Профессия Кэшеля Байрона, Шоу Бернард, Год: 1886 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 255 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Б. Шоу.

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ.

Томъ VIII.

Изданіе B. М. Саблина.

ПРОФЕССІЯ КЭШЕЛЯ БАЙРОНА.

Переводъ М. И. Розенфельдъ.

Москва.— 1911.

ВСТУПЛЕНІЕ.

I.

Пэнли-Коммонъ, Монкрифъ-хаузъ. Частное учебное заведеніе перваго разряда для сыновей джентльменовъ и т. д.

Изъ заднихъ оконъ Монкрифъ-хауза Пэнли-Коммонъ представляется взору въ вид обширнаго пастбища, которое тянется вплоть до западнаго горизонта, поросшее на всемъ пространств травой, ситникомъ и дрокомъ.

Въ одинъ дождливый весенній день по небу блуждали разрозненныя облака, тни отъ которыхъ темными пятнами ложились на пастбище, а на мстахъ, освщенныхъ солнцемъ, яркоблестли зеленая трава и желтый дрокъ. Холмы, лежащіе къ сверу были затуманены дождемъ, слды котораго высыхали на шиферной крыш школы,, прямоугольнаго благо зданія, бывшаго раньше усадьбой одного помщика. Передъ домомъ разстилалась чистенькая лужайка съ нсколькими подстриженными остролистами. Сзади же къ школ примыкало съ четверть акра земли, обнесенной стной и служившей мальчикамъ мстомъ для игръ. Въ опредленные часы всякій прохожій могъ слышать за этой стной громкіе голоса и топотъ ногъ. Если прохожій самъ еще не вышелъ изъ дтскаго возраста, случалось, что онъ взбирался на верхушку стны, откуда видлъ по ту сторону ея небольшую, всю вытоптанную лужайку, нсколько саженей которой были зонты асфальтомъ, но до того продырявленнымъ, что онъ не могъ уже исполнять своего назначенія въ качеств площадки для игры въ крикетъ. Кром того виднлись: сарай, водокачка, дверь, испещренная безчисленными надписями, задній фасадъ дома, находящійся въ гораздо худшемъ вид, чмъ передній — и около пятидесяти мальчиковъ, одтыхъ въ коротенькія куртки съ широкими отложными воротниками.

Завидвъ юнаго незнакомца на стн, вся ватага съ дикимъ крикомъ бросалась къ нему, осыпала бранью и вызовами на бой, а въ конц-концовъ прогоняла его градомъ камней, хлбныхъ корокъ, комковъ земли и тому подобныхъ, попадавшихся подъ руку, метательныхъ снарядовъ.

Въ упомянутый дождливый день передъ дверью дома стояла карета. Кучеръ въ бломъ резиновомъ плащ стряхивалъ съ себя слды недавняго дождя. А въ гостиной докторъ Монкрифъ бесдовалъ съ величественной дамой лтъ тридцати пяти, изящно одтой, съ пріятными манерами я красивой во всхъ отношеніяхъ — если бы не цвтъ лица, которому недоставало свжести.

— Къ сожалнію я долженъ сказать, что онъ не сдлалъ никакихъ успховъ,— сообщилъ докторъ Монкрифъ.

— Мн очень прискорбно слышать это, — сказана дама, нахмуривъ брови..

— Ваше огорченіе вполн понятно, — отвтилъ докторъ.— Я, самъ серьезно посовтовалъ бы вамъ попробовать помстить его въ какую-нибудь другую.— Докторъ остановился. Прелестная улыбка освтила лицо постительницы, она подняла руку съ очаровательнымъ жестомъ протеста.

— О нтъ, господинъ докторъ!— сказала она.— Вы тутъ совсмъ ни при чемъ. Но я вдвойн сердита на Кэшеля, такъ какъ я уврена, что это исключительно его вина, если онъ не длаетъ успховъ у васъ. О томъ, чтобы взять его отсюда, не можетъ быть и рчи. Взявъ его изъ-подъ вашего попеченія, я ни минутки не знала бы покоя. Я сегодня же, прежде чмъ уйти, серьезно поговорю съ нимъ о его поведеніи. А вы — не правда ли — вы попробуете съ нимъ еще разъ?

— Разумется. Съ большимъ удовольствіемъ,— сказалъ докторъ, самъ конфузясь отъ неумлой попытки быть очень любезнымъ.— Онъ можетъ оставаться здсь сколько вамъ угодно. Но, — тутъ докторъ опять принялъ очень серьезный видъ, — вы должны какъ можно строже внушить ему необходимость усиленной работы въ эти годы, которые являются, такъ сказать, поворотнымъ пунктомъ его ученической карьеры. Ему скоро 17 лтъ, но у него такъ мало охоты къ ученію, что я сомнваюсь, сможетъ ли онъ выдержать экзамены, необходимые для поступленія въ университетъ. Вдь вы, вроятно, хотите, чтобы онъ кончилъ университетъ, прежде чмъ выбрать себ профессію?

— Разумется, — нершительно отвтила дама, повидимому скоре соглашаясь съ замчаніемъ доктора, чмъ выражая собственное мнніе.— А какую профессію вы посовтуете ему? Вы лучше понимаете эти вещи, чмъ я.

— Гм!— смущенно сказалъ докторъ Монкрифъ.— Безъ сомннія надо принять въ расчетъ его собственные вкусы…

— Нисколько, — съ живостью прервала его дама.— Разв онъ, бдняжка., знаетъ жизнь? Собственные вкусы обязательно приведутъ его къ чему-нибудь нелпому. Онъ по всей вроятности захочетъ поступить на сцену, какъ я..

— Вотъ какъ! Вы значить не будете поддерживать въ немъ склонность такого рода.

— Безусловно нтъ. Надюсь, что онъ не носится съ подобными мыслями.

— Насколько я знаю — нтъ. Онъ выказываетъ такъ мало желанія выдвинуться на какомъ бы то ни было поприщ, что, по-моему, лучше всего, если родители выберутъ за него его будущую профессію. Впрочемъ, я не знаю, есть ли у его родныхъ какія-нибудь связи, которыми онъ можетъ воспользоваться. Въ этомъ часто заключается главная суть вопроса, особенно въ случаяхъ, подобныхъ данному, когда въ мальчик не проявляется никакихъ спеціальныхъ дарованій.

— У бдняжки нтъ никого, кром меня, — съ задумчивой улыбкой сказала дама. Но увидвъ изумленное выраженіе въ лиц доктора, быстро прибавила: — Вс его родственники умерли.

— Боже!

— Впрочемъ, я не сомнваюсь, что могу достать для него покровителей, — продолжала она.— Но мн кажется^, что въ наши дни трудно добиться чего-нибудь безъ диплома. Онъ долженъ серьезно заниматься. А если онъ лнится, надо его наказывать.

Докторъ казался смущеннымъ.

— Дло въ томъ, — сказалъ онъ,— что съ вашимъ сыномъ нельзя больше обращаться, какъ съ маленькимъ. По своимъ взглядамъ и привычкамъ онъ, впрочемъ, еще совсмъ ребенокъ, но физически онъ очень быстро развивается въ юношу. Это напоминаетъ мн другой вопросъ, о которомъ я васъ также попрошу серьезно, поговорить съ нимъ. Долженъ вамъ сказать, что среди товарищей онъ пользуется славой атлета. Я не противникъ физическихъ упражненій, поскольку они не переходятъ извстныхъ границъ,— они вдь входятъ въ систему нашего воспитанія, какъ вполн законная часть его… Но къ сожалнію я долженъ сообщить, что Кэшель не избжалъ тхъ грубыхъ наклонностей, которыя часто являются результатомъ необычайнаго развитія физическихъ силъ и ловкости. Такъ, напримръ, мн говорили, что онъ по всмъ правиламъ искусства, дрался въ кулачкахъ съ однимъ, парнемъ изъ деревни, прямо на улиц Тэнли — къ сожалнію я узналъ, объ этомъ только позже. Вскор затмъ онъ провинился еще серьезне. Онъ отпросился съ товарищемъ на прогулку въ монастырь, а посл я узналъ, что они вмсто того отправились смотрть на противузаконное состязаніе боксеровъ, которое происходило поблизости отсюда. Не говоря.ужъ объ обман, который, онъ себ позволилъ, я считаю очень опасной самую наклонность вкусовъ, которую они обнаружили. Я счелъ себя обязаннымъ наказать ихъ, задавъ лишніе уроки и запретивъ выходить со двора въ теченіе шести недль. Но я не держусь того взгляда, будто вопросъ исчерпывается наказаніемъ виновнаго. Когда, дло идетъ о смягченіи природной грубости, я придаю огромное значеніе вліянію матери.

— Не думаю, чтобы мои слова производили на него хоть малйшее впечатлніе,— отвтила дама съ такимъ видомъ, какъ будто соболзнуетъ доктору въ дл, касающемся главнымъ образомъ его самого.— Но я, разумется, поговорю съ нимъ объ этомъ. Любовь къ дракамъ очень скверная привычка. Его родственники съ отцовской стороны вчно дрались и во всю жизнь не сдлали ничего путнаго..

— Будьте такъ любезны, поговорите съ нимъ. Вопросъ, значить, распадается на три части: необходимость большаго — гораздо большаго прилежанія, нсколько словъ по поводу его грубыхъ наклонностей, и, наконецъ, узнать, что онъ думаетъ о своемъ будущемъ.

— Совершенно врно, — подтвердила дама.— Я ужъ постараюсь прочесть ему хорошую нотацію.

Докторъ съ сомнніемъ взглянулъ на нее, думая, вроятно, что она сама скоре нуждается въ нотаціи объ исполненіи материнскихъ обязанностей. Но онъ не осмлился сказать ей этого: онъ сомнвался въ польз подобной попытки, будучи убжденъ, что актрисы отъ природы лишены естественныхъ чувствъ. Онъ боялся также, что разговоръ о сын началъ ей надодать, и хотя онъ былъ докторомъ богословія, ему, какъ всякому мужчин, ни за что не хотлось показаться нелюбезнымъ въ глазахъ хорошенькой женщины. Поэтому онъ позвонилъ и приказалъ слуг прислалъ Кэшеля Байрона. Тотчасъ же они услышали, какъ внизу раскрылась дверь и до нихъ донесся отдаленный гулъ голосовъ. Докторъ заерзалъ на стул и старался придумать, что бы сказать, но не найдя ничего, онъ продолжалъ хранить молчаніе, между тмъ какъ смутный гулъ внизу разросся до громкаго крика: ‘Байронъ! Кэшъ!’ Наконецъ пронзительнымъ роемъ прозвучало слово: ‘Ма-а-ма-а!’, которымъ очевидно объясняли, зачмъ Байрона требуютъ въ гостиную. Докторъ покраснлъ. Мистрисъ Байронъ улыбнулась. Затмъ дверь внизу, закрылась, шумъ прекратился. На лстниц послышались шаги.

— Войдите, — ободряющимъ голосомъ крикнулъ докторъ.

Молодой Кэшель Байронъ красня вошелъ въ комнату, угловато направился къ матери и поцловалъ критическое выраженіе, появившееся на ея лиц въ то время, какъ она, поднявъ голову, разсматривала его. Такъ какъ ему было всего 17 лтъ, онъ еще не научился находить удовольствіе въ поцлуяхъ и по своей неопытности только напугалъ мать, столкнувшись съ ней зубами. Сознавая свой промахъ, онъ выпрямился и старался спрятать ужасно грязныя руки въ узкія складки куртки. Это былъ рослый широкоплечій юноша съ крпкимъ затылкомъ и короткими темно-каштановыми волосами, которые вились у самаго своего основанія. У него были голубые, глаза и дтски-добродущноо выраженіе лица, которое все же не доказывало еще кроткаго нрава.

— Какъ поживаешь, Кэшель?— покровительственнымъ тономъ королевы спросила мистрисъ Байронъ посл довольно продолжительнаго осмотра.

— Спасибо, очень хорошо, — отвтилъ онъ, ухмыльнувшись и избгая ея взгляда.

— Садись, Байронъ, — сказалъ докторъ.

Байронъ вдругъ, забылъ, какъ это люди садятся, и нершительно переводилъ взглядъ съ одного стула на другой.

Докторъ торопливо извинился и вышелъ изъ комнаты къ великому облегченію своего ученика.— Ты очень выросъ, Кэшель. Боюсь, что ты сталъ очень неуклюжимъ.— Кэшелъ покраснлъ и насупился.

— Не знаю, что мн длать съ тобой,— продолжала мистрисъ Байронъ.— Докторъ Монкрифъ говорилъ мн, что ты очень лнивъ я грубъ.

— Вовсе нтъ, — угрюмо отвтилъ Кэшелъ.— Это только потому…

— Пожалуйста, не возражай мн такимъ тономъ,— рзко прервала его мистрисъ Байронъ.— Я уврена, что докторъ правъ во всемъ, что онъ говорилъ.

— Онъ всегда говорить такъ, — жалобнымъ голосомъ сказалъ Кэшель.— Я не могу учить латынь и греческій и не вижу отъ нихъ никакой пользы. Я занимаюсь не меньше другихъ, за исключеніемъ разв двухъ-трехъ настоящихъ зубрилъ. А относительно грубости, это все потому, что я разъ пошелъ гулять съ Гулли Молесуорсъ, мы увидли на лугу толпу народа, подошли посмотрть, что случилось — оказалось, два человка дерутся. Мы же не виноваты, что они пришли драться туда.

— Ну да, разумется, я не сомнваюсь, что у тебя найдется сотня оправданій. Но я не позволяю никакихъ дракъ, и ты долженъ работать гораздо больше. Думаешь ли ты о томъ, сколько мн приходится работать, чтобы, каждый годъ платить за тебя доктору Монкрифу сто двадцать фунтовъ стерлинговъ!

— Я работаю, сколько могу. Старый Монкрифъ воображаетъ себ, будто человку только и дла, что съ утра до вечера писать латинскіе стихи. Тэссэмъ, котораго докторъ считаетъ чуть не геніемъ, всегда переводить съ подстрочникомъ. Будь у меня подстрочникъ, и я бы переводилъ не хуже его — даже получше.

— Ты ужасно лнивъ, Кэшель, я уврена въ этомъ. Просто обидно, каждый годъ ни за что, ни про что выбрасывалъ за окно столько денегъ. А кром того, теб скоро надо подумать о выбор профессіи.

— Я поступлю въ армію, — отвтилъ Кэшель.— Это единственное занятіе, достойное джентльмена.

Мистрисъ Байронъ съ минуту смотрла на него, какъ будто изумляясь его дерзости. Но она, сдержалась и сказала только:

— Боюсь, что теб придется выбрать родъ занятій, требующій меньше расходовъ. Кром того и для поступленія въ армію надо выдержать соовтствующій экзаменъ, а какъ же ты выдержишь его, не занимаясь?

— За этимъ дло не станетъ, когда придетъ время.

— Милый мой мальчикъ! Ты сталъ говорить ужасно плохо. А какъ я дома старалась надъ твоимъ произношеніемъ!

— Я говорю, какъ вс, — упрямо отвтилъ онъ. Не понимаю, зачмъ это надо такъ старательно произносить всякую букву. Мн и такъ пришлось выслушать достаточно насмшекъ за мое произношеніе. Мальчики здсь вдь все знаютъ о теб.

— Знаютъ обо мн?— переспросила мистрисъ Байронъ, съ удивленіемъ смотря на него.

— Ну да, о томъ, что ты на сцен, — отвтилъ Кэшель.— Ты вотъ жалуешься, что я грубъ, а мн бы здсь жизни не было, не отбей я у нкоторыхъ мальчишекъ охоту глумиться надо мной.

Мистрисъ Байронъ недоврчиво улыбнулась про себя и на минуту задумалась. Затмъ поднялась и, кинувъ взглядъ за окно, сказала:

— Мн надо хать, Кэшель, прежде чмъ опять пойдетъ дождь. Пожалуйста, постарайся приналечь на ученье и немного отшлифовать свои манеры. Вдь теб же скоро придется хать въ Кембриджъ.

— Въ Кембриджъ!— радостно воскликнулъ Кэшель.— Когда, мама?.. Когда?.

— Не знаю. Во всякомъ случа не теперь, а когда докторъ Монкрифъ скажетъ, что ты. достаточно подготовленъ.

— Этого еще долго ждать,— сказалъ Кэшель, очень огорченный ея отвтомъ.— Разв онъ такъ скоро откажется отъ 120 ф. ст. ежегодно. Толстаго Инглиса онъ держалъ здсь, пока тому не пошелъ двадцать первый годъ. Слушай, мама: можно мн похать въ Кембриджъ въ конц этого полугодія? Я чувствую, что тамъ буду заниматься лучше, чмъ здсь.

— Глупости, — ршительно отвтила мистрисъ Байронъ.— Я не разсчитываю взять тебя отсюда раньше, какъ черезъ полтора года, да и то только въ томъ случа, если ты будешь хорошо учиться. Я теперь не ворчи, Кэшель, я этого терпть не могу. Я жалю, что вообще упомянула о Кэмбридж.

— Въ такомъ случа, я бы лучше хотлъ перейти въ другую школу, уныло сказалъ Кэшель.— Старый Монкрифъ такъ ужасно притсняетъ меня.

— Ты хочешь уйти отсюда, потому что здсь тебя заставляютъ заниматься. А я по этой самой причин хочу, чтобы ты остался.

Кэшель ничего не отвтилъ, только лицо его зловще омрачилось.

— Мн еще надо поговорить съ докторомъ, прежде чмъ уйти, — прибавила она садясь.— Ты можешь идти играть. До свиданія, Кэшель.— И она снова подставила ему лицо для поцлуя.

— До свиданія, — сухо отвтилъ Кэшель, поворачиваясь къ двери и длая видъ, будто не замтилъ ея движенія.

— Кэшель!— съ выразительнымъ изумленіемъ воскликнула она.— Ты дуешься на меня!

— Вовсе нтъ, — сердито отвтилъ онъ.— Я же ничего не говорю. Я полагаю, что мои манеры не достаточно хороши. Мн очень жаль, но я тутъ ничего не могу подлать.

— Прекрасно,— твердо отвтила мистрисъ Байронъ.— Можешь идти. Я очень недовольна тобой.

Кэшель вышелъ изъ комнаты, хлопнувъ дверью. На нижней площадк лстницы его установилъ другой мальчикъ, годомъ моложе его, и съ нетерпніемъ шопотомъ спросилъ:

— Сколько она дала?

— Ни гроша, — съ злой усмшкой отвтилъ Кэшель.

— Однако!— съ глубокимъ разочарованіемъ воскликнулъ тотъ.— Какая она скупая.

— Такая скупая, что хуже нельзя, — сказалъ Кэшель.— А все эта старая обезьяна виновата. Онъ навралъ ей на меня съ три короба, а она ничуть не лучше его. Знаешь, Гулли, я ненавижу свою малъ.

— Ну вотъ еще!— шокированнымъ тономъ сказалъ Гулли.— Это ты, брать, черезъ край хватилъ. Но она, разумется, должна была дать теб что-нибудь.

— Не знаю, какъ ты, Гулли, но я собираюсь удрать. Если она полагаетъ, что я еще два года буду торчать здсь, она очень ошибается.

— Удрать, собственно говоря, опасная штука, — сказалъ Гулли, засмявшись прерывистымъ смхомъ.— Но если ты правда хочешь бжать, — серьезно прибавилъ онъ, — клянусь Богомъ, и я съ тобой! Уильсонъ какъ разъ задалъ мн тысячу строчекъ. Пусть меня повсятъ, если я ихъ приготовлю ему.

— Гулли, — сказалъ Кэшель, такъ нахмурившись, что его лицо приняло почти отталкивающее выраженіе.— Хотлъ бы я разочекъ посмотрть, какъ одинъ изъ тхъ молодчиковъ, которыхъ мы видли на лугу, сталъ отдлывать нашего доктора, — знаешь, какъ слдуетъ въ кругу!

У Гулли даже слюнки потекли.

— Да!— задыхаясь, сказалъ онъ.— Особенно тотъ, кого они называли Фибберомъ. Одного раза, было бы достаточно для нашего стараго чучела. Но идемъ лучше на дворъ: если меня увидятъ здсь, мн достанется.

II.

Въ ту ночь сквозь тучи, облегавшія небо, пробивалось ровно столько свта, что Пэнли-Коммонъ смутно темнлъ, какъ черная масса земли, сравнительно съ которой и кусокъ чернаго дерева показался бы свтлымъ. Ни одно человческое существо не шевелилось на цлую милю вокругъ Монкрифъ-Хауза, трубы котораго призрачно блли со стороны, обращенной къ лун, и бросали длинныя тни на серебристо-срый шиферъ. Въ четверть перваго, когда бой часовъ съ отдаленной церковной башни нарушилъ тишину ночи, изъ тни, отбрасываемой одной изъ трубъ, вынырнула голова. Она принадлежала мальчику, тнь котораго, извиваясь, выползала изъ слухового окна. Высвободивъ плечи, мальчикъ повернулся лицомъ кверху, ухватился руками за крышу, вытащилъ себя всего и осторожно началъ спускаться къ парапету. За нимъ сейчасъ же послдовалъ и второй.

Входная дверь дома находилась съ лвой стороны передняго фасада и надъ ней возвышалась широкая арка, верхняя часть которой была плоская смогла служить балкономъ. Сбоку же отъ дома, между лужайкой — площадкой для игръ, лежалъ фруктовый садъ, окруженный стной, одна изъ сторонъ которой, такой же высоты, какъ и арка, соединяла. передній фасадъ дома съ оградой двора. Карабкаясь вдоль парапета, мальчики добрались до мста надъ аркой, остановились, и каждый съ помощью удочки спустилъ на балконъ пару башмаковъ. Когда башмаки благополучно прибыли на мсто назначенія, владльцы икъ бросили удочки и пробрались назадъ, въ домъ черезъ другое слуховое окно. Минуту спустя, они опять появились, но уже на балкон, куда пролзли: черезъ окно. Тамъ они обулись и продолжали свое странствованіе по стн сада. Въ то время, какъ они карабкались, задній мальчикъ шепнулъ:

— Кэшель, а Кэшель!

— Замолчи,— тихо отвтилъ тотъ.— Что случилось?

— Мн бы хотлось еще разочекъ провдать грушевое дерево старухи Монкрифъ, больше ничего.

— Дуракъ, вдь теперь еще нтъ грушъ.

— Знаю. Но мы же въ послдній разъ идемъ этимъ путемъ. Забавная штука, а?

— Если ты не замолчишь сію минуту, то это будетъ по послдній разъ, потому что тебя поймаютъ. Ну-съ, вниманіе!

Кэшель какъ разъ добрался до наружной ограды двора и закончилъ свою фразу, спрыгнувъ со стны на землю. Гулли, услышавъ шумъ прыжка, на минуту затаилъ дыханіе, а затмъ шопотомъ спросилъ, все ли благополучно,

— Разумется,— нетерпливо отвтилъ Кэшель.— Спускайся какъ можно тише.

Гулли послушался и такъ постарался, что, во избжаніе сотрясенія почвы, могущаго разбудить доктора Монкрифа, прибылъ на землю не ногами, а въ сидячемъ положеніи, въ какомъ и остался, съ недоумніемъ поглядывая на Кэшеля.

— Господи!— наконецъ, вскричалъ онъ.— Вотъ глупость-то была!

— Да вставай же, — сказалъ Кэшель.— Такого осла, какъ ты, я въ жизни не видалъ. Да поднимись же, говорить теб. Отдышался?

— Еще бы. Держу пари на два пенса, что раньше тебя буду у перекрестка. Знаешь что, Кэшель, давай дернемъ за звонокъ у воротъ. Все равно они насъ не поймаютъ больше.

— Какъ бы не такъ, — иронически отвтилъ Кэшель.— Воображаю, что изъ этого вышло бы… А теперь айда. Разъ, два, три — бжимъ!

Они помчались со всхъ ногъ и черезъ восемь минуть были у перекрестка, Гулли совсмъ запыхался, Кэшель приблизительно тоже.

Согласно уговору, Гулли долженъ быль отсюда держать путь на сверъ, въ Шотландію, гд онъ надялся найти пріютъ у лсника своего дяди. Кэшель же хотлъ итти къ морю, чтобы въ крайнемъ случа, если его положеніе станетъ отчаяннымъ, сдлаться морскимъ разбойникомъ и выдвинуться хоть на этомъ поприщ, прибавивъ черту рыцарской гуманности къ остальнымъ боле суровымъ добродтелямъ, которыми издавна славится это ремесло..

Кэшель подождалъ, пока Гулли оправился отъ бга, а затмъ сказалъ:

— Ну-съ, дружище, намъ пора разстаться.

Но стоя передъ осуществленіемъ своего плана и связанной съ нимъ перспективы одиночества, Гулли перемнилъ намренія.

— Знаешь, что, брать, я пойду съ тобой. Чортъ съ ней и съ Шотландіей — провались она совсмъ!

Но Кэшель, который былъ гораздо энергичне своего товарища, стремился освободиться отъ него не меньше, чмъ тотъ остаться съ нимъ.

— Нтъ, — сказалъ онъ,— мн надо будетъ пріучиться къ тяжелой работ, а ты не годишься для этого. Ты не достаточно силенъ для морской жизни. Моряки ужъ на, что крпки, какъ желзо, а и они съ трудомъ выносятъ ее.

— Ладно, тогда ты иди co мной, — предложилъ Гулли.— Дядинъ лсникъ ничего не скажетъ. Онъ ужасно хорошій парень, и тамъ мы можемъ охотиться безъ конца.

— Все это очень хорошо для тебя, Гулли, но я не знаю твоего дяди я не намренъ кланяться его лснику. Я разумется былъ бы очень радъ, если бы мы могли идти вмст, но этого нельзя: я увренъ, что насъ тогда поймаютъ. Прощай.

— Погоди минутку, — продолжалъ просить Гулли.— Предположимъ даже, что они захотятъ насъ поймать: вдвоемъ намъ же легче справиться съ ними.

— Ерунда!— отвтилъ Кэшель.— Все это дтскія глупости. За нами пошлютъ по крайней мр шесть полицейскихъ, а я, при всемъ желаніи, не смогу справиться больше чмъ съ двумя, если они нападутъ вс за разъ. Тебя же и на одного не хватить. Ступай себ просто впередъ и держись подальше отъ желзнодорожныхъ станцій, тогда дойдешь до Шотландіи цлъ и невредимъ. Смотри: мы уже потеряли цлыхъ пять минутъ. Я совсмъ отдышался и ухожу. Прощай.

Гулли счелъ ниже своего достоинства навязываться дольше.

— Прощай, — сказалъ онъ уныло, подавая ему руку.

— Желаю, брать, успха.

— И теб, — отвтилъ Кэшель, пожимая руку Гулли и чувствуя нкоторый укоръ совсти за то, что покидаетъ его.— Я теб напишу, какъ только будетъ о чемъ писать. Но, ты понимаешь, что можетъ пройти нсколько мсяцевъ, прежде чмъ я устроюсь какъ слдуетъ.

Онъ въ послдній разъ сжалъ руку Гулли, выпустилъ ее и помчался по дорог, ведущей въ деревню Пэнли. Гулли съ минуту смотрлъ ему вслдъ, а затмъ побжалъ по направленію къ Шотландіи.

Деревня Пэнли представляетъ собой просто широкую улицу — продолженіе большой дороги,— на одномъ конц которой находится старомодная гостиница, на другомъ — вокзалъ и желзнодорожный мостъ, а посредин водокачка и водопой. Кэшель постоялъ нкоторое время подъ мостомъ, прежде чмъ ршился выйти на широкую деревенскую улицу, освщенную луной. Не видя, однако, никого, онъ бодро зашагалъ впередъ,— ршивъ за это время, что нельзя же бжать всю дорогу до моря. Но онъ ошибся — кром него въ деревн находился еще одинъ человкъ. Это былъ преподаватель математики въ училищ Монкрифа, мистеръ Уильсонъ, который возвращался изъ театра. Мистеръ Уильсонъ считать театры очень безнравственнымъ учрежденіемъ, которые почтенные люди могутъ посщать только изрдка и тайкомъ. Единственныя пьесы, которыя онъ посщалъ открыто, были пьесы Шекспира, изъ которыхъ онъ больше всего любилъ комедію ‘Двнадцатая ночь или какъ вамъ угодно’, потому что Розалинда въ трико производила на него боле сильное впечатлніе, чмъ лэди Макбеть въ юбкахъ. Въ тотъ вечеръ онъ видлъ въ роли Розалинды знаменитую артистку, пріхавшую на гастроли въ сосдній городъ. Посл представленія онъ вернулся въ Пэнли, поужиналъ съ друзьями, а теперь направился домой въ расположеніи духа, которое длало его очень подходящимъ для поимки убжавшаго школьника. Къ обычному радостному сознанію, что онъ слишкомъ уменъ для своихъ учениковъ — ибо зналъ, математику немного лучше чмъ они — еще прибавилось дйствіе обильнаго ужина и игривыхъ мыслей, вызванныхъ посщеніемъ театра. Онъ замтилъ и узналъ Кэшеля, когда тотъ подходилъ къ мосту. Сразу понявъ положеніе длъ, онъ спрятался за водокачку, подождалъ, пока ничего но подозрвающій бглецъ подошелъ къ нему на разстояніе аршина, выскочилъ изъ засады и схватилъ его за воротъ куртки.

— Эй, молодой человкъ!— сказалъ онъ, — что вы тутъ длаете въ такой, поздній часъ, а?

Кэшель, перепуганный и блдный, молча уставился на учителя, не будучи въ состояніи вымолвить ни слова.

— Идемъ-ка со мной, — строго прибавилъ Уильсопъ.

Кэшель послушно прошелъ шаговъ двадцать. Затмъ остановился и разразился слезами.

— Мн незачмъ итти назадъ, — сказалъ онъ,— я тамъ все равно ни на что не гожусь. Я не могу вернуться.

— Неужели?— съ высокомрнымъ сарказмомъ сказалъ Уильсонъ.— Мы ужъ постараемся, чтобы въ будущемъ ты годился на что-нибудь. И онъ заставилъ бглеца итти дальше.

Кэшель, глубоко униженный собственными слезами и возмущенный выраженіемъ холоднаго торжества, появившимся на лиц Уильсона при вид его слезъ, не прошелъ и нсколькихъ шаговъ, какъ опять запротестовалъ.

— Вамъ незачмъ держать меня, — злобно сказалъ онъ. Я и такъ могу итти. Учитель только крпче схватилъ его пороть и подтолкнулъ плнника, чтобы тотъ шелъ дальше.

— Я не убгу, сэръ,— смиренне сказалъ Кэшель, проливая новые потоки слезъ.— Пожалуйста, выпустите меня,— глухимъ голосомъ прибавилъ онъ, стараясь повернуться къ нему лицомъ. Но Уильсонъ опять перевернулъ его и заставилъ итти впередъ.— Отпустите меня!— рзко крикнулъ Кэшель, и началъ барахтаться, стараясь вырваться на свободу.

— Потише, Байронъ,— отвтилъ учитель, сдерживая его своей широкой, сильной рукой.— Безъ глупостей! Идемъ!

Кэшель неожиданно выскользнулъ изъ куртки, обернулся къ Уильсону и изо всей силы ударилъ его правымъ кулакомъ. Ударъ пришелся около подбородка, и Кэшелю показалось, будто глаза учителя на секунду выскочили изъ орбитъ. Уильсонъ сдлалъ шагъ впередъ, зашатался и упалъ., между тмъ какъ Кэшель попятился отъ него, шевеля пальцами правой руки, чтобы избавиться отъ непріятнаго колющаго чувства въ суставахъ, и страшно испуганный при мысли, что совершилъ убійство. Но Уильсонъ вскор зашевелился и разсялъ эти опасенія. Часть бшенства Кэшеля опять вернулась къ нему, онъ погрозилъ своему распростертому врагу кулакомъ и крикнулъ: — Похвастайся теперь, что видлъ меня плачущимъ. Затмъ съ ненужной грубостью вырвалъ изъ его рукъ куртку и бросился бжать со всхъ ногъ.

Мистеръ Уильсонъ скоро пришелъ въ себя и былъ въ состояніи двигаться, но первое время не чувствовалъ къ тому никакого желанія. Онъ началъ стонать въ смутной надежд, что кто-нибудь подойдетъ къ нему съ сочувствіемъ и помощью. Но время шло, принося съ собой только все возрастающее чувство холода и боли. Ему пришло въ голову, что полиція, найдя его въ такомъ положеніи, пожалуй приметъ за пьянаго, и что онъ обязанъ самъ пойти въ полицію и поднять тревогу. Онъ всталъ, но посл нкоторой борьбы съ головокруженіемъ и тошнотой ршилъ, что самая первая его обязанность — сейчасъ же итти домой и лечь въ постель, предоставивъ самому доктору Монкрифу ловить удравшаго ученика.

Въ половин второго докторъ Монкрифъ былъ внезапно разбуженъ стукомъ въ дверь своей спальни. Онъ открылъ ее и увидлъ передъ собой учителя математики, избитаго, грязнаго, очевидно пьянаго. Прошло нсколько минутъ, прежде чмъ Уильсону удалось навести мысли принципала на истинный слдъ. Затмъ разбудили мальчиковъ и сдлали. перекличку. Байронъ и Молесуорсъ оказались отсутствующими. Никто не видлъ, какъ они убжали, никто не имлъ ни малйшаго понятія о томъ, какъ они выбрались изъ дому. Одинъ малышъ заикнулся было о слуховомъ окн, по замтивъ угрожающее выраженіе на лицахъ нсколькихъ взрослыхъ учениковъ, любителей фруктовъ, онъ не настаивалъ на своемъ предположеніи и спокойно выслушалъ выговоръ доктора за непрошенное, дерзкое замчаніе. Когда тревога, наконецъ, достигла деревни, было уже три часа ночи, но деревенскія власти, упорно отмалчиваясь, дали понять, что не намрены утруждать себя раньше утра.

Убжденный въ томъ, что Кэшель убжалъ къ матери, докторъ счелъ всякіе поиски излишними и ограничился письмомъ на имя мистрисъ Байронъ, въ которомъ описывалъ нападеніе на мистера Уильсона и выражалъ сожалніе, что о вторичномъ пріем юнаго Байрона въ его учебное заведеніе не можетъ быть и рчи.

Поиски направили исключительно по слдамъ Молесуорса, такъ какъ изъ разсказа мистера Уильсона было очевидно, что мальчики разстались до деревни. Вскор о Гулли начали приходить извстія. Всюду въ окрестностяхъ Поили крестьяне видли мальчика ‘очень похожаго на него’. Поиски продолжались до пяти часовъ вечера и закончились тмъ, что Гулли самолично явился съ повинной и съ израненными отъ ходьбы ногами. Разставшись съ Кэшелемъ, онъ пробжалъ дв мили, упалъ духомъ и повернулъ назадъ. Но не пройдя и полдороги до перекрестка, началъ упрекать себя въ трусости и снова побжалъ въ Шотландію, отмахнувъ на этотъ разъ цлыхъ восемь миль. Затмъ для сокращенія пути сошелъ съ дороги и заблудился. Уныло побродивъ до утра, онъ замтилъ женщину, работавшую въ пол, и спросилъ, какъ пройти въ Шотландію. Она никогда не слыхала о Шотландіи. Но когда онъ спросилъ дорогу въ Понли, она отнеслась очень подозрительно и погрозила, что выпустить на него собаку. Это такъ напугало его, что онъ уже не ршался заговаривать съ попадавшимися по дорог людьми. Держа курсъ по солнцу, онъ колебался между Шотландіей и Понли, въ зависимости отъ прилива и отлива мужества. Въ конц-концовъ голодъ, усталость и чувство одиночества взяли верхъ. Онъ посвятилъ остатокъ энергіи на отыскиваніе обратной дороги въ школу, добрался наконецъ до Понли и поспшилъ предаться въ руки доктора, который пригрозилъ ему немедленнымъ исключеніемъ. Но перспектива быть изгнаннымъ изъ школы, откуда онъ самъ только что убжалъ, до того ипугала Гулли, что онъ искренно попросилъ доктора оставить его въ училищ. Просьба его была услышана. Посл длинной нотаціи докторъ, принявъ во вниманіе, что, во-первыхъ, Гулли, хотя и совращенный съ пути истины примромъ плохого товарища, доказалъ искренность своего раскаянія добровольнымъ возвращеніемъ въ школу, а, во-вторыхъ, что онъ не причастенъ къ сотрясенію мозга, которымъ по собственному предположенію, страдаетъ мистеръ Уильсонъ,— взялъ съ него общаніе исправиться и даровалъ ему полное прощеній. Соотвтственно чему Гулли въ первый разъ въ своей жизни попробовалъ играть роль прилежнаго и послушнаго ученика, пріобрсти этимъ довріе учителей, увренность въ себ и душевное удовлетвореніе: Это такъ поправилось ему, что онъ остался примрнымъ ученикомъ до конца своихъ школьныхъ дней. Но при этомъ не потеряла и уваженія товарищей, Такъ какъ вольностью своихъ рчей убдилъ ихъ, что все его исправленіе одно сплошное лицемріе, которымъ онъ дурачитъ ихъ общаго врага, доктора Монкрифа.

Между тмъ мистрисъ Байронъ, получивъ посланіе доктора, была какъ разъ очень занята, и не подозрвая его важности, отложила письмо въ сторону, чтобы прсчесть посл, на досуг. Она совершенно забыла бы о немъ, но пришло черезъ два дня второе письмо съ просьбой отвтить, получено ли предыдущее сообщеніе. Узнавъ въ чемъ дло, она немедленно похала къ доктору Могікрифу и такъ разругала его, какъ его никогда въ жизни не ругали. Посл чего попросила прощенія и умоляла помочь ей разыскать ея горячо любимаго сына. Когда онъ заикнулся о томъ, что слдуетъ назначить вознагражденіе за поимку бглеца и за свднія о немъ, она возмущенію отказалась истратить на неблагодарнаго мальчишку хоть одну копейку, плакала и осыпала себя упреками за жестокость къ сыну, заставившую его бжать, горячилась и обвиняла доктора въ суровомъ обращеніи съ нимъ, а въ конц-концовъ заявила, что готова, пожертвовать на поимку мальчика сто фунтовъ стерлинговъ, но никогда въ жизни она больше не скажетъ съ нимъ ни слова. Докторъ общалъ лично руководить поисками. Онъ готовъ былъ общать что угодно, лишь бы избавиться отъ постительницы.

Назначили награду въ 50 ф. ст. Но оттого ли, что Кэшель, боясь попасть въ руки правосудія за нападеніе на учителя, принялъ чрезвычайныя мры предосторожности, или же ему удалось покинуть Англію въ теченіе четырехъ дней, прошедшихъ со дня бгства до дня назначенія награды за поимку, — какъ бы тамъ ни было, вс усилія доктора остались тщетными. Ему пришлось сообщить мистрисъ Байронъ о своей неудач’

Она пріятно удивила его любезнымъ письмомъ, въ которомъ высказалась въ томъ дух, что все это очень прискорбно, но что она никогда не сможетъ въ достаточной мр отблагодарить доктора за его хлопоты.

Тмъ дло и кончилось.

III

Въ то время въ город Мельбрун, въ Австраліи, стояло деревянное зданіе, надъ дверью котораго красовалась вывска: ‘Гимнастическій залъ и школа фехтованія’. Въ длинныхъ.узкихъ сняхъ висло вставленное въ рамку объявленіе, извщавшее, что Надъ Скинъ, эксъ-чемпіонъ Англіи и колоній, готовъ къ услугамъ джентльменовъ, желающихъ изучить искусство самозащиты. Дальше слдовали условія, на которыхъ мистрисъ Скинъ, съ помощью соотвтствующаго учительскаго персонала, даетъ уроки танцевъ, гимнастики и хорошихъ манеръ.

Однажды вечеромъ у входа въ заведеніе на простомъ кухонномъ стул сидлъ человкъ и курилъ. Рядомъ съ нимъ лежалъ молотокъ и нсколько гвоздей. Онъ какъ разъ прибилъ къ косяку двери билетикъ, на которомъ женскимъ почеркомъ было написано: ‘Ищутъ молодого человка, знающаго счетоводство. Справиться здсь’. Курильщикъ былъ здоровенный мужчина съ толстой шеей, выступавшей изъ-подъ широкихъ прижатыхъ ушей, маленькими глазами и больными зубами, надъ которыми губы раскрылись для улыбки — добродушной, но плутоватой. Волосы были черные и коротко острижены, кожа жесткая и грубая, а переносица разбита, такъ что лежала на одномъ уровн съ лицомъ. Кончикъ же носа былъ цлъ и невредимъ. Толстый и лоснящійся, онъ вызывалъ иллюзію., будто носъ сейчасъ выпрямится и приметъ первоначальную форму, и придавалъ всему лицу что-то куцое, смягчая этимъ грозную вншность своего владльца и рекомендуя его какъ существо смирное и безобидное, пока онъ трезвъ и не раздраженъ.

На видъ ему казалось лтъ 50, онъ былъ въ соломенной шляп и бломъ полотняномъ костюм.

Не усплъ онъ выкурить трубку, какъ билетикъ на дверяхъ привлекъ вниманіе юноши, одтаго въ грубую матросскую фуфайку и срые матросскіе же штаны, изъ которыхъ онъ выросъ.

— Работы ищете?— освдомился эксъ-чемпіонъ Англіи и колоній.

Юноша покраснлъ и отвтилъ:

— Да. Мн хотлось бы найти какую-нибудь работу.

Мистеръ Скинъ съ любопытствомъ посмотрлъ на него. По своей профессіи онъ былъ хорошо знакомъ съ манерами и говоромъ англійскихъ джентльменовъ и сразу призналъ въ ободранномъ матросик отпрыскъ этого класса людей.

— Вы, вроятно, учитесь гд-нибудь, — сказалъ кулачный боецъ посл минутнаго размышленія.

— Я былъ въ школ, но не многому научился тамъ, Думаю все-таки, что съ двойной бухгалтеріей справлюсь.

— Двойной бухгалтеріей? А что это такое?

— Такъ ведутся торговыя книги. Это называется двойной бухгалтеріей, потому что все записывается два раза.

— Да?— сказалъ Скинъ, на котораго эта система повидимому произвела неблагопріятное впечатлніе,— Съ меня достаточно и одного раза. Сколько въ васъ всу?

— Не знаю,— съ усмшкой отвтилъ юноша.

— Не знаете собственнаго вса! Этакъ нельзя, молодой человкъ, если хочешь пробиться въ жизни.

— Меня въ послдній разъ вшали давно, въ Англіи, — отвтилъ тотъ, начиная оправляться отъ своей застнчивости.— Тогда во мн было 2 п. 36 ф. Какъ видите, я легковсный.

— А что вы знаете о легковсныхъ? Или вы такъ хорошо образованы, что умете боксировать? а?

— Съ вами-то я во всякомъ случа не справлюсь, — отвтилъ тотъ, снова усмхнувшись.

Скинъ захохоталъ, а незнакомецъ съ дтской сообщительностью принялся описывать ему настоящее состязаніе боксеровъ (очевидно между профессіональными кулачными бойцами), которое онъ разъ видлъ въ Англіи. Затмъ разсказалъ, какъ онъ самъ однимъ ударомъ сшибъ съ ногъ учителя, когда убжалъ изъ школы. Скинъ отнесся къ этому очень недоврчиво, подвергъ разсказчика перекрестному допросу относительно манеры удара и результата его, и убдился наконецъ, что исторія совсмъ правдоподобна. Черезъ четверть часа юноша такъ хорошо зарекомендованъ себя своими разговорами, что чемпіонъ ввелъ его въ гимнастическій залъ, свсилъ, снялъ мрку, далъ пару перчатокъ для бокса и предложилъ показать свое умнье. Хотя юноша при одномъ взгляд на чемпіона почувствовать всю безнадежность своихъ попытокъ, онъ все-же нсколько разъ храбро бросался впередъ, постоянно натыкаясь лицомъ на лвый кулакъ Скина, который, казалось, былъ вездсущъ и придавалъ подбитымъ ватой перчаткамъ твердость желза. Въ конц-концовъ новичокъ повелъ страстную аттаку на носъ чемпіона, для чего поднялся на цыпочки. Скинъ отразилъ ударъ правымъ локтемъ. Пылкій юноша отлетлъ кубаремъ и упалъ навзничь въ углу залы, чувствительно ударившись головой объ полъ. Но поднялся все въ томъ же веселомъ расположеніи духа и выразилъ готовпостъ продолжать схватку. Однако Скинъ въ данную минуту отказался отъ дальнйшихъ упражненій, хотя остался такъ доволенъ храбростью новичка, что общалъ дать ему соотвтствующее образованіе и сдлать изъ него человка.

Затмъ чемпіонъ позвалъ жену, которую чтилъ очень высоко, какъ необыкновенно умную женщину съ необыкновенно хорошими манерами. Пришельцу она показалась просто смшной учительницей танцевъ: но онъ держался съ ней очень почтительно и этимъ еще больше выигралъ въ хорошемъ мнніи Скина.

Онъ разсказалъ ей, какъ, убжавъ изъ школы, добрался до Ливерпуля, отправился въ доки и спрятался на корабл отходящемъ въ Австралію. Какъ страдалъ отъ голода и жажды, прежде чмъ вышелъ изъ своего убжища. Какъ, несмотря на ложное положеніе безбилетнаго пассажира, съ нимъ обращались довольно хорошо, когда онъ выказалъ свою готовность работать. И въ доказательство того, что эта готовность не покинула его, а также желая показать, что морская практика пошла ему на пользу — онъ предложилъ тутъ же подмести гимнастическій залъ. При этомъ предложеніи Скинъ, слушавшій его разсказы, какъ дти слушаютъ сказку, окончательно убдился, что юноша, хотя и джентльменъ, но не блоручка. И они тутъ же поршили, что онъ будетъ жить и столоваться у нихъ, получая пять шиллинговъ въ недлю на карманные расходы и исполняя всяческія работы въ качеств служителя, конторщика и безплатнаго ученика эксъ-чемпіона Англіи и колоній.

Онъ скоро убдился, что его обязанности далеко не легкія. Заведеніе было открыто съ девяти часовъ утра до одиннадцати часовъ ночи, а джентльмены, приходившіе туда, не только безцеремонно командовали имъ, но и вносили разнообразіе въ монотонность безнадежной борьбы съ непобдимымъ Скиномъ, практически примняя наставленія учителя на личности его ученика, котораго они колотили во всю, толкали взадъ и впередъ, перебрасывали черезъ плечо — какъ-будто онъ былъ не живымъ существомъ, а безчувственной куклой, спеціально предназначенной для этой цли. Чемпіонъ смотрлъ на это и только хохоталъ, будучи слишкомъ лнивъ, чтобы исполнить свое слово и научить новичка защищаться. Но тотъ внимательно присматривался къ урокамъ при которыхъ присутствовалъ. Не прошло и мсяца, какъ его состязанія съ мельбурнскими любителями бокса приняли совсмъ другой оборотъ, и Скинъ былъ даже принужденъ высказаться однажды въ томъ смысл, что новичокъ безусловно сдлалъ огромные успхи, но что джентльмены предпочитаютъ боле мягкое обращеніе съ собой, и потому онъ на будущее время долженъ постараться не слишкомъ колотить ихъ. Кром этихъ физическихъ упражненій, на немъ лежала обязанность вести счетъ купленнымъ и проданнымъ перчаткамъ и рапирамъ, а также записывать и подсчитывать вознагражденіе, причитающееся мистеру и мистрисъ Скинъ. Это была самая утомительная часть его работы: онъ писалъ крупнымъ дтскимъ почеркомъ и былъ слабъ въ ариметик. Когда онъ началъ помогать Скину въ преподаваніи, счетоводство постепенно отошло на задній планъ, и мистрисъ Скинъ опять пришлось взяться за него — къ великому удовольствію ея супруга, увидвшаго въ данномъ обстоятельств новое торжество ея высшей интеллигентности. Позже и для грубыхъ работъ былъ нанятъ слуга-китаецъ. ‘Ученикъ Скина’, какъ его прозвали вс, былъ возведенъ въ санъ помощника учителя въ гимнастическомъ заведеніи чемпіона и началъ пользоваться нкоторой извстностью.

Онъ уже пробылъ тамъ девять мсяцевъ и развился въ атлетически сложеннаго восемнадцатилтняго молодого человка, понимающаго толкъ въ ‘на-чаяхъ’ и умющаго тонко варьировать свои ‘Благодарю васъ, сэръ’ — отъ полкроны до гинеи — когда между нимъ и его принципаломъ произошелъ важный разговоръ.

Былъ вечеръ. Въ заведеніи не было никого, кром Скина, который, сидя по-домашнему въ разстегнутомъ пиджак, курилъ трубку, и его ученика, который сошелъ внизъ изъ своей спальни, гд онъ одвался, чтобы итти въ театръ.

— Фу ты, ну ты, какимъ вы франтомъ!— насмшливо сказалъ Скинъ.— Даже въ перчаткахъ! Они вамъ малы. Смотрите не затвайте ни съ кмъ ссоры, когда вы въ такихъ перчаткахъ, а то какъ разъ вывихнете себ кисть.

— Можете быть спокойны, — отвтилъ ученика., взглянувъ на свои часы. Увидя, что въ его распоряженіи еще осталось нсколько минуть, онъ услся напротивъ Скина.

— Конечно, — согласился чемпіонъ.— Вотъ когда вы станете настоящимъ, профессіональнымъ боксеромъ, вы ни съ кмъ не будете драться даромъ.

— Мн кажется, что я уже теперь профессіональный боксеръ. Вдь вы меня не назовете любителемъ, а?

— О нтъ,— отвтилъ Скинъ, — вы не такъ плохи. Но видите ли, дитя мое, я никого не назову настоящимъ боксеромъ, пока онъ хоть разъ не стоялъ въ кругу. Вы умете боксировать въ перчаткахъ, ловко и красиво отражаете удары, но это все не настоящее. Вотъ, съ Божьей помощью, мы какъ-нибудь устроимъ для васъ настоящій матчъ, тогда вы покажете, что можете сдлать безъ перчатокъ.

— Да я всегда готовъ. Мн все равно, что въ перчаткахъ, что безъ нихъ, — немного сердито отвтилъ ученикъ.

— Это потому, что у васъ въ груди сердце льва, — успокоительнымъ тономъ сказалъ Скинъ. Но юноша, привыкшій, что учитель постоянно говорить этотъ комплиментъ, когда на его учениковъ нападаетъ припадокъ хвастовства (что всегда случалось посл пораженія) — только упрямо нахмурился и не сказалъ ни слова.

— Сэмъ Дуккэть изъ Мильтоуна былъ сегодня здсь, когда вы занимались съ капитаномъ Ноблемъ, — продолжалъ Скинъ, наблюдая за выраженіемъ лица своего ученика.— Вотъ Сэмъ, это настоящій боксеръ.

— Я его не высоко ставлю. Онъ лгунъ отчаянный.

— Это ужъ какъ водится въ нашей профессіи — вамъ я могу сознаться,— уныло отвтилъ Скинъ. Но ученикъ уже давно пришелъ самостоятельно къ этому выводу. На примръ онъ никогда не врилъ разсказамъ учителя, когда тотъ объяснялъ свое троекратное пораженіе въ кругу несчастнымъ стеченіемъ обстоятельствъ и вообще, всякими случайностями. Но такъ какъ Скинъ выигралъ пятнадцать сраженій, его слдующее замчаніе было неоспоримо:— Человкъ дерется не хуже оттого, что онъ лгунъ. Сэмъ Дуккэть побилъ Эбони Молли въ двадцать минуть.

— Еще бы, — презрительно отвтилъ юноша.— А что такое этотъ Эбони? Несчастный старый негръ, которому около шестидесяти лтъ, который пьянъ ровно семь дней въ недлю и готовъ драться за стаканъ водки! Дуккеть долженъ выбить его изъ строя въ двадцать секундъ, а не въ двадцать минуть. У него нтъ никакой техники.

— Ни малйшей, — сказалъ Подъ.— Но зато у него много смлости.

— Вотъ ерунда! Это всегда стараются такъ извернуться. Когда человкъ уметъ боксировать, про него говсрятъ, что у него есть техника, да нтъ удальства. А когда онъ не уметь отличить правой руки отъ лвой, говорить: умнья у него нтъ, да зато сколько храбрости.

Скинъ съ тайнымъ изумленіемъ взглянулъ на своего ученика, который наблюдательностью и умньемъ выражаться могъ, какъ ему казалось, поспорить даже съ мистрисъ Скинъ.

— Сэмъ тоже сегодня сказалъ что-то въ такомъ род,— замтилъ онъ.— Онъ говорить, что у васъ только одна техника, что вы въ обморокъ упадете со страху, если васъ поставить въ двадцатичетырехъ-футовый кругъ.

Юноша вспыхнулъ.

— Хотлъ бы я, чтобы онъ сказалъ это при мн.

— А что бы вы сдлали съ нимъ?— спросилъ Скшгц лукаво прищуривъ свои маленькіе глаза.

— Хватилъ бы его кулакомъ по голов, — вотъ что бы сдлалъ.

— Да онъ бы васъ живьемъ сълъ.

— Пусть сть, да и васъ въ придачу, Надъ, если вы ему по вкусу. Онъ только потому сметъ такъ говорить, что знаетъ, что у меня нтъ денегъ, а онъ утверждаетъ, что никогда не войдетъ въ кругъ меньше, чмъ за пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ съ каждой стороны.

— Нтъ денегъ!— вскричалъ Скинъ.— Я знаю такихъ людей, которые завтра же утромъ наберутъ 50 ф. для боксера, за котораго я поручусь. Это было бы хорошимъ началомъ для молодого человка! Я въ первый разъ дрался за пять шиллинговъ — и какъ гордился, когда выигралъ ихъ. Я вовсе не хочу чтобы вы противъ желанія дрались съ такимъ головорзомъ, какъ этотъ Сэмъ — но не говорите, что денегъ нтъ. Пусть Нэдъ Скинъ выведетъ молодого человка и скажетъ: ‘Вотъ за кого Нэдъ стоить головой’, и сразу деньги посыпятся — толпами придутъ съ ними.

Юноша колебался.

— Какъ вы думаете, Нэдъ, рискнуть?

— Не мн ршать, — мрачно отвтилъ Скинъ.— Я знаю только, что я бы сказалъ въ ваши годы. Но можетъ быть вы правы, что такъ осторожны. Правду сказать, мн и самому совсмъ не хочется, чтобы такой парень, какъ этотъ Сэмъ, оттузилъ васъ на об корки.

— А вы меня будете тренировать, если я вызову его?

— Буду ли тренировать?— повторилъ Скинъ восторженно, вскакивая съ своего мста.— И тренировать буду, и свои деньги на в.асъ поставлю, и вы ему такой фейерверкъ зададите, что любо дорого! Я не я, если этого не будетъ!

— Въ такомъ случа я вызываю его, — вскричалъ юноша, покраснвъ отъ волненія.— И если я выиграю, вы мн уступите свой поясъ чемпіона колоній.

— Хорошо, — нжно отвтилъ Скинъ.— Смотрите, не возвращайтесь слишкомъ поздно, а главное, Боже васъ упаси, не пейте ничего спиртного. Съ завтрашняго дня мы начнемъ васъ тренировать.

Такимъ образомъ Кэшель Байронъ долженъ былъ въ первый разъ выступить въ качеств профессіональнаго боксера.

ГЛАВА I.

Замокъ Уильстокенъ представлялъ собой четырехъ-угольное зданіе, на каждомъ углу котораго находилось по круглой башн, заканчивавшейся турецкимъ минаретомъ. Сторона, выходящая на юго-западъ, служила переднимъ фасадомъ и прерывалась мавританской аркой со стеклянными дверями, которыя, въ случа нужды, могли запираться кованой ршеткой фантастической работы. Арка со своей стороны была окружена портикомъ въ стил Палладіо, доходившимъ до самой крыши, гд надъ нимъ возвышался открытый фронтонъ, въ ниш котораго стояла черная мраморная фигура египтянина, разъ навсегда устремившаго неподвижный взоръ въ сторону полуденнаго солнца. Внизу, на земл, была устроена итальянская терраса съ двумя огромными каменными слонами на обоихъ концахъ балюстрады. Окна верхняго этажа были, какъ и входная дверь, въ мавританскомъ стил, а нижнія были просто квадратныя отверстія съ каменными средниками. Необразованнымъ людямъ замокъ казался чудомъ искусствъ. Архитекторы же и люди, читавшіе книги по архитектур, осуждали его, какъ невообразимое смшеніе всевозможныхъ стилей — и при томъ смшеніе самаго дурного вкуса. Онъ стоялъ на возвышеніи, среди холмистой мстности, окружіенный со всхъ сторонъ лсами, тридцать десятинъ которыхъ были обнесены оградой и назывались паркомъ. Въ полмил отъ замка къ югу лежалъ городокъ Уильстоюенъ, откуда до Лондона было два часа зды по желзной дорог.

