Чудное голубое небо и яркое солнце, а вокругъ зеленая, волнистая ‘прерія’… Еще ни разу нога ‘блднолицаго’ не топтала этой травы, его опаленныя зноемъ губы еще ни разу не утоляли жажды изъ этихъ чистыхъ, журчащихъ ручьевъ… Только индіецъ молится здсь ‘Великому Духу пустыни’, только быстроногая лань споритъ быстротою съ втромъ, только сердитый буйволъ ходитъ своею ‘тропою’, только злая ‘гремучка’ безпечно грется на солнц… Это храмъ еще двственной природы, дикой и страстной,— и главный жрецъ его такой же дикій и страстный, полный огня и пламенной поэзіи — дикарь-охотникъ. Но вотъ что-то блется на широкомъ, безбрежномъ горизонт сдого океана… какая-то скорлупа дерзко несется по вспненнымъ волнамъ и пристаетъ къ зеленому берегу… изъ нея выходитъ горсть невиданныхъ, блдныхъ людей. Это не ‘Ермакъ со ратники’ — нтъ,— хотя эти, какъ и т, ищутъ ‘своей воли’ и ‘новыя земли’.
Прошло 200 лтъ, только 200 лтъ, и какъ измнилась картина… ‘Блыхъ’ — цлые десятки милліоновъ… гд стояли ‘вигвамы’ индійца — раскинулись кипучіе, милліонные города, гд проходили ‘буйволовыя тропы’ — протянулись стальные рельсы, гд грлась ‘гремучка’ — красуются школы и университеты… А чей-то громкій и смлый голосъ кричитъ среди криковъ восторга и счастья: 200 лтъ мы боролись и жили,— мы покорили пустыню и превратили ее въ сильную, богатую, цвтущую страну! Сто лтъ какъ мы наслаждаемся гражданскимъ порядкомъ, покоемъ и счастіемъ. Народы завидуютъ намъ!’
А мы прожили триста лтъ… Я не помню какъ были прерваны мои думы и грзы.
Что-то зарзало, зашумло и предо мною стоялъ…— Мефистофель, подумаетъ читатель, — о, нтъ!.. нашъ простой русскій чортъ, черный, рогатый, похожій на нмца, стоялъ, прыгая съ ноги на ногу, дуя на крючковатые пальцы, дрожа и жась отъ холода.
Бррр… говорилъ онъ, приближаясь къ огню… ужасная сторона у васъ…
— Бдный чортъ, какъ занесло тебя сюда, не сосланъ ли ты вмст съ Юханцевымъ?
— Пусти погрться!— продолжаетъ между тмъ жалобно чортъ. Я теб службу за то сослужу. Вдь ты корреспондентъ?
— Отчасти.
— Ну, вотъ видишь! А я кое-что знаю, подмтилъ, разузналъ.
— Души ловилъ, что-ли? спрашиваю я.
Чортъ замялся. Ему неловко было признаться мн въ такихъ поступкахъ.
— Не то чтобы ловилъ, а такъ… подмчалъ кое-что, да записывалъ на память. Самъ знаешь, ремесло наше такое. Пустишь, что-ли? еще жалобне завопилъ онъ.
Я указалъ глазами на огонь. Чортъ подслъ, протянулъ руку и улыбнулся отъ удовольствія.
— Съ чего начать? обратился онъ ко мн, какъ только согрлся.
— Да все равно, съ чего хочешь.
— Ну, такъ вотъ, слушай! Рыба ищетъ, гд глубже, а мы, черти, конечно, — гд хуже. Былъ я въ Беткинскомъ сельскомъ правленіи, Тюкалинскаго округа и вотъ какую бумажку на память списалъ. Гляди!
Въ поданной чортомъ бумажк я прочиталъ: ‘Въ Крупянское волостное правленіе. Беткинскаго сельскаго старосты рапортъ. Имю честь донести волостному правленію, что повозка г-на Тюкалинскаго исправника будетъ исправлена и представлена въ правленіе не позже, какъ 14 ноября сего года. Староста Пары г имъ’.
— Что-жъ это значитъ? Какое дло сельскимъ и инымъ правленіямъ до повозки хотя бы самого исправника? удивился я, но чортъ вмсто отвта преуморительно захихикалъ въ кулакъ.
— Знаешь Абатское? спросилъ онъ, переставъ хихикать и поворачивая ко мн свою козлиную морду.
— Большое село Ишимскаго округа, гд бываетъ громадная, богатая ярмарка,— это, что-ли?
Чортъ заморгалъ мн въ отвтъ глазами.
— Это самое… Засдатель тамъ, Н—скій,— душа человкъ… Въ Абатскомъ я цлый контрактъ списалъ!..
— Какой контрактъ?
Чортъ замоталъ мордой и прищурилъ глазки отъ удовольствія.
— Такой контрактъ… такой контрактъ… ахъ!… Слдствіе даже по поводу его назначено… осклабился онъ… Громадная торговая площадь, что ходила въ 1,300 р., сдана съ торговъ теперь за 700 р… Торги-то какъ ловко устроены были,— ночью!.. Оповстили только ‘своихъ…’ Ахъ, душа человкъ, засдатель!.. Па, гляди!..
Весь трясясь отъ восторга, онъ подалъ мн копію контракта… Тамъ дйствительно стояло за ярмарочную площадь 700 р., когда, какъ ясамъ зналъ, она всегда ходила 1,300р.
— А это что такое? спросилъ я, указывая на бумажку, которую нечаянно выронилъ чортъ, доставая ‘контрактъ’. Чортъ замялся, бросился подобрать ее, но я схватилъ раньше и прочелъ:
— Но въ чемъ-же дло? Какъ это такъ,— закрыть вдругъ погребъ безъ всякаго повода. Закрыть можно только по суду…
— Не скупись! наставительно отрзалъ чортъ. Не хотлъ я теб ее показывать… Самъ стащилъ ее у посланнаго въ телеграфную станцію, чтобы услужить пріятелю,— а вдь ты наврное напечатаешь? а?..
— Напечатаю…
— Вотъ то-то! не то обидчиво, не то грустно протянулъ чортъ… Ну, да все равно…. пока судъ, да дло — простоитъ погребъ закрытымъ… Кто заплатитъ Бе—то убытки? и онъ радостно потеръ руки.
— Однако работы у тебя довольно, если ты цлые рапорты и контракты списываешь! невольно удивился я чортовой работ.
Чортъ презрительно вытянулъ губы…
— Рапорты! контракты! Я цлое слдствіе списалъ!
— Гд, какое?
— Малышипскую волость Ишимскаго округа знаешь?
— Знаю.
— Знаешь, что засдатель П—инъ при цломъ сход хватилъ старшину въ зубы, а дерзкій старшина, простая ‘даха’, окрысился, да ползъ съ жалобами и къ губернатору и къ министру? Знаешь?
— Слыхалъ. Не только старшина, вс крестьяне загалдли и обидлись…
— То-то… А вотъ на, читай ‘дознаніе’ — что вышло?
Онъ подалъ мн цлый ворохъ бумаги,— это была копія дознанія… Если чортъ не напуталъ, списывая,— то по дознанію оказывалось, что засдатель только ‘толкнулъ’ старшину.
— Славный тамъ писарь, То — ковъ… Молодецъ, право молодецъ! Вертитъ всей волостью, какъ собственной тросточкой… Чудитъ! Деретъ съ живаго и мертваго… Капиталы нажилъ! Мужичье, конечно, воетъ, да клянетъ его — только ничего подлать не можетъ… Какъ ни кричали, сколько ни жаловались,— а То—ковъ сидитъ какъ столбъ и въ усъ себ не дуетъ,— знаетъ какъ и чмъ извернуться! Только теперь сплоховалъ, грустно добавилъ чортъ.
— Чмъ?
— На, читай!
Съ печальнымъ видомъ чортъ протянулъ мн сложенную по форм бумагу.
— Что-же тутъ такого? удивился я. Пріемный приговоръ отъ Огневскаго сельскаго общества на пріемъ Ивана Бородина. Все какъ слдуетъ!..
— Такъ-то такъ,— да вишь,— чортъ почесалъ затылокъ, Огневское общество никогда такого приговора но думало выдавать… Мужичье съ жалобами ползло… кто его знаетъ, чмъ кончится?.. Ну, да нтъ, вдругъ ободрился чортъ, не такой парень,— извернется!.. и онъ весело улыбнулся.
— Что это за лекціи? удивился я, первый разъ слышу!
— Я это лекціи одного нашего инспектора врачебной управы Творожкевича молодымъ врачамъ и фельдшерамъ, непочтительнымъ и самонадяннымъ… Ухъ, строгій онъ у насъ! терпть не можетъ непочтительности, отрицанія авторитетовъ!.. Попробуй стоять передъ нимъ не ‘на вытяжку* или руки заложить въ карманы,— научитъ!! Иначе какъ ‘ты’ да ‘эй, малый’ — и не говоритъ фельдшерамъ! Спроси-ка какъ отдлалъ онъ Т—алинскаго врача. Даромъ что на того все населеніе молится.
— Нтъ, ну ихъ, сказалъ я чорту, и безъ нихъ тошно, дай что-нибудь другое, вонъ ту бумажку…
Чортъ замялся, хотлъ незамтно сунуть бумажку въ карманъ, но я усплъ вырвать и прочесть слдующее:
— Нтъ, ужъ этого не скажу, что хочешь длай не скажу… ты еще пропечатаешь… Одно скажу: на этихъ періодическихъ посылкахъ пишется обыкновенно — ‘д-ру Ma—еву’, а только не ему, не Ma—еву на самомъ дл — знай это! Имя д-ра Ma—ева только для ‘отвода глазъ’ пишется!
Я понялъ кому! О, какая почтительность! Ахъ, если бы такую благожелательность и ласку д-ръ П—овъ простеръ не на одинъ Ермаковскъ, а и на бдный Ишимскій округъ!.. Да что на округъ!.. хоть бы въ одну деревню Гуськову заглянулъ, гд народъ болетъ горячкой, тифомъ цлыми семьями… Хотя-бы хинина послалъ… Вдь деревня Гуськова куда ближе Ермаковска, всего въ 5 верстахъ отъ Ишима.
Чортъ не давалъ мн покоя… Согрвшись, онъ сталь назойливъ и до-нельзя развязенъ… То и дло совалъ онъ мн, хохоча и строя преуморительныя рожи, то одну, то другую бумажку.
— Что-же это… ты все отворачиваешься,— не берешь, чего-же теб нужно? обидлся чортъ, пряча свои документы въ сумку.
— Ужъ очень гадко, чортъ, очень гадко… Теб, я знаю, все это по душ, въ удовольствіе, а мн не вынести!..
Чортъ въ конецъ обидлся, насупился, сталъ, ворча, шарить въ своей сумк и вдругъ захлопалъ въ ладоши и даже подпрыгнулъ отъ радости.