Прорицатель, Хейденстам Вернер Фон, Год: 1910 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Карл Густав Вернер фон Хейденстам

Прорицатель

Перевод А. и П. Ганзен

Аркадская долина. Лавровая роща. Между тонкими стволами деревьев просвечивает холмистое пастбище. Налево шатер. Направо низкий жертвенник из нескольких камней, над которым еще курится дымок догорающего жертвенного огня. Перед жертвенником на коленях Эвритос и Эригона с корзиной цветов. Между ними стоит Феано, положив руки на их головы. За нею коленопреклоненный Филеас.

Феано. Эрос! Эрос!

Эвритос, Эригона и Филеас. Эрос!

Феано. Я стара, и недалек мой конец, но еще живы уста мои, чтобы славить тебя, Эрос!

Все. Эрос!

Феано. Сын мой ввел жену в шатер свой, — тебе, Эрос, вверяю я детей моих с их потомством, ибо чего, как не счастья, желает мать своим детям.

Эвритос (тихо). Что это, мать моя? Я слышу звуки цитр и топот пляшущих!

Феано. Ты постоянно слышишь много такого, чего мы, другие, никогда не слышим.

Филеас. Еще когда Эвритос был совсем малюткой и я носил его на руках своих, слышал он звуки цитр и топот пляшущих.

Феано. Как верному слуге, тебе бы следовало вразумить его не поддаваться подобному наваждению.

Эвритос. Мать моя!

Феано (возвышая голос). Эрос! Много такого на свете, без чего могут обойтись мои дети и внуки, только не без тебя.

Эвритос. Мать моя!

Феано. Пусть восстают они против других богов, только не против тебя, — ибо, пока ты близок им, бедный шатер будет им милее всех сокровищ земных.

(Эвритос хочет подняться, но мать удерживает его.)

Вот мы и славим тебя, мы трое и наш верный слуга, — тебя, бога любви, небесного и земного! Сердца наши будут твоими алтарями, на которых никогда не угаснет жертвенное пламя!

Эвритос (выскользнув из-под рук матери, вскакивает). Мать моя, разве ты не слышишь пляски на горе?

Феано. В месяц, посвященный брачным торжествам, пастухи пляшут каждый день.

Эвритос. Но ведь они играют тогда на свирелях.

(Схватив мать за руку, увлекает ее за собою.)

Или брачное вино ударило мне в голову, или в самом деле пляшущие все приближаются! Разве ты не слышишь топота их ног?

Феано. Я ничего не слышу, кроме наших собственных голосов.

Эвритос. В сердце мое закралась тревога.

Феано. Самое счастье может быть так велико и сильно, что человек начинает дрожать от волнения и страха.

(Издали доносятся звуки цитр и мерный топот пляшущих.)

Эригона (встает). Он сомневается в божественности любви! Для меня же все преобразилось с тех пор, как я пришла сюда. Там пасла я свое стадо, и дни проходили вялой чередою, похожие один на другой.

(Опустошает корзину и украшает жертвенник цветами. Тихо.)

Эвритос!

Эвритос(высоко поднимает ее на руках к жертвенному дыму). Сомневаюсь я? Великий благодетель жизни, благодарю тебя и славлю! Да ослепнут очи мои, да паду я под ударом палиц, как голодный волк, если когда-либо оскорблю твое величие!

(Страстно целует Эригону и опускает ее на землю.)

С тобою, Эригона, получил я все, чего жаждал здесь на земле. С кроткою улыбкой могу я теперь глядеть вслед уходящим годам.

Феано. Пойдем собирать цветы для жертвенника, пока еще не стемнело.

Филеас (поднявшись). Я знаю, где их больше всего… Вон там на холме.

Эригона. И зачем ты такой безобразный и старый, дорогой Филеас?

Филеас. Безобразный, старый, да глупый вдобавок, но спина у меня еще гибкая, даром что мне уже за шестьдесят.