Большинство жителей городка были консерваторы. На замокъ они взирали со страхомъ и благоговніемъ, и многіе изъ нихъ готовы были въ любое время поссориться съ полдюжиной самыхъ старыхъ своихъ друзей, лишь бы добиться приглашенія къ обду или просто публичнаго поклона отъ миссъ Лидіи Кэрью, сироты и хозяйки замка. Эта миссъ Кэрью была замчательной личностью. Замокъ и паркъ она получила въ наслдство отъ своей тетки, которая полагала, что богатства племянницы, заключавшіяся въ акціяхъ желзныхъ дорогъ и рудникахъ, далеко не полны, пока у нея нтъ помстья. Кром того Лидія получила еще столько наслдствъ отъ различныхъ родственниковъ, ненавидящихъ бдную родню, что въ 25 лтъ была полной обладательницей движимыхъ и недвижимыхъ имуществъ, ежегодный доходъ съ которыхъ равнялся годовому заработку пятисотъ рабочихъ, — и при томъ не обязанной чмъ бы то ни было отплачивать за эти богатства. Будучи, слдовательно, независимой молодой двушкой съ огромнымъ состояніемъ, она кром того пользовалась репутаціей очень ученой и прекрасно образованной особы. Въ Уильстокен говорили, что она знаетъ сорокъ восемь живыхъ языковъ и вс мертвые, играетъ на всхъ существующихъ музыкальныхъ инструментахъ, хорошо рисуетъ и даже пишетъ стихи. Все это могло быть правдой, поскольку дло касалось самихъ жителей Уильстокена, ибо миссъ Кэрью безусловно знала больше, чмъ они. Всю свою жизнь она провела въ путешествіяхъ со своимъ отцомъ. Послдній былъ человкъ живого ума, но съ плохимъ пищевареніемъ. Онъ обладалъ независимымъ состояніемъ и имлъ склонность къ изящнымъ искусствамъ, соціологіи и ко всмъ наукамъ вообще. Онъ написалъ много книгъ, главнымъ образомъ объ эпох Возрожденія, и пріобрлъ извстность, какъ критикъ и философъ.

Эти книги были результатомъ многочисленныхъ путешествій и наблюденій, чтенія книгъ и умозрній, при чемъ во всемъ этомъ — за исключеніемъ умозрній — по мр силъ принимала участіе я дочь, особенно съ тхъ поръ, какъ стала, боле взрослой, а отецъ началъ дряхлть. Принужденный соединять погоню за здоровьемъ съ жаждой культурной дятельности и будучи кром того человкомъ раздражительнымъ, и требовательнымъ, онъ заставилъ дочь пройти суровую школу самообладанія и терпнія — боле суровую, чмъ т поученія, путемъ которыхъ онъ познакомилъ ее съ произведеніями греческихъ и нмецкихъ философовъ задолго до того, какъ она научилась какъ слдуетъ понимать англійскій языкъ, на который ихъ переводила.

Когда Лид пошелъ двадцать первый годъ, здоровье ея отца сильно пошатнулось. Онъ сталъ все больше зависть отъ дочери, и та предполагала, что отнын отецъ будетъ еще требовательне распоряжаться ея временемъ. Но однажды, въ Неапол произошло слдующее: Она какъ-то условилась съ симпатичной компаніей англичанъ сдлать верховую прогулку. Незадолго до назначеннаго часа отецъ попросилъ ее перевести ему длинную выписку изъ Лессинга. Лида, въ душ которой за послднее время зашевелились сомннія относительно справедливости отцовскаго ига, колебалась цлыхъ дв секунды, прежде чмъ выразила свое согласіе. Кэрью ничего но сказалъ, но наткнувшись на слугу, который долженъ былъ отнести англичанамъ Лидину записку съ отказомъ отъ прогулки, онъ прочелъ письмо и отравился къ дочери, которая уже засла за Лессинга.

— Лида, — сказалъ онъ съ нкоторымъ колебаніемъ, которое она приняла бы за робость, если бы можно было предположить подобное чувство въ отношеніяхъ отца къ ней.— Я вовсе не хочу, чтобы ты откладывала свои личныя дла изъ-за этихъ литературныхъ пустяковъ.

Лида, взглянула на него съ смутнымъ страхомъ, который всегда шевелится въ насъ, когда мы встрчаемся съ чмъ-нибудь новымъ и неизвстнымъ. А онъ, недовольный ея отношеніемъ къ вопросу, прибавилъ:

— Если ты повеселишься часокъ, это гораздо важне, чмъ работать надъ моей книгой. Гораздо важне!

Лида, посл нкотораго раздумья, положила перо и сказала:

— Прогулка не доставить мн удовольствія, если изъ-за нея пострадаетъ работа.

— А мн твоя работа не доставить удовольствія, если изъ-за нея ты откажешься отъ прогулки,— отвтилъ онъ.— Я предпочитаю, чтобы ты похала.

Лида, молча повиновалась. Ей пришла въ голову странная мысль, нжно закончить разговоръ поцлуемъ. Но ни она ни отецъ не привыкли къ подобнаго рода проявленіямъ чувствъ, и изъ ея порыва ничего не вышло. Она провела весь день верхомъ на лошади, обсудила свои недавнія мятежныя мысли и вечеромъ докончила переводъ.

Съ этихъ поръ Лида начала все больше сознавать ту власть, которую незамтно пріобрла надъ отцомъ за время своего долгаго подчиненія. Сначала робко, затмъ смле, — по мр того, какъ отвыкала отъ отцовскихъ помочей, — она стала слдовать собственнымъ наклонностямъ въ выбор темъ для работъ и даже защищать противъ консерватизма отца нкоторыя новыя теченія въ музык и живописи. Онъ одобрялъ эту умственную самостоятельность и неоднократно предостерегалъ ее не довряться его мнніямъ больше, чмъ мнніямъ любого критика. Однажды она сказала ему, что главное удовольствіе споровъ съ нимъ заключается въ необходимости сознаться въ конц-концовъ, что онъ правъ. На это онъ серьезно отвтилъ:

— Твои слова мн очень пріятны, Лида, потому что я врю ихъ искренности. Но вообще лучше не высказывать подобныя вещи. Он принадлежать къ искусству нравиться, въ которомъ ты, можетъ быть, сама скоро захочешь упражняться, такъ какъ молодость считаетъ это очень удобнымъ, прибыльнымъ, любезнымъ — и доказательствомъ хорошаго воспитанія. Въ дйствительности же это вульгарно, трусливо, эгоистично и неискренно. Для лавочника — добродтель, а для свободной женщины — порокъ. Лучше оставить невысказанной настоящую похвалу, чмъ подвергнуться риску быть заподозрннымъ въ лести.

Вскор посл этого Лида, по желанію отца, провела сезонъ въ Лондон, гд посщала высшее общество и нашла, что оно является просто ярмаркой для сбыта невсть и храмомъ для воздаванія божескихъ почестей богатству. Но съ этимъ культомъ и торгомъ она уже была знакома раньше, и потому ее заинтересовала только особенность поведенія англичанъ, да и та скоро потеряла прелесть новизны. Кром того, ее очень стсняла неожиданно проявившаяся способность возбуждать къ себ расположеніе лицъ своего же пола. Восторженныхъ молодыхъ двушекъ она еще умла держать въ почтительномъ отдаленіи отъ себя. Но старыя дамы, особенно дв тетки, которыя въ ея дтств никогда не обращали на нее ли малйшаго вниманія, теперь надодали ей своей рабской привязанностью и старались всяческими ласками и мольбами уговорить ее бросить отца и жить съ ними до конца ихъ дней. Ея холодность только больше разжигала ихъ желаніе имть ее у себя. Чтобы избавиться отъ нихъ, она вернулась съ отцомъ въ Европу и бросила всякую переписку съ Лондономъ. Тетки объявили себя глубоко оскорбленными, и вс считали, что Лида поступила очень неразумно. Но когда тетки умерли и ихъ завщанія были вскрыты, оказалось, что об перещеголяли другъ друпа въ желаніи обогатить племянницу.

Когда Лид исполнилось двадцать пять лтъ, въ ея жизни случилось первое крупное событіе: смерть отца. Но даже и при этомъ они не сблизились другъ съ другомъ.

Однажды вечеромъ, въ Авиньон, Лида сидла съ отцомъ около камина и читана вслухъ, какъ вдругъ онъ сказалъ — Лида! мое сердце перестало биться. Прощай!— И тутъ же умеръ. Лишь съ трудомъ ей удалось прекратить суматоху, поднявшуюся въ дом въ отвть на ея звонокъ. Вс домашніе сочли своимъ долгомъ выразить величайшую степень горя и были возмущены, не видя въ ней ни благодарности за это, ни желанія слдовать ихъ примру.

Вся родня нашла, что Кэрью оставилъ очень неподобающее завщаніе. Это былъ краткій документъ, помченный за пять лтъ до смерти и гласившій, что онъ передаетъ все свое имущество дорогой дочери Лидіи. Кром того, онъ оставилъ и нсколько частныхъ распоряженій. Одно изъ. нихъ возмутило всю семью, такъ какъ выражало желаніе, чтобы его тло было перевезено въ Миланъ и тамъ сожжено. Исполнивъ. эту волю отца, Лида вернулась въ Англію, чтобы привести въ порядокъ свои дла. Тамъ она зажгла безнадежной страстью сердца многихъ трудолюбивыхъ клерковъ суда и непріятно поразила своихъ повренныхъ такимъ пониманіемъ практической стороны длъ, какого они не ожидали встртить въ богатой молодой двушк. Когда все было улажено я она могла опять наслаждаться полнымъ покоемъ, она вернулась въ Авиньонъ, чтобы исполнить свою послднюю обязанность передъ отцомъ — вскрыть письмо, которое она нашла въ его стол и на конверт котораго было написано его рукой: ‘Лид. Прочесть на досуг, когда меня похоронятъ и вс дла будутъ приведены въ порядокъ’.

Содержаніе письма было слдующее:

‘Дорогая Лида!

‘Я принадлежу къ огромному числу разочарованныхъ людей. Если бъ не ты, я — какъ и вс остальные — назвалъ бы себя полнымъ банкротомъ. Всего нсколько лтъ тому назадъ мн въ первый разъ пришло въ голову, что хотя я потерплъ фіаско во всхъ своихъ честолюбивыхъ замыслахъ, о которыхъ теперь по стоить говорить, такъ какъ они потерпли крушеніе — я все же принесъ нкоторую пользу въ качеств отца. При этомъ я еще понялъ, что изъ нашей совмстной жизни ты можешь вывести лишь то заключеніе, будто я съ неизмннымъ эгоизмомъ эксплоатировалъ тебя въ качеств своего секретаря и ты, слдовательно, обязана мн за свои познанія, не больше, чмъ рабъ обязанъ господину за силу мышцъ, развившуюся отъ подневольной работы. Чтобы ты не страдала отъ подобнаго я тягостнаго чувства совершенной надъ тобой несправедливости, я хочу оправдаться передъ тобой.

‘Я никогда не спрашивалъ тебя, помнишь ли ты свою мать. Коснись ты когда-нибудьэтого вопроса, я бы откровенно поговорилъ съ тобой, но руководствуясь врнымъ инстинктомъ, ты избгала этой темы, и я былъ доволенъ, что могу не затрагивать ее до тхъ поръ, пока обстоятельства — врод теперешнихъ — не сдлаютъ дальнйшаго молчанія излишнимъ. Если ты когда-нибудь жалешь о томъ, что совсмъ не знаешь женщину, давшую теб жизнь — отбрось эти сожалнія. Она была эгоисткой, которая не могла уживаться ни съ мужемъ, ни съ ребенкомъ, ни съ прислугой, ни съ друзьями. Я говорю совсмъ безпристрастно. въ эту минуту, когда я пишу, вс личныя чувства противъ нея умерли во мн. Я даже дошелъ до того, что съ нжностью смотрю на нкоторыя черты ея характера, которыя ты унаслдовала, такъ что могу съ увренностью сказать, что съ того самаго времени, какъ прошло ослпленіе, заставившее меня жениться на ней, я никогда не относился къ ней лучше, чмъ теперь. Въ теченіе шести лггь я старался сдлать нашу совмстную жизнь возможно боле сносной — она же длала все, что могла, чтобы отравить ее. Потомъ мы разошлись. Я позволилъ ей объяснять причину нашего разрыва, какъ ей вздумается, и далъ ей такія средства, на которыя она даже не имла права разсчитывать. За это она согласилась оставить тебя въ моемъ полномъ распоряженіи. Изъ предосторожности, я еще заране отвезъ тебя въ Бельгію и при ея жизни мы не возвращались въ Англію, такъ какъ боялся (и даже былъ увренъ), что она воспользуется моимъ прежнимъ поведеніемъ и моимъ враждебнымъ отношеніемъ къ господствующей религіи, чтобы вырвать тебя изъ моихъ рукъ. Больше мн нечего сказать о ней, и я жалю, что мн вообще пришлось упомянуть о ней.

‘Теперь хочу объяснить, что заставило меня взяться за твое воспитаніе. Не естественная привязанность побудила меня къ этому, въ то время я еще не любилъ тебя и зналъ, что ты будешь для меня тяжелымъ бременемъ. Но разъ я далъ теб жизнь, а затмъ порвалъ съ твоей матерью, я считалъ себя обязаннымъ сдлать все зависящее отъ меня, чтобы ты не страдала отъ моей ошибки. Я охотно былъ бы готовъ поврить, что для твоего воспитанія она самый подходящій человкъ, какъ говорили вс кумушки, но я зналъ ее лучше и ршилъ самъ выполнить свои обязанности, какъ сумю. Съ теченіемъ времени ты стала мн полезна, какъ ты сама знаешь, я безъ зазрнія совсти пользовался тобой — но всегда имлъ въ виду и твою выгоду. Для той работы, которую я считалъ чисто механической перепиской, я всегда держалъ секретаря. Сколько ты ни занималась у меня, я никогда не давалъ теб работы, не имющей воспитательнаго значенія — по крайней мр я думаю, что съ увренностью могу сказать это. Боюсь, что часы, проведенные за моими денежными длами, показались теб очень скучными, теперь мн незачмъ просить прощенія за нихъ: ты вроятно собственнымъ опытомъ уже убдилась, какъ необходимы практическія знанія владльцу крупнаго состоянія.

‘Принимаясь за твое воспитаніе, я не думалъ, что кладу основаніе для собственнаго удобства и отрады. Въ теченіе долгаго времени ты была только хорошей, послушной двочкой — и чудомъ учености, какъ это называютъ невжественные люди. На твоемъ мст, вроятно, всякій ребенокъ сталъ бы тмъ же. Но постепенно я началъ наблюдать за твоимъ развитіемъ съ такимъ удовольствіемъ, какого не испытывалъ отъ созерцанія собственной жизни. Мн никогда не удавалось, и теперь не удается, выразить ту привязанность, которую я чувствую къ теб, и ту радость, съ которой я сознаю, что трудъ, взятый мною на себя въ качеств непріятной и неблагодарной задачи, спасъ отъ погибели мою жизнь и мою дятельность.

‘Мои литературныя работы, надъ которыми мы оба столько сидли, я теперь цню лишь постольку, поскольку он способствовали твоему воспитанію. И съ твоей стороны не будетъ измной, если та придешь къ тому выводу, что я не нашелъ золота, хотя я и перебралъ песку не меньше, чмъ другіе люди. Прошу тебя помнить только, что я исполнялъ свои обязанности по отношенію къ теб задолго до того, какъ они стали для меня источникомъ радости или хотя бы надежды. А когда ты станешь старше и услышишь отъ друзей твоей матери, что я не исполнилъ своихъ обязанностей по отношенію къ ней, ты вроятно воздашь мн нкоторую справедливость за то, что я ради тебя примирился съ обществомъ, отказавшись отъ привычекъ и знакомствъ, которыя, пока они длились, — что бы тамъ о нихъ ни думали люди — значительно облегчали мн жизнь.

‘Хотя твое будущее меня не должно тревожить, я все же часто невольно думаю о немъ. Ты, вроятно, скоро увидишь, что міръ еще не приготовилъ мста и сферы дятельности для высокообразованной женщины. Въ дни моей молодости, когда общество товарищей было для меня необходимостью, я пробовалъ отбросить свою культурность, ослабить принципы и усвоить вкусы большинства, чтобы примниться къ обществу единственно доступныхъ для меня людей. Ибо, съ волками жить, по волчьи выть. Эта попытка сдлала меня несчастне, чмъ вс другія ошибки, которыя я когда-либо совершилъ. Быть самимъ собой, — значило быть одинокимъ, а не быть самимъ собой — означало нравственiную смерть. Предупреждаю тебя, Лида: никогда не поддавайся искушенію приноравливаться къ міру путемъ нравственнаго самоубійства.

‘Я жду и надюсь, что ты когда-нибудь выйдешь замужъ. Тогда теб представится случай сдлать непоправимую ошибку, и отъ возможности такой ошибки тебя не уберегутъ ни мои совты, ни собственная проницательность. Я думаю, что теб не легко будетъ найти человка, способнаго удовлетворить твоему желанію быть освобожденной отъ отвтственной необходимости самой выдумывать и направлять свой жизненный путь — желанію, которое заставляетъ насъ всхъ страстно искать руководителя, которому мы могли бы вполн доврять. Если тебя постигнетъ неудача, помни, что твой отецъ, переживъ горькое и полное разочарованіе, все-таки пришелъ къ выводу, что женитьба была единственнымъ плодотворнымъ событіемъ въ его жизни. Въ виду твоего богатства, позволь мн также напомнить, что теб незачмъ, ревнуя къ собственнымъ деньгамъ, ограничивать свой выборъ людьми, которые слишкомъ богаты, чтобы жениться изъ-за денегъ. Я надюсь, что никакой вульгарный авантюристъ не плнитъ твое сердце, а хорошихъ людей твое богатство скоре испугаетъ, чмъ привлечетъ. Единственный классъ людей, противъ которыхъ мн слдуетъ предостеречь тебя, это тотъ, къ которому я самъ якобы принадлежу. Никогда не думай, что человкъ будетъ подходящимъ другомъ для тебя единственно потому, что онъ прочелъ много критическихъ статей, или — будто онъ такъ же чувствуетъ вліяніе искусства., какъ и ты, потому что знакомъ съ классификаціей именъ и школъ, которая извстна теб, и тоже признаетъ ее, или, наконецъ, что сходясь съ тобой въ выбор любимыхъ авторовъ, онъ будто бы обязательно долженъ такъ же объяснять ихъ слова, какъ ты ихъ понимаешь. Остерегайся людей, которые больше читали, чмъ работали, или которые любятъ чтеніе больше работы. Не забывай, что женщина никогда не можетъ быть счастлива, если мужъ вчно дома. Остерегайся живописцевъ, поэтовъ, музыкантовъ и всякаго рода художниковъ — за исключеніемъ великихъ художниковъ. Какъ самый сносный классъ людей, изъ тхъ, которыхъ я встрчаю, я теб рекомендую работниковъ, довольныхъ собой я знающихъ свое дло — все равно министры ли они или землепашцы.

‘Я отказываюсь отъ дальнйшихъ попытокъ давать теб наставленія. За каждымъ совтомъ, который мн приходить на умъ, немедленно слдуютъ соображенія, доказывающія мн всю его ничтожность.

‘Ты вроятно удивляешься, почему я никогда не говорилъ теб того, что написалъ въ этомъ письм Я пробовалъ, но ничего не выходило. Если не ошибаюсь, я написалъ эти строчки главнымъ образомъ для того, чтобы удовлетворить жгучему желанію высказать мою любовь къ теб. Неловкость, которую испытываетъ сверхъ-цивилизованный человкъ, когда долженъ сознаться, что онъ не напичканный ученостью бездушный камень, а нчто большее — эта неловкость не позволяетъ мн смущать тебя выраженіями чувствъ, къ которымъ я тебя не пріучилъ. Кром того, я хочу, чтобы эти слова — мои послднія слова — дошли до тебя, когда никакія пошлости уже не ослабятъ впечатлніе ихъ безыскусной правды. Я знаю, что сказалъ слишкомъ много, и въ то же время чувствую, что сказалъ далеко не достаточно. Но писать=это письмо было для меня трудной задачей. Какъ я ни опытенъ въ искусств владть перомъ, я никогда, даже въ первые годы, не писалъ съ такимъ усиліемъ, съ такимъ сознаніемъ неудовлетворительности…’

На этомъ рукопись прервалась. Письмо никогда не было закончено.

ГЛАВА II.

Въ ма мсяц — семь лтъ спустя посл бгства мальчиковъ изъ Монкрифъ-хауза, — подъ тнью развсистаго кедра, стоявшаго среди ярко-зеленой лужайки, сидла дама. Избгая солнца, она поступала чисто по-женски, потому что цвтъ ея лица былъ нженъ, какъ перламутръ. Это была невысокая, изящная женщина съ тонко-очерченнымъ ртомъ и ноздрями. Глаза у нея были зеленыя, брови прямыя, а волосы рыжевато-золотистаго цвта. Въ данную минуту они были прикрыты широкой соломенной шляпой безъ отдлки. Тонкое кисейное платье съ короткими рукавами, которые заканчивались у локтей широкими оборками, едва прикрывало ей плечи, и дополнялось блымъ шерстянымъ платкомъ, который окружалъ шею, какъ облакомъ пуха. Она читала маленькую книжечку въ переплет изъ слоновой кости — миніатюрное изданіе второй части гёгевскаго ‘Фауста’.

Немного погодя, когда свтъ солнца сталъ мягче,— такъ какъ день началъ клониться къ вечеру,— онъ опустила книжку и погрузилась въ думу и грезы, не замчая прозаическаго чернаго предмета, который направлялся къ ней черезъ лужайку. То былъ молодой человкъ, въ сюртук, — брюнетъ съ продолговатымъ лицомъ, серьезный и сдержанный на видъ, но довольно симпатичный.

— Вы ужо уходите, Луціанъ? Такъ рано?— спросила дама, поднявъ голову, когда онъ вступилъ въ тнь кедра.

Луціанъ задумчиво посмотрлъ на нее. Когда она произносила его имя, это всегда смутно волновало его. Любя доискиваться причинъ всхъ явленій, онъ уже давно ршилъ, что въ данномъ случа причина лежитъ въ ея хорошемъ произношеніи. Потому что въ устахъ остальныхъ близкихъ и друзей его имя превращалось попросту въ ‘Лушнъ’.

— Да,— сказалъ онъ.— Я все кончилъ и явился, чтобы отдать вамъ отчётъ о моей дятельности, а затмъ проститься..

Онъ взялъ плетеный стулъ и слъ рядомъ съ ней.

Она сложила руки на колняхъ и приготовилась слушать.

— Прежде всего относительно Уорренъ-Лоджа, — началъ онъ.— Домъ сданъ только на одинъ мсяцъ, такъ что уже въ іюл вы можете, если захотите, даромъ сдать его мистрисъ Гофъ. Но я надюсь, что вы не поступите такъ безразсудно.

Она улыбнулась и спросила:— А кто сейчасъ живетъ тамъ? Мн говорили, что эти жильцы запрещаютъ работникамъ и работницамъ съ фермы проходить по вязовой алле.

— Противъ этого ничего по подлаешь. Снимая домикъ, они поставили категорическимъ условіемъ, чтобы аллея осталась въ ихъ исключительномъ пользованіи. Въ то время я совсмъ не подозрвалъ, что вы прідете въ замокъ, иначе, разумется, отклонилъ бы такое условіе.

— Да вдь она останется въ ихъ пользованіи: чужихъ туда не пускаютъ. Наши работники разъ въ день проходятъ по ней, отправляясь на ферму и возвращаясь оттуда — вотъ и все.

— Это кажется грубостью съ ихъ стороны, но данный случай совсмъ особенный: молодой человкъ пріхалъ сюда, для поправленія своего здоровья. Онъ долженъ каждый день заниматься гимнастикой на открытомъ воздух, и не выносить при этомъ постороннихъ взглядовъ: я самъ ни разу не видлъ его. Съ нимъ живетъ только одинъ слуга. При такихъ обстоятельствахъ я согласился предоставить имъ аллею въ исключительное пользованіе. И дйствительно, они платятъ за дачу дороже, чмъ можно было бы требовать безъ такой привилегіи.

— Надюсь, что онъ не сумасшедшій?

— Прежде чмъ сдать ему, я удостоврился, что онъ подходящій жилецъ, — съ полнымъ упрека достоинствомъ отвтилъ Луціанъ.— Его мн рекомендовалъ лордъ Уорсингтонъ, который отзывался о немъ очень тепло. Я какъ разъ высказалъ ему то же самое предположеніе, которое вы сейчасъ сдлали, по Уорснигтонъ поручился какъ за его разсудокъ, такъ и за денежную состоятельность, и даже предложилъ снять дачу на свое имя и подъ свою личную отвтственность за поведеніе больного. Вамъ нечего опасаться: это просто какой-нибудь юнецъ, разстроившій свои нервы слишкомъ усердными занятіями. Вроятію, одинъ изъ друзей Уорсингтона по университету.

— Возможно. Но я скоре склонна предполагать, что друзья лорда Уорсингтона усердные наздники или кутилы, а не усердные зубрилы.

— Можете быть покойны, Лида. Я поймалъ лорда Уорсингтона на слово и заключилъ контрактъ на его имя.

— Этого съ меня достаточно, Луціанъ. Я вамъ очень благодарна. Я распоряжусь, чтобы по алле больше не проходили.

— Второй вопросъ еще важне, такъ какъ касается лично васъ, — продолжалъ Луціанъ.— Миссъ Гофъ согласна принять ваше предложеніе. Самая неподходящая компаньонка для васъ!

— Почему?

— Да во всхъ отношеніяхъ. Она моложе васъ, получила самое обыкновенное воспитаніе и знаетъ общество только по мстнымъ баламъ. А кром того, такъ какъ она не лишена привлекательности и считается въ Уильстокен красавицей, она очень своевольна и вроятно приметъ ваше покровительство далеко не благосклонно.

— Она своевольне меня?

— Вы вовсе не своевольны, Лида! Вы только глухи къ совтамъ.

— То-есть, вы хотите сказать, что я не исполняю ихъ. Значить, вы полагаете, что мн лучше взять профессіональную компаніонку — какую-нибудь ‘бывшую’ лэди,— чмъ спасти молоденькую двушку отъ необходимости въ 23 года итти въ гувернантки и превратиться въ конц-концовъ въ такую же ‘бывшую’ лэди?

— Вопросъ о подысканіи подходящей компаніонки и обязанность помогать бднымъ,— вещи совершенно различныя, Лида.

— Врно, Луціанъ. Когда мисъ Гофъ придеть ко мн?

— Сегодня вечеромъ. Но помните: еще ничего не ршено. Если, увидвъ ее, вы перемните свое ршеніе, вамъ стоить только обойтись съ ней, какъ съ обыкновенной гостьей, — и вопросъ конченъ. Я лично предпочитаю ея сестру, но та не хочеть покинуть мать, которая никакъ не можетъ оправиться посл смерти мужа.

Лида задумчиво смотрла на книжечку въ своей рук и обдумывала его слова. Когда она, наконецъ, подняла голову, вопросъ относительно миссъ Гофъ былъ для нея повидимому ршенъ. Но она ничего не сказала.

— Ну, что?— тотчасъ же спросилъ Луціапъ, смущенный ея молчащемъ.

— Какъ что?— спокойно переспросила Лида.

— Вы ничего не говорите.

— Мн нечего говорить.

— Въ.такомъ случа мн лучше уйти, — коротко отвтилъ Луціанъ, поддаваясь чувству обиды.

— Вовсе нтъ,— отвтила Лида.— Я наслаждаюсь вашимъ обществомъ на манеръ здшнихъ жителей. Когда двое изъ нашихъ батраковъ дружатъ между собой, чмъ они выражають это? Каждое воскресенье они часами сидятъ рядышкомъ у воротъ, не перекидываясь ни словомъ. Это безусловно лучше, чмъ тотъ страхъ передъ молчаніемъ и углубленіемъ въ себя, который въ нашемъ злосчастномъ кругу зовется разговоромъ.

— Какія у васъ странныя мысли, Лида! Это молчаніе крестьянъ равносильно молчанію собаки.

— Собака очень пріятное общество, — сказала Лида.

На это онъ не нашелся, что отвтить. Съ женщинами онъ себя чувствовалъ хорошо только тогда, когда могъ снисходить къ нимъ съ своей высоты и разъяснять имъ что-нибудь. Лида всегда выслушивала его объясненія, но длала, изъ нихъ совсмъ другіе выводы, чмъ онъ, такъ что онъ рдко чувствовалъ, что его слова имли успхъ.

Поддерживать же молчаніе на манеръ батраковъ было свыше его силъ. Поэтому онъ сослался на то, что ему пора хать, и простился съ Лидой. Она подала ему руку. Легкій румянецъ залилъ его срыя щеки, когда онъ взялъ эту руку. Зачмъ онъ застегнулъ сюртукъ и удалился степеннымъ шагомъ. Пока онъ шелъ, Лида наблюдала, какъ солнечные лучи сверкали на его блестящей шляп и тонули въ его респектабельномъ сюртук. Она вздохнула и опять взялась за Гёте.

Вскор затмъ ей надоло сидть на одномъ мст. Она поднялась и побродила по парку, стараясь разыскать т мста, гд играла ребенкомъ, когда въ послдній разъ гостила у тетки. Она узнала старый развалившійся жертвенникъ друидъ, который въ дтств напоминалъ ей гору Синай, грозившую упасть на голову Христіана въ ‘Странствованіяхъ пилигримовъ’. Дальше увидла — и старательно обошла — болото, гд однажды ей порядкомъ досталось отъ няньки за то, что она вымазала въ грязи вс чулки. Затмъ очутилась въ длинной, поросшей травой алле, которая тянулась на западъ и на востокъ и казалась безконечной. Это мсто ей показалось самымъ лучшимъ въ парк, и она уже начала составлять планъ павильона, который велить построить поблизости, какъ вдругъ вспомнила, что это, должно быть, та самая вязовая аллея, куда жилецъ Уорренъ-Лоджа строго запрещаетъ доступъ всмъ постороннимъ. Она. повернула въ лсъ, смясь надъ странностью положенія: оказаться посторонней, не имющей права входа, въ своихъ собственныхъ владніяхъ. Чтобы опять не ворваться, въ чужія владнія, ей пришлось сдлать большой крюкъ, и черезъ нкотрое время она заблудилась. Деревьямъ, казалось, до было конца. Она начала приходить къ заключенію, что кром парка владетъ еще и лсомъ. Наконецъ увидла прогалину. Она поспшила туда, вышла опять на солнце я остановилась, ослпленная неожиданнымъ видніемъ, которое въ первую минуту приняла за великолпную статую, но уже въ слдующую минуту со страннымъ чувствомъ радости поняла, что передъ ней живой человкъ. Впасть въ подобную ошибку при вид джентльмена девятнадцатаго столтія, который занимается физическими упражненіями на открытомъ воздух, при обычныхъ условіяхъ значить проявить чудовищное незнаніе людей или статуй. Но въ данномъ случа условія были далеко не обычны: этотъ человкъ былъ одть въ блую фуфайку и въ блые же панталоны до колнъ, его обнаженныя руки блестли на солнц, какъ руки гладіатора. Широкіе и выпуклые мускулы на груди казались мраморными подъ блымъ покрываломъ. Даже короткіе кудрявые волосы казались бронзовыми при вечернемъ освщеніи. Лид пришло въ голову, что передъ ней въ своемъ лсномъ убжищ какой-нибудь древнегреческій богъ, Но эта мысль длилась всего секунду. Ея слдующій взглядъ упалъ на маленькаго человка, похожаго на грума, котораго уже никакъ нельзя было причислить къ древне-классическимъ божествамъ и который смотрлъ на своего товарища точь въ точь какъ грумъ, любующійся лошадью рдкой красоты. Онъ первый замтилъ Лиду, и выраженіе его лица ясно показало, что ея присутствіе здсь нежелательно..Человкъ-статуя, взглянувъ по направленію его злобнаго взгляда, тоже увидлъ гостью, но съ другими чувствами: его губы раскрылись, краска подступила. къ его щекамъ, онъ уставился на нее съ нескрываемымъ изумленіемъ и восторгомъ. Первымъ движеніемъ Лиды было повернуться, и бжать, вторымъ — извиниться за свое вторженіе. И въ конц-концовъ она спокойно удалилась между деревьями. Отойдя на такое разстояніе, что они не могли ее видть, она ускорила шаги, почти побжала. Но день былъ.слишкомъ жаркій для быстрыхъ движеній. Она скоро остановилась и стала прислушиваться. Обычные лсные звуки: шелестъ листьевъ, стрекотаніе кузнечиковъ, пшіе птицъ. Ни малйшаго отзвука человческихъ голосовъ или шаговъ. Она подумала, что все это ей пригрезилось, что богоподобное существо былъ просто Гермесъ Праксителя, на мысль о которомъ ее навелъ классическій шабашъ Гёте, а ужъ фантазія, въ своего рода сн на яву, придала этому образу сходство съ живой дйствительностью. Грумъ же былъ одной изъ несообразностей, характеризующихъ сны — можетъ быть воспоминаніе о словахъ Луціана, что съ жильцомъ Уорренъ-Лоджа живетъ слуга. Но во всякомъ случа этотъ дивный образъ мужской силы и красоты не могъ быть студентомъ, разстроившимъ свое здоровье черезчуръ усердными занятіями. Безсмысленное чувство радости было тоже одной изъ нелпостей сна — иначе ей слдовало бы стыдиться ого.

Лида направилась домой, немного безпокоясь насчетъ состоянія своихъ нервовъ, но въ то же время вспоминая о своемъ видніи съ такой радостью, какой она не разршила бы себ, касайся дло живого существа. Нсколько разъ картина такъ ярко вставала въ ея памяти, что она невольно спрашивала себя, не было ли все это реальностью. Но обсудивъ немного, опять убждалась, что это была галлюцинація..

— Барышня!— сказалъ одинъ изъ ея многочисленныхъ слугъ, уроженецъ Уильстокена, взиравшій на хозяйку замка съ величайшимъ благоговніемъ.— Миссъ Гофъ ждетъ васъ въ гостиной.

Гостиная была круглой комнатой съ куполообразнымъ потолкомъ, съ котораго вертикально, какъ сталагмиты, спускались золотые орнаменты, напоминавшіе толстыя бамбуковыя палки. Тяжелыя люстры были обвшаны гранеными бронзовыми шариками. Такіе же шарики, только побольше, украшали спинки низкихъ и широкихъ массивныхъ креселъ, обитыхъ кожей, съ оттисненными на ней японскими драконами мднаго цвта. Около камина находился бронзовый колоколъ китайской работы, поставленный, какъ пушка, въ черный деревянный лафетъ и служившій корзинкой для угля. Стны были обтянуты голубой матеріей съ золотыми полумсяцами.

Въ этой варварской комнат Лида застала ожидавшую ее постительницу — молодую двушку двадцати трехъ лтъ съ хорошо развитыми, упругими формами, чистымъ, точно фарфоровымъ, цвтомъ лица и нжнымъ румянцемъ на щекахъ. Горделивое положеніе головы свидтельствовало о сознаніи собственнаго достоинства, почерпнутаго изъ поклоненія, которымъ ее окружала окрестная молодежь, оно же, вроятно, было причиной изящества ея дешеваго чернаго платья, шляпы, башмаковъ и перчатокъ, находившихся въ безукоризненномъ состояніи. Въ нервномъ волненіи, достигшемъ своего апогея при появленіи Лиды, она въ теченіе десяти минуть ждала счастья представиться хозяйк замка.

— Здравствуйте, миссъ Гофъ! Простите, я васъ кажется заставила ждать! Меня не.было дома.

— О нтъ, нисколько, — отвтила миссъ Гофъ съ смутнымъ чувствомъ, что рыжіе волосы аристократичны, а темно-каштановые (цвтъ ея волосъ) вульгарны. При вход Лиды она поднялась, чтобы поздороваться, а затмъ, постоявъ минутку въ нершительности, не зная, что дальше требуется этикетомъ, опять сла на свое мсто. Миссъ Кэрью тоже сла и задумчиво смотрла на постительницу, которая вытянулась въ струнку и, желая скрыть свое нервное безпокойство, невольно приняла пренебрежительный видъ.

— Миссъ Гофъ!— Сказала Лида посл нкотораго молчанія, придавшаго ея словамъ большую выразительность.— Согласны ли вы пожить у меня довольно продолжительной время? Въ этомъ уединеніи мн нуженъ другъ и товарищъ моихъ лтъ и моего положенія. Вамъ, вроятно, тоже.

Алиса Гофъ была очень молода и твердо ршила не принимать никакихъ незаслуженныхъ почестей. Она поспшила объяснить миссъ Кэрью истинное положеніе длъ, не принимая въ соображеній, что хозяйка замка, вроятно, лучше понимаетъ его, чмъ она сама, наоборотъ, она считала совершенно естественнымъ, что та должна заблуждаться.

— Вы очень любезны, миссъ Кэрью,— чопорно отвтила она, — но наше положеніе совершенно различно. Я не могу вести праздную жизнь. Мы очень бдны и своей работой я отчасти помогаю матери.

— Я думаю, что, живя у мегія, вы тоже будете жить не праздно, — спокойно отвтила Лида.— Правда, здсь вы пріобртете очень дорогія привычки, но я дамъ вамъ возможность удовлетворять ихъ.

— Я не хочу пріобртать дорогихъ привычекъ,— съ упрекомъ отвтила Алиса.— Мн всю жизнь придется удовлетворяться очень скромнымъ положеніемъ.

— Зачмъ?— это не обязательно. Скажите мн откровенно, чмъ вы хотли сдлаться? Учительницей, да?

Алиса покраснла, но подтвердила.

— Вы совершенно не приспособлены для этого, и кончите тмъ, что выйдете замужъ. Въ качеств учительницы вамъ будетъ трудно сдлать хорошую партію. Въ качеств же праздной молодой двушки съ дорогими привычками, это вамъ будетъ очень легко. Быть богатой — цлое искусство, которому обязательно ладо научиться, если вы хотите выйти замужъ за богатаго человка.

— Я не имю никакого намренія выходить замужъ, — надменно отвтила Алиса, ршивъ, что пора осадите холодную аристократку.— Если я вообще переду къ вамъ, то безъ всякихъ отдаленныхъ цлей.

— Вотъ на это я какъ разъ и надялась. Перезжайте ко мн просто, безъ всякихъ условій и заднихъ мыслей.

— Но…— начала Алиса и остановилась, сбитая съ толку быстротой, съ которой шли переговоры. Она пробормотала нсколько словъ и замолчала, надясь, что Лида будетъ продолжать. Но Лида уже высказала все, что хотла, и ждала отвта, хотя повидимому была заране убждена, что все устроится такъ, какъ она хочетъ, каковы бы ни были намренія Алисы.

— Я не совсмъ понимаю, миссъ Кэрью, какія у меня обязанности,— чего вы будете требовать отъ меня?

— Очень многаго, — серьезно отвтила Лида.— Гораздо больше, чмъ отъ обыкновенной компаньонки.

— Но я хочу быть обыкновенной компаньонкой,— запротестовала Алиса.

— Чьей?.

Алиса опять вспыхнула, на этотъ разъ отъ гнва.

— Я не хотла сказать…

— Надюсь, вы не хотите сказать, что не желаете имть никакого дла со мной,— отвтила Лида, спокойно останавливая ее.— Почему вы такъ колеблетесь? Вы же остаетесь вблизи своихъ и въ любую минуту можете вернуться домой, если ваше положеніе вамъ не поправится.

Боясь, что она опозорила себя своими манерами, не желая, чтобы ее брали какъ какую-нибудь вещь, точно ея собитвенныя желанія не имютъ значенія, разъ надо удовлетворить капризу богатой дамы, подозрвая, что ее хотятъ надуть въ вопрос о жалованьи, которое сна ршилась потребовать, направляясь сюда (она наслышалась много разсказовъ о нечестности аристократовъ), но вмст съ тмъ абсолютно не будучи способна защищаться противъ миссъ Кэрью,— Алиса ухватилась за первую отговорку, которая пришла ей на умъ.

— Я бы попросила немного времени для размышленія,— сказала она.

— То-есть, времени, чтобы привыкнуть ко мн? Даю вамъ его, сколько вамъ угодно.

— О, я ужъ завтра дамъ вамъ отвть, — услужливо прервала ее Алиса.

— Спасибо. Я сейчасъ пошлю сообщить мистрисъ Гофъ, чтобы она до завтра не ждала васъ домой.

— Но я совсмъ не хотла,— я не приготовилась ночевать здсь, — запротестовала Алиса, чувствуя, что все больше запутывается въ Лидиныхъ стяхъ.

— Въ такомъ случа мы посл обда пойдемъ прогуляться, зайдемъ къ вамъ, и вы можете сдлать ваши приготовленія. Только право, я думаю, что вы найдете здсь у меня все необходимое.

Алиса не рискнула на дальнйшія возраженія.

— Боюсь, — залепетала она, — что вы меня находите очень несговорчивой, но я такая неумлая, я ни на что не гожусь, вы такъ обманетесь въ своихъ ожиданіяхъ, что… Что…

— Совсмъ нтъ, миссъ Гофъ, я не считаю васъ несговорчивой, а только очень робкой. Вы хотите бжать и спрятаться отъ новыхъ лицъ и новой обстановки.

Алиса, которая въ Уильстокен держалась въ обществ не только не робко, а даже высокомрно, почувствовала себя непонятой, но не знала, какъ выпутаться изъ этого положенія.

— Мой образъ жизни сложился во время моихъ постоянныхъ путешествій и потому я живу безъ всякихъ церемоніи,— продолжала Лида.— Мы обдаемъ рано — въ шесть.

Алиса уже пообдала въ два, но не сочла себя обязанной признаться въ этомъ.

— Пойдемте, я вамъ покажу вашу комнату, — сказала Лида, поднимаясь съ мста.— Какая странная гостиная!— прибавила она, оглядываясь вокругъ.— Я до сихъ поръ ни разу не пользовалась ею.— Она еще разъ съ интересомъ осмотрла гостиную, какъ будто была здсь чужая. Потомъ провела Алису во второй этажъ, въ комнату, убранную, какъ дамская спальня.— Если вамъ это помщеніе не понравится, или вы не можете удобно устроиться въ немъ, то у насъ есть другія комнаты, изъ которыхъ вы выберете любую,— сказала она.— Когда кончите, приходите ко мн въ будуаръ.

— А гд вашъ будуаръ, — съ тревогой спросила Алиса.

— Онъ… лучше позвоните кого-нибудь и велите показать вамъ дорогу. Я сейчасъ пришлю вамъ свою горничную.

Но Алиса испугалась горничной еще больше, чмъ хозяйки, и поспшила отказаться.— Я привыкла одваться сама, миссъ Кэрью, — прибавила она съ гордымъ смиреніемъ.

— Вы увидите, что гораздо удобне называть меня просто Лидой, — сказала миссъ Кэрью.— А то можно подумать, что вы говорите о моей тет, старушк преклонныхъ лтъ.— Съ этими словами она покинула комнату.

Алиса, думала, что у нея хорошій вкусъ и чисто-женское умнье придавать комнатамъ уютный и красивый видъ. Она привыкла съ гордостью смотрть на гостиную своей матери, которую украсила дешевымъ кретономъ, японскими бумажными верами и всякими фарфоровыми бездлушками. Теперь же она чувствовала, что домъ матери никогда больше не удовлетворитъ ее, если она хоть разъ поспитъ въ постели, стоявшей передъ ней. Все, прочитанное раньше и принятое на вру о красот дешеваго и простого убранства и о вульгарности роскоши, припомнилось ей, какъ варіантъ на тему ‘зеленъ виноградъ’ изъ басни о лисиц и виноград. Съ содроганіемъ она представила себ, какое впечатлніе произвелъ бы дешевый китайскій зонтикъ надъ этимъ каминомъ, кретоновый пологъ надъ этой кроватью, или ситцевыя занавски на этихъ окнахъ. Въ комнат находился цлый рядъ зеркалъ: одно громадное, въ которомъ сна могла видть себя во весь ростъ, второе поменьше, вставленное въ рамку дубоваго туалетнаго столика рзной работы и нсколько маленькихъ самой разнообразной формы, на подставкахъ, которыя можно было вертть во вс стороны. Употребляя ихъ въ первый разъ, человку казалось, что у него глаза и спереди и сзади. Алиса до сихъ поръ никогда не видла своего отраженія со всхъ сторонъ сразу. Глядя на себя теперь, она старалась не стыдиться своего платья, но даже собственное лицо и фигура, которыя она обыкновенно созерцала съ величайшимъ удовольствіемъ, казались ей грубыми и мщанскими въ зеркалахъ миссъ Кэрью.

— Во всякомъ случа,— сказала она, опускаясь на стулъ, сидть на которомъ было еще пріятне, чмъ смотрть на него,— во всякомъ случа, если не считать кружева,— а мое старое, доставшееся мн отъ мамы, ничуть не мене цнно,— все ея платье вроятно не дороже моего, или по крайней мр стоить не дороже моего, сколько бы она за него ни заплатила: Алиса была достаточно умна, чтобы завидовать манерамъ миссъ Кэрью больше, чмъ ея платью. Правда, она не допускала, сомннія въ томъ, что сама она ‘лэди’ съ головы до ногъ, но все же чувствовала, что въ глазахъ постороннихъ Лида больше подойдетъ подъ понятіе ‘лэди’, чмъ она. Однако миссъ Кэрью, насколько Алиса могла замтить, держалась очень холодно, ничуть не стараясь понравиться людямъ, съ которыми разговаривала. Алиса неоднократно заключала дружбу съ молодыми двушками и просила ихъ звать ее по имени, но въ такихъ случаяхъ обязательно называла ихъ ‘душечками’ и ‘милочками» и за все время, пока длилась дружба,— что иногда продолжалось больше мсяца — ни одна встрча не обходилась безъ сердечныхъ объятій и поцлуевъ..

— Нтъ!— ршительно заявила она, вскакивая съ мста.— Никто не заставить меня поврить, будто искренняя привязанность вульгарна. Съ этой миссъ Кэрью надо держать ухо востро.

Покончивъ съ этимъ вопросомъ, она продолжала осмотръ комнаты, которая ей нравилась все больше и больше. Благодаря своему привиллегированному положенію мстной красавицы, она не страдала боязнью красивыхъ и дорогихъ вещей — той боязнью, которая длаетъ людей низкаго происхожденія неспособными соединять роскошь съ удобствомъ. Будь одяло, покрывавшее постель, ея собственностью, она не колеблясь превратила бы его въ бальное платье. Она увидла туалетныя вещицы, въ которыхъ никогда не чувствовала потребности и объ употребленіи которыхъ могла только догадываться, заглянула въ два огромныхъ платяныхъ шкафа, съ отчаяніемъ думая о жалкой роли, которую будутъ играть въ немъ ея три платья, накидка и нсколько старыхъ кофточекъ. Тамъ также была уборная съ мраморной ванной, длавшая опрятность наслажденіемъ, а не самой суровой изъ добродтелей, какой она казалась Алис дома. Все въ комнат было одинаково изящно, но ничто не служило спеціально для украшенія. Судя по ея домашнему устройству, миссъ Кэрью была прежде всего утилитаристкой. Напримръ, въ комнат былъ очень красивый каминъ, но на немъ не. стояло ничего, и Алиса сдлала робкую попытку убдить себя, что въ смысл вкуса каминъ въ ея собственной спальн стоитъ несравненно выше, такъ какъ онъ былъ покрыть синимъ сукномъ съ бахромой и мдными гвоздиками, и заставленъ карточками въ плюшевыхъ рамкахъ.

Бой часовъ напомнилъ ей, что она забыла приготовиться къ обду. Ола торопливо сняла шляпу, вымыла руки, постояла минутку передъ зеркалами и призвала на помощь всю свою храбрость, чтобы позвонить, какъ вдругъ ее охватило сомнніе: надо ли надть перчатки, прежде чмъ сойти внизъ или нтъ? Она долго простояла въ нершительности и, наконецъ, ршила положить перчатки въ карманъ, а въ дальнйшемъ употребленіи ихъ слдовать примру хозяйки. Не смя колебаться дольше, она нажала кнопку, на звонокъ тотчасъ же явилась француженка съ вжливыми манерами — горничная миссъ Кэрью — и провела ее въ будуаръ, восьмиугольную комнату, которой, по мннію Алисы, позавидовала бы даже жена султана.

Лида сидла за книгой. Алиса съ облегченіемъ увидла, что она не переодлась и была безъ перчатокъ.

За обдомъ Алиса чувствовала себя не въ своей тарелк. Во-первыхъ, тамъ былъ дворецкій, которому, казалось, не было другого дла, какъ стоять у буфета и наблюдать за ней, а затмъ ливрейный лакей, ловкій и безшумный, который время отъ времени появлялся около ея локтя и заставлялъ ее моментально выбирать среди неизвстныхъ ей кушаньевъ и напитковъ. Она завидовала ихъ знанію свтскихъ приличіи и боялась ихъ критики. Взявъ спаржу рукой, она была глубоко огорчена, увидвъ, что миссъ Корью ла эту овощъ съ помощью ножа и вилки, но, къ счастью, лакей въ эту минуту стоялъ къ ней спиной, а дворецкій, страдая отъ жары, находился въ состояніи задумчивости, граничащей съ дремотой. Въ общемъ же, подражая во всемъ миссъ Кэрью, которая не мучила ее хозяйской наблюдательностью, Алиса справилась съ обдомъ безъ стыда для своего воспитанія.

Лида, со своей стороны, не признавая обязанности занимать гостей разговоромъ, обдала молча, погруженная въ свои мысли. Алиса, невольно поддаваясь ея очарованію, съ изумленіемъ спрашивала себя, о чемъ она думаетъ. Ей казалось, что и лакей не совсмъ свободенъ отъ этого вопроса. Даже дворецкій какъ-будто задремалъ отъ размышленій на эту тему. Алиса почувствовала искушеніе предложить ей пенни {Мелкая монета.} за ея мысли, но не осмлилась на такую фамильярность. Будь однако предложеніе сдлано и принято — вс присутствующіе: и дворецкій, и лакей, и гостья, были бы одинаково смущены отвтомъ, который гласилъ бы:

‘Сегодня въ лсу я видла Гермеса Праксителя, вотъ о чемъ и думаю’.

ГЛАВА III.

На слдующій день Алиса объявила, что согласна принять предложеніе миссъ Кэрью.

Лида, повидимому, считала дло поконченнымъ съ тхъ поръ, какъ оно было одобрено ею, и приняла этэ согласіе, какъ нчто, вполн естественное, вслдствіе чего Алиса сочла умстнымъ напомнить ей, что въ данномъ вопрос заинтересованы и другія лица,

— Я бы и вчера не колебалась, если бы не мама, — сказала она.— Вдь это такъ безсердечно, покинуть ее теперь.

— У васъ дома сестра, не правда ли?

— Да. Но она не очень здорова, а мама нуждается въ уход.— Алиса помолчала и прибавила боле тихимъ голосомъ: — Она никакъ не можетъ оправиться посл смерти папы.

— Значитъ, вашъ отецъ умеръ недавно?— обычнымъ тономъ спросила Лида.

— Всего два года тому назадъ, — холодно отвтила Алиса.— Я прямо не знаю, какъ скажу мам, что собираюсь покинуть ее.

— Скажите ей сегодня же, Алиса. Не бойтесь, вы не огорчите ее. Горе двухлтней давности просто плохая привычка.

Алиса возмущенно привскочила. Горе матери было для нея священно. Но въ глубин души она не могла не сознаться, что Лидино замчаніе правильно и неопровержимо. Она нахмурилась, но это прошло незамченнымъ: миссъ Кэрью не смотрла на нее. Потомъ она встала, направилась къ двери и остановившись на порог, сказала:

— Вы не знаете нашихъ семейныхъ отношеній. Теперь я иду домой и постараюсь уговорить маму позволить мн жить у васъ.

— Пожалуйста, возвращайтесь пораньше къ обду,— спокойно отвтила Лида.— Я хочу познакомить васъ съ моимъ двоюроднымъ братомъ, Луціаномъ Уэбберомъ: я только что получила отъ него телеграмму. Онъ прідетъ съ лордомъ Уорсингтономъ. Не знаю, будетъ ли лордъ Уорсингтонъ обдать у меня, или нтъ. Въ Уорренъ-Лодж живетъ его больной другъ, и Луціанъ выражается неясно, кого онъ хочетъ навстить: меня или его. Но это неважно, Лордъ Уорсингтонъ просто молодой спортсменъ. Луціанъ же умный человкъ и когда-нибудь станетъ извстностью. Онъ секретарь министра и всегда очень занятъ, но во время лтнихъ каникулъ мы, вроятно, будемъ часто имть удовольствіе видть его. Простите, что я васъ заставляю стоять въ дверяхъ и выслушивать эту длинную исторію. До свиданія!

Она привтливо махнула рукой, и Алиса вдругъ почувствовала, что при извстныхъ обстоятельствахъ можно очень полюбить миссъ Кэрью.

Она провела съ матерью очень несчастный день. Судьба мистрисъ Гофъ заключалась въ томъ, что она вышла замужъ за человка, котораго боялась и который поднималъ исторіи изъ-за малйшихъ упущеній въ хозяйств и въ воспитаніи дтей. Превративъ волей-неволей необходимость въ добродтель, она прослыла въ Уильстокен образцовой матерью и женой. Когда, наконецъ, мистеръ Гофъ приказалъ долго жить — его перехала ломовая телга — она осталась безъ копейки денегъ, съ двумя дочерьми на рукахъ. Въ этомъ безвыходномъ положеніи она обратилась къ горю, какъ къ единственному прибжищу и ничего не длала. Дочери, какъ умли, привели въ порядокъ дла отца, перехали на дешовую квартиру и нашли квартиранта для дома, въ которомъ прожили столько лтъ. Жанетта, старшая изъ нихъ, будучи по природ склонна къ наукамъ, занялась учительствомъ въ дух новйшаго направленія женскаго образованія, слава о которомъ уже достигла Уильстокена. Алиса же не могла преподавать ни математику, ни этику. Поэтому открыла танцевальные классы, давала уроки пнія и обучала языку, на которомъ, по ея мннію, изъяснялись во Франціи, по который оставался непонятнымъ для всхъ уроженцевъ этой страны, которымъ случалось прозжать черезъ Уильстокенъ. Сестры были очень привязаны другъ къ другу и къ матери. Алиса, пользовавшаяся особымъ расположеніемъ своего снисходительнаго къ самому себ отца, сохранила о немъ довольно хорошую память, хотя не могла не жалть, что и любовь къ ней не побудила его оставить дочерямъ обезпеченія. Кром того, она стыдилась воспоминанія о его привычк напиваться пьянымъ на скачкахъ, гребныхъ гонкахъ и другихъ національныхъ торжествахъ, въ каковомъ состояніи съ нимъ и произошелъ несчастный случай, стоившій ему жизни.

Идя домой, Алиса думала, что, вернувшись въ замокъ, оставить родныхъ, преисполненныхъ радости о ея счасть и горя о разлук съ ней, ибо ея взгляды на человческую природу и родительскія чувства были чисто романтическіе. Но мистрисъ Гофъ сразу стала завидовать роскоши, въ которой отнын могла жить ея дочь, и принялась осыпать со упреками въ безсердечности, въ желаніи бросить мать и въ суетной любви къ свтскимъ развлеченіямъ. Алиса же, которая, несмотря на убжденіе, что правдивость первая обязанность человка, часто въ одинъ день могла сообщить мaтери полдюжину выдумокъ, если нужно было скрыть отъ нея какую-нибудь непріятную истину, и которая вмст съ тмъ съ презрніемъ отвергла бы всякое предположеніе, что ея мать скоре эгоистка, чмъ святая, — Алиса, значить, вскор разразилась слезами и заявила, что не вернется въ замокъ и что никто на свт не заставилъ бы ее провести тамъ прошлую ночь, если бы она могла предполагать, что такой поступокъ огорчитъ домашнихъ. Тутъ мистрисъ Гофъ встревожилась, зная по опыту, что легче довести Алису до необдуманныхъ ршеній, чмъ посл отговорить се отъ нихъ. Она испугалась, что навлечетъ на себя въ Уильстокен нареканія за противодйствіе интересамъ дочери и потеряетъ свою долю въ деньгахъ и покровительств миссъ Кэрью. Этотъ страхъ одержалъ верхъ надъ завистью. Она сдлала Алис строгій выговоръ за упрямство и указала, что ея долгъ — не только передъ матерью, а главнымъ образомъ передъ Богомъ — велитъ ей съ благодарностью принять предложеніе миссъ Кэрью и настоять на опредленномъ жалованіи, какъ только она суметъ сдлать свое общество необходимымъ для хозяйки замка. Въ качеств покорной дочки, Алиса заставила мать прибгнуть къ просьбамъ и даже къ симптомамъ близкаго взрыва горестныхъ воспоминаній о покойномъ мистер Гофъ, прежде чмъ согласилась исполнить ея желаніе. Только подождемъ, — сказала она, — пока Жанетта не вернется съ уроковъ и не общаетъ простить ее за отсутствіе въ прошлую ночь (мистрисъ Гофъ ложно сообщила, будто Жанетта, глубоко огорченная поступкомъ сестры, проплакала всю ночь напролетъ). Мать увидла, что нтъ иного исхода, какъ или выпроводить Алису до прихода Жанетты, или быть пойманной на грубой лжи, почему и заявила, что Жанетга проведетъ вечеръ у знакомыхъ, и начала указывать, какъ невжливо по отношенію къ миссъ Кэрью оставлять ее такъ долго одной. Въ конц-концовъ Алиса смыла съ лица слды слезъ и пустилась въ обратный путь, чувствуя себя очень несчастной и стараясь утшиться мыслью, что хотъ сестра была избавлена отъ сцены, которую ей пришлось пережить.

Когда она пришла въ замокъ, Луціана еще не было. При вход Алисы миссъ Кэрью бросила пытливый взглядъ на ея меланхолическое лицо, но не стала разспрашивать. Немного погодя, она отложила книгу, которую читала, подумала минутку и сказала:

— Вотъ ужъ почти три года, какъ я не заказывала себ новыхъ платьевъ.

Алиса съ интересомъ взглянула на нее.

— Теперь, когда вы можете мн помочь при выбор, я, пожалуй, позволю себ роскошь обновить весь гардеробъ. Я хочу, чтобы вы воспользовались этимъ случаемъ и тоже заказали что-нибудь для себя. Вы увидите, что на работу моей портнихи, госпожи Смитъ, можно положиться, хотя она очень дорогая и нечестная. Когда Уильстокенъ намъ надость, мы можемъ похать въ Парижъ и тамъ заказать себ платья, но пока мы прибгнемъ къ госпож Смитъ.

— Я не могу себ заказывать дорогихъ платьевъ, — сказала Алиса.

— Если бы вы не могли, я бы вамъ не предлагала. Я предупредила васъ, что здсь вы пріобртете дорогія привычки.

Алиса колебалась. Она обладала разумной склонностью никогда не отказываться отъ того, что само шло въ руку, а кром того столько выстрадала отъ бдности, что скоре была готова благодарить судьбу за свое счастье, чмъ чувствовать себя униженной щедростью миссъ Кэрью. Но при мысли, что она въ богатомъ плать будетъ разъзжать въ экипажахъ и встртить Жанетту, идущую пшкомъ на свои уроки въ дешевенькомъ черномъ плать и заштопанныхъ перчаткахъ, — Алиса почувствовала, что вполн заслужила упреки матери. Съ другой же стороны было очевидно, что ея отказъ не принесетъ Жанетт никакой матеріальной выгоды. Поэтому, она сказала:

— Я, право, не могу въ такой мр злоупотреблять вашей добротой. Вы слишкомъ добры ко мн.

— Сегодня вечеромъ я напишу госпож Смитъ, — сказала Лида.

Алиса собиралась еще разъ повторить свой протестъ, но въ боле мягкой форм, когда доложили о приход мистера Уэббера. Она вытянулась въ струнку и приняла соотвтствующій видъ, чтобы съ достоинствомъ принять гостя. Лида же не перемнила ни позы, ни выраженія лица.

Луціанъ, который по манер держать себя скоре напоминалъ миссъ Гофъ, чмъ свою кузину, торжественно исполнилъ все, что требуется обрядомъ знакомства, и былъ встрченъ Алисой съ оттнкомъ пренебреженія: она по привычк держала себя съ мужчинами свысока, хотя чувствовала къ Луціану величайшее почтеніе.

Отвчая на слова Алисы, мистеръ Уэбберъ сообщилъ, что, но его мннію, сегодняшній день прохладне вчерашняго. Отвчая на слова Лиды, онъ подтвердилъ, что резолюція, которую намренъ внести лидеръ оппозиціи, равносильна выраженію недоврія правительству. Но онъ увренъ, что министерство останется въ большинств. Никакихъ интересныхъ новостей у него нтъ. Пріхалъ онъ вмст съ лордомъ Уорсингтономъ, который явился въ Уильстокенъ, чтобы навстить своего больного друга въ Уорренъ-Лодж. Они условились вмст вернуться назадъ съ поздомъ, отходящимъ въ 7 ч. 30 м.

Когда они сошли въ столовую, Алиса, воспользовавшись опытомъ предыдущаго дня, держалась передъ слугами съ сознаніемъ собственнаго достоинства и не сдлала ни одного промаха. Не будучи въ состояніи принимать участіе въ разговор, такъ какъ она ни слова не понимала въ политик, служившей темой для бесды Луціана, она сидла молча, и снова взвшивала свой старый взглядъ: что очень смшно и некрасиво, когда дама разсуждаетъ о вещахъ, которыя написаны въ газетахъ. Манера говорить Луціана — осторожная и нсколько поучительная — произвела на нее большое впечатлніе, и она ршила, что онъ знаетъ все на свт. Лида, повидимому, интересовалась его сообщеніями, но была, совершенно равнодушна къ его личнымъ мнніямъ.

Часамъ къ семи съ половиной Лида предложила всмъ пройтись до вокзала, прибавивъ въ объясненіе, что она хочетъ спросить лорда Уорсингтона, какъ записываются для игры на тотализатор. Услышавъ это, Луціанъ сдлалъ очень серьезное лицо, а Алиса приняла шокированный видъ, желая показать ему, что вполн раздляетъ его взгляды на приличія. Но эти демонстраціи не произвели на Лиду ни малйшаго впечатлнія. Она пошла, показывая имъ дорогу, въ переднюю, сняла съ вшалки шарфъ и соломенную шляпу, и безъ перчатокъ, какъ была, вышла на свжій воздухъ весенняго вечера. Алиса пришла въ ужасъ отъ такого неженственнаго поведенія. Лишенная десяти минуть, на которыя она разсчитывала, чтобы приколоть шляпу и привести себя въ подобающій видъ, она была принуждена взбжать по лстниц и опять спуститься внизъ съ поспшностью, въ которой не было ничего величественнаго. Когда она догнала остальныхъ на лужайк, Луціанъ какъ разъ говорилъ:

— Уорсингтонъ боится васъ, Лида, повидимому совсмъ напрасно.

— Почему онъ боится меня?

— Потому что вы знаете гораздо больше его, — отвтилъ Луціапъ, обрадованный, что у него спрашиваютъ разъясненій.— Но вы, кажется, больше симпатизируете его вкусамъ, чмъ онъ предполагаетъ.

— Я должна вамъ объяснилъ, Алиса, что лордъ Уорсингтонъ, молодой джентльменъ, который живетъ по скаковому календарю и интересуется фаворитами и вообще лошадьми не меньше, чмъ Луціанъ премьеръ-министромъ и независимыми радикалами. Онъ никогда самъ ничего не читаетъ и не водится съ людьми, которые читаютъ, такъ что разговаривать съ нимъ очень пріятно. Хотли бы вы пойти на скачки, Алиса?

Алиса отвтила такъ, какъ, по ея мннію, Луціанъ ждалъ отъ нея: что она никогда не была на скачкахъ и не чувствуетъ желанія видть ихъ.

— До будущаго года вы перемните ваше мнніе. Скачки интересуютъ каждаго человка, чего нельзя сказать объ Опер или Академіи Художествъ.

— Я видла Академію, — отвтила Алиса, которая разъ въ жизни была съ отцомъ въ Лондон.

— Вотъ какъ!— сказала Лида.— А въ Національной Галлере вы были?

— Въ Національной Галлере? Кажется, что нтъ. Я забыла.

— Понравились вамъ картины?

— Очень даже.

— Скачки вамъ поправятся гораздо больше.

— Позвольте вамъ сказать, обратился Луціанъ къ Алис,— что моя кузина очень любить притворяться, будто питаетъ отвращеніе къ искусству, которому на самомъ дл страстно предана, и къ изящной литератур, съ которой она великолпно знакома.

— Милый Луціанъ, — сказала Лида.— Если вы когда-нибудь обманетесь въ своихъ честолюбивыхъ ожиданіяхъ и бросите политику, вамъ представится случай жить искусствомъ и литературой. Тогда я буду цнить вашъ взглядъ на ихъ значеніе, какъ опоры въ жизни. Теперь же вы знакомы съ ними только, какъ съ своего рода приправой.

— Ворчите по обыкновенію?— сказалъ Луціанъ.

— Я всегда одна и та же, это единственное правильное понятіе, которое вы можете себ составить обо мн, — съ терпливымъ нетерпніемъ отвтила Лида, въ то время какъ они входили на вокзалъ.

Поздъ — три пассажирскихъ вагона и одинъ багажный, уже стоялъ у платформы.

Паровозъ глухо шумлъ, а машинистъ съ кочегаромъ высунулись изъ окна: послдній, молодой парень, не спускалъ глазъ съ двухъ джентльменовъ, стоявшихъ у вагона перваго класса, машинистъ тоже раздлялъ его любопытство съ боле солиднымъ и дловитымъ видомъ. Одинъ изъ этихъ джентльменовъ былъ человкъ низкаго роста, съ пулеобразной головой, одтый въ костюмъ столичнаго покроя. Въ другомъ Лида сразу признала своего вчерашняго Гермеса, несмотря на соломенную шляпу, галтукъ канареечнаго цвта, костюмъ изъ черно-блой клтчатой матеріи и ярко-красный шелковый платокъ, который высовывался изъ верхняго кармана. Въ рукахъ у него не было ни зонта, ни палки, онъ держался очень изящно и двигался съ такой легкостью, какъ будто побдилъ законъ тяготнія, выраженіе его лица было довольное и веселое. Но!… Лида сразу почувствовала, что въ этомъ молодомъ человк, красивомъ, сильномъ и жизнерадостнымъ, есть какое-то ‘но’.

— Вотъ и лордъ Уорсингтонъ,— сказала она, указывая на господина съ пулеобразной головой.— Но неужели этотъ господинъ, рядомъ съ нимъ, его больной другъ? Не можетъ былъ!

— Это жилецъ Уорренъ-Лоджа, — отвтила Алиса.— Я его знаю по виду.

— По которому нельзя предположить о какой-нибудь болзни,— замтилъ Луціанъ, внимательно посмотрвъ на незнакомца.

Они за это время подошли совсмъ близко къ тмъ и могли слышать, какъ лордъ Уорсингтонъ, открывая дверь вагона, чтобы войти въ купэ, сказалъ:— Будьте, значить, умницей, и берегите себя, какъ слдуетъ. Хорошо? Помните — если хоть секундой дольше пятнадцати минуть, я теряю пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ.

Гермесъ обнялъ молодого лорда за плечи. и дружески качнулъ его. Затмъ съ чистымъ акцентомъ и хорошимъ произношеніемъ, но немного хриплымъ голосомъ и громче, тмъ обыкновенно говорятъ англійскіе джентльмены, сказалъ:

— Но безпокойтесь, деньги ваши такъ же ц^:лы, какъ въ банк.

‘Этотъ господинъ безусловно близкій другъ лорда Уорсингтоа’, подумала Алиса. И ршила держаться передъ нимъ особенно хорошо, если его представятъ, ей.

— Лордъ Уорсингтонъ!— сказала Лида.

Онъ вздрогнулъ, обернулся, торопливо спустился по ступенькамъ вагона и немного смущенно сказалъ:

— Здравствуйте, миссъ Кэрью, какъ поживаете? Великолпная мстность и великолпная погода, не правда ли? Вы, вроятно, чувствуете себя здсь хорошо, судя по виду.

— Спасибо, полагаю, что да. Вашъ другъ, кажется, мой жилецъ?

Лордъ Уорсингтовъ взглянулъ на нее, и на его лиц выразился внезапный страхъ, какъ-будто его поймали на мст преступленія. Онъ не отвтилъ ни слова.

— Вы его представите мн, не правда ли?

— Вы разршаете?

— Разумется, — отвтила Лида.— Разв имются какія-нибудь основанія…

— О нтъ, ни малйшихъ, разъ вы сами желаете, — быстро отвтилъ онъ и съ лукавымъ выраженіемъ въ глазахъ обернулся къ своему спутнику, который, стоя у дверей вагона, любовался Лидой, въ то время какъ кочегаръ любовался имъ.

— Мистеръ Кэшель Байронъ — миссъ Кэрью.

Мистеръ Байронъ слегка покраснлъ, приподымая соломенную шляпу, но въ общемъ имлъ при этомъ видъ знаменитости, которая нисколько не гордится собой. Такъ какъ ему, очевидно, нечего было сказать, то Лида заговорила съ лордомъ Уорсингтономъ о скачкахъ и, слушая его, разсматривала своего новаго знакомца. Теперь, когда съ его лица сошло прежнее непринужденно-веселое выраженіе, въ немъ чувствовалось что-то грозное, наполнившее Лиду неизъяснимымъ трепетомъ блаженства. То же ощущеніе скрытой опасности, но въ мене пріятной форм, испытывалъ, и Луціанъ, на котораго близость мистера Байрона производила такое же впечатлніе, какъ близость огромной собаки сомнительнаго темперамента. Лида подумала, что мистеру Байрону ея двоюродный брать съ перваго взгляда повидимому не понравился: по крайней мр онъ сбоку посматривалъ на него, какъ-будто украдкой соразмряя его силы со своими.

Кондукторъ крикнулъ, чтобы пассажиры занимали мста. Вс обмнялись прощальными привтствіями. Лордъ Уорсингтонъ еще разъ крикнулъ Кэшелю Байрону:— Берегите себя, значить, — на что тотъ, бросивъ боязливый взглядъ въ сторону миссъ Кэрью, нетерпливо отвтилъ: — Ладно ужъ, не безпокойтесь, сэръ. Поздъ тронулся, и онъ остался ла платформ одинъ съ дамами.

— Мы идемъ назадъ въ паркъ, мистеръ Байронъ, — сказала Лида.

— Я тоже,— отвтилъ онъ.— Можетъ быть…— Онъ запнулся и, чтобы избжать Лидинаго взгляда, посмотрлъ на Алису. Затмъ они вмст вышли съ вокзала.

Нкоторое время они шли молча: Алиса, сурово глядя прямо передъ собой, припоминала съ зарождающимся подозрніемъ, что онъ только что обратился къ лорду Уорсингтону съ словомъ ‘сэръ’, между тмъ какъ Лида наблюдала его легкую ритмическую походку и старалась понять, что скрывается за чертами его смущеннаго лица.

— Я васъ вчера видлъ въ парк, — сказалъ онъ наконецъ.— Я сначала принялъ васъ за духа. Но старый Меллитъ, мой слуга, тоже видлъ васъ. Поэтому я ршилъ, что вы живое существо.

— Странно!— сказала Лида.— Я васъ тоже приняла за призракъ.

— Меня?! Неужели!— воскликнулъ онъ, взглянувъ на нее. При этомъ пересталъ обращать вниманіе на дорогу и споткнулся, но удержался на ногахъ и моментально опять выпрямился. Потомъ сильно покраснлъ и, обратившись къ миссъ Гофъ, замтилъ, что вечеръ очень теплый.

Алиса подтвердила это.— Надюсь,— прибавила она,— что вамъ теперь лучше.

Онъ сдлалъ изумленное лицо. Но ршивъ, что ея слова, относятся къ его неловкому движенію, отвтилъ:

— Спасибо, я не ушибся.

— Лордъ Уорсингтонъ разсказывалъ намъ о васъ,— сказала Лида.

Онъ вдругъ остановился, видимо глубоко огорченный. Она поспшила прибавить.— Онъ сообщилъ, что вы пріхали сюда для поправленія здоровья, вотъ и все.

На лиц Кэшеля появилась странная улыбка, и онъ опять двинулся въ путь. Но тотчасъ же подозрительно и боязливо спросилъ:

— Вдь онъ вамъ больше ничего не говорилъ обо мн? нтъ?

Алиса смрила его надменнымъ взглядомъ. Лидія отвтила:.

— Нтъ. Больше ничего.

— Я думалъ, что вы можетъ быть уже слышали гд-нибудь мое имя, — продолжалъ онъ настаивать.

— Возможно, но я не могу припомнить, когда и гд.

— А что? Вы знаете кого-нибудь изъ моихъ друзей?

— Нтъ, никого. Только лорда Уорсингтона.

— Въ такомъ случа я должна заключить, что вы какая-нибудь знаменитость, а я имю несчастіе не знать этого. Врно, мистеръ Байронъ?

— Вовсе нтъ,— поспшно возразилъ онъ.— Нтъ никакихъ основаній, чтобы вы когда-нибудь слышали обо мн. Я вамъ очень благодаренъ за вашъ любезный вопросъ,— продолжалъ онъ, повернувшись къ Алис.— Спасибо, я теперь совсмъ здоровъ. Деревенскій воздухъ мн помогъ.

Алиса, у которой начали возникать сомннія насчетъ личности мистера Байрона, притворно улыбнулась и приняла боле гордую осанку. Онъ отвернулся отъ нея, непріятно задтый ея манерами, и такъ мало умлъ скрыть свои чувства, что миссъ Кэрью, продолжавшая наблюдать за нимъ, тотчасъ отгадала ихъ и съ радостью увидла, что онъ ищетъ утшенія у нея. Онъ пристально посмотрлъ на Лиду, какъ будто стараясь отгадать ея мысли, которыя, казалось, были заняты заходящимъ солнцемъ или витали въ какихъ-нибудь не мене красивыхъ и загадочныхъ областяхъ. Но во всякомъ случа онъ видлъ, что на ея лиц не было и слда пренебреженія, написаннаго на лиц миссъ Гофъ.

— Значить, вы меня, правда, приняли за духа?— спросилъ онъ.

— Да. Сначала же я подумала, что вы статуя.

— Статуя?!

— Вы повидимому не польщены этимъ.

— Кто же будетъ польщенъ, когда его примутъ за кусокъ камня, — мрачно отвтилъ онъ.

Вотъ человкъ, котораго она по ошибк приняла за самый дивный образъ мужской силы и красоты, когда-либо виднный ею,— а онъ, оказывается, настолько лишенъ всякаго художественнаго образованія, что считаетъ статую безобразнымъ кускомъ камня.

— Я, кажется, вторглась въ чужія владнія, — сказала она.— Но это вышло нечаянно. Я заблудилась — я еще настолько чужая здсь, что не могу найти дороги въ собстпенномъ парк.

— Это ровно ничего но значить, — горячо возразилъ Кэшель.— Приходите, какъ часто вамъ вздумается. Меллишъ воображаетъ, будто вс его денежки прахомъ пойдутъ, если кто-нибудь хоть однимъ глазомъ увидитъ меня. Ему видите ли хочется, чтобы люди думали…— Спохватившись, Кэшель остановился и смущенно прибавилъ.— Меллитъ совсмъ сумасшедшій, вотъ въ чемъ дло.

Алиса бросила на Лиду многозначительный взглядъ.

Она уже раньше высказывала предположеніе, что жильцы Уорренъ Лоджа сумасшедшіе, а потому живутъ въ такомъ уединеніи. Кэшель замнилъ этотъ взглядъ и, чтобы помшатъ ему дойти до Лиды, онъ обернулся къ Алис и, стараясь попасть въ тонъ легкаго разговора, спросилъ:

— А какъ вы, барышня, проводите время въ деревн? Играете ли вы въ билліардъ?

— Конечно, нтъ,— возмущенно отвтила Алиса. Она думала, что въ основ этого вопроса лежитъ предположеніе, будто она способна проводить вечера въ билліардной комнат гостиницы. Къ ея изумленію Лида замтила:

— Я играю, но очень мало. Я не могу настолько заинтересоваться этой игрой, чтобы научиться играть какъ слдуетъ. Вы, кажется, собирались играть въ лаунъ-теннисъ, когда я васъ видла вчера? Миссъ Гофъ мастерица въ этой игр. Въ прошломъ году она побдила чемпіона Австраліи.

Повидимому мистеръ Байронъ былъ все-таки учтивымъ кавалеромъ, ибо, услышавъ объ этомъ подвиг, онъ выказалъ величайшую степень изумленія.— Чемпіона Австраліи? повторила онъ.— Разв онъ… Ахь да, вы хотите сказать чемпіона игры въ лаунъ-теннисъ. Разумется. Поздравляю васъ, миссъ Гофъ. Не всякій любитель можетъ форсить тмъ, что намялъ бока профессіональному чемпіону.

Алиса, возмущенная предположеніемъ, что она ‘форсить’ и увренная, что его языкъ очень вульгаренъ, — какъ оы тамъ ни обстояло дло съ билліардомъ — приняла еще боле высокомрный видъ и ршила ясно показать ему его мсто, если онъ еще разъ обратится къ ней. Но этого не случилось, такъ какъ они въ это время подошли къ калитк парка, у которой Лида остановилась.

— Позвольте мн отпереть калитку, — сказалъ Кэшель.

Она дала ему ключъ. Онъ взялся лвой рукой за одинъ изъ вертикальныхъ брусьевъ и наклонился, какъ-будто ему нужно было заглянуть въ замочную скважину. Но открылъ калитку довольно изящно и быстро.

Алиса собиралась пройти мимо Кэшеля съ холоднымъ поклономъ, когда увидла, что миссъ Кэрью подаетъ ему руку. Что бы Лида ни длала, всегда получалось впечатлніе, что она поступаетъ именно такъ, какъ надо. Онъ робко взялъ ея руку и чучь-чуть пожалъ, не смя встртиться съ ея взглядомъ. Алиса чопорно протянула ему свои обтянутые перчаткой пальцы. Кэшель моментально сдлалъ шагъ впередъ и обхватилъ ея руку самой жесткой массой суставовъ, которую она когда-либо чувствовала. Бросивъ взглядъ на этотъ замчательный кулакъ, она увидла, что онъ совершенно темный — почти черный. Затмъ она прошла впередъ, а Лида обернулась, чтобы закрыть калитку. Но Кэшель снаружи уже взялся за одинъ изъ брусьевъ и потянулъ калитку къ себ. Она предоставила ему закрыть ее и, прежде чмъ повернуться, поблагодарила его улыбкой, въ этотъ моментъ онъ наконецъ набрался храбрости, чтобы взглянуть ей прямо въ лицо. Новое и странное чувство овладло ею при этомъ взгляд, она даже чуть-чуть смшалась — но гораздо меньше, чмъ Кэшель, который тмъ не мене не могъ отвести отъ нея взора.

— Какъ по-вашему, этотъ господинъ джентльменъ?— спросила Алиса, когда он проходили черезъ фруктовый садъ.

— Разв можно это сказать такъ сразу. Мы же почти не знаемъ его.

— Да. Но что вы думаете? Вдь джентльмена всегда можно узнать по чему-то неуловимому, что чувствуется инстинктомъ.

— Неужели? Я этого не замчала.

— Не замчали?— удивленно переспросила Алиса съ тревожнымъ страхомъ, что ея боле возвышенное представленіе объ аристократіи является въ нкоторомъ род слдствіемъ боле низкаго, сравнительно съ миссъ Кэрью, соціальнаго положенія.

— А я думала, что всегда можно сказать, кто джентльменъ, а кто нтъ.

— Пожалуй, — сказала Лида.— Я со своей стороны замчала такое различіе поведенія во всхъ классахъ общества. Нкоторые люди, независимо отъ среды, въ которой живутъ, обладаютъ какимъ-то природнымъ благородствомъ и изяществомъ манеръ…

— Вотъ это я и хотла сказать, — вставила Алиса.

— Но подобныхъ людей мы встрчаемъ въ сред актеровъ, цыганъ и крестьянъ не рже, чмъ среди аристократовъ. Относительно большинства людей можно сразу узнать, кто они такіе. Про мистера Байрона этого не окажешь. Онъ васъ интересуетъ?

— Меня!— величественно воскликнула Алиса.— Нисколько!

— А меня онъ очень интересуетъ. Рдко приходится встрчать въ людяхъ что-нибудь новое, а онъ очень своеобразный человкъ.

— Я хотла сказать, что онъ не вызываетъ во мн особаго интереса, — сказала Алиса, оробвъ.

Но вопросъ о степени интереса, питаемаго Алисой, не занималъ Лиду. Она только кивнула головой и продолжала:

— Можетъ быть онъ, какъ вы предполагаете, человкъ низкаго происхожденія, который немного видлъ общество: или джентльменъ, отвыкшій отъ общества. Я не могу ршить ни въ ту, ни въ другую сторону.

— Но онъ говоритъ очень грубо и употребляетъ отвратительныя слова. Руки у него жесткія и почти совсмъ черныя. Разв вы не замтили?

— Я все замтила. Но я именно думаю, что онъ тщательно избгалъ бы такихъ словъ, будь онъ человкомъ низкаго происхожденія. Люди, вышедшіе изъ народа, обыкновенно стараются говорить корректно и рдко нарушаютъ принятые въ обществ законы приличія — онъ же не считается ни съ однимъ изъ нихъ. Произношеніе нкоторыхъ словъ у него такое отчетливое, что мн даже пришло въ голову, не актеръ ли онъ. Но онъ не вс слова выговариваетъ одинаково хорошо. Я уврена, что у него есть цль въ жизни или опредленное занятіе: онъ не похожъ на празднаго лнтяя. Однако я перебрала вс обычныя профессіи — онъ не подходитъ ни подъ одну. Это, вроятно, и длаетъ его такимъ интереснымъ. Его не разгадаешь.

— Онъ долженъ занимать извстное положеніе въ обществ. Онъ обращался очень фамильярно съ лордомъ Уорсингтономъ.

— Лорд Уорсингтонъ спортсменъ и какъ таковой на короткой ног съ самыми разнообразными людьми.

— Да, но онъ безусловно не позволилъ бы жокею или кому-нибудь въ такомъ род обнимать себя за плечи, какъ это сдлалъ мистеръ Байронъ

— Пожалуй,— задумчиво сказала Лидія.— Но во всякомъ случа я не врю, чтобы онъ былъ больнымъ студентомъ,— прибавила она, засмявшись.

— Я вамъ скажу, кто онъ такой, — вдругъ сказала Алиса.— Онъ присматриваетъ за этимъ, старикомъ, который живетъ съ нимъ —помните,— онъ сказалъ: ‘Меллишъ совсмъ сумасшедшій’.

— Это возможно, — сказала Лида.— но какъ бы то ни было, у насъ есть теперь о комъ говорить, а въ деревн это большое преимущество.

Въ это время он подошли къ дому. Лида минутку постояла на террас. Высокіе, въ стил Тюдоровъ, трубы Уорренъ-Лоджа отчетливо выдлялись на фон пурпуроваго облака, за которымъ заходило солнце. Она улыбнулась, какъ будто ей пришла въ голову странная мысль, подняла глаза на чернаго мраморнаго египтянина, неподвижно взирающаго на небо, и послдовала за Алисой въ долгъ.

Позже, когда уже совсмъ стемнло, Кэшель сидлъ задумавшись въ обширной кухн снимаемаго имъ домика. Меллишъ безъ пиджака стоялъ около огня и, покуривая трубку, слдилъ за кастрюлей, въ которой что-то кипло. Бросивъ взглядъ на часы, онъ прервалъ молчаніе, замтивъ:

— Пора и на боковую.

— Къ чорту итти пора, а не на боковую, — сказалъ Кэшель.— Я иду гулять.

— Еще бы! пойдете и простудитесь. Съ моего вдома вы не выйдете изъ дому.

— Такъ ступай, ложись, тогда не будешь знать. Мн надо прогуляться.

— Если вы сегодня вечеромъ высунете хоть носъ за дверь, лордъ Уорсингтонъ потеряетъ свои пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Разв вы справитесь съ кмъ-нибудь въ пятнадцать минуть, если будете шататься по ночной сырости! Васъ тогда поколотятъ, — это ужъ врно.

— Хочешь, ставь два противъ одного, что я буду спать на трав, а затмъ въ первый же кругъ выбью Летучаго Голландца изъ строя.

— Пойдемте спать, будьте же умницей,— льстиво заговорилъ Меллишъ.— Для вашей же пользы совтую вамъ.

— Я если я не хочу, чтобы мн совтовали, а? Передай-ка мн лимонъ. Нотацію можешь оставить при себ: я не собираюсь сть его.

— Батюшки, да вдь онъ никакъ себ руки треть лимономъ!— воскликнулъ Меллишъ посл нсколькихъ минуть молчаливаго наблюденія.— Вотъ сумасшедшій дуракъ! Вдь отъ лимона он жестче не станутъ. Недостаточно я потрудился надъ ними!

— Я хочу, чтобы он стали бле, — нетерпливо сказалъ Кэшель, бросая лимонъ въ огонь.— Да все равно толку нтъ. Я не могу ходить съ такими кулаками. Завтра поду въ Лондонъ и куплю перчатки.

— Что? Настоящія перчатки? Чтобы носить?

— Вотъ старый безмозглый идіотъ!— сказалъ Кэшель, поднимаясь съ мста и падвая шляпу.— Перчатки для бокса мн. покупалъ прикажешь что ли? Или ты полагаешь, что можешь меня научить чему-нибудь съ ними. Ха-ха-ха! Вотъ еще что, Меллишъ,— чтобъ мн не проболтаться здсь, что я боксеръ! Слышишь?

— Я, да чтобы проболтался!— съ негодованіемъ вскричалъ Меллишъ.— Да разв это похоже на меня? Я спрашиваю васъ, Кэшель Байронъ, разв это похоже на меня?

— Похоже тамъ или нтъ, а ты держи языкъ за зубами,— сказалъ Кэшель.— Ты можешь, напримръ, разговориться съ кмъ-нибудь изъ конюховъ замка. А они не поскупятся на угощенія, когда могутъ за это узнать новости.

Меллишъ съ упрекомъ взглянулъ на него, а Кэшель повернулся къ дверямъ. Это движеніе напомнило тренеру о его обязанностяхъ. Онъ началъ опять доказывать все безуміе такого поступка, ссылаясь на многочисленные примры боксеровъ, которые потерпли пораженіе потому, что не слушались совтовъ своихъ тренеровъ. Кэшель въ краткихъ, но энергичныхъ словахъ выразилъ свое недовріе къ этимъ разсказамъ. Въ конц-концовъ, Меллишъ предложилъ ограничить продолжительность прогулки получасомъ.

— Можетъ быть, вернусь черезъ полчаса, а можетъ и нтъ, — отвтилъ Кэшель.

— Знаете что,— сказалъ тогда Меллишъ.— Чего намъ старымъ пріятелямъ ссориться изъ-за двухъ-трехъ лишнихъ минуть. Мн и самому хочется прогуляться. Я съ вами пойду.

— Будь я проклятъ, если ты пойдешь со мной! Ну-съ, пропусти меня и молчи. Я не выйду изъ парка. Я совсмъ н5 собираюсь покутить въ деревн, вдь ты этого боишься. Знаю я тебя, старый хрычъ! А если ты сейчасъ не пропустишь меня, я тебя посажу въ огонь.

— Но вдь долгъ, Кэшель, долгъ!— умоляющимъ тономъ началъ убждать Меллишъ.— Вдь каждый человкъ обязанъ исполнять свой долгъ. Подумайте и вы о своемъ.

— Уберешься ли ты съ дороги, или мн придется убрать тебя!— вскричалъ Кэшель, зловще побагроввъ.

Меллишъ направился къ своему стулу, закрылъ лицо руками и заплакалъ.— Въ тысячу разъ лучше быть собакой, чмъ тренеромъ, — хныкалъ онъ.— Что за проклятіе — цлыя недли сидть взаперти съ боксеромъ! Первые два дня они сладки, что твоя патока, а потомъ пойдутъ упрямство да капризы… Чистая каторга съ ними.

Кэшель еще больше разсвирплъ, потому что почувствовалъ нкоторыя угрызенія совсти, вышелъ изъ дома, хлопнувъ дверью. Онъ прямо направился къ замку и около получаса смотрлъ на его окна, не переставая двигаться все время, чтобы не простудиться. Наконецъ, съ одного изъ минаретовъ раздался бой часовъ. Кэшелю, привыкшему къ дисгармоничному глухому бою англійскихъ башенныхъ часовъ, эти звуки показались волшебными. Онъ медленно вернулся въ Уорренъ-Лоджъ и нашелъ своего тренера въ открытыхъ дверяхъ, гд тотъ, покуривая трубку, съ тревогой ждалъ его возвращенія. Кэшель отклонилъ вс примирительныя попытки Меллиша съ такой надменной холодностью, которая произвела на тренера сильное впечатлніе, но была ему гораздо мене пріятна, чмъ прежняя грубая фамильярность. Зачмъ онъ задумчиво отправился на покой.

ГЛАВА IV.

Миссъ Кэрью сидла въ парк на скамейк около большого пруда, бросала въ воду камешки-все по два заразъ и внимательно наблюдала, какъ перескались круги, расходившіеся на гладкой поверхности. Алиса, начавшая дятельность компаньонки выставленіемъ напоказъ всхъ своихъ талантовъ, сидла недалеко отъ нея и срисовывала замокъ. Лсистая мстность поднималась вокругъ нихъ амфитеатромъ, но деревья не доходили до самой воды, отдленныя отъ нея широкимъ поясомъ ярко-зеленаго газона я узенькой полосой гравія, откуда Лида брала свои камешки.

Услышавъ шаги, она оглянулась и увидла Кэшеля Байрона, который стоялъ за стуломъ Алисы, очевидно, очень заинтересованный ея рисункомъ. Онъ былъ одть, какъ и въ прошлый разъ, но только въ великолпныхъ перчаткахъ палеваго цвта и съ краснымъ галстукомъ. Алиса обернулась и окинула его высокомрнымъ взглядомъ. Но онъ съ спокойной я непринужденной развязностью остался стояьб на мст. Бросивъ взглядъ въ сторону Лиды, чтобы убдиться, что она не одна, Алиса пожелала ему добраго утра и продолжала свою работу.

— Смшной домъ,— замтилъ онъ посл короткаго молчанія, указывая на замокъ.— Китайщина какая-то, не правда ли?

— Его считаютъ очень красивымъ зданіемъ,— сказала Алиса.

— Плевать на то, чмъ его считаютъ!— сказалъ Кэшель.— Важно то, что оно есть,— вотъ съ какой точки зрнія надо смотрть.

— Это дло вкуса, — очень холодно отвтила Алиса.

— Мистеръ Кэшель Байронъ!

Кэшель вздрогнулъ и поспшилъ къ скамейк.— Здравствуйте, миссъ Кэрью, — сказалъ онъ.— А я васъ не замтилъ, пока мы меня не позвали. Она спокойно посмотрла, на него, а онъ упалъ духомъ, пойманный въ глупйшей лжи.— Отсюда великолпный видъ на замокъ,— продолжалъ онъ, чтобы перемнить разговоръ.— Мы съ миссъ Гофъ только что говорили объ этомъ.

— Да. Вамъ нравится замокъ?

— Очень даже. Великолпный домъ, это всякій долженъ признать.

— Люди считаютъ очень любезнымъ хвалить мой домъ при мн, а за глаза смются надъ нимъ. Вы не говорите теперь: ‘плевать на то, чмъ его считаютъ’.

Кэшель съ непривычнымъ чувствомъ быть побжденнымъ въ схватк, въ первую минуту совсмъ отороплъ и не зналъ, что отвтить. Но затмъ его лицо прояснилось, и онъ сказалъ:

— Я вамъ объясню въ чемъ дло. Если на него смотрть или рисовать — онъ право чисто китайскій. Но разъ вы живете, въ немъ — это мняетъ дло. Вотъ что я хотлъ сказать, честное слово.

Лида улыбнулась. Но онъ не могъ видть ея улыбки, скрытой отъ него пышными, внцомъ рыжикъ волосъ, которые горли на солнц, какъ золото. Но это не удовлетворяло его: онъ хотлъ видть ея лицо. Поколебавшись минутку, онъ опустился на землю около ея скамейки, — такъ осторожно, какъ будто садился въ горячую ванну.

— Надюсь, вы ничего не имете противъ того, чтобы я слъ здсь, — робко сказалъ онъ.— Это какъ-то невжливо говорить съ вами, смотря сверху внизъ.

Она только покачала головой и бросила въ прудъ еще два. камешка. Онъ не могъ придумать, о чемъ бы еще говорить. А такъ какъ она молча и серьезно наблюдала за кругами, расходящимися на поверхности пруда, онъ тоже уставился на воду. Такъ они просидли нсколько минуть, сосредоточенно смотря на волны: она, какъ будто находя въ нихъ тому для безконечныхъ размышленій, онъ же съ такимъ видомъ, какъ будто это зрлище окончательно сбивало его съ толку. Наконецъ, она сказала:

— Вы можете себ ясно представить, что такое колебанія?

— Нтъ, — отвтилъ Кэшель, бросивъ на нее озадаченный взглядъ.

— Я очень рада, что вы сознаетесь въ этомъ. Въ наши дни все сводятъ на колебанія. Свтъ, звукъ, ощущенія,— все это, или чистыя колебанія или интерференція колебаній. Вотъ смотрите,— сказала она, бросивъ въ воду еще два камешка и указывая на рябь расходящихся круговъ, которые переходили одинъ въ другой.— Мерцаніе звзды и вибрація струны — ничмъ не отличаются отъ этого. Но, какъ хотите, это у меня не укладывается въ голов. Хотла бы я знать, понимаютъ ли многочисленные составители учебниковъ до физик, которые такъ гладко разсуждаютъ о колебаніяхъ,— понимаютъ ли они ихъ лучше, чмъ я?

— Нисколько. Ни одинъ изъ нихъ. И въ половину такъ не донимаютъ,— весело сказала. Кэшель, отвчая лишь на то, что онъ понялъ изъ ея рчи.

— Этотъ вопросъ, можетъ быть, не интересуетъ васъ,— сказала она, обернувшись къ нему.

— Наоборотъ: больше всего на свт, — смло отвтилъ онъ.

— Про себя я этого, кажется, не могу сказать. Мн говорили, мистеръ Байронъ, что вы студентъ. Какіе ваши любимые предметы? Или скоре — такъ, какъ на этотъ вопросъ трудно отвтить — чмъ вы занимаетесь по преимуществу?

Алиса стала прислушиваться.

Кэшель мрачно посмотрлъ на Лиду, густая краска постепенно залила его лицо.

— Я занимаюсь преподаваніемъ,— сказалъ онъ.

— Преподаваніемъ чего? Я знаю, мн слдуетъ спросить: гд? Но тогда я услышу названіе какого-нибудь университета, а это мн ничего не дастъ.

— Я преподаю науку,— глухо отвтилъ Кэшель, смотря на свой лвый кулакъ, которымъ онъ помахалъ въ воздух, а затмъ украдкой ударилъ себя по колну, какъ будто по чьему-нибудь лицу.

— Естественныя науки или философію?— продолжала допытываться Лида.

— Естественныя, — сказалъ Кэшелъ.— Но, поврьте, въ нихъ больше философіи, чмъ люди обыкновенно думаютъ.

— Врю,— серьезно подтвердила Лида.— Хотя я не обладаю настоящими научными знаніями, я все же могу оцнить истину вашихъ словъ. Пожалуй, всякая наука, не опирающаяся на естественныя науки, въ сущности, одно формальное невжество. Я читала много естественно-научныхъ книгъ, и часто меня соблазняла мысль устроить лабораторію, производить опыты — и даже взяться за скальпель. По-моему, если хочешь пріобрсти настоящія знанія, нельзя подходить къ наук въ лайковыхъ перчаткахъ. Долой перчатки, не правда ли?

Кэшель испытующе посмотрлъ на нее.

— Ваши слова замчательно врны, — сказалъ онъ.— Но вы можете стать недурнымъ любителемъ, работая даже въ перчаткахъ.

— Я — никогда! Кто полагаетъ, что становится умне, читая о чужихъ опытахъ, тотъ очень ошибается. Изучить какую-нибудь науку по однмъ книгамъ и лекціямъ, такъ же невозможно, какъ набраться мудрости изъ пословицъ. О, очень легко прослдить за рядомъ доказательствъ, но чрезвычайно трудно понять факты, лежащіе въ основ ихъ! Наши популярные лекторы по физик представляютъ намъ такую изящную цпь дедукцій, что прямо наслажденіе смотрть, какъ они развертываютъ ее передъ нашими глазами звено за звеномъ. А остается въ голов только смутное воспоминаніе объ этомъ пріятномъ чувств — больше ничего.

— Хотлъ бы я умть говорить такъ, — замтилъ Кэшель, — совсмъ, какъ книга!

— Боже васъ упаси!— сказала Лида.— Простите, что я говорила такъ. Я хочу васъ спросить, согласитесь ли вы немного позаняться со мной, если я серьезно захочу приняться за науку!

— Еще бы!— отвтилъ Кэшель со скрытой улыбкой.— Мн, разумется, пріятне, чтобы вы обратились ко мн, а не къ другому учителю. Но только эта наука вамъ не подойдетъ. Я бы лучше попробовалъ заняться съ вашей подругой. Своимъ здоровьемъ и прямой фигурой она заткнетъ за поясъ девяносто процентовъ мужчинъ.

— Вы, очевидно, придаете большое значеніе физическимъ качествамъ человка. Я тоже.

— Только съ практической точки зрнія, замтьте себ, — серьезно отвтилъ Кэшель, — нельзя всегда смотрть на людей съ той же точки зрнія, какъ на лошадей. Одно дло, если хочешь ихъ тренировать для бговъ, или для состязаній, другое дло, если вы себ ищете друга или возлюбленную.

— Правильно, — сказала Лида, улыбнувшись.— Вы не хотите, чтобы васъ заподозрили въ боле теплыхъ чувствахъ по отношенію миссъ Гофъ, чмъ въ простой критической оцнк ея формъ и вншности.

— Вотъ именно, — воскликнулъ Кэшель, очень удовлетворенный.— Вы понимаете меня, миссъ Кэрью. А иные люди хоть день-деньской съ ними толкуй, все какъ объ стну горохъ. Вы не изъ такихъ.

— Я часто думаю, можно ли на самомъ дл передать свои мысли другому. Мысль должна принять новую форму, чтобы былъ воспринятой чужимъ мозгомъ. Вамъ, господинъ профессоръ, вроятно, особенно часто на вашихъ лекціяхъ и занятіяхъ приходилось убждаться въ невозможности передать свои мысли.

Кэшель въ замшательств посмотрлъ на воду и сказалъ боле тихимъ голосомъ:

— Вы, разумется, можете меня называть, какъ вамъ угодно, но, если вамъ все равно, лучше не называйте меня профессоромъ.

— Я такъ долго жила въ странахъ, гд люди требуютъ, чтобы ихъ по всякому поводу титуловали — хотя бы самымъ глупйшимъ титуломъ, — что моя ошибка вполн простительна. Спасибо, что вы мн сказали. Впрочемъ, я, вообще, должна бранить себя, что разсуждаю съ вами о наук. Лордъ Уорсингтонъ говорилъ, что вы явились сюда съ спеціальной цлью бжать отъ всякихъ наукъ, чтобы возстановить свои силы посл слишкомъ усиленныхъ занятій.

— Это ничего, — сказалъ Кэшель.

— Я еще не надлала столько бды, чтобы очень упрекать себя. Но, въ другой разъ, буду осторожне.

— Чтобы перемнить предметъ разговора, не пойти ли намъ посмотрть, какъ рисуетъ миссъ Гофъ?

Едва она сказала это, какъ. Кэшель съ очень дловымъ и ничуть не галантнымъ видомъ ловко поднялъ ее и поставилъ на ноги. Эта. неожиданная любезность вызвала въ ней испугъ, за которымъ послдовалъ трепетъ далеко не непріятнаго свойства. Съ легкой краской на щекахъ она повернулась къ нему и сказала:

— Спасибо, но не длайте этого больше. Какъ-то унизительно, когда съ тобой обращаются, какъ съ ребенкомъ. Вы очень сильный.

— Чтобы поднять такое перышко, какъ вы, не требуется особенной силы. Я бы опредлилъ вашъ всъ въ два пуда, двадцать фунтовъ. Но нужно большое искусство, чтобы сдлать такую вещь аккуратно. Мн приходилось носить людей всомъ въ пять пудовъ и при этомъ держать ихъ такъ спокойно, какъ будто они лежать въ постели.

— Значить, вы работали и въ больницахъ?— сказала Лида.— Я часто любовалась, какъ ловко умлыя сидлки обращаются съ больными.

Кэшель, не отвчая ни слова, послдовалъ за ней до мста, гд сидла Алиса.

— Я знаю, что это очень глупо съ моей стороны, — тотчасъ же сказала Алиса, — но я не могу рисовалъ, когда на меня смотрятъ.

— Вы воображаете, что вс интересуются вашей работой,— одобрительнымъ тономъ сказалъ Кэшель.— Любители всегда такъ. Въ дйствительности же до ихъ работы никому нтъ дла, кром ихъ самихъ. Позвольте-ка, — прибавилъ онъ, взявъ рисунокъ и принимаясь не спша разсматривать его.

— Пожалуйста, верните мн мой рисунокъ, мистеръ Байронъ, — сказала она, вся покраснвъ отъ гнва.

Онъ удивленно обернулся къ Лид, какъ бы спрашивая у нея объясненія, между темь какъ Алиса схватила рисунокъ и спрятала его въ папку.

— Становится жарко, — замтила Лида.— Но вернуться ли намъ домой.

— Думаю, что это лучше всего, — сказала Алиса и, вся дрожа отъ негодованія, быстро пошла впередъ, оставивъ Лиду одну съ Кэшелемъ, который воскликнулъ:

— Чортъ побери, что я ей сдлалъ?

— Вы съ искренностью, не подлежащей сомннію, сдлали необдуманное замчаніе.

— Я только хотлъ немножко ободрить ее. Она, вроятно, не поняла моихъ словъ.

— Не думаю. Или вы полагаете, что молоденькимъ барышнямъ пріятно, когда имъ говорятъ, что ихъ смшное самомнніе ни на чемъ не основано,

— Я сказалъ такую вещь?! Готовъ поклясться, что ничего подобнаго не говорилъ.

— Вы выразились по-другому. Но вы сказали, что ей незачмъ протестовать, когда люди смотрятъ на ея рисунки, потому что они никому по интересны.

— Если она на это обидлась, она совсмъ глупа. Иные люди не терпятъ ни малйшаго замчанія. Но имъ скоро выбиваютъ изъ головы эту дурацкую обидчивость.

— Есть у васъ сестры, мистеръ Байронъ?

— Нтъ. А что?

— А мать?

— Мать-то есть, да я ее сколько лтъ не видалъ. Впрочемъ, мн безразлично, если я ее даже никогда больше не увижу. Это она виновата, что я сталъ тмъ, что я есть.

— Разв вы недовольны своей профессіей?

— Нтъ, я вовсе не то хотлъ оказать. Я всегда скажу какую-нибудь ерунду.

— Да, а происходитъ это оттого, что вы совершенно не знаете ту половину человческаго рода, которая привыкла, чтобы къ ея маленькимъ слабостямъ относились съ уваженіемъ. Вамъ трудно будетъ установить хорошія отношенія съ моей подругой, пока вы не научитесь лучше понимать женщинъ.

— Что до нея, я не намренъ признавать себя виновнымъ, пока, дйствительно, не буду виновенъ. Правда остается правдой.

— Даже чтобы понравиться миссъ Гофъ, вы не сдлаете этого?

— Даже, чтобы вамъ понравиться, и то не сдлаю. Сами же вы посл будете только хуже думать обо мн.

— Совершенно врно и правильно,— очень сердечно отвтила Лида.— До свиданія, мистеръ Байронъ. Мн надо итти къ миссъ Гофъ.

— Я боюсь, что вы встанете на ея сторону, если она будетъ артачиться и злиться на меня за то, что я ей сказалъ.

— Артачиться? Что это такое? Сердиться?

— Да, что-то въ такомъ род.

— Это, вроятно, не чисто англійское слово?— съ видомъ филолога продолжала допытываться Лида.

— Нтъ. Я его, кажется, подцпилъ въ Австраліи.— Затмъ угрюмо прибавилъ: — Я знаю, что не слдуетъ употреблять такихъ словъ въ разговор съ вами. Прошу прощенія.

— Нтъ, ничего. Я люблю узнавать что-нибудь новое, особенно новыя слова. И мн хочется узнать что-нибудь о васъ. Вы вдь родились не въ Австраліи, нтъ!

— Нтъ, Боже упаси! А вы на меня не сердитесь, что я разозлилъ миссъ Гофъ?

— Ничуть. Я сочувствую ея досад, поскольку она касается вншней формы вашего замчанія. Вотъ и все.

— Но я все-таки, хоть убей, не понимаю, что въ моихъ словахъ было такого, особеннаго, чтобы изъ-за нихъ вставать на дыбы. Я бы хотлъ, чтобы вы меня всегда подталкивали локтемъ, когда я говорю какую-нибудь глупость. Я тогда сразу прикушу языкъ и спрашивать не буду.

— Слдовательно, подталкиваніе локтемъ должно означать: ‘Придержите языкъ, мистеръ Кэшель Байронъ, вы говорите глупости’. Такъ?

— Вотъ, именно. Вы меня понимаете. Я вамъ ужъ говорилъ это.

— Боюсь только,— сказала Лида, смясь всмъ лицомъ, — что не могу взятъ на себя надзоръ за вашимъ поведеніемъ, пока мы не познакомимся нсколько ближе.

Онъ казался разочарованнымъ. Затмъ его лицо омрачилось, и онъ началъ:

— Если вы считаете это вольностью…

Она ласково прервала его:

— Разумется, считаю. Съ меня достаточно смотрть и за собственнымъ поведеніемъ. Знаете, для такого взрослаго человка, да еще ученаго профессора, у васъ очень мало сообразительности.

— Чортъ побери!— съ внезапнымъ возбужденіемъ вскричалъ Кэшель.— Вы можете говорить, что вамъ угодно, мн все равно. У васъ такая манера придавать всему особый видъ, что человку одно удовольствіе, когда вы его по носу щелкаете. И будь я тмъ джентльменомъ, какимъ мн слдовало бы быть, а не несчастнымъ профессіональнымъ пэгомъ…

Онъ запнулся и весь поблднлъ.

Наступила пауза.

— Позвольте вамъ напомнить, что насъ ждутъ въ другомъ мст, — спокойно сказала Лида, хотя тоже перемнилась въ лиц при его неожиданной вспышк.— Меня — миссъ Гофъ, а васъ — вашъ слуга, который вотъ ужъ нсколько минуть вертится здсь и съ тревогой посматриваетъ на васъ.

Кэшель свирпо обернулся и увидлъ Меллиша, который стоялъ немного поодаль и мрачно наблюдалъ за нимъ. Лида воспользовалась этимъ моментомъ, чтобы незамтно удалиться. Входя въ домъ, она услышала, что оставшіеся громко заспорили, но словъ она не могла разобрать.

И это было большимъ счастьемъ, такъ какъ языкъ, которымъ они пользовались, былъ отвратительный.

Алису она нашла въ библіотек, гд та гордо и прямо возсдала въ кресл, въ которомъ человкъ хорошаго настроенія обязательно прислонился бы къ спинк. Лида молча сла. Взглянувъ на нее, Алиса увидла, что она беззвучно хохочетъ. Въ противовсъ обычному самообладанію Лиды, этотъ припадокъ смха произвелъ на Алису такое впечатлніе, что она даже забыла играть роль обиженной.

— Я съ удовольствіемъ замчаю, что васъ нетрудно развеселить, — сказала она.

Лида подождала, пока окончательно не успокоилась, а затмъ отвтила:

— Ни разу въ жизни я еще не смялась такъ. А теперь, Алиса, забудьте на минуточку ваше негодованіе на дерзость нашего сосда, и скажите мн, что вы о немъ думаете.

— Я о немъ абсолютно не думала, увряю васъ, — презрительно сказала Алиса.

— Въ такомъ случа, сдлайте мн такое одолженіе, подумайте о немъ минутку и сообщите мн результатъ.

— Вы, право, имли больше возможности судить о немъ, чмъ я. Я съ нимъ почти не разговаривала.

Лида терпливо поднялась и подошла къ книжному шкафу — У васъ, кажется, есть двоюродный брать въ университет, по правда ли?— спросила она, разыскивая книжку на полк.

— Да, — очень кротко отвтила Алиса, чтобы загладить свою предыдущую нелюбезность.

— Въ такомъ случа, вы, можетъ быть, немного знакомы со студенческимъ жаргономъ?

— Я ему никогда не позволяю пользоваться жаргономъ при мн,— быстро отвтила Алиса.

— Отдльному человку вы еще можете предписывать опредленную манеру выражаться, но никакъ не цлому университету,— сказала Лида со спокойнымъ презрніемъ, вызвавшемъ на глаза Алисы неожиданныя слезы.

— Не знаете ли вы, сто такое ‘пэгъ’?

— Пэгъ?— съ недоумніемъ повторила Алиса.— Нтъ. Я слышала о бульдогахъ, по о пэгахъ никогда не слыхала..

— Надо посмотрть въ словар, — сказала Лида, снимая книгу съ полки.— Вотъ оно: ‘пэгъ — по представленію боксеровъ сокращеніе слова pugilist (кулачный боецъ)’ Что за странное объясненіе. Представленіе боксера о сокращеніи! Почему боксеръ долженъ имть особое представленіе о сокращеніи? Можетъ быть, боксеръ тоже какое-нибудь спеціальное слово? Нтх, на это въ словар нтъ никакихъ указаній. Или я не разобрала слово, или же оно иметъ значеніе, неизвстное составителямъ моего словаря.

— По-моему совсмъ ясно, — сказала Алиса.— Пэгъ значить кулачный боецъ.

— Но вдь кулачный боецъ означаетъ боксеръ — это не профессія. Я предполагаю, что вс мужчины въ большей или меньшей степени боксеры. Мн же нужно такое значеніе слова, которое указывало бы на опредленное ремесло или профессію. По-моему мннію, оно означаетъ нчто въ род прозектора при анатомическомъ театр. Но все равно, это не такъ важно.

— Гд вы встртили это слово?

— Мистеръ Байронъ употребилъ его.

— Онъ вамъ, правда, нравится?— спросила Алиса, возвращаясь къ этой тем смиренне, чмъ покинула ее.

— По крайней мр, я не скажу, чтобы онъ мн не нравился. Онъ меня ставить въ тупикъ. Если грубость его манеръ афектація, я никогда не видла, чтобы человкъ умлъ притворяться такъ естественно.

— Онъ, вроятно, не уметь вести себя иначе. Мн его грубость совсмъ не показалась напускной.

— Я всецло согласилась бы съ вами, если бы не два три случайно брошенныхъ имъ замчанія. Они показали такое глубокое проникновеніе въ истинную сущность науки и инстинктивное пониманіе правды, скрытой за словами, какое я встрчала только у очень образованныхъ и опытныхъ людей. Я подозрваю, что его манера говорить и держаться нарочно принята имъ, какъ своего рода протестъ противъ эгоистичнаго тщеславія, которое лежитъ въ основ всякаго свтскаго лоска. Но отчасти она и естественна. Онъ, повидимому, слишкомъ нетерпливъ, чтобы осторожно подбирать свои слова. Вы ходите въ театръ?

— Нтъ, — сказала Алиса, озадаченная этимъ неожиданнымъ вопросомъ.— Мой отецъ не одобрялъ театровъ. Но я одинъ разъ все-таки была въ театр, когда давали ‘Даму изъ Ліона’.

— Есть одна знаменитая актриса, Аделаида Джисборнъ…

— Ее-то я и видла въ этой пьес. Она играла великолпно.

— Мистеръ Байронъ вамъ не напоминаетъ ее?

Алиса недоврчиво уставилась на Лиду.

— Не думаю, чтобы на свт было двое людей, мене похожихъ другъ на друга, чмъ они,— сказала она.

— Я тоже, — задумчиво отвтила Лида.— Но мн кажется, что это различіе такъ рзко бросается въ глаза именно потому, что въ немъ таится какое-то внутреннее сходство. Иначе чмъ объяснить, что онъ мн напомнилъ ее?

Наступило продолжительное молчаніе, во время котораго Алиса, сознавая, что съ Лидой происходить что-то необыкновенное, исподтишка наблюдала за ней, ожидая, что будете дальше.

— Алиса!

— Что?

— Мои мысли заняты всякими пустяками — врный признакъ пониженнаго душевнаго самочувствія. Мое пребываніе въ Уильстокен является одной изъ попытокъ вести бездятельную жизнь, какихъ я много предпринимала со времени смерти папы. Но вс подобныя попытки кончались неудачей. Работа для меня необходимость. Завтра же я ду въ Лондонъ.

У Алисы сердце упало, такъ какъ она сочла эти слова равносильными своей отставк. Однако, на ея лиц не выразилось ничего, кром вжливаго равнодушія.

— До іюня мы сумемъ использовать вс развлеченія сезона, а въ іюн я надюсь вернуться сюда и зассть за книгу, которую я уже давно ршила написать. Въ Лондон мн надо собрать для нея матеріалы. Если я покину городъ раньше конца сезона, а вамъ не захочется вернуться со мной, я легко найду кого-нибудь, кто возьметъ васъ подъ свою опеку, пока вамъ городъ не надостъ. Хоть бы скоре насталъ іюнь!

Чисто женское нетерпніе Лиды понравилось Алис гораздо больше, чмъ ея обычное фаталистическое спокойствіе. Оно снимало съ ея души тягостное чувство собственнаго ничтожества, которое не только не уменьшилось, по мр боле близкаго знакомства съ Лидой, а даже возросло. Она еще не осмливалась подозрвать свою благодтельницу въ какихъ-нибудь сердечныхъ чувствахъ къ Кэшелю, но съ нкоторымъ успхомъ начала убждать себя, что безукоризненность Лидинаго поведенія, по меньшей мр, сомнительна. Въ то утро миссъ Кэрью не посовстилась разспрашивать мужчину о род его занятій, а Алиса хоть въ этомъ отношеніи могла похвастаться хорошимъ воспитаніемъ, такъ какъ ни за что не позволила бы себ подобігую вещь.

Она за это время окончательно перестала бояться слугъ и обращалась съ ними съ сознательной вжливостью, и безсознательнымъ высокомріемъ, подавшимъ поводъ къ эпитету ‘выскочка’, неоднократно повторявшемуся въ людской. Ливрейный лакей, Башвиль, чуть-чуть не потерялъ свою популярность, высказавъ однажды мнніе, что миссъ Гофъ славная барышня.

Башвилю отелъ двадцать-четвертый годъ, а роста онъ насчитывалъ пять футовъ десять дюймовъ. Въ деревенской гостиниц все притворное равнодушіе мстныхъ жителей къ его столичному обаянію растаяло, какъ воскъ, передъ его плавнымъ краснорчіемъ и умніемъ вести политическіе споры.

На конюшняхъ онъ славился, какъ авторитетъ по части спорта и опытный борецъ Корнваллійской школы. Женская прислуга смотрла на него съ непритворнымъ восхищеніемъ и вперегонки старалась придумать новыя формы для выраженія своего восторга, когда онъ декламировалъ передъ ними,— что случалось не рдко, такъ какъ память у него была хорошая и онъ очень любилъ стихи. Вс горничныя очень гордились, когда могли въ праздникъ выйти съ нимъ, но его вниманіе никогда не подавало повода къ ревности, потому что въ людской было общеизвстной тайной, что онъ влюбленъ въ свою госпожу, хотя онъ никогда не говорилъ этого, и никто въ его присутствіи не осмливался намекнуть на его слабость, а тмъ боле подсмяться надъ ней. Тмъ не мене, вс знали о его страсти, и боле молодымъ членамъ служебнаго персонала замка она казалась далеко но такой безнадежной, какой ее считали поваръ, дворецкій и самъ Вашвиль. Миссъ Кэрью, понимавшая толкъ въ хорошей прислуг, высоко цнила проворство и ловкость своего лакея и оплачивала ихъ по достоинству. Но она не подозрвала, что ей прислуживаетъ молодой человкъ, который интересуется поэзіей и общественными длами и пользуется широкой извстностью за свою галантность, личное мужество, краснорчіе и вліяніе на мстную политику.

Этотъ самый Вашвилъ вошелъ теперь въ библіотеку, держа въ рук подносъ, и подалъ его Алис со словами: ‘Гость ждетъ въ круглой гостиной, миссъ’.

Алиса взяла карточку и прочла: ‘Мистеръ Уолласъ Паркеръ’.

— О!— съ досадой воскликнула она, бросивъ взглядъ на Башвиля, чтобы разгадать, какое впечатлніе произвелъ на него гость.— Это мой двоюродный братъ, тотъ самый, о которомъ мы съ вами говорили только что. Онъ пришелъ навстить меня.

— Какъ это удачно!— сказала Лида.— Она, мн объяснить значеніе слова пэгъ. Попросите его остаться завтракать съ нами.

— Онъ вамъ не понравится, — сказала Алиса.— Онъ не привыкъ бывать въ обществ. Я лучше пойду къ нему въ гостиную.

Миссъ Кэрью ничего не отвтила, она, очевидно, не была въ состояніи понялъ, чтобы относительно даннаго вопроса еще могли оставаться какія-нибудь сомннія. Алиса отправилась въ круглую гостиную, гд застала мистера Паркера за разсматриваніемъ повшенныхъ на стн военныхъ доспховъ индйцевъ, такъ что могла лицезрть только спину малорослаго джентльмена, одтаго въ щеголеватый синій сюртукъ. Кром того, были видны новая шляпа и пара перчатокъ, такъ какъ онъ стоялъ, заложивъ руки за спину и поднявъ голову кверху.

Когда онъ повернулся къ ней, чтобы поздороваться, показалось лицо, выражавшее значительную дозу самомннія, а водянистый блескъ глазъ въ связи съ плшивостью висковъ заставлялъ предполагать неправильный образъ жизни, вызванный или усиленными занятіями или любовью къ кутежамъ.

Онъ смло подлшелъ къ Алис, нсколько раз дружески пожалъ ей руку и подставилъ ей стулъ, не замчая той явной холодности, съ которой она принимала его любезностію

— Я не сержусь, Алиса, — началъ онъ, усвшись напротивъ нея.— Но я былъ очень удивленъ, узнавъ отъ тети, что ты перехала сюда, не посовтовавшись предварительно со мной. Я…

— Не посовтовавшись съ тобой!— воскликнула она, презрительно прерывая его.— Я въ жизни не слыхала ничего подобнаго! Съ какой стати мн надо было совтоваться съ тобой?

— Ну, да, разумется, мн не слдовало употреблять слова ‘совтоваться’, особенно съ такой самостоятельной барышней, какъ наша милйшая Алиса Гофъ. Но, все-таки, я полагаю, что ты, хотя бы ради проформы, должна была сообщить мн объ этомъ шаг. Наши отношенія даютъ мн нкоторое право требовать твоего доврія.

— Какія это отношенія, позволь тебя спросить?

— Какія отношенія!— съ выразительнымъ упрекомъ повторила. онъ.

— Да, какія отношенія?

Онъ поднялся и съ нжностью, торжественно заговорилъ:

— Алиса, — начала, онъ, — я шесть разъ длалъ теб предложеніе…

— А я хоть разъ приняла его?

— Дослушай меня до конца, Алиса. Я знаю, это ты никогда не давала мн своего офиціальнаго согласія, но при этомъ подразумвалось, что единственнымъ препятствіемъ къ нашему счастью является необезпеченность моего матеріальнаго положенія. Мы… Не перерывай меня, Алиса, ты не знаешь, что я хочу сказать. Этого препятствія больше не существуетъ. Я назначенъ помощникомъ инспектора, въ гимназію въ Санбери съ жалованьемъ триста пятьдесять фунтовъ стерлинговъ въ годъ, даровой квартирой, отопленіемъ и освщеніемъ. Съ теченіемъ времени я, безусловно, добьюсь поста директора — блестящее положеніе и жалованья тысяча шестьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Ты теперь свободна отъ всхъ заботъ, тяготвшихъ надъ тобой со смерти отца, и ты можешь теперь же, хоть сію минуту, бросить свое мсто въ этомъ дом.

— Спасибо, мн здсь очень хорошо. Я живу въ гостяхъ у миссъ Кэрью.

Наступило молчаніе. Онъ медленно слъ. Затмъ она прибавила:

— Я очень рада, что ты, наконецъ, получилъ хорошее мсто, для твоей матери это должно бытъ большимъ утшеніемъ.

— Мн показалось, Алиса — можетъ-быть я ошибаюсь — но мн показалось, что твоя мать сегодня держалась со мной холодне обыкновеннаго. Надюсь, что роскошь этихъ палатъ не въ состояніи развратить твое сердце. Я, конечно, не могу ввести тебя во дворецъ и окружить толпами слугъ, послушныхъ каждому зову и мановенію руки. Но я могу сдлать тебя хозяйкой почтеннаго англійскаго дома, независящей отъ щедротъ чужихъ людей. Больше чмъ лэди ты никогда не можешь стать, Алиса.

— Какъ это мило съ чтоей стороны, читать мн нотацію!

— Ты могла бы говорить со мной серьезно, — сказалъ онъ, раздраженно поднимаясь съ мста и длая нсколько шаговъ по комнат.— Я полагаю, что надо отнестись съ уваженіемъ, когда человкъ предлагаете свою руку.

— О! я значить тебя не поняла. А я полагала, будто мы условились, что ты не будешь возобновлять свое предложеніе при всякой новой встрч со мной,

— Но подразумевалось также, что вопросъ только откладывается до поры, до времени, пока мое положеніе не измнится настолько, что я смогу снова выдвинуть его, не заставляя тебя долго ждать нашей свадьбы. Теперь это время настало, и я жду, наконецъ, благопріятнаго отвта. Я имю право на него, принимая во вниманіе терпніе, съ какимъ я его ждалъ.

— Я съ своей стороны должна теб сказать, Уоллэсъ, что по-моему неблагоразумно жениться, имя всего 350 ф. ст. въ годъ.

— Но вдь подумай же — съ квартирой, отопленіемъ и освщеніемъ! Ты стала ужасно осторожной, съ тхъ поръ, какъ живешь съ этой миссъ — какъ ее и звать-то не знаю. Боюсь, Алиса, что ты меня не любишь больше.

— Я никогда не говорила, что люблю тебя.

— Мало ли что! Ты, можетъ быть, и не говорила, но ясно давала мн понять…

— Ничего подобнаго я не длала, Уоллэсъ. И я не хочу, чтобы ты это говорилъ.

— Однимъ словомъ, — съ горечью сказалъ онъ, — ты хочешь здсь подцпить какого-нибудь пшюта, который составить лучшую партію, чмъ я.

— Уоллэсъ, какъ ты смешь!

— Ты оскорбила мои чувства, Алиса, и я откровенно говорю теб, что думаю. Я умю вести себя не хуже, чмъ т молодчики, которыхъ вы тутъ изволите, принимать, но когда счастье всей моей жизни поставлено на карту, мн не до церемоній. И я настаиваю, чтобы ты прямо и честно отвтила на мое искреннее и честное предложеніе.

— Уоллэсъ, съ достоинствомъ сказала Алиса.— Я не хочу, чтобы меня заставляли отвчать противъ воли. Я смотрю на тебя, какъ на двоюроднаго брата.

— Я этого не хочу. Разв я когда-нибудь смотрлъ на тебя, какъ на кузину?

— Неужели ты предполагаешь, Уоллэсъ, что я когда-нибудь позволила бы теб называть меня по имени и обращаться со мной такъ фамильярно, не будь ты моимъ двоюроднымъ братомъ! Если такъ, то у тебя очень странное мнніе обо мн.

— Я не думалъ, чтобы роскошь могла такъ развращать…

— Ты ужъ говорилъ это, — раздраженію прервала его Алиса.— Зачмъ вчно пережевывать одно и то же. Ты знаешь, что это одна изъ твоихъ дурныхъ привычекъ. Ты останешься на завтракъ? Миссъ Кэрью попросила меня пригласите тебя.

— Неужели! Миссъ Кэрью очень любезна. Пожалуйста, передай ей, что я чувствую себя чрезвычайно польщеннымъ и вн себя отъ горя, что не могу принять ея милости.

Алиса презрительно покачала головой.

— Теб, очевидно, очень нравится держать себя какимъ-то шутомъ, но я не вижу для этого никакихъ основаній.

— Мн очень жаль, что моя манера держать себя не достаточно хороша для вашей милости. Пока ты не водилась съ аристократками, ты не находила причинъ быть недовольной моими манерами. Мн очень совстно, что я отнялъ у тебя столько драгоцнныхъ минуть. До свиданія.

— До свиданія, но я не понимаю, почему ты такъ взбшенъ.

— Я вовсе не взбшенъ. Мн только горько видть, что роскошь испортила тебя. Будьте здоровы, миссъ Гофъ. Я не буду больше имть удовольствія видть васъ въ этомъ великолпномъ обиталищ.

— Ты серьезно уходишь, Уоллэсъ? спросила Алиса, вставая съ мста.

— Да, Зачмъ мн оставаться?

Она позвонила — къ его великому разочарованію, потому что онъ надялся, что она уговорить его остаться и сдлаетъ первые шаги къ примиренію. Но прежде чмъ они успли обмняться еще хоть словомъ, на звонокъ явился Башвиль.

— Прощай, — вжливо сказала Алиса.

— Прощай, — сквозь зубы процдилъ онъ и величественно покинулъ комнату. Проходя мимо Башвиля, онъ сдлалъ презрительное лицо.

Онъ уже вышелъ изъ дому и спускался по ступенькамъ террасы, когда лакей догналъ его и вжливо сказалъ:

— Простите, сэръ, вы, кажется забыли что-то,— при этомъ онъ протянулъ ему трость.

Въ первую минуту Паркеръ подумалъ, что его трость обратила на себя вниманіе Башвиля тмъ жалкимъ видомъ, какой она имла въ обширной передней замка, и что лакей съ замаскированной заносчивостью требуетъ отъ него, чтобы онъ убралъ свою собственность. Но затмъ отбросилъ это предположеніе, какъ слишкомъ унизительное для своей гордости, однако, ршилъ показалъ Башвилю, что онъ иметъ дло съ джентльменомъ, я взявъ тросточку, безъ слова благодарности, протянулъ слуг пять шиллинговъ. Башвиль улыбнулся и отрицательно покачалъ головой.

— О, нтъ, сэръ, — сказалъ.— Благодарю васъ, но я не для этого…

— Болванъ, въ такомъ случа, — сказалъ Паркеръ, кладя деньги въ карманъ и поворачиваясь, чтобы итти.

Башвиль перемнился въ лиц.

— Потише, сударь,— сказалъ онъ, слдуя за Паркеромъ до конца лстницы.— На откровенное слово требуется откровенный отвтъ, Я не большій болванъ, чмъ вы, а джентльмену слдовало бы знать свое мсто не хуже, чмъ лакею.

— Ступайте къ чорту, — пробормоталъ Паркеръ, весь покраснвъ, и поспшилъ удалиться.

— Не будь вы гостемъ моей госпожи,— сказалъ Башвиль, смотря ему вслдъ угрожающимъ взглядомъ, — я бы васъ отправилъ на недльку въ постель за то, что вы меня послали къ чорту.

ГЛАВА V.

Миссъ Кэрью не мшкая привела въ исполненіе свой планъ перезда въ Лондонъ и сняла домъ въ Риджентъ-Парк, чмъ очень разочаровала Алису, разсчитывавшую жить въ самой аристократической части города. Но Лида придавала большое значеніе высокому расположенію этой мстности и чистому воздуху парка, и Алиса скоро утшилась, найдя полное удовлетвореніе въ томъ, что могла разъзжать по Лондону въ красивыхъ платьяхъ и изящномъ экипаж. Эти прогулки въ экипаж, доставляли ей больше удовольствія, чмъ концерты классической музыки, которую она не особенно долюбливала, — и даже больше чмъ опера, которую она часто посщала. Драматическіе спектакли понравились ей больше оперныхъ, хотя, вообще, она нашла, что это развлеченіе гораздо скромне, чмъ она предполагала. Больше же всего она наслаждалась, вызжая въ свтъ, гд настоящій лондонскій свтъ. Она до безумія полюбила танцы, каждый день отправлялась куда-нибудь на вечоръ и казалась самой себ несравненно привлекательне и интересне, чмъ когда-либо въ Уильстокен, хотя и тамъ была достаточно высокаго мннія о своей вншности и своихъ манерахъ.

Во всхъ этихъ развлеченіяхъ Лида не принимала участія. Ея роль ограничивалась тмъ, что она доставала для Алисы необходимыя приглашенія и находила знакомыхъ, которымъ могла ее поручить. Алиса искренно изумлялась, что такая умная женщина, высидвъ до конца какого-нибудь томительнйшаго, скучнйшаго концерта, уходитъ домой именно въ ту минуту, когда начинается настоящее веселье вечера.

Какъ-то, въ субботу утромъ, Лида за завтракомъ спросила ее:

— Вы были когда-нибудь въ Хрустальномъ Дворц?

— Нтъ, — отвтила Алиса съ нкоторымъ пренебреженіемъ, о которомъ немедленно пожалла, когда Лида прибавила:

— Я, вроятно, отправлюсь туда сегодня и погуляю немного въ садахъ. Посл обда тамъ будетъ концертъ, съ участіемъ госпожи Щемилицы, игра которой вамъ не особенно нравится. Вы подете со мной?

— Разумется, если вы этого желаете, — съ большой покорностью отвтила Алиса.

— Если вамъ самой хочется, — поправила ее Лида.— А завтра у васъ вечеръ занятъ?

— Воскресенье? О, нтъ! А кром того я считаю, что мое время всецло въ вашемъ распоряженіи.

Настуйнла. пауза, достаточно продолжительная, чтобы уничтожить весь эффектъ этихъ словъ. Алиса закусила губу. Лида немного погодя продолжала:

— Вы знакомы съ мистрисъ Хоскинъ?

— Съ мистрисъ Хоскинъ, которая устраиваетъ журъ-фиксы по воскресеньямъ? Вы хотите итти къ ней?— спросила. Алиса, вся оживившись.— Меня постоянно спрашиваютъ, была ли я на ея журъ-фиксахъ, но я съ ней незнакома, хотя видла ее. Она симпатичная?

— Это молодая женщина, которая много читала объ искусств и сильно увлекается имъ. Ея домъ прославился тмъ, что она приглашаетъ къ себ всхъ умныхъ и интересныхъ людей, съ которыми ее сталкиваетъ судьба, и уметь сдлать для нихъ пребываніе въ своей гостиной столь пріятнымъ, что вс охотно возвращаются. Къ счастью, ея безумная любовь къ искусству не побдила здраваго разсудка. Она вышла замужъ за состоятельнаго дльца, который, кром газетъ, врядъ ли прочелъ хотъ одну строчку, съ тхъ поръ какъ покинулъ школьную скамью. И я думаю, что на свт не найдется боле счастливой пары, чмъ они.

— Она, вроятно, поняла, что роль разборчивой невсты ей не къ лицу, — съ пренебреженіемъ замнила Алиса, — она очень безобразная.

— Вы находите? У нея много поклонниковъ, и мн говорили, что она была помолвлена съ художникомъ Гербертомъ, прежде чмъ встртилась съ мистеромъ Хоскинъ. Завтра вечеромъ мы увидимъ тамъ этого мистера Герберта, его жену, піанистку, госпожу Щемилицу, композитора Оуэна Джека, изобртателя Кополли и много другихъ знаменитостей. Завтра будетъ совсмъ особенный журъ-фиксъ, такъ какъ господинъ Абендгассе, извстный нмецкій катедеръ-соціалистъ и критикъ, прочтетъ докладъ на тему о ‘Реализм въ искусств’. Когда вы будете говорить о немъ въ обществ, называйте его соціологомъ, а не соціалистомъ. Вамъ очень хочется слышать его докладъ?

— Онъ, вроятно, будетъ очень интересный, — отвтила Алиса.— Мн не хотлось бы упустить возможность попасть къ мистрисъ Хоскинъ. Меня такъ часто спрашиваютъ, знаю ли я того или другого изъ знаменитостей, что мн прямо стыдно за свое провинціальное невжество.

— Я потому спрашиваю, — продолжала Лида, — что хотла итти туда по окончаніи доклада. Господинъ Абендгассо большой энтузіастъ и хорошій ораторъ, но не оригиналенъ. Я предпочитаю познакомиться съ его идеями изъ первоисточниковъ. Если вы, значить, не особенно интересуетесь…

— Совсмъ нтъ. Если онъ соціалистъ, я предпочитаю послушать его, особенно въ воскресенье.

Согласно этому, было условлено, что он отправятся къ мистрисъ Хоскинъ посл доклада. А пока что, он похали въ Санденгемъ, гд Алиса съ любопытствомъ провинціалки разглядывала дворецъ, а Лида разъясняла ей все съ точностью энциклопедическаго словаря. Посл обда состоялся концертъ. Оркестръ сыгралъ нсколько длинныхъ пьесъ, которыя, повидимому, понравились Лид, хотя она то-и-дло находила ошибки въ исполненіи. Алиса не могла найти ни красоты въ музык, ни ошибокъ въ исполненіи и длала, какъ вс: притворилась, будто ей очень нравится, и аплодировала, когда это требовалось. Затмъ на эстрад появилась госпожа Щемилица, которую она надялась встртить у мистрисъ Хоскинъ, и сыграла фантазію для рояля и оркестра, написанную знаменитымъ Джекомъ, тоже однимъ изъ завсегдатаевъ мистрисъ Хоскинъ. Въ программ концерта находился подробный разборъ этой вещи, изъ котораго Алиса узнала, что, прислушиваясь внимательно, она въ adagio можетъ услышать пніе ангеловъ. Она напрягла все свое вниманіе, однако, ничего не услыхала и очень удивилась, когда по окончанію фантазіи публика такъ аплодировала, какъ будто ее, на самомъ дл, угостили неземной музыкой. Даже Лида казалась растроганной и сказала:

— Странно, что она просто женщина, какъ и вс, поставленная въ то же самыя узкія рамки существованія, съ тми же самыми прозаическими обязанностями. Что она сейчасъ сядетъ въ поздъ, додетъ до площади Викторіи, а оттуда отправится домой въ обыкновенной коляск — вмсто того, чтобы ссть въ легкую скорлупку, запряженную лебедями, и улетть въ волшебную страну. Ея игра заставляетъ меня вспоминать то время, когда я врила въ существованіе сказочныхъ странъ и, собственно говоря, еще ничего не знала о другихъ странахъ.

— Говорятъ, что ея мужъ очень ревнивъ и что она устраиваетъ ему ужасную жизнь.

— Говорятъ… Люди всегда говорятъ всякую всячину, низводящую чужую супружскую жизнь до уровня собственнаго опыта. Они, вроятно, правы. Я не встрчалась съ мистеромъ Гербертомъ, но видла его картины, по которымъ можно заключить, что онъ очень много читалъ, но ничего не видалъ. Потому что вс эти картины представляютъ сцены, описанныя въ какой-нибудь поэм. Ахъ! если можно было бы найти образованнаго человка, не читавшаго ни одной книги — какимъ бы великолпнымъ товарищемъ онъ былъ!

По окончаніи концерта он не сразу вернулись въ городъ, потому что Лида хотла еще догулять по садамъ. Вслдствіе этого он попали въ поздъ, отправляющійся въ Ватерло, и имъ пришлось перессть въ Кланхамъ-Джункшен. Былъ славный лтній вечеръ. И хотя Алиса держалась того мннія, что дамамъ на станціяхъ подобаетъ ретироваться отъ любопытныхъ взглядовъ въ пассажирскій залъ,— она не стала отговаривать Лиду, когда та принялась ходить взадъ и впередъ по пустынному концу платформы, переходящей дальше въ усянную цвтами насыпь.

— По-моему мннію Кланхамъ-Джункшенъ одно изъ красивйшихъ мстъ Лондона, — сказала Лида.

— Неужели?— немного иронически спросила Алиса.— Я думала, что поклонники красоты не любятъ желзныхъ дорогъ и узловыхъ станцій.

— Нкоторые не любятъ ихъ, — отвтила Лида,— но это главнымъ образомъ люди стараго поколнія. А т, которые подхватываютъ ихъ негодующій крикъ, не больше какъ попугаи. Если каждое свтлое воспоминаніе моего дтства — каждая поздка за городъ — связана съ мыслью о желзной дорог, я не могу относиться къ ней такъ же, какъ мой отецъ, который ужъ былъ пожилымъ человкомъ, когда паровозъ ворвался въ его жизнь, какъ чудовищная желзная новинка. Локомотивъ одно изъ чудесъ современнаго дтства. Дти толпами собираются на мосту, чтобы посмотрть на проходящій внизу поздъ. Маленькіе мальчики важно вышагиваютъ на улицахъ, пырстя и свистя, въ подражаніе паровозу. Вс эти дтскія воспоминанія, какими нелпыми они бы ни казались, становятся священными въ дальнйшей жизни. А кром того, поздъ красивая вещь, исключая, конечно, въ грязныхъ и тсныхъ туннеляхъ Лондона. Блоснжныя облака его дыма гармонируютъ съ каждымъ ландшафтомъ. А эти звуки!.. Случалось ли вамъ стоять на морскомъ берегу, окаймленномъ рельсами, и прислушиваться къ шуму позда, когда онъ чуть слышенъ на далекомъ разстояніи. Сначала онъ почти сливается съ рокотомъ волнъ, затмъ вы его отличаете по разнообразію звуковъ, одно мгновеніе — и онъ вдругъ затихъ, заглушенный глубокимъ оврагомъ, а въ слдующую минуту гулкимъ эхомъ отдается отъ склона холма. Иногда поздъ безшумно катится въ теченіе нсколькихъ минутъ, чтобы затмъ неожиданно прорваться ритмическимъ грохотомъ, который все время мняетъ силу и напряженность своего звука. А когда онъ подходитъ ближе…— вамъ слдуетъ какъ-нибудь пойти въ туннель и подождать, чтобы поздъ прохалъ мимо. Это напоминаетъ послдніе аккорды Бетховенскихъ увертюръ — такіе же мощные громовые раскаты. Я не понимаю, какъ это иные люди полагаютъ, будто можно унизить желзныя дороги, сравнивая ихъ съ почтовыми каретами. Вдь я знакома съ послдними, по крайней мр, съ дилижансами. Уже одно вліяніе, которое они оказываютъ на обслуживающихъ ихъ людей, ясно доказываетъ преимущество пара. Я не встрчала машиниста, который не производилъ бы впечатлнія удивительно интеллигентнаго рабочаго. Что же касается до кондукторовъ дилижансовъ — то, повидимому, даже художники и писатели, сохранившіе для потомковъ память о временахъ почтовыхъ каретъ,— даже и т не относились къ этимъ кучерамъ серьезно я по считали ихъ цивилизованными и отвтственными за свои поступки людьми. Бранить желзныя дороги съ идиллической точки зрнія давно ужъ устарло. Въ Англіи есть милліоны взрослыхъ людей, для которыхъ отдаленный шумъ позда не мене пріятенъ, чмъ пніе дрозда. Я затмъ… Посмотрите, это кажется лордъ Уорсингтонъ выходить изъ вагона? Да, вонъ тамъ, на третьей площадк отсюда. Онъ…

Она остановилась. Алиса взглянула въ ту сторону, но не увидла ни лорда Уорсингтона, ни причины легкой, но замтной перемны, происшедшей съ Лидой.

— Онъ, вроятно, сядетъ въ нашъ поздъ. Пойдемте въ залъ.— Говоря это, она быстро пошла вдоль платформы. Он едва успли войти въ залъ, дверь котораго находилась близъ лстницы, ведущей на платформу, когда безпорядочный говоръ громкихъ мужскихъ голосовъ указалъ, что по ступенькамъ поднимается шумная компанія. Почти тотчасъ же появился мужчина, который, пошатываясь, выступилъ впередъ, и принялся изображать пьяный танецъ, подпвая себ при этомъ, насколько позволяло его состояніе и музыкальныя способности. Лида стояла у окна и молча наблюдала за этой сценой. Алиса послдовала ея примру и узнала въ пьяномъ танцор Меллиша. За нимъ слдовало трое мужчинъ, расфранченныхъ и въ повышенномъ настроеніи, по сравнительно трезвыхъ. Послднимъ показался Кэшель Байронъ, въ бархатной куртк и обтяжныхъ брюкахъ рыжеватаго цвта, подъ которыми ясно обозначались мускулы ногъ. Онъ тоже казался совершенно трезвымъ, по видъ у него былъ какой-то встрепанный, и онъ часто моргалъ лвымъ глазомъ, вокругъ котораго лобъ и щека были гораздо желте, чмъ это требовалось естественнымъ цвтомъ лица, который выгодно выдлялся на правой сторон. Онъ прямо направился къ Меллишу, который теперь приставалъ ко всмъ присутствующимъ съ вопросомъ, не желаютъ ли они выпить съ нимъ на его счетъ, схватилъ его за воротъ и строгимъ тономъ приказала, бросить свои дурачества. Меллишъ сдлалъ попытку обнять его.

— Мой драгоцнный мальчикъ!— нжно воскликнулъ онъ.— Единственный и несравненный! Кэшель Байронъ противъ всхъ на свт, безъ различія вса! Бобъ Меллишъ готовъ вс свои деньги…

— Пьяный болванъ!— сказалъ Кэшель, встряхивая его за воротъ, пока у него голова не закружилась, затмъ усадилъ его на скамью.— Подумаешь, что ты до сихъ поръ ни разу не видалъ порядочной потасовки или сроду не выигрывалъ ни одного пари! _

— Но горячись, Байронъ, — сказалъ одинъ изъ компаніи.— Вонъ идетъ его свтлость.

Лордъ Уорсингтонъ поднялся по ступенькамъ лстницы, на видъ онъ казался возбужденне всхъ.

— Молодецъ!— воскликнулъ онъ, хлопнувъ Байрона по плечу.— Прямо безподобно! Вы мн сегодня дали выиграть здоровый кушъ, дружище, и получите изъ него свою долю.

— Я тренировалъ его,— сказалъ Меллишъ, опять выступая впередъ.— Я тренировалъ его. Вы меня знаете, милордъ? Вы знаете Боба Меллиша? Позвольте, ваша свтлость, съ вами слово молвить, по секрету. Спросите только, ваша свтлость, кто уметъ мясо спускать, а на его мсто мускулы выгонять, а? Вы только спросите… прошу прощенія, ваша свтлость. Что угодно, вашей свтлости?

— Ради Бога, осторожне!— вскричалъ лордъ Уорсингтонъ, схвативъ Меллиша, когда тотъ, пошатываясь, началъ отступать по направленію къ рельсамъ.— Разв вы не видите позда?

— Знаю, — серьезно отвтилъ Меллишъ.— Разв я пьянъ?— да ни одинъ человкъ не трезве меня. Я Бобъ Меллишъ. Вы только спросите…

— Будетъ. Идемъ, — сказалъ однігъ изъ компаніи, здоровенный мужчина съ лицомъ, покрытымъ рубцами и разбитымъ носомъ. Онъ схватилъ Меллиша въ охапку и впихнулъ его въ вагонъ.— Вамъ, Байронъ, слдовало бы положить бифштексъ на вашъ фонарь.. Это то самое мсто, по которому вы такъ ошарашили Голландца, что тотъ своихъ не узналъ. У васъ подъ глазомъ больше желтой краски, чмъ вы захотите завтра показать добрымъ людямъ въ церкви.

Вс громко захохотали и шумно забрались въ пустое отдленіе вагона перваго класса. Лида съ Алисой едва успли занять свои мста передъ отходомъ позда.

— Ну, знаете, скажу я вамъ, — начала Алиса.— Если это люди, съ которыми водятся мистеръ Байронъ и лордъ Уорсингтонъ, то у нихъ очень странный вкусъ.

— Еще бы, — почти злобно отвтила Лида.— Я, кажется, недурно знаю англійскій языкъ, а, между тмъ, не поняла ни слова изъ ихъ разговоровъ, хотя ясно слышала все.

— Это не джентльмены, — замнила Алиса.— Вотъ вы говорите, что по виду нельзя узнать, кто джентльменъ, а кто нтъ. Но неужели вы скажете, что эти люди ровня лорду Уорсингтону?

— Конечно, нтъ, — отвтила Лида.— Это какіе-то драчуны и скандалисты, а Кэшель Байронъ самъ первый изъ нихъ.

Алиса испуганно замолчала и уже не осмливалась заговаривать съ Лидой, пока он не вышли изъ вагона на площади Викторіи. Около купэ, въ которомъ халъ Кэшель, собралась толпа. Алиса поспшила пройти мимо, но Лида остановилась и спросила, у жандарма, что случилось. Тотъ отвгилъ, что пьяный упалъ на рельсы, выходя изъ вагона, и былъ бы обязательно раздавленъ, если бы поздъ еще двигался. Лида, поблагодарила и, повернувшись, чтобы итти, увидла передъ собой Башвиля, который почтительно взялся за шляпу. Лида не давала ему приказанія встртить ихъ. Но принявъ его присутствіе на вокзал, какъ нчто естественное, спросила, здсь ли экипажъ.

— Нтъ, барышня!— отвтилъ Башвиль.— Кучеру не было приказано.

— Правда. Наймите мн извозчика.

Когда онъ удалился, она спросила Алису:

— Это вы велли Башвилю встртить насъ?

— Что вы! Я никогда не осмлилась бы!

— Странно! Впрочемъ онъ знаетъ свои обязанности, лучше, чмъ я ихъ знаю, такъ что, вроятно, поступилъ правильно. Бдный человкъ, онъ должно быть ждеть насъ здсь съ самаго обда.

— Ему же все равно нечего длать, — небрежно сказала Алиса.— Вотъ онъ возвращается. Онъ отыскалъ для насъ совсмъ новенькій экипажъ.

Между тмъ, Меллиша вытащили изъ-подъ позда и посадили на колно одного изъ его спутниковъ. Онъ былъ въ какомъ-то столбняк, а на лбу красовалась огромная шишка, почти закрывавшая глазъ. Человкъ съ разбитыми, носомъ выказалъ себя умлымъ хирургомъ. Пока Кэшель поддерживалъ Меллиша, а остальные уговаривали и силой разгоняли собравшійся народъ онъ вытащилъ ланцетъ и быстро вскрылъ имъ опухоль. Затмъ аккуратно перевязалъ рану соотвтствующими перевязочными средствами, оказавшимися при немъ, и крикнулъ Меллишу на ухо, чтобы онъ всталъ. Но тренеръ только глухо простоналъ и безпомощно уронилъ голову въ грудь. Попробовали еще кричать, все напрасно. Кэшель нетерпливо выразился, что Меллишъ притворяется, и заявилъ, что не намренъ весь вечеръ простоять здсь въ шутахъ.

— Будь онъ моимъ товарищемъ, а не вашимъ,— сказалъ человкъ съ разбитымъ носомъ, — я бы его быстро разбудилъ.

— Могу избавить васъ отъ этого труда, — отвтилъ Кэшель, хладнокровно нагнувшись и схвативъ въ зубы кончикъ уха тренера.

— Вотъ, именно, такъ и надо, — одобрительно сказалъ другой, когда Меллишъ вскрикнулъ и вскочилъ на ноги.— Впередъ, маршъ!

Онъ взялъ Меллиша подъ правую руку, Кэшель подъ лвую, и они увели его, не обращая ни малйшаго вниманія, ни на его слезы, ни на увренія, что онъ сильно ушибся, ни на жалобное указаніе, что онъ старикъ, ни на полный горечи вопросъ: что бы сталось съ Кэшелемъ въ эту минуту, если бы не онъ, Бобъ Меллишъ.

Лордъ Уорсингтонъ воспользовался этимъ происшествіемъ, чтобы незамтно покинуть своихъ дорожныхъ спутниковъ, и одинъ похалъ къ себ на квартиру. Онъ все еще находился въ сильномъ возбужденіи. Когда лакей, старый слуга, съ которымъ онъ былъ въ фамильярныхъ отношеніяхъ, принесъ ему письмо, полученное безъ него, онъ четыре раза спросилъ его, не приходилъ ли кто-нибудь, и четыре раза прерывалъ отвть, отрывочно сообщая о происшествіяхъ этого великаго дня и о своей удач.

— Я держалъ пари на пятьсотъ, что все кончится въ пятнадцать минуть, а потомъ поставилъ для Байрона двсти пятьдесятъ противъ одного, что не кончится. Вотъ какъ надо поступать, а, Бэтфордъ? Кэшель вдь не дуракъ, чтобы выпустить изъ рукъ двсти пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ. Но, все-таки, онъ, ей-Богу, чертовски искусный парень, прямо артистъ своего дла. Когда прошло четырнадцать минутъ, я думаю: плакали мои денежки. Голландецъ былъ еще полонъ задора, а Кэшель вдругъ точно ослаблъ и началъ отступать. Посмотрли бы вы, какъ сверкнули глаза Голландца, когда онъ бросился за нимъ. Такъ и казалось, что онъ тутъ же покончить съ нимъ.

— Неужели, милордъ! Господи помилуй!

— Еще бы! Я самъ поврилъ. А Кэшель только нарочно устроилъ это, чтобы заманить его. Чортъ побери! посмотрли бы вы, Бэтфордъ, какъ онъ хватилъ Голландца правымъ кулакомъ! Нтъ, вы бы и увидть не могли, до того быстро этоі случилось. Голландецъ лежалъ какъ мертвый на трав, прежде чмъ усплъ почувствовать, что получилъ ударъ. Воображаю, какое у него теперь ощущеніе въ скул. Ей Богу, Бэтфордъ, Кэшель прямо чудо какое-то. Глядя, на него, прямо гордишься быть англичаниномъ.

Бэтфордъ стоялъ съ видомъ почтительнаго изумленія, между тмъ какъ его хозяинъ съ восторженнымъ выраженіемъ лица быстро шагалъ взадъ и впередъ по комнат, время отъ времени сжимая кулакъ и повергая въ прахъ воображаемаго Голландца. Въ конц-концовъ лакей осмлился напомнить о письм.

— Чортъ бы побралъ это письмо!— сказалъ лордъ Уорсинггонъ.— Почеркъ мистрисъ Хоскинъ,— вроятно, приглашеніе или какая-нибудь подобная же ерунда. Посмотримъ, что тамъ такое.

‘Милый лордъ Уорсингтонъ!

‘Я не забыла своего общанія дать вамъ возможность видть вблизи знаменитую мистрисъ Гербертъ — госпожу Симплициту, какъ вы ее называете. Она завтра вечеромъ придетъ къ намъ, и мы будемъ очень рады видть васъ у себя. Въ девять часовъ господинъ Абендрассе, извстный нмецкій критикъ и мой близкій другъ, прочтетъ намъ докладъ о ‘Реализм въ искусств’. Но я не собираюсь длать вамъ комплиментъ, предполагая, будто васъ это можетъ интересовать. Приходите, значить, спокойно въ половин одиннадцатаго, когда серьезная часть вечера уже закончится.

— Что за нахальство!— сказалъ лордъ Уорсингтонъ, прерывая чтеніе.— Оттого, что я пользуюсь жизнью раціональнымъ образомъ, эти женщины, воображаютъ, будто я не отличу правой стороны картины отъ лвой, а обертку книги отъ ея содержанія. Ровно въ девять часовъ буду у нея.

‘Я предполагаю, что никто изъ вашихъ друзей не интересуется искусствомъ. Не можете ли вы привести мн какую-нибудь знаменитость? Мн хочется собрать для доклада господина Абендгассе возможно лучшую аудиторію. Впрочемъ, ему и такъ не на что будетъ пожаловаться, такъ какъ я льщу себя надеждой, что обезпечила ему избранный кругъ слушателей. Но, все-таки, если вы можете прибавить къ списку моихъ гостей еще какое-нибудь извстное имя, сдлайте это, пожалуйста’.

— Хорошо, мистрисъ Хоскинъ, — сказалъ лордъ Уорсингтонъ, лукаво поглядывая на озадаченнаго Бэтфорда.— Я вамъ приведу знаменитость — настоящую знаменитость — не изъ нашихъ заплсневлыхъ старыхъ нмцевъ, — только бы мн удалось уговорить его. А если онъ не понравится кому-нибудь изъ вашихъ гостей, пусть-ка они скажутъ ему это! а, Бэтфордъ?

ГЛАВА VI.

На слдующій вечеръ Лида съ Алисой незадолго до десяти часовъ подъхали къ дому мистрисъ Хоскинъ. Въ садик передъ домомъ они увидли лорда Уорсингтона, который курилъ и разговаривалъ съ мистеромъ Хоскинъ. Онъ сейчасъ же отбросилъ сигару и вернулся съ дамами въ домъ, при чемъ он замтили, что онъ былъ слегка возбужденъ винными парами. Оставивъ его на площадк встницы, он вошли въ гардеробную, чтобы сбросить верхнее платье. Почти тотчасъ же он услышали, что кто-то спустился по лстниц и взволнованно заговорилъ:

— Уорсингтонъ! Уорсингтонъ! Онъ теперь держитъ рчь передъ всмъ собраніемъ. Онъ поднялся какъ разъ въ ту минуту, какъ Абендгассе слъ. Зачмъ, чортъ возьми, ты за обдомъ накачалъ его шампанскимъ?

— Тсс! Не говори такъ! Идемъ со мной, мы ужъ постараемся спокойно убрать его.

— Вы слышали?— сказала Алиса.— Очевидно, здсь что-то случилось.

— Будемъ надяться, — отвтила Лида.— Обыкновенный недостатокъ этихъ вечеровъ заключается именно въ томъ, что на нихъ никогда ничего не случается. Пожалуйста, не докладывайте о насъ, — прибавила она., обращаясь къ лакею, въ то время какъ он поднимались по лстниц.— Разъ мы пришли такъ поздно, мы предпочитаемъ войти незамченными, чтобы не оскорбилъ чувства, господина Абендгассе.

Имъ нетрудно было войти незамченными, такъ какъ мистрисъ Хоскинъ любила полумракъ, считая его красивымъ, и ея комнаты освщались только двумя оригинальными фонарями съ красными стекламъ, за которыми виднлось туманное пламя. Въ середин самой большой изъ комнатъ былъ столикъ, покрытый ярко-красной плюшевой скатертью. На немъ стоялъ пюпитръ для чтенія и два серебряныхъ подсвчника съ заженными свчами, которыя горли ярче фонарей и потому, отбрасывали на полъ и стны двойныя тни людей, стоявшихъ въ разныхъ мстахъ комнаты.

Пространство вокругъ стола было заставлено стульями, на которыхъ, главнымъ образомъ, сидли дамы. У стнъ же выстроились группы мужчинъ, и среди нихъ Луціанъ Уэбберъ. Вс съ интересомъ и изумленіемъ смотрли на Кэшеля Байрона, который держалъ рчь, обращаясь къ бородатому господину въ очкахъ, сидвшему за столомъ. Лида до сихъ поръ еще ни разу не видла его ни во фрак ни развязнымъ, и была очень удивлена его поведеніемъ. Его глаза горли, его самоувренность покоряла слушателей, его рзкій голосъ создавалъ кругомъ полную тишину, которую онъ одинъ нарушалъ. Онъ былъ въ очень веселомъ настроеніи и подчеркивалъ свои фразы жестами вытянутой лвой руки, между тмъ какъ правую руку онъ держалъ у груди и только время отъ времени подкрплялъ какое-нибудь замчаніе, лукаво помахивая указательнымъ пальцемъ.

‘… реальная сила, — говорилъ онъ какъ разъ, когда Лида вошла.— Это очень хорошее выраженіе, господа, и я вамъ могу многое сказать о немъ, Намъ только что говорили, что если мы хотимъ цивилизовать нашихъ ближнихъ, мы должны это длать, главнымъ образомъ, примромъ собственной жизни, становясь живымъ воплощеніемъ самой высшей культуры, какую мы только знаемъ. Но я васъ спрашиваю, господа, какъ люди узнаютъ, что вы такое воплощеніе культуры? Вы же не можете ходить съ билетиками на спин, которые должны извщать всхъ и каждаго о томъ, какія-до у васъ высокія мысли сидятъ въ голов. А по одному виду, — будьте уврены, что ни одинъ человкъ не предпочтетъ вашу вншность своей. Вамъ нужна реальная сила — вотъ что вамъ необходимо. Представьте себ: вы идете но улиц и видите человка, который бьетъ женщину и подаетъ дурной примръ всмъ бездльникамъ. Ладно. Вы считаете себя обязаннымъ подать имъ хорошій примръ. Кром того, если вы мужчина, вамъ хотлось бы спасти женщину отъ побоевъ. Но вы не можете этого сдлать однимъ своимъ образомъ жизни, потому, что это значитъ пройти мимо и оставить несчастную женщину въ рукахъ негодяя, чтобы ее въ конецъ избили. Что же вамъ нужно знать для того, чтобы поступать такъ, какъ вамъ велятъ ваши идеи? А вотъ что: прежде всего вамъ нужно знать, какъ его ударить, когда его ударить и куда его ударить, а потомъ вамъ нужно имть достаточно храбрости, чтобы пойти и сдлать это. Это и есть реальная сила. Она гораздо нужне, чмъ сидть дома я размышлять о томъ, какіе мы, молъ, хорошіе,— къ чему, собственно говоря, сводятся вс ученія этого джентльмена. Разв вы не видите? реальная сила вамъ нужна, чтобы подать хорошій примръ. Если вы ее оставите всякимъ негодяямъ, тогда ихъ примръ будетъ распространяться въ мір, а не вашъ. Посмотрите на вопросъ съ политической точки зрнія. Я какъ-то въ воскресенье слышалъ въ Гайдъ-парк одного человка, который говорилъ, что мы совсмъ безсильны въ нашей стран, напримръ, говорить онъ, если лорды или дворяне или какіе-нибудь тамъ вельможи захотятъ насъ погнать вь море, разв мы сможемъ не пойти? Я вижу, что одинъ господинъ здсь смется надъ моими словами. Въ гакомъ случа, я его спрошу, что онъ сдлаетъ, если сегодня ночью къ нему придетъ полиція или солдаты и прикажутъ ему, немедленно, отправиться изъ его комфортабельнаго дома прямо въ Темзу? Можетъ быть, онъ имъ скажетъ, что на слдующихъ выборахъ не подастъ голоса за тхъ, кто ихъ послалъ? Или, если это ихъ не остановитъ, скажетъ имъ, что уговорить и своихъ друзей поступить такъ же? Вотъ такъ реальная сила! Нтъ, господа! Не давайтесь въ обманъ тмъ людямъ, которые поставили ставки противъ васъ. Прежде всего, необходимо, научиться боксировать. Не иметъ смысла покупать книги и картины, пока вы не знаете, какъ защитить ихъ и собственную голову въ придачу. Если бы этотъ господинъ, который смялся, самъ умлъ боксировать, и если бы вс его сосди умли боксировать, онъ могъ бы не бояться ни полиціи, ни солдатъ, ни русскихъ, ни нмцевъ, ни кого бы то ни было изъ всхъ милліоновъ людей, которыхъ въ любой день могутъ выпустить на него, — какъ бы онъ ни былъ увренъ въ собственной безопасности. Но мы хотимъ раздленія труда, говорите вы. Мы, молъ, не хотимъ драться сами, а будемъ платить другимъ людямъ, чтобы они дрались за насъ. Это только доказываетъ, что иные господа, ухватившись за какую-нибудь мысль, любятъ ее довести до такой нелпости, что тошно слушать. Умть драться необходимо человку для самосохраненія — другой не можетъ этого сдлать за васъ. Можете съ такимъ же успхомъ ввести раздленіе труда за вашимъ обдомъ и платить одному — чтобы онъ лъ жаркое, другому — чтобы пилъ пиво, третьему — чтобы лъ картофель. Но, для лучшаго доказательства, мы примемъ, что вы, дйствительно, платите другимъ, чтобы они дрались за васъ. Представьте теперь, что кто-нибудь предложитъ имъ большую плату, и они тайкомъ перейдутъ на его сторону или явно возстанутъ противъ насъ. Что тогда? Вамъ останется только пенять на себя за то, что вы передали реальную силу деньгамъ. Поэтому я говорю, что первый долгъ человка научиться боксировать. Если онъ не уметъ этого, онъ не можетъ подавать хорошихъ примровъ, онъ не можетъ стоять ни за свои права, ни за права своихъ ближнихъ, онъ не можетъ сохранить своего физическаго здоровья, а когда онъ видитъ, что сильный обижаетъ слабаго, самое большее, что онъ можетъ сдлать, это улепетнуть потихоньку и сообщить ближайшему городовому, который, по всей вроятности, явится на мсто происшествія, когда самое худшее будетъ сдлано. Сколько онъ потомъ ни приходи въ эту гостиную и ни выставляй себя воплощеніемъ культуры, это все же не заставить его чувствовать себя настоящимъ человкомъ. Но только, господа, не поймите меня превратно: я вовсе не хочу, чтобы вы приняли мои слова слишкомъ буквально. Когда вы видите, что мужчина бьетъ женщину, я предполагаю, что вы вмшаетесь по принципу. Но не ждите отъ нея благодарности и будьте все время начеку, чтобы она не стояла у васъ за спиной. Что же касается обидчика, задайте ему хорошую встряску и ступайте себ своей дорогой. Никогда не задерживайтесь такъ долго, чтобы васъ втянули въ уличную драку. Потому что такая драка вульгарна и обыкновенно кончается плохо для обихъ сторонъ. Но это только нсколько практическихъ совтовъ, которые нисколько не умаляютъ великаго принципа, что вы должны пріобрсти реальную силу. Когда вы ее пріобртете, вы станете храбрыми. Больше того: вы сумете тогда съ пользой употреблять свою храбрость, потому, что вы можете быть смлымъ и отъ природы, но пока, у васъ нтъ реальной силы, вся ваша смлость только подведетъ васъ подъ кулаки людей, у которыхъ есть и храбрость и умнье драться. Какая же вамъ тогда польза отъ нея? Люди, конечно, скажутъ про васъ, что вы смльчакъ, но никто не поставитъ на васъ ни одной ставки, пока вы не научитесь выигрывать ихъ. Лучше спрячьте, въ такомъ случа, ваше удальство въ карманъ и уходите изъ круга, пока не поздно. По поводу смлости я хочу сказать еще кое-что, что должно успокоить господина профессора на счетъ одного вопроса, который онъ, кажется, очень близко принимаетъ къ сердцу. Я не музыкантъ, но сейчасъ докажу вамъ, что человкъ, понимающій одно искусство, понимаетъ и вс остальныя. Изъ словъ этого джентльмена я узналъ, что среди музыкантовъ есть одинъ человкъ по имени Вагнеръ, котораго можно назвать именно смльчакомъ-композиторомъ. И еще я узналъ, что есть много критиковъ, которые хотя и не отрицаютъ, что его вещи первоклассныя — что этотъ Вагнеръ, такъ сказать, выигрываетъ свои сраженія — но стараются доказать, будто выигрываетъ-то онъ ихъ не настоящимъ манеромъ, такъ какъ у него, молъ, нтъ настоящаго умнья, а одна смлость. Вотъ я и хочу сказать господину профессору, чтобы онъ не обращалъ вниманія на всю эту болтовню. Какъ я уже показалъ вамъ, одна смлость безъ умнья не приносить человку ни малйшей пользы. Конечно, въ молодости онъ еще могъ бы смлымъ натискомъ разбить наголову двухъ-трехъ неважныхъ противниковъ. Но безъ умнья, безъ знанія своего дла, онъ никогда не удержалъ бы свою репутацію такъ долго, какъ это сдлалъ Вагнеръ. Людей смущаетъ новизна его стиля. Потому что — замтьте себ это — каждый человкъ долженъ выработать себ свой собственный стиль. Безсмысленно полагать, будто одинъ борецъ долженъ бороться точь-въ-точь какъ предыдущій, или что его стиль годится для слдующаго, или, что это, вообще, единственно правильный стиль на свтъ, а вс остальные ни къ чорту не годятся. Больше всего ерунды говорится на свт именно оттого, что люди не знаютъ этой истины. Вы еще увидите, что критики, которые хулять профессора Вагнера, либо завистники, либо старые игроки, которые не привыкли къ его стилю и считаютъ все новое плохимъ. Вотъ погодите немного и — поврьте моему слову — эти самые хулители повернуть налво кругомъ и начнутъ клясться и божиться, что его стиль совсмъ не новъ, что онъ укралъ его у какого-нибудь тамъ другого, кого они видли, когда имъ десять лтъ было. Исторія насъ учитъ — какъ сказалъ этотъ джентльменъ — что подобные господа во вс вка поступали такимъ же образомъ, и въ примръ онъ привелъ намъ Бетховена. Но этотъ примръ намъ ничего не доказываетъ, потому что изъ милліона людей врядъ ли найдется хоть одинъ, который когда-либо слышалъ о Бетховен. Возьмемъ человка, о которомъ всякій слышалъ: Джэка Рэвдаля {Знаменитый боксеръ. Прим. переводчицы.}! Точь-въ-точь такія же вещи говорили и о немъ. Посл этого незачмъ искать примровъ среди музыкантовъ. Дло въ томъ, что на свтъ есть люди, до того полные зависти и злобы, что они ни за что не могутъ признать чужихъ заслугъ и обязательно стараются низвести ихъ. Я когда имъ волей-неволей приходится допустить, что у человка есть одно достоинство, они начинаютъ выискивать т достоинства, которыхъ у него нтъ. Сейчасъ я наглядно докажу вамъ это. Господинъ нмецъ, который знаетъ все о музык, говорить намъ, что многіе увряютъ, что у Вагнера есть смлость, да нтъ умнія. Ладно. Теперь я, хотя я въ музык ни аза въ глаза не знаю, готовъ держать пари на двадцать пять фунтовъ стерлинговъ, что есть много другихъ критиковъ, которые допускаютъ, что у него тьма-тьмущая умнья и знанія, но говорятъ, что у него нтъ смлости, и что все это у него чисто-головное, а не идетъ отъ сердца. Я готовъ держать пари. Ставлю двадцать пять фунтовъ стерлинговъ. Господинъ хозяинъ дома пусть принимаетъ ставки, а господинъ нмецъ будетъ третейскимъ судьей. Ну, что? Я съ удовольствіемъ вижу, что никто не рискуетъ на это пари.

Теперь я перейду къ одной мелочи, о которой господинъ профессоръ забылъ сказать. Онъ вамъ совтовалъ прилежно учиться, чтобы съ каждымъ днемъ длаться лучше и умне. Но не сказалъ вамъ, почему вы не будете учиться, несмотря на его совть.

Я предполагаю, что онъ, какъ иностранецъ, боялся оскорбить васъ слишкомъ откровеннымъ словомъ. Но я увренъ, что вы не такъ глупо-обидчивы, чтобы сердиться на откровенную рчь. Поэтому, я прямо говорю вамъ: если вы не расположены учиться, то причина лежитъ не въ томъ, что вы не желаете стать умне или что вы лниве другихъ, которые выучили массу всякой-всячины, а просто вы любите, чтобы люди думали, будто вы уже знаете все на свтъ, вамъ стыдно, если они увидятъ, что вы еще ходите въ школу, и вы разсчитываете, что можете прожить всю жизнь и никто по откроетъ вашего невжества, если только вы будете держать языкъ за зубами и длать при этомъ умное лицо. Но что хорошаго во лжи и притворств? Что за бда, если какой-нибудь безусый мальчишка высметъ васъ при вашихъ первыхъ неловкихъ шагахъ? Зачмъ вчно думать о томъ, какой, молъ, у васъ видъ, когда здравый смыслъ долженъ вамъ подсказать, что посторонніе люди заняты только собственнымъ видомъ и совсмъ не обращаютъ вниманія на вашъ видъ. Когда верзила сидитъ за дтской партой, это, разумется, не особенно красиво, но кончивъ школу, онъ радъ, что началъ ее. Я особенно останавливаюсь на этомъ, потому что вы лондонцы, а въ смысл самомннія лондонцы заткнуть за поясъ весь свтъ. Но въ общемъ я не во всемъ согласенъ съ господиномъ нмцемъ. Вс эти старанія и усилія, чтобы исправить міръ, одно недоразумніе. Не потому, чтобы исправлять міръ было нестоющимъ дломъ для того, кто уметъ это, нтъ, а потому, что усилія и страданія, — самый худшій способъ приниматься за что бы то ни было. Это только ослабляетъ человка, и у него вырабатывается плохой стиль. Когда, я здсь услышалъ, какъ господинъ профессоръ выбивается изъ силъ, стараясь убдитъ васъ работать надъ исправленіемъ того, другого, да третьяго въ мір, я и подумалъ: ‘Онъ убждаетъ самого себя, не меньше, чмъ насъ. Это не языкъ убжденія’. Кто…

— Право, сэръ, — сказалъ Луціанъ Уэбберъ, подошедшій за это время къ столу.— Вы уже не мало времени держите свою рчь, а такъ какъ среди присутствующихъ, наврное, найдутся лица, мннія которыхъ не мене интересны, чмъ ваши, то я полагаю, что…

Его прервали словами: ‘Нтъ, нтъ’, и ‘Продолжайте, продолжайте’, произнесенными, правда, тише, чмъ это обычно бываетъ на публичныхъ митингахъ, по гораздо оживленне, чмъ принято въ гостиныхъ. Кэ.шель, смутившійся въ первую минуту, обернулся теперь къ Луціану и чуть-чуть насмшливымъ тономъ, чтобы обуздать его нетерпніе и въ то же время выставить его въ комическомъ вид, сказалъ:

— Не торопитесь, сэръ! Вашъ чередъ сейчасъ придетъ. Можетъ быть, я до того времени могу сообщить вамъ кое-что новое, чего вы еще не знаете.

Затмъ, повернувшись къ обществу, продолжалъ:

— Мы какъ разъ говорили объ усиліяхъ, когда этотъ джентльменъ взялъ на себя смлость прорвать кругъ. Итакъ: ничто не можетъ быть сдлано артистически, если оно длается съ усиліями. Чего нельзя сдлать легко, спокойно и увренно, за то лучше не приниматься. Это звучитъ странно, по правда ли? Сейчасъ я скажу вамъ кое-что еще. боле странное. Чмъ больше усилій, тмъ хуже результатъ. Кто старается быть артистомъ, тотъ не артистъ. Этому меня научила моя профессія — какая она, это безразлично, а то дамы еще Богъ знаетъ это подумаютъ обо мн^!..Но въ каждой профессіи, если человкъ работаетъ со стараніями и усиліями — со скорбью, какъ выразился господинъ профессоръ — однимъ словомъ, если работа длается съ напряженіемъ, это значитъ, что она не по силамъ данному человку, а, слдовательно, будетъ сдлана плохо. Можетъ быть, данный человкъ по природ не способенъ на нее. Но скоре всего, онъ просто прошелъ плохую школу. Многіе учителя заставляютъ учениковъ такъ надсаживаться, что въ нсколько мсяцевъ истощаютъ вс ихъ силы. Поврьте, это относится ко всякому искусству. Мн разъ пришлось заниматься съ однимъ скрипачомъ, которому платили по сто гиней въ вечеръ за то, чтобы онъ сыгралъ дв-три пьески. Вотъ онъ мн’говорилъ, что и со скрипкой дло обстоитъ точь-въ-точь такъ же: если вы будете держать смычокъ слишкомъ крпко, то сколько ни стискивайте зубовъ отъ напряженія, у васъ ничего не выйдетъ, кром пиликанья, какъ у тхъ музыкантовъ, которые играютъ за пять шиллинговъ въ вечеръ.

— Много ли еще подобной ерунды намъ придется выслушать?— громко сказалъ Луціанъ, въ то время какъ Кэшель остановился, чтобы перевести духъ.

— Чортъ возьми!— шепнулъ лордъ Уорсингтонъ своему сосду.— Онъ бы лучше поостерегся и придержалъ языкъ!

— По вашему мннію это ерунда?— посл маленькой паузы спросилъ Кэшель. Затмъ онъ поднялъ одну изъ свчей и освтилъ картину, висвшую на стн.

— Вы видите этого молодчика въ латахъ — святого Георгія съ дракономъ или какъ тамъ его звать? Онъ слзъ съ лошади, чтобы драться вонъ съ тмъ человкомъ въ шлем, лошадь котораго упала. Дама на балкон почти безъ памяти отъ страха за святого Георгія и она вполн права. Разв это боевая позиція! Онъ такъ стоить на своихъ ногахъ, что ребенокъ тронь его пальцемъ, и то онъ моментально кувыркнется. Посмотрите, какъ онъ вытянулъ шею впередъ и подставляетъ все лицо какъ масленичный блинъ своему противнику, точно приглашая его однимъ ударомъ закрыть ему оба глаза. Вы вс можете видть, что онъ слабъ и нервозенъ, какъ кошка, и совершенно не уметь драться. Почему онъ производить на васъ такое впечатлніе? А потому, что все въ немъ усиліе и напряженіе, что онъ не держится непринужденно, что несетъ тяжесть своего тла такъ же нелпо, какъ любая изъ дамъ понесла бы грузъ кирпичей, потому, наконецъ, что у него нтъ легкой и увренной осанки, которую ему нетрудно было бы: принять, забудь онъ на минутку о себ и дай своему тлу волю самому найти удобное для себя положеніе. Если бы художникъ, нарисовавшій эту картину, зналъ свое дло, онъ никогда не выпустилъ бы человка въ бой съ такой фигурой и съ такой осанкой. Но по этой картин всякій сразу видитъ, что онъ не иметъ ни малйшаго понятія не только о принципахъ борьбы, а главнымъ образомъ, объ общемъ принцип, на который я вамъ указалъ: что напряженіе идетъ рука объ руку со слабостью, и наоборотъ, сила тамъ, гд нтъ напряженія. Ну, что!— прибавилъ Кэшель, обращаясь опять къ Луціану: — Вы и теперь назовете мою мысль ерундой?— И онъ самодовольно чмокнулъ губами, потому что его критика картины вызвала явную сенсацію, а онъ не зналъ, что причина этому крылась въ присутствіи самого художника, мистера Адріана Герберта.

Луціанъ хотлъ было игнорировать вопросъ, но почувствовалъ, это Кэшеля нельзя игнорировать.

— Разъ вы подали примръ и высказываете здсь мннія, абсолютно не считаясь съ правилами вжливости, — быстро отвтилъ онъ,— я вамъ отвчу, что ваша теорія, поскольку ее можно назвать таковой, одно сплошное противорчіе.,

Кэшель, очевидно, нисколько не оскорбленный, но съ боле ршительнымъ видомъ, чмъ до тхъ поръ, оглянулся кругомъ, какъ бы ища новаго примра, чтобы иллюстрировать свою мысль. Въ конц-концовъ его взглядъ упалъ на широкое красное кресло лектора, которое, незанятое никмъ, стояло на нкоторомъ разстояніи позади Луціана.

— Я вижу, что вы не понимаете толку въ картинахъ,— добродушно сказалъ онъ, ставя свчу на столъ и подходя къ Луціану, который смотрлъ на него высокомрнымъ взглядомъ и не двинулся съ мста

— Въ такомъ случа, взглянемъ на вопросъ съ другой стороны. Предположимъ, что вы хотите наказать меня самымъ страшнымъ ударомъ, на который вы способны. Что вы сдлаете для этого? Согласно вашимъ взглядамъ, вы должны употребить очень сильное напряженіе. ‘Чмъ больше напряженія, тмъ больше силы’, скажете вы себ. ‘Я его расшибу въ прахъ, хотя бы даже самъ лопнулъ съ натуги’. А что вышло бы изъ этого? Меня вы только слегка задли бы и разозлили, а сами однимъ махомъ истратили бы всю свою силу. Между тмъ, если приняться за дло спокойно… вотъ такъ…— при этихъ словахъ онъ сдлалъ шагъ впередъ и осторожно приложилъ свою ладонь къ груди Луціана. Тотъ моментально отлетлъ назадъ, какъ-будто его коснулся поршень паровой машины, и упалъ въ кресло.

— Вотъ видите!— сіяя самодовольствомъ, воскликнулъ Кэшель, отступивъ на нсколько шаговъ въ сторону и указывая на Луціана: Какъ будто отбрасываешь билліардный шаръ въ лузу!

По комнат пронесся шопотъ удивленія, одобренія и протеста. Вс столпились около стола. Луціанъ поднялся весь блдный отъ ярости и на минуту окончательно потерялъ всякое самообладаніе. Къ счастью, слдствіемъ этого явился столбнякъ: онъ стоялъ неподвижный и безмолвный, и только блдность щекъ и выраженіе ненависти, появившееся на лиц, выдавали его душевное состояніе. Почти тотчасъ же онъ почувствовалъ, что его взяли за руку и услышалъ голосъ Лиды, назвавшей его по имени. Ея голосъ успокоилъ его. Онъ хотлъ взглянуть на нее, но не могъ: все у него двоилось передъ глазами, свчи плясали, а голосъ лорда Уорсингтона, сказавшаго Кэшелю: ‘Черезчуръ наглядно, милый другъ’, показался ему исходящимъ изъ отдаленнаго угла комнаты, хотя эти слова были сказаны у самаго его уха. Онъ нершительно топтался на мст, разыскивая Лиду, когда ударъ по плечу привелъ его въ чувство и вернулъ ему все негодованіе.

— Вы бы этого не подумали, а?— сказалъ Кэшель.— Не смотрите такъ испуганно, у васъ вс кости цлы. Вы немного пошутили надо мной и я надъ вами, только на свой манеръ. Это…

Онъ оскся. Всю его развязность какъ рукой сняло. Онъ сразу сталъ застнчивымъ и смущеннымъ. Луціанъ, не говоря ни слова, удалился съ Лидой въ другую комнату, а примолкшій Кэшель остался стоять на мст, смотря ей вслдъ задумчивымъ взглядомъ.

Между тмъ, мистрисъ Хоскинъ, молодая, серьезная на видъ брюнетка, съ рзкими чертами лица и золотыми очками, искала лорда Уорсингтона, который своими попытками увильнуть отъ нея ясно доказывалъ, что сознаетъ свою вину. Но она отрзала елгу отступленіе и ршительно направилась въ его сторону съ такимъ видомъ, что онъ поневол долженъ былъ остановиться и держать отвтъ.

— Кто этотъ господинъ, котораго вы ввели въ мой домъ? Я забыла его фамилію.

— Я, право, ужасно огорченъ, мистрисъ Хоскинъ. Байронъ поступилъ очень нехорошо. Но и Уэбберъ держалъ себя отвратительно.

Мистрисъ Хоскинъ, еще боле раздраженная этимъ непрошеннымъ извиненіемъ, которое ставило ее въ непріятное положеніе жалобщицы, холодно отвтила:

— Его зовутъ мистеромъ Байрономъ?

— Спасибо, а я забыла.— И она повернулась, чтозы уйти. Но въ эту минуту къ ней подошла Лида, желая представить ей Алису и объяснить, почему он вошли безъ доклада. Лордъ Уорсингтонъ воспользовался случаемъ, чтобы поднять репутацію Кэшеля ссылкой на его знакомство съ Лидой.

— Слышали вы рчь нашего друга Байрона, миссъ Кэрью? Очень характерная, не правда ли?

— Очень даже, — отвтила Лида.— Надюсь, что вс гости мистрисъ Хоскинъ, хорошо знакомы съ его стилемъ. Иначе она должна произвести на нихъ нсколько ошеломляющее впечатлніе.

— Да, — сказала мистрисъ Хоскинъ, съ изумленіемъ спрашивая себя, не является ли Кэшель какимъ-нибудь общеизвстнымъ эксцентричнымъ геніемъ.

— Онъ очень странный. Надюсь, что мистеръ Уэбберъ не чувствуетъ себя оскорбленнымъ.

— Если бы онъ велъ себя такъ же тактично, какъ остальные джентльмены, съ нимъ не случилось бы этой непріятности, — отвтила Лида.

— Замтьте, мистеръ Байронъ сшибаетъ моего двоюроднаго брата съ ногъ въ гостиной, наполненной народомъ, а, между тмъ, это никого не скандализуетъ.

— Видите, мистрисъ Хоскинъ, общій приговоръ гласитъ: подломъ вору и мука, — сказалъ лордъ Уорсингтонъ.

— Съ тою оговоркой, что оба джентльмена выказали полнйшее равнодушіе къ чувствамъ хозяйки дома, — сказала Лида.— Но мужчины такъ рдко жертвуютъ приличіями ради искренняго порыва души, что даже жаль ихъ бранить, когда это случается. Вы, мистрисъ Хоскинъ, кажется, не поклонница условныхъ приличій?

— А вы думаете, между этимъ есть разница?

— Я стою за хорошія манеры, хотя, конечно, не за условныя приличія.

— Я чувствую разницу, — съ достоинствомъ отвтила мистрисъ Хоскинъ.

— Я тоже, — сказала Лида.— Но вдь нельзя длать другихъ отвтственными за свои собственные субъективные взгляды.

Не дожидаясь отвта, она перешла на другую сторону комнаты. Все это время Кэшель стоялъ покинутый всми, служа предметомъ любопытства для большинства гостей. Но никто не заговаривалъ съ нимъ. Дамы мряли его холоднымъ взглядомъ, дабы люди не подумали, что он восхищаются имъ.. Мужчины же, соотвтственно національной англійской привычк, принимали, глядя на него, возможно чопорный видъ. Съ тхъ поръ какъ Кэшель увидлъ Лиду, его самоувренность уступила мсто смутному подозрнію, что онъ велъ себя очень глупо. Онъ чувствовалъ себя одинокимъ и пристыженнымъ. Если бы не профессіональная привычка сохранять веселый видъ и въ непріятныхъ положеніяхъ, онъ бы забился въ самый темный уголъ гостиной. Какъ многіе знаменитые члены его профессіи, онъ былъ очень склоненъ къ слезамъ, когда его чувства были оскорблены, и его лицо уже замтно вытягивалось, когда лордъ Уорсингтонъ подошелъ къ нему.

— А я и не зналъ, Байронъ, что вы такой блестящій ораторъ, — сказалъ онъ.— Вы можете прямо итти въ священники, если вздумаете бросить свое ремесло.

— Меня воспитывали не для этого ремесла, — отвтилъ Кэшель.— И я умю говорить съ дамами и джентльменами не хуже, чмъ съ тми, кого вы считаете людьми моего круга. Но безпокойтесь обо мн, милордъ. Я не изъ тхъ людей, что теряются въ гостяхъ.

— Разумется, разумется, сказалъ лордъ Уорсингтонъ.— Каждый человкъ можетъ видть по вашему поведенію, что вы джентльменъ: это признаютъ даже въ кругу. Иначе, видите ли — я знаю, что вы не обидитесь на мои слова, — иначе я не осмлился бы ввести васъ сюда.

Кэшель покачалъ головой, но былъ очень доволенъ. Онъ думалъ, что ненавидитъ лесть. Скажи ему лордъ Уорсингтонъ, что онъ лучшій боксеръ въ Англіи — что, повидимому, вполн соотвтствовало дйствительности — онъ сталъ бы презирать его за эти слова.

Но лицемрному комплименту, насчетъ его поведенія, онъ всею душой хотлъ врить и потому былъ убжденъ въ его искренности. Это не ускользнуло отъ лорда Уорсингтона. Очень довольный своимъ тактомъ, онъ отправился искать мистрисъ Хоскинъ, чтобы напомнить объ общаніи познакомить его съ госпожей Щемилицей — общаніе, которое мистрисъ Хоскинъ втайн ршила не исполнять, чтобы наказать его за проступокъ Кэшеля.

Кэшель пришелъ къ заключенію, что ему лучше всего уйти. Лида была окружена группой мужчинъ, разговаривавшихъ съ ней по-нмецки, онъ же чувствовалъ свое неумніе говорить объ ученыхъ вещахъ даже на англійскомъ язык: къ тому же былъ увренъ, что она сердится на него за шутку съ Луціаномъ, который теперь велъ серьезный разговоръ съ Алисой Гофъ. Вдругъ ужасный шумъ заставилъ всхъ присутствующихъ вздрогнуть и замолчать. Мистеръ Джекъ, знаменитый композиторъ, открылъ рояль и началъ наглядно объяснять нсколько спорныхъ пунктовъ въ одномъ музыкальномъ сочиненіи, извлекая изъ своего горла негармоничные звуки и аккомпанируя себ нсколькими аккордами. Кэшель громко и насмшливо захохоталъ, пробираясь къ выходу сквозь толпу гостей, которые вс спшили къ роялю, потому что госпожа Щемилица явилась на помощь къ Джеку. Около двери, въ самомъ отдаленномъ отъ рояля углу комнаты, онъ внезапно очутился передъ Лидой, разговаривавшей съ господиномъ среднихъ лтъ, который, судя по виду, не былъ ни артистомъ, ни профессоромъ.

— Абендгассе очень умный человкъ, — какъ разъ говорилъ господинъ.— Мн жаль, что я не слышалъ его доклада. Но я предоставляю все это Мэри. Она принимаетъ наверху гостей, интересующихся искусствомъ. А я увожу разумныхъ мужчинъ либо въ садъ, либо въ курительную комнату — смотря по погод.

— А разумныя дамы что длаютъ?— спросила Лида.

— Он приходятъ поздно, — отвтилъ мистеръ Хоскинъ и самъ засмялся надъ своимъ ловкимъ отвтомъ.

Замтивъ подошедшаго Кэшеля, онъ моментально освдомился о его здоровь и дружески пожалъ ему руку, въ отвтъ на что получилъ такое пожатіе, что у него духъ захватило. Едва онъ увидлъ, что Лида знакома съ Кэшелемъ, какъ ужъ исчезъ, оставивъ ихъ занимать другъ друга.

— Я удивляюсь, откуда онъ знаетъ меня?— сказалъ Кэшель, ободренный привтливостью, съ какой былъ принятъ его нервный поклонъ.— Я ни разу въ жизни не видалъ его.

— Онъ васъ не знаетъ,— немного сурово отвтила Лида.— Онъ хозяинъ дома и потому заключаетъ, что долженъ васъ знать.

— Да, вотъ какъ! Онъ помолчалъ, очевидно, не зная,wo ещё сказать. Она не приходила къ нему на помощь. Наконецъ, онъ прибавилъ: — Я такъ давно не видлъ васъ, миссъ Кэрью.

— А я недавно видла васъ, мистеръ Кэшель Байронъ. Еще вчера, недалеко отъ Лондона.

— Господи!— воскликнулъ Кэшель, — не говорите этого. Вы же только шутите, правда?

— Нисколько. Подобныя шутки не доставляютъ мн никакого удовольствія.

Кэшель съ недоумніемъ посмотрлъ на нее.

— Вы же не хотите сказать, что отправились смотрть на… для… Гд и когда вы видли меня? Вы должны мн указать.

— Сколько угодно. Это было въ Клапхамъ-Джункшен въ четверть седьмого.

— Кто-нибудь былъ со мной?

— Вашъ другъ, мистеръ Меллишъ, лордъ Уорсингтонъ и нсколько другихъ лицъ.

— Врно. Лордъ Уорсингтонъ былъ тамъ. Но гд же вы-то были?

— Въ зал, недалеко отъ васъ.

— Я васъ нигд не видлъ, — сказалъ Кэшель, весь покраснвъ.— Меллишъ опрокинулъ нашу повозку въ канаву, такъ что намъ пришлось ссть въ поздъ. У всей нашей компаніи былъ, вроятно, очень странный видъ. Вы подумали, что я въ дурномъ обществ?

— Это меня не касается, мистеръ Кэшель Байронъ

— Разумется, — съ внезапной горечью сказалъ Кэшель.— Разв вамъ есть дло до того, въ какомъ обществ я былъ? Вы взбшены на меня за то, что я выставилъ вашего двоюроднаго брата такимъ дуракомъ — вотъ въ чемъ суть.

Понизивъ голосъ, чтобы напомнить ему, что они не одни, Лида отвтила:

— Нисколько, а просто дло въ томъ, что вы ведете себя скоре какъ мальчикъ, чмъ какъ взрослый человкъ. Я не сержусь на васъ за вашу шутку съ моимъ двоюроднымъ братомъ, но онъ очень обиженъ, а также и мистрисъ Хоскинъ, гостей которыхъ вы должны были уважать.

— Я такъ и думалъ, что вы разозлитесь. Знай я, что вы здсь, я бы не сказалъ ни слова,— уныло сказалъ Кэшель.— Ложись на землю, чтобы тебя ногами топтали — вотъ на что я годенъ по-вашему. Другой человкъ на моемъ мст ему бы голову свернулъ.

— Неужели вы не знаете, что джентльмены въ обществ не сворачиваютъ другъ другу головы, какъ бы тяжко ни было оскорбленіе?

— Конечно, я ничего не знаю, — жалобно и угрюмо сказалъ Кэшель.— И все, что я длаю — я длаю не такъ. Ну-съ? Вы довольны?

— Мн не доставляетъ никакого удовольствія заставлять васъ признаваться въ вашей неправот. Это самое худшее мнніе, которое вы можете составить обо мн.

— Въ этомъ вы ошибаетесь, — упрямо сказалъ Кэшель.— Я вовсе не плохого мннія о васъ. Но только можно быть и слишкомъ умной.

— Можетъ быть, вы не понимаете, что это и есть плохое мнніе. Но это такъ.

— Ладно, будь по-вашему. Я опять неправъ, а вы правы.

— Такое заявленіе нисколько не удовлетворяетъ меня. Наоборотъ, мн хотлось бы, чтобы мы оба были правы, А слдовательно согласны между собой. Вы понимаете?

— Не скажу, чтобы я понялъ. Но все равно, я вамъ уступаю. Чего жъ вамъ больше?

— Простите, я желала бы, чтобы вы меня поняли. Можно вамъ объяснить? Вы полагаете, будто мн нравится быть умне всхъ другихъ людей. Вы ошибаетесь. Я была бы очень рада, если бы каждый человкъ зналъ все то, что знаю. я.

Кэшель лукаво засмялся и покачалъ головой.

— Не обманывайте себя, — сказалъ онъ.— Очень вамъ надо, чтобы кто-нибудь былъ такъ же уменъ, какъ вы. Это несвойственно человческой природ. Вамъ хочется, чтобы люди были достаточно умны, чтобы можно было выдляться среди нихъ — чтобы стоило ихъ побждать. Но вамъ вовсе не хотлось бы, чтобы они были въ состояніи побждать васъ. Достаточно умны, чтобы понимать, насколько вы умне ихъ. Вотъ точная граница. Врно?

Лида отказалась отъ дальнйшихъ попытокъ просвтить его. Она задумчиво посмотрла на него и медленно промолвила:

— Значитъ ключъ къ пониманію вашей идіосинкразіи надо искать въ этой вчно повторяющейся метафор борьбы. Вы, очевидно, приверженецъ современной теоріи борьбы за существованіе и смотрите на жизнь, какъ на постоянное сраженіе.

— Борьбы! вотъ именно. Что такое жизнь, какъ не борьба? Слабыхъ бьютъ, или они сами уходятъ изъ строя. Мошенники продажны и теряютъ довріе тхъ, кто раньше ставилъ на нихъ, смлые и ловкіе выигрываютъ ставки, а затмъ должны отдавать львиную долю выигрыша богатымъ лодырямъ, которые платили за издержки. Счастье же играетъ со всми, обманывая всхъ по-порядку. Вотъ что такое жизнь, хотя, конечно, въ книгахъ ее не описываютъ такимъ образомъ.

— Странно выражено, хотя мысль, пожалуй, врна. Но, во всякомъ случа, это не исповданіе вры дурачка, какимъ вы притворялись всего минуту тому назадъ. Вы играете со мной комедію, открывая свою мудрость изъ-подъ ребяческой маски. Поздравляю васъ — вы отличный актеръ. Больше мн нечего сказать.

— Пустъ меня повсятъ, если я понялъ васъ! Я скоре согласенъ быть лошадью, чмъ актеромъ. Сознайтесь: вы такая сердитая только потому, что я поднялъ на смхъ вашего двоюроднаго брата.

Лида серьезно и съ сомнніемъ посмотрла на него. Онъ инстинктивно откинулъ голову назадъ, какъ будто ей грозила опасность.

— Вы, дйствительно, не понимаете?— сказала она.— Я сейчасъ проврю подлинность вашей ограниченности, обращаясь къ вашему послушанію.

— Ограниченности! Ладно, ладно, продолжайте въ томъ же дух.

— Но вы исполните, если я вамъ что-нибудь прикажу?

— За васъ я готовъ въ огонь и въ воду.

Легкая краска подступила къ щекамъ Лиды. Удивляясь своему новому ощущенію, она помолчала минутку, прежде чмъ продолжала.

— Вы лучше не извиняйтесь передъ моимъ двоюроднымъ братомъ: это только ухудшитъ дло, а, главнымъ образомъ, онъ не заслуживаетъ никакихъ извиненій. Но передъ уходомъ вы должны обратиться къ мистрисъ Хоскинъ со слдующими словами: ‘Мн очень жаль, что я забылся’…

— Да это звучитъ какъ Шекспиръ, правда?— замтилъ Кэшель.

— Ага! испытаніе выдало васъ: вы только играете комедію. Но это не измняетъ моего мннія, что вамъ слдуетъ извиниться.

— Хорошо. Я не знаю, что вы подразумваете подъ испытаніемъ и комедіей, надюсь, что вы сами понимаете. Но все равно, я извинюсь. Такой человкъ, какъ я, можетъ себ позволить извиниться. Я и передъ вашимъ двоюроднымъ братомъ извинюсь, если вы хотите.

— Я не хочу. Но какое это иметъ отношеніе къ длу? Вы же должны видть, что я совтую вамъ извиниться не ради себя, а ради васъ.

— Поскольку дло касается меня, мн на него наплевать. Я все длаю только ради васъ. Я даже не спрашиваю, есть ли что-нибудь между вашимъ двоюроднымъ братомъ и вами.

— А вамъ хотлось бы знать?— спросила Лида посл минутной паузы изумленія.

— Вы мн, на самомъ дл, скажете?— воскликнулъ онъ.— Если да, то я скажу, что вы прямо золото, а по человкъ.

— Разумется скажу. Между нами старая дружба и родственныя отношенія, но мы не помолвлены, и нтъ основанія полагать, что подобная вещь случится когда-нибудь. Я вамъ это говорю потому, что иначе, если бы я уклонилась отъ отвта, вы пришли бы къ противоположному, а, слдовательно, ошибочному заключенію.

— Я очень радъ, — сказалъ Кэшель, неожиданно принявъ совсмъ пасмурный видъ.— Онъ недостаточно хорошъ для васъ. Но, все-таки, онъ изъ вашихъ, будь онъ проклятъ!

— Онъ мой родственникъ и, насколько я знаю, мой искренній другъ. И я прошу васъ не проклинать его.

— Знаю, что не надо было такъ говорить. Но я только проклинаю собственную судьбу.

— Чмъ нисколько не улучшите ее.

— Тоже знаю. Могли не говорить. Какъ я ни глупъ, а такой вещи не сказалъ бы вамъ.

— Вы просто невозможны — я ничего подобнаго не думала. Но это безразлично. Вы остаетесь для меня полною загадкой. Не пойти ли намъ лучше послушать игру госпожи Щемилицы!

— Я, кажется, очень простая загадка,— уныло сказали Кэшель.— Изъ всхъ женщинъ на свт я лучше всего хотлъ бы имть васъ, но вы для меня слишкомъ богаты и знатны. Разъ я не могу жениться на васъ, я хоть доставлю себ удовольствіе и скажу, что очень хочу этого.

— Врядъ ли это подходящій способъ касаться даннаго вопроса, — спокойно отвтила Лида, хотя краска опять подступила къ ея щекамъ, — такъ что позвольте разъ навсегда запретить вамъ это. Я должна вамъ откровенно сказать, мистеръ Байронъ: я не знаю ни кто вы такой, ни что вы собой представляете, и полагаю, что въ обоихъ этихъ вопросахъ вы старались меня мистифицировать…

— И поскольку это зависитъ отъ меня, вы никогда не узнаете ни того, ни другого, — вставилъ Кэшель.— Такъ что мы на ужасно-скверномъ пути, чтобы понять другъ друга.

— Врно,— подтвердила Лида.— Я не окружаю себя тайнами И не признаю никакихъ секретовъ. Ваши шутки расходятся съ моими принципами.

— Вы называете это шутками!— съ досадой отвтилъ Кэшель.— Пожалуй, вы полагаете, что я какой-нибудь переодтый герцогъ? Въ такомъ случа, я хочу, чтобы вы были обо мн лучшаго мннія. Представьте себ, что у васъ есть тайна и вы знаете, что васъ вытурлть изъ приличнаго общества, если эта тайна откроется. Вы ужъ постарались бы держать ее про себя. Особенно, замтьте себ, если вы тутъ ни при чемъ, а все дло въ трусости и предразсудкахъ другихъ людей.

— Я, кажется, не раздляю всхъ опасеній и предразсудковъ, распространенныхъ въ обществ — по крайней мр, нкоторыхъ изъ нихъ, — посл минутнаго размышленія сказала Лида.— Не длайте поэтому скоросплаго вывода, что вы лишитесь моего уваженія, если я когда-нибудь узнаю вашу тайну.

— Вы послдній человкъ на свт, которому я хотлъ бы открыть ее. Но вы достаточно скоро узнаете все. Чорта съ два!— крикнулъ Кэшель, захохотавъ.— Я такъ же извстенъ здсь, какъ Трафальгарскій сквэръ. Но я не могу заставить себя сказать вамъ, хотя ненавижу секреты не меньше васъ.. Такъ что оставимъ это лучше и поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ.

— Мы уже говорили достаточно долго. Музыка кончилась, гости сейчасъ вернутся въ эту комнату и можетъ-быть спросятъ меня, кто такой этотъ господинъ, который держалъ имъ столь замчательную рчь.

— Одно слово. Общайте, что вы сами не зададите этотъ вопросъ никому изъ нихъ.

—.Общать! Нтъ. Я не могу общать этого..

— О, Господи!— со стономъ произнесъ Кэшель.

— Я вамъ говорила, что не признаю секретовъ. Въ данную минуту, я не буду спрашивать, но что дальше будетъ, я не знаю. А пока мы не должны больше вести длинныхъ разговоровъ. Надюсь даже, что мы больше не встртимся. Есть только одна вещь на свт, для которой я слишкомъ богата и слишкомъ знатна — для мистификацій. Прощайте,

Прежде чмъ онъ усплъ отвтить, она уже отошла отъ него и очутилась въ групп мужчинъ, съ однимъ изъ которыхъ оживленно заговорила. Кэшель казался совершенно подавленнымъ. Но онъ быстро овладлъ собой и бодро подошелъ къ мистрисъ Хоскинъ, которая какъ разъ очутилась поблизости.

— Я ухожу, сударыня, — сказалъ онъ.— Спасибо за пріятный вечеръ. Мн очень жаль, что я забылся. До свиданія,

Мистрисъ Хоскинъ, искренняя и откровенная по природ, почувствовала смутное желаніе отвтить ему. Но хотя, обыкновенно, она не затруднялась въ словахъ даже въ самыхъ критическихъ обстоятельствахъ, она на этотъ разъ только молча посмотрла на него и, слегка покраснвъ, протянула руку. Онъ взялъ ее, какъ будто это была крошечная дтская ручка, чуть-чуть стиснулъ и направился къ дверямъ. Художникъ Гербертъ стоялъ у него на дорог, повернувшись къ нему спиной.

— Будьте любезны, сэръ, — сказалъ Кэшель, осторожно взялъ его за талію и, немного приподнявъ, отставилъ къ сторонк, какъ будто онъ былъ манекеномъ. Художникъ возмущенно обернулся, но Кэшель уже былъ въ дверяхъ. На лстниц онъ встртилъ Луціана и Алису.

— Добрый вечеръ, миссъ Гофъ,— сказалъ онъ.— Пріятно видть деревенскія розы на вашихъ щечкахъ. Затмъ, понизивъ голосъ, прибавилъ, обращаясь къ Луціану:

— Не портьте себ кровь изъ-за той штучки, которую я вамъ показалъ. Если кто-нибудь изъ вашихъ пріятелей будетъ смяться надъ вами, скажите имъ, что это сдлалъ Кэшель Байронъ, и спросите, могли бы они лучше устоять, чмъ вы? Никогда не позволяйте, чтобы человкъ близко подходилъ къ вамъ, пока вы такъ безпомощно стоите на вашихъ каблукахъ. Кто не твердъ на ногахъ, тогь кувыркнется, даже если метла упадетъ въ него. Вотъ въ чемъ дло. Будьте здоровы.

Луціанъ отвтилъ на его поклонъ, потому что во вншности Кэшеля всегда таилось что-то грозное, заставлявшее предполагать, что онъ въ отвть на оскорбленіе перекинетъ обидчика черезъ перила. Что же касается Алисы, она питала къ нему суеврный страхъ, съ тхъ поръ, какъ Лида назвала его скандалистомъ. Оба почувствовали облегченіе, когда входная дверь захлопнулась за нимъ.

ГЛАВА VII.

Во время перваго сезона, проведеннаго Алисой въ Лондон, тамошнее общество очень интересовалось — однимъ инцидентомъ начала южно-африканской эпопеи.

Когда судьба ведетъ народы на новыя мста, она предоставляетъ имъ на выборъ: или итти съ ней рука объ руку, ясно понимая ея велнія, или же шествовать, какъ стадо свиней, которыхъ гонять на базаръ, — то топчась на мст, то въ бшеной паник бросаясь впередъ, то разражаясь внезапными вспышками протеста, а въ краткіе промежутки отдыха даваемые погонщикомъ, занимаясь дой, но никакъ не праздными вопросами: Куда? Какимъ образомъ? И что дальше? Только въ т моменты, когда Судьба велитъ бросить ду или остановить шествіе, поднимается безполезное: зачмъ? Въ отвтъ на что, выведенная изъ терпнія Судьба дастъ стаду пинокъ ногой, отъ котораго свиньи летятъ кубаремъ. Сознавая, что держаться подобнаго поведенія гораздо выгодне, потому что вся отвтственность падаетъ на погонщика Судьбу, и свиньи добираются до мста назначенія безъ головоломной мозговой работы — сознавая это, Англія стала поступать въ Африк соотвтственнымъ образомъ, а въ результат, когда пало одно значительное африканское королевство, оказалось, что завоеваніе не принесло побдителямъ ничего, кром хлопотъ и расходовъ. Посл многочисленныхъ попытокъ водворить въ покоренной стран порядокъ при помощи невыполнимыхъ мропріятій, предложенныхъ Министерству Колоній популярнымъ историкомъ, совершившимъ, однажды, экскурсію въ Африку, и генералами, которымъ надоло старое всеисцляющее средство: убійство туземцевъ, — посл этихъ безплодныхъ попытокъ пришли къ заключенію, что выгодне всего развязаться съ никуда-негодной военной добычей, выпустивъ короля на свободу и вернувъ ему его собственность. Но такъ какъ африканскому монарху удалось выиграть одно сраженіе противъ англійскихъ войскъ, то нашли необходимымъ привезти его въ Лондонъ и показать ему вс чудеса европейской цивилизаціи, особенно въ области огнестрльнаго оружія и разрывныхъ снарядовъ.

Но,— увы!— когда его африканское высочество прибыло въ Лондонъ, оказалось, что развлечь его, или хотя бы заинтересовать чмъ-нибудь, вещь очень трудная, въ виду полнаго отсутствія склонностей и предубежденій, свойственныхъ англичанамъ. Чуждый мысли, что кучка людей можетъ владть страной и заставляетъ другихъ платить за позволеніе жить и работать въ ней, онъ былъ абсолютно, неспособенъ понять, почему такая богатая нація должна состоять съ одной стороны изъ огромной массы несчастныхъ бдняковъ, трудящихся надъ создаваніемъ богатствъ, а съ другой — изъ класса людей, которые конфискуютъ въ свою пользу и проматываютъ созданныя, такимъ образомъ, богатства, но нисколько не кажутся отъ этого боле счастливыми, чмъ жалкіе труженики, на счетъ которыхъ они живутъ. Его преслдовали странныя опасенія: во-первыхъ, за свое здоровье, такъ какъ ему казалось, что пропитанный дымомъ воздухъ Лондона несетъ зародыши слабости и нечестности, а во-вторыхъ, за свою жизнь, когда онъ узналъ, что на улицахъ Европы иногда стрляютъ въ государей, и что даже королева Англіи, которую увряли въ полной безопасности, разъ шесть чуть-чуть не подверглась покушенію на свою жизнь. Въ виду этого, африканскій король очень неохотно выходилъ изъ дому и постилъ только Вульвичскій арсеналъ — и то по необходимости, такъ какъ полагали, что видъ орудій разрушенія долженъ предостеречь его отъ слишкомъ буквальнаго пониманія христіанской религіи. Въ конц-концовъ, Министерство Колоній, въ вдніи котораго онъ находился, истощило всю свою изобртательность и не знало, какое бы увеселеніе придумать, чтобы сохранить его въ хорошемъ настроеніи до назначеннаго дня отъзда.

Во вторникъ, посл вечера у мистрисъ Хоскинъ, Луціанъ навстилъ свою кузину и во время разговора, между прочимъ, сказалъ:

— Министерство Колоній напало на хорошую мысль. Король, повидимому, въ своемъ род, атлетъ и не прочь посмотрть успхи лондонцевъ на этомъ поприщ. Поэтому для него устроятъ большой, военно-гимнастическій праздникъ.

— А что это такое?— спросила Лида.— Я никогда не видла такихъ праздниковъ,

— Въ присутствіи публики будутъ фехтовать, длать военныя упражненія, Гимнастику и такъ дале…

— Я хочу пойти на этотъ праздникъ,— сказала Лида.— А вы, Алиса, пойдете?

— А разв принято, чтобы дамы посщали такія зрлища!— осторожно спросила Алиса.

— На этотъ разъ дамы будутъ присутствовать ужъ ради того, чтобы видть короля, — отвтилъ Луціанъ.— Клубъ олимпійскихъ игръ, взявшій на себя руководство не-военной частью праздника, надется на самое избранное общество.

— Вы пойдете съ нами, Луціанъ?

— Если я буду свободенъ. Если же нтъ, я попрошу Уорсингтона сопровождать васъ. Онъ больше понимаетъ толку въ этихъ вещахъ, чмъ я.

— Въ такомъ случа, онъ, обязательно, долженъ отправиться съ нами, — сказала Лида.

— Я не понимаю, почему лордъ Уорсингтонъ такъ нравится вамъ,— замтила Алиса.— Его манеры безусловно хороши, но больше въ немъ ничего нтъ. Кром того, онъ очень молодъ. А его разговоръ я прямо не выношу. Онъ уже началъ говорить со мной о скачкахъ..

— Онъ когда-нибудь сброситъ съ себя чрезмрную страсть къ спорту, — отеческимъ тономъ замтилъ Луціанъ.

— Неужели!— сказала Лида.— А чмъ же он займется?

— Вроятно, станетъ боле разумнымъ человкомъ, — но смущаясь отвтилъ Луціанъ.

— Надюсь,— сказала Лида.— Но человкъ, интересующійся спортомъ, мн больше по душ, чмъ джентльменъ, не интересующійся ничмъ

— Съ этой точки зрнія можно безъ сомннія многое сказать, но во всякомъ случа, нтъ необходимости, чтобы лордъ Уорсингтонъ тратилъ всю свою энергію на скачки. Смю полагать, это вы не считаете недостойной его вниманія хотя-бы политическую дятельность, къ которой онъ особенно подходить по своему соціальному положенію.

— Конечно, партійные маневры вещь интересная и занимательная. Но чмъ они лучше скачекъ? Жокеи и объздчики, по крайней мр, знаютъ свое дло,— члены парламента не всегда. Разв весело сидть на скамь — хотя бы на министерской скамь — и слушать диллетантскіе споры о вещахъ, которыя уже сто лтъ тому назадъ удовлетворительно ршены для всхъ, кто серьезно занимался этими вопросами?

— Вы, Лида, не понимаете государственныхъ длъ. Когда, вы касаетесь этихъ вопросовъ, я только лишній разъ убждаюсь, что женщины по природ неспособны понимать ихъ.

— Это вполн естественно, что вы такъ думаете, Луціанъ. Для васъ палата общинъ альфа и омега всего существованія. Для меня же она — просто собраніе плохо освдомленныхъ джентльменовъ, которые портятъ все, за что берутся, начиная съ составленія смты и кончая послднимъ аграрнымъ закономъ, и которые притомъ высокомрно утверждаютъ, что я недостаточно хороша, чтобы сидть рядомъ съ ними.

— Лида, — съ досадой сказалъ Луціанъ.— Вы знаете, что я уважаю женщинъ въ ихъ сфер…

— Такъ допустите ихъ и въ другую сферу, можетъ-быть он и тамъ заслужатъ ваше уваженіе. Относительно же мужчинъ, я къ сожалнію должна сказать, что они не пріобрли моего уваженія даже въ своей сфер дятельности. Но пока оставимъ это. Мн надо передъ уходомъ отдать кой-какія распоряженія, что для меня, въ данную минуту, гораздо важне, чмъ обращеніе искренняго консерватора въ плохого поборника женскихъ правъ. Простите, я васъ покину на пять минуть.

Она вышла изъ комнаты. Луціанъ слъ и обратилъ своевниманіе на Алису, которая еще настолько сохранила свою нервозность, что сейчасъ же выпрямила плечи и приняла гордый видъ. Но онъ не имлъ ничего противъ такого поведенія, такъ какъ любилъ извстную чопорность манеръ.

— Надюсь, — сказалъ онъ, — что моей кузин не удалось склонить васъ на сторону ея своеобразныхъ взглядовъ?

—Нтъ, — отвтила Алиса.— Разумется, ея случай совершенно исключительный. Она такъ образована и талантлива! Но, вообще, я считаю, что женщины не должны имть никакихъ взглядовъ. Конечно, есть извстныя убжденія, которыхъ держится каждая дама: напримръ, мы знаемъ, что католичество ложная религія. Но это врядъ ли можно назвать взглядомъ — и даже предосудительно называть такъ, потому что это одна изъ самыхъ святыхъ истинъ. Я хочу только сказать, что женщины не должны заниматься политической агитаціей.

— Я васъ понимаю и вполн согласенъ съ вами. Лида, какъ вы сказали, представляетъ собой исключеніе. Она много жила за границей, и ея отецъ былъ очень странный человкъ. Даже самые умные люди заражаются странными предразсудками, когда удалены отъ непосредственнаго вліянія англійской жизни и англійскаго образа мышленія! Просто жаль, что такая сила ума и столь обширныя познанія находятъ еще поддержку въ опасной независимости, которую даетъ богатство. Подобныя привилегіи накладываютъ на человка извстныя обязанности по отношенію къ тому классу общества, который создалъ эти привилегіи — обязанности, къ которымъ Лида относится не только равнодушно, но даже враждебно.

— Я никогда не касаюсь взглядовъ миссъ Кэръю на эти вопросы. Я не настолько образована, чтобы понимать ихъ. Я знаю только, что миссъ Кэрью проявила по отношенію ко мн необыкновенное великодушіе. И при этомъ она какъ-будто даже не сознаетъ своего великодушія. Но, во всякомъ случа, — про себя прибавила Алиса,— никто не скажетъ, что я неблагодарна.

Въ эту минуту появилась миссъ Кэрью въ длинномъ сромъ пальто и простой касторовой шляп. Въ рукахъ у нея была папка съ письменными принадлежностями.

— Я иду въ читальню Британскаго музея, — сказала она.

— Пшкомъ! одна!— сказалъ Луціанъ, бросивъ взглядъ на ея костюмъ.

— Конечно. Препятствовать мн ходитъ пшкомъ — значитъ лишить меня здоровья, Препятствовать же мн ходить одной куда я хочу и когда я хочу — значить лишить меня свободы, а, слдовательно, фактически уничтожить Великую Хартію вольностей. Но въ данную минуту, я не настаиваю на томъ, чтобы итти одной. Если вы можете, не теряя слишкомъ много времени, вернуться въ свою канцелярію черезъ Риджентъ-Паркъ и Гоуэръ-Стритъ, я буду очень рада вашему обществу.

Луціанъ приличнымъ образомъ замаскировалъ свое желаніе немедленно согласиться на ея предложеніе, взглянувъ на часы и сдлавъ видъ, будто обдумываетъ, есть ли у него время. Въ заключеніе онъ заявилъ, что будетъ счастливъ проводить ее.

Стояла прекрасная лтняя погода, и въ парк было много гуляющихъ, Луціанъ скоро съ непріятнымъ чувствомъ замтилъ, что его кузина привлекаетъ всеобщее вниманіе. Несмотря на черную шляпу, ея волосы ярко сверкали на солнц. Женщины пристально смотрли на нее непріязненнымъ взглядомъ, а затмъ оборачивались, чтобы разглядть ея костюмъ. Мужчины прибгали къ различнымъ уловкамъ, чтобы хорошо разсмотрть ее, не выказывая своихъ намреній слишкомъ явно. Нсколько глупыхъ юнцовъ застыли на мст съ открытымъ ртомъ, а нсколько нахальныхъ даже улыбнулись. Луціанъ съ наслажденіемъ отколотилъ бы ихъ всхъ. Онъ предложилъ Лид покинуть аллею и пройти кратчайшимъ путемъ черезъ лужайку. Когда они вышли изъ-подъ деревьевъ, его охватило смутное ощущеніе, что дивная погода и красота парка придаютъ прогулк что-то романтическое, и длаютъ данный случай очень подходящимъ, чтобы высказать т слова, которыя должны были превратить его отношенія къ кузин въ боле близкія и сердечныя. Но вмсто того, самъ не зная зачмъ, немедленно заговорилъ о стоимости содержанія общественныхъ парковъ — вопросъ, съ подробностями котораго онъ познакомился во время своей секретарской дятельности. Лида охотно интересовалась всевозможными вопросами и найдя, что для случайной бесды эта тема недурна, уже не покидала ее, пока они не вышли изъ парка на Юстонъ-Родъ, гд грохотъ экипажей заставилъ ихъ замолчать на нкоторое время. Когда же они выбрались изъ этого шума, свернувъ въ тихую, чинную улицу Гоуэръ-Стритъ, Луціанъ внезапно началъ:

— Одна изъ непріятныхъ сторонъ богатства въ рукахъ женщины заключается въ томъ, что она никогда не можетъ быть уврена…— Тутъ его мысли вдругъ смшались. Онъ остановился, но сохранилъ такой видъ, какъ-будто произнесъ закопченную рчь и очень доволенъ ею.

— Вы хотите сказать, что она никогда не можетъ-быть уврена въ справедливости своихъ правъ на богатство? Раньше эта мысль меня тревожила. Но теперь это прошло,

— Ерунда!— отвтилъ Луціанъ,— Я хотлъ сказать, что вы не можете быть уврены въ безкорыстіи вашихъ друзей…

— Это меня тоже не тревожить. Я не ищу совершенно безкорыстныхъ друзей, такъ какъ ихъ можно найти только среди идіотовъ или лунатиковъ. Что касается людей съ низкими цлями, они не могутъ скрыть отъ меня своихъ неблагородныхъ побужденій. Относительно же остальныхъ,— я не протестую противъ того, чтобы при оцнк моей дружбы бралось также въ расчетъ и мое богатство.

— Вы не врите въ существованіе людей, которые любили бы васъ не меньше, чмъ теперь, будь вы даже бдной!…

— Такіе люди хотли бы видть меня бдной только для того, чтобы я была ближе къ нимъ самимъ,— за что я нисколько не намрена благодарить ихъ. Уваженіе, которое мн приносятъ мои богатства, я цню очень высоко, такъ какъ въ немъ единственный, противовсъ противъ чувства зависти, которое возбуждаютъ эти же богатства.

— Слдовательно, вы отказываетесь врить въ безкорыстіе человка, который… который…

— Который захочетъ жениться на мн? Наоборотъ: я послднему поврю, чтобы человкъ могъ предпочесть мои деньги моей личности. Если, этотъ претендентъ на мою руку человкъ съ самостоятельнымъ положеніемъ и можетъ пробиться въ жизни безъ моей помощи,— то всякое колебаніе съ его стороны, вызванное боязнью, что его намренія ложно истолкуютъ, заставятъ меня только презирать его. Кто не стоить выше этой боязни, тотъ, по-моему, не вполн честный человкъ. Но если у него нтъ ни профессіи, ни денегъ, и единственная цль въ жизни — жить на мой счетъ, я отнесусь къ нему какъ къ авантюристу и обойдусь съ нимъ соотвтственнымъ образомъ — разв только, что полюблю его.

— Что полюбите его?

— Ну, да. Это обстоятельство — предполагая, что оно, вообще можетъ случиться — повліяетъ на мои чувства къ нему, но никакъ не на мои поступки. Я ни въ какомъ случа не выйду замужъ за авантюриста. Отъ ложно направленной страсти еще можно излчиться,— отъ плохого же мужа — никогда.

Луціанъ ничего не отвтилъ: онъ шелъ большими, неровными шагами, мрачно устремивъ взоръ на мостовую, какъ будто ршая трудную задачу, и время, отъ времени ударяя тросточкой по камнямъ. Наконецъ, онъ поднялъ голову и сказалъ:

— Вы ничего не имете противъ того, чтобы мы продолжили нашу прогулку, пройдя кругомъ черезъ Бэдфордъ-скверъ. Мн надо сказать вамъ важную вещь.

Не говоря ни слова, она повернула и исполнила его просьбу. Они прошли значительное разстояніе, прежде чмъ онъ опять заговорилъ,

— Обсудивъ еще разъ, Лида, и ршилъ, что здсь не мсто и не время для важныхъ сообщеній. Простите, что я напрасно заставилъ васъ сдлать крюки

— Я этого не люблю, Луціанъ. Важныя сообщенія, повидимому, дурно вліяютъ на манеры — по крайней мр въ данномъ случа. Если вы хотите мн сообщить что-нибудь разумное, то время очень подходящее, а Бэдфорд-скверъ самое удобное мсто, какое только можно найти. Если же нтъ — такъ скажите прямо, что вы совсмъ отказываетесь отъ вашего сообщенія. Но не откладывайте на другой разъ. Скрытничаніе всегда ложная тактика — даже на министерской скамь. А со мной тмъ боле, такъ какъ я по природ ненавижу всякое скрытничанье!

— Хорошо, — торопливо сказалъ онъ.— Я сейчасъ скажу, только подождите одну минутку — пока полицейскій пройдетъ.

Полицейскій медленно прошелъ мимо нихъ, стуча каблуками о плиты и ударяя блою перчаткой по ладони руки.

— Дло въ томъ, Лида, что… Мн очень трудно…

— Да въ чемъ дло?— спросила Лида, напрасно прождавъ продолженія.— Вы уже два раза застряли.

Наступила пауза. Затмъ она бросила на него быстрый взглядъ и недоврчиво прибавила:

— Вы, можетъ-быть, собираетесь жениться? Эта ли тайна связываетъ вашъ языкъ?

— Только въ томъ случа, если вы будете участвовать въ церемоніи.

— Очень любезно и даже съ оттнкомъ юмора, котораго я раньше никогда не замчала въ васъ. Но что вы мн, все-таки, хотите сказать, Луціанъ? Откровенію говоря, ваше колебаніе становится смшнымъ.

— Во всякомъ случа^, вы не облегчили мн путь, Лида. Можетъ-быть вы чисто женскимъ инстинктомъ предчувствуете въ чемъ дло и нарочно лишаете меня храбрости.

— Совершенно нтъ. Предчувствія — чисто женскія или всякія другія — не по моей части. Честное слово, если вы сію минуту не скажете, я побгу въ музей.

— Я не могу найти подходящихъ выраженій, — въ мучительномъ замшательств заговорилъ Луціанъ.— Я знаю, что вы не припишите мн никакихъ низкихъ побужденій, услышавъ о моемъ… о моемъ предложеніи, хотя это и нелпое слово. Я прекрасно понимаю, что, съ обычной точки зрнія, здсь нтъ ничего такого, что можетъ прельстить васъ соединить вашу жизнь съ моей. Но…

Измнившееся выраженіе Лидинаго лица ясно показало ему, что онъ сказалъ достаточно.

— Я этого совсмъ не ожидала, — промолвила она посл нкотораго молчанія, показавшагося ему безконечнымъ.— Какъ ничтожны вс наши наблюденія, пока у насъ нтъ въ рукахъ нити, которой мы можемъ связать ихъ въ одно цлое! Вы должны хорошенько подумать объ этомъ, Луціанъ! Отношенія, которыя существуютъ между нами, въ настоящее время,— самыя лучшія отношенія, которыя возможны при несходств нашихъ характеровъ. Зачмъ же вы хотите измнитъ ихъ?

— Я не хочу ихъ измнять, а только сдлать боле близкими и прочными. Вотъ и все.

— Слдуя способу, предложенному вами, мы рискуемъ совершенно испортить ихъ, — сдержанно и спокойно отвтила Лида.— Мы не можемъ работать вмст. Несходство нашихъ взглядовъ доходить до принципіальнаго разногласія въ убжденіяхъ.

— Не можетъ быть, чтобы вы это говорили серьезно. Ваши убжденія, или взгляды, не представлены въ Англіи ни одной политической партіей, слдовательно, они непримнимы на практик и не могуть сталкиваться съ моими! А кром того, подобныя разногласія не касаются области личныхъ отношеній.

— Такая политическая партія можетъ образоваться черезъ недлю посл нашей свадьбы, и, какъ я уврена, обязательно образуется задолго до нашей смерти. Въ такомъ случа, наши разногласія станутъ, я боюсь, очень личнымъ вопросомъ.

Онъ быстро пошелъ впередъ и отвтилъ:

— Просто нелпо ставить преградой между нами то, что вы называете вашими взглядами. У васъ, Лида, нтъ никакихъ взглядовъ. Т неосуществимыя фантазіи, съ которыми вы носитесь, никто въ Англіи не признаетъ здравыми политическими убжденіями.

Лида ничего не возразила. Она задумчиво помолчала немного, а затмъ спросила:

— Почему вы не женитесь на Алис Гофъ?

— Плевать мн на вашу Алису Гофъ!

— Вотъ какъ легко сквозь вншній лоскъ добраться до истиннаго человка, если немного поскоблить его чувства,— смясь сказала Лида.— Но я говорю серьезно, Луціанъ.

Алиса, энергичная, честолюбивая и въ принципіальныхъ вопросахъ самая правая изъ правыхъ. Она сознательно поддерживала бы каждый шагъ вашей карьеры. Кром того, она обладаетъ завиднымъ здоровьемъ. А для нашей интеллигенціи послднее далеко не лишнее…..

— Очень вамъ благодаренъ за ваше предложеніе. Но я, представьте себ, не чувствую ни малйшаго желанія жениться на миссъ Гофъ.

— Я вамъ совтую обсудить этотъ вопросъ. Вдь вы еще не успли составить себ новый планъ женитьбы.

— Новый планъ! Значить вы окончательно отказываете мн, не подумавъ ни минуты?

— Окончательно, Луціанъ. Разв инстинктъ вамъ не подсказываетъ, что бракъ со мной былъ бы огромною ошибкой?

— Нтъ, нисколько.

— Тогда поврьте моему инстинкту, который въ данномъ вопрос не издастъ ни одного фальшиваго тона, какъ любить выражаться ваша любимая газета.

— Здсь дло идетъ о чувствахъ, — глухимъ голосомъ сказалъ Луціанъ.

— Неужели?— съ интересомъ спросила она.— Вы меня удивили, Луціанъ. Я никогда не замчала въ вашемъ поведеніи экстравагантностей влюбленнаго.

— Вы меня тоже удивили, Лида, но очень непріятнымъ образомъ. Конечно, я не думаю теперь, чтобы имлъ когда-нибудь большія надежды на успхъ. Но я по крайней мр могъ ждать, что отвть, даже отрицательный, будетъ сдланъ въ мягкой форм.

— Я была рзка съ вами?

— Я не жалуюсь.

— Это вышло случайно, но никакъ не преднамренно. А, кром того, я считаю маленькой измной дружб вс уловки, къ которымъ друзья прибгаютъ, чтобы щадить взаимныя чувства. Я откровенна съ вами. Вы хотите, чтобы я держалась съ вами по-другому?

— Конечно, нтъ. Я не имю права быть оскорбленнымъ.

— Ни малйшаго. Теперь прибавьте къ этому формальному признанію еще искреннее увреніе, что вы на самомъ дл не оскорблены..

— Увряю васъ, что нтъ, — съ унылой покорностью сказалъ Луціанъ.

За это время они успли дойти до улицы Шарлоттъ-Стритъ, и Лида прекратила объясненіе, повернувъ по направленію къ музею и заговоривъ о постороннихъ вещахъ. На углу Руссель-Стритъ онъ взялъ извозчика и ухалъ, съ грустнымъ видомъ, отвтивъ на улыбку и прощальный жесть рукой, которыми она хотла утшить его. Лида отправилась въ Публичную Библіотеку, гд скоро забыла о Луціан. Реакція посл неожиданности, какой являлось для нея предложеніе Луціана, еще ждала ее, но пока она не чувствовала ничего подобнаго и усердно занималась до самаго закрытія библіотеки, когда ей волей-неволей пришлось покинуть ее.

На улицахъ было еще свтло. Чувствуя потребность подвигаться посл долгаго сиднья, она не взяла извозчика и даже пошла домой не прямымъ путемъ. Ей говорили, что въ одномъ книжномъ магазин въ Сохо продается рдкая книга, которая какъ разъ была ей нужна, и она нашла случай очень подходящимъ, чтобы отправиться разыскивать букиниста. Но во всей западной Европ врядъ ли была хоть одна столица, которую она не знала лучше Лондона. Она скоро заблудилась въ лабиринт узкихъ улицъ, по обимъ сторонамъ которыхъ стояли старые барскіе дома, которые давнымъ-давно были превращены въ лавки или сдавались въ наймы жильцамъ и постепенно уступали мсто огромнымъ товарнымъ складамъ, медленно, но побдоносно вторгавшимся въ кварталъ. Но, несмотря на это, странная тишина улицъ не нарушалась отголосками кипучей торговой жизни. Лавки, повидимому, не изобиловали покупателями, торговыя конторы вершили дла за закрытыми дверями, а немногочисленные писцы, торговцы и подрядчики, которые попадались около этихъ конторъ, имли скоре видъ людей, собирающихся улизнуть въ трактиръ, чмъ занятыхъ неотложными длами. Единственнымъ оживляющимъ элементомъ были дти, которыя, какъ воробьи, съ неустаннымъ щебетаньемъ толпами носились съ мста на мсто, надодая взрослымъ и превращая амбары для склада товаровъ въ мста для игръ. Лида обратила вниманіе на маленькаго мальчика, который жаднымъ взглядомъ смотрлъ на сладости, выставленныя въ окн бакалейной лавки, и, очевидно, очень нуждался въ деньгахъ. Она попросила его проводить ее назадъ до Бродъ-Стритъ, что онъ съ радостью исполнилъ, и въ благодарность дала ему самую мелкую монету, бывшую при ней и оказавшуюся шиллингомъ. Мальчику эти деньги показались цлымъ состояніемъ. Испустивъ радостный крикъ, онъ бросился бжать со всхъ ногъ, чтобы показать монету толп малышей, которая какъ разъ скрылась за угломъ улицы, гд находился трактиръ. Въ своей поспшности онъ наскочилъ на рослаго парня изъ того типа, который обычно можно встртить вблизи питейныхъ заведеній. Онъ сердито набросился на мальчика, тотъ страстно принялся оправдываться и, наконецъ, разразился слезами, такъ какъ самъ ушибся при столкновеніи. Когда Лида подошла къ углу улицы, мальчикъ хныча стоялъ у нея на дорог. Она ласково погладила его по голов и напомнила о той масс денегъ, которую онъ можетъ истратить на себя. Это, повидимому, утшило его, онъ пересталъ плакать и только молча утиралъ глаза кулачками. Но парень, получившій сильный ударъ въ бокъ, былъ возмущенъ несправедливостью Лиды, выражавшей виновнику происшествія то сочувствіе, которое по праву принадлежало ему. Онъ съ нахальнымъ видомъ подошелъ къ ней и, помянувъ чорта, спросилъ: разв онъ обидлъ чмъ-нибудь ‘ея мальчишку? И такъ какъ при этомъ не прибавилъ никакого браннаго эпитета, то искренно былъ убжденъ, что изъ уваженія къ ея полу и личному очарованію, сумлъ блестящимъ образомъ соединить любезность кавалера съ пылкостью разгнваннаго мужчины.

Но Лида, не оцнивъ его рыцарства, попятилась отъ него и сошла съ тротуара на мостовую, чтобы обойти нахала. Подобное невниманіе къ нему взорвало его. Онъ опять заступилъ ей дорогу и боле грознымъ тономъ повторилъ свой вопросъ, какъ вдругъ сильный ударъ въ животъ оглушилъ его на минуту и настолько вывелъ изъ равновсія, что онъ чуть-чуть не полетлъ на мостовую. Придя въ себя, онъ увидлъ передъ собой молодого человка въ бархатной куртк, который обратился къ нему со словами:

— Разв такъ разговариваютъ съ дамами, а? Улица чтоли тсна для васъ обоихъ, или вы себя совсмъ не умете вести?

— А вы что за птица такая? Чего вы людей локтями-то пихаете?— отвтилъ тотъ съ трехъ-этажнымъ ругательствомъ.

— Потише, потише, — тономъ увщеванія сказалъ Кэшель Байронъ.— Придержите лучше языкъ, если хотите, чтобы вс зубы остались цлы. Кто я такой, васъ не касается.

Предвидя ссору и встревоженная угрожающимъ видомъ парня, Лида разумно ршила уйти и прислать полицейскаго на помощь къ Кэшелю, но, обернувшись, увидла, что уже собралась толпа, которая окружила ихъ такимъ тснымъ кольцомъ, что ей волей-неволей пришлось остаться на мст въ новой для нея роли зрительницы разыгравшейся уличной драки. Ея вниманіе было опять привлечено къ спорящимъ демонстративнымъ поведеніемъ ея недавняго обидчика. Кэшель казался серьезно встревоженнымъ: онъ торопливо отступилъ на шагъ назадъ, не обращая вниманія на ноги стоявшихъ за нимъ людей, и отмахиваясь отъ противника рукой, воскликнулъ:

— Оставьте меня въ поко. Я не хочу имть никакого дла съ вами. Говорятъ вамъ, уйдите отъ меня.

— Вы не хотите имть дла со мной! Ого! А почему такъ! Потому что вы трусъ, вотъ почему! Ишь ты, франтъ какой выискался: захалъ человку локтемъ въ брюхо, а потомъ хочетъ стрекача задать! Думаете я боюсь вашей бархатной куртки?

— Ладно, — миролюбивымъ тономъ сказалъ Кэшель.— Вы можете сказать, что я трусъ я испугался васъ. Дло кончено. Вы довольны?

Но тотъ еще больше расхрабрился отъ этихъ словъ и съ ругательствами заявилъ, что не отпуститъ Кэшеля, пока не задастъ ему порядочной встрепки, да и его барышн тоже, если онъ того хочетъ, и тутъ-же отпустилъ, по адресу Лиды нсколько грубыхъ словъ. Толпа поддержала его поощрительными возгласами и подстрекала начать.

— Хорошо, — мрачно сказалъ Кэшель.— Но, смотрите, не говорите посл, что я навязалъ вамъ драку. А теперь, — прибавилъ онъ зловще измнившимся голосомъ, заставившимъ Лиду вздрогнуть и опасаться уже за участь его противника.— А теперь я васъ заставлю пожалть, что вы не откусили себ языка, прежде чмъ осмлились сказать т слова, которыя вы только что сказали!.. Ну-съ, держитесь.

— Я-то ужъ буду держаться, — вызывающимъ тономъ отвтилъ тотъ.— Начинайте только.

Кэшель съ невыразимымъ презрніемъ оглядлъ позу своего врага.

— Вы ужъ увидите, когда я начну, потому что моментально поцлуетесь съ мостовой. Не снимайте лучше пиджака, падать мягче будетъ.

Парень выразилъ свое презрніе къ этому совту, поспшно снявъ циджакъ. По толп прошелъ трепетъ ожиданія. Стоявшіе сзади старались протолкаться впередъ, а передніе напирали на заднихъ, чтобы очистить мсто для драки.

Лида, занимавшая одно изъ лучшихъ мстъ, въ первомъ ряду, куда, вс желали попасть, надялась, что толпа сама собой вытснить ее изъ своихъ рядовъ: силы покидали ее, она боялась лишиться чувствъ. Но красивый молодой мясникъ, стоявшій рядомъ съ ней, держался того мннія, что ей полагается почетное мсто въ первомъ ряду. Онъ ласково обратился къ ней, уговаривая ее не бояться. Въ эту минуту у Лиды все закружилось передъ глазами. Чтобы не упасть, она схватила мясника подъ руку. Очень польщенный этимъ, мясникъ крпко прижалъ ее къ себ и, дйствительно, поддержалъ, за что она была ему очень благодарна

Между тмъ, Кэшель стоялъ не шевелясь и все съ тмъ же презрніемъ во взгляд слдилъ за движеніями парня, который засучивалъ рукава своей до нельзя полинялой рубахи, среди поощрительныхъ криковъ: ‘Впередъ, Тодди!’, ‘Задай-ка ему, Тэдди’, и тому подобныхъ не мене ясныхъ указаній. Но у Тэдди весь пылъ прошелъ. Онъ выступилъ впередъ съ предчувствіемъ, что идетъ навстрчу своей гибели, которую самъ же накликалъ на себя, и не ршался броситься на противника, взглядъ котораго ясно указывалъ, что онъ видитъ всю его слабость и неумнье. Когда Тэдди, наконецъ, замахнулся, ударъ попалъ въ пустую, — что Кэшель, повидимому, зналъ впередъ, потому что не двинулся съ мста. Въ толп раздался смхъ и ропотъ.

— Городового вы ждете что-ли, чтобы онъ васъ рознялъ?— крикнулъ мясникъ, — Вылзайте изъ угловъ и за работу!

Напоминаніе о томъ, что полиція можетъ отнять у него, добычу, повидимому подйствовало на Кэшеля. Онъ сдлалъ шагъ впередъ. Возбужденіе зрителей достигло своей высшей точки. Маленькій человчекъ рядомъ съ Лидой сдлалъ воздушный прыжокъ и взвизгнулъ:

— Впередъ, Кэшель Байронъ!

При этихъ словахъ на лиц Тэдди выразился явный ужасъ. Онъ поспшно опустилъ кулаки, зеленоватая блдность покрыла его щеки.— Это нечестно!— вскричалъ онъ, отступивъ какъ можно дальше.— Я сдаюсь. Кончимъ, сэръ. Вы для меня слишкомъ сильны.

Но жестокая толпа съ насмшками и глумленіемъ подталкивала его навстрчу Кэшелю, который неумолимо продолжали, приближаться. Тэдди упалъ на колни.

— Что же еще сказать, когда человкъ сдается?— молилъ онъ.— Будьте настоящимъ англичаниномъ, сэръ, не бейте лежачаго.

— Лежачаго!— сказалъ Кэшель.— Долго ли ты еще будешь лежачимъ, если мн вздумается поднять тебя?

При этихъ словахъ онъ схватилъ Тэдди лвою рукой, поставилъ на ноги, перекинулъ черезъ свое колно, повернулъ лицомъ кверху и занесъ надъ нимъ свой тяжелый, какъ молоть, правый кулакъ.

— Ну-съ,— сказалъ онъ, — Что ты еще скажешь въ свое оправданіе, прежде чмъ, я размозжу твою физіономію?

— Не длайте этого, сэръ, — задыхаясь молилъ Тэдди.— Я совсмъ безъ злого умысла… Почемъ я зналъ, что эта барышня ваша душечка! Тутъ онъ забарахтался, и его лицо побагровло.— Пустите, сэръ, — прохриплъ онъ.— Вы ду-душите меня.

— Пожалуйста, пустите его, — сказала Лида, подойдя къ Кэшелю и схвативъ его за рукавъ. Кэшель вздрогнулъ и разжалъ кулакъ. Тэдди покатился на землю. Вскочивъ на ноги, онъ поспшилъ удалиться, засовывая руки въ рукава пиджака и стараясь наглою усмшкой прикрыть свой позоръ. Кэшель, не говоря ни слова, предложилъ Лид руку. Она взяла ее, такъ какъ понимала, что лучше всего безъ лишнихъ разговоровъ скоре покинуть это мсто. Но, предварительно, повернулась къ мяснику и поблагодарила его, въ отвть на это онъ вспыхнулъ и совершенно сконфузился. Маленькій человчекъ, восклицаніе котораго прервало драку, замахалъ шляпой и крикнулъ:

— Да здавствуеть британскій левъ! Да здравствуетъ Кэшель Байронъ. Ур-ра!

Кэшель рзко обернулся къ нему и сказала.

— Не обращайтесь такъ вольно съ чужими именами, а то еще наживете непріятность…

Человчекъ моментально ретировался, по его возгласъ былъ уже подхваченъ толпой, которая прокричала Кэшелю троекратное ура, въ то время какъ онъ, подъ руку съ Лидой, проходилъ между двумя рядами звакъ, состоявшихъ изъ двицъ подозрительнаго вида, парней, врод Тэдди, приказчиковъ, одтыхъ въ блые передники и покинувшихъ прилавокъ, чтобы присутствовать при драк, и нсколькихъ блднолицыхъ писцовъ, которые съ благоговніемъ смотрли на боксера и изумлялись изящной вншности его спутницы. За удалявшейся парой слдовала толпа уличныхъ мальчишекъ, которые шли по обимъ сторонамъ тротуара, между тмъ какъ Кэшель велъ Лиду по средин узкой улицы. Они шли молча и степенно безъ криковъ и дурачествъ, напряженно устремивъ глаза на своего героя и приходя въ столкновеніе со всмъ, что попадалось на ихъ пути. Въ конц-концовъ, Кэшель остановился, мальчишки моментально тоже. Онъ вынулъ изъ кармана нсколько мдяковъ, и побрякалъ ими, и обратился къ дтямъ:

— Ребята!— Мертвая тишина.— Знаете, что я долженъ длать, чтобы поддерживать силы?— Глаза, которые до сихъ поръ были неподвижно устремлены на него, теперь тревожно забгали.— Я каждый вечеръ долженъ съдать одного мальчика, какъ разъ передъ тмъ, какъ ложусь спать. Я еще не ршилъ, кого изъ васъ выбрать. Но кто сдлаетъ хоть шагъ дальше, того я съмъ. Поэтому убирайтесь лучше!— Съ этими словами онъ бросилъ деньги какъ можно дальше. Крикъ, топотъ — и Кэшель съ Лидой могли продолжать свой путь безъ свиты.

Лида воспользовалась моментомъ, когда Кэшель прогонялъ мальчишекъ, чтобы выпустить его руку. Она заговорила — это были ея первыя слова посл заступничества отъ Тэдди:

— Мн очень жаль, мистеръ Кэшель Байронъ, что я вамъ доставила столько хлопотъ. Спасибо за ваше вмшательство, но, право, никакой серьезной опасности не было. Я охотно снесла бы нсколько грубыхъ словъ, чтобы только избжать исторіи.

— Вотъ оно!— воскликнулъ Кэшель.— Такъ я и зналъ. Вамъ разумется лучше хотлось бы, чтобы я зналъ только свои дла и не вмшивался въ ваши. Вы еще, пожалуй, жалете бднаго парня за то, что я съ нимъ такъ плохо обошелся — а то нтъ? Чисто по-женски!

— Я этого совсмъ не говорила.

— А что же вы иначе хотли сказать? Мн вовсе не доставляетъ удовольствія даромъ драться на улицахъ со всякимъ хулиганомъ: этимъ я не зарабатываю себ средства къ жизни. А когда я это сдлалъ ради васъ, вы мн сообщаете, что я, молъ, напрасно безпокоился.

— Можетъ-быть я не права. Я какъ-то не могу понять какъ слдуетъ, что, собственно говоря, произошло. Вы точно съ неба свалились.

— Ага! Значить, несмотря на ваши слова, вы все-таки обрадовались, когда увидли меня. Кайтесь: обрадовались?

— Сознаюсь, что очень обрадовалась. Но что это за волшебная сила, которой вы вдругъ укротили этого человка? И разв такъ необходимо было пачкать объ него руки, схвативъ его за горло?

— Это было удовлетвореніемъ для меня, а ему наука.

— Очень скромное удовлетвореніе! Замтили вы, что въ толп кто-то крикнулъ ваше имя и это ужасно испугало парня?

— Неужели! Странно, не правда ли? Вотъ вы сказали, что я для васъ точно съ неба свалился. А между тмъ, я ужъ пять минуть какъ шелъ за вами! Что вы на это скажете? Если смю спросить, какъ это случилось, что вы въ такой поздній часъ разгуливаете по Сахо одна съ маленькимъ мальчикомъ?

Лида объяснила. Пока она кончила разсказывать, уже почти совсмъ стемнло. Они дошли до улицы Оксфордъ-стритъ, и Лида, какъ Луціанъ днемъ въ Ридженть-Парк, скоро замтила, что ея спутникъ является для многихъ изъ публики предметомъ любопытства — особенно же для извозчиковъ и кондукторовъ конки.

— Алиса подумаетъ, что я потерялась, — сказала она, поманивъ извозчика, который немедленно стегнулъ лошадь и подкатилъ.

— До свиданія. Большое вамъ спасибо. Я всегда дома по пятницамъ и буду рада видть васъ у себя.— Она передала ему визитную карточку. Онъ взялъ ее, прочелъ, перевернулъ, чтобы посмотрть, не написано-ли что-нибудь на оборот, и, наконецъ, нершительно сказалъ:

— Я думаю, у васъ всегда тьма-тьмущая народу.

— Да, вы встртите у меня очень много людей.

— Гм! Нельзя ли мн проводить васъ сейчасъ до дому? Право, я не дальше, какъ до воротъ.

Лида засмялась.

— Мн было бы очень пріятно, — сказала она, — но я теперь въ полной безопасности. Я вамъ очень благодарна, но не хочу больше утруждать васъ.

— А вдругъ извозчикъ будетъ вамъ грубить и потребуетъ двойную таксу?— продолжалъ настаивать Кэшель.— У меня самого дло въ Кильберн, и вашъ домъ мн какъ разъ по пути. Честное слово, у меня тамъ дло, — прибавилъ онъ, боясь, что она не вритъ.— Я всегда во вторникъ вечеромъ бываю въ атлетическомъ клуб.

— Я голодна и хочу скоре домой, — сказала Лида.— Если я сію минуту не уду, я умру на мст. Если хотите, позжайте со мной, но только поскоре.

Она сла въ кабріолетъ, Кэшель за ней, сдлавъ непонятное для нея замчаніе, что на улицахъ темно и никто его не узнаетъ. Они мало разговаривали по дорог и скоро дохали. Башвиль стоялъ въ открытыхъ дверяхъ, когда экипажъ подкатилъ къ дому. Узнавъ Кэшеля, вышедшаго первымъ, онъ взглянулъ на него съ интересомъ и нкоторымъ удивленіемъ.

Но когда, вслдъ затмъ, показалась Лида, онъ замеръ на мст съ открытымъ ртомъ, хотя былъ пріученъ выказывать притворное равнодушіе ко всему, что не относилось къ его обязанностямъ, да и т выполнять по возможности автоматически.

Кэшель попрощался съ Лидой, при чемъ они обмнялись рукопожатіемъ.

Входя въ дверь, Лида спросила Башвиля, дома ли миссъ Гофъ. Къ ея изумленію, лакей не обратилъ на нее ни малйшаго вниманія, а только во вс глаза смотрлъ на удалявшійся экипажъ. Она повторила вопросъ.

— Да, барышня, — отвтилъ онъ, вздрогнувъ и овладвъ собой.— Миссъ Гофъ уже четыре раза спрашивала о васъ.

Избавленная отъ непріятнаго подозрнія, что ея безупречный лакей напился пьянымъ, Лида поблагодарила его и взошла наверхъ.

ГЛАВА VIII.

Однажды утромъ на улицу Доунингъ-Стритъ явился изящно одтый, красивый молодой человкъ и спросилъ, можно ли видть мистера Луціана Уэббера. Онъ отказался передать визитную карточку и пожелалъ, чтобы о немъ просто доложили, какъ о ‘Башвил’. Луціанъ сразу принялъ его и такъ снизошелъ къ нему, что даже попросилъ ссть.

— Благодарю васъ, сэръ, — сказалъ Башвиль садясь. Его ршительный видъ заставилъ Луціана предположить, что онъ явился по личному длу, а не съ порученіемъ отъ Лиды.

— Я пришелъ-къ вамъ, сэръ, по собственному почину. Надюсь, вы извините мою смлость.

— Конечно. Если я могу что-нибудь сдлать для васъ, Башвиль, говорите прямо, не бойтесь. Только, пожалуйста, будьте покороче. Я такъ занятъ, что каждую секунду, которую я дарю вамъ, я, вроятно, отнимаю у моего ночного отдыха. Десяти минуть съ васъ достаточно?

— Больше чмъ достаточно, сэръ, очень вамъ благодаренъ, Я хочу только спросить одну вещь. Я конечно понимаю, что этотъ вопросъ можетъ показаться дерзостью, но все-таки, я рискую. Знаетъ ли миссъ Кэрью, кто такой этотъ мистеръ Кэшель Байронъ, котораго она каждую пятницу принимаетъ у себя вмст съ другими гостями?

— Безъ сомннія она знаетъ, — отвтилъ Луціанъ, сразу принявъ холодный видъ, и строго посмотрлъ на Башвиля.— Разв это касается васъ?

— А вы сами, сэръ, знаете, кто онъ такой?— сказалъ Башвиль, стойко выдержавъ взглядъ Луціана. Луціанъ измнился въ лиц и положилъ на мсто ручку, упавшую съ подставки.

— Онъ не принадлежитъ къ числу моихъ знакомыхъ. Я знаю его только какъ друга лорда Уорсингтона.

— Сэръ!— съ внезапной горячностью заговорилъ Башвиль.— Для лорда Уорсингтона онъ не больше чмъ любая лошадь, на которую его свтлость держитъ пари. Этакъ и я могу назваться другомъ его свтлости, потому что и я до извстной степени знаю его. Байронъ боксеръ, сэръ. Простой профессіональный боксеръ!— Вспомнивъ происшествіе въ дом мистрисъ Хоскинъ, Луціанъ сразу поврилъ Башвилю, но сдлалъ слабую попытку выразить сомнніе.

— Вы въ этомъ уврены, Башвиль?— спросилъ онъ.— Вдь вы понимаете, какъ серьезно ваше обвиненіе.

— Тутъ, сэръ, не можетъ быть никакихъ сомнній. Ступайте въ любой трактиръ въ Лондон и спросите, кто самый извстный боксеръ, вс вамъ назовутъ Кэшеля Байрона. Я о немъ знаю всю подноготную, сэръ. Вы можетъ-быть слышали, сэръ, о Нэд Скинъ, который былъ чемпіономъ въ то время, когда вы, вроятно, еще въ школу ходили?

— Мн кажется, что я слышалъ это имя.

— Вотъ именно, сэръ. Нэдъ Скинъ подцпилъ Кэшеля Байрона на улицахъ Мельбурна, гд тотъ шатался въ качеств простого корабельнаго юнги, Скинъ-то и тренировалъ его для бокса. Вы, можетъ-быть, встрчали его имя въ газетахъ, сэръ? Спортивные листки только о немъ и говорить, а мсяцъ тому назадъ онъ попалъ даже въ ‘Таймсъ’.

— Я никогда не читаю отдлъ спорта. Я едва успваю пробжать т статьи, которыя мн нужны.

— Такъ и вс, сэръ. Миссъ Кэрью тоже никогда не подумаетъ почитать новости спорта, оттого онъ и смогъ обманомъ пойти къ ней въ домъ. Про него вс знаютъ, сэръ, что онъ любитъ выдавать себя за джентльмена.

— То-то я замтилъ, что онъ держится немного странно.

— Странно, сэръ? Да ребенокъ его сразу разглядитъ, потому что онъ совершенно не уметъ беречь собственную тайну. Въ прошлую пятницу онъ сидлъ въ библіотек и перелистывалъ новый біографическій словарь, для котораго миссъ Кэрью написала статью о Спиноз. И представьте, сэръ, что онъ сказалъ? ‘Какая,— говоритъ,— дурацкая книга. Десять страницъ о Наполеон Бонапарт и хотя бы слово о Джек Рэндал. Какъ будто одинъ хуже другого’. Потому, какъ миссъ Кэрью приняла его слова и, такъ сказать, принялась разспрашивать его объ этомъ предмет, я понялъ, что она не знаетъ, кто сидитъ передъ пей, и ршилъ пойти къ вамъ и сказать все вамъ, сэръ. Надюсь, вы не подумаете, что я пришелъ сюда строить противъ него козни изъ злобы на него. Я только хочу, чтобы игра была честная. Вздумай я выдавать себя передъ миссъ Кэрью за джентльмена, я бы заслужилъ, чтобы меня въ глаза назвали обманщикомъ. А когда онъ обманомъ добивается милостей, которыя совсмъ не для него, я думаю, что я имю право вывести его на чистую воду.

— Разумется, разумется, — отвтилъ Луціанъ, которому не было никакого дла до побужденій Башвиля.— Байронъ, вроятно, очень опасный человкъ въ случа ссоры, да?

— Онъ знаетъ свое дло, сэръ. Я въ борьб понимаю больше толку, чмъ добрая половина лондонскихъ профессіоналовъ, но я ни разу не видлъ человка, который сумлъ бы сшибить его съ ногъ. Какъ онъ ни прость, сэръ, а въ боксонъ настоящій геній и побждаетъ всхъ противниковъ безъ различія роста, вса и цвта. Тутъ появился недавно одинъ чернокожій, по имени Парадизъ, который похваляется, что побдить его. Но я не поврю, пока не увижу собственными глазами.

— Хорошо,— сказалъ Луціанъ поднимаясь.— Я вамъ очень обязанъ за ваше сообщеніе, и уже позабочусь о томъ, чтобы довести до свднія миссъ Кэрью, съ какой преданностью вы…

— Прошу прощенья, сэръ, — прервалъ его Башвиль,— но, пожалуйста, не длайте этого. Я не хочу выставляться за счетъ другого человка, да, пожалуй, миссъ Кэрью и не сочтетъ моего поступка особенно похвальнымъ.

Луціанъ быстро взглянулъ на него, какъ будто собираясь что-то сказать, но удержался. Башвиль продолжалъ:

— Если онъ станетъ отпираться, вы можете меня позвать свидтелемъ, и я въ глаза скажу ему, что онъ вретъ — будь онъ хоть вдвое опасне! Но за исключеніемъ этого случая, я бы васъ просилъ, сэръ, не упоминать моего имени передъ миссъ Кэрью.

— Какъ вамъ угодно, — сказалъ Луціанъ, вынувъ кошелекъ.— Можетъ-быть вы правы. Но, во всякомъ случа, ваши труды не останутся безъ вознагражденія.

— Я право не могу принять, сэръ, — сказалъ Башвиль, отступивъ на шагъ.— Я увренъ, вы согласитесь со мной, что за такую вещь нельзя принимать плату. Это личное дло между мной и Байрономъ, сэръ.

Луціанъ, очень недовольный тмъ, что у слуги моіуть быть личныя чувства, особенно въ вопрос, касающемся его госпожи, безъ дальнйшихъ разговоровъ положилъ кошелекъ въ карманъ и спросилъ:

— Миссъ Кэрью будетъ дома сегодня отъ трехъ до четырехъ часовъ дня?

— Насколько я знаю, сэръ, она никуда не собиралась. Но если хотите, я могу вамъ телефонировать, въ случа если она выйдетъ.

— Нтъ, не надо. Спасибо. До свиданія.

— Будьте здоровы, сэръ, — почтительно сказалъ Башвиль, выходя изъ комнаты. Но за дверью весь его видъ преобразился. Онъ надлъ пару коричневыхъ перчатокъ, взялъ въ руку тросточку съ серебрянымъ набалдашникомъ, оставленную имъ въ коридор, и направился изъ Доунингъ-Стритъ въ Уойтхоль. Группа провинціаловъ, стоявшая на улиц и занятая разсматриваніемъ зданіи, приняла его за какого-нибудь юнаго лорда изъ казначейства.

Весь тотъ день онъ напрасно прождалъ Луціана — послдній не появлялся. И Башвиль, чтобы убить время, взялъ книгу изъ библіотеки, которую Лида предоставила въ пользованіе своимъ служащимъ, и принялся разбираться въ философіи Спинозы. Черезъ часъ онъ съ удовольствіемъ констатировалъ, что взгляды автора въ совершенств усвоены имъ, и желая внести разнообразіе въ монотонность длиннаго лтняго дня, принялся чистить Лидино серебро.

Тмъ временемъ, Луціанъ размышлялъ о томъ, какъ ему лучше всего поступить, чтобы заставить Лиду не только прекратить знакомство съ Кэшелемъ, но и почувствовать стыдъ за то, что сама поощряла подобнаго субъекта, — такъ чтобы на будущее время она излчилась бы отъ пагубной привычки довряться только собственному сужденію.

Секретарская дятельность научила его, что всегда надо запастись нсколькими убдительными и хорошо-скомбинированными фактами, прежде чмъ являться къ людямъ съ цлью переубдить ихъ въ какомъ бы то ни было вопрос. О бокс, какъ профессіи, онъ зналъ только, что это занятіе очень грубое и, по мннію большинства, отошедшее въ область преданій: и что кулачные бои запрещены закономъ и имютъ много общаго съ птушиными боями. Зная склонность Лиды считать вс принятые въ обществ взгляды предразсудками, онъ почувствовалъ, что ему необходимо самому предварительно хорошо ознакомиться съ вопросомъ.

Къ великому изумленію лорда Уорсингтона, онъ не только пригласилъ его къ обду на слдующій день, но съ интересомъ слушалъ, когда тотъ началъ распространяться на свою любимую тему — о бокс и боксерахъ.

Дни шли за днями, Луціанъ не появлялся, и Башвиль нервничалъ. Иногда онъ предполагалъ, что Лида встртилась со своимъ кузеномъ вн дома и уже знаетъ обо всемъ. Ему казалось, что она измнилась въ обращеніи съ нимъ, и онъ нсколько разъ едва удержался, чтобы не спросить самую симпатичную изъ горничныхъ, не замтила ли она этой перемны. Но однажды въ среду его сомннія кончились. Луціанъ пришелъ и имлъ съ Лидой продолжительное объясненіе въ библіотек. Башвиль былъ слишкомъ честенъ, чтобы подслушивать у дверей, но надялся, что симпатичная горничная окажется мене щепетильной. Къ его несчастію, миссъ Кэрью умла сохранять въ прислуг нкоторую долю уваженія къ своему человческому достоинству, и разговоръ Луціана съ Лидой остался тайной для всхъ.

Входя въ библіотеку, Луціанъ принялъ такой серьезный видъ, что Лида сейчасъ же освдомилась, не боленъ ли онъ невралгіей, которой онъ иногда страдалъ. Луціанъ съ нкоторою досадой отвтилъ, что совсмъ здоровъ и что долженъ ей сдлать важное сообщеніе.

— Еще одно?

— Да, еще одно, — съ кислою улыбкой отвтилъ онъ,— но на этотъ разъ оно не касается лично меня. Могу, ли я, не переступая границъ своихъ правъ, предостеречь васъ противъ одного изъ вашихъ гостей?

— Конечно. Вы намекаете на Чевскаго? Если да, то я прекрасно знаю, что онъ бжавшій нигилистъ.

— Я говорю не о господин Чевскомъ. Вы, конечно, понимаете, что я не одобряю ни вашего знакомства съ нимъ, ни, вообще, вашей любви къ разнымъ нигилистамъ, анархистамъ и тому подобнымъ сомнительнымъ личностямъ, но я все-таки полагаю, что даже вы остановитесь передъ профессіональнымъ боксомъ.

Лида поблднла и чуть слышно спросила:

— Кэшель Байронъ?

— Значить вы знали!— возмущеннымъ тономъ воскликнулъ Луціанъ.

Лида немного помолчала, чтобы овладть собой, удобне услась въ кресл и спокойно отвтила:

— Я знаю только то, что вы мн сказали, больше ничего. А теперь объясните мн, какъ слдуетъ, что такое профессіональный боксеръ?

— То, на что указываетъ само названіе. Человкъ, для котораго драка профессія, который дерется за деньги, ради приза.

— То же самое длаетъ каждый начальникъ военнаго судна. Но вдь общество его не причисляетъ къ классу боксеровъ, по крайней мр, насколько я знаю.

— Какъ-будто еще можно сомнваться! Между ними, этими двумя профессіями, нтъ никакой аналогіи. Позвольте мн попытаться немного открытъ вамъ глаза, если это, вообще, возможно — въ чемъ я иногда склоненъ сомнваться. Боксеръ, въ большинств случаевъ, человкъ съ грубыми природными наклонностями, который пользуется въ своей сред славой силача и забіяки. Благодаря постояннымъ дракамъ, онъ пріобртаетъ нкоторую сноровку въ кулачномъ бо и обыкновенно находить богача, который соглашается поставить на него извстную сумму денегъ, т.-е. держать пари, что онъ побдить какого-нибудь боксера съ установившейся репутаціей. Въ пари принимаютъ участіе поклонники того и другого противника. Назначаютъ въ качеств приза извстную сумму денегъ, которая вносится обими сторонами. Борцовъ тренируютъ, какъ скаковыхъ лошадей. Въ назначенный день они сходятся и бьютъ другъ друга изо всей силы, пока одинъ изъ нихъ не получитъ такого поврежденія, что не въ состояніи продолжать поединка. Состязаніе происходитъ въ присутствіи людей, которымъ нравятся подобныя зрлища, то-есть въ присутствіи самыхъ худшихъ головорзовъ, которые разгуливаютъ на свобод въ большомъ город и многимъ изъ которыхъ мсто только въ тюрьм. Такъ какъ призы, которые вносятся каждою стороной, часто превышаютъ тысячу фунтовъ стерлиннговъ, и такъ какъ кром того знаменитые боксеры получаютъ за преподаваніе своей науки гораздо больше, чмъ любой репетиторъ за подготовку къ университетскимъ экзаменамъ,— то эти господа, пока они молоды и пока счастье на ихъ сторон, зарабатываютъ большія деньги и, въ иныхъ случаяхъ, копируя манеры джентльменовъ, которые приходятъ къ нимъ заниматься боксомъ, даже могутъ ввести въ обманъ легковрныхъ людей — особенно тхъ, которые любятъ эксцентричности — выдавая себя не за то, что они есть.

— А каково ихъ настоящее общественное положеніе? Я хочу сказать: раньше, чмъ они становятся боксерами.

— Иногда это ловкіе и искусные мастеровые: кожевники, мясники, портные и булочники. Попадаются среди нихъ и бывшіе солдаты, моряки, даже лакеи изъ хорошихъ домовъ. Но, въ большинств случаевъ, это простые чернорабочіе. Портовые города изобилуютъ подобнаго рода героями.

— Разв они никогда не выходятъ изъ высшихъ слоевъ общества?

— Даже не изъ лучшихъ слоевъ рабочаго класса. Джентльмены, выбитые изъ колеи, врядъ ли могутъ взяться за работу, которая требуетъ силы и выносливости вола и жестокости мясника.

— А чмъ они кончаютъ? Вдь они не могутъ всю жизнь заниматься этимъ дломъ?

— Разумется нтъ. Когда боксеръ нсколько разъ подъ рядъ терпитъ пораженіе въ кругу, никто уже не согласенъ держать на него пари или вносить за него ставку. Если же наоборотъ, онъ выходить побдителемъ изъ всхъ схватокъ, то въ такомъ положеніи оказываются т немногіе смльчаки, которые отваживаются вызвать его на бой: никто не рискуетъ ставить на нихъ. Въ томъ или другомъ случа онъ принужденъ бросить свое занятіе. Если онъ скопилъ немного денегъ, онъ открываетъ трактиръ для спортсменовъ, гд продаетъ своимъ бывшимъ соперникамъ и товарищамъ спиртные напитки самаго худшаго качества, и самъ допивается либо до блой горячки, либо до банкротства. Если же онъ денегъ не накопить, потому ли, что былъ непредусмотрителенъ или ему не было удачи,— онъ начинаетъ обивать пороги своихъ бывшихъ покровителей и даетъ уроки бокса. Въ конц-концовъ, когда этимъ благодтелямъ надодаетъ помогать ему, а учениковъ у него нтъ, онъ опять спускается въ низшіе ряды рабочаго класса, съ подорваннымъ здоровьемъ, изуродованнымъ лицомъ, огрублымъ нравомъ и запятнанной репутаціей.

Когда онъ кончилъ, Лида такъ долго и упорно молчала, что судейская строгость Луціана повысилась еще на одну степень, затмъ заколебалась и, наконецъ, уступила мсто чувство обиды, потому что Лида, повидимому, совершенно забыла о его присутствіи. Онъ уже собирался выразить протестъ противъ такого обращенія, когда она взглянула на него и сказала:

— Почему лордъ Уорсингтонъ познакомилъ меня съ человкомъ этого класса?

— Потому что вы сами попросили его. Онъ, вроятно, полагалъ, что вы не можете упрекать его за нежелательное знакомство, разъ сами сочли удобнымъ обращаться къ нему съ такою просьбой, даже не освдомившись предварительно о томъ, кого вы просите представить себ. Вспомните, что вы выразили это желаніе на вокзал въ Уильстокен въ присутствіи его самого. Человкъ подобнаго рода способенъ поднять скандалъ изъ-за всякаго пустяка, а, тмъ боле, изъ-за такой обиды, какой явился бы въ данномъ случа, отказъ представить его вамъ.

— Простите, Луціанъ,— замтила Лида.— Я просила представить мн моего жильца, за порядочность котораго вы поручились, сдавая ему Уорренъ-Лоджъ.

Луціанъ покраснлъ.

— А какъ лордъ Уорсингтонъ объясняетъ появленіе мистера Байрона въ дом мистрисъ Хоскинъ?

— Это была просто глупйшая шутка. Мистрись Хоскинъ все приставала къ Уорсингтону, чтобы онъ привелъ ей знаменитость, а онъ въ отместку привелъ къ ней своего протеже.

— Гм’!

— Я не оправдываю Уорсингтона. Но отъ него, вообще, нельзя ожидать пониманія подобныхъ вещей.

— Чтобы разобраться въ данномъ случа, у него хватило бы пониманія. Но оставимъ это. Я сейчасъ думала о всемъ, что вы мн говорили насчетъ этихъ странныхъ людей, о существованіи которыхъ я раньше не подозрвала. Въ книгахъ, которыя я читала, я то-и-дло наталкивалась на огульное обвиненіе всевозможныхъ расъ и всевозможныхъ профессій. По мннію многихъ почтенныхъ и хорошо освдомленныхъ людей, вс евреи, ирландцы, христіане, атеисты, адвокаты, врачи, политики, актеры, художники, потребители мяса и спиртныхъ напитковъ — существа испорченныя и развращенныя по необходимости. Нтъ ничего легче, какъ подтвердить такое обвиненіе, взявъ изъ стада паршивую овечку и принявъ ее за общій типъ. Заключать о характер человка по роду его дятельности, повидимому, разумно, но кто же въ своихъ поступкахъ будетъ руководствоваться, исключительно, столь шаткимъ основаніемъ? Война жестокое занятіе, но солдаты вовсе не особенно кровожадные и жестокіе люди. Я не вполн понимаю, почему боксёръ обязательно долженъ быть грубымъ и опаснымъ человкомъ, если его ремесло грубое и опасное — я предполагаю, что это называется ремесломъ?

Луціанъ хотлъ отвтить, но она прервала его и продолжала:

— Но этотъ вопросъ не интересуетъ меня сейчасъ. Узнали ли вы что-нибудь о самомъ мистер Байрон? Является ли онъ обычнымъ представителемъ этого класса?

— Нтъ, я думаю — и надюсь — что онъ далеко не обычный типъ боксёра. Я прослдилъ всю исторію его жизни, начиная съ того момента, когда онъ былъ корабельнымъ юнгой. Такъ какъ на этомъ поприщ онъ, очевидно, не сумлъ хорошо зарекомендовать себя передъ своими хозяевами, онъ поступилъ въ услуженіе къ твоего рода фехтмейстеру въ Мельбурн. Тамъ онъ открылъ свой талантъ и вскор выступилъ въ первый разъ въ схватк съ несчастнымъ молодымъ человкомъ, по имени Дуккэть, которому раздробилъ скулу. Этотъ подвигъ положилъ начало его слав. Съ неизмннымъ успхомъ онъ участвовалъ еще въ нсколькихъ состязаніяхъ, пока однажды его доблесть не одержала верха надъ разсудительностью: онъ убилъ англичанина, который съ отчаяннымъ упорствомъ дрался съ нимъ въ теченіе двухъ часовъ. Мн говорили, что спеціальный ударъ, которымъ онъ уложилъ бднягу на мст, зовется въ боксерскихъ кругахъ ‘смертоноснымъ ударомъ Кэшеля’, и что онъ примнялъ его во всхъ слдующихъ стычкахъ, хотя, впрочемъ, безъ такихъ роковыхъ послдствій. Эта неудача была, для него безъ сомннія большимъ разочарованіемъ. Онъ бжалъ изъ Австраліи и выплылъ на сцену въ Америк, гд побдоносно продолжалъ свою карьеру, отличившись, главнымъ образомъ, тмъ, что особеннымъ пріемомъ, который употребляютъ эти люди, сшибъ съ ногъ великана, выступившаго противъ него, и сдлалъ его калкой на всю жизнь. Потомъ…

— Спасибо, Луціанъ, — слабымъ голосомъ сказала Лида.— Этого достаточно. Вы уврены, что все это правда?

— Источникомъ моихъ свдній является лордъ Уорсингтонъ и столбцы спортивныхъ газетъ. Байронъ, вроятно, съ гордостью былъ бы готовъ подтвердить передъ вами вс свои подвиги. Чтобы быть справедливымъ, я долженъ еще прибавить, что его считаютъ образцомъ трезвости и хорошаго поведенія — для боксера, разумется.

— Помните, нсколько дней тому назадъ, я замтила вамъ — по другому поводу — что вс наши наблюденія очень ничтожны, пока у насъ нтъ въ рукахъ нити, чтобы связать ихъ въ одно цлое?

— Помню, — отвтилъ Луціанъ, омрачившись при этомъ воспоминаніи.

— Мое знакомство съ этимъ человкомъ какъ разъ подтверждаетъ мою мысль. При всякой встрч съ нимъ, его ужасная профессія должна была броситься мн въ глаза. Однажды при мн его публично чествовали какъ кулачнаго героя. Я между тмъ, я смотрла и ничего не видла, потому что шла по ложному слду и совершенно не знала о существованіи подобной профессіи.

Тутъ Лида разсказала о своемъ приключеніи въ Сохо и съ равнодушнымъ терпніемъ выслушала Луціана, когда онъ выразилъ свое порицаніе ея безразсудству: ходить одной по городу.

— Можно спросить, — прибавилъ онъ, — что вы намрены предпринять въ этомъ дл?

— А что я должна сдлать, по-вашему?

— Сейчасъ же порвать знакомство. Въ самыхъ ясныхъ выраженіяхъ отказать ему отъ дому.

— Пріятная задача!— иронически сказала Лида.— Но я это сдлаю — и, главнымъ образомъ, пожалуй, не потому, что онъ боксеръ, а потому что онъ обманщикъ. Пожалуйста, сядьте за столъ и составьте мн соотвтствующее письмо.

У Луціана лицо вытянулось.

— Я думаю, — сказалъ онъ, — что вы сами сдлаете это лучше меня. Это щекотливое дло.

— Да. Не такое простое, какъ только что выходило изъ вашихъ словъ. Иначе я не обратилась бы къ вашей помощи. Но разъ дло обстоитъ такъ,— она опять указала ему на столъ.

Луціанъ не могъ придумать никакой отговорки. Онъ неохотно слъ и посл нкотораго размышленія составилъ слдующее письмо:

‘Миссъ Кэрью свидтельствуетъ мистеру Кэшелю Байрону свое почтеніе и извщаетъ его, что пріемный день у нея отмненъ, такъ что она должна отказаться отъ удовольствія видть мистера Байрона у себя по пятницамъ’.

— Я полагаю, что этого достаточно, — сказалъ Луціанъ.

— Вроятно,— улыбнувшись, отвтила Лида, когда прочла письмо.— Но что мн длать, если онъ почувствуетъ себя оскорбленнымъ, явится сюда, выбьетъ окна и поколотитъ Башвиля? Я, по крайней мр, обязательно сдлала бы это, получивъ такое письмо.

— Онъ не осмлится поднятъ скандалъ. Но если вы боитесь, я могу предупредить полицію.

— Ни за что. Мы не должны уступать ему въ храбрости, которая, кажется, является его главной добродтелью.

— Если вы сейчасъ перепишете письмо, я занесу его на почту.

— Нтъ, спасибо. Я потомъ пошлю его вмст съ остальными письмами.

Луціанъ еще немного подождалъ, но видя, что Лида не намрена писать при немъ, откланялся и удалился, въ общемъ очень довольный результатами разговора.

Посл его ухода, она взяла составленный имъ черновикъ, помтила числомъ и спрятала въ ящик стола. Затмъ сла и написала!

‘Многоуважаемый мистеръ Кэшель Байронъ!

‘Я только что узнала вашу тайну. Мн очень жаль, но вы не должны больше приходить ко мн. Прощайте. Преданная вамъ

Лидія Кэрью’.

Лида продержала это письмо до слдующаго утра, когда еще разъ внимательно перечла его. Затмъ послала съ Башвилемъ на почту.

ГЛАВА IX.

Ученики Кэшеля иногда просили его. боксировать съ ними всерьезъ, чтобы пріучать ихъ къ настоящимъ, чувствительнымъ ударамъ, а не къ шуточной игр. Онъ только длалъ видъ, будто исполняетъ ихъ просьбу, потому что зналъ, что выбитымъ зубомъ или фонаремъ подъ глазомъ, полученнымъ въ схватк съ знаменитымъ боксеромъ, будутъ такъ хвастать, что друзья пострадавшаго постараются избгать столь грубаго учителя. Но получивъ записку миссъ Кэрью, онъ измнилъ своему обыкновенію. Молодой гвардеецъ, урокъ котораго начался вскор посл прихода почты, замтилъ необыкновенную разсянность Кэшеля и попросилъ его проснуться и драться какъ слдуетъ. Не усплъ онъ это сказать, какъ получилъ такой ударъ подъ ложечку, что почти безъ памяти грохнулся на полъ. Когда онъ поднялся, его лицо было значительно блдне обыкновеннаго. Сославшись на неотложное дло, онъ удалился, предварительно заявивъ немного нетвердымъ голосомъ, что такого рода удары ему, дйствительно, по душ.

Посл его ухода Кэшель съ разстроеннымъ видомъ принялся ходить взадъ и впередъ, то бормоча проклятія, то останавливаясь, чтобы перечесть письмо. Это хожденіе только больше взволновало его. Приходъ француза, который давалъ у него уроки фехтованія, сдлалъ ему дальнйшее пребываніе дома несноснымъ. Онъ переодлся, вышелъ, позвалъ извозчика и съ ругательствомъ приказалъ ему хать во всю прыть къ дому Лиды. Извозчикъ погналъ лошадь изо всхъ силъ и минуту спустя услышалъ, что совершенно незачмъ торопиться. Какъ человкъ, привыкшій къ подобнаго рода непослдовательности, онъ не удивился, когда, дохавъ до мста назначенія, ему велли не останавливаться, а медленно прохать мимо дома. Слдуя дальнйшимъ указаніямъ сдока, онъ опять повернулъ лошадь и еще разъ прохалъ мимо дома. Въ это время у одного изъ оконъ верхняго этажа показалась дама. Тотчасъ же сдокъ со стономъ ярости и страха выскочилъ изъ движущагося экипажа, взбжалъ по ступенькамъ крыльца и рзко дернулъ за звонокъ. Башвиль, съ невозмутимымъ видомъ и безукоризненно одтый, открылъ дверь. На едва внятный вопросъ Кэшеля онъ отвтилъ:

— Миссъ Кэрью нтъ дома.

— Вы лжете, — сказалъ Кэшель съ внезапно расширившимися зрачками.— Я видлъ ее.

Башвиль покраснлъ, но холодно отвтилъ:

— Миссъ Кэрью не можетъ васъ принять сегодня.

— Ступайте спросите ее,— грозно возразилъ Кэшель, длая шагъ впередъ.

Башвиль, поджавъ губы, схватился за дверь, чтобы не впустить его. Но Кэшель наперъ на нее плечомъ, переступилъ черезъ дорогъ и закрылъ за собой дверь. При этомъ онъ на мгновеніе отвернулся отъ Башвиля, но прежде чмъ усплъ опять повернуться къ нему лицомъ, былъ сшибленъсъ ногъ и полетлъ на мозаичный полъ передней. Все волненіе, которое Башвиль сдерживалъ въ себ со времени визита Луціана, внезапно прорвалось наружу, когда Кэшель обвинилъ его во лжи и оттолкнулъ отъ двери. Онъ сшибъ его съ ногъ особымъ пріемомъ борцовъ корнваллійской школы, и теперь съ отчаяніемъ ждалъ, что дальше будетъ.

Кэшель поднялся такъ быстро, какъ будто отскочилъ отъ плитъ пола, и замахнулся на Башвиля правымъ кулакомъ. Башвилъ невольно прислъ и благополучно избжалъ удара, но когда кулакъ просвистлъ мимо его уха, у него сердце захолонуло. Онъ повернулся и стремглавъ бросился вверхъ по лстниц.

Лида сидла съ Алисой въ будуар, когда Башвиль влетлъ, какъ бомба, и заперъ за собой дверь. Алиса съ крикомъ вскочила. Лида, тоже испуганная — не столько самымъ поступкомъ, сколько измнившимся выраженіемъ знакомаго лица, которое она никогда не видла инымъ, какъ безстрастнымъ — осталась сидть на мст и спокойно спросила, въ чемъ дло. Башвиль первую минуту не могъ притги въ себя. Затмъ пробормоталъ что-то непонятное, подошелъ къ окну и открылъ его. Лида поняла, что онъ хочетъ позвать на помощь.

— Башвиль, — повелительно сказала она.— Не смйте звать. Закройте окно. Я сама сойду внизъ.

Башвиль бросился къ дверямъ, чтобы помшать ей открыть ихъ, но она не обратила на него никакого вниманія. Онъ не смлъ дйствовать противъ нея силой. Онъ немного оправился и началъ чувствовать первые уколы стыда за то, что поддался своему страху.

— Барышня, — сказалъ онъ, — Байронъ внизу и обязательно хочетъ видть васъ. Онъ очень опасенъ и слишкомъ силенъ для меня. Я сдлалъ все, что могъ, — честное слово. Позвольте мн позвать полицію. Стойте, — прибавилъ онъ, такъ какъ она открыла дверь.— Если ужъ кому итти, то мн.

— Я приму его въ библіотек, — совершенно спокойно отвтила Лида.— Скажите ему это и попросите подождать меня тамъ, если вы можете съ нимъ говорить безъ риска для себя.

— Пожалуйста, позвольте ему позвать полицію, — вмшалась Алиса.— Не ходите къ этому человку.

— Глупости!— весело сказала Лида.— Я нисколько не боюсь. Имя дло съ боксеромъ, мы должны быть храбрыми.

Башвиль весь блдный и съ трясущимися колнями, но не колеблясь ни секунды, самоотверженно сошелъ внизъ и нашелъ Кэшеля у перилъ лстницы, гд тотъ стоялъ съ бьющимся сердцемъ, тревожно озираясь по сторонамъ и вытирая мокрый отъ пота лобъ.

— Миссъ Кэрью приметъ васъ въ библіотек, — сказалъ онъ.— Пожалуйста, пройдите сюда.

Губы Кэшеля зашевелились, но не издали ни звука. Онъ молча пошелъ за Башвилемъ. Когда они вошли въ библіотеку, Лида уже находилась тамъ. Башвиль безмолвно удалился. Кэшель слъ, опустивъ голову на руки и, къ великому смущенію Лиды, разразился истерическими рыданіями. Прежде чмъ она ршила, что ей длать, онъ уже поднялъ свое исказившееся, поблднвшее лицо и попытался заговорить.

— Пожалуйста, не плачьте, — сказала Лида.— Мн передали, что вы хотите говорить со мной.

— Я не хочу больше никогда разговаривать съ вами,— хрипло сказалъ Кэшель.— Вы велли вашему лакею сбросить меня съ лстницы. Этого съ меня достаточно.

Слезы Кэшеля, съ которыми онъ все еще боролся, заразили и Лиду, но она удержалась и твердо отвтила:

— Если слуга позволилъ себ по отношенію къ вамъ, мистеръ Кэшель Байронъ, малйшую невжливость, онъ переступилъ данныя ему приказанія,

— Не въ томъ дло, — сказалъ Кэшель.— Пусть благодарить Бога, что у него голова осталась на плечахъ. Но дло не въ немъ. Погодите минутку — я не могу говорить… я только… передохну… и тогда…

Кэшель со страннымъ дловымъ видомъ поднялъ голову, откинулся на спинку стула и предусмотрительно оставался въ этомъ положеніи, пока не овладлъ собой. Наконецъ, онъ опять слъ какъ слдуетъ и сказалъ:

— Почему вы хотите порвать знакомство со мной?

Лида привела вс силы души въ боевой порядокъ и отвтила:

— Помните нашъ разговоръ у мистрисъ Хоскинъ!

— Да.

— Вы сами признали тогда, что наше знакомство должно прекратиться, какъ только я узнаю родъ вашихъ занятій.

— Это было прекрасною отговоркой, чтобы не говорить вамъ. Но теперь я, какъ большинство людей, когда ихъ ставятъ на испытаніе, нахожу, что совсмъ не думалъ того, что говорилъ. Кто сказалъ вамъ, что я боксеръ?

— Я не хотла бы говорить вамъ это.

— Ага!— сказалъ Кэшель, и въ голос его послышалось торжество, заглушенное остатками недавнихъ рыданій.— Кто теперь секретничаетъ, хотлъ бы я знать?

— Я это длаю въ данную минуту, потому, что боюсь навлечь вашъ гнвъ на одного изъ моихъ друзей.

— А почему? Это разумется мужчина, иначе вы не боялись бы. Вы думаете, что я прямо пойду и убью его. Вроятно, онъ вамъ сказалъ, что для такого человка, какъ я — такого разбойника, какъ я — нтъ ничего проще, какъ раскроить ему черепъ. Это все происходить отъ трусости. Люди унижаютъ нашу профессію не потому, что въ ней пара-другая плохихъ людей — если ужъ на то пошло, то и среди епископовъ найдется масса скверныхъ — но потому, что они боятся насъ. Можете быть спокойны насчетъ вашего друга. Я привыкъ, чтобы мн хорошо платили за удары, которые я раздаю. И здравый разсудокъ долженъ вамъ подсказать, что человкъ, который привыкъ, чтобы ему платили за работу, не станетъ ее длать даромъ.

— Я нахожу, что первоклассные артисты поступаютъ наоборотъ, — сказала Лида.

— Спасибо, — саркастически отвтилъ Кэшель.— За это мн надо отвсить вамъ поклонъ.

— Но мн кажется, что ваше искусство совершенно антисоціально и противорчить всякой культур, — серьезно сказала Лида.— И я боюсь, что этотъ разговоръ со мной, который бы такъ настойчиво требовали, совершенно безцленъ.

— Я не знаю, антисоціально оно или нтъ. Но я знаю только, что это тяжело, когда меня выгоняютъ изъ приличнаго общества, а между тмъ, принимаютъ тамъ людей, которые длаютъ гораздо худшія вещи, чмъ я. Вотъ въ прошлую пятницу кто былъ у васъ самымъ почетнымъ гостемъ? Французъ въ золотыхъ очкахъ. А когда я спросилъ, чмъ онъ занимается, какъ вы думаете, что мн отвтили? Собакъ жарить въ печкахъ, чтобы посмотрть, какъ долго собака можетъ жить въ такомъ состояніи! Я бы хотлъ, чтобы онъ попробовалъ это съ моею собакой! Да! и еще втыкаетъ гвозди въ живую крысу, чтобы посмотрть, потетъ ли крыса отъ боли. Прямо слушать гадко. Думаете, я подалъ бы руку такому молодчику? Не будь онъ вашимъ гостемъ, я бы показалъ ему, какъ можно заставить вспотть француза и не забивая въ него гвоздей. А его принимаютъ, съ нимъ носятся, между тмъ, какъ мн даютъ по шеямъ! Или вотъ вашъ родственникъ, генералъ. Чмъ онъ лучше боксера, хотлъ бы я знать? Разв вся его гордость, все его чванство не въ томъ, что пока ему платить столько-то и столько-то въ день, онъ не спрашиваетъ, хороша ли война или не хороша, а идетъ и ставитъ тысячу людей подъ пули, чтобы ихъ убивали и чтобы они убивали — а самъ при этомъ, замтьте, прячется за ихъ спиной. Въ прошломъ году онъ по горло выкупался въ крови горсти несчастныхъ негровъ, которые для его вооруженныхъ солдатъ были все равно, что для меня легковсный борецъ. Какъ я ни плохъ, а я никогда не нападу на легковснаго и не буду стоять равнодушно и смотрть, когда другой тяжеловсный сдлаетъ это. Многіе изъ вашихъ знакомыхъ ходятъ стрлять въ голубей. Нечего сказать, хорошее занятіе — достойное мужчины! Лордъ Уорсингтонъ, который можетъ приходить къ вамъ, когда ему вздумается, правда, не занимается стрльбой въ голубей — потому ли что онъ слишкомъ мужчина для этого, или плохой стрлокъ — но за то онъ не считаетъ предосудительнымъ охотиться за лисицами. А какъ вы думаете, лисицы любятъ, чтобы за ними охотились? Или люди, которые за ними охотятся, разв обладаютъ такимъ нжнымъ сердцемъ, что имютъ право хулить боксеровъ? Вспомните, сколько людей каждый годъ убивается до смерти и калчатся при скачкахъ съ препятствіями, на охот, при игр въ крикетъ или въ футболь! Цлые десятки! Вспомните, сколько тысячъ людей убиваютъ на войн! А слышали вы когда-нибудь, чтобы человкъ былъ убитъ въ кругу? За все время, пока существуетъ этотъ родъ борьбы, за цлыя сто лтъ, врядъ ли насчитается шесть несчастныхъ случаевъ при настоящихъ, правильныхъ состязаніяхъ. Танцы и то опасне: сколько женщинъ во время танцевъ попадали подоломъ въ огонь и сгорали на мст? Я разъ дрался съ человкомъ, который подорвалъ свои силы плохимъ образомъ жизни. Онъ ни за что не хотлъ сдаться, хотя давнымъ давно былъ побжденъ, и продолжалъ драться до тхъ поръ, пока совсмъ не надорвался и умеръ на мст, чуть-чуть не отправивъ и меня на тотъ свтъ. Если бы вы слышали, какой шумъ подняли изъ-за этого вс наши старики, вы бы подумали, что умеръ невинный младенецъ, оттого что выпалъ изъ люльки. Хорошая потасовка приноситъ человку больше пользы, чмъ вреда. И если здсь ласково принимаютъ всхъ этихъ молодчиковъ, которые поджариваютъ собакъ, стрляютъ голубей, охотятся за лисицами и даже убиваютъ себ подобныхъ — почему же меня выгоняютъ, какъ дикаго звря?

— Я, право, не знаю,— съ замшательствомъ сказала Лида.— Вроятно потому, что ваша профессія обыкновенно вербуется не изъ людей нашей среды.

— Я согласенъ, что въ большинств случаевъ боксеры не джентльмены. Но вдь было время, когда поэты и художники тоже не были джентльменами. Но представьте, что у какого-нибудь боксера манеры не хуже, чмъ у вашихъ друзей, и по происхожденію онъ не хуже ихъ — почему же ему нельзя быть съ ними въ одномъ обществ въ качеств равнаго?

— Сознаюсь, что такое отлученіе кажется произвольнымъ. Но лучшимъ средствомъ противъ этой несправедливости явилось бы, пожалуй, изгнаніе изъ общества вивисекторовъ и военныхъ, а не допущеніе въ него боксеровъ. Я не могу спорить съ вами объ этомъ вопрос, мистеръ Кэшель Байронъ,— прибавила Лида, принявъ боле холодный видъ. Въ обществ существуетъ предубжденіе противъ васъ, я раздляю его и не могу побороть. Неужели вы не можете найти себ боле благороднаго занятія, чмъ эти жестокіе и ужасные поединки, которыми вы зарабатываете себ средства къ жизни?

— Нтъ, — ршительно отвтилъ Кэшель.— Въ томъ-то и дло, что не могу.

Лида приняла очень серьезный видъ и ничего не сказала.

— Разв вы сами не видите этого?— сказалъ Кэшель.— Хорошо, тогда я разскажу вамъ всю свою жизнь, а вы ужъ судите. Можно мн ссть, пока я буду говорить?— прибавилъ онъ, потому что поднялся во время предыдущаго разговора.

Она указала на стулъ около себя. Что-то неуловимое въ этомъ жест вызвало легкую краску на его щекахъ.

— Мн кажется, что въ дтств я былъ самымъ несчастнымъ мальчикомъ на свт, — началъ онъ.— Моя мать была актрисой — она и теперь на сцен — и при томъ звздой первой величины. Одно изъ моихъ первыхъ воспоминаній, это комната, гд я сижу на полу, забившись въ уголокъ, въ то время какъ мама вертится передъ огромнымъ зеркаломъ, принимаетъ позы и декламируетъ Шекспира, какъ сумасшедшая. Я боялся ее: она ужасно строго смотрла за моими манерами и моей вншностью и не позволяла мн даже близко подходить къ театрамъ. О своей или ея родн я ничего не знаю. Когда я разъ спросилъ, кто мой отецъ, она дала мн пощечину, такъ что я ужъ остерегался спрашивать во второй разъ, Она была еще совсмъ молоденькая, и первое время я ее считалъ чмъ-то въ род ангела. Если бы она только позволила мн, я, вроятно, очень полюбилъ бы ее. Но этого не случилось, и мн пришлось обратить всю мою привязанность на прислугу. Въ этомъ отношеніи у меня было многоразнообразія, такъ какъ она черезъ каждые два мсяца, выгоняла весь свой штатъ, за исключеніемъ одной служанки, которая ей грубила и была, кажется, единственнымъ человкомъ, который когда-либо нянчился со мной. Насколько я помню, именно мои слезы при уход какой-то горничной дали ей поводъ въ первый разъ выбранить меня за грубые вкусы, — обвиненіе, которое глубоко задвало меня и которое она постоянно повторяла до самаго послдняго дня, когда я навсегда бросилъ ее. Мы были замчательною парой: я злой и упрямый, она непостоянная и вспыльчивая. Обыкновенно завтракъ начинался съ того, что она угощала меня подзатыльникомъ, отъ котораго я летлъ на ту сторону комнаты, а въ конц завтрака называла меня своимъ милымъ, ненагляднымъ сыночкомъ и сулила всякія игрушки и тому подобное. Я скоро оставилъ вс попытки понравиться ей и полюбить ее и сталъ самымъ худшимъ чертенкомъ, какого только можно себ представить. Когда она была въ хорошемъ настроеніи, я старался выманить у нея все, что могъ. А когда она была не въ своей тарелк, я злился и упрямился. Какъ-то разъ, мальчишка на улиц бросилъ въ меня комкомъ грязи. Я со слезами побжалъ домой и пожаловался мам. Она назвала меня трусишкой. Знаете, я до сихъ поръ не могу простить ей этого — можетъ быть, потому, что это одна, изъ немногихъ правдъ, которыя я слышалъ отъ нея. Я постоянно находился въ состояніи раздраженія и часто удивляюсь, какъ не озлобился тогда на всю жизнь. Въ конц-концовъ, дошло до того, что я сталъ защищаться противъ нея, когда она меня била, и глядлъ такимъ звремъ, что она, по всей вроятности, начала бояться меня. Она отдала меня въ училище, сказавъ мн, что у меня нтъ сердца, а учителямъ — что я разбойникъ, съ которымъ сладу нтъ. При разставаніи я ревлъ, какъ дуракъ, а она вторила мн — хотя только что, замтьте, сказала учителямъ, какой я негодный мальчишка, — а потомъ ушла, оставивъ своего милаго, ненагляднаго сыночка, проливающаго горькія слезы надъ счастьемъ, что освободился отъ нея.

Хорошъ я былъ, чтобы быть отданнымъ въ школу! Говорить я умлъ, какъ актеръ, насколько дло касалось произношенія, но съ трудомъ читалъ даже односложныя слова, а ужъ насчетъ письма — не могъ вывести порядочно ни одной буквы. Даже теперь я въ смысл правописанія пишу не лучше стараго Нэда Скина. А хуже всего было то, что я совсмъ не имлъ понятія о честной игр. Я думалъ, что вся прислуга будетъ бояться меня, а вс взрослые — мучить меня. Я боялся всхъ и каждаго, боялся, что моя трусость откроется, а въ гнв былъ такимъ злымъ и жестокимъ, какимъ всегда бываютъ трусы. Теперь вы врядъ ли поврите этому, но отъ окончательной погибели меня спасъ открывшійся у меня талантъ къ боксу. Старшіе ученики, совсмъ какъ взрослые, любили смотрть на кулачные бои. Они заставляли насъ, младшихъ, драться между собой, все равно хотли мы того, или нтъ. Эти драки происходили каждое воскресенье по всмъ правиламъ искусства, съ секундантами и такъ дале — только безъ веревокъ, которыми обносится настоящій кругъ. Въ первый разъ, когда меня заставили драться, я закрылъ глаза и заплакалъ, но, несмотря на это, мн удалось схватить противника за талію и бросить его на землю. Съ тхъ поръ для старшихъ сдлалась любимою забавой выпускать на драку меня, потому что я всегда плакалъ при этомъ. Но кончилось тмъ, что я научился не закрывать глазъ и наносить удары сознательно. Съ тхъ поръ мн стало легко боксировать. Я какъ-то инстинктивно чувствовалъ, когда противникъ хотлъ ударить меня, и всегда предупреждалъ ударъ. То же самое и теперь въ кругу: я знаю, что противникъ собирается сдлать, прежде чмъ онъ самъ знаетъ это. Власть, которую я пріобрлъ благодаря этому умнью, цивилизовала меня, такъ какъ я сдлался героемъ школы, а герой по сметъ быть трусомъ или поступать по-дтски. Въ общемъ эти драки были бы хорошимъ средствомъ, чтобы дать мальчикамъ настоящую выправку, если бы каждый могъ стать героемъ школы. Но это рдкому удается, поэтому я думаю, что драки приносятъ больше вреда, чмъ пользы.

Въ школ я чувствовалъ бы себя недурно, если бы работалъ. Но я не хотлъ учиться, и учителя относились ко мн, какъ къ лнтяю, хотя, вроятно, я не былъ бы лнтяемъ, если бы они умли преподавать: я съ тхъ поръ узналъ, что такое значить настоящее преподаваніе. Каникулы были для меня самымъ сквернымъ временемъ года. Когда меня оставляли въ школ, я безумствовалъ, что меня не отпускаютъ домой, а когда я прізжалъ домой, мать только и длала, что корила меня за мои скверныя манеры. Чтобы ласкать и миловать меня, какъ ненагляднаго сыночка, я сталъ слишкомъ большимъ. Поэтому она бросила нжности, а въ остальномъ обращались со мной совсмъ по—старому, какъ съ никуда негоднымъ маленькимъ мальчишкой, который еще держится за ея юбку. Можете себ представить, какъ долженъ былъ себя чувствовать при этомъ герой школы. Когда она увидла, что я совсмъ не учусь, она отдала меня въ другую школу, на сверъ, около деревни Пэнли. Тамъ я оставался до семнадцати лтъ. Однажды она явилась, и у насъ, по обыкновенію, была стычка. Она сказала, что не позволить мн выйти изъ школы раньше девятнадцати лтъ, а я въ отвть на это удралъ въ ту же ночь, добрался до Ливерпуля и спрятался въ трюм корабля, который шелъ въ Австралію. Когда голодъ заставилъ меня выйти на палубу, со мной обошлись гораздо лучше, чмъ я ожидалъ, но въ отплату за то, что меня кормили и позволили дохать до конца, мн пришлось не мало поработать. Когда меня высадили въ Мельбурн, я очутился въ самомъ отчаянномъ положеніи. Ни одной знакомой души, ни копейки денегъ, и вс мста, на которыя я могъ бы поступить, уже заняты другими. Я пошелъ по городу, думая поступить куда-нибудь мальчикомъ для посылокъ или для мытья оконъ. Но мн не хватало смлости входить въ лавки и спрашивать, не нужны ли мои услуги. Два или три раза, когда я было совсмъ собрался съ духомъ, за прилавками сидли такіе грубые на видъ мужики, что я приходилъ въ ужасъ отъ мысли служить у такого хозяина и шелъ дальше, говоря себ, что свтъ не клипомъ сошелся, и что у меня еще весь городъ впереди. Наконецъ, поздно вечеромъ я увидлъ на дверяхъ гимнастическаго заведенія какой-то билетикъ. Я подошелъ, чтобы прочесть, и тутъ мн удалось разговориться съ Нэдомъ Скиномъ, который сидлъ у порога и курилъ трубку. Я такъ понравился ему, что онъ мн предложилъ поступить къ нему на службу — исполнять всякія работы по дому. Я былъ, конечно, въ восторг отъ такой удачи, и мы сразу ударили по рукамъ. Черезъ нкоторое время я пріобрлъ такую сноровку въ бокс, что Нэдъ предложилъ мн выступить противъ одного легковснаго боксера по имени Дуккеть и самъ поставилъ на меня огромную ставку. Не могъ же я доставить ему такое разочарованіе и отказаться: онъ всегда такъ хорошо относился ко мн, а мистрисъ Скинъ заботилась обо мн, какъ о родномъ сын. Да и что мн было длать, какъ не взяться за кусокъ хлба, который самъ давался мн въ руки. Я не годился ни на что другое. Будь у меня даже хорошій почеркъ и знай я счетоводство, я все-таки никогда не заставилъ бы себя поврить, что переписывать бумаги и считать чужія деньги занятіе достойное мужчины. Человкъ долженъ длать въ мір не то, что онъ хочетъ, а то, что онъ можетъ. Изъ всхъ же занятій на свт, единственное, что я могъ длать хорошо,— это боксировать. Сдлавшись боксеромъ, я могъ заработать массу денегъ и пріобрсти честь и славу въ кругу своихъ знакомыхъ. Поэтому я вызвалъ Дуккета и расшибъ его въ пухъ и прахъ въ десять минутъ. Я чуть не убилъ его, потому что не зналъ собственной силы и боялся его. Съ тхъ поръ я занимаюсь этимъ дломъ, потому что мн никогда не предлагали другой работы. Я тренировался для состязанія, когда жилъ въ Уильстокен со старымъ дуракомъ Меллишемъ. Когда вы меня видли въ Клапхам, съ подбитымъ глазомъ, я возвращался съ состязанія.

Но въ Уильстокен мн пришелъ конецъ. Несмотря на все мое боксерство, я вдь чистый ребенокъ въ душ. Съ тхъ поръ, какъ я выяснилъ, что мама не ангелъ, мн постоянно казалось, что настоящій ангелъ все-таки обязательно явится ко мн когда-нибудь. Я, видите ли, никогда не обращалъ много вниманія на женщинъ. Какъ моя мать ни была плоха въ смысл, такъ сказать, родственныхъ отношеній, но въ ея манерахъ и въ ея взгляд иногда проглядывало что-то такое особенное, что дало мн ясное понятіе о томъ, какой должна быть изящная женщина,— боле ясное понятіе, чмъ я имлъ о всхъ другихъ вещахъ въ свтъ.

Двушки, которыхъ я встрчалъ въ Австраліи и въ Америк, казались мн какими-то гусынями въ сравненіи съ ней. А кром того он не были барышнями. Я любилъ мистрисъ Скинъ за то, что она была добра ко мн, и ради нея старался быть любезнымъ съ двушками, которыя приходили къ ней въ гости. Но, на самомъ дл, я ихъ терпть не могъ. Мистрисъ Скинъ говорила, что вс он строятъ мн глазки — женщины всегда безъ ума отъ лихого боксера — но чмъ больше он старались, тмъ меньше я ихъ выносилъ. Тутъ ужъ ничего не подлаешь, съ мужчинами я могъ ладить довольно хорошо, какъ бы грубы и вульгарны они ни были, но какъ дло дойдетъ до женщинъ, тутъ и сказывается барство моего происхожденія. Когда я увидлъ васъ въ Уильстокен, какъ вы вышли изъ-подъ деревьевъ, постояли минутку, смотря на меня такимъ спокойнымъ взглядомъ, а затмъ молча повернулись и исчезли,— будь я проклятъ, если я не подумалъ, что вы ангелъ, который, наконецъ, явился ко мн. Потомъ я встртилъ васъ на вокзал, и мы вмст пошли домой. Ангела я скоро выбросилъ изъ головы. Вдь, собственно говоря, ангелы только туманное дтское представленіе, и я даже думаю, что это одна выдумка, будто они есть на неб. Но зато вы еще лучше, чмъ мама, дали мн понятіе о томъ, какой должна быть женщина, и вы не только сами подошли подъ это понятіе, но даже превзошли его. Я полюбилъ васъ съ самаго перваго взгляда и если я не могу жениться на васъ, то мн все равно, что изъ меня дальше будетъ. Я знаю, что я довольно-таки плохой человкъ, и всегда былъ такимъ. Но когда я увидлъ, что вы находите удовольствіе въ обществ людей, которые ничуть не лучше меня, я не видлъ причины, почему мн не приходить къ вамъ, когда я до смерти хотлъ видть васъ. Я, во всякомъ случа, не хуже француза, который жарить собакъ. А затмъ, чортъ возьми, миссъ Лидія, я вовсе не хочу хвастаться, но и въ нашемъ дл, какъ и во всякомъ другомъ, есть честные и нечестные пути, и я всегда, старался держаться честныхъ путей. Я никогда не вступалъ въ сдлки, не нанесъ ни одного нечестнаго удара и ни разу не былъ побжденъ, хотя я по всу только средній, а дрался съ самыми лучшими пятипудовыми боксерами Австраліи, Америки и Англіи.

Кэшель замолчалъ и внимательно посмотрлъ на Лиду, которая во время его разсказа сидла совсмъ тихо и спокойно и теперь задумчиво сказала:

— Во мн больше предразсудковъ, чмъ я сама предполагала. Что вы подумаете обо мн, если я вамъ скажу, что ваша профессія не кажется мн столь отталкивающей съ тхъ поръ, какъ я знаю, что вы сынъ артистки, а не мясникъ или чернорабочій, какъ мн говорилъ Луціанъ?

— Что!— вскричалъ Кэшель.— Этотъ Кащей безсмертный сказалъ вамъ, что я мясникъ!

— Я не хотла выдавать его. Но, какъ сказано, я не умю хранить тайнъ. Мистеръ Уэбберъ мой другъ и родственникъ и оказалъ мн много услугъ. Могу я быть уврена, что ему ничто не угрожаетъ съ вашей стороны?

— Онъ не имлъ права лгать на меня. Онъ тоже влюбленъ въ васъ, я сразу пронюхалъ это въ Уильстокен. Я не прочь показать ему, мясникъ я или нтъ.

— Онъ не говорилъ прямо, что вы мясникъ. То немногое, что онъ мн сообщилъ о васъ, вполн совпадаетъ съ вашимъ собственнымъ разсказомъ. Но я спросила его, къ какому классу общества, обыкновенно, принадлежать люди вашей профессіи, онъ сказалъ, что они чернорабочіе, мясники и такъ дале. Разв за это можно на него сердиться?

— Я вижу, что вы мн не позволите сердиться на него. Я хотлъ бы знать, что онъ еще говорилъ обо мн. Но онъ правъ. Въ нашихъ рядахъ попадаются всякаго рода головорзы, противъ этого нечего спорить. Съ тхъ поръ, какъ наша профессія запрещена закономъ, порядочные люди не хотятъ итти въ кругъ. Но все-таки позорятъ ее, главнымъ образомъ, не сами боксеры, а т, кто держитъ пари. Я очень жалю, что вашъ двоюродный брать не придержалъ своего проклятаго языка.

— А я жалю, что вы не придержали его, сказавъ мн правду сами.

— Я тоже жалю теперь, да что толку! Я не смлъ итти на рискъ потерять васъ. Смотрите, какъ скоро вы мн отказали отъ дому, когда узнали все.

— Разница вышла небольшая, — очень серьезно сказала Лида.

— Вы всегда такъ дружески относились ко мн,— жалобно сказалъ Кэшель.

— Лучше, чмъ вы ко мн! Вы не должны были обмалывать меня. А теперь я думаю, что намъ лучше проститься. Я рада, что узнала вашу исторію и допускаю, что вашъ выборъ былъ, пожалуй, самымъ лучшимъ при томъ положеніи, въ которомъ вы находились. Я не осуждаю васъ.

— Но вы мн все-таки даете чистую отставку, да?

— Что же вы мн предложите, мистеръ Кэшоль Байронъ? Посщать мой домъ въ промежуткахъ между двумя драками съ мясниками и чернорабочими, которыхъ вы будете калчить?

— Нтъ, не такъ, — рзко отвтилъ Кэшель.— Вы очень преувеличиваете. Я скоро уйду изъ круга. Мн такъ чертовски везло, что это не можетъ долго продолжаться. Да и все равно, будетъ ли мн удача или нтъ, а мн придется бросить свое дло, потому что никто не хочетъ выступать противъ меня. Даже сейчасъ только одинъ Биль Парадизъ еще рискуетъ. Онъ увряетъ, что справится со мной. Если онъ на самомъ дл намревается вызвать меня, я отдлаю его въ сентябр, а затмъ уйду изъ круга. Я надюсь, что тогда у меня будетъ круглымъ счетомъ десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Мн говорили, что это въ годъ составить пятьсотъ фунтовъ. Судя по вашей обстановк, я полагаю, что у васъ не меньше, не считая имнія. Такъ что, если мы женимся, у насъ вмст будетъ около тысячи въ годъ. Я въ деньгахъ не понимаю много толку, но во всякомъ случа, на такія деньги можно, жить по-царски. Это честное и серьезное предложеніе, не правда ли?

— Я если я отвчу отказомъ?— немного сурово сказала Лида.

— Тогда можете взять мои десять тысячъ и длать съ ними что угодно,— съ отчаяніемъ сказалъ Кэшель.— А со мной ужъ будь, что будетъ. Я не отправлюсь къ чертямъ ни изъ-за васъ, ни изъ-за другой женщины, поскольку дло зависитъ отъ меня. И я… но почему вы сказали: если вы откажетесь? Я знаю, что не умю выражаться, и въ чувствахъ ни чорта не понимаю. Но если бы я даже умлъ такъ молотъ языкомъ, какъ т длинноволосые господа, которые бываютъ у васъ по-пятницамъ, я все-таки не могъ бы любить и почитать васъ больше, чмъ люблю и почитаю теперь.

— Вы ошибаетесь насчетъ цифры моихъ доходовъ.

— Это ничего не значить. Если у васъ больше, — что же? Чмъ больше денегъ, тмъ веселе. Если же у васъ меньше, или если, выходя замужъ, вы теряете все ваше состояніе, я скоро заработаю еще десять тысячъ, чтобы пополнить потерю. Скажите мн только одно ласковое словечко, и я, ей-Богу, буду бороться со вс-мы семью чемпіонами свта, со всми подъ рядъ, однимъ за другимъ, по пяти тысячъ съ каждой стороны. Плевать на деньги!

— Я богаче, чмъ вы думаете, — не смущаясь продолжала Лида.— Я не могу точно сказать вамъ цифру моего состоянія, но доходы съ него превышаютъ сорокъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ.

— Сорокъ тысячъ!— воскликнулъ Кэшель.— Святой Боже! Я никогда не думалъ, чтобы даже у царей было столько.

Въ первую минуту онъ не почувствовалъ ничего, кром изумленія. Но затмъ, понявъ положеніе длъ, весь покраснлъ, прерывающимся отъ горя и стыда голосомъ сказалъ:

— Я вижу, что велъ себя, какъ дуракъ, — взялъ шляпу и повернулся къ выходу.

— Отсюда не слдуетъ, что вамъ надо уйти даже не попрощавшись,— замтила Лида, и въ первый разъ за время разговора въ ней проявилось нервное волненіе.

— Все это чепуха, — сказалъ Кэшель.— Я могъ быть дуракомъ, пока былъ слпъ. Но когда мн открыли глаза, я достаточно уменъ. Мн нечего искать здсь. Я всею душой жалю, что не остался въ Австраліи.

— Пожалуй, это было бы лучше,— взволнованно сказала Лида.— Но разъ мы ужъ встртились, безполезно жалть, а затмъ… Позвольте напомнить вамъ одну вещь. Вы мн сказали, что въ числ моихъ друзей есть люди, которые занимаются не лучшимъ дломъ, чмъ вы. Я не вполн согласна съ вами. Но въ одномъ отношеніи они совсмъ въ такомъ же положеніи, какъ и вы. Поскольку дло касается матеріальныхъ достатковъ, они вс гораздо бдне меня. Многіе же изъ нихъ, я думаю, бдне васъ — значительно бдне.

Кэшель съ возвратившейся надеждой быстро взглянулъ на нее. Но это продолжалось всего секунду. Онъ уныло покачалъ головой.

— Во всякомъ случа, — продолжала она,— я вамъ очень благодарна за то, что вы искали моей руки ради меня самой, совершенно не зная о моихъ богатствахъ.

— Еще бы!— вздохнулъ Кэшель.— Для другихъ господъ ваше богатство очень хорошая вещь, и я радъ, что оно у васъ есть — радъ за васъ. Но для меня это ршительный ударъ. Такъ что прощайте.

— Прощайте, — сказала Лида, поблднвъ не меньше его.— Прощайте, разъ вы этого хотите.

— Судьба моя хочетъ, а не я, — горестно сказалъ Кэшель.— Что толку желать, чтобы все было по другому, разъ счастье противъ меня. Надюсь, миссъ Кэрью, вы простите меня, что я велъ себя такимъ осломъ. Это все моя святая простота: меня никогда не учили ничему лучшему.

— Мн не за что сердиться на васъ, разв только за вашу старую вину: скрываніе правды. Но и ту я вамъ прощаю, поскольку она иметъ отношеніе ко мн. Чтоже касается вашей привязанности ко мн лично, — я получала много подобныхъ же признаній, которыя были мн гораздо мене лестны, чмъ ваши. Но между нами стоять извстныя преграды. Вы не хотите ухаживать за женщиной, которая въ сто разъ богаче васъ, а я не хочу принимать у себя боксера. Мои богатства пугаютъ всхъ людей, за исключеніемъ плутовъ, а ваша профессія пугаетъ каждую женщину, за исключеніемъ фурій.

— Значитъ вы… Скажите мн только одно,— съ жаромъ заговорилъ Кэшель.— Предположимъ, что я былъ бы богатымъ щеголемъ, а не…

— Нтъ, — ршительнымъ тономъ прервала его Лида.— Я ничего не хочу предполагать, кром того, что есть.

Кэшель снова впалъ въ уныніе.

— Зачмъ вы только были такъ добры ко мн!— сказалъ онъ.— Мн кажется, что я люблю васъ такъ сильно именно потому, что вы единственный человкъ, который не боится меня. Другіе люди вжливы со мной котому, что боятся держать себя иначе съ знаменитымъ боксеромъ. Чемпіонъ очень одинокій человкъ. Вы обо всемъ этомъ совсмъ не знали, и знали, что я боюсь васъ, а между тмъ, были со мной добры, какъ ангелъ.

— Богатая женщина тоже очень одинока. Люди боятся моего богатства и того, что они называютъ моей ученостью. Такъ что у насъ съ вами, по крайней мр одинъ, общій жизненный опытъ. А теперь сдлайте мн большое одолженіе и уйдите. Намъ больше нечего сказать другъ другу.

— Сію минуту. Я не очень врю въ ваше одиночество. Это одно воображеніе.

— Можетъ-быть. Чувства подобнаго рода большей частью одно воображеніе.

Наступила пауза. Затмъ Кэшель сказалъ,

— Я себя не чувствую и въ половину такимъ несчастнымъ, какъ минуту тому назадъ. Вы, значить, наврное, не сердитесь на меня?

— Можете быть уврены. Пожалуйста, простимтесь.

— И я никогда не увижу васъ больше? Никогда въ жизни? Во вки вковъ? Аминь?

— Никогда, въ качеств знаменитаго боксера. Но если настанетъ день, когда мистеръ Кэшель Байронъ будетъ представлять собой что-нибудь боле достойное его происхожденія и его личныхъ качествъ, я не забуду стараго друга. Вы удовлетворены?

Лицо Кэшеля зардлось, кровь прилила къ его голов.

— Еще одно, — сказалъ онъ.— Если вы до тхъ поръ случайно встртите меня на улиц, вы подарите меня взглядомъ? Я не прошу настоящаго поклона, но только взгляда, чтобы поддержать меня.

— Я не собираюсь смотрть на васъ, какъ на чужого, — очень серьезно отвтила Лида.— Но, пожалуйста, не попадайтесь мн нарочно на пути.

— Честное слово, не буду. Только иногда буду гулять по той улиц въ Сохо. Ну-съ, теперь я ухожу: я знаю, что вы торопитесь освободиться отъ меня. Итакъ, до сви… Нтъ, погодите еще. Можетъ быть вы будете замужемъ, когда настанетъ то время, о которомъ вы говорили?

— Можетъ быть. Но скоре всего, что нтъ. Вы много еще собираетесь говорить такого, что не имете права говорить?

— Ровно ничего, — отвтилъ Кэшель со смхомъ, который разнесся по всему дому.— Я никогда въ жизни не былъ такъ счастливъ, хотя въ душ плачу все время. Я еще разъ приду къ вамъ, попытать свое счастье. До свиданія. Нтъ,— прибавилъ онъ, отворачиваясь отъ поданной ему руки.— Я не смю дотронуться до васъ, а то, пожалуй, съмъ на мст.— Онъ зашагалъ къ дверямъ, но на порог обернулся и громкимъ шопотомъ сказалъ: — Помните, что я помолвленъ съ вами. Я не говорю, что вы помолвлены со мной. Но съ моей стороны это помолвка.— И онъ выбжалъ изъ комнаты,

Башвиль блдный и ршительный стоялъ въ передней, готовый по-первому зову броситься на помощь къ своей госпож. Въ рукахъ онъ держалъ кочергу, спрятавъ ее за спиной. Услышавъ громкій смхъ и увидя Кэшеля, который спускался по лстниц въ самомъ веселомъ настроеніи, онъ замеръ на мст, не зная, что подумать.

— Что, брать!— оживленно сказалъ Кэшель, хлопнувъ его по плечу.— Живы еще! Есть кто-нибудь въ столовой?

— Нтъ, — отвтилъ Башвиль.

— Тутъ толстый коверъ, такъ что падать мягко, — сказалъ Кэшель, таща за собой слугу въ комнату.— Идемте, идемте. Покажите мн еще разъ вашу штучку. Ну же! Не бойтесь, я васъ не ударю. Сшибите меня, только смотрите, не хлопните головой о желзную ршетку камина.

— Но…

— Да длайте же, чортъ побери! Небось раньше вы были достаточно проворны. Ну!

Посл минутнаго колебанія Башвиль исполнилъ просьбу. Кэшель моментально сдлался серьезнымъ и внимательнымъ, въ то время, какъ Башвиль ловко сшибъ его съ ногъ. Прежде чмъ подняться съ полу, онъ минуту посидлъ въ задумчивости на ковр передъ каминомъ.

— Понялъ,— сказалъ онъ наконецъ, вставая.— Еще разъ.

— Слишкомъ много шуму, — запротестовалъ Башвиль.

— Только одинъ разочекъ, шуму больше не будетъ.

— Вольному воля…— сказалъ Башвиль, уступая.

Но на этотъ разъ ему не удалось уронить Кэшеля, потому что руки послдняго охватили его шею тснымъ кольцомъ, малйшее сжатіе котораго неминуемо задушило бы его. Кэшель выпустилъ Башвиля и опять разразился громкимъ смхомъ.

— Вотъ какъ надо длать, а?— сказалъ онъ.— Старую лису въ одну западню не поймаете два раза. Вы знаете еще какіе-нибудь пріемы?.

— Знаю, — отвтилъ Башвиль, — но я право не могу показать ихъ вамъ здсь. Мн достанется за шумъ.

— Когда у васъ выберется свободный вечерокъ, приходите ко мн по этому адресу и покажите мн, что знаете, — сказалъ Кэшель, передавая ему визитную карточку.— А я посмотрю, что могу сдлать съ вами. Изъ васъ выйдетъ толкъ.

— Вы очень любезны, — отвтилъ Башвиль, съ усмшкой пряча карточку въ карманъ.

— А теперь я вамъ подамъ хорошій совсть, который вамъ пригодится на всю жизнь, — съ удареніемъ сказалъ Кэшель.— Вы сегодня сдлали чортовски глупую штуку. Вы сшибли человка съ ногъ — боксера, еще, — а сами стали надъ нимъ, какъ дуракъ, ожидая, чтобы онъ вскочилъ и убилъ васъ. Если вамъ еще разъ случится сдлать это, то немедленно, какъ только онъ упадетъ, навалитесь на него всею тяжестью вашего тла. Локти подожмите подъ себя и смотрите, чтобы они попали въ мягкое мсто. Если онъ схватить ихъ и перевернетъ васъ, упритесь затылкомъ. Если онъ для васъ слишкомъ великъ, надавите ему колномъ на горло, какъ будто нечаянно. Но ни въ какомъ случа не стойте надъ нимъ ничего не длая. Это значитъ искушать Провидніе.

При каждомъ изъ этихъ совтовъ. Кэшель для большей выразительности тыкалъ указательнымъ пальцемъ въ пуговицы Башвиля. Кончивъ объясненія, онъ кивнулъ головой, открылъ дверь и весело вышелъ на улицу. Лида стояла въ библіотек у окна и увидла его, когда онъ проходилъ мимо ршетки сада, отдлявшаго домъ отъ улицы. Она замтила, что легкая, эластичная походка и смлая увренность движеній рзко отличала его отъ остальныхъ прохожихъ: пожилого джентльмена, разгуливавшаго медленно и степенно: рабочаго, который устало волочилъ ноги, и безусаго юнца, который шелъ размашистыми, крупными шагами. Желзная ршетка, сквозь которую она видла его, невольно заставила ее вспомнить о великолпныхъ и опасныхъ дикихъ звряхъ, которые прохаживаются за ршетками клтокъ Зоологическаго сада. И она внутренно возликовала при мысли, что не боится его, какъ онъ ни грозенъ и не опасенъ. Когда, наконецъ, извозчикъ увезъ его, она подошла къ письменному столу и вынула изъ секретнаго ящика послднее письмо отца.

Но раскрывая его, она нкоторое время просидла въ задумчивости.

— Какъ это странно, папа, — сказала она, какъ-будто отецъ невидимо присутствовалъ въ комнат^, — если твое чудо учености и верхъ всхъ совершенствъ кончить тмъ, что выйдетъ замужъ за безграмотнаго боксера. У меня сердце сжалось отъ боли и отчаянія, когда на мои сорокъ тысячъ онъ мн отвтилъ безповоротнымъ ‘прощайте’. А теперь онъ помолвленъ со мной.

Она опять заперла письмо въ ящикъ и позвонила. Башвиль появился съ немного смущеннымъ видомъ.

— Если мистеръ Байронъ придетъ еще разъ, впустите его, если я дома.

— Слушаю-съ, барышня…

— Можете итти.

— Простите, барышня, но я хотлъ спросить: на меня не было жалобъ?

— Никакихъ.— Башвиль нершительно хотлъ удалиться, когда она прибавила.— Мистеръ Байронъ далъ мн понять, что вы хотли силой не пустить его въ домъ. Поступая такъ, вы совершенно безполезно подвергли себя опасности. На будущее время держитесь того правила, что людей, которые настойчиво требуютъ видть меня и не хотятъ уйти, лучше впустить, — пока я не дамъ вамъ какихъ-нибудь спеціальныхъ приказаній. Я не выражаю вамъ порицанія, наоборотъ, я одобряю ршимость, съ какой вы выполняете отданныя вамъ приказанія. Но, въ исключительныхъ случаяхъ, вы можете поступать по-собственному усмотрнію.

— Онъ ударилъ меня дверью по лицу барышня, и я дйствовалъ подъ вліяніемъ минутнаго чувства. Надюсь, вы простите меня за то, что я осмлился заперетъ дверь будуара. Онъ старше и тяжеле меня барышня, и вдобавокъ профессіоналъ. Если бы не это, я бы не уступилъ ему.

— Хорошо, — немного холодне сказала Лида, выходя изъ комнаты.

— Какъ вы долго пропадали!— воскликнула Алиса чуть не въ истерик, когда Лида вошла въ-Будуаръ.— Онъ ушелъ? Что это былъ за ужасный шумъ? Что-нибудь случилось?

— А то, что вы слишкомъ много танцуете и поздно ложитесь спать, — отвтила Лида.— Это, очевидно, переутомило васъ.

— Дло не въ танцахъ, а въ этомъ человк,— сказала Алиса, всхлипнувъ.

— Разв? Я разговаривала съ этимъ человкомъ больше получаса, а Башвиль имлъ съ нимъ форменное сраженіе,— между тмъ, мы не въ истерик. Вы же здсь сидли совсмъ спокойно и уютно, не правда ли?

— Я вовсе не въ истерик,— съ негодованіемъ отвтила Алиса.

— Тмъ лучше, — серьёзно сказала Лида, положивъ руку на лобъ Алисы, которая всхлипнула въ послдній разъ и успокоилась.

ГЛАВА X.

Мистрисъ Байронъ, а по сцен Аделаида Джисборнъ — во второй разъ въ жизни заставила заговорить о себ въ Лондон, гд въ теченіе многихъ лтъ совершенно забыли о ея существованіи. Столичные антрепренеры ея времёнъ перестали ангажировать ее, потому что считали ея успхъ въ новыхъ роляхъ очень сомнительнымъ, знали, что она самая капризная изъ всхъ избалованныхъ любимцевъ публики, а кром того, на каждое дловое предложеніе она неизмнно отвчала, что ненавидитъ сцену и что ея ноги больше не будетъ на подмосткахъ.

Лондонскіе театры такъ долго обходились безъ нея, что новое поколніе театраловъ знало о ней только понаслышк, какъ объ актрис старой школы, которая разъзжаетъ по провинціальнымъ городамъ, выдавая себя передъ невжественною публикой за великую артистку и надодая имъ представленіемъ пьесъ Шекспира. Мистрисъ Байронъ очень нравилось вести такую жизнь, перезжая съ драматической труппой, составлявшей ея свиту, съ мста на мсто, останавливаясь въ каждомъ город на дв недли и выступая въ полудюжин ролей, въ которыхъ она была очень эффектна и которыя она знала такъ хорошо, что никогда не думала о нихъ, когда могла думать о чемъ-нибудь другомъ. Провинціальная публика, въ большинств случаевъ, встрчала ее съ восторгомъ, когда она совершала свое годовое турнэ. Въ провинціи ей аплодировали гораздо чаще и восторженне, чмъ въ Лондон, до котораго ей было столько же дла, сколько Лондону до нея, тамъ она могла деспотичне распоряжаться за кулисами, расходы были меньше, а заработки значительне. Ставъ старше, она начала копить деньги и меньше тратить ихъ. Когда она жаловалась Кэшелю на тяжесть расходовъ, которыхъ требуетъ его обученіе, она уже была богата. Съ тхъ поръ, какъ онъ избавилъ ее отъ этого расхода, она успла побывать въ Америк, Египт, Индіи и Австраліи, и ея состояніе значительно возросло. Съ этого турнэ она вернулась въ Англію въ тотъ самый день, когда Кэшель прибавилъ къ своимъ лаврамъ побду надъ Летучимъ Голландцемъ, такъ что во всхъ воскресныхъ газетахъ отдлъ спорта былъ полонъ восхваленія доблести Кэшеля Байрона, а театральный отдлъ — восхваленія таланта Аделаиды Джисборнъ. Но она никогда не читала столбцы, посвященные спорту. Онъ же просматривалъ театральныя новости. За это время директора лондонскихъ театровъ, избгавшіе приглашать мистрисъ Байронъ, успли умереть, обанкротиться или заняться мене рискованными предпріятіями. Одинъ изъ ихъ преемниковъ, одновременно, артистъ и антрепренеръ, воскресилъ популярность пьесъ Шекспира въ такой же степени, какъ Кэшель возстановилъ репутацію боксерскаго круга. Желая поставить пьесу ‘Король Джонъ’, онъ сдлалъ вернувшейся артистк заманчивое предложеніе выступить въ роли Констанціи, подговаривая въ то же время своего пріятеля-журналиста поднять въ газетахъ вопль по поводу упадка великой школы драматическаго искусства и выдумать или перепечатать нсколько анекдотовъ о мистрисъ Сиддонсъ {Сиддонсъ, одна изъ величайшихъ трагическихъ актрисъ Англіи, коронными ролями которой были, лэди Макбетъ и Екатерина въ ‘Генрих VIII’ Шекспира. Выступала на сцен съ 1785—1818 г.}.

На этотъ рать мистрисъ Байронъ не сказала, что ненавидитъ сцену. Было время, когда она, дйствительно, ненавидла ее, но теперь, когда она была достаточно богата, чтобы навки распрощаться съ театромъ, это чувство давнымъ-давно улетучилось и игра на сцен сдлалась для нея привычкой, бросить которую было такъ же трудно, какъ всякую другую привычку. Кром того, ей было пріятно наживать деньги такимъ легкимъ и врнымъ способомъ, и у нея уже скопилось ихъ настолько, что она начала носиться съ разнообразными планами: покинуть сцену, играть въ Париж, снять театръ въ Лондон и тому подобными причудами. Самымъ славнымъ воспоминаніемъ ея молодости былъ внезапный тріумфъ въ Лондон, когда она въ первый разъ выступила на подмосткахъ одного изъ театровъ. И ей очень улыбалась мысль со славой закончить свою карьеру тамъ, гд она ее начала. Поэтому она приняла предложеніе и даже прочла ‘Короля Джона’ съ начала до конца.

Самымъ любопытнымъ документомъ изъ эпохи Плантагенетовъ былъ пергаментный свитокъ съ отрывкомъ изъ хроники о принц Артур и раскрашеннымъ портретомъ его матери. Онъ былъ пріобртенъ покойнымъ мистеромъ Кэрью за баснословныя деньги и теперь перешелъ во владніе Лиды, къ которой артистъ-антрепренеръ обратился съ просьбой позволить ему взглянуть на этотъ документъ. Разршеніе было дано, и онъ постилъ домъ въ Ридженть-парк, который назвалъ хранилищемъ неисчерпаемыхъ сокровищъ, и выразилъ глубокое сожалніе, что не можетъ показать портретъ миссъ Джисборнъ. Лида отвтила, что охотно покажетъ его миссъ Джисборнъ, если послдняя соблаговолить придти къ ней. Два дня спустя Мистрисъ Байронъ днемъ явилась къ Лид, которую застала одну. Алиса вышла изъ дому, чувствуя, что лучше не встрчаться съ актрисой: о нихъ никогда нельзя знать, чмъ он были раньше.

Годы, протекшіе со времени визита мистрисъ Байронъ къ доктору Монкрифу, повидимому, не оставили на ея лиц никакихъ слдовъ. Она даже казалась моложе, чмъ тогда, потому что постаралась искусственно подновить свой цвтъ лица. Небрежная изящность ея манеръ такъ отличалась отъ заученнаго благородства осанки и старательной вжливости антрепренера, что Лида съ трудомъ могла поврить, что оба принадлежатъ къ одной профессіи. Ея голосъ придавалъ особую прелесть даже самымъ банальнымъ замчаніямъ и нисколько не походилъ на грубый голосъ Кэшеля. А все-таки первый же звукъ его убдилъ Лиду, что передъ ней мать Кэшеля, Притомъ же у нихъ былъ общій подбородокъ.

Мистрисъ Байронъ сейчасъ же перешла къ цли своего визита и попросила показать ёй портреть. Лида повела ее въ библіотеку, гд на стол.было приготовлено для обзора нсколько папокъ съ гравюрами. Драгоцнный пергаментъ лежалъ на самомъ верху.

— Очень интересный рисунокъ, — сказала мистрисъ Байронъ, бросивъ на него мимолетный взглядъ и отложивъ въ сторону, перешла къ гравюрамъ боле поздней эпохи, между тмъ, какъ Лида съ интересомъ молча смотрла на нее.

— А!— оказала она.— Вотъ это мн какъ разъ подойдетъ.

— Для вашей роли Констанціи?

— Да.

— Но вдь шелкъ появился въ Западной Европ триста лтъ спустя посл смерти Констанціи. Это портретъ Маріи Медичи, сдланный Рубенсомъ.

— Не бда, — мягко отвтила мистрисъ Байронъ, — Что жъ такое, если платье немного не изъ той эпохи, когда женщина, которая наднетъ его, живетъ семьсотъ лтъ спустя? Разв можетъ быть большій анахронизмъ, чмъ сцена смерти принца Артура въ театр Паноптикумъ? Я вдь артистка, которая должна вдохнуть жизнь въ драматическій характеръ, а не взрослый ребенокъ, который старается вообразить себя чмъ-то въ род исторической личности, сошедшей прямо со страницъ ‘Исторіи Англіи’ Маркгама. Я одваю то платье, которое мн къ лицу. Я не могу играть, когда чувствую себя плохо одтой.

— А что скажетъ директоръ театра?

— Мн? Ничего не скажетъ, — отвтила мистрисъ Байронъ, и спокойный тонъ ея голоса ясно указалъ, что директору лучше воздержаться отъ всякаго замчанія.

— А кром того, разв вы полагаете, что онъ ученый человкъ? Онъ самъ будетъ въ латахъ, про которыя сразу скажешь. что он сдланы вчера въ Бирмингам. Слдовательно…

Мистрисъ Байронъ пожала плечами и такъ мало интересовалась мнніемъ директора, что даже не сочла нужнымъ кончить фразу.

— Роль Констанціи одна изъ вашихъ любимыхъ ролей?

— Скучная пьеса,— разсянно отвтила мистрисъ Байронъ.— У всхъ мужчинъ въ ней смшной видъ, а кром того она не ходкая.

— Безъ сомннія,— сказала Лида, внимательно наблюдая за ея лицомъ.— Но я спрашиваю, какъ вамъ правится самый характеръ? Любите ли вы изображать на сцен материнскую любовь?

— Материнская любовь слишкомъ священная вещь, чтобы ее пародировать. У васъ есть дти?

— Нтъ,— сдержанно и холодно отвтила Лида..— Я не замужемъ.

— Имть ребенка очень полезно и въ физическомъ и въ нравственномъ отношеніи. Совтую вамъ. Материнство воспитываетъ.

— Вы думаете, что оно полезно для каждой женщины?

— Разумется. Для всхъ безъ исключенія. Подумайте только, миссъ Кэрью, о томъ безконечномъ терпніи, съ которымъ вы должны нянчить ребенка, о необходимости смотрть на міръ одновременно и его глазами, и глазами взрослаго человка, безъ слова упрека сносить т раны, которыя онъ вамъ наносить по своему невднію, прощать ему его эгоизмъ, который проявляется въ сотн мелочей, и жить въ постоянномъ страх, какъ бы не оскорбить его чрезмрную чувствительность или не возбудить въ немъ несправедливостью и капризами чувства горечи и обиды. Подумайте, какъ вы должны слдить за собой, сдерживать себя, развивать въ себ, тй качества, которыя могутъ привлечь и удержатъ самую ревнивую любовь на свт — любовь ребенка! Быть матерью, это такая школа, которой нтъ равной на свт. И материнство вполн вознаграждаетъ за несчастье родиться женщиной.

— Но я все-таки предпочла бы родиться мужчиной,— сказала Лида.— Вы, очевидно, много и серьезно, думали надъ этими вопросами, поэтому мн хочется спросить васъ одну вещь. Не кажется ли вамъ, что искусство, которое пріобртается годами усиленныхъ занятій и упражненій,— какъ ваше, напримръ,— что и оно иметъ огромное воспитательное значеніе и дисциплинируетъ человка не меньше материнства?

— Глупости, — ршительно заявила мистрисъ Байронъ.— Люди рождаются на свтъ уже готовыми. Я поступила на сцену, когда мн было восемнадцать лтъ, и сразу имла успхъ. Если бы я знала жизнь или была на четыре года старше, я была бы робкая, застнчивая, слабая и неумлая: мн пришлось бы потерять двнадцать лтъ, чтобы пробиться въ передніе ряды. Но я была молода и красива, съ пылкимъ и поистин ужаснымъ характеромъ: за два года передъ тмъ я убжала изъ дому и была жестоко обманута. Сценическому искусству я научилась такъ же легко и безсознательно, какъ ребенокъ учитъ молитву, а остальное пришло само собой. Я видла людей, которые годами боролись со своей неуклюжестью, плохимъ произношеніемъ, недовріемъ къ себ и полдюжиной недостатковъ, которые существовали только въ ихъ воображеніи. Эти страданія, пожалуй, воспитали ихъ, но у нихъ достаточно таланта, они бы обошлись безъ стараній и безъ воспитанія. Пожалуй, въ этомъ кроется причина, почему талантливые люди обыкновенно очень легкомысленны, а посредственности — очень почтенные господа. Когда я выступила впервые, мой талантъ былъ очень ограниченъ, увряю валъ: я абсолютно не умла играть въ комедіяхъ. Но я ничуть не смущалась этимъ. И постепенно, когда я начала немного лучше понимать дло, я увидла всю нелпость вещей, изъ-за которыхъ я раньше поднимала такой шумъ, комедія далась мн сама собой, какъ раньше драма и трагедія. Если бы я работала надъ собой, дло, вроятно, кончилось бы тмъ же, съ тою разницей, что, въ такомъ случа, я приписала бы весь успхъ собственной работ. Большинство трудолюбивыхъ людей воображаютъ, будто они сами сдлали себя тмъ, что они есть — какъ дти воображаютъ, что могутъ способствовать своему росту.

— Изъ всхъ артистовъ, которыхъ я встрчала, — сказала Лида,— вы первая не увряете, что искусство требуетъ больше труда, чмъ всякое другое занятіе. Другіе отрицаютъ существованіе талантовъ и приписываютъ весь успхъ работ.

— Ну да, путемъ опыта можно пріобрсти много полезнаго, и на сцен всегда масса работы. Но именно талантъ даетъ мн возможность пріобртать полезныя мн свднія и работать на сцен, а не въ кухн или прачешной.

— Вы, вроятно, очень любите свое дло?

— Теперь я отношусь къ сцен безразлично: я сумла приспособиться къ ней. Я пошла въ актрисы, потому что мн не было другого выхода, а остаюсь на сцен, потому что я уже старуха и иного дла у меня нтъ, но какъ я ненавидла ее первое время! Теперь мн скоро придется бросить театръ, я надола публик.

— Сомніваюсь. Я, конечно, должна врить въ вашъ пожилой возрастъ, разъ вы это говорите, но вдь вы сами должны сознавать, — говорю это безъ комплимента — что на видъ вамъ ни за что не дашь много лтъ.

— Я вамъ въ матери гожусь, милая моя. По моимъ годамъ мн пора быть бабушкой. Можетъ быть я и на самомъ дл уже бабушка.— При послднихъ словахъ въ ея голос прозвучало что-то жалобное. Лида воспользовалась случаемъ:

— Значить вы говорили о материнств на основаніи собственнаго опыта, миссъ Джисборнъ?

— У меня есть сынъ — сынъ, который былъ посланъ мн Богомъ, когда мн было восемнадцать лтъ.

— Надюсь, что онъ унаслдовалъ талантъ и красоту своей матери.

— Право не знаю, — задумчиво промолвила мистрисъ Байронъ.— Это былъ настоящій бсенокъ. Боюсь, что я васъ шокирую, миссъ Кэрью, но, право, я длала для него все, что можетъ длать самая самоотверженная матъ, а онъ убжалъ отъ меня даже безъ слова прощанія. Чистый бездльникъ!

— Мальчики часто поступаютъ жестоко изъ страсти къ приключеніямъ, — сказала Лида, внимательно наблюдая за выраженіемъ лица гостьи.

— Нтъ, не въ томъ дло. Вся причина въ его невозможномъ характер. Онъ былъ упрямый и злой мальчишка. Упрямаго ребенка нельзя любить. Пока онъ былъ маленькимъ, я постоянно держала его при себ. Когда же онъ сталъ слишкомъ большимъ для этого, я истратила на его воспитаніе бездну денегъ. Все напрасно! По отношенію ко мн онъ проявлялъ только злобу и ненависть, которую не могла побороть никакая любовь. А вдь жаловаться ему было не на что! Худшаго сына свтъ не создавалъ.

Лида сидла молча, съ серьезнымъ видомъ. Мистрисъ Байронъ смотрла не на нее, а скоре въ сторону. Вдругъ она прибавила.

— Милый мой, ненаглядный Кэшель!— (Лида едва удержалась, чтобы не вздрогнулъ).— Мн стыдно, что я такъ говорила о немъ. Видите, я все еще люблю его, несмотря ни на что.— Мистрисъ Байронъ вынула носовой платокъ, и Лида испугалась перспективы слезъ. Но миссъ Джисборнъ только степенно высморкалась и поднялась, чтобы проститься. Лида пригласила ее остаться на завтракъ, потому что гостья интересовала и привлекала ее не только какъ мать Кэшеля, но и сама по себ. Изъ разговоровъ съ ней она скоро выяснила, что мистрисъ Байронъ въ молодости поглотила неимоврное количество романовъ въ дух Вертера, а въ послдующіе годы проводила свободные часы за чтеніемъ всхъ безъ разбора книгъ, попадавшихся ой подъ руку. Вс ея свднія были до того нелпы, а характеръ до такой степени безразсудный, что Лида — особа разумная во всхъ отношеніяхъ и съ необыкновенно-систематическими знаніями — пришла къ выводу, что ея постительница, безъ сомннія, талантливая женщина. Ибо она сознавала всю нищету своихъ собственныхъ познаній и считала себя только хорошо обученной, терпливой и усидчивою работницей. Мистрисъ Байронъ очень понравилась обстановка дома, завтракъ и вниманіе, съ какимъ хозяйка слушала ея разсказы, она пришла въ очень хорошее настроеніе и была такъ прелестна, что Лида чувствовала себя совершенно очарованной ею и удивлялась про себя, какова должна была быть сила этого обаянія, когда властное чувство, — напримръ любовь къ мужчин — длало мистрисъ Байронъ безумію счастливой. Она поймала себя на томъ, что серьезно размышляла: сможетъ ли когда-нибудь заставить Кэшеля такъ полюбить ее, какъ мистеръ Байронъ — хотя бы одно время — долженъ былъ любить его мать.

Посл ухода постительницы Лида принялась соображать, права ли она, не сводя мать съ сыномъ. Повидимому, было совершенно ясно, что въ данную минуту Кэшель явился бы позоромъ для матери и поэтому было лучше не показывать его мистрисъ Байронъ.

Но если онъ по той или другой причин исполнить ея просьбу, бросить свою грубую профессію, можно будетъ устроить ему свиданіе съ матерью, которая, пожалуй, на будущее время, лучше позаботится о своемъ блудномъ сын и избавить его отъ необходимости добывать себ пропитаніе посредствомъ бокса. Эта мысль заставила Лиду спросить себя: какую же дятельность Кэшель сможетъ избрать, и много ли шансовъ на то, чтобы его отношенія съ матерью сложились теперь лучше, чмъ они были раньше? Но она не находила сколько-нибудь удовлетворительнаго отвта, почему вернулась къ разсмотрнію другой стороны вопроса: можно ли надяться, что онъ измнится ради нея. Ухватившись за эту тему, воображеніе унесло ее такъ, далеко отъ всякихъ разумныхъ соображеній, что она только покачала головой надъ собственной глупостью, когда въ дверяхъ появился Башвиль и доложилъ о лорд Уорсингтон, которой вошелъ въ комнату вмст съ Алисой. Онъ еще не видлся съ Лидой съ тхъ поръ, какъ она узнала общественное положеніе своего жильца, и немного боялся этой встрчи. Чтобы скрыть свое смущеніе, онъ сразу заговорилъ о самыхъ обыденныхъ вещахъ, быстро переходя съ одной темы на другую. Но по прошествіи нкотораго времени началъ проявлять признаки сильнаго нетерпнія, взглянулъ на часы и сказалъ:

— Я разумется не хочу торопить дамъ, по напоминаю, что начало въ три.

— Начало чего?— спросила Лида, которая про себя уже удивлялась, зачмъ онъ пришелъ.

— Праздника, который устраивается въ честь этого африканскаго короля, — Богъ его знаетъ, какъ его зовутъ. Уэбберъ мн сказалъ, что мы отправимся вмст’.

— Значить вы пришли за нами. Я совсмъ забыла. Разв я общала пойти?

— Уэбберъ мн такъ сообщилъ. Онъ долженъ былъ самъ сопровождать васъ, но занять и сдлалъ доброе дло, уступивъ свое мсто мн. Онъ, чортъ его дери, урялъ меня., что вы очень интересуетесь этимъ праздникомъ.

Л’ида сейчасъ же встала и послала за экипажемъ.

— Особенно торопиться нечего, — сказала она.— Въ двадцать минуть мы свободно додемъ до Сентъ-Джемса.

— Намъ не туда хать, а въ Айлингтонъ. Праздникъ устраивается въ помщеніи земледльческой выставки, потому что въ программу входятъ кавалерійскія аттаки и тому подобныя забавы.

— Вотъ какъ! А боксировать тоже будутъ?

— Да, — немного покраснвъ, но не смущаясь отвтилъ лордъ Уорсингтонъ.— Боксировать тоже будутъ, но все джентльмены, за исключеніемъ, можетъ быть, одного выхода настоящихъ боксеровъ, цль котораго показать королю и профессіональную форму бокса.

— Въ такомъ случа, извините меня, я пойду надть шляпу, — сказала Лида, покидая комнату. Алиса удалилась еще раньше, чтобы совершенію перемнить туалетъ, такъ какъ случай былъ очень подходящимъ, чтобы показать себя во всемъ блеск.

— Какой у васъ шикарный видъ, миссъ Гофъ, — оказалъ лордъ Уорсингтонъ, слдуя за ними къ экипажу.

Алиса не удостоила его отвтомъ, но гордо закинула голову, думая втайн о томъ, что скажутъ люди, сравнивая ихъ: сочтутъ ли ее слишкомъ расфранченной, или Лиду слишкомъ просто одтой. По мннію лорда Уорсингтона, об были очень интересны, и въ теченіе нсколькихъ секундъ онъ размышлялъ о различныхъ стиляхъ женской красоты и о старой истин, что одна и та же манера одваться не годится для всхъ. На основаніи чего ршилъ, что близость Миссъ Кэрью настраиваетъ его на философскій ладъ.

Залъ земледльческой выставки показался Алис огромнымъ сараемъ, полъ котораго былъ усыпанъ опилками и представлялъ собой арену, вокругъ которой изъ старыхъ ящиковъ было воздвигнуто нчто въ род трибунъ, скудно покрытыхъ краснымъ сукномъ и разукрашенныхъ нсколькими флагами. Лордъ Уорсингтонъ заране обезпечилъ за ними мста перваго ряда на одной изъ этихъ трибунъ. Какъ разъ подъ ними находился деревянный барьеръ, который былъ декорированъ нсколькими зелеными растеніями въ кадкахъ, и за которымъ толпились зрители, занимавшіе мста въ одинъ шиллингъ. Алиса нашла, что распорядители поступили очень безтактно, устроивъ мста для простой публики такъ близко отъ трибунъ, что она могла слышать каждое слово изъ разговоровъ толпы. Но такъ какъ Лида, очевидно, не раздляла ея негодованія, она обратила свой взоръ на аристократическую часть публики. Центральныя трибуны походили на роскошный цвтникъ, въ которомъ черныя пятна, образованныя тамъ-и-сямъ шляпами и сюртуками мужчинъ, казались промежутками земли между грядками. Въ средин этого цвтника, виднлась пышная эстрада, гд на высокомъ кресл сидлъ рослый черный джентльменъ и посматривалъ на все съ видомъ величественнаго безучастія, рзко отличавшагося отъ откровеннаго изумленія, съ которымъ окружавшая его черная свита ухмыляясь таращила глаза и оглядывалась по сторонамъ.

— Какъ жаль, что мы не сидимъ ближе къ королю!— промолвила Алиса.— Я едва могу разглядть этого милаго старика.

— Но зато наши мста очень удобны, чтобы видть само представленіе. Вы уже будете довольны, — сказалъ лордъ Уорсингтонъ.

Лида замтила, что у него былъ немного виноватый видъ, и поймавъ взглядъ, который онъ украдкой бросилъ на арену, увидла недалеко отъ ихъ трибуны четырехугольникъ, футовъ въ двадцать длины, огороженный столбами съ протянутыми между ними веревками. Онъ былъ пустъ, а близъ него стояло нсколько стульевъ и бассейнъ съ губкой.

— Что это такое?— спросила она.

— Это?— Кругъ.

— Какой же это кругъ, когда это четырехугольникъ?

— Ну да, это называется такъ. Съ теченіемъ времени кругъ постепенно превратился въ квадратъ.

Раздался рзкій звукъ трубъ, и на арену выхалъ эскадронъ кавалеристовъ. Лид поправилось сидть такъ и спокойно любоваться лошадьми и всадниками, или сравнивать членовъ клуба олимпійскихъ игръ, смнившихъ кавалеристовъ, съ мраморными богами Греціи и съ Бахусомъ и Давидомъ Микель-Анджело. Сравнительно съ греческими статуями имъ не хватало спокойнаго изящества, а сравнительно съ. итальянскими — героическаго воодушевленія. Они перелетали черезъ деревянныхъ коней, длали головоломные прыжки съ шестами и тому подобную гимнастику, при чемъ каждый изъ нихъ затмевалъ подвиги своихъ предшественниковъ еще боле ловкимъ и труднымъ упражненіемъ.

Лорду Уорсинггону они скоро надоли, и онъ шепнулъ Лид, что какъ только вся эта ерунда кончится, нкій человкъ однимъ ударомъ шашки разсчетъ пополамъ овцу, посл чего начнется боксъ.

— Неужели вы хотите сказать, что выпустятъ на арену овцу и будутъ за ней охотиться съ шашками?— съ негодованіемъ спросила Лида.

Лордъ Уорсингтонъ засмялся и сказалъ, что да. Но, на самомъ дл, оказалось, что овца была просто бараньей тушей, которую дюжій сержантъ разскъ пополамъ, показавъ предварительно для большаго эффекта свое искусство на лимонахъ, кускахъ свинца и шелковыхъ платкахъ, которые онъ тоже разскалъ однимъ ударомъ. Толпа, привыкшая видть въ мясныхъ лавкахъ еще боле отвратительныя зрлища, подарила его щедрыми аплодисментами.

Посл этого въ загородку, которую лордъ Уорсингтонъ назвалъ крутомъ, вошли два члена клуба олимпійскихъ игръ. Пожавъ другъ другу руку, насколько это позволяли огромныя подбитыя ватой перчатки, они обхватили себя правою рукой, какъ будто грозила опасность, что ихъ животы вывалятся, если ихъ не держать крпко-накрпко. Затмъ они принялись вытанцовывать и кружиться одинъ вокругъ другого, то выбрасывая впередъ, то прижимая къ себ свой лвый кулакъ, напоминая этимъ жестомъ лошадь, которая бьетъ землю копытомъ. Распорядитель праздника громко возвстилъ ихъ имена и званіе, и Лида узнала, такимъ образомъ, что эти господа чемпіоны-любители. Ихъ круженіе и выбрасываніе кулака показалось ей чрезвычайно смшнымъ, а когда они время-отъ-времени наносили другъ другу удары, она не могла различить ни одного изъ тхъ пріемовъ атаки и парированія, на которые лордъ Уорсингтонъ восторженно обращалъ ея вниманіе и которые вызывали въ стоявшей внизу толп то насмшки, то аплодисменты. Когда по прошествіи трехъ минутъ они опустились на стулья, стоявшіе въ противоположныхъ углахъ ‘круга’, и откинулись на спинку съ такимъ видомъ, какъ будто совершили утомительнйшую работу, Лида громко расхохоталась бы, если бы ихъ поза не напомнила ей позы Кэшеля, когда онъ въ библіотек старался овладть собой. Черезъ минуту кто-то крикнулъ: ‘пора!’. Оба поднялись и въ теченіе трехъ минутъ повторяли предыдущія упражненія. Еще минута отдыха, затмъ четыре минуты круженія я выбрасыванія кулаковъ, — посл чего чемпіоны пожали другъ другу руку и покинули арену.

— Это все?— спросила Лида.

— Все, — отвтилъ лордъ Уорсингтонъ.— Самая невинная вещь на свт и притомъ самая красивая.

— Красивой она мн не показалась, — сказала Лида.— А невинной, пожалуй, ужъ по своей полнйшей безсмысленности. И она упрекнула себя въ томъ, что по невднію несправедливо обвиняла Кэшеля Байрона въ жестокости, между тімъ какъ онъ занимается такимъ невиннымъ дломъ.

На арен продолжали показывать зрителямъ различнаго рода военныя упражненія. Кром отдльныхъ поединковъ между людьми, вооруженныхъ самымъ различнымъ образомъ, происходили массовые турниры съ копьями, джигитовка, фехтованіе на палкахъ, въ которомъ участвовали маггросы военнаго флота, встрченные громкими рукоплесканіями. Затмъ члены клуба опять боксировали и длали гимнастику.

Лидино вниманіе было скоро отвлечено отъ арены. Взглянувъ случайно внизъ, она замтила въ толп низенькаго человка, который показался ей очень знакомымъ, хотя она не могла разглядть его лица, потому что онъ стоялъ къ ней спиной. Онъ разговаривалъ съ рослымъ мужчиной, одтымъ въ костюмъ желтаго цвта съ зелёнымъ галстукомъ. Голосъ послдняго былъ грубый и сильный, а у маленькаго человка очень пронзительный, такъ-что, слушая внимательно, можно было разобрать ихъ слова среди гула толпы.

— Вы любуетесь этимъ человкомъ?— спросилъ лордъ Уорсингтонъ, замтивъ взглядъ Лиды.

— Нтъ. Разв онъ что-нибудь особенное?

— Онъ когда-то былъ великимъ человкомъ — во дни великановъ. Онъ былъ чемпіономъ Англіи. Для насъ онъ представляетъ особый интересъ, какъ учитель одного изъ нашихъ общихъ знакомыхъ.

— А его имя?— спросила Лида, имя въ виду имя этого общаго знакомаго.

Но лордъ Уорсингтонъ понялъ, что она просить назвать ей человка, стоявшаго внизу, и отвтилъ:

— Нэдъ Скинъ. Ему такъ хорошо жилось въ колоніяхъ, что онъ разршилъ себ съ семьей маленькую увеселительную прогулку въ Англію. Его пріздъ произвелъ здсь сенсацію: на той недл былъ его бенефисъ, публики собралось масса. Онъ боксировалъ въ перчаткахъ съ нашимъ общимъ знакомымъ и швырялъ его, какъ ребенка. Нашъ знакомый былъ очень любезенъ, что позволилъ такъ швырять себя. Если бы онъ серьезно захотлъ, онъ могъ бы убить Скина на мст.

— Это значить самъ Скинъ?— сказала Лида, разглядывая его съ такимъ серьезнымъ интересомъ, что лордъ Уорсингтонъ удивился и пришелъ въ восторгъ.

— Ага! Теперь я узнала и человка, который стоить рядомъ съ нимъ. Это одинъ изъ жильцовъ Уорренъ-Лоджа. Если не ошибаюсь, я вамъ обязана за знакомство съ нимъ.

— Вы говорите о тренер Меллиш?— съ растеряннымъ видомъ сказалъ лордъ Уорсшитонъ, — Да, это онъ. Посмотрите, какая чудная лошадь у этого улана, второго съ конца.

Но Лида не хотла смотрть на лошадь улана. ‘Парадизъ!’ услышала она презрительно-недоврчивое восклицаніе Скина. ‘Да разв это возможно?’

— И не такія вещи случаются на свт, — сказалъ Меллишъ.— Я не говорю, что Кэшель Байронъ потерялъ свою силу, но ему слишкомъ везетъ, чтобы это могло долго продолжаться. А потомъ я знаю, что за послднее время онъ совсмъ затосковалъ.

— Чортъ бы побралъ всякую тоску!— воскликнулъ Скинъ.— Чего ради ему тосковать?

— Я-то ужъ знаю, — таинственно сказалъ Меллишъ.

— Подумаешь!— презрительно возразилъ Скинъ.— Вы, вроятно, намекаете на ту барышню, о которой онъ всегда говорить съ моей старухой.

— Я говорю о той барышн, которой ему не видать, какъ своихъ ушей — маленькая такая, съ лицомъ, какъ устричная раковина. Онъ ее встртилъ въ Уильстокен, гд я его тренировалъ для схватки съ Летучимъ Голландцемъ, Какъ онъ встртился съ ней, такъ совсмъ бросилъ тренироваться, отъ рукъ отбился, да и только. Я такъ быль увренъ, что Голландецъ его расшибетъ въ пухъ и прахъ, что каждую копейку, которую поставилъ на него, я покрылъ другимъ пари, который поставилъ на Голландца — исключая только двадцать фунтовъ, на которые я побился объ накладъ съ однимъ простачкомъ уже на мст, посл того какъ перемнилъ свой взглядъ. Будь она проклята, эта барышня! Я изъ-за нея потерялъ сто фунтовъ.

— Подломъ вамъ, старый дуракъ. Тогда вы ошиблись и теперь ошибаетесь съ вашимъ милйшимъ Парадизомъ!

— Парадизъ сроду не былъ бить.

— Мои мальчикъ тоже.

— Ладно, ладно, мы увидимъ.

— Увидимъ? Говорю вамъ, что я ужъ видлъ. Я видлъ, какъ Билли Парадизъ боксируетъ въ перчаткахъ. Разв это боксъ? Это просто-напросто драка, самая простая драка, вотъ это что! Моя старуха и то знаетъ больше, чмъ онъ!

— Можетъ быть,— сказалъ Меллишъ.— А посмотрите, сколько онъ побилъ людей, которые были доверху полны умньемъ. Шенстонъ, на что умлый боксеръ, а выигралъ одну схватку только потому, что Билли разгорячился и сталъ его шпиговать — ну, а тотъ поднялъ крикъ, это противъ правилъ. Это самое худшее въ Билли: онъ никогда не можетъ сдерживать своихъ чувствъ. Но кто боксируетъ, точно барышня танцуетъ, тотъ никогда не устоитъ противъ его дикаго натиска. Думаете ему есть дло до красивыхъ долгихъ ударовъ Кэшеля? Чорта съ два: онъ приметъ ихъ своей деревянной башкой, а отплатить такой затрещиной, какой онъ вышибъ изъ круга Дика Викъ.

— Готовъ держать пари на сколько угодно, что онъ этого не сдлаетъ. А если сдлаетъ, я самъ опять пойду въ кругъ и сверну ему башку за это.

И Скинъ, разозлившись, принялся всячески ругать Парадиза и такъ разволновался, что Меллишъ ужъ постарался успокоить его, взявъ обратно часть своихъ предсказаній и освдомившись, какъ Кэшель поживаетъ за послднее время.

— Онъ не бережетъ себя, какъ слдуетъ, — мрачно отвтилъ Скинъ.— Все показываетъ Лондонъ моей старух и Фанни — он тоже тутъ, сидядъ среди щеголихъ на мстахъ въ три съ половиной шиллинга. Ну и вотъ — что ни вечеръ, то въ театръ. А днемъ — въ паркъ смотрть, какъ королева прозжаетъ, или что-нибудь въ такомъ род. Фанни любить ходить съ нимъ, потому что онъ такой джентльменъ: родной отецъ для нея недостаточно хорошъ, чтобы съ нимъ пройтись по Пикадилли. Меня заставляютъ надвать черный сюртукъ и, Богъ знаетъ, что длать изъ себя. Старуха вдь чуть не молится на него. Она думаетъ, что онъ слишкомъ хорошъ для той барышни, о которой мы говорили, и говорить ему, что она нарочно притворяется, будто ей нтъ дла до него, чтобы поднять ставку — какъ я обыкновенно уврялъ, что буду побитъ, чтобы простачки ставили ставки противъ меня. Женщины всегда баловали его. Въ Мельбурн небось никогда не готовили на обдъ то, что я хотлъ — а всегда то, что онъ любилъ, и тогда, когда онъ хотлъ. Будь я проклятъ, если мн не приходилось прятаться за его спину, когда мн нужно было что-нибудь просить для себя. И вы говорите, что такой парень позволитъ Билли Парадизу побить себя! Дудки!

Лида, которая еще находилась подъ свжимъ впечатлніемъ обаянія мистрисъ Байронъ, съ удивленіемъ спрашивала себя, что за женщина эта мистрисъ Скинъ, которая сумла занять въ сердц Кэшеля мсто матери, а между тмъ была только ‘старухой’ боксера? Она, безусловно, была не изъ тхъ жситцппъ, которыя способны отвлечь молодого человка отъ боксерства. И мысли о профессіи Кэшеля и о шансахъ на то, чтобы онъ когда-нибудь, покинулъ свою дятельность, отвлекли вниманіе Лиды отъ всего окружающаго. Она сидла, устремивъ пристальный взглядъ на арену, но не видла ни военныхъ, ни гимнастовъ, ни атлетовъ, которые показывали тамъ свое искусство. Ея мысли уносились все дальше и дальше, говоръ толпы превратился для нея въ отдаленное жужжаніе, и, наконецъ, она совершенно перестала слышать его. Вдругъ она увидла ужаснаго на видъ человка, который шелъ по арен, направляясь въ ея сторону. Его лицо цвтомъ напоминало синій гранить, а выдающіяся скулы и покатый лобъ ври давали сходство съ орангутангомъ. Лида вздрогнула и вышла изъ своей задумчивости, къ ней вернулась способность воспринимать вншнія впечатлнія, и она услышала взрывъ аплодисментовъ, которыми группа людей, изъ стоявшихъ внизу, привтствовала появленіе этого человка. Онъ въ отвть улыбнулся свирпою улыбкой, оперся рукой на одинъ изъ столбовъ круга и перескочилъ черезъ веревку. Лида замтила, что за исключеніемъ безобразной головы и огромныхъ рукъ и ногъ онъ былъ красиво сложенный мужчина, сильный и ловкій, судя по мускулатур плечъ и бедеръ.

— Ну, разв онъ не картина?— услышала она восторженный возгласъ Меллиша.— Это я называю фигурой!

— Это что!— презрительно сказалъ Скинъ.— Зато онъ настоящій джентльменъ! Посмотрите только на него. Точно принцъ Уэльскій, который прогуливается по парку.

Лида опять взглянула на арену и увидла Кэшеля Байрона, одтаго такъ, какъ она въ первый разъ видла его въ Уильстокен. Онъ направлялся къ кругу съ равнодушнымъ видомъ, человка, который обязанъ выполнить какуюни.будь скучную публичную церемонію.

— Богъ, спускающійся со своихъ высотъ, чтобы помриться силами съ гладіаторомъ, — восторженно шепнулъ лордъ Уорсингтонъ.— Не правда ли, миссъ Кэрью? Аполлонъ и сатиръ! Вы должны согласиться, что нашъ общій другъ поразительно-красивый мужчина. Если бы онъ могъ являться въ обществ въ такомъ вид, ей Богу, вс женщины…

— Замолчите, — сказала Лида, какъ будто его слова были для нея невыносимы,

Кэшель не перескочилъ черезъ веревку. Онъ медленно прошелъ черезъ оставленный между веревками проходъ, отказался отъ помощи нсколькихъ услужливыхъ пріятелей и надлъ одну перчатку съ такимъ пренебрежительнымъ видомъ, какъ будто дло шло о приготовленіи къ чинной прогулк. Сдлавъ, такимъ образомъ, лвую руку неспособной оказать ту же услугу правой рук, онъ засунулъ пальцы въ другую перчатку, схватилъ ее зубами и натянулъ на руку жестомъ тигра, разрывающаго добычу. Лида опять вздрогнула..

— Слушайте, Бобъ Меллишъ,— сказалъ Скинъ Хотите я поставлю двадцать противъ одного, что онъ отразитъ тотъ натискъ, на который вы такъ полагаетесь. По рукамъ? Двадцать противъ одного!

Меллишъ отрицательно покачалъ головой. Въ это время распорядитель, указывая по порядку на борцовъ, провозгласилъ:

— Парадизъ — преподаватель бокса. Кэшель Байронъ — преподаватель бокса. Начинайте!

Кэшель теперь взглянулъ на Парадиза, о существованіи котораго, казалось, не подозрвалъ раньше. Оба направилисъ къ центру круга, обмнялись рукопожатіями въ разстояніи вытянутой руки, внезапно выпустили руки, отступили на-шагъ назадъ и начали медленно обходить другъ друга слва направо, какъ пара пантеръ,

— Я думаю, что имъ слдовало бы поучиться хорошимъ манерамъ у джентльменовъ и дружески пожать другъ другу руку, — сказала Алиса, стараясь принять беззаботный видъ, но въ душ чувствуя смутный страхъ передъ Кэшелемъ.

— Такова традиція, — сказалъ лордъ Уорсингтонъ.— Это длается, чтобы одинъ не могъ притянуть другого и нанести ему ударъ свободною рукой, прежде чмъ тотъ успетъ вырваться.

— Какое отвратительное вроломство!— воскликнула Лида.

— На самомъ дл, этого никогда не бываетъ,— въ вид оправданія сказалъ лордъ Уорсингтонъ.— Все равно пользы нтъ, такъ какъ тогда нельзя хорошенько дйствовать лвою рукой.

Лида отвернулась отъ него и обратила все свое вниманіе на боксеровъ. Парадизъ производилъ на нее мене грозное впечатлніе. Она видла, что онъ волновался и что его мужество было немного взвинчено, а лукавая усмшка заставляла предполагать своего рода дикое добродушіе, и точно общала зрителямъ, что онъ сейчасъ покажетъ имъ забавную штучку. Кэшель съ неусыпной бдительностью слдилъ за движеніями своего противника, смотря на него боковымъ взглядомъ, въ которомъ, по мннію Лиды, было что-то сатанинское

Вдругъ глаза Парадиза загорлись: онъ наклонилъ голову, разбжался, нарочно остановился, а затмъ вдругъ бросился на Кэшеля. Раздался звуки., похожій на хлопанье пробки, и Кэшель остался на мст въ середин круга., между чмъ, какъ Парадизъ отлетлъ къ веревк, стараясь усмхнуться надъ своею неудачей и показывая свои блые зубы изъ-подъ маски крови.

— Великолпно!— съ волненіемъ вскричалъ Скинъ.— Великолпно. На всемъ свт только мой мальчикъ и я умемъ давать такой ударъ! Хотлъ бы я видть сейчасъ лицо моей старухи! Для нея это слаще конфектъ.

— Уйдемете лучше, — сказала Алиса.

— Этотъ ударъ совсмъ не похожъ на т, которые мы видли до сихъ поръ, — не обращая на нее вниманія, замтила Лида лорду Уорсингтону.— Смотрите, онъ весъ въ крови.

— Это только носъ,— отвтилъ лордъ Уорсингтонъ.— Онъ привыкъ къ подобнымъ вещамъ.

— Взгляните-ка!— захохоталъ Скинъ.— Мой мальчикъ идетъ за нимъ и хочетъ припереть его къ веревкамъ. Пусть тогда разбгается, если можетъ! Вотъ что значитъ понимать дло!

Меллишъ опять съ сомнніемъ покачалъ головой. Слдующія минуты не казались боле счастливыми для Парадиза. Онъ яростно старался нанести Кэшелю удары въ боки., но тотъ всякій разъ во-время отступалъ на шагъ назадъ, такъ что кулакъ противника не доставалъ его, а затмъ съ поразительною быстротой возвращался на мсто и надлялъ Парадиза ударами, которыхъ чюгъ не успвалъ парировать и не могъ избжать, такъ какъ были, припертъ къ веревкамъ. Его попытки попасть Кэшелю въ лицо, кончались къ ущербу его собственной физіономіи, такъ какъ самые ужасные свои удары Кэшель наносилъ именно въ т мгновенія, когда ловко уклонялся головой отъ угрожавшей ей опасности и встрчалъ нападающаго врага контръ-ударомъ. Въ немъ не замчалось ни жалости, ни пощады, но его граціи могла бы позавидовать даже его мать. Онъ упивался силой собственныхъ ударовъ и набирался покой энергіи, когда его перчатки звучно шлепали Парадиза по лицу или точно пронзали его тло. На лучшую часть публики зрлище произвело отталкивающее впечатлніе. У Парадиза сильно шла кровь, которая запачкала перчатки, а перчатки запачкали лица и тла обоихъ сражающихся, такъ что они вскор до самаго пояса были въ крови. Распорядители начали шопотомъ совщаться, не прекратить ли лучше это состязаніе. Но затмъ они ршили не вмшиваться, такъ какъ увидли, что африканскій король, который до тхъ поръ смотрлъ на арену безъ всякаго интереса, теперь поднялъ руки и съ видимымъ удовольствіемъ захлопалъ въ ладоши.

— Билли, повидимому, недоволенъ ссбэй,— замтилъ Меллишъ, когда оба боксера сли на стулья для минутной передышки.— У него такой же видъ, какъ тогда, когда онъ шпиговалъ Шепстона.

— Что значитъ шпиговать?— спросила Лида.

— Наступить человку на ногу сапогами, которые подбиты гвоздями, — отвтилъ лордъ Уорсингтонъ.— Не безпокойтесь, сегодня у нихъ башмаки безъ гвоздей. И не смотрите на меня такимъ взглядомъ, миссъ Кэрью. Я же не виноватъ, что они длаютъ подобныя вещи.

Опять раздалось: ‘пора’, и боксеры, которыхъ съ помощью губки привели въ боле или мене чистый видъ, съ машинальной поспшностью поднялись съ мста. Не успли они сдлать навстрчу другъ другу и двухъ шаговъ, каки. Кэшель нанесъ своему противнику — хотя тотъ находился на такомъ разстояніи отъ него, что его, казалось, нельзя было достать — сильный ударъ въ лобъ, отъ котораго тотъ зашатался, а самъ со смхомъ отскочилъ. Парадизъ бросился за нимъ, но Кэшель увернулся и побжалъ по кругу, бросая черезъ плечо на своего преслдователя насмшливые взгляды. Парадизъ сбросилъ съ себя всякое притворное добродушіе. Съ безразсудной свирпой отвагой онъ ринулся на Кэшеля, не дрогнувъ выдержалъ нсколько ужасныхъ ударовъ и въ теченіе нсколькихъ секундъ яростно дрался лицомъ къ лицу со споимъ врагомъ. Звуки ударовъ, которые сыпались одинъ за другимъ, напомнили Лид дробный стукъ дождя, когда порывъ втра наноситъ его на окопное стекло. Но уже черезъ мгновеніе Кэшель отскочилъ и былъ далеко. Парадизъ, у котораго опять пошла кровь, хотлъ повторить маневръ, но на этотъ разъ былъ встрченъ ударомъ, отъ котораго упалъ на одно колно. Едва онъ поднялся, какъ Кэшель опять бросился къ нему и четырьмя поразительно быстро слдующими другъ за другомъ ударами заставилъ снова отступить къ веревкамъ. Но на этотъ разъ съ какимъ-то хищнымъ кокетствомъ оставилъ его въ поко и убжалъ легкими танцующими шагами, точно играющій ребенокъ. Парадизъ весь въ крови и съ пной у рта испустилъ дикій ревъ и сорвалъ съ рукъ перчатки. Въ толп раздался единодушный крикъ протеста, и Кэшель, котораго этотъ крикъ вроятно, предостерегъ, попытался, въ свою очередь, снять перчатки. Но раньше, чкъ онъ усплъ это сдлать, Парадизъ ужъ бросился на него, и оба обхватили другъ друга. Лордъ Уорсингтонъ и другіе поднялись съ мста и взволнованно закричали: ‘Противъ правилъ! бороться нельзя!’, а вслдъ затмъ раздался вопль негодованія, когда увидли, что Парадизъ схватилъ плечо Кэшеля въ зубы, въ то время какъ они боролись, чтобы повалить другъ друга.

Лида вскрикнула — первый разъ въ жизни. Затмъ она увидла, что Кэшель съ такимъ же свирпымъ какъ у Парадиза лицомъ обхватилъ противника за шею, приподнялъ съ земли, какъ угольщикъ поднимаетъ мшокъ съ углемъ, перекинулъ вверхъ ногами черезъ свое плечо и моментально яростно навалился на него всей тяжестью своего тла. Но въ эту минуту ихъ розняли, потому что распорядители члены жюри, полицейскіе и масса другихъ лицъ бросились къ мсту происшествія, какъ только Парадизъ снялъ перчатки. Поднялась оглушительная суматоха. Скинъ перелзъ черезъ барьеръ и вопилъ проклятія, ругательства и угрозы по адресу Парадиза, который не могъ безъ чужой помощи стоять на ногахъ и силился поднять отяжелвшія вки и сообразить, что съ нимъ, собственно говоря, случилось. Тутъ же вертлась добрая дюжина людей, которые уговаривали Парадиза ссть, бранили его за его поведеніе или старались успокоить Скина, но только увеличивали шумъ и безпорядокъ. На другой сторон Кэшель бушевалъ противъ распорядителей, которые ему напоминали, что правила бокса съ перчатками не разршаютъ борьбы и бросанія на землю.

— Плевать мн на правила!— услышала Лида его крикъ.

— Онъ меня укусилъ, я я брошу его къ…

Тутъ вс заговорили разомъ, и она могла только догадываться, куда онъ намревался бросить его. Онъ, повидимому, потерялъ всякое самообладаніе. Парадизъ и то велъ себя лучше, когда, наконецъ, пришелъ въ себя. Лордъ Уорсингтонъ спустился внизъ и попытался успокоить разбушевавшагося. Но Кэшель свирпо стряхнулъ его руку со своего плеча, сталъ угрожать распорядителю, который попробовалъ строго призвать его къ порядку, неистово ударялъ себя кулакомъ по укушенному плечу и до такой степени скандалилъ, что даже Скинь началъ его убждать, что шуму сдлано достаточно. Тутъ лордъ Уорсингтонъ шепнулъ ему на ухо нсколько словъ. Кэшель вдругъ утихъ, поблднлъ и съ пристыженнымъ видомъ слъ на стулъ въ своемъ углу, какъ будто желая спрятаться отъ всхъ взоровъ. Пять минутъ спустя онъ вышелъ изъ толпы вмст съ Парадизомъ, и они, среди восторженныхъ криковъ и рукоплесканій, пожали другъ другу руку. Кэшель при этомъ былъ самымъ смиреннымъ изъ нихъ обоихъ. Онъ не поднималъ глазъ на трибуны и, повидимому, хотлъ скоре удалиться. Но къ нему подошелъ офицеръ въ форм, въ сопровожденіи одного чернокожаго сановника, который явился, чтобы повести его на эстраду и представить королю: честь, отъ которой нельзя было отказаться. Король черезъ переводчика извстилъ его, что очень доволенъ видннымъ, и выразилъ удивленіе, что Кэшель, несмотря на свою доблесть, еще не попалъ ни въ армію, ни въ парламентъ. А также общалъ наградить его тремя красивыми женами, если онъ согласится похать съ нимъ въ Африку. Кэшель былъ въ большомъ замшательств, не зная что отвтить. Однако, онъ съ честью вышелъ изъ затрудненія благодаря переводчику, который привыкъ въ торжественныхъ случаяхъ сочинять подходящія рчи для короля и былъ такъ любезенъ, что и въ данномъ случа, придумалъ и сказалъ рчь за Кэшеля.

Между тмъ, лордъ Уорсингтонъ вернулся на свое мсто.

— Все улажено, — сказалъ онъ Лид.— Байронъ сразу стихъ, когда я ему сказалъ, что его аристократическіе друзья смотрятъ на него, а Парадизу задали такой нагоняй, что онъ теперь сидитъ въ углу и плачетъ. Онъ извинился, но все-таки продолжаетъ утверждать, что безъ перчатокъ побдитъ Байрона. И его покровители, очевидно, держатся того же мннія, такъ какъ ршено, что осенью они будутъ состязаться за тысячу фунтовъ стерлинговъ съ каждой стороны.

— Состязаться! Значитъ онъ не намренъ бросить свою профессію?

— Нтъ!— съ удивленіемъ сказалъ лордъ Уорсингтонъ.— Съ какой стати ему бросать ее? Деньги Парадиза у него все равно что въ карман, Вы же сами видли, на что онъ способенъ.

— Я видла достаточно. Если хотите, Алиса, я готова итти.

На слдующій день миссъ Кэрью вернулась въ Уильстокенъ. Миссъ Гофъ осталась въ Лондон доканчивать, сезонъ подъ опекой одной доброжелательной дамы, которая благополучно выдала замужъ всхъ своихъ дочерей и, чмъ сидть безъ дла, предпочла опять приняться за работу и выдать замужъ Алису Гофъ.

ГЛАВА XI.

Конецъ сезона Алиса провела лучше, чмъ начало. Хотя она очень гордилась своими отношеніями съ миссъ Кэрью, но въ присутствіи послдней, всегда чувствовала себя маленькой и ничтожной. Теперь же, когда Лида ухала, гордость осталась, а чувство собственнаго ничтожества было забыто. Независимость, которой она теперь пользовалась, сдлала не смле и ршительне. Во всемъ, что касалось повседневной жизни, она начала больше полагаться на собственное мнніе, чмъ ни примръ своей покровительницы. Разв она не была права, когда увряла, что Кэшель Байронъ необразованный, грубый человкъ, между чмъ, какъ Лида, несмотря на ея предостереженія, даже пригласила его къ себ въ гости! А теперь вс газеты подтверждали ея взглядъ, который она тщетно старалась внушить миссъ Кэрью много мсяцевъ тому назадъ. Вечеромъ, посл праздника вс разносчики газетъ выкрикивали на улицахъ ‘Позорная сцена между двумя боксёрами въ Айлингтон въ присутствіи африканскаго короля’. На слдующій день главныя газеты столицы выразились очень неодобрительно объ этой попытк воскресить такое грубое развлеченіе, какъ профессіональный боксъ, обвиняли правительство въ потачк и призывали его энергичными мрами вырвать зло съ корнемъ.

‘Пока на нашемъ тл существуетъ эта позорная язва’ писалъ органъ диссидентовъ, ‘миссіонеры не могутъ проповдывать, что Англія является страной, откуда исходитъ Евангеліе мира’.

Алиса тщательно собрала вс газеты и послала ихъ въ Уильстокенъ.

Въ этомъ отношеніи хоть одинъ человкъ всецло раздлялъ ея взгляды. Всякій разъ, когда она встрчалась съ Луціаномъ Уэбберомъ, они говорили о Кэшел и неизмнно приходили къ выводу, что Лида никогда не могла интересоваться имъ серьезно, а только изъ любви къ эксцентричности — этой несчастной ея склонности, которую безусловно удовлетворяла оригинальность поведенія Кэшеля, и что она теперь, ни въ какомъ случа, не возобновитъ сношеній съ нимъ. Луціанъ находилъ мало утшенія въ этихъ разговорахъ и посл нихъ обыкновенно страдалъ отъ смутнаго чувства, что поступаетъ не очень благородно. Однако, при слдующей встрч опять заводилъ разговоръ на эту тему, а кром того, если вечеръ былъ посвященъ танцамъ, всегда вознаграждалъ Алису за удивительное благонравіе ея воззрній, танцуя съ ней по меньшей мр три тура вальса.

Но въ танцахъ у нихъ проявлялось меньшее сродство душъ, чмъ въ бесдахъ. Луціанъ танцовалъ деревянно и плохо. Алиса же, чья мускульная сила и энергія превосходили все, что въ этомъ отношеніи могъ искусственно создалъ Меллишъ, любила быстрыя движенія и сильный моціонъ. Вальсировать съ Луціаномъ было, все равно, что таскать съ собой по комнат палку, на тотъ манеръ, какъ петрушки носятъ свою деревянную саблю. Хотя Алиса очень уважала Луціана какъ человка съ удивительно корректной моралью, который занимаетъ высокій общественный постъ, а въ частной жизни иметъ право на вниманіе къ себ еще въ качеств двоюроднаго брата миссъ Кэрью, — но дарить ему четверть часа, которые она могла посвятить самымъ лучшимъ танцорамъ, было для нея большой жертвой.

Ей начали надодать вчные разговоры о Кэшел и Лид. Ей начала надодать чопорность и серьезность Луціана. А главнымъ образомъ, ей надоло постоянно слдить за своими манерами и разговорами. Тмъ боле, что польза оказалась небольшая: разъ на вечер она услышала, какъ одна дама назвала ее надутой и спесивой провинціалкой. Посл этого она цлую недлю не говорила ни одного слова и не длала ни одного жеста, не обсудивъ предварительно: не покажется ли какому-нибудь коварному наблюдателю это слово или этотъ жестъ спесивымъ и провинціальнымъ. Она страстно хотла понять, почему у Лиды, что бы она ни длала, всн выходить всегда такъ, какъ надо, хотя бы она поступала противъ всхъ прецедентовъ. Иногда она винила людей, съ которыми встрчалась: при ихъ вялости и тупости, съ ними нельзя быть иной, какъ чопорной. Когда ей приходилось болтать съ какимъ-нибудь интереснымъ кавалеромъ, который смшилъ ее и заставлялъ забывать о себ, она посл чувствовала, что съ нимъ держалась хорошо. Но она видла, что то люди, поведеніе которыхъ она особенно хотла бы перенять, держались свободно и непринужденно во всякомъ обществ и со всякими собесдниками: умными и глупыми. Постепенно ею овладлъ страхъ, не длаетъ ли ее низкое происхожденіе по природ неспособной пріобрсти тотъ вншній аристократизмъ, къ которому она такъ стремилась.

Однажды въ ней зашевелились сомннія, является ли Луціанъ такимъ неоспоримымъ авторитетомъ въ вопросахъ поведенія, какимъ она считала его до тхъ поръ? Танцовалъ онъ плохо, говорилъ очень высокомрно и самодовольно: разговаривая съ нимъ, никогда нельзя было чувствовать себя непринужденно. Не малодушіе ли съ ея стороны такъ благоговть передъ его мнніями? Не малодушіе ли вообще, благоговть передъ кмъ бы то ни было? Алиса, гордо сжала губы и почувствовала въ себ дерзкую отвагу. И вдругъ засмялась при воспоминаніи о позорной сцен, которая раньше вызывала въ ней только негодованіе: чопорный, корректный Луціанъ, отлетающій какъ мячъ въ золоченое кресло мистрисъ Хоскинъ, чтобы иллюстрировать теорію боксера, что напряженіе только парализуетъ силу. А вдь прикосновеніе руки Кэшеля было прямо лаской сравнительно съ той дробью, которую онъ выбивалъ на бокахъ Парадиза. Можетъ былъ, правда, что напряженіе только вредить,— напримръ, и въ личномъ поведеніи? И при этомъ вопрос въ ея душу запала частица той истины, которая лежала въ основ шуточнаго эксперимента Кэшеля. Она много думала объ этомъ. Однажды вечеромъ, когда подъ рядъ постила четыре дома, принялась изучать поведеніе гостей съ совсмъ новой точки зрнія: сравнивая тхъ, кто, видимо, старался держать себя хорошо, съ тми, которые, на самомъ дл, держали себя хорошо. А затмъ сравнивая самое себя съ тми и другими. Выводомъ отсюда было убжденіе, что весь свой первый сезонъ въ Лондон она только и длала, что съ огромными усиліями выставляла себя передъ свтомъ незрлой особой съ большимъ самомнніемъ — или, какъ это формулировала ея совсть: строила изъ себя несносную дурочку.

Въ это время она получила два или три приглашенія изъ восточныхъ кварталовъ Лондона, гд встртилась съ представителями боле низкихъ по своему общественному положенію слоевъ огромнаго класса буржуазіи съ его докторами, юристами и пасторами. Это общество показалось ей огромной карикатурой на нее самое: общество, которое стыдится себя, боится быть самимъ собой, подозрваетъ другихъ людей въ умніи быть самими собой и притворяется, будто презираетъ ихъ за это, и вдова-вокъ застывшее, разъ навсегда, въ такихъ мертвыхъ формахъ, что люди, осмливающіеся во воскресеньямъ играть на роял, автоматически выталкиваются изъ него и принуждены спуститься въ среду способной разсуждать богемы, гд они, дилетантскимъ образомъ, забавляются изящными искусствами. Алиса признала въ этомъ обществ людей своего круга. Но это не помшало ей смотрть на него глазами человка, который принадлежитъ къ привилегированному обществу миссъ Кэрью. Все въ немъ казалось ей смшнымъ: безжизненность танцевъ, напоминающихъ похоронное шествіе, явная заученность майоръ, чванливость, самые звуки голосовъ и произношеніе, ставшіе неестественными отъ постояннаго старанія поддлаться подъ чужой тонъ, обычная заносчивость въ обращеніи со слугами и рабское преклоненіе передъ чинами и титулами, лицемрное соблюденіе воскреснаго ничегонедланія, и дюжина другихъ проявленій того, что Алиса обозначила общимъ словомъ вульгарность, не считая необходимымъ разсматривать вопросъ ближе.

Вскор затмъ она на одномъ вечер встртилась съ Луціаномъ. Онъ, по обыкновенію, пришелъ поздно и съ серьезнымъ видомъ попросилъ ее сдлать ему удовольствіе протанцовать съ нимъ одинъ туръ. Эту формулу приглашенія къ танцамъ онъ никогда не измнялъ. Къ его удивленію она не сразу удостоила его этой милости, заявивъ, что уже приглашена, и предложила ему второй вальсъ. Онъ поклонился. Въ эту минуту къ ней подлетлъ молодой человкъ и со словами, что очередь за нимъ, увлекъ ее съ собой. Луціанъ снисходительно улыбнулся, думая про себя, что хотя у Алисы удивительно хорошія манеры,— принимая во вниманіе среду, въ которой она раньше жила, — но, все-таки, въ ней по временамъ замчается уклоненіе отъ того идеала благовоспитанности, которому, онъ по мр силъ, служилъ собственнымъ примромъ.

Когда затмъ настала его очередь, они подъ звуки вальса сдлали два круга по комнат, а затмъ присли — Алиса всегда охотно отдыхала, когда танцовала съ Луціаномъ — и онъ освдомился, нтъ ли у нея новостей о Лид.

— Вы всегда спрашиваете это, — отвтила она.— Лида пишетъ только въ тхъ случаяхъ, когда хочетъ сообщить что-нибудь особенное, да и тогда всего нсколько словъ,

— Совершенно врно. Го съ тхъ поръ, какъ мы видлись съ вами въ послдній разъ, у нея могло явиться желаніе сообщить вамъ что-нибудь особенное.

— Но этого не случилось, — сказала Алиса, раздраженная его многозначительной улыбкой.

— Она обрадуется, узнавъ, что мн, наконецъ, удалось освободить Уорренъ-Лоджъ отъ нежелательныхъ жильцовъ.

— Я думала, что они давнымъ-давно ухали, — равнодушно сказала Алиса.

— Они ужъ около мсяца не возвращались туда. Самое трудное было заставить ихъ убрать свои пожитки. Но теперь мы отъ нихъ окончательно освободились. Единственное, что осталось отъ ихъ пребыванія, это библія, половина листовъ которой вырвана, а оставшіеся листы покрыты записями пари, рецептами потогонныхъ и другихъ медицинскихъ средства, и массой непонятныхъ замтокъ. На первой страниц поблекшими чернилами написано: ‘Роберту Меллишу отъ любящей его матери въ твердой надежд, что онъ будетъ всю жизнь шествовать по пути, указанному этой книгой’. Боюсь, что эта надежда не оправдалась.

— Какъ это безбожно вырывать листы изъ библіи!— серьезно сказала Алиса. Затмъ засмялась и прибавила: — Я знаю, что нехорошо смяться надъ этимъ, но я, право, но могу удержаться.

— На меня лично это скоре произвело трогательное впечатлніе, — сказалъ Луціанъ, который любилъ показывать, что не лишенъ чувствительности.— Такъ и видишь передъ собой бдную женщину съ ея невинной врой въ будущность сына. Если бы она могла предвидть!

— Надписи на книгахъ, все равно, что надписи на могилахъ, — пренебрежительно отвтила Алиса.— Они не имюсь большого значеніи.

— Я радъ, что у этихъ людей отнять предлогъ являться въ Уильстокенъ. Большое несчастье, что Лида вообще познакомилась съ однимъ изъ нихъ.

— Вы это говорили уже, по меньшей мр, пятьдесятъ разъ,— ршительно, отвтила Алиса.— Я думаю, что вы ревнуете къ этому бдному боксеру.— Луціанъ весь покраснлъ. Алиса внутренно задрожала отъ собственной смлости, но не отступила.

— Это, право, даже смшно,— сказалъ онъ, выдавая свое смущеніе тмъ, что принялъ беззаботный видъ, который быль ему совершенно несвойственъ.— Какія же у меня могутъ быть причины ревновать къ нему, миссъ Гофъ?

— Вамъ самому лучше знать.

Луціанъ понялъ, что съ Алисой произошла перемна, что онъ не стоитъ въ ея глазахъ на той же высот, какъ раньше. И уязвленная гордость, какъ разъдающая кислота, уничтожила тотъ образъ достойной и хорошо воспитанной барышни, какой она до сихъ поръ была въ его глазахъ. Зато на его мсто всталъ образъ избалованной красавицы. Но перемна была не во всхъ отношеніяхъ къ худшему, такъ какъ онъ вовсе не предпочиталъ тхъ женщинъ, которыя вели себя соотвтственно его идеалу благопристойности. Только послдняго замчанія онъ не могъ ей простить, хотя старался не показать, какъ глубоко оно его задло.

— Боюсь, что въ случа стычки съ моимъ соперникомъ я бы игралъ очень жалкую роль,— улыбаясь сказалъ онъ.

— Вызовите его на дуэль и убейте его, — съ живостью сказала Алиса.— Онъ, вроятно, не уметъ обращаться съ пистолетами.

Онъ опять улыбнулся. Но если бы Алиса знала, какъ серьезно онъ въ теченіе нсколькихъ минуть обдумывалъ ея совтъ, прежде чмъ окончательно отбросилъ его, какъ негодный, она, вроятно, не предложила бы его. Всадить Кэшелю пулю въ лобъ казалось ему не преступленіемъ, а скорй наслажденіемъ, котораго онъ не могъ себ доставить. Алиса была очень довольна, видя, что съ мистеромъ Уэбберомъ, на котораго она потратила столько незаслуженнаго благоговнія, можно обращаться такъ же легкомысленно, какъ съ ея поклонниками въ Уильстокен. И она продолжала забавляться, поддразнивая его.

— Какъ это странно,— сказала она, по-возможности лучше подражая Лидиной задумчивой манер говорить, — что совсмъ простой, необразованный человкъ могъ до такой степени очаровать Лиду. Причина вдь не въ томъ, что онъ такой красивый: она совсмъ по обращаетъ вниманія на подобныя вещи. Я думаю, что она не поинтересуется взглянуть два раза даже на самаго красиваго мужчину въ Лондон: для нея имютъ значеніе только умственныя качества. А между тмъ, ей такъ нравилось разговаривать съ нимъ.

— О, въ этомъ отношеніи вы ошибаетесь. У Лиды особая манера слушать, которая заставляетъ людей предполагать, что она очень интересуется человкомъ, съ которымъ разговариваетъ. Но это только кажется. На самомъ же дл этого нтъ.

— Я прекрасно знаю ея манеру. Но въ данномъ случа было совсмъ не то.

Луціанъ съ упрекомъ покачалъ головой.

— Я не могу шутить такими серьезными вещами,— сказалъ онъ, ршившись сдлать попытку возстановить свой авторитетъ въ глазахъ Алисы.— Я полагаю, миссъ Гофъ, что вы сами не понимаете, какъ слдуетъ, до чего нелпо ваше предположеніе. Во всей Европ найдется немного выдающихся людей, съ которыми моя кузина не была бы лично знакома, молоденькую двушку, не видавшую свта, еще могла бы ввести въ заблужденіе вншность такого человка, какъ Байронъ, женщина, привыкшая къ обществу, никогда не сдлаетъ подобной ошибки. Грубость этого человка и оригинальность его поведенія, безъ сомннія, забавляли ее нкоторое время, но…

— Зачмъ же она пригласила его къ себ?

— Простая вжливость въ благодарность за то, что онъ, однажды, помогъ ей на улиц, когда она попала въ непріятную исторію.

— Тогда она могла бы съ такимъ же успхомъ пригласить къ себ полицейскаго. Нтъ, — по-моему дло вовсе не въ томъ.

Въ эту минуту Луціанъ ненавидлъ Алису.

— Мн очень прискорбно, что вы считаете возможной подобную вещь,— сказалъ онъ.— Не пойти ли намъ опять танцовать?

Алиса еще не могла спокойно снести такого подозрнія, будто она не понимаетъ соціальной пропасти, отдлявшей Кэшеля отъ Лиды.

— Я разумется понимаю, что это невозможно,— сказала она, впадая въ старый тонъ.— Я вдь не то хотла сказать.

Но что именно она хотла сказать, осталось для Луціана непонятнымъ, и онъ предпочелъ пойти съ ней танцовать. Во время вальса Алиса ему посовтовала взять нсколько уроковъ танцевъ у одной учительницы, которую она особенно рекомендовала ему за ея умнье учить джентльменовъ танцовать изящно. Эта вылазка была встрчена такимъ ледянымъ молчаніемъ, что Алиса испугалась, не зашла ли слишкомъ далеко, она перемнила тонъ и выразила свое удивленіе по поводу количества и разнообразія работы, которую онъ выполняетъ на Доунингъ-Стритъ. Онъ принялъ ея комплименты съ совершенно серьезнымъ видомъ, оставивъ ее въ увренности, что ея слова польстили ему и смягчили его недовольство. Но она ошибалась. О политик и общественныхъ длахъ она не имла ни малйшаго понятія, такъ что онъ видлъ всю пустоту его комплиментовъ. Впрочемъ онъ считалъ вполн правильнымъ, что уваженіе къ его могуществу должно исходить изъ глубины ея невжества. Одно только не давало ему покою: ея мнніе, что онъ можетъ ревновать къ какому-то жалкому боксеру и что онъ танцуетъ неизящно.

Посл этого бала Алиса много думала о Луціан и о томъ, какъ въ обществ заключаются браки. До перезда въ домъ миссъ Кэрью она часто вздыхала о томъ, что вс симпатичные молодые люди, о которыхъ она знала, вращаются въ такомъ кругу, куда нтъ доступа бдной гувернантк. Съ нкоторыми изъ нихъ она иногда встрчалась на балахъ по подписк. Но для близкаго знакомства, могущаго повести къ сватовству, ей приходилось ограничиваться уроженцами Уильстокена, которые вс казались ей неотесанными дураками и среди которыхъ Уоллесъ Паркеръ ярко выдлялся въ качеств образованнаго человка, студента и джентльмена. Теперь же, когда она была привилегированной красавицей въ обществ, которое врядъ ли допустило бы въ свою среду Уоллеса Паркера, она увидла, что симпатичные молодые люди, по большей части, были младшіе члены именитыхъ родовъ, бдные, но расточительные, безусловно боле пріятные партнеры для танцевъ, чмъ Луціанъ Уэбберъ, но абсолютно не подходящіе для. основанія семейнаго очага. Алиса испытала уже бдность, а о людскихъ совершенствахъ знала только по романамъ, которыхъ она никогда не ставила въ связь съ дйствительной жизнью. Она не имла понятія, о нравственныхъ лишеніяхъ, вытекающихъ изъ жизни съ человкомъ низкой души, но вполн понимала лишенія, связанныя съ недостаткомъ денегъ. Это не значило, что она была совершенно равнодушна къ нравственнымъ качествамъ, какъ понимала ихъ: ничто на свтъ не заставило бы ее выйти замужъ за человка, котораго она считала бы порочнымъ. Ей нужны были богатство, хорошій характеръ и соотвтственное соціальное положеніе, кром того, она естественно желала молодости и красоты, но въ этомъ-то и было затрудненіе. Потому что съ одной стороны вс красивые, изящные и благовоспитанные молодые люди были по уши въ долгахъ, живя широко, а получая меньше, чмъ те скромныя средства, которыми Паркеръ хотлъ прельстить ее. А съ другой стороны, большинство изъ тхъ, которые получили въ наслдство отъ отцовъ богатство и знатность, уступали тому же Паркеру не только въ учености, но и во вншней красот и въ умніи держать себя. Т же люди, которые удовлетворяли ея требованіямъ, не выказывали ни малйшаго желанія влюбиться въ нее.

Въ одно ясное іюльское утро Алиса въ сопровожденіи грума похала верхомъ въ Гайдъ-паркъ. Утренняя прохлада была пріятна и лошадямъ и всадникамъ. Въ парк еще не видно было колясокъ со скучающими, усталыми людьми, и зрителей, которые сидятъ на скамейкахъ и съ завистью поглядываютъ на прозжающихъ. Алиса здила верхомъ лучше, чмъ можно было предполагать въ виду ея небольшой практики, и сидла въ сдл хорошо. Она какъ разъ разршила себ прохаться быстрымъ галопомъ отъ угла, парка до Серпентайна, когда увидла, что навстрчу ей приближается лошадь блой масти, на которой возсдалъ Уоллесъ Паркеръ.

— Ба!— воскликнулъ онъ, снимая шляпу, въ то же время повернулъ и коня, чтобы блеснутъ своимъ умніемъ здить верхомъ и своей любезностью.— Какъ поживаешь, Алиса?

— Батюшки!— вскричала Алиса, забывъ отъ изумленія всякую аристократичность.— Какъ ты очутился здсь? Откуда у тебя эта лошадь?

— Я полагаю, Алиса, — сказалъ Паркеръ, очень довольный впечатлніемъ, которое произвелъ, — что нахожусь здсь съ той же цлью, какъ и ты, чтобы, такъ сказать, насладиться прекраснымъ утромъ. Что же касается моего Россинанта, я его взялъ у знакомыхъ. А разв эта лошадь твоя?— прости за грубость вопроса.

— Нтъ, — слегка покраснвъ, отвтила Алиса.— Какъ странно встртить тебя здсь.

— Почему? Я всегда совершаю такія прогулки въ это время года. Но, конечно, въ прошломъ году намъ было бы странно встртиться здсь.

Алиса почувствовала, что при такомъ разговор не будетъ на высот своего положенія, и потому перемнила тему.

— Былъ ты въ Уильстокен съ тхъ поръ, какъ я въ послдній разъ видла тебя?

— Да. Я, по меньшей мр, разъ въ недлю зжу туда.

— Каждую недлю! Жанетта мн никогда не писала этого.

Паркеръ сдлалъ плутоватое лицо, давая понять, что знаетъ причину, но ничего не отвтилъ. Алиса разсердилась, но не хотла снизойти до разспросовъ.

— Какъ поживаетъ твоя высокородная миссъ?

— Я не понимаю, о комъ ты спрашиваешь.

— Ты прекрасно понимаешь, о комъ я говорю. О твоей аристократической благодтельниц, миссъ Кэрью?

Алиса вспыхнула.

— Ты дерзокъ до невозможности, — сказала она, хватаясь за хлыстъ.— Какъ смешь ты называть миссъ Кэрью моей благодтельницей?

Уоллесъ вдругъ принялъ торжественный видъ.

— Я не зналъ, что теб непріятно даже напоминаніе о томъ, чмъ ты обязана ей, — сказалъ онъ.— Жанетта никогда не скажетъ о ней неблагодарнаго слова, хотя она ничего не сдлала для Жанетгы.

— Я тоже вовсе не неблагодарна, — чуть не плача запротестовала Алиса.— Я уврена, что ты дома всегда говоришь обо мн самыя плохія вещи.

— Это показываетъ, какъ мало ты знаешь мой истинный характеръ. Я наоборотъ всегда стараюсь облить тебя.

— Облить? За что? Разв я сдлала что-нибудь дурное? Что ты хочешь этимъ сказать?

— Я?— ничего. Я престо думалъ, что ты чувствуешь себя виноватой, разъ начинаешь оправдываться.

— Я вовсе не оправдываюсь. Не смй больше говорить такихъ вещей, Уоллесъ.

— Слушаюсь! Я всегда твой покорный и почтительный слуга, — съ вжливой ироніей отвтилъ онъ.

Она сдлала видъ, что не разслышала, и погнала лошадь рысью. Блый конь не умлъ ходить рысью, и Паркеръ пустился за ней слдомъ ужаснымъ тряскимъ галопомъ. Алиса испугалась, что онъ осрамить ее въ глазахъ гуляющихъ, и скоро замедлила ходъ своего коня. Блая лошадь тоже пошла шагомъ, ритмически помахивая при этомъ своей длиннйшей гривой и не мене длиннымъ хвостомъ.

— Мн надо сообщить теб кое-что, — наконецъ, заговорилъ Паркеръ.

Алиса не удостоила его отвтомъ.

— Я думаю, что лучше теперь же сказать теб это,— продолжалъ онъ.— Дло въ томъ, что я хочу жениться на Жанетт.

— Жанетта не согласится, — быстро отвтила Алиса.

Паркеръ самодовольно улыбнулся и сказалъ:

— Я думаю, что она не будетъ имть ничего противъ этого, если ты дашь ей понять, что между нами все кончено.

— Что кончено?

— Ну ладно: что между нами ничего не было, если теб это больше нравится. Жанетта думаетъ, что мы были помолвлены. Да и многіе люди это думали, прежде чмъ ты попала въ великосвтское общество.

— Мало ли что люди думаютъ — я тутъ ни при чемъ.

— И вс знаютъ, что я, по крайней мр, былъ готовъ честно выполнить данное теб слово.

— Уоллесъ, — сказала она, внезапно измнивъ тонъ, — мн кажется, что намъ лучше проститься. Мн не годится разъзжать съ тобой по парку, когда со мной нтъ никого кром слуги.

— Какъ теб угодно, — холодно отвтилъ онъ, останавливаясь.— Могу я сказать Жанетт, что ты согласна, чтобы она вышла за меня замужъ?

— Ни въ какомъ случа! Я никому не желаю выйти за тебя, а тмъ боле родной сестр. Жанетга во всхъ отношеніяхъ безконечно выше меня и вполн заслуживаетъ хорошаго мужа — лучшаго, чмъ я заслуживаю.

— Вполн согласенъ съ тобой, хотя не вижу, какое это иметъ отношеніе къ длу. Насколько я могу понять, ты не хочешь ни сама выходить за меня — замть, что я и теперь не отказываюсь — ни уступить меня кому бы то ни было. Врно?

— Можешь сказать Жанетт, — съ пылающими щеками рзко отвтила Алиса, — что если бы меня приговорили всю жизнь прожить съ тобой на необитаемомъ остров… Нтъ, я сама напишу ей. Это лучше всего. Прощай.

Невозмутимый до тхъ поръ Паркеръ вдругъ обнаружилъ признаки явнаго безпокойства.

— Надюсь, Алиса,— сказалъ онъ, — что ты не будешь ей наговаривать на меня. Не уклоняясь отъ истины, ты же не можешь сказать обо мн ничего плохого.

— Ты, дйствительно, хочешь жениться на Жанетт?— спросила Алиса, колеблясь въ своемъ ршеніи.

— Разумется,— возмущенно отвтилъ онъ.— Жанетта во всхъ отношеніяхъ замчательная двушка.

— Я это всегда говорила, — сказала Алиса, досадуя, что другой человкъ опередилъ ее въ признаніи достоинствъ сестры.— Я скажу Жанетт одну правду: что между нами были только т отношенія, какія обычно бываютъ между двоюродными братьями и сестрами, что съ своей стороны, по крайней мр, никогда не могло быть ничего иного. Теперь мн надо хать. Воображаю, что думаетъ обо мн слуга.

— Мн очень жаль, если изъ-за меня ты потеряешь его уваженіе,— ехидно отвтилъ Паркеръ.— До свиданія, Алиса.

Послднія слова онъ произнесъ безпечнымъ тономъ, повернулъ лошадь и ускакалъ. Онъ совралъ, говоря, что всегда здить верхомъ лтомъ. Отъ Жанетты онъ узналъ, что Алиса каждое утро совершаеть эти прогулки, и взялъ напрокатъ лошадь, чтобы встртиться съ ней на равныхъ правахъ, такъ какъ чувствовалъ, что джентльменъ, разъзжающій верхомъ по Гайдъ-парку, не будетъ позорнымъ собесдникомъ для лэди, къ какому бы кругу общества она ни принадлежала.

Что касается Алисы, ее мучило воспоминаніе о его словахъ, что миссъ Кэрью ея благодтельница. Она почувствовала необходимость какъ можно скоре пріобрсти независимое положеніе. А такъ какъ единственнымъ путемъ, ведущимъ къ этой цли, было замужество, она твердо ршила выйти замужъ за перваго попавшагося человка — независимо отъ его возраста, характера и вншности, — лишь бы онъ могъ доставить ей въ великосвтскомъ обществ, манеры и обычаи котораго она столь недавно переняла, положеніе, по уступающее положенію миссъ Кэрью.

ГЛАВА XII.

Начало осени застало Алису въ Шотландіи, гд она училась охотиться. Лида же жила въ Уильстокен, подготовляя къ печати письма и мемуары своего отца. Она работала не въ замк. Вс комнаты тамъ были позолоченныя, сводчатыя, съ куполами, съ хорами, трехугольныя, шестиугольныя и, вообще, какой угодно формы, только не четырехугольныя: он до нкоторой степени напоминали сказки Тысячи и одной ночи и абсолютно не гармонировали съ воспоминаніями объ отц. Разыскивая подходящую для занятій комнату, Лида опять вернулась къ мысли построить павильонъ въ вязовой алле. Но присутствіе каменщиковъ и плотниковъ въ данное время очень помшали бы ея работ. Поэтому она велла вычистить и заново выблить Уорренъ-Лоджъ и превратила кухню въ удобный рабочій кабинетъ. Сидя тамъ за письменнымъ столомъ, который стоялъ посреди комнаты, она черезъ одно окно могла любоваться аллеей вязовъ, а черезъ другое могла видть часть лса и большой лугъ, по которому проходила проселочная дорога и протекала рчка, дальше къ горизонту, панорама заканчивалась зеленымъ откосомъ, на которомъ обыкновенно паслись овцы. Въ остальныхъ комнатахъ домика помщались дв служанки, которыя убирали домъ, готовили для миссъ Кэрью завтракъ, являлись на ея зовъ, и бгали по ея порученіямъ въ замокъ, въ свободное же время сидли на солнышк и читали романы.

Проработавъ въ этомъ уединеніи два мсяца, Лида до такой степени вошла въ кругъ воспоминаній о прежней жизни съ отцомъ, что всякое появленіе служанокъ было для нея неожиданнымъ и непріятнымъ возвращеніемъ къ дйствительности.

Двнадцатаго августа Фэбе, одна изъ служанокъ, вошла въ кабинетъ и сказала:

— Простите, барышня, Башвиль пришелъ и спрашиваетъ, можно ли поговорить съ вами.

Разршеніе было дано, и Башвиль вошелъ. Посл памятнаго дня борьбы съ Кэшелемъ онъ никакъ не могъ вернуть свою прежнюю невозмутимость. Онъ держался и говорилъ такъ же учтиво и почтительно, какъ раньше, но не могъ больше управлять своимъ лицомъ: онъ то и дло вспыхивалъ и краснлъ, за что даже получилъ выговоръ отъ дворецкаго и былъ съ нимъ поэтому въ плохихъ отношеніяхъ. Въ данную минуту онъ пришелъ отпроситься на день. Онъ рдко являлся съ такими просьбами, и ему никогда не отказывали.

— