ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
. М. PШЕТНИКОВА
ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗДАНІЕ
ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
А. М. СКАБИЧЕВСКАГО.
Съ портретомъ автора, вступительной статьей А. М. Скабичевскаго и съ библіографіей сочиненій . М. Pшетникова, составленной П. В. Быковымъ.
Цна за два тома — 3 руб. 50 коп., въ коленкоровомъ переплет 4 руб. 50 коп.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ No 2.
1904.
По трактовой дорог, проходящей черезъ Желзнинскій заводъ, почти на самомъ краю стоитъ новенькій деревянный трехъоконный домъ. Этотъ домъ рзко отличается отъ другихъ своею наружностью: по сторонамъ его стоятъ дома черные, ветхіе, съ высокими крышами, а этотъ домъ стоитъ какъ бравый городовой передъ своимъ начальникомъ, и улыбается, глядя по сторонамъ, въ окнахъ стекла не перебиты, ставни расписныя, фундаментъ, состоящій изъ каменныхъ плитокъ, сложенъ лучше другихъ, крыша невысокая, и на труб горшка нтъ, какъ у прочихъ домовъ, и даже самаго главнаго нтъ: казенной дощечки надъ окнами, съ цифрами, означающими годъ постройки дома,— какъ это красуется на каждомъ дом Желзнинскаго завода. Ни одинъ прозжающій, если только онъ не спитъ, не продетъ такъ, чтобы не подумать: ‘а этотъ домъ игрушка’ и не спросить ямщика: ‘а чей это домъ?’ Или сами ямщики скажутъ: ‘А вотъ домъ, такъ домъ! И хозяйка-то мастерская вдова. Зовутъ ее Прокопьевной, и другого названья ей нтъ. И какіе она калачи продаетъ! Баринъ, дозволь калачикъ купить’.
— А остановись-ка, попробую и я ея калачей.
— Калачи — это что… а вотъ она пиво продаетъ… Важнецкое. Нигд, должно быть, нту-ка такого пива.
И бгутъ ямщики за калачами, да и замшкаются, а какъ придутъ къ прозжающимъ и начинаютъ расхваливать калачницу.
— Славное это у нея пиво… На три копейки дернулъ, а вотъ ужъ и по сердцу пошло.
Прозжающій жалетъ, что онъ не можетъ пить деревенское пиво, детъ дальше, откусываетъ калачъ, жуетъ и отдаетъ его ямщику.
— Дрянь, братъ, твоя Прокопьевна продаетъ, самъ шь. А потомъ думаетъ: мошенники эти ямщики: выпить захотлъ и расхвалилъ бабу. На закуску-то у него нтъ денегъ, вотъ онъ и посовтовалъ мн калачъ купить.
Во всемъ завод вс, начиная отъ ребятъ, знаютъ домъ Прокопьевны, несмотря на то, что въ завод семьсотъ домовъ. Если матери посылаютъ куда-нибудь далеко ребятъ, то говорятъ имъ: пройдите Прокопьевны домъ, или: идите за уголъ, наискосокъ Прокопьпна дому. Слово Прокопьевна не рдкость услыхать въ разговорахъ рабочихъ: ‘ты боекъ, какъ Прокопьевна, у тебя носъ расшеперился, какъ у Прокопьевны, только одной Прокопьевн все сходитъ: она только со всми споритъ да ругается’.
Да, интересная эта Прокопьевна. Зайдемте сперва во дворъ ея, а потомъ и въ ея обитель.
Дворъ у нея большой, крытый навсомъ, съ деревяннымъ поломъ. Налво, у заплота, стоятъ дв длинныя полнницы сосновыхъ и березовыхъ дровъ: недалеко отъ нихъ въ уголку сдланъ колодецъ. Между погребомъ и жильемъ — лошади, коровы, свиньи и куры, противъ дверей въ огородъ, по правую руку, стоитъ телга росписная, похожая на коробъ, по лвую — маленькія сани. И все какъ-то въ этомъ двор хорошо прилажено, прибрано, чисто, точно хозяйка надо всмъ сама приглядываетъ. А сосди ея говорятъ, что Прокопьевна даже щепк во двор не даетъ залежаться, она и щепку приберетъ на мсто. Изба у нея большая, въ два окна. Какъ въ ней, такъ и въ небольшой горенк чисто, съ тою только разницею, что въ горенк на полу половики посланы и приколочены по угламъ маленькими гвоздиками, въ горенк какъ-то веселе. Ни въ изб, ни въ горенк нтъ такого сору, вони и безпорядковъ, какъ въ другихъ домахъ.
Сама Прокопьевна уже старуха. Низенькая, горбатая, она очень бойка, очень голосиста. Говорятъ, что она сидитъ рдко, а все бгаетъ, суетится, всегда найдетъ работу, и это больно удивляетъ молодыхъ заводскихъ щеголихъ. Говорятъ, она даже десяти человкамъ можетъ отвтить не запинаясь, и ни одного слова не пропуститъ мимо ушей. Она никого не боится и самому управителю никогда не кланяется первая и никогда въ полиціи не сидла. Маленькія ребята не боятся ея такъ, какъ боятся другихъ старухъ, и скажи только что-нибудь Прокопьевна или пошли котораго-нибудь изъ нихъ куда-нибудь,— безъ отговорокъ пойдутъ. Такъ-что заводскія бабы завидуютъ Прокопьевн: ‘вдь вотъ ихъ лшаковъ, никакъ не протуришь, куда нужно, а скажи Прокопьевна — летитъ. Удивительная эта баба’.
Мастеровые называютъ Прокопьевну, шутя, штучкой, и она нисколько не обижается этимъ, напротивъ, такое названіе ей нравится, и она смясь отвчаетъ: То-то братецъ ты мой! Ты бы и хотлъ быть штучкой, да разсудку у те нту-ка.
На это ей замчаютъ: ужъ что ты выдумала, намъ выдумывать нечего: опоздали! А вдь, братцы, всякъ изъ насъ то же бы сдлалъ на ея мст.— То-то что вы штуки, а я штучка,— замчаетъ Прокопьевна мастеровымъ, и мастеровые хохочутъ до слезъ отъ остроумія Прокопьевны.
У Прокопьевны, какъ и слдовало, былъ мужъ, но она жила съ нимъ меньше года. Человкъ онъ былъ здоровый, да ему въ рудник оторвало одну ногу, а другую тяжело ранило, и онъ три мсяца слишкомъ вылежалъ дома. Прокопьевна любила его и ни за что не хотла отдать его въ госпиталь, думая, что тамъ его совсмъ измучатъ, а ей хотлось, чтобы онъ жилъ.
Тяжело было ей смотрть на больного мужа, слышать его стоны, сердце надрывалось отъ стоновъ мужа, голова точно лопнуть хотла отъ думъ: что съ ней будетъ, если онъ умретъ… А объ рыданіяхъ и говорить нечего. Жили они бдно, и хотя ей бы достался домъ посл мужа, но отъ этого не легче, потому-что нужно же сть что-нибудь, на это нужны деньги, а откуда ихъ достанешь? Она только и уметъ стряпать, варить, хозяйничать, кое-какъ шить и вязать, а тутъ еще она беременна. Сосди приходили провдывать ея мужа или узнать: не умеръ ли онъ, скоро ли онъ умретъ? и между охами да вздохами говорили ей: ‘Что-то, матушка, ты длать станешь? Гляди, робенка родишь’. Молодыя бабенки говорили свое: въ городъ иди, тамъ примаютъ блье стирать да полы мыть.
Старухи качали головами и говорили: ‘прибудетъ еще одной нищенкой’. День-это-дня мужу становилось хуже, день-это-дня мучилась она, глядя на гніющаго человка, выла и ничего не длала. Еще сосди были добры: приносили ей хлба, щей, да она кое-какъ съ коровенкой управлялась. Мужу тоже жалко было жену, и онъ часто говорилъ ей:
— Прокопьевна… Не реви: умру — замужъ выйдешь.
Лучше этого онъ ничего не могъ сказать.
Умеръ онъ. Прокопьевна не плакала, а ворчала: Вотъ какъ изувчили человка! Цлыхъ чуть но четыре мсяца лежалъ, а изъ-за чего? хоть бы выздоровлъ… Черти!
— Ну, рехнулась! говорили мущины, а женщины стали ждать: что-то сотворитъ Прокопьевна.
Прошла недля. Вдругъ идетъ утромъ баба по воду и глядитъ: около дороги противъ своего дома сидитъ Прокопьевна съ калачами.
— Господи благослови! что ты это?— удивилась баба и ткнула ладонью подъ платокъ, который былъ надтъ на ея голов.
— Ничего. Калачи продаю.
— Каки калачи?
— Въ город съ мужемъ была одново разу, видли эти фитулины. Думаю, дай продавать буду прозжимъ осподамъ да мужикамъ.
Это удивило заводскихъ бабъ, какъ новость, и он для того, чтобы удостовриться: правда ли, что Прокопьевна торгуетъ, поперемнно вс переглядли и переспросили ее. Многимъ даже досадно сдлалось, что Прокопьевна даже не посовтывалась съ ними, нкоторыя даже съ неудовольствіемъ замтили:
— Мужъ-то едва закаллъ, а она поди жъ ты!
Толки про Прокопьевну пошли по всему заводу, и въ каждомъ дом про нее толковали различно. Одни мущины не возмущались этимъ и упрекали бабъ тмъ, что у нихъ никакого разсудка нтъ, и имъ непремнно надо занять ума на пятакъ у Прокопьевны.
А Прокопьевна торгуетъ себ съ самаго утра до вечера: утромъ вынесетъ въ ршет калачи, а вечеромъ вытаскиваетъ изъ ршета гроши, копеечки, трехкопеечники. Покупателей хоть и было немного, но все-таки они были. Баре не покупали калачей, а покупали ямщики, которые везли по тракту кладь, и бдные прозжающіе, а такъ какъ она сидла на бойкомъ мст, то у нея первой и покупали калачи, а потомъ эти калачи стали покупать въ праздники заводскіе ребята, мастеровые.
Заводскія бабы завидовать стали Прокопьевн, потому, во-первыхъ, что она добывала деньги, а во-вторыхъ, ее стали хвалить ямщики. Дв бабы сунулись сами торговать калачами, да у нихъ не хватило терпнія сидть на улиц ждать покупателей, он часто бгали въ дома, а такъ какъ мужья видли, что бабы только понапрасно муку переводятъ, то приказали имъ не дурить на томъ основаніи, что он не Прокопьевна. Посл этого бабы пуще стали посмиваться надъ Прокопьевной, называли ее уличной бабой и ждали, что-то будетъ, когда она родитъ.
Скоро стали замчать, что Прокопьевна не сидитъ на улиц, и затмъ вс узнали, что Прокопьевна родила парня. Бабы обрадовались. Опять толки по всему заводу, ни одна женщина ни въ чемъ не хотла помочь ей. Если он и приходили къ ней, то смялись.
— Ну что, Прокопьевна, не пекешь ужъ теперь калачи-те?
— Ахъ, вы дуры! Видите я хвораю. Дайте вы мн хоть воды-то напиться, проклятыя.
— Далеко, матка-свтъ, бгать-то. Ребенокъ, поди, оретъ дома.
— Погодите вы, думаетъ Прокопьевна: я еще не такъ удивлю васъ.
Полторы недли не могла Прокопьевна стряпать. Въ это время не одинъ ямщикъ заходилъ къ ней.
— Ну что, скоро ли Богъ-то помилуетъ? Калачи-то у те больно баскіе.
— Погодите ужо, поправлюсь, пиво буду варить.
— Это ты умно выдумала. Дай Богъ теб поскоре поправиться. Озолотимъ мы тебя, Прокопьевна.
Прошелъ мсяцъ, а Прокопьевна не продаетъ на улиц калачей. Бабы думали, что она поумнла, только ихъ опять удивило то, что надъ однимъ окномъ между двухъ бревенъ вбита зачмъ-то деревянная лапатка безъ черна. Оказалось, что Прокопьевна продаетъ калачи на дому, и какъ которая женщина ни придетъ къ ней, всегда застаетъ мущинъ-ямщиковъ,— и что же!— ямщики у нея пиво и брагу дуютъ…
Это просто чуть съ ума не свело заводскихъ бабъ. Заголосили он въ каждомъ дом, стали обзывать ее всячески, а мастеровые посмиваются.
— А вотъ мы попробуемъ ея пивка.
— Коли пиво забористое, наплевать и на водку.
И стали ходить къ Прокопьевн мастеровые пиво пить. Не нахвалятся! А бабы хуже злятся: мужья своимъ пивомъ брезгуютъ, и если въ праздники нтъ долго дома мужей, он уже догадываются, что мужья непремнно у Прокопьевны. И какъ он ни старались отучить мужей ходить къ Прокопьевн, ничто не помогло. Прокопьевна стала такая штука, что къ ней такъ и тянетъ мужчинъ. Соберется ихъ много, возьмутъ они ведро нива и сидятъ передъ нимъ часа по три, толкуя о разныхъ разностяхъ, а Прокопьевна всмъ угодить старается, угощаетъ, суетится, споритъ, совты даетъ… И сами рабочіе такъ привыкли къ Прокопьевн, что и въ кабакъ перестали ходить, говоря: ‘лучше лишній жбанъ пива или браги у своего человка выдуть, чмъ эту вонючку пить, оно же и дешевле. А ежели она и присчитываетъ временемъ на насъ лишнія копейки, такъ наплевать: за одно веселье ей бы слдовало брать съ насъ’.
Кабакъ въ завод былъ одинъ, и его содержалъ откупъ. Несмотря на то, что Прокопьевна продавала много пива и браги, въ кабакахъ пьющіе водку всегда были, но съ тхъ поръ, какъ завелось это пиво, ямщики въ кабакъ перестали ходить, а это много значило.
Бабы стали сплетничать пуще и пуще на Прокопьевну, откупъ сдлалъ обыскъ у Прокопьевны, и дв корчаги пива было пролито на улицу, а съ Прокопьевны взыскали ‘дикую пошлину’. Но эта строгость только насмшила ямщиковъ и рабочихъ, объ ней толковали долго по всему заводу, распространился слухъ, что водку продаютъ съ мухоморами, и Прокопьевна попрежнему стала торговать пивомъ и брагой, храня ихъ въ сара въ сн, и полиція, несмотря на псни и пляски рабочихъ и ямщиковъ въ дом Прокопьевны, ничего подозрительнаго не находила у нея и удивлялась ея ловкости…
Такъ она и перебивалась изо дня въ день много лтъ. Выросъ сынъ и сталъ ей хорошимъ помощникомъ. Онъ еще въ дтств пристрастился къ ямщичьей жизни и теперь считается за честнаго ямщика. Вотъ съ помощью его она и выстроила такой домъ. Ямщики совтуютъ открыть ей постоялый дворъ, да она еще не накопила столько денегъ, чтобы заняться этимъ промысломъ, а сынъ иметъ всего дв лошади.
Вс т, которые посщаютъ ее, не нахвалятся ею. Главное, она не чванливая и вритъ на честное слово. Если у рабочаго нтъ денегъ, она угощаетъ его въ долгъ и не стоитъ за тмъ, что онъ ея же пивомъ товарищей угощаетъ и безцеремонно обращается съ ней, если у рабочаго нтъ денегъ и онъ прежде хорошо ей платилъ — она и даромъ угощаетъ его. Это-то вотъ и нравится всмъ, и вс хвалятъ ее: славная эта Прокопьевна, только ровно у нея и весело. А будь она помоложе, еще бы знать-то веселе было.
Теперь въ завод много настроено кабаковъ, и пьянство усилилось больше, но никто такъ хорошо не торгуетъ, какъ Прокопьевна. На что солдаты,— и т стали было ходить къ ней, да поворовывать начали, она и не пускаетъ ихъ.
Все бы это хорошо, да нашелся изъ заводчанъ врагъ. Этому человку завидно стало, что Прокопьевна давно и хорошо пивомъ торгуетъ: вотъ онъ и открылъ кабакъ противъ ея дома, а на дверяхъ картинку нарисовалъ: корчагу и жбанъ съ пивомъ. За это чуть не вс рабочіе напали на новаго торгаша. Онъ сталъ жаловаться полиціи, полиція взяла и съ него, и съ Прокопьевны дань, но Прокопьевн запретила торговать пивомъ и калачами. Бабы заводскія очень не любили кабаки и теперь на Прокопьевну смотрли съ снисхожденіемъ. Он цлый мсяцъ голосили противъ того, что Прокопьевн не слдуетъ запрещать торговать калачами и пивомъ, и ихъ едва успокоили мужья, сказавъ, что Прокопьевна не пропадетъ. И дйствительно она самому ‘енаралу’ жаловалась — дозволилъ калачи продавать.
Визави не знаетъ, что и длать съ Прокопьевной. Онъ постоянно сидитъ у своего окна, и какъ завидитъ рабочаго, идущаго къ Прокопьевн, крикнетъ:
— Куда ты, свинья? не видишь что ли мой кабакъ?..
— Молчи, не твое дло,— говоритъ рабочій и залзаетъ во дворъ къ Прокопьевн.
Выбжитъ визави и грозитъ Прокопьевн жалобой.
— Да ты забылъ, что ли, что я калачами торгую?— говоритъ она.
— Ну, мы это знаемъ: твоихъ гнилыхъ калачей никто никогда въ ротъ не беретъ.
Но Прокопьевна и слушать его не хочетъ.
Подъзжаетъ обозъ и останавливается противъ Прокопьевнина дома.
— Эй вы, идите ко мн. У меня пиво отличное,— кричитъ визави и летитъ къ обозу.
— Толкуй. Мы калачиковъ купить у бабушки Прокопьевны…
— Нтъ, вы пиво пошли дуть. Идите, Христа ради, ко мн. Говорю вамъ, превосходное.
— Ну, ну… Дожидайся,— придемъ.
Заходятъ они къ Прокопьевн и хохочутъ надъ визави, а тотъ въ окно Прокопьевнина дома съ улицы подглядываетъ, кричитъ и грозитъ кулаками.
— Сожгу!— говоритъ онъ.— Вотъ т Христосъ сожгу,— а самъ чуть не плачетъ.
— Ладно!— смются ямщики,— свидтелевъ-то много. А ты не хошь ли, дяденька, бражки?
Плюнетъ визави въ окно и поплетется къ своей лавчонк. А ямщики и рабочіе хохочутъ.
— И выдумаетъ же человкъ насупротивъ итти. И то Прокопьевну хотлъ обижать!..
— Въ голов-то, вишь ты, у него крысы скребутъ.
— А вотъ мы попробуемъ: не съ табакомъ ли у него пиво-то?
Заводскія бабы теперь ужъ не болтаютъ про нее всякій вздоръ. Он даже толкуютъ, что будь у Прокопьевны побольше капиталу, она бы непремнно вс кабаки закрыла, тогда ни одинъ бы мастеровой не пилъ столько водки и ни у одного мастерового не было бы такой дури, какая происходитъ отъ водки.
— Ловкая эта баба! И какъ это у нея смлости на все хватаетъ?
— А я смкаю, двка, ежели ей невыгодно будетъ торговать пивомъ да калачами, она опять штуку откроетъ, да не такую, а на удивленье свту!— толкуютъ бабы.
— А вотъ увидимъ,— замчаютъ мужчины:— когда мы будетъ живы да въ сил — не дадимъ Прокопьевну въ обиду. Она выдумала, а наше дло исполнять, потому она не худое выдумала, и баба по всему заводу изъ бабъ первая по уму и тароватости, потому не одного изъ насъ изъ бды выручала… Самъ управитель боится ея теперь.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
