Эдгар По
Эдгар По
Происшествие в Иерусалиме.
Происшествие в Иерусалиме.
Intensos rigidam in frontem ascendere canos
Passus erat
Лукан. De Catone.
* * *
Происшествие в Иерусалиме, По Эдгар Аллан, Год: 1832
Время на прочтение: 4 минут(ы)
—Поспешим на стены, — сказал Абель-Фиттим фарисею Симеону и Бэзи-бен-Леви в десятый день месяца Таммуза, в три тысячи девятьсот сорок первом году от сотворения мира, — поспешим к укреплениям, смежным с воротами Беньямина, что лежат в городе Давида и господствуют над лагерем необрезанных, ибо наступил последний час четвертой стражи, и солнце восходит, и язычники, согласно обещанию Помпея, должны ожидать нас с агнцами для жертвоприношений.
Симеон, Абель-Фиттим и Бэзи-бен-Леви были гизбаримы или младшие сборщики пожертвований в священном городе Иерусалиме.
— Правильно, — отвечал фарисей, — поспешим, ибо подобная щедрость не в духе язычников, и непостоянство всегда было принадлежностью поклонников Ваала.
— Что они непостоянны и вероломны верно — как Пятикнижие, — заметил Бэзи-бен-Леви, — но только по отношению к народу Адонаи. Слыхал-ли кто-нибудь, чтоб аммонитяне изменяли своим собственным интересам? По моему, не велика щедрость доставить агнцев для алтаря Господня, получая в уплату по тридцати серебряных сиклей за голову!
— Ты забываешь, однако, Бен-Леви, — возразил Абель-Фиттим, — что нечестивый римлянин Помпей, осаждающий город Всевышнего, не знает наверное, употребим-ли мы агнцев, купленных для жертвоприношений, на поддержание тела или духа.
— Клянусь пятью углами моей бороды, — воскликнул фарисей, принадлежавший к секте Топальщиков (небольшой группе святых людей, обычай которых топать и раздирать себе ноги о мостовую издавна являлся тернием и упреком для менее усердных богомольцев — камнем преткновения для менее способных ходоковъ), — клянусь пятью углами моей бороды, которую я как жрец не смею брить! Неужто мы дожили до такого дня, когда нечестивый язычник, римский выскочка, обвинит нас в посягательстве на мясо священнейших существ? Неужели мы дожили до такого дня, когда…
— Не стоит рассуждать о мотивах, которыми руководятся филистимляне, — перебил Абель-Фиттим, — потому что сегодня мы впервые извлечем пользу из их жадности или щедрости, поспешим лучше к укреплениям, иначе у нас не будет жертвы для алтаря, чей огонь дожди небесные не могут угасить, а клубы дыма ураган не в силах развеять.
Часть города, к которой направлялись наши почтенные гизбаримы, носившая имя своего строителя, царя Давида, считалась самым укрепленным кварталом Иерусалима, так как была расположена на крутом и высоком холме Сиона. Здесь широкая, глубокая, круговая траншея, высеченная в крепкой скале, окаймляла огромную стену, примыкавшую к ее внутреннему краю. Стена была увенчана, на одинаковых расстояниях, четырехугольными башнями из белого мрамора, самая маленькая имела шестьдесят, самая большая сто двадцать локтей высоты. Но по соседству с воротами Веньямина стены вовсе не было. Здесь, между краем траншеи и подножием укрепления, возвышалась отвесная скала в двести пятьдесят локтей вышиной, составлявшая часть крутой горы Мориа. Так что когда Симеон и его товарищи поднялись на вершину башни Адони-Безек — самой высокой из башен, окружавших Иерусалим, служившей обычным местом переговоров с осаждающими — они смотрели на вражеский лагерь с высоты, превосходившей на много футов Хеопсову Пирамиду и на несколько футов храм Бела.
— По истине, — вздохнул фарисей, вглядываясь в бездну, открывавшуюся с этой головокружительной высоты, — необрезанных, что песку на морском берегу, — что саранчи в пустыне. Долина Царя стала долиной Адомитянина.
— А между тем, — прибавил Бен-Леви, — ты не покажешь мне ни одного филистимлянина — да, ни одного — от Алефа до Тау — от пустыни до укреплений — который казался бы больше буквы Иод.
— Спускайте же мешок с серебряными сиклями! — крикнул римский солдат грубым, хриплым голосом, который, казалось, исходил из царства Плутона, — спускайте мешок с вашей проклятой монетой, название которой благородный римлянин не выговорит, не поперхнувшись! Так-то вы благодарите нашего господина Помпея, который в своем великодушии внял вашим языческим нуждам. Добрый Феб, истинный бог, уже час тому назад выехал на своей колеснице, а вы должны были явиться на укрепления на восходе солнца? Что же, по-вашему, завоевателям мира только и дела, что дожидаться под стенами какого-нибудь паршивого торга с вами, собаками? Спускайте! Да смотрите, чтоб ваша дрянь была настоящего цвета и веса.
— Эль Элоим! — воскликнул фарисей, когда грубый голос центуриона, отдавшись в утесах, замер вдали у храма — Эль Элоим! — кто этот бог Феб? — кого призывает богохульник? Ты, Бэзи-Бен-Леви, ты читал законы язычников и жил среди неверных, оскверняющих себя Терафимом! — скажи мне, кто этот бог, о котором говорил идолопоклонник, — Нергал? — или Ашимах? — или Нибгаз? — или Тартак? — или Адрамелех? — или Анамелех? — или Соккот-Бенит? — или Дагон? — или Белиал? — или Ваал-Перит? — или Ваал-Пеор? — или Ваал-Зебуб?
— Никто из них… но не позволяй веревке так быстро скользить между твоими пальцами, потому что, если корзина повиснет на том выступе, мы потеряем ни за что ценности, принадлежащие святилищу.
С помощью довольно грубого механизма, тяжело нагруженная корзина была, наконец, опущена в толпу, и с вершины утеса можно было видеть римлян, собравшихся вокруг нее, но страшная высота и туман мешали разобрать, что они делают.
Прошло полчаса.
— Мы опоздаем, — вздохнул фарисей, вглядываясь в пропасть, — мы опоздаем, и Католим прогонит нас с должности.
— Никогда, — отвечал Абель-Фиттим, — не угощаться нам жиром земли! не будут наши бороды благоухать ладаном! не опояшутся наши чресла тонким полотном храма!
— Рака! — выругался Бен-Леви — рака! неужели они хотят украсть наши деньги? или, святой Моисей, дерзают взвешивать сикли скинии?
— Дают сигнал! — закричал Фарисей, — дают сигнал! — тащи, Абель-Фиттим! — и ты, Бэзи-Бен-Леви, тащи! — ибо, по истине, или филистимляне до сих пор удерживают корзину, иди Господь смягчил их сердца и надоумил положить животное огромного веса. — И гизбаримы изо всех сил налегли на веревку, а тяжесть стала медленно подниматься среди возрастающего тумана.
— Будь он проклят! — таково было восклицание, вырвавшееся из уст Бен-Леви по истечении часа, когда на конце веревки показались неясные очертания какого-то предмета.
— Будь он проклят! — о позор! — это баран из лесов Энгеди и такой же косматый как долина Иосафата!
— Это первенец стада, — сказал Абел-Фиттим, — я узнаю его по блеянию его уст и невинному складу членов. Глаза его прекраснее алмазов священного Нагрудника, а мясо подобно Гебронскому меду.
— Это откормленный телец с пастбищ Башана, — сказал фарисей, — язычники чудесно поступили с нами! — воспоем псалом! — возблагодарим их на гуслях и свирелях, — на арфах и цимбалах, на цитрах и саквебутах!
Только когда корзина поднялась почти к самым ногам гизбаримов, глухое хрюканье выдало им свинью необыкновенных размеров.
— Эль Аману! — медленно произнесло трио, возведя очи горе, и выпустив из рук животное, которое полетело кувырком на головы филистимлян, — Эль Аману! — Бог да будет с нами! — это непотребное мясо!
Источник текста: Собрание сочинений Эдгара Поэ. — Санкт-Петербург: Типография бр. Пантелеевых, 1896. — Т. 2.
Исходник здесь: Викитека.
Современная орфография: В. Г. Есаулов, 17.02.2016 г.