Прогулка по Апеннинам в окрестностях Рима в 1830 году
Прогулка по Апеннинам в окрестностях Рима в 1830 году
Прогулка по Апеннинам в окрестностях Рима в 1830 году, Шевырев Степан Петрович, Год: 1830
Время на прочтение: 24 минут(ы)
С. П. Шевырев
9-го апреля. Четверг. Из Римской заставы Porta Maggiore, которая впускает в Рим воду Клавдиеву и новый Анио, мы, древней дорогой Лабиканской, отправились в Палестрину. По этой дороге, думают, была вилла Регула, где он, окруженный воздухом нездоровым, обрабатывал свое неблагодарное поле. Мы проехали мимо знаменитого озера Реджилло, где происходила битва между латинскими народами и римлянами, здесь диктатор Авл Постумий одолел навсегда Тарквиниев и покорил Риму его латинских соседей, озеро похоже на болото, и ландшафт в книге Нибби ‘Путешествие по окрестностям Рима’ существует более в одном его воображении. Лабико, древняя колония Албанская, ныне называется Колонною. Она славна была издревле своим виноградом, которого Каракалла ежедневно съедал по 20 фунтов с прибавкою ста персиков Кампанских и десяти дынь Остийских. Близ этого места в Сан-Чезаро (San-Cesareo) была вилла Юлия Цезаря, где он сделал свое духовное завещание. Винограду и теперь много: он уступами стелется с покатого поля. Прекрасные деревья, укутанные плющом, предлагают прохладу страннику. Этот виноград живо припоминает сравнение Вергилия со строями войска и, по совету его, растет на месте, весьма доступном солнцу. Странно, что Вергилий, говорящий о супружестве винограда с деревьями, не говорит о гирляндах его, стало быть, их тогда не было. Неужели это красивое сажание Вакхова плода принадлежит неизящным временам средним?
Оттуда мы поехали в Загароло (Zagarolo): въезд — прекрасная аллея. Это древний Педум (Pedum), дворец принадлежит фамилии Руспильози.
Палестрина, древняя Пренеста (Preneste), славная прорицательным храмом Фортуны, вытягивается вверх по крутой горе, потом прерывается голыми скалами и, наконец, на самой вершине — является цитаделью. Это также колония Албанская, выведенная при Латине Сильвии. Она долго сражалась с римлянами. Во время войн Силлы и Мария она приняла сторону последнего, но строго была наказана первым. Он почти всех ее жителей велел умертвить, исключая своего хозяина, но этот не хотел отстать от соотчичей. Воздух ее прекрасный. Ее любил Август, здесь Гораций перечитывал вновь Гомера, здесь Тиверий вылечился от болезни, М. Аврелий потерял своего семилетнего сына Вера, но всего важнее — здесь был древний и всеми уважаемый храм Фортуны, о происхождении которого Цицерон рассказывает чудеса. Силла превратил весь город в этот храм, так что он занимал всю гору. Нижние стены служили ему основанием: они и теперь видны, и два рыбника (piscinae) или пруда по обоим бокам. Храм-город состоял собственно из трех этажей, верхний был полукруглый портик, форма его сохранилась в форме фасада дворца, на месте сей части храма, построенного и принадлежащего Барберини. Остатки колонн, капителей, оснований еще ясно в нем видны. В этом же дворце мы видели на стене написанную модель древнего храма, сделанную при Урбане VIII Барберини. Сомневаюсь в ее верности. Художник русский, Тон, воссоздал это чудо древнего мира, этот храм-город в своем воображении. Во втором этаже мы видели также остатки колонн и древний жертвенник (не главный, а второстепенный): место превращено в погреб.
Кстати о дворце: он удивительно заброшен. Мозаик древний, изображающий разлитие Нила, и старинные картины все в пыли. Почти нет окон. Большие камины. Терраса, где изображен храм, очень хороша. Отсюда вид великолепный. Когда существовал храм — что это было за чудо! Он обращен был к морю, которое вдали синеет как туча, на краю огромной долины, объятой с двух сторон двумя горами! Как бы посмотрел на него! Недаром храмы Фортуны всегда обращались к морю: Гораций называет ее владычицею вод (Dominam aequoris).
Палестрина в средние века принадлежала фамилии Колонне и служила яблоком раздора между ними и Папами. Папы, как известно, так же как и прочие монархи Европы, воевали с феодализмом и проклятиями церковными громили упорных вассалов. Вот почему все эти маленькие городки, или местечки, или деревеньки, торчат на вершинах гор Апеннинских. Они очень живописны, особенно Субиако, который восходит по горе и, можно сказать, сереет издали. Часто на горной выси видишь оставленный замок. Удивительно, каким образом во время осад они могли доставать себе воду, потому что во многих местах надобно за нею идти с милю, а иногда и три.
Вот почему названия всех этих деревень большею частию Monte (гора), Rocca (скала), Caste! (замок), For (башня) и проч.
Многие имена перековерканы из древних. По крутой горе, где видны следы некогда текшей лавы, мы взошли в цитадель: за нами следовала скучная, привязчивая толпа мальчишек и девчонок, которые встречали нас повелительными криками: date mi qualche cosa (дайте мне что-нибудь), а с горы провожали каменьями. Вообще Палестрина, кажется, бедна. С цитадели открылся вид незабвенный: с одной стороны огромное поле римское, на котором виден был только неизбежный Св. Петр, как полукруг на небосклоне, две горы и меж ними огромная долина, идущая от древнего храма-города прямо к морю. С другой стороны изрытые Апеннины, ужасно бесплодные, пепельного цвета, к вершинам коих прилеплены города из тех же камней, нескладно смазанные руками человеческими. Апеннины везде кончаются Абруццами, по черным вершинам которых белеют снежные полосы. Иногда гору венчает белое облако. В сторону Рима видны Коллация, Габии и озеро Реджилло, напротив, Монте-Порцио, Колонна, Рокка-Приоре, направо, Монте-Фортино, Валмонтоне, Палиано, Дженаццано, Каве, Ананьи. Сзади Рокка ди Каве, Капраника, Поли (древняя Воля) и Тиволи. Капраника очень бедна, и Рокка ди Каве также: вода от них на три мили внизу. Итак, мы начали путешествие широким взглядом на все окружающее. Горы к Неаполю напоминали мне горы Кастелламаре. В церкви цитадели картина хорошая Пиетро ди Кортона: Спаситель, дающий ключи Св. Петру-Апостолу и поручающий ему овец своих. Нас угощал в Палестрине аптекарь Грамиччиа, человек весьма ученый по многим частям, приятный в разговоре, знающий подробности русской географии. Он между прочим рассказывал, что укушение змеи-виперы, только троекратное, смертельно, что змеи в Фонтенебло вреднее здешних, что к нему однажды мужик приносил випер для бульона, живых у груди, за поясом. Вечером мы отправились в Каве, прекрасное местечко в долине, укрытой горами. Оно славится торговлей, ибо через него идет дорога в Неаполь. Видно довольство и радушное гостеприимство, приютившееся в Апеннинах. Здесь оно начинается. Мы ужинали у г. Мастриколы, богатого помещика, и провели у него ночь. Он угощал нас со всею ласкою доброго русского помещика, просто не зная чем угостить: свежий, розовый и седой старик, похожий на веселого силена. Каве славится каштанами, которые отправляются в Рим. Долина Каве с зелеными горами по обоим бокам прекрасна. Новый мост и недостаток нищих показывают, что промышленность здесь жива. Замок принадлежал Колоннам.
30-го апреля. Пятница. Подеста Каве нас рекомендовал подесте Олевано. У моста, к которому мы приехали прекрасной галереей густых дубов, нас ожидали кони и мулы и несколько поселян с заряженными ружьями, а в заключение и сам подеста. Мы отправились в Олевано, отпустив свой экипаж. Дорога плодоносная, обильная хлебом, виноградниками, вишнями и другими фруктовыми деревьями. Плодовитость почвы доказывается тем, что здесь не так как в Риме виноград кустами, а целыми деревьями, искривленными, то обнимает другие деревья, то растет самостоятельно, или лучше сказать, потягивается, потому что очень похож на искривленного потяготой человека. Какое сходство до сих пор с обрабатыванием винограда, описанным в Вергилиевых ‘Георгиках’! Поэт предписывает сажать виноград или часто, или рядами, как строи войска.
Кстати сказать, что со мной в дороге были Вергилий, Овидий (‘Fasti’) и Ливии. Первого читал я преимущественно, из Овидия мало, а из Ливия прочел на месте битву при озере Реджилло, места изменились, но гора, занятая римлянами, и теперь еще велика. Думаю, что все горы садятся в землю и понижаются, как здания, потому что ведь тяготят же они к земле.
У поселян италианских обычай — вместо наших плетней ограждать поля кустами, они пересаживают их с гор и из лесов и с некоторых собирают плоды. Эти кустарники, сажаемые во рвах и растущие от корня, а иногда и от простых ветвей (так плодовита почва), разрастаются очень высоко и весьма разнообразны. Тут разного рода шиповники: spina novella, ventosa и пр., с какими-то белыми цветами наподобие вишни, запаха медового, кусты шелковичника, на которых бывают ягоды черные (mori), дикие розаны белого, красного, розового и телесного цвета, chevre-feuille (cuculio), сливняк, грушняк (pruncaccie, peraccie), между ними иногда кусты душистого дрока (genista), который вообще любит места каменистые и горы, иногда же разрастается целыми куртинами и приятно золотится издали. Да, лучшие шелковичные деревья в Загароло и в Олевано, где есть шелковая фабрика. Мужики ужасно коверкают имена и вместо querce говорят cerque, вместо alloro не помню как-то странно: коверкают уже исковерканное с латинского. К кустарникам надобно отнести sambuco — бузину, cruniali с каким-то кислым плодом, scopillo с белым цветом и мирт. Бузины много, когда подъезжаешь к Олевано, также на озере Неми, а миртов около Субиако. Лист дуба италианского гораздо мельче нашего. Уже вишня поспела в Олевано. Там все спеет месяцем ранее, чем в Субиако. Страна прекрасная! Большая часть земли Олевано принадлежит князю Боргезе. Так как подеста по имени Сартори сам провожал нас, то жители приготовили прием великолепный: встречали выстрелами из ружей, сделали арки из миртов и нарядных платьев, останавливали меня и просили за труды. Из всех домов высыпали поселяне всякого возраста и стояли по дороге. Одна мать подвела к окну двух мальчиков, прекрасных, как амуры. Мы триумфальной дорогой сквозь безотвязную толпу пробрались к дому синьоры Балди, стоящему на прекрасном месте. Сюда приходят пейзажисты. Некоторые из них, именно немцы, оставили на стене собрание своих портретов, весьма недурное. Они же написали картину, изображающую деревянные доски: сходство удивительное с деревом! Signora Baldi ходит как мещанка в народной одежде. Мы смотрели на вид, недалеко от горы. Видны горы Серпентана, Чивителла, Паллиана, Апаньи, Санневито, Веллетри, особенно хороши сизые скалы и к ним как будто прилепленные козы, и при них пастух, весьма живописный. Но когда из Олевано едешь к Субиано и подымешься на горы, то открывается вид еще прекраснее, оживленный всею роскошью италианской растительности. Тут деревья разнообразные, вдали сливающиеся в один цвет, кроме олив, приметно кладущих свои седые тени между яркою зеленью, кроме золотистых куртин дрока и ковров шитого из разных лоскутьев тюля. Но вот как будто каким-то чудом вид изменяется. С другой стороны открываются снова бесплодные, лысые горы, изредка, как остатки волос на голове старика, редеют деревья, по камням насеян хлеб, расчесанный промежуточными рядами, как голова у жидковолосой девы. Страшное бесплодие гор! Сколько пустой и праздной почвы! Какие-то развалины природы! Какие-то тощие исполинские скелеты, накиданные когда-то! И какая противоположность с другою стороною, цветущею и разнообразною!
Но с гор ведет вас еще прекрасная галерея каштановых деревьев, густая, непроницаемая, это лучшие каштаны из всех мною виденных около Рима: лист зеленый, густой, а когда цветут, то более цветов, чем листьев, и цвет белый, душистый, длинный.
От Олевано до Субиако 4 часа езды. Дорога ужасно крута: то поднимаешься вверх, то опускаешься вниз. В середине местечко Роиоти: что за ужас, что за бедность, какие мазанки без окон! Спускаясь к Субиако, видишь впереди Понцу (Ponza) и Афиле.
Мне говорил проводник, что в Афиле славное вино, а Понца бедна, потому что в ней родится только хлеб, а нет плодовитых деревьев, как у них в Олевано. Крестьянин рассказывал мне, что у них мальчика женят не прежде 18 или 19-ти лет, а девушка прежде 16-ти не выходит замуж, несмотря на то, что на юге скорее зреют люди и долее остаются на одной точке зрелости.
Когда подъезжаешь к Субиако, вид хорош. Это гора-город, которой вершина замок, но вокруг него ужасно бесплодные горы. В нем много олив, но не как в Тиволи.
Дорогой я сорвал белый цветок, называемый viola di montagne, много розовых скороспелок, цветущих под кустами (viola di primavera), похожих на крылатых мушек: вот, кажется, сорвется со стебля, расправит лепестки, как крылышки, и полетит. Проводник мне сказывал много простонародных имен растений, напр., sarge (верба, ивняк), древняя salicta, из которой делают корзинки, schioppi тополи, растущие по берегу Анио. Этого апеннинского жителя я в первый раз увидел в Субиако. Он здесь много шумит, как и во всех Апеннинах, наполненных его шумом. В Субиако на нем бумажная фабрика, железный завод, мельницы для хлеба, для gran-turco, толчеи для масла, которое в Субиако хорошо, но уступает тиво-лийскому. Субиако был древний Sublaqueum, где находилась вилла Нерона, но об этом завтра. Мы по горе всходили в город и остановились в гостинице, довольно неопрятной, лучшей не было.
1-го мая. Суббота. Берегом Анио мы отправились в Сан-Бенедетто или San-Speco по крутой горе. На дороге видели остатки бань нероновых и дворца, по обеим сторонам реки, и развалины моста, их соединявшего. Нерон весьма любил эту виллу. Сюда удалился Св. Бенедикт, весьма молод, по окончании учения и жил там, где теперь монастырь. По дороге к нему есть еще другой монастырь, святой Схоластики, сестры Бенедикта, он ею основан, прежде был женским, а после превращен в мужеской, когда который-то из Пап запретил женским монастырям быть вне городов. Неподалеку виден еще монастырь Капуцинский с рощею, где умерла св. Схоластика. В Santa-Scholastica, говорят, много интересных манускриптов, но мы, к сожалению, о том узнали после. В Сан-Бенедетто входишь галереей вечнозеленых, неувядающих дубов. Она подле открытой и жаркой дороги. Монастырь встроен в скалу. Храмы его весьма старинные, живопись напоминает нашу греческую. Показывает пещеру, где жил св. Бенедикт, за алтарем видна его статуя, художник ее Бернини: святой представлен молящимся на коленях. Тут же место, где он спал, и корзинка, сделанная из мрамора, в память той, из которой он вкушал дикие плоды. Он убежал сюда из монастыря Сан-Козиматто, где мы еще будем. Возле той пещеры рядом другая, где он беседовал с братиею и преподавал учение Христово. Здесь посетил его св. Сильвестр Папа, и видна его сидящая статуя. Св. Сильвестру посвятил он этот монастырь, из 12-ти все им же основанных. Тут же я заметил на стене повешенное изломанное ружье, и одна женщина рассказала нам, что ее племянник, охотник с ружьем, приходил помолиться святому, что курок сорвался, ружье разорвало, куски выломали стену, а у него был ушиблен только палец: он приписал это чуду святого и повесил в пещере остатки ружья. В Италии весьма часто видишь у образа Мадонны множество кинжалов, пистолетов и разных смертоносных орудий: это жертвы, приносимые народом Пресвятой Деве. Иной, убежденный проповедью монаха, отказывается от смертоубийства, которое было замыслил, и посвящает орудие пагубы Богу.
Мы вышли на террасу, где растут прекрасные, но сверх того и святые розы. Св. Бенедикта хотел искусить дьявол и предстал ему в виде женщины, он, чтобы избежать искушения, нагой бросился на колючий шиповник, который после Франциском превращен был в розаны. Одна картина изображает, как св. Франциск прививает розы, а другая — как св. Бенедикт бросается на терны. Монах оделил всех нас розами. Предание грациозное!
Мы смотрели с террасы, близкой к монастырю, на вид Субиако: горы страшно бесплодные и природа сухая. На возвратном пути, укрывшись под деревья, мы завтракали. Здесь нашли скинутую чешую змеи, змеи всякий год меняют свою сорочку. В Италии часто идешь или едешь кустами и слышишь вдруг запах мускуса: это означает близость змеи. Они нередко прячутся в этих кустарниках. Иногда жалят поселян, собирающих ягоды. Вечером мы были в церкви в Субиако, где ничего не встретили примечательного, кроме проповеди, которую говорил аббат и в которой рассказывал, как он во сне сходил в чистилище и видел там страдания каких-то пяти душ. Потом мы заходили в дом к г-ну Мастриколе, который дал нам славного проводника в Треви и рекомендательное письмо в Арсоли. Этот проводник по имени Луиджи, охотник, знающий все ущелья гор Апеннинских, водил карабинеров Папы на разбойников, и при нем совершилось убиение одного из главных, Минорчи. Он вместе с г-м Мастриколой рассказал много занимательных подробностей на их счет. Вот они. Пять было главных разбойников: Анджело Фама, который был башмачником, Гаспароне, Де-Чезарис, Минорчи и Барбоне. Всякий, совершивший какое-нибудь убийство, шел в разбойники, избегая закона. Бушевали они в горах и по всем большим дорогам Италии. На лето уходили в горы, а на зиму к морю от холода. Пищу им носили крестьяне. Через пастухов и поселян, которых они не трогали, имели они сношение с родственниками похищенных. Одежда их мужская: остроконечная шапка, перевязанная множеством пестрых лент, платок около шеи с кольцами, корсет или куртка бархатная голубая с пуговицами и галунами, жилет красный, штиблеты и сапоги (род ботфортов) с пуговицами, трое и более часов, кинжалы, пистолеты. У некоторых были жены. Их одежда: корсеты (corpetti) с золотом, расстегнутые с боков, с пуговицами, лентами и галунами, много кораллов на шее, покрывало закинутое, белое, с разными лентами, булавка в волосах, юбка короткая, синяя, с золотыми каймами. Разбойники брали женщин, стариков, детей, требовали по 1000, по 1500 пиастров, которые доставлялись им чрез крестьян и пастухов, жили в горах и лесах, домов у них не было. Они взяли сына Бальди в Олевано и не хотели брать серебра, а все давай им золота, как говорил проводник, отец выкупил сына за 1500 пиастров. Пеши, один богатый помещик, не хотел давать им денег, они за это убили 500 баранов из его стада и пастуху отрубили голову так, что тело нашли в одном месте, а голову в другом. У одного немецкого капитана отняли 33000 скуди и большой золотой крест. Семинаристов в Террачине похитили и убили двух почти младенцев, потому что не в силах были идти. Камалдулские монахи были также ими похищены. Взяли одного священника, где-то убили, но за это, говорят, атаманы наказали убийц. К обедне они никогда не ходили. Притон разбойников был около Арчинацци (Arcinazzi), это большая долина на горах, недалеко от местечка Треви и источника Анио того же имени, лежащая высоко и окруженная лесом. Жили они во всяком изобилии. В гостиницах всегда платили втрое. Атаман не брал ничего лишнего против своих подчиненных, но были на нем лишние против других украшения. Без приказа его ни на шаг не смели. Но между шайками было взаимное недоверие. Вот главная их характеристика. Самые злейшие были Гаспароне и Минорчи, красавец и молод. Минорчи убил младенцев, о которых говорено прежде. За ним Де-Чезарис. Все трое — кровожадные. Первые двое разбойничали более в горах, по дороге Неаполитанской, около Субиако, откуда нельзя было выйти безопасно, последний — около Канино. Он-то хотел похитить Луциана Бонапарта и, принявши за него его живописца, взял его. Живописец был выкуплен и рассказывал сам нередко в обществах свою историю. Анджело Фама не был кровожаден, не любил убивать народ. Он был женат, и жена его была чудо, красавица. Разбойничал около Витербо. Барбоне, так названный по огромной бороде, ибо у прочих бороды не было, а большие бакенбарды, был добрее других, разбойничал один, никогда не убивал людей, а только отнимал у них деньги и даже часто раздавал их бедным, за это он, когда сдался, прощен был Папою и только сослан в крепость Сан-Леоне. Он бушевал около Веллетри, где была его жена, и всегда один. Он не любил прочих разбойников и не хотел пристать к ним, несмотря на их просьбы. Начальник карабинеров был Бентиволио. Истребление разбойников продолжалось пять лет: началось при Гонзальви, а кончилось при Льве XII. Завелись же они после французов. Выдан был указ: если кто понесет разбойникам есть, тот будет расстрелян, — и исполнялся строго. Первый был взят Де-Чезарис, когда товарищи его были уже изловлены, он блуждал один и пришел однажды в дом к девушке, которую любил страстно. Мать не знала что делать и выбежала просить помощи, случайно встретились карабинеры, которые вошли в дом и взяли злодея. Второго истребили Фаму. Он пировал в местечке Пассо ди Риэти (Passo di Rieti), в доме одного купца, с товарищами и женою, танцевали, пели, ели ветчину, сыр (preciutc, formaggio), как говорил Луиджи. Когда заметили они приближение войска, то заперли все двери. Началась перепалка, осада длилась сутки, и осажденные истощили все заряды. Надобно было сдаваться. Анджело Фама зажег дом. Карабинеры подставили лестницы и говорили: ‘Кто хочет — сдавайся’. Все сдались, кроме Фамы, и первая — женщина. Фама между тем бросал все сокровища в огонь, чтобы ничто не досталось врагу, рвал с жены украшения, обрезал ее прекрасные волосы, чтобы обезобразить ее, бросил все в огонь же и сам сгорел с домом.
За ним погиб Минорчи в горах. Луиджи был свидетелем его смерти и из суммы, данной за нее карабинерам, получил 35 пиастров. Коровник (с позволения сказать, как выразился Луиджи), носивший к ним есть в продолжение трех лет, уведомил карабинеров, что Минорчи близко в горах и просит есть. Минорчи, заметив солдат, прислонился к дубу и стал стрелять, защищался долго, но истощил наконец весь свой патронташ, ему самому пуля попала в ногу, он упал в овраг, где отрезали ему голову. Это было в январе месяце.
Сдался Барбоне. Наконец Гаспароне остался в горах с семью товарищами. Он заменил в своей шайке Витторио, который сделавшись болен, оставлен был товарищами и умер неизвестно где. Гаспароне сдался после всех, побежденный голодом, и содержится в крепости Св. Ангела, где находится и жена Фамы. Домы всей их родни были разрушены, и вся родня сослана на острова.
2-го мая. Воскресенье. Утром, очень рано, отправились мы к источнику Анио, Треви. Ехали на мулах все низом гор у самого потока. Только вершины их освещались еще невидным солнцем, но мало-помалу тени спускались книзу. Анио наполняет шумом своим все Апеннины. Эйзенак в Тироле его быстрее, но и он хорош. Горы большею частию бесплодны, каменисты. Но по берегам Анио много растительности и деревьев прекрасных: тут я заметил лучшие грецкие орешины (посе).
Мост, где поток делится на две части, называется Куминаки (Cuminachi). Наконец мы доехали до Треви, сошли с горы на лужайку, по которой катилась новорожденная вода, и после немногих трудностей, перешагнувши воду, достигли пещеры, или колыбели Анио. Вода очень глубока в ней, до половины человеку, и прозрачна как воздух: чистота удивительная! Как душа младенческая! Проводник сказал нам: кто бы с жару напился этой воды, тот бы умер. Так холодна она. Пещера очень живописна, и вода уходит в глубину ее. Итак, мы были у нимфы Кирены, где Аристей, по словам Вергилия в его ‘Георгиках’, видел истоки Анио (unde Aniena fluenta). Вдали заметна деревенька Треви, также на горе, а на небосклоне снежные горы, где еще другой высший источник Анио по имени Ферентина. На возвратном пути мы поднялись на горы, и открылся вид прекрасный, напоминавший Тироль. Как дивно облака рисуются на долине и на горах бесплодных! Это мне напоминало, как они рисовались на голом остове Везувия, особенно издали. Мы выехали на долину и подъехали к гостинице (остерии) Арчинацци, близ которой находится разбойничья гора, о чем говорено прежде. Трактирщик был немного пьян и потчевал нас хорошим вином. Он рассказывал, что ему часто доставалось от разбойников и солдат и посажен он был в тюрьму за то, что кормил их, а они ему платили всегда втрое. Оттуда мы ехали долго долиною на большом возвышении и стали спускаться около Понзы и Афиле: нам сказали, что прежде жители Понзы шалили, выходили в масках и грабили проезжающих, но теперь они уняты. Тут открылись виды прекрасные. Наконец мы возвратились в Субиако. Дорогою Луиджи показывал нам многие места, на которых совершились убийства во время преследования разбойников. Он же выразился о горном ветре: ‘Ветер родится здесь и здесь же умирает’ (il vento qui nasce e qui muore).
3-го мая. Понедельник. Утром мы пошли к каскателле (водопаду) Субиако. Много трав и цветов на берегу. Место водопада прекрасное, но водопад есть только эпизод. Герой же пейзажа — гора и в нее вставленный монастырь Сан-Бенедетто. Здесь часто трудятся артисты.
Мы выехали из Субиако в Арсоли. По дороге находится Acqua Claudia. Какая прекрасная долина открылась! Какие виноградники! А за нею самая долина Арсоли еще лучше, неподражаема. Приближаясь к местечку, которое лежит на горе, но не так высоко как прочие, мы ехали галереей дубов, каких я еще не видал в Италии. Это дубы-патриархи, Мафусаилы. Иные всем объемом ветвей своих наклонились над долиной, и между ними и в ветвях их чудные пейзажи на долину, усеянную разного рода деревьями, кой-где оливами. Вот эпитеты к сим последним: седые, серые, бестенные, сквозные, прозрачные: удивляюсь, как Вергилий им давал только два эпитета — tarda и pinguis. В Арсоли они прекрасно разнообразят оттенки ландшафта. В Тиволи их уже слишком много. Мы остановились в доме г. Марчелли. Нигде не были мы так радушно приняты. Что за вид на долину и на горы из их дома! Направо видна гора Св. Илии (Monte Elio), из коей выходит Acqua Marcia. Арсоли прохлаждено водою, не так как другие замки. Налево видны на горе развалины забытого замка. Арсоли не древняя Карсеоли (Carseoli), которой место мы увидим завтра. Воздух прекрасный, здоровый. Нигде так хорошо я не спал, как здесь. Вот тут-то бы ложилось мне. Замок принадлежит фамилии князей Массимо. Аббат, дядя хозяина, старик 70-ти с лишком лет, но здоровый, свежий, говорун и ходок, показал нам сад и замок. Прекрасные кипарисы: какие прямые и еще свежие! Италианские сосны также хороши, одну, в симметрии стоявшую с другой, разбила молния, и близнецы разлучились. Прекрасная аллея зеленых дубов! В замке показали нам комнаты Филиппа Нери, народного святого, который воскресил одного из фамилии Массимо. Так рассказал нам аббат это чудо: Филипп был при умирающем больном и собирался идти служить обедню, окончив исповедь и причастив отходящего, его просили повременить, но он не хотел, уверяя, что он не умрет, но больной умер, пошли за святым, он пришел и воскресил умершего, который, сказавши ему, что позабыл исповедать ему какой-то грех, покаялся и опять пожелал умереть, чтобы пойти в рай к своей матери и тетке.
В этих комнатах хорошо бы и всякому пожить.
Фамилия Массимо отличается своею скупостью и соблюдает правила времен феодальных в отношении к жителям Арсоли. Очень смешны эти нравы! Она не приглашает к обеду никого, кроме чиновников.
В церкви есть картина Доменикино.
В семействе Марчелли случилась ужасная история при разбойниках. Брат аббата, отец нынешнего хозяина, был взят ими, племянника, хотевшего его защищать, они убили. Жена видела, как тащили его по горе. Она собрала тотчас все деньги, сколько у нее было, и отправила, но они не удовольствовались. Она послала все свои украшения, сняв с шеи последние кораллы, но уже было поздно: несчастный был убит. Они однако взяли украшения, кроме кораллов, которые возвратили со словами: ‘Нам некого выдавать замуж’.
Иные подозревают в этом плутни аптекаря, у которого в семье в то же самое время похитили родственника и который, взявшись уладить дело, воспользовался будто бы чужими деньгами в пользу своего похищенного, ибо он возвратился. Этот аптекарь взвел клевету на молодого Марчелли, подкупив какую-то женщину насказать на него ужасы, но Марчелли оправдался и при нас возвратился к жене.
Из замка виды чудные.
4-го мая. Вторник. Мы поехали в Ауриколу (Auricola) на границу Неаполитанского королевства. Путь шел сначала дубами, а потом открытою горою: тут, говорят, поблизости есть бездна от потухшего вулкана. Нас принял в этом местечке г. Феррари и задал нам завтрак. Просто не знал чем угостить и даже выдумывал кушанья. Тут все были национальные блюда friture, славная ricotta, овечий сыр и проч. Он рассказал нам много анекдотов о помещице замка Арсоли и между прочим, как отняла у него древнюю кольчугу и обещала в замену прислать хороший подарок. И что же прислала? Ножик в два паоли, который он нам и показал. После, когда он явился к ней в Риме, она встретила его словами: поп ho il bene di conoscerla (не имею удовольствия знать вас).
— Come, — возразил г. Феррари, отступив на несколько шагов, — cosi presto ella s’e dimenticata di Ferrari d’Auricola? (Как, так скоро забыли вы Феррари Аурикольского?). Ему отвечали мы: ‘Sarebbe meglio di dire: di Ferrari della maglia (лучше бы было, если бы он сказал Феррари кольчужного). Досадно было ему, что не этот ответ пришел ему тогда в голову, но он хотел, чтобы непременно мы удовольствовались и его ответом, и принимался рассказывать его три раза. На границе Неаполя тотчас же встретишь лаззарони. Но этот предобрый, хотя и смешон. Соседи его об нем рассказывали, что во время французов он где-то в ров упал.
Вид из Ауриколы — огромная долина, окруженная горами и называемая I’Osteria del Cavaliere: тут видно место древней Carseoli. Направо, за горами, находится озеро Фучино (lago Fucino), также в огромной долине. Мы были за час езды от него, но чтобы переехать границу, нужны паспорты в королевство Неаполитанское.
Правительство продолжает теперь Неронову работу — знаменитый эмиссарий, который отводит воду из озера, потопляющего окружные селения. Тацит описывает этот безуспешный труд, который все-таки ныне будет полезен. Работники только что отрыли древний подземный канал, заваленный какими-то варварами. Какие в древности были гигантские предприятия! Сколько гор прорыто!
Вид прекрасный! Вот границы Неаполя и Рима (regno и stato). Нам показали издали неприступную крепость, где дверь в скале и где давно уже разбойники защищались против правительства. Мы возвратились другим путем и выехали на новую дорогу, которая через Тиволи прокладывается в Неаполь. В кустах была змея, проводник ударил по ней, и она зашипела. Он сказал мне: ‘la vipera fischia come una Christiana’ (змея свистит, как христианка). Поселяне в Италии вместо человека употребляют слово христианин (christiano). Мать бранила дочь: ‘che bratta Christiana!’
Вечером говорили мы об охоте. В долине ходят за кабанами.
Я прочел все оды Горация, воспевающие Сабину, перед тем как отправиться в его Сабинское поместье.
5-го мая. Среда. Мы поехали в монастырь св. Козьмы — San-Cosimatto. В церкви есть весьма старинное распятие И. Христа из дерева, возле него фигура святого, говорившая, как сказывают, с Карлом Великим. Есть картины, изображаюшие войны Карла с сарацинами. Недалеко от сего места можно видеть крепость сарацинскую. В монастыре живут францисканцы. Показали нам одну пещеру, где хранятся кости святых христиан, другую, где св. Бенедикту монахи поднесли яд: он благословил его, и сосуд разбился, после этого события святой удалился в Субиако. Монахи эти были василиканцы.
Потом повели нас (женщины туда не входят) в другие пещеры в скале, где жили святые. Много любопытного. Замечательны алтари, воздвигнутые на тех же самых камнях, на которых совершали жертву древние христиане. Пещеры удивительно тесны. Тут же мы проходили водопроводом Нерона, ужасно темным. Вид из пещер прекрасный. Анио шумит подле. Под этот шум жили и молились святые. Они недаром избирали места живописные. Не эгоизму монахов, а великой мысли древних отшельников должно приписать то, что все древние обители находятся на самых живописных местах. Нынешние монахи Италии предпочли бы город.
Отсюда на ослах мы отправились в Сабинскую виллу Горация. Ехали кустами шиповника разноцветного и красивого: это лучший из всех, мною виденных на пути. И бабочки тоже по этой дороге порхали самые блестящие: голубые, белые с черным и других цветов.
Было жарко.
Долина Ustica, или как поселяне зовут, Rustica, ведет в горы: по ней бежит речка Licenza, или древняя Digentia. Направо виднеется местечко Канталупо (Cantalupo), где хороший лен, налево Рокка-Джиоване (Rocca Giovane), где был храм Вакуны, богини Сабинской… Места бесплодные… иногда деревья… много воды. Подальше, вдали на горе, Личенца (Licenza). Бывшая вилла Горация засажена ныне виноградником. Близ нее каштановая роща. Нам показали остатки мозаика в винограднике, думают, что он принадлежал к дому Горация. Влево гора Лукретиле (Mons Lucretius), высокая, или, по-нынешнему, гора Январская (monte gennaro), так названная по холоду, который вечно на ней царствует, против нее в той же стороне гора поменее, а в средине их еще поменее. Тут-то в углублении находился Бландузский ключ, воспетый Горацием (fons Blandusiae). Мы не ходили туда, потому что надобно было пройти три мили пешком да и очень было жарко. Но мы видели воды того ручья, которые бьют фонтаном. Это речка Digentia. Мы завтракали напротив Monte Lucretile, у самой виллы, в каштановой роще, я пил вино в память Горация. Да, есть еще остатки стен, может быть, принадлежавших его вилле.
Из Сан-Козиматто мы проехали через Виковаро (Vicus varius Горация) берегом Анио, дорогой весьма живописной и усеянной развалинами, мимо Monte Catilo в Тиволи. Оно прекрасно представляется издали с своими готическими башнями. Мы остановились в Albergo della Sibilla. Поднялась страшная буря с градом, которого напало на четверть и испортило виноград, и хлеб, и оливы.
На возвратном пути из виллы Горация и туда у меня с проводником были любопытные разговоры, вот подробности. Крестьяне змей не боятся, кроме випер, но и випера не кусает, когда ее не затрагивают. Saettoni (род весьма больших змей) кладутся за пазуху. Дорогой проводник показал мне убитую змею, по крайней мере в два аршина, и неопасную. Когда укусит випера, спать не надобно. Бьют шиповником по укушенному месту, которое не худо и вырезать (что делается у собак всегда), и завязывают выше платком, крепко-накрепко, чтобы здоровая кровь не смешалась с зараженною. Одну женщину, укушенную в Арсоли, водили и носили по улице всю ночь с барабаном. После трех дней она встала. Употребляют против укушения алкалическую соль. В четыре года в Арсоли укушено было трое. Сквозь шерсть не кусают. Крестьян большею частию жалят в руки во время работы, когда они, не осмотревшись, садятся на землю и тронут змею.
Покровитель против змей св. Доменико del Cuculo. К нему укушенные ходят на поклонение, и, говорят, кто с истинной верой лишь только вступит в его пределы, тотчас исцеляется, а в противном случае тотчас умирает. В праздник сего святого поселяне в процессии носят живых змей, которые им не делают вреда, а потом отпускают их, убивать же их грешно. Крестьянин прибавил мне несколько анекдотов против святого, между прочим об одном своем родственнике, который понапрасну водил к нему укушенного змеею мула, ибо он умер через сорок дней. Монах объяснил это тем, что мул был приведен неоседланный. Св. Бернард — покровитель виноградников. Когда метут его церковь, крестьяне собирают сор и бросают на поле. Св. Антоний — покровитель лошадей и ослов. Виноград сажают дикий и прививают к нему хороший. Деревья могут длиться 200 лет, в начале же, не прежде трех, приносят плод. Олива так очень поздно: жди ее лет пятнадцать.
6 мая. Четверг. Возле самой гостиницы приятно видеть храм Весты, круглый, живописный. Внутренность (cella) и колонны, хотя не все, прекрасно сохранились. Мы поехали в виллу Адрианову, выехав из Тиволи, открываешь великолепный вид на Рим и едешь потом рощей олив. Вот кипарисы — обелиски обозначили виллу Адриана, принадлежащую герцогу Браски. Прежде всего встречаются остатки театра: следы формы хорошо сохранились. Мимо гипподрома и нимфея прямо к Афинскому Пекилю: большая стена, перед нею поле. Налево зала для бесед и видны ниши для книг. Потом купальня (natatorio), довольно полные развалины. Далее две библиотеки. Какие-то почти подземные коридоры ведут к долине Темпейской, прекрасной, цветущей, зеленой и в кустах своих скрывающей источник, изображавший Пеней.
Отсюда к развалинам дворца, которые направо от Пекиля, преживописны и огромны. Вот храмы, вот цирк для бега, вот термы, потом Египетский Каноп: довольно большая долина, с обеих сторон своды, в углу святилище Канопа. Есть остатки живописи. Далее казармы для преторианцев.
Оттуда полем в ворота Пекиля.
Огромная змея извивалась по полю мимо нас. Вилла ими богата. Кипарисы лучшие здесь. Обелиск взят непременно от кипариса, как свод греческого храма от южной сосны.
Леса — типы архитектуры.
Потом в виллу Эстов. Какое великолепие! Что за кипарисы! Огромные, полусокрушенные от древности! По летам это старейшие! Вдоль всего дворца фонтаны, играющие разным образом. Выше был фонтан с флейтами, но испорчен. Налево построены довольно безвкусно модели разных зданий Рима и видна статуя города с трофеями, напротив прекрасный фонтан с аллегорическими изваяниями. Дворец заброшен. Фрески Цуккари потрескались, арабески отпадают. Воды так много, что даже комнаты охлаждены фонтанами. Теперь вилла принадлежит герцогу Моденскому. С верхней террасы вид на весь амфитеатр виллы, спускающейся уступами, на Тиволи, на горы, возвышающиеся за ним, на все римское поле, на Рим, и на купол Св. Петра.
Отсюда в виллу Мецената. На месте древней роскоши железные заводы, где живут черные циклопы и слышен неумолкаемый шум. Из чистых комнат, принадлежащих какому-то аптекарю, я любовался долго видом водоската, оливковыми деревьями противоположной стороны и обширным полем. Отсюда справа виден портик Геркулеса, где Август совершал суд. Геркулес был патроном Тиволи или древнего Тибура. В вилле Мецената сохранилась часть крытой Тибуртинской дороги, проходившей через нее, уцелели также следы больших комнат и особенно терраса, откуда вид прекрасен. Их прежде было две, по обеим сторонам, с них-то Меценат смотрел на покатый холм, покрытый на сажень от земли лугом виноградным так же точно, как и теперь, на римское поле, на дым, на богатства и на шум блаженного Рима (beatae fumum et opes strepitumque Romae). Где была середина дома его, там теперь растет виноградник.
Здесь мы завтракали.
Потом отправились к другим водопадам. Переехали мимо Tempio del Mondo, попросту Ninfeo в пещере, мимо древнего моста, показывающего, что Анио переменил течение, на другой берег, все оливами. Доехали до виллы Квинтилия Вара, которой остатки видны близ церкви Santa Maria Квинтилиоло, где нашли образ Мадонны. Отсюда видны и вторые кастателлы. Вид очаровательный, и панорама ландшафтов обнимает кругом весь этот овраг. Едешь мимо церкви Св. Антония, где, говорят, был дом Горация, но Нибби думает, что он был не здесь, а в долине, потом следует вилла Катулла на горе, где церковь S. Angelo in Piavola, но Нибби полагает, что она была в долине, ибо Катулл исцелился в ней от кашля, а на горе должно быть очень холодно.
В начале оврага вид на Тиволи, храм Весты, Анио, водопады, долину, поле римское и Рим. Здесь все оригиналы Гаспара Пуссеня и Клавдия Лорреня. После обеда мы видели снизу храм Весты и возле него храм Друзиллы, сестры Калигулы, по мнению Нибби. Напротив остатки виллы Вописка Манлия. Дорожкой, обвитой миртами и лаврами, мы сошли к пещере Нептуна. Из-под скал в черном вертепе выбивает жемчугом вода, а с другой стороны она падает высоко со скалы по огромным каменьям… Брызги и водяная пыль летят далеко, трава и кусты кругом вечно влажны. Рев страшный. Вороны летают над этим шумным зрелищем и прицепляются к скалам своими когтями. Скалы поросли зеленым мхом от воды, неподалеку гротта Сирен, уже испортившаяся, куда не ходят по причине опасности. У пещеры Нептуна видно почерневшее от огня место, где зажигают факелы и солому и смотрят при огне на это зрелище*.
* Все это место уже изменилось в 1839 году, потому что воды Анио отведены были Папою Григорием XVI в другую сторону и образовали чудный водопад.
1-го мая. Пятница. Утром на ослах берегом Анио по полям, украшенным остатками старинных водопроводов, мы отправились в Castel Madama. Когда я вслушивался в звук колокола, невольно сказались два стиха
Томно колокол соседний
Поселян сзывал к обедне.
Здесь, переменив четвероногие экипажи, мы поехали в Поли. Подо мной был лошак несносноупрямый, старый и ленивый. Дорога не живописна, бесплодна до Сан-Грегорио. Тут, позавтракавши в долине, мы добрались потом до Поли. Это древняя Вола, или Vola (Воля). Здесь и далее в горах обитали эквы, народ, живший охотой, войною и грабежом, как изображает его Вергилий. Его нравы еще отзываются в разбойниках гор.
Болане же, или воляне, отличались патриархальностию своих нравов и открытым характером, который не терпел утонченной светскости образованного Рима. Такое понятие дает о Волане Гораций в одной из сатир своих. Брат банкира Торлония, герцог Поли (Duca di Poli), владеет древнею Волею. Местечко в долине тянется ровно, а не вверх по горе, как прочие. Принадлежало прежде фамилии Конти, из которой произошли многие папы и между прочим, славный Иннокентий III. Портреты их висят по стенам древнего замка, который весьма любопытен. Здесь также встречаете портреты Батория, Фердинанда Австрийского, многих из фамилии Конти. Шитые картины, изображающие суд Париса, примечательны костюмом: богини в фижмах, Юпитер в камзоле XVI столетия и Меркурий тоже. Камины и вся мебель носят на себе признаки старины. Изображения разных праздников имеют историческую занимательность. Одна гравированная картина представляет торжество, данное во время Людовика XIV посланником Французским на площади Навонской в Риме (Piazza Navonna) по случаю рождения Дофина. Вилла запущена. Замечателен дом Папы Иннокентия XIII, а неподалеку от него дом его кардиналов. Положения Поли сравнить нельзя с другими местами, в нем нет ничего особенного.
8-го мая. Суббота. Утром рано по высоким горам мы поехали в Монторелли (Montorelli) мимо стад и их клетей, где они зимуют. Много фиалок, голубых и белых астр мелькало в кустарниках по дороге. Достигли Гваданьолы. Вид великолепный с обеих сторон: с одной — все римское поле, а вдали Рим и Средиземное море, с другой же — изрытое каменное море Апеннин, но не бесплодных, а украшенных растительностию то зеленою, то желтою, то синеющей сквозь туман. Внизу, у подошвы горы, долина, как шитая канва из разных лоскутьев: то просто земляных, то зеленеющих, то усаженных оливами, дубами, каштанами, на небосклоне же черные верхи голых Абруц со снежными по ним полосами, из-за гор восходят облака, в сторону, вдали, просто очарование: как будто море снегов и над ними скалистые острова, точно множество Капри над Неаполитанским заливом… Это облака и пары около горных вершин. Вид божественный! Всматриваясь в эту дальнюю растительность сквозь воздух и синий утренний туман, я вспомнил пейзажи Кателя. Какая истина! Мы сошли к скале Монто-релли. Тут церковь и образ Мадонны весьма древний. На этой скале совершилось чудо с святым Эвстахием, подобное тому, какое рассказывают о святом Губерте. Он был в язычестве охотник, однажды гнался за оленем, и вдруг на этой самой скале предстал ему олень с крестом между ветвистыми рогами. Он пал перед святым знамением и окрестился. В часовне, построенной на том же самом месте, одна картина изображает это происшествие, а другая — как св. Эвстахий был со своею семьею брошен в жертву диким зверям. Мы отслушали обедню в церкви, где находится сердце Папы Иннокентия III, старинный канделябр и старинные образа. Один святой представлен обвитый змеем, которого он душит. Змей мешал ему дойти до этого места, равно как и многим другим поклонникам. Он задушил его, но через три дня сам умер, зараженный ядовитым его дыханием.
Здесь был прежде монастырь и остались келий. Крест над часовней Мадонны в церкви, весь золотой, сохраняется в горах беззащитных. В трещине скалы есть еще алтарь, где по преданию найден был образ.
Скала сизого цвета и острыми уступами спускается в долину. Вид отсюда на Апеннины яснее, а особливо на долину, которая кажется отсюда как покрывало, сшитое из разных материй. Видно множество местечек, из которых помню одно Ceciliano.
По крутым горам сходили мы к святой Марии Новой (Santa Maria Nuova)… долго… долго… и все в обход, потому что прямо было бы слишком круто, и потом опять местами большею частию бесплодными, где желтеет один душистый дрок, любящий скалы, мы вышли на прежнюю дорогу и кустами огромного шиповника и другими берегом Анио возвратились в Тиволи, где меня ожидали письма от родных и друзей. Мигом с Апеннин перелетел я на родину и в сладких мыслях провел вечер, приятно отдыхая сердцем от любопытного странствия.
9-го мая. Воскресенье. Было время дождливое. Мы поехали прямо в Рим. По дороге встречаются гробницы фамилии Тоссиев, Плауциев, похожие на памятник Цецилии Метеллы, и так же в свое время служившие крепостями, мост Лукана Плауция через Анио или Тевероне, много других памятников, плавучие острова, превратившиеся в болота, где, говорят, было некогда прорицалище Фавна (по описанию Вергилия), и серные ключи, обдающие вас своим гнилым запахом. Перед въездом в Рим мы зашли в базилику св. Лаврентия, современную Константину святому. В ней живопись древняя, мозаиковые украшения также, на гробнице — барельеф древний, изображающий супружество: жених и невеста положили руку на голову мальчика, держащего в руке факел, мать возлагает руки на плеча новобрачных и благословляет их, за нею стоят родственники, одна женщина с рогом изобилия и с башнями на голове, как Церера. В руках у всех какие-то свитки или кости.
Эта базилика после Константина была перестроена, но трибуна ее самая древняя, видно, что какой-то древний храм послужил к ее строению: и колонны до половины врыты в землю, архитрав составлен из многих обломков. Приятно было мне узнать, что в этом храме почивают мощи архидиакона Стефана! Я отдал земной поклон нетленным останкам перво-мученика, хранящимся под алтарем церкви. Потом пошли мы в катакомбы, часть их, очень небольшая, весьма хорошо устроена, Рим основан на них, но в прочие входить опасно. И здесь так сыро, что вода крупными каплями выступает на каменном потолке. За решетками видны кости и черепа святых, погибших за веру. Нам показали дверь, которая ведет в катакомбы св. Себастиана. В три часа возвратились мы в Рим.
Впервые опубликовано: На новый год. Альманах в подарок читателям ‘Москвитянина’. М., 1850. С. 84 — 131.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/shevyrev/shevyrev_progulka_po_apenn.html