ПРОИСХОЖДЕНІЕ И РАЗВИТІЕ НИЩЕТЫ.
ПРОИСХОЖДЕНІЕ И РАЗВИТІЕ НИЩЕТЫ.
(Histoire de la Misè,re, par Jules Lermina.)
I.
II.
Н. И. Ш.
(Окончаніе слдуетъ.)
‘Дло’, No 7, 1870
Происхождение и развитие нищеты, Шульгин Николай Иванович, Год: 1870
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Исторія, конечно, не можетъ дать врныхъ указаній, когда именно возникла на земл нищета, когда въ сред человческихъ обществъ появились люди, лишонные возможности добывать себ врное пропитаніе, имть пищу въ такомъ изобиліи, какое необходимо для поддержанія жизненныхъ силъ и энергіи. Но въ этомъ случа на помощь исторіи являются легендарныя сказанія различныхъ народовъ и раскрываютъ тотъ замчательный фактъ, что нищета неизвстна племенамъ, совершенно незнакомымъ съ цивилизаціей. Но лишь только люди собираются въ одну группу, на извстномъ пространств, лишь только въ этомъ зародыш общественной жизни обнаруживается какая нибудь организація и начинается столкновеніе взаимныхъ интересовъ этого человческаго муравейника, тотчасъ же нищета вступаетъ въ свои права и намчаетъ свои жертвы, и затмъ усиливается съ дальнйшимъ развитіемъ цивилизаціи. Люди входятъ въ историческій періодъ своей дятельности, уже достаточно знакомые со всми ужасами нищеты и голода.
Кто же былъ первый отверженный бднякъ на земл?— Вулканъ, сынъ Юпитера, говоритъ намъ античная мифологія.
Почему же Вулканъ, а не кто другой?
Потому что Вулканъ былъ только простой работникъ, ничтожный пролетарій, а у первобытныхъ народовъ идея могущества, богатства и почестей непремнно соединялась съ двумя фактами: съ недвижимой поземельною собственностію и физическою силой. Только собственникъ и побдитель возбуждаютъ страхъ и уваженіе. Работникъ же песетъ горькую участь, онъ находится въ жалкомъ положеніи и терпитъ оскорбленія — онъ отверженецъ общества. Басня о Вулкан даетъ намъ указаніе, какимъ уваженіемъ пользовался этотъ рабочій и какія страданія выпадали на его долю.
Слово Вулканъ въ язык туманной древности происходитъ отъ глагола зажигать. Вулканъ — это огонь, кузница, ремесленное заведеніе, гд куютъ желзо, стругаютъ дерево, огонь господствуетъ надъ матеріей, которую онъ разрушаетъ или обработываетъ, Вулканъ — сынъ Юпитера, насильно завладвшаго небомъ.
Едва родилось это дитя, получившее имя Трудъ, Юпитеръ почувствовалъ къ нему пренебреженіе и даже презрніе. Дитя было некрасиво, съ нервно-подергивающимися ручонками, съ широкими плечами. Его конструкція показывала развитіе физической силы, но эта сила совсмъ не была похожа на силу воина, героя. Юпитеръ съ досады ударилъ чудовище ногою, и вотъ Вулканъ полетлъ съ неба (былъ лишенъ собственности) и упалъ, по однимъ сказаніямъ на островъ Лемносъ, по другимъ — въ море.
Что длать бдняку, лишонному наслдства? Ему хочется жить, хочется сть, а для этого необходимо подлаживаться къ своему господину. Вулканъ удалился въ пещеру, устроилъ тамъ наковальню и работа у него закипла. Цлыми днями онъ ударялъ своимъ тяжелымъ молотомъ по наковальн и изъ-подъ его искусныхъ рукъ выходило оружіе и желзныя издлія. Производя роскошныя бездлушки изъ драгоцнныхъ металловъ,— браслеты ожерелья и пр.— онъ изучалъ и примнялъ къ длу трудную пауку угождать своему капризному повелителю.
Его женили на богин красоты, Венер,— и въ этомъ брак заключается глубокая иронія. Скоро воитель Марсъ показалъ бдному пролетарію, что брачныя утхи — недоступная для него роскошь, и боги до упаду хохотали, наблюдая жалкую фигуру обманутаго работника. Вулканъ принизился, согнулся и, въ злакъ покорности, сработалъ на диво ожерелье для Гармоніи, дочери Венеры и Марса.
Разъ и на его долю выпала радость: онъ выковалъ щитъ для Геркулеса, олицетворяющаго собою спасеніе, силу. Но онъ былъ пробужденъ отъ своихъ грезъ грознымъ приказаніемъ выстроить на Олимп великолпный дворецъ для боговъ. Очнувшійся работникъ принялся за тяжелую работу — и въ опредленное время дворецъ красовался на назначенномъ мст.
Поселившійся въ подземельи, Вулканъ имлъ своими эмблемами молотъ, топоръ и мракъ, праздники, ему посвященные, происходили при огн: въ Афинахъ при свт факеловъ, въ Рим — лампъ.
По мифологіи Нищета была дочерью Эреба и Ночи, Вулканъ освщалъ эту дочь Тьмы. Онъ жилъ среди ея, въ ея утроб, они были неразрывно связаны между собой, а подл нихъ дрожалъ Голодъ, также дитя Тьмы, которое послдняя, по Гезіоду, родила сама собой.
Самымъ выдающимся фактомъ организаціи первобытныхъ обществъ была іерархія. По индйской мифологіи судра или работники вышли изъ ногъ Брамы, а извстно, что ноги только служатъ другимъ членамъ и лишены самостоятельности и свободы.
Первобытной формой, изъ которой развились деспотіи Востока, былъ патріархатъ. Племя обыкновенно раздлялось на семейства, каждое семейство управлялось своимъ естественнымъ главою, высшій законодатель всего племени, патріархъ, разбиралъ споры между семействами. Понятно теперь, какъ съ теченіемъ времени племена и разросшіяся семейства сдлались политически собственностью извстныхъ фамилій. Вражда между отдльными фамиліями и зародившаяся и развивавшаяся нищета были лучшими помощниками угнетателей и честолюбцевъ.
Права отца были непомрны: онъ могъ продать своего сына, если ему приходила охота, въ еврейскихъ земляхъ, напримръ, на семь лтъ. Старшій сынъ получалъ изъ наслдства двойную часть противъ своихъ братьевъ и, въ свою очередь, становился патріархомъ.
Слдовательно, первые бдняки должны были явиться изъ числа младшихъ членовъ семействъ.
Постепенное развитіе іерархіи способствовало постоянному развитію нищеты. Въ Египт, по словамъ Діодора сицилійскаго, существовали слдующія касты: жрецы, цари и воины — высшія, управляющія: пастухи, земледльцы, ремесленники — низшія, народъ.
Первобытными обитателями Египта были невжественные варвары, они питались травами, кореньями и рыбой, которую Нилъ выбрасывалъ на берегъ. Каждый годъ, когда Нилъ выходилъ изъ береговъ, они удалялись на высокія горы, гд жили во все время наводненія.
Иноземцы, гиксосы, заняли эти земли, еще нетронутыя рукой трудящагося человка. Эфіопляне завладли Фиваидой. Ея первобытныхъ жителей завоеватели сдлали своими рабами. И чтобы узаконить это угнетеніе, пришельцы объявили, что они дйствуютъ во имя боговъ, которыхъ служатъ представителями. Каста жрецовъ своимъ моральнымъ вліяніемъ поддержала касту воиновъ.
‘Вс безъ исключенія члены касты воиновъ, говоритъ Теродотъ, посвятили себя военному длу, ни одинъ изъ нихъ не занялся механическимъ ремесломъ,— это имъ было строго запрещено’.
Механическія искуства, работа стали удломъ побжденныхъ, угнетаемыхъ первобытныхъ жителей. Побдители, почитатели силы, понятно, должны были презирать людей, которыхъ они угнетали и считали способными только на то, чтобы служить своимъ господамъ. Находя страну плодородной, удобной для жизни, они организовали изъ себя родъ постоянной арміи, предназначенной, будто бы, исключительно для зашиты отъ вторженій чуждыхъ народовъ. Земледльцы, обработывающіе землю, не подумали объ этой предосторожности и поплатились за то своей свободой.
Конечно, какъ ни смирны были рабочіе люди, однакожъ угнетеніе не разъ побуждало ихъ къ возстанію, но что же они могли сдлать противъ сильно сплоченной, хорошо вооруженной касты воиновъ? Возстаніе обыкновенно кончалось истребленіемъ массы возставшихъ и ухудшеніемъ положенія остальныхъ. Если нищета была сильна и прежде, теперь она еще боле увеличивалась и вызывала на сцену голодъ, какъ необходимое послдствіе ея и войны.
Часто приходится слышать и читать, что нищета происходитъ Отъ лности рабочаго люда, что первобытныя общества, будто бы, были заражены ею еще боле, чмъ современные. Такое мнніе не выдерживаетъ и самой легкой критики.
Пастушескіе народы получали съ земли и съ своихъ стадъ боле продуктовъ, чмъ они были въ состояніи потребить. Такое благоденствіе доставалось имъ путемъ самыхъ ничтожныхъ усилій, а при этомъ условіи даже самый лнивый, по слабости ли своей комплекціи или по другимъ причинамъ, всегда могъ удовлетворить свои нужды, только пользуясь нравомъ, которое древность признавала за членомъ семьи. Голодъ, правда, часто тревожилъ пастушескіе народы, но онъ не произведилъ нищеты: Авраамъ передъ голодомъ снялся съ земли, которую онъ занималъ, и удалился въ Египетъ.
Какое заключеніе можно вывести изъ этого факта? А то, что нищета въ начал поражала не индивидуумовъ, а группы. Отецъ, патріархъ, не могъ допустить, чтобы одинъ изъ членовъ его племени страдалъ въ то время, какъ другіе наслаждались изобиліемъ. Слдовательно тутъ о лности, какъ источник нищеты, не можетъ быть и рчи.
Дале. Авраамъ вышелъ обратно изъ Египта вмст съ Лотомъ, они направились на югъ къ знакомымъ имъ мстамъ. Но придя туда убдились, что вслдствіе увеличенія у каждаго изъ нихъ имущества, т. е. скота, имъ вмст жить невозможно,— страна не заключала въ себ столько удобныхъ пастбищъ, чтобы могли пастись вмст ихъ соединенныя стада.
Оба патріарха, конечно, находились въ то время въ пустын, имющей оазисы, иначе было бы нелогично толковать о невозможности найти пастбища для скота, какъ бы онъ ни былъ великъ. Пространство плодородной земли было слишкомъ ограничено, за нимъ начиналась безплодная степь. Куда приведетъ она племя, вынужденное перекочевывать? Не предстоитъ ли ему въ конц пути страшная нищета?
Группа, оставляющая плодоносную почву, по согласію ли съ остающимися на прежнихъ пастбищахъ, или изгнанная ими, во всякомъ случа, должна встртить на пути много препятствій и едва одолимыхъ преградъ: посл долгихъ, тщетныхъ поисковъ незанятой области, она кидается на области, занятыя ея одноплеменниками или чуждыми народами, начинается война, взаимныя расхищенія, грабежъ вооруженною рукою, слдствіе — нищета побжденныхъ.
Здсь опять факты нищеты группъ, она еще не поражаетъ отдльнаго человка. Здсь она находится въ первомъ своемъ фазис.
Но лучшій мифъ, какой намъ оставила древность, есть мифъ о Промете. Онъ врне всякихъ другихъ легендъ и указаній даетъ понятіе о соціальномъ стро древнйшихъ обществъ и о начал и развитіи нищеты.
Грандіозной эпопеей о Промете мы обязаны Эсхилу. Онъ говоритъ, что Прометей, по повелнію Юпитера, былъ приковалъ къ скал одной изъ горъ Кавказа. Богиня Фемида (Правосудіе) возмутилась такимъ несправедливымъ ршеніемъ и рзкими словами высказала свое неудовольствіе противъ владыки боговъ. Вулкана только силой заставили сковать цпи для несчастнаго. Второстепенныя божества, Нимфы, Океаниды, явно высказали свои симпатіи жертв деспотизма. Геркулесъ освободилъ плнника.
Прометей олицетворяетъ собою первобытныхъ жителей Греціи, пелазговъ, Юпитеръ — пришельцевъ, геленовъ, напавшихъ на аборигеновъ и завладвшихъ ихъ землею.
Когда Океаниды, собравшись вокругъ прикованнаго Прометея, выразили ему свое сочувствіе и свое негодованіе противъ Юпитера, Прометей, по ихъ просьб, разсказалъ имъ о своемъ спор съ владыкой боговъ. Онъ сообщилъ имъ о войн древнихъ боговъ, аборигеновъ, съ богами новыми, похитителями. Эта борьба окончилась пораженіемъ Сатурна и Титановъ. Побдитель Юпитеръ хотлъ истребить расу побжденныхъ, одинъ только Прометей осмлился ему сопротивляться. Титанъ былъ закованъ въ цпи за то, что не хотлъ допустить уничтоженія смертныхъ, т. е. первобытнихъ жителей страны, которымъ приходилось или жить, работая для своихъ повелителей, или умереть, сражаясь.
Какъ и везд, вторженіе завоевателей въ Грецію принесло съ собой нищету. Побжденный Прометей, у котораго отняли землю, принадлежащую ему по праву перваго занятія, изъ собственника становится рабочимъ, пролетаріемъ, ремесленникомъ: онъ учитъ людей, т. о. побжденныхъ, разнымъ родамъ ремеслъ ремесленниковъ ни къ какой государственной дятельности’ и но давать имъ никакихъ общественныхъ должностей.’
‘Природа создала насъ вовсе не для того, чтобы мы длались сапожниками,— восклицаетъ Платонъ, — подобныя занятія унижаютъ людей, имъ предающихся, этимъ людямъ не слдуетъ давать никакихъ политическихъ правъ.’
Впрочемъ и въ наше время многіе мыслители недалеко ушли отъ знаменитыхъ греческихъ философовъ и ученыхъ. Вотъ, напримръ, что пишетъ Аллюри: ‘Уничтоженіе нищеты есть философскій камень новйшей цивилизаціи. Самъ Богъ допускаетъ, что нищета должна вчно существовать въ этомъ мір, чтобы своимъ существованіемъ давать вчный предлогъ для проявленія симпатіи и естественнаго сожалнія человка къ своему брату человку? ‘
Или, извстный краснобай Тьеръ, далеколи онъ ушелъ отъ вышеприведенныхъ философовъ, когда говоритъ: ‘Рядомъ съ нищетой, неизбжнымъ состояніемъ человка въ жизни человческихъ обществъ, помстилась благотворительность, плнительнйшая изъ добродтелей, которыми Господь надлилъ человка.’
Конечно, въ греческихъ республикахъ, точно также, какъ и въ патріархальныхъ азіятскихъ деспотіяхъ, нищета не могла поражать рабовъ, нищенство, какъ мы видли, было чмъ-то въ род ремесла и не считалось особенно безчестнымъ. Но рядомъ съ этой категоріей бродягъ, туземцевъ или иностранцевъ, въ Афипахъ встрчаются дйствительно бдняки, многочисленная когорта людей, раззоренныхъ войною или неудачными торговыми оборотами, или, наконецъ, такихъ, которыхъ тлесные недостатки длали неспособными къ добыванію хлба.
‘Въ первое время существованія своей республики, говоритъ Бекъ (Политическая экономія афинянъ), — афиняне могли гордиться, что ни одинъ афинскій гражданинъ не терпитъ нужды и не протягиваетъ руки за милостыней, но посл пелопонезской войны бдность обнаружилась повсюду, и пришлось прибгнуть къ общественной благотворительности. Право на нее закономъ было даровано только тмъ, чье имущество оцнивалось мене, чмъ въ три мины (почти 69 рублей). Во времена Сократа собственность такой цны была ужь слишкомъ ничтожна, а получающіе общественную помощь доходили до послдней крайности нищеты. Нтъ основанія предполагать, чтобы афиняне были слишкомъ скупы, они длали, что могли при ихъ соціальномъ положеніи… По словамъ, Эсхина, помощь бднякамъ назначалась въ размр трехъ оболовъ (11 1/2 коп.) въ день, по словамъ Аристотеля, она простиралась до девяти драхмъ (2 р. 7 коп.) въ мсяцъ. Но, по всмъ вроятіямъ, эта помощь въ среднемъ своемъ размр не превосходила одного обола (3 1/2 коп.) въ день.’
По вычисленію того же автора, тогдашняя семья, состоящая изъ четырехъ взрослыхъ людей, не могла издерживать на свое содержаніе въ годъ мене 100—125 руб., и при этомъ расход семья только-что но умирала съ голоду. Какую же дйствительную помощь при такихъ условіяхъ могла оказать общественная помощь въ 3 3/4—7 1/2 коп. въ сутки?
Вотъ истинная бдность, вотъ настоящія жертвы ужаснаго чудовища — нищеты, которое, подобно знаменитому спруту Виктора Гюго, своей сотней рукъ сжало въ своихъ страшныхъ объятіяхъ значительную часть человчества.
Въ начал созиданія обществъ, конечно, было несравненно легче раздлаться съ нищетой, чмъ теперь. Тогда существовало очень удобное средство примирить враждебные интересы, тогда богатый не могъ сказать, что нищета есть необходимое зло, присущее самой природ человчества. Тогдашніе богачи иными глазами смотрли на происхожденіе своихъ богатствъ.
— Я сильне, говорилъ воинъ,— поэтому я имю право на богатство, на благосостояніе, на дятельность. Ты, котораго я побдилъ, я тебя презираю, и если дарую теб жизнь, — милость, за которую ты долженъ благодарить меня на колняхъ,— то подъ однимъ условіемъ, что ты меня станешь кормить, одвать и давать средства для моихъ прихотей и пользованія всми наслажденіями жизни… Ты говоришь, что ты бденъ, страдаешь, голоденъ. Я это знаю безъ тебя, но что мн за дло,— погибай! Еслибы ты былъ сильне меня, мы помнялись бы ролями. И это вполн справедливо, ибо справедливость заключается въ сил… По праву сильнаго мы (воины) беремъ себ всю землю, но ты имешь нужду въ ней, чтобы поддерживать свое жалкое существованіе. Хорошо, мы позволяемъ теб обработывать ее, получай съ нее десятую часть дохода, а остальныя девять отдавай вамъ.
Такимъ образомъ, нищета, экспропріація были слдствіемъ права насилія. Завоеватели стали господами, а такъ какъ жертвы склонились слишкомъ низко предъ тми, кто держалъ ихъ жизнь въ своихъ рукахъ, то идея собственности тсно связалась съ идеей уваженія.
Если лишенный своей собственности аборигенъ страны напоминалъ о своемъ прав на землю, надменный завоеватель обыкновенно отвчалъ, пожимая плечами:
— Исполосовать бичомъ этого негодяя, пусть онъ узнаетъ тогда: равенъ онъ намъ или нтъ…
‘Никакая исторія по представляетъ такой печальной монотонности, какъ исторія нищеты, пишетъ Карне.— Безпомощныя слезы въ дтств, недостатокъ работы въ лтахъ зрлости, отсутствіе крова въ старости — вотъ факты изъ жизни бдняка, печальные факты, повторяющіеся во вс вка и у всхъ народовъ. Мученія голода и физическія страданія выражаются однимъ и тмъ же горестнымъ крикомъ какъ у народовъ, достигшихъ высшей цивилизаціи, такъ и у первобытныхъ, дтски наивныхъ племенъ…’
Но наконецъ пришло время и люди поняли, что нищета но есть неотъемлемая принадлежность и необходимое зло въ существованіи человчества, что безчестно осуждать большинство людей на голодъ и страданія, что нищета своимъ существованіемъ обязана самымъ низкимъ и самымъ грубымъ страстямъ людей, и что тотъ былъ дикарь, въ самомъ ужасномъ значеніи этого слова, который первымъ ршился сказать своему брату:
— Посторонись! Этотъ солнечный лучь принадлежитъ мн!
Но времена героическія, въ эпоху троянской войны, за 1300 до P. X., аркадецъ Эвандръ привелъ въ Италію колонію пелазговъ, у которыхъ дорійцы отняли ихъ землю въ Греціи. Пелазги остановились въ дикой стран, у палатинской горы, при сліяніи Тибра и Аніо, и основали здсь колонію.
Исторія ни слова не упоминаетъ о томъ, что происходило въ новомъ поселеніи до 753 года до р. X. Мы не знаемъ откуда пришли Ромулъ и его товарищи, но можемъ наврное сказать, что они вторгнулись въ чуждую страну, отняли всю землю у первобытныхъ жителей, малочисленныхъ и плохо цивилизованныхъ.
Въ имени первыхъ римлянъ, квириты (отъ quir, копье), находятъ символъ насилія, чтобы не сказать грабежа.
Еслибъ могло существовать сомнніе относительно настоящаго характера захвата Ромуломъ территоріи первобытныхъ жителей, организація новаго общества, составившагося изъ завоевателей и завоеванныхъ, какъ нельзя лучше уясняетъ дло. Завоеватели постарались укрпить свое главенство учрежденіями, которыя его увковчивали.
Въ старомъ латинскомъ городк на палатинской гор патріархальная власть представлялась патриціатомъ, патронатомъ и сенатомъ. Ромулъ сохранилъ эту общественную организацію и въ новомъ обществ.
Въ первыя времена существованія Рима, въ немъ было три касты: товарищи Ромула, рамнензесы, подъ именемъ патриціевъ завладли властію и поземельною собственностію, титіензесы,— они также принимали участіе въ управленіи и пользованіи собственностію, къ нимъ безъ сомннія, принадлежали т изъ знатнйшихъ туземцевъ, которые, вслдствіе особаго договора своего съ римлянами, охотно согласились признать ихъ власть, и наконецъ люцересы, вроятно, старинные обитатели территоріи, побжденные пришельцами, лишенные своей прежней поземельной собственности, и потому неполучившіе въ новомъ обществ никакихъ политическихъ правъ.
Между тмъ Римъ усиливался, побжденные имъ народы селились вокругъ вчнаго города и, не пользуясь никакими политическими правами, ни поземельной собственностью, оставались лично свободными, получали отъ царя въ пользованіе фермы, торговали и даже сражались вмст съ римлянами противъ враговъ Рима. Число ихъ постоянно увеличивалось, и римскій царь Сервій Туллій понялъ, что если онъ не возьметъ на себя иниціативу сліянія этихъ безправныхъ людей съ дйствительными гражданами Рима, оно непремнно произойдетъ насильственнымъ путемъ. Но давая право гражданства своимъ безправнымъ подданнымъ, онъ, конечно, позаботился ввести такую систему раздленія общества на классы, которая бы оставляла за патриціями высшія общественныя должности и большую часть поземельной собственности, на долю же волнующейся опасной массы предоставлялись мста низшія и самое ничтожное политическое вліяніе.
Сервій Туллій раздлилъ общество на шесть классовъ: къ первому принадлежали владльцы собственности, оцненной не мене, какъ въ 100,000 азовъ (2,000 руб.), ко второму — владльцы собственности въ 65,000 азовъ, къ третьему — 50,000, къ четвертому — 25,000, къ пятому — 11,000 азовъ. Кто же имлъ мене 11,000 азовъ или ничего не имлъ, тотъ причислялся къ шестому классу, получившему съ того времени названіе пролетаріевъ, этотъ классъ не песъ воинскихъ обязанностей и не имлъ права на занятіе какой либо общественной должности.
Это еще не все: различными комбинаціями, излагать которыя мы не станемъ, вс важныя политическія мры вотировались исключительно одними патриціями. Своей реформой Сервій Туллій узаконивъ пролетаріатъ, какъ особую касту, вмст съ тмъ далъ широкое поле для развитія нищеты, которая вскор обнаружилась въ большихъ размрахъ и утвердилась въ Рим, развивъ, въ свою очередь, презрніе къ труду, составляющее характеристическую черту въ характер римскаго народа.
Замтимъ, между прочимъ, что антагонизмъ между классами богатыхъ и бдныхъ, противъ котораго такъ сильно возстаютъ въ наше время, происходитъ вовсе но по вин послднихъ. Исторія даетъ тому безчисленныя доказательства.
Нетрудно понять, почему отъ римскихъ пролетаріевъ было отнято право нести военныя обязанности. Плебсъ, неимющій ничего, не долженъ быть вооруженъ. Можно ли расчитывать на самоотверженіе въ защит имущества отъ тхъ, кто его не иметъ? твердили надменные, сытые, праздные патриціи.— Оружіе въ ихъ рукахъ можетъ сдлаться для насъ опаснымъ. Кто знаетъ, можетъ быть, имъ придетъ охота обратить его противъ насъ. Разсужденія законодателей, впрочемъ, шли еще дале, и они находили, что, въ видахъ сословной пользы и прочимъ классамъ слдуетъ давать не одинаковое вооруженіе: высшіе, боле знатные и богатые, должны имть и боле сильное оружіе. Поэтому было постановлено, что первый классъ станетъ носить щитъ, кирасу, набедренникъ, дротикъ, мечь, второй лишается кирасы, четвертый станетъ располагать только мечомъ, пятый будетъ вооруженъ одной пращей.
Хотя съ перваго взгляда реформой Сервія Туллія аристократія происхожденія уравнивалась съ денежной аристократіей, по но надо забывать, что законодатель постарался обставить свою реформу такими добавленіями, что за аристократіей происхожденія остались почти вс прежнія ея права. Только одни патриціи засдали въ сенат, самый бдный патрицій, такимъ образомъ, имлъ нрава, которыхъ былъ лишенъ самый богатый плебей.
Мы не станемъ останавливаться здсь на вчной борьб между патриціями и плебеями, окончившейся допущеніемъ богатыхъ плебеевъ къ нравамъ, которыми до тхъ поръ исключительно пользовались одни патриціи, замтимъ только, что, благодаря общности происхожденія, плебеи привлекли къ себ и заставили служить своему длу массу пролетаріевъ-бдняковъ, общавъ имъ разныя льготы, которыхъ т, конечно, не получили.
Каково же было въ Рим положеніе плебеевъ и пролетаріевъ? Слдующій эпизодъ изъ римской исторіи выкажетъ его въ довольно яркомъ свт.
Это было въ 395 году до р. X. Многочисленная толпа народа собралась на форум. На площадяхъ, у портиковъ храмовъ на импровизированные кафедры взмостились ораторы и держали къ народу жаркія рчи, по городу разносился страшный гулъ ропота, всегдашній предвстникъ возмущенія.
Издали до форума доносился грозный крикъ, томъ двигалась толпа, состоящая почти исключительно изъ плебеевъ и пролетаріевъ. Лица плебеевъ были блдны, ярость блестла въ ихъ глазахъ, и они поднимали къ небу свои руки, какъ бы призывая боговъ къ себ на помощь.
Среди этой группы шло нсколько патриціевъ, бросая вокругъ пренебрежительные взгляды.
Толпа остановилась на форум, образуя полукругъ, и изъ ея среды вышелъ сдой старикъ.
Неужели это человкъ? Онъ одтъ въ лохмотья, онъ блденъ, изнуренъ, худоба его ужасна.
Не говоря ни слова, онъ раздираетъ печальныя отрепья, едва прикрывающія его тло: обнаженная грудь его вся изборождена рубцами отъ ранъ. Глухой шумъ проходитъ по толп:
— Это храбрецъ Децій, центуріонъ, — слышится со всхъ сторонъ.
Затмъ старикъ открываетъ свои плечи и спину, они испещрены ужасными рубцами, но эти рубцы сдланы не мечемъ, а плетью, они — результатъ постыднаго наказанія.
Гнвные крики раздаются въ толп.
— Выслушайте меня! восклицаетъ старикъ.— Выслушайте, римскіе граждане, столь гордящіеся своимъ славнымъ именемъ, выслушайте, и вы узнаете, что длаютъ съ вашими защитниками, съ вашими отцами, что завтра же могутъ сдлать съ вами самими… Вы вс меня хорошо знаете, и мн по настоящему небыло бы нужды говорить вамъ, кто я такой и что я сдлалъ.. Но однакожъ нужно, чтобы вы знали всю истину и я считаю полезнымъ напомнить вамъ о фактахъ, всмъ извстныхъ. Я есть… или скоре, я былъ владльцемъ небольшого поля, старательно обработывая его, я не терплъ нужды. На насъ напали сабиняне, они угрожали нашей независимости… вашей, о, патриціи!… не колеблясь ни секунды, я всталъ на защиту страны… Припомните, мы совершили славную компанію и велика была наша побда… Я возвратился къ своему полю… Великое несчастіе! Въ то время, какъ я,— вооруженный на собственный счетъ и покупающій во время компаніи пищу для себя на собственныя деньги,— въ то время, какъ я отдавалъ Риму свою кровь и свою жизнь, знаете ли вы, что совершилъ непріятель въ глазахъ этихъ самыхъ патриціевъ, которыхъ мы защищаемъ?… Мой маленькій домъ былъ сожженъ, жатва затоптана, скотъ уворованъ… Я упалъ на землю и горько рыдалъ. Я призвалъ боговъ… Боги меня услышали. Ко мн на помощь явился патрицій.
На лиц бдняка выразились разомъ и гнвъ и иронія.
— Онъ пришелъ ко мн на помощь, потомокъ Ромула, и ссудилъ меля деньгами… по двнадцати на сто.
Несчастный не могъ окончить, силы его оставили и онъ упалъ на землю.
Яростный крикъ прошелъ по толп. Затмъ выступилъ молодой, гордый и смлый юноша, онъ помстился подл умирающаго старика и, положивъ свою руку на его голову, твердо произнесъ:
— Чего не усплъ сказать несчастный, я за него договорю… Обремененный налогами, работавшій до упада силъ, гражданинъ не могъ заплатить въ первый срокъ и вынужденъ былъ согласиться на увеличеніе процентовъ,— такъ милостивы и благодтельны патриціи и ростовщики. Онъ работалъ и плоды его трудовъ длились на дв части: одна шла на поддержаніе его энергіи, другая для успокоенія заимодавца, но вторая постоянно увеличилась на счетъ первой, такъ что пришелъ, наконецъ, день, что бдняга не имлъ средствъ ни питаться, ни платить постоянно возрастающихъ процентовъ своего долга. Тогда… Но знаешь ли ты, о, народъ римскій, предъ какимъ закономъ ты преклоняешься, какую возмутительную эксплуатацію прикрылъ ты своимъ согласіемъ… Должникъ перестаетъ быть человкомъ, гражданиномъ, онъ становится вещью, жертвой заимодавца. Призови должника къ суду, говоритъ законъ. Если онъ отказывается явиться, призови свидтелей и принудь его. Если онъ старъ или боленъ, положи его на лошадь и все-таки представь предъ трибуналъ… На суд не допускаются никакія пренія. Признаешь ты свой долгъ? Да… Судъ оконченъ. Тридцать дней отсрочки. Прошли они, по долгъ все-таки не заплаченъ… о, преступленіе! веди его снова къ суду. И если онъ не заплатитъ, если никто за него не поручится,— его личность принадлежитъ теб, ты можешь, по своему выбору, затянуть его ремнями или наложить на него цни… законъ, впрочемъ, снисходителенъ къ несчастному, и требуетъ, чтобы всъ цпей по превышалъ 15 фунтовъ… Но, по крайней мр, заимодавецъ хорошо содержитъ своего должника-арестанта, посаженнаго въ эргастулумъ, мрачную, вонючую тюрьму? Да, онъ отпускаетъ ему фунтъ муки и удары плетью,— законъ не запрещаетъ подобнаго безобразія.— Проходитъ 60 дней, бднякъ все еще не очистилъ своего долга, заимодавецъ беретъ конецъ цпи, изъязвившей члены несчастнаго заключеннаго, и три раза и въ три различные дня выводитъ его на рынокъ, и продаетъ чужеземцамъ… И вотъ, граждане, предъ вами лежитъ старый центуріонъ, неутомимый работникъ, мужественный плебей, взгляните на кровавые рубцы отъ плети заимодавца, вдоль и поперегъ избороздившіе плечи и спину несчастнаго!..
— Месть, месть! вскричала толпа.
— Месть! повторилъ слабымъ голосомъ умирающій.
Въ этой картин, во всхъ своихъ подробностяхъ врной исторіи, заключается ужасная драма страшной нищеты.
Но пойдемъ дале и докажемъ, что Римъ квиритовъ и патриціевъ сознательно развивалъ на своей почв пауперизмъ, что, руководствуясь особыми корыстными побужденіями, онъ холилъ у себя нищету, поливая кровью и страданіями это многолтнее растеніе, что Римъ, наконецъ, стоитъ въ исторіи, какъ мрачная статуя Притсненія и Эксплуатаціи.
Квириты, рамнензееы, патриціи, отцы были весьма искусными политиками въ смысл личнаго интереса и вс ихъ стремленія клонились къ тому, чтобы обезпечить себ заманчивую праздность. Свою страсть къ праздности они, конечно, съумли ловко прикрыть заботой объ общественныхъ длахъ, которыхъ бремя они взяли на себя. Ничего-недланіе — вещь очень хорошая, но еще лучше и полезне утвердить его для себя и своихъ на вчныя времена и помощью закона гарантировать его отъ всякихъ вншнихъ посягательствъ.
Но невозможно же было вврить защиту территоріи рабамъ: съ одной стороны, по античнымъ предразсудкамъ, было безчестно для республики давать рабамъ, которыхъ даже не считали людьми, право говорить, что они помогли гражданамъ отразить непріятеля, съ другой, было опасно пріучать притсненныхъ обходиться съ оружіемъ, которое они, подобно Спартаку, всегда могли обратить противъ притснителей. Чтобы помочь горю, не безпокоя своей праздности, римскій сенатъ, состоящій изъ патриціевъ, принялъ весьма мудрую мру, поселяя въ самомъ Рим и въ его окресностяхъ колоніи лучшихъ людей изъ побжденныхъ народцевь Италіи, сенатъ давалъ имъ политическія права римскаго гражданства и съумлъ такъ возвысить это отличіе въ глазахъ итальянцевъ, что они вс стремились добиться чести быть принятыми въ составъ римскихъ гражданъ. Права, въ сущности, были ничтожны, но новые граждане привязывались къ новому отечеству и охотно шли на его защиту. Изъ нихъ сенатъ и составлялъ ту грозную армію, которая наводила ужасъ на враговъ вчнаго города.
Различая классы по степени ихъ богатства и не нарушая характера божественнаго происхожденія патриціата, всегда можно было держать ихъ въ опек, а нищета и ростовщичество помогали держать ихъ въ черномъ тл.
Но, скажутъ, вдь въ Рим существовалъ шестой классъ гражданъ, неимющихъ никакой собственности, который очень удобно могъ бы нести на себ воинскія обязанности, между тмъ онъ былъ вовсе избавленъ отъ военной службы.
Вотъ тутъ-то и обнаруживается все коварство политики патриціевъ: предвидя, что, рало или поздно, плебсъ, владющій собственностью, почувствуетъ всю тяжесть, какая на него наложена, и захочетъ отъ нее освободиться, патриціи ршились создать у себя, подъ рукою, послушную себ массу, которая, гордясь обманчивымъ призракомъ свободы, связанной съ правомъ римскаго гражданства и въ тоже время получая всякую благостыню отъ патриціевъ, была бы имъ совершенно предана и, по ихъ слову, когда нужно, кидалась бы на плебеевъ и помогала патриціямъ усмирять ихъ. Такимъ образомъ плебеи шестого класса были преобразованы въ кліентовъ, т. е. въ нищихъ, которыхъ не только терпли, но еще льстили имъ, они составили армію наемниковъ, сгруппировавшуюся вокругъ привиллегіи и богатства, готовую яростно защищать тхъ, съ чьего стола перепадали имъ вкусныя крохи.
Многіе сентиментальные историки, преклоняющіеся предъ величіемъ римскаго государственнаго строя, могутъ, пожалуй, паши положенія назвать голословными, фантастическими, неподтверждаемыми никакими серьезными фактами. Но мы спросимъ ихъ, почему же Ромулъ не хотлъ допустить, чтобы граждане, селящіеся вокругъ города, владли участками земли большими двухъ югеровъ (около 2/5 десятины или 960 квадр. сажень), и хотя норма этого ничтожнаго участка впослдствіи и была увеличена, но ее опредлили всего только въ семь югеровъ (одна десятина и 960 кв. саж.)? Отвтъ очень простъ: да потому, что онъ опасался, какъ бы эти солдаты-земледльцы впослдствіи не сдлались крупными собственниками. Допуская для нихъ лишь крошечную собственность, едва хватающую на пропитаніе, законодатели были убждены, что придетъ время, когда эти мелкіе собственники обратятся въ пролетаріевъ, но не кліентовъ, которыхъ и безъ того было много, а въ особое сословіе фермеровъ и римская земля будетъ принадлежать лишь нсколькимъ богатйшимъ семействамъ.
Что оставалось длать несчастнымъ, когда, раззоренные военной службой, ростовщиками и налогами, они доходили до нищеты? Они должны были выбирать между бгствомъ (ихъ гоняли, какъ дикихъ животныхъ), или добровольной службой у частныхъ лицъ, или наконецъ, пересленіемъ въ колоніи, гд снова терпли нищету и погибали въ безчисленныхъ войнахъ республики.
Въ то время, какъ эти несчастные граждане умирали съ голода въ окрестностяхъ вчнаго города или терпли муки въ тюрьмахъ, заключенные туда своими заимодавцами, или, наконецъ, продавались, какъ рабы,— городскіе пролетаріи отказывались отъ всякой работы, считая ее безчестіемъ для свободнаго человка, продавали свои голоса, получали общественную милостыню, получали свою часть добычи, пріобртенной мужествомъ воиновъ-земледльцевъ, и раболпствовали въ качеств: 1) salutatores, когда утромъ присутствовали при туалет своего патрона, 2) assectatores, когда ходили съ патрономъ на форумъ, и 3) prosecutores, когда сопровождали его всюду втеченіе дня.
А патриціи съ одинаковымъ пренебреженіемъ смотрли, какъ на свой кортежъ паразитовъ, такъ и на тхъ несчастныхъ мужественныхъ плебеевъ, которые сражались за нихъ и обогащали ихъ.
Римъ обрисовывается весь словами Нерона: ‘Я лобызаю моего соперника, но лишь для того, чтобы его задушить.’
Римъ тоже лобызалъ своихъ италіянскихъ союзниковъ, но, лобызая, душилъ ихъ за горло.
И когда эти бдняки пытались возставать, Римъ назначалъ диктатора и, подъ давленіемъ ужаснаго деспотизма, его стодесятитысячная армія летла на поля битвы, чтобы защищать мать-отечество и, сражаясь, отдохнуть отъ страшнаго террора, который та употребляла противъ своихъ милыхъ дтей.
Такимъ образомъ, городскіе пролетаріи окончательно превратилось въ кліентовъ, лакеевъ знатныхъ патриціевъ и продали имъ свое человческое достоинство. Плебеи же, собственники участковъ вокругъ Рима, обднли до того, что большинство ихъ или бродяжничало и нищенствовало или находилось въ почти крпостномъ состояніи, получивъ отъ правительства въ наемъ государственныя фермы. И съ этой поры само-собой изчезло прежнее различіе классовъ и населеніе римской республики сложилось въ три, рзко отличающіяся другъ отъ друга группы: богатые, бдные, рабы.
Первые не знали надъ собой никакого контроля. Они были абсолютными господами и управляли посредствомъ богатства, развращенія, насилія, находя оправданіе своихъ дйствій въ безвыходномъ суевріи своихъ согражданъ. Съ какимъ единодушіемъ возстали они, напримръ, противъ предложенія Спурія Кассія раздлить между особенно нуждающимися гражданами часть общественныхъ земель, принять дйствительныя мры, чтобы откупщики акуратно вносили свои платежи въ государственную казну, и опредлить часть дохода для уплаты жалованья войску.
Сенатъ поддержалъ богатыхъ, онъ съумлъ такъ обмануть народъ, что Спурій Кассій, по сдач своей должности, былъ высченъ розгами, за то, будто бы, что онъ своими предложеніями оскорбилъ права римскаго гражданина.
Римъ, какъ мы уже замтили выше, но принципу распространялъ нищету, видя въ ней удобное орудіе для своего владычества. Въ то время, какъ въ Греціи рабство было въ нкоторомъ род убжищемъ противъ нужды, у римлянъ, напротивъ, онобыло послдней степенью страданія и бдности.
Цезарь и Помпей тщеславились, что они убили или продали боле двухъ милліоновъ людей. Цицеронъ, мудрецъ и философъ, хладнокровно разсказываетъ, что во время своего проконсульства въ Киликіи, онъ разомъ продалъ нсколько тысячъ народа, взятыхъ въ плнъ въ одномъ только город.
Женщинъ, дтей, даже мужчинъ хватали на дорог, уводили и продавали: сила въ этомъ случа вполн замняла законный актъ на владніе.
Продавали преступниковъ, продавали должниковъ, отецъ продавалъ своихъ дтей, чтобы имть возможность уплатить налогъ. Появился особый родъ промышленниковъ — разводителей рабовъ, продавцевъ человческаго груза.
Катонъ хвалился своими рабами, которые были отличными поварами, каменьщиками, писцами и пр. Всякое богатое семейство имло въ числ своихъ рабовъ ремесленниковъ всякаго рода. Могъ ли при этихъ условіяхъ представлять имъ какую нибудь конкуренцію трудъ свободный? Съ одной стороны, пролетарія угнетала дешевизна рабскаго труда, съ другой, онъ не имлъ никакой собственности, чтобы жить доходами съ нея. Какой же выходъ представлялся ему изъ его бдственной жизни?— Одна смерть.
Стада рабовъ работали, чтобы дать римлянамъ сродства проводить время въ праздности, и убивали другъ друга въ гладіаторской борьб.
Рабъ содержался въ домашней тюрьм, то скованный, то работающій, онъ умиралъ подъ ударами кнута, а философы, вмст съ Аристотелемъ, говорили: ‘рабу вовсе не нуженъ досугъ,, или съ Катономъ: ‘рабъ долженъ или спать или работать’.
Нищета пожирала Римъ. Мишле слдующими словами превосходно охарактеризовалъ римскую цивилизацію:
‘Независимо отъ значительной потери въ людяхъ, умирающихъ на полахъ сраженій или отъ болзней во время постоянныхъ войнъ, веденныхъ Римомъ, сама римская конституція должна была развить до крайней степени нищету и способствовать обезлюденію края. Въ денежной аристократіи безъ промышленности, т. е. безъ средствъ создавать новыя богатства, каждый ищетъ богатства въ единственномъ способ, который можетъ замстить производительность, — въ грабеж. Бдный при этихъ условіяхъ становится все бдне и бдне, а богачъ постоянно богатетъ. Грабежъ иностранцевъ можетъ на время остановить грабежъ у своихъ согражданъ. Но рано или поздно эти послдніе будутъ раззорены, изнурены и умрутъ съ голода, если не погибнутъ на войн’.
Единственнымъ средствомъ противъ увеличивающейся нищеты въ Рим, казалось, было бы принятіе аграрнаго закона. Но результатъ не оправдалъ бы ожиданій. Тми же самыми ухищреніями высшей политики мелкіе собственники были бы снова доведены до необходимости займа, а затмъ и до новой нищеты, ничмъ неуступающей прежней. Тутъ нуженъ былъ другой выходъ изъ этого заколдованнаго круга, очерченнаго невжествомъ и притсненіемъ! Требовался иной великій переворотъ, радикально измняющій соціальныя условія жизни римскаго народа.
Сенатъ, конечно, не могъ ршиться на подобный переворотъ. Но видя неотложную необходимость заняться бдняками, которыхъ онъ опасался, римскій сенатъ предложилъ имъ переселеніе въ колоніи, т. е. новую нищету, новыя бдствія.
Въ то время, какъ мелкіе собственники раззорялись и выселялись въ колоніи, гд снова терпли нищету, отъ кото, ой бжали, богачи чрезмрно богатли. Грабя одного, покупая за низкую цну, подъ предлогомъ экспропріаціи въ видахъ общественной пользы, мелкій участокъ другого, давя въ тискахъ и раззоряя должника, платящаго непомрные, ростовщичьи проценты за занятые деньги, изгопяи родныхъ или дтей легіонера, завоевавшаго колонію, богачи соединяли поземельную собственность въ своихъ рукахъ, и нкоторые изъ нихъ владли такими громадными участками, что нужны были десятки тысячъ рабочихъ, чтобы только распахать землю. Видя постоянное и возрастающее поглощеніе мелкой собственности крупною и предвидя вс вредныя послдствія ея для Рима, Плиній съ отчаяніемъ вскричалъ: ‘крупная собственность погубила Римъ!’
Поселенцы, притсненіями доведенные до отчаянія, бросали свои земли и спшили въ Римъ, чтобы жить тамъ на счетъ общественной благотворительности. При Цезар 320,000 гражданъ изъ 450,000 получали пропитаніе насчетъ суммъ государственнаго казначейства.
Масса земель оставалась заброшенной, культура изчезла, болота наводнили почву, а Катонъ не уставалъ повторять патриціямъ: ‘пріобртайте, пріобртайте земли, соединяйте ихъ въ большемъ количеств въ однхъ рукахъ!’
Граждане-работники превратились въ нищихъ и, конечно, вскор заразились всми пороками своего новаго положенія. Ко всеобщей нищет присоединилось всеобщее развращеніе.
И колоссъ съ глиняными ногами, называемый римской республикой, рухнулъ съ одного удара, пришли императоры, поставили на него ногу и окончательно разбили его остатки.
Римскій народъ заключилъ исторію своей свободы, бросившись массами въ нищенство. Республику смнила имперія. Какую же роль игралъ въ ней римскій народъ?
Ту же роль нищаго.
Юлій Цезарь торжествовалъ пять разъ, пять разъ съ тріумфомъ онъ входилъ въ Капитолій, онъ далъ своимъ ветеранамъ по 24,000 сестерцій каждому, онъ роздалъ народу на каждаго человка по десяти четвериковъ зерна, по стольку же фунтовъ масла и по триста сестерцій, онъ давалъ народные праздники, на которыхъ кормилъ всхъ говядиной, безпрестанно затвалъ игры въ цирк, борьбу гладіаторовъ, и народъ восторженно рукоплескалъ ему, когда онъ говорилъ: ‘я, Цезарь, диктаторъ! ‘
Это еще по все: 80,000 гражданъ были переселены въ колоніи за море, долги сокращены на четвертую часть… Какъ было народу не жечь домовъ Брута и Кассія.
Августъ, видя возрастающую нищету и усиливающійся голодъ, нашелся вынужденнымъ изгнать изъ Рима рабовъ, которые не были проданы и находились еще въ рукахъ торговцевъ, а также выслать гладіаторовъ и иностранцевъ. Августъ общалъ подарки римскому народу, и по этому поводу произошло событіе, доказывающее, какъ низко палъ римскій народъ, какъ онъ изподлился, излакейничался. Можетъ ли быть что нибудь постыдне для римскаго народа, какъ эти строки Светонія:
‘Когда у Августа потребовали, чтобы онъ роздалъ народу общанные дары, онъ отвчалъ, что сдержитъ свое слово, но какъ народъ требовалъ боле, чмъ онъ общалъ, то Августъ издалъ эдиктъ, которымъ упрекалъ пролетаріевъ за ихъ низость и наглость.’
Всякій разъ, какъ государственное казначейство пополнялось многочисленными конфискаціями, Августъ длалъ народу подарки, во времена голода онъ давалъ народу хлбъ или даромъ, или по самой низкой цн, и удвоивалъ обычныя денежныя выдачи бднякамъ.
Въ своей духовной Августъ завщалъ римскому народу 40,000,000 сестерцій (20 милліоновъ рублей).
Тиберій шелъ по стопамъ Августа, онъ далъ взаймы народу 100,000,000 сестерцій безъ процентовъ на три мсяца и вытребовалъ у сената указъ, которымъ съ должниковъ снималась одна треть ихъ долга.
Калигула тоже не могъ остаться позади своихъ предшественниковъ: не одинъ разъ онъ раздавалъ всмъ гражданамъ по корзин, наполненной говядиной и хлбомъ. Правда, находя, что говядина слишкомъ дорога для питанія животныхъ, предназначенныхъ для спектаклей въ цирк, онъ сталъ кормить ихъ преступниками, которыхъ хищныя животныя разрывали еще живыхъ. Но римскій народъ протягивалъ руку и получалъ золотыя монеты, которыя кидалъ ему Калигула съ высоты базилики Юлія Цезаря.
Клавдій сперва не обращалъ вниманія на голодный народъ, но послдній остановивъ его на площади, напомнивъ ему о своемъ прав нищенства.
Но истиннымъ отцомъ римскаго народа былъ развратникъ, чудовище, какъ его обыкновенно называютъ историки,— Неронъ. При своемъ вступленіи на престолъ онъ отчасти уничтожилъ, отчасти уменьшилъ налоги, онъ роздалъ народу по 400 сестерцій на каждую голову, онъ безпрестанно учреждалъ новая игры. По словамъ Светонія, онъ раздавалъ народу втеченіе нсколькихъ дней и въ большомъ количеств състные припасы и подарки всякаго рода: птицъ, зерно, платья, золото, серебро, жемчугъ, драгоцнные камни, картины, рабовъ, вьючный скотъ, корабли, цлые острова, земли на материк.
Народъ любилъ его и жаллъ объ немъ.
Въ это время произошло полнйшее разложеніе римскаго общества: патриціи, впавшіе въ самый омерзительный развратъ, плебеи безъ стыда и человческаго достоинства — таковы были представители общества, поклонявшагося сил и іерархическому давленію. Основами ему послужили — неравенство, ростовщичество и грабежъ. Но могло ли общество держаться долго на такомъ фундамент, — оно еще при жизни стало гнить и умерло, насквозь проточенное червями.
Патриціи изъ гордыхъ, надменныхъ, но твердыхъ въ своихъ убжденіяхъ воиновъ и сенаторовъ, во время императоровъ обратились въ гаеровъ, въ фатовъ или въ грязныхъ развратниковъ. Они стали забавлять своихъ владыкъ. Фабіи таскались по кабакамъ и самымъ грязнымъ публичнымъ домамъ. Мамеркусы полу. чали пощечины, занимая роли въ пантомимахъ. Неронъ, шатаясь ночью по кабакамъ, встртилъ въ одномъ изъ нихъ Дамассипа, тогдашняго консула. Вотъ до чего пали правы.
Отпущенники, т. о. обогатившіеся ростовщики, заняли высшія государственныя мста.
Но, можетъ быть, отпущенники представляли собою трудъ, и ихъ возвышеніе было плодомъ ихъ индивидуальной борьбы противъ привилегій? Ничуть не бывало, хотя историки-септимепталисты и стоятъ горячо за это предположеніе. Римское общество сверху до визу было заражено гангреною, зародившеюся въ старинной рап, которую оно имло у себя на ног, — въ раздленіи общества на ранги по степени богатства. Отпущенники были просто плуты, съумвшіе эксплуатировать въ свою пользу пороки патриціевъ, и когда Ювеналъ говоритъ о нихъ: ‘эти антрепренеры, для которыхъ все было легко, которые могли построить домъ, очистить русло рки, провести водопроводы…’, онъ никогда не прибавляетъ къ нимъ эпитета — работникъ. Отпущенники пользовались работой рабовъ — и только.
По пора покончить съ этой ужасной картиной разложенія живого организма. Еще нсколько строкъ, и мы разстанемся съ Римомъ.
Нищета воцарилась везд, на всемъ пространств римской имперіи, она обнаруживалась на форум, на дорогахъ, въ улицахъ, въ переулкахъ, она волочилась по земл, она пресмыкалась въ пыли, съ каждымъ днемъ она изобртала новые виды нищенства… крали и уродовали малютокъ, выходили съ ними на дорогу и протягивали ихъ окровавленныя ручонки за милостыней. Въ то время, какъ кліенты выконючивали разные подарки отъ своихъ милостивцевъ, въ то время, какъ народныя массы бжали на площадь и протягивали къ Нерону умоляющія руки,— въ это время крупная собственность постоянно сосредоточивалась въ меньшемъ числ семействъ и поглощала небольшіе участки пролетаріевъ, это была гидра, которую ничмъ нельзя было насытить, и очень часто можно было встртить въ то время на дорог ‘людей, оплакивающихъ свое родное поле’. Черезъ нсколько дней эти люди становились уже кривляками и жонглерами, потшающими богачей у окопъ ихъ великолпныхъ дворцовъ.
Скоро это прогнившее насквозь зданіе будетъ мало-по-малу разрушено варварами, начинавшими уже подавать свой голосъ.
Въ то же время изъ Назарета раздался и другой голосъ, протестующій въ пользу бдняковъ.
Послдніе оживились, въ ихъ сердца запала надежда, что участь ихъ перемнится и они увидятъ свтлые дни. Но ихъ надеждамъ не суждено было сбыться. За уничтоженіемъ римской имперіи, тотъ же мракъ снова воцарился на земл, рабство не изчезло, не изчезла и эксплуатація бдныхъ и слабыхъ богатыми и сильными, нищета водворялась всюду, люди попрежнему умирали съ голода, отъ заразительныхъ болзней и погибали во время непрестанныхъ войнъ.
Но прежде, чмъ мы приступимъ къ изложенію причинъ, породившихъ страшную нищету во время среднихъ вковъ, остановимся недолго на одномъ эпизод, который можетъ служить превосходной характеристикой императорскаго Рима.
Въ 286 году, въ Галліи, подл крпостцы, построенной Юліемъ Цезаремъ, собралась толпа людей. Трудно было сказать, кто они такіе: солдаты или нищіе? Судя по вооруженію, они были солдаты, но по одежд, состоящей изъ лохмотьевъ, ихъ можно было принять за нищихъ. Ихъ лица были худощавы, волосы растрепаны, а изъ-подъ лохмотьевъ выглядывало изнуренное трудами и недостаточной пищей тло.
Недалеко отъ этой молчаливой группы помстились два человка гигантскаго роста. Они также были худы, морщины ихъ лба говорили о страшныхъ страданіяхъ, вынесенныхъ этими людьми, но въ ихъ глазахъ блестла неукротимая гордость. Оба они были предводителями собравшейся толпы. Одного звали Эліанъ, другого — Амандъ. На щит послдняго было написано одно слово: надежда.
Чего могли надяться эти люди?
Предводители сдлали знакъ рукой и вся толпа окружила ихъ.
‘Братья Багоды, началъ Амандъ громкимъ голосомъ, — вы, которыхъ имя означаетъ возставшіе, выслушайте меня! Наступила для насъ торжественная минута, намъ предстоитъ выборъ между жизнью и смертью, свободой черезъ смерть и рабствомъ цною жизни… Сегодня прибылъ патъ посланный и разсказалъ слдующее:
‘Вы не знаете, что императоръ Діоклетіапъ, этотъ угнетатель, рабы котораго убивали нашихъ женъ и дтей, мучили нашихъ братьевъ и отцовъ, — Діоклетіапъ послалъ противъ насъ Максимина, достойное орудіе его низкихъ замысловъ. Римская армія приближается и скоро мы должны будемъ вступить съ нею въ безнадежную борьбу.
‘Максиминъ собралъ свои легіоны и, указывая имъ на нашу страну, какъ на легкую добычу, приказалъ выступать въ походъ. Эти рабы, радуясь, что имъ можно будетъ мучить и терзать насъ и на тихъ свободныхъ братьевъ, восторженными криками изъявили свое согласіе.
‘Одинъ только 22-й легіопъ не захотлъ исполнить приказаніе главнаго начальника. Маврицій, начальникъ этого легіона, собравъ своихъ солдатъ, спросилъ ихъ: желаютъ ли они, христіане, т. е. люди, считающіе себя свободными, идти противъ багодовъ, такихъ же христіанъ, какъ они, людей свободныхъ, ненавидящихъ рабство и притсненія и готовыхъ погибнуть вс до одного, но не сдаться врагу, который намревается обратить ихъ въ рабство?— Римская знать сильно нуждается въ человческомъ товар и посылаетъ свои легіоны добывать его. Солдаты, не колеблясь, отвчали, что они отказываются идти противъ своихъ братьевъ.
‘Когда объявили Максимину объ этомъ событіи, онъ пришелъ въ ярость и веллъ казнить десятаго. Имя каждаго солдата было написано на особомъ листочк пергамента и вс они брошены въ урну, десятый солдатъ, когда прочитывали его имя, выходилъ изъ строя, и центуріонъ рубилъ ему голову мечемъ.
‘Долго продолжалась эта бойня, 22-й легіонъ былъ одинъ изъ самыхъ многочисленныхъ въ арміи.
‘Исполнивъ приговоръ, центуріонъ снова прочелъ приказаніе Максимина выступить въ походъ. Но Маврицій гордо произнесъ: ’22-й легіонъ не пойдетъ противъ багодовъ’.
‘Въ отвтъ ему раздались восторженные крики его подчиненныхъ солдатъ.
‘Максиминъ опять приказалъ казнить десятаго. За исполненіемъ приговора послдовалъ снова отказъ исполнить приказаніе главнокомандующаго. Новая казнь десятаго и новый отказъ сражаться противъ багодовъ.
‘Разъяренный Максиминъ веллъ истребить весь 22-й легіонъ. Убійцы начали свое дло, и когда солнце сло, земля покрылась трупами великодушныхъ людей, которые не пожелали быть палачами братій, выше всего цнящихъ свою свободу.
‘Побдители, гордые отвратительнымъ дломъ, спокойно услись сть и пить вино.
‘Въ это время подошелъ къ нимъ бднякъ, иностранецъ. Солдаты позвали его къ себ и предложили ему кусокъ говядины Онъ положилъ его къ себ въ ротъ, но замтивъ груду труповъ, спросилъ: что это за люди? Когда ему сообщили, за что погибли эти несчастные, онъ выплюнулъ говядину въ лицо убійцъ.
‘Его убили.
‘Вы вс слышали мой разсказъ, скажите же теперь: желаете ли вы покориться римлянамъ?’
И старики, и дти, и взрослые бросились въ объятія одинъ.другого и изъ всхъ грудей раздался общій крикъ:
— Месть рабамъ и убійцамъ! Месть!
Когда же голоса утихли, Эліанъ вскричалъ:
— Месть! таковъ вашъ отвтъ. Да будетъ такъ: месть нашимъ угнетателямъ и палачамъ! Месть!
— Да, месть! повторилъ одинъ старикъ, выступая впередъ.— Я имлъ маленькую лачугу, которая, жалкая и ободранная, стояла въ небольшомъ разстояніи отъ роскошной виллы римскаго сенатора, сенатору не понравилось такое сосдство, и онъ снесъ мою избу. Положеніе нашихъ земледльцевъ не лучше положенія рабочаго скота. Отъ насъ требуютъ непосильной работы и, когда мы устаемъ, насъ бьютъ кнутомъ. Оскорбленіямъ, которыя мы терпимъ, нтъ границъ.
— Месть! сказалъ молодой человкъ.— Паши угнетатели отняли у меня все наслдство, оставленное мн отцомъ, я испыталъ ужасную нищету, я умиралъ съ голода, я ходилъ почти вагой и терплъ сильныя мученія отъ холода.
— У меня отняли жену.— У меня изнасиловали дочь.— Мою жену, черезъ нсколько часовъ посл рожденія ею ребенка, заставили идти работать, и несчастная женщина умерла.— Насъ угнетаютъ и большіе и маленькіе, господа и лакеи, чиновники и сторожа, насъ грабятъ въ городахъ и деревняхъ, на поляхъ и въ лсахъ.— Насъ бьютъ, насъ терзаютъ, держатъ въ тюрьмахъ, и потомъ мы подвергаемся всмъ ужасамъ нищеты, голода и холода.— Мы не находимъ защиты даже и въ духовенств. Не имя возможности доле терпть ужасное обхожденіе со мною, я постучался въ монастырь, желая тамъ найти спасеніе, и что же?— мн отвчали: или прочь! ты рабъ и долженъ оставаться рабомъ!…
Эти и подобныя жалобы раздавались со всхъ сторонъ, какъ вдругъ послышался крикъ прискакавшаго сторожевого:
— Римляне! Идутъ римляне!
— Хотите вы сражаться? спросили предводители.— Борьба наша будетъ слишкомъ неровна. Вы знаете, что принять сраженіе, для насъ равносильно поголовному истребленію.
— Къ оружію! отвтили багоды.— Мы хотимъ сражаться.
На другой день багоды дали сраженіе римлянамъ и легли вс до одного. На томъ мст, гд наканун возвышалась крпостца, теперь лежали груды каменьевъ, а подл нихъ и но нолю были разбросаны тла храбрецовъ. Римскіе солдаты бродили по полю и грабили убитыхъ.
Для бдняковъ, пережившихъ вс ужасы нищеты, смерть была единственнымъ убжищемъ отъ еще большихъ ужасовъ римскаго рабства. Нужны ли тутъ комментаріи!