(Наклоняется и целует край ее платья.)

Да будет благословен Эрос!

(Звуки цитр и топот пляшущих слышатся все ближе.)

Эригона. Пойдем, Эвритос.

Эвритос. Моя жертва уже у меня в руках.

(Достает из-под плаща ветку с засохшими листьями.)

Феано. Ты все еще хранишь эту ветку?

Филеас. Я нашел ее однажды в руках у тебя, спящего малютки… И никто не знал, откуда она взялась.

Феано. А потому мы решили, что это, быть может, дар божества в защиту от дурного глаза.

Эвритос. Теперь я уже больше не нуждаюсь в такой защите.

(Втыкает ветку между камнями жертвенника.)

Феано (Эригоне). Надобно еще до наступления ночи обратить эти бедные камни в цветочный холм. Эвритос, дай мне свой нож, — я буду срезать цветы.

Эригона. Пойдем и ты с нами.

Эвритос. Разве мало того, что я сорвал тебя, прекраснейший цветок в мире?

(Подает нож Феано.)

Феано (рассматривает нож, затем поднимает его). Нож говорит: я воткнусь в сердце прекраснейшего цветка в тот день, когда ты изменишь.

Эригона. Что это за человек идет сюда по полю? Он кутается в плащ, словно зябнет в этот жаркий осенний день.

Филеас. А свадебных подарков сколько! Скоро в шатре не останется свободного местечка.

(Оживленно машет рукой и уходит, за ним обе женщины.)

(Цитры звучат уже совсем близко, мерный топот пляшущих сопровождается ликующим хором. Смеркается.)

Эвритос (долго смотрит вслед ушедшим. Ложится на землю, прикладывает ухо к земле и прислушивается. Отбивает такт рукой. Встает). Так не могут плясать пастухи. Горе смертному, услыхавшему эту пляску, — он навеки потеряет душевный покой.

(Приплясывает и тихо напевает.)

Аполлон (в козлиной шкуре, с венком на голове и с луком за плечами, входит). Несчастный!

Эвритос. Странный привет упоенному счастьем человеку, только что преклонявшему колени перед алтарем любви.

Аполлон. Уста твои говорят одно, а сердце другое. Влюбленные всегда лгут.

Эвритос. Ты заблудился, пастух?

Аполлон. Нет здесь тропинки, которой я бы не знал. И часто, как сегодня, пас я на горе, где пляшут музы.

Эвритос (сильно взволнованный). Где пляшут музы… Ты, я вижу, шутник.

(Смеется.)

Ты, небось, голоден и устал. Не присядешь ли, пока вернутся женщины? У меня есть деревянный кубок… а вино, быть может, ты захватил с собой. Вчера тоже приходил пастух и чуть не насмерть перепугал старика Филеаса.

(Смеется.)

Где пляшут музы… А мать говорит, что это играют пастухи.

Аполлон. Мать твоя ничего не слышит. Ты один избранный.

Эвритос (словно ищет руками опоры в воздухе). Не покажешь ли мне свой дар… до прихода женщин? (Смеется.)

Аполлон. Я пришел требовать у тебя отчета за дар, который ты уже получил. Преклони голову.

Эвритос (словно пораженный молнией, низко склоняется). Ты Феб-Аполлон!

Аполлон. Ты узнал меня в тот же миг, как увидал меня в поле. Ты знал, что я приду, когда заслышал пляску муз, — ибо ты прорицатель. Однажды я проходил здесь со своим стадом и увидел у шатра спящего ребенка. Родители его были в поле. Я отломил лавровую веточку от своего венка и вложил в руку малютки.

Эвритос. Чем прогневал тебя малютка, что ты вручил ему этот дар?

Аполлон. Дар мой был знаком того, что я избрал малютку себе в жрецы и дал ему силу читать в тумане грядущего. С той поры его охраняли сами боги.

Эвритос. И лишали его сна.

Аполлон. Много лет спустя прохожу я по той же тропинке и нахожу здесь жертвенник, воздвигнутый не мне, но богу женщин, мальчишке в сонме богов, играющему в жмурки подростку, которому никогда не суждено стать мужем. Так отблагодарил меня прорицатель.

Эвритос. Назови мне хоть одного из твоих жрецов, который бы хоть раз в жизни не впал в тот же грех.

Аполлон. Зато все они и дожили до дня возмездия.

Эвритос. Моя возлюбленная Эригона!

Аполлон. Самого младшего и непостоянного из богов превознес ты над могучими и грозными. В одной руке у тебя рука женщины, а в другой — весь мир, и ты бросаешь мир, словно мячик. Я предлагал тебе бессмертие, а ты валяешься на траве, любуясь весенним цветком.

Эвритос. Предоставь меня моей скромной доле, для которой я рожден. Предоставь быть верным супругом и добрым отцом, чтобы любящие руки закрыли мне очи в последний мой час.

(Подходит к шатру и отдергивает завесу.)

Вот шатер, где мы жили бы друг для друга, без горя и заботы. Каким богатым казался он мне со всеми этими свадебными дарами! Как скоро настал вечер.

(Берет и рассматривает некоторые подарки и показывает их Аполлону.)

Вот копье, которым я должен был охранять наши стада. Филеас, мой верный старик, вырезал на древке причудливые изображения растений и животных… Оставь меня здесь с моей любимой Эригоной, вдали от мирских бурь и почестей. Вот наш скромный дубовый кубок, часто налитый водою, редко вином, но всегда осушаемый с радостью. У нас всего один кубок… с нас хватит… Вот наше ложе, покрытое шкурами…

(Вдали раздается хор голосов, сопровождаемый звуками цитр и топотом пляски.)

Голоса. Варвары! Варвары!

Эвритос. Что случилось?

Аполлон. Твоя мать сказала бы: то играют пастухи в месяц брачных пиров.

Эвритос (жмуря глаза и прикрывая их руками). Я вижу море. Оно потемнело.

Аполлон. Так вода потеряла свой небесно-голубой цвет?

Эвритос (по-прежнему). Множество темных парусов наводит тень на воду — насколько хватает глаз, и на углу каждого паруса черный четырехугольник.

(Крики и гул голосов.)

Аполлон. Ты видишь корабли, которые еще не снаряжены, но скоро бросят якоря у берегов Эллады. Вестники уже оповещают народ, что персы готовятся к походу. Народ взывает к прорицателям и героям.

Эвритос. Я вижу великую битву… много тысяч кораблей… Теперь они исчезли из виду… Возлюбленная моя Эригона, не ты ли идешь по воде с корзинкой в руках? (Очнувшись, приходит в сильное волнение.)

Аполлон. Я никого не неволю… Избери сам с юных дней одного бога по душе себе. Избери бога любви и оставайся в своем мирном шатре или ищи себе бога из грозных и строгих, но избери лишь одного, служи ему одному, принеси ему обет верности и сдержи обет.(Закутывается в козлиную шкуру и уходит. Звуки цитр и топот пляски удаляются и затем смолкают.)

Эвритос (сделав несколько шагов вслед ему, останавливается). Ты покидаешь меня, Феб-Аполлон?.. Цитры звучат, и музы пляшут. Земля дрожит под вашими стопами. Деревья и травы и скалы поют!..

(Отталкивает ногой деревянный кубок и другие дары.)

Мертвые орудия еды и питья. Дайте мне живых звуков, дайте мне струны, и я заиграю.

(Прислушивается, нагибаясь к земле.)

Все дальше и дальше. Его веселая свита сопровождает его. Я уже не слышу больше звуков цитр… одно шарканье сандалий… Вот и стихло все. Мне чудится, будто я только что дышал легко и свободно под самым чистым и лазурным небом в мире, и вдруг меня затопил тяжелый земляной дождь. Зачем покинул ты меня, отец света?

Эригона (за сценой). Эвритос!

Эвритос (оборачивается, раскрывает объятия, тихо). Эригона, моя возлюбленная Эригона!..

(Вдруг набрасывает себе на голову шкуру.)

Спокойной ночи, Эригона!

(Убегает с восторженно-сияющим лицом.)

Бог мести, я иду служить тебе в ожидании своей кары!

Эригона (за сценой). Эвритос!

Входят Эригона и Феано.

Эригона (снимая с головы корзину). Почему он не отвечает?

Феано (все еще с ножом в руке). Его здесь нет. Он пошел в горы играть с пастухами.

Эригона. Шатер стоит настежь… дары разбросаны…

Феано. Дитя мое!

Эригона. Мать моя, взгляни! Венки сорваны с алтаря…

Феано. О боги, не дайте сбыться предчувствию, что овладело мной!

Эригона. Но что случилось? Эвритос, ты меня больше не слышишь?

Феано (привлекая ее к себе). Кроме любви, женщине остается лишь одно.

Наступает ночь. Появляются со своими прислужницами эринии в черных одеяниях, с мертвенными лицами и ввалившимися глазами. Они становятся в ряд, так близко друг к другу, что, подняв руки, к которым прикреплены их мантии, закрывают все, что за ними. В таком положении они стоят долго, полуотвернув головы.

Эригона (в темноте, далеко позади них, жалобно). Эвритос!

Долгое молчание. Глухой удар в литавры.

Эриния (стоящая с края справа). Увядший лист упал с древа времени.

Эриния (крайняя слева). Год мрака.

Долгое молчание.

Эригона (еще дальше). Эвритос!

Продолжительное молчание. Глухой удар в литавры.

Эриния (справа). Еще один лист упал с древа времени.

Эриния (слева). Еще один год мрака.

Долгое молчание.

Эриния (справа). Она умолкла.

(Эринии опускают руки и тихо уходят.)

Ночь сменяется сумерками. На месте шатра возвышается холм, поросший травой. Жертвенник перестроен и достигает высоты человеческого роста, к нему ведут несколько ступеней.

Филеас (несет последний камень и кладет его на верхушку алтаря в правом углу). Годы идут, годы мрака… Эрос! Я окончил твой жертвенник, я — ничтожный человек, мог послужить тебе… Никогда я не забуду ее, даром что я — безобразный, старый бедняк, который едва осмеливался подползать к ней на коленях, чтобы поцеловать край ее одежды. Будь благословен, Эрос, за эти благоухающие озимые всходы в моем сердце!

К жертвеннику осторожно приближаются пастухи, вооруженные щитами из буйволовой кожи, кольями и рогатинами. Все обступают жертвенник и суеверно касаются двумя пальцами — указательным и средним — сначала камней жертвенника, затем своей груди.

Седобородый пастух. Может ли защитить нас от Ксеркса твой Эрос?

Филеас. Он может помочь вам радоваться жизни, даже если в груди вашей будет торчать копье.

Седобородый. И сюда долетает шум от Саламина. Горожане попрятали свое золото в мешки и сели на корабли с женами и детьми. Нас бросили на произвол судьбы.

Бледнолицый пастух. Это прорицатель Эвритос дал им совет покинуть город, когда змея в храме Паллады отказалась от пиши.

Седобородый. Нас, пастухов, он позабыл и предал.

Филеас. Зато они увенчали его лаврами.

Бледнолицый. Его слава, словно орел, парит над Элладой.

Седобородый. Но как ни высоко он залетел, камень из пращи может настичь его.

Бледнолицый. Целый день стоял он с закрытыми глазами на скале над морем и прорицал.

Филеас. Какой же совет дал он?

Бледнолицый. Бежать за море, на дальний остров и основать там новое царство.

Филеас. С новыми храмами и, быть может, даже с новыми богами.

Бледнолицый. Если дело дойдет до битвы — не уцелеет ни один эллин, — таково его пророчество.

Седобородый. Битва при Саламине кипит с рассвета. Подойди сюда, и ты увидишь корабельные мачты. Скоро варвары обрушатся на нас. Я спрятал свою жену и детей в дупле дерева.

Филеас. Я мало верю пророчеству Эвритоса.

Бледнолицый. Ты безумец, старый Филеас.

Филеас. Не впервые мне слышать это. Слава тебе, Эрос, за все, чем ты наделил меня в моем безумии.

Седобородый. Кто бежит сюда по полю?

Филеас(не оборачиваясь). Может статься, вестник победы.

Седобородый. Он больше похож на царя. Скорее, впрочем, на призрак царя. Плащ его развевается по ветру, а на виске зияет кровавая рана.

Бледнолицый. За ним бегут люди и бросают в него камнями, но они устали и начинают отставать.

(Вдруг.)

Да это прорицатель Эвритос!

Другие пастухи. Эвритос?

Филеас(не оборачиваясь). Наши победили. Прорицатель солгал.

Эвритос (в лавровом венке, увитом лентами, но с кровавой раной на виске). Помогите мне добрые люди и друзья! Меня хотят лишить жизни.

Седобородый. Если кому лишить тебя жизни, так это нам. Добро пожаловать к родным пенатам, прославленный жрец, увенчанный лаврами в Дельфах, Афинах и в Олимпии и побитый камнями при Саламине.

Эвритос. На вечерней заре всегда возвращаешься к тем, кого покинул с восходом солнца.

Филеас. Ложный пророк возвращается, когда нуждается в убежище.

(Оборачивается и угрожающе подымает руку на Эвритоса, пытающегося приблизиться к жертвеннику).

Это место священно, ты недостоин ступить сюда ногою.

Эвритос. Милый, старый Филеас, разве ты не узнаешь меня? Позволь мне, по крайней мере, подать тебе милостыню в благодарность за старое.

(Опускает руку в мешок у пояса и достает несколько монет. Бросает обратно несколько штук, а остальные протягивает Филеасу. Но тот отталкивает подачку, и деньги рассыпаются по земле. Пастухи торопливо бросаются подбирать.)

Ты забываешься!

Филеас. Ты положил сюда первые камни. Твой лживый язык произнес торжественные обеты, но ты их нарушил. День за днем клал одинокий старик камень на камень, ибо сердце его не переставало страстно желать одного, чего ему никогда не суждено было обрести. Пусть все чтят тебя — здесь ты только беглец. Проклинать тебя излишне, ибо ты давно носишь проклятие в самом себе.

Седобородый. Как подобает верному слуге, Филеас довел дело до конца, воздвиг памятник.

Эвритос. В честь меня? Говори, Филеас!

Филеас. Клятвопреступник Эвритос скоро вообразит, что только он один и существует на свете. Кто здесь вспоминал о нем иначе, как о знаменитости, то есть как о потерянном друге, о враге, которого восхваляют вслух, но поносят втихомолку? Двум богам служил он и обоим изменил.

Эвритос. Но никогда не изменил той, что вечно жила в его мыслях. Возьмите ваши посохи и убейте меня, если никто не желает вернуть мне мой покой!

(Быстро и тихо Филеасу.)

Где обе женщины?

(Филеас не отвечает.)

Убежище? Да, я ищу убежища, где никто не прислушивается к пророчествам и где лавры срезывают, чтобы поддержать огонь на очаге… Ищу тенистого уголка под дубами, где в зелени звучат невидимые лиры и где Эригона задумчиво устремляет свой взгляд вдаль к неведомому миру.

Филеас. И ей бы ты признался, что ты лишь низверженный кумир?

Эвритос. Да.

Филеас. Лжепророк?

Эвритос. Да.

(Отирая рукавом окровавленный лоб.)

Дай мне пить.

Филеас. (вынимает из котомки деревянный кубок). Узнаешь кубок?

Эвритос (желая схватить его). Дай мне поднять его в последний раз в жизни.

Филеас. Он непригоден для уст пророка. Теперь он мой.

(Прячет кубок обратно в котомку.)

Эвритос. Почему не идет Эригона?

(Ответа нет.)

Она не знает, что я здесь.

Филеас. Навряд.

Эвритос. Я готов дни и месяцы идти, пока не найду ее.

Филеас. Готовься к долгому странствию.

Эвритос. Когда я прорицал, мне чудилось всегда одно и то же: как будто смотрел в прозрачные струи Кастальского ключа, где отражались острые листья лавровых кустов, подобно надписи, высеченной на камне. Пока я старался разгадать их смысл, внезапно являлась Эригона. Она просовывала голову между ветвями и говорила совсем иные слова — о маленьких божках и о любви. Так я постоянно слышал два противоречивых голоса. И прорицал надвое, потому никогда и не ошибался.

Филеас. А теперь перед Саламином?

Эвритос. Я стоял на скале, смежив веки, и вдруг впервые услыхал лишь один голос, и это не был голос бога солнца. Эригона шла ко мне по воде и вещала: ‘Если ты предскажешь победу и они победят, — мне никогда не видеть тебя больше в моем убогом шатре. Другие женщины станут плести тебе венки. Но если ты подашь совет к бегству, то в конце концов не совладаешь с воспоминаниями и вернешься ко мне, за мной. И мы бежим, бежим!’ Я не успел опомниться, как поднял руки и громко на весь берег возвестил ложное пророчество: ‘Бежим, бежим!’

Филеас. Но ведь ты по свободному выбору покинул свою мать и свою молодую госпожу.

Эвритос. Вблизи любимой женщины прорицатель теряет остроту зрения и не может читать в прошлом и в грядущем, он видит лишь настоящее. Итак, он должен идти одинокими путями, и любовь для него запретный плод.

Филеас. А потому во сто крат соблазнительнее.

Эвритос. Кто раз изведал блаженство любви, никогда не забудет того часа. Вот и вся печальная повесть лжепророка.

Филеас. Долгие годы видел я черную стаю эриний, стерегущих эту долину, где прежде будило меня для дневного труда щебетанье птичек, и холод, от которого мы теперь все дрожим, указывает нам, что они все еще окружают нас. Веют холодные вихри, но трава и листва не шелохнутся.

Пастухи закутываются в плащи.

Эвритос. Возлюбленная моя Эригона!

Филеас. Она долго звала тебя.

Эвритос. Разделяй нас горы, я стал бы звать ее по имени до тех пор, пока горы не расселись бы! Пусть побьют меня камнями, я дотащился бы до нее, чтобы она отерла кровь с моего чела! Дай мне пить!

(Ответа нет.)

Отчего вы все молчите? Отказывайте мне в кубке воды, но рассейте мою тоску. Разве мои муки не искупили того, в чем я, безумец, провинился? Я ничего не прошу у вас, ничего, кроме ответа: укажите мне кратчайшую тропинку, ведущую к шатру, где живет Эригона!

Филеас. Готов ли ты отречься от всего ради того, чтобы увидеться с ней?

Эвритос. От чего тебе угодно… Я весь трепещу при мысли о свидании. Она была молода, когда я ушел, и я помню ее юной. Но тоска, верно, состарила ее.

Филеас. Не бойся, Эвритос, женщина знает, как вернуть себе того, кого она потеряла. Эригона не побежит тебе навстречу при свете дня. Она скроется под темным покровом ночи.

Эвритос. Но когда стемнеет…

Филеас. Когда мрак окутает вас обоих, и холодные звезды замерцают над холмом, — настанет для вас час свести счеты, час расплаты за грех и вину. Жрец солнца, твой путь вел тебя ввысь не через трупы врагов, а через могилы женщин.

(Указывает на холм. Эвритос стоит пораженный.)

Долго бродили в окрестностях две покинутые женщины, молодая и старая, собирая подаяние у шатров. Они не снесли тягот странствия, и жизнь их угасла.

Эвритос (шатаясь, идет к холму и падает на него с криком). Эригона!

Пастухи забрасывают его камнями.

Эвритос (приподнимаясь, снимает с себя венок и встряхивает длинными седыми волосами). Под этим венком с лентами я скрывал от мира поседевшие волосы. О вы, алчущие мести, вам мало того, что я столько выстрадал!

Пастухи продолжают побивать Эвритоса камнями. Издали доносятся звуки цитр и топот пляшущих.

Эвритос. (обращаясь к земле). Ты уже не можешь ответить мне. Однажды я увидел ее там у колодца… Кто была она? Я не видал ее до того. Мне следовало сказать ей: дай мне погладить твои волосы, но не следуй за мной в шатер, прелестное дитя… Я не могу дать счастья женщине. Господин, которому я служу, холоден, как мрамор, тверд, как сталь, и у него нет супруги. Как бы крепко ты ни держала меня, рано или поздно я вырвусь из твоих объятий и омою себя от земной любви.

(Приходит в себя.)

Даже из ее могилы я слышу звуки цитр и пляску муз.

Филеас. Да обретет он покой, очистив себя раскаянием.

(Достает из котомки кубок и уходит.)

Эвритос. Да, я был ложным жрецом Аполлона, играл всем, и небесным и земным, но ничему не отдавался всецело. Избранник бога солнца, я жаждал отдыха в тени, жаждал склонить голову на колени женщины и любоваться плывущими облаками.

Филеас (возвращается, осторожно держа в руках кубок с водой. Подает его Эвритосу.) Не думал я, что несчастье так сломило тебя. Прости, Эвритос! Я уже не питаю к тебе ненависти.

Эвритос. Надо ли тебе говорить мне это? Откуда взяться ненависти там, где нечему завидовать?

(Пытается выпить воды, но расплескивает ее.)

Не могу.

Филеас (поддерживая кубок). Выпей воды из собственного колодца. Она даст тебе крепкий сон.

Звуки цитр и топот пляски приближаются.

Эвритос. Никогда не казалась она мне вкуснее. Филеас, ты ничего не слышишь?.. Мне чудятся звуки цитр и чей-то топот…

Филеас. Это стучит твое собственное сердце.

Эвритос. Мое сердце… Что толку говорить волкам о голубиных глазах или мертвым — о весеннем небе! Отец света, дай мне пасть от твоей стрелы и уснуть вечным сном возле той, которую я покинул. Твои гимны наполняют меня ужасом. Мои ноги отказываются носить меня дольше, и в моих глазах нет больше слез.

Филеас. Мир отлетел от этого места, и ужас воцарился здесь. (Уходит, увлекая за собой остальных пастухов.)

Эвритос. О, если бы я мог разбудить тебя, Эригона, разбудить на один только миг, чтобы услыхать твой голос!.. Матери я бы сказал: ‘Что ты прислушиваешься так тревожно? Это играют и пляшут пастухи’.

Аполлон входит в плаще из козлиной шкуры, с луком на плече. Спускает стрелу и убивает Эвритоса. Цитры умолкают, и топот пляски стихает.

Аполлон. Сын праха! Не служить тебе двум богам с твоими ничтожными силами.

——————————————————

Источник текста: Вернер фон Хейденстам. Воины Карла XII. — М: Панорама, 1999.

Подготовка текста: MrMansur, февраль 2013 г.

Карл Густав Вернер фон Хейденстам

Прорицатель

Читайте также: