеръ. Она узнала, куда ушелъ мистеръ Доррифоръ и написала ему нсколько словъ, которыми увдомляла его о происшедшемъ и сколько было возможно оправдывала этотъ случай.
Когда, вечеромъ, мистеръ Доррифоръ воротился домой, повидимому, онъ не былъ нимало сердитъ, ни слова не говорилъ о случившемся, но на лиц его, однакожь, можно было видть, что онъ не забылъ ничего, и въ чертахъ его не было ни малйшаго состраданя къ бдному Гарри.
IX.
Для характеровъ горделивыхъ, тщеславныхъ, всего убйственне видть себя предметомъ сравненя, тмъ боле еще, если оно не совсмъ для нихъ благопрятно. Мужчины едва переносятъ это сравнене, а для женщинъ оно служитъ невыносимой пыткой. Миссъ Мильнеръ именно находилась въ этомъ положени по слдующему случаю.
Мистеръ Доррифоръ познакомилъ ее съ миссъ Фентонъ, молодой двушкой удивительной красоты, изящной и любезной въ обхождени, кроткой по характеру и чрезвычайно благоразумной и осторожной въ поведени. Опекунъ часто приводилъ своей питомиц въ примръ прекрасную миссъ Фентонъ. Хотя онъ и не говорилъ ей этого прямо, но старался нечувствительно навести ее на эту мысль жаркими похвалами тмъ качествамъ, которыми обладала миссъ Фентонъ, и которыхъ очевидно не было въ миссъ Мильнеръ. Эти похвалы возбудили въ миссъ Мильнеръ не желане къ соревнованю, но чувство зависти.
Невозможно было не удивляться миссъ Фентонъ, невозможно было найдти какой-нибудь недостатокъ ни въ ея наружности, ни въ ея чувствахъ, и, однакожь, едва-ли можно было любить ее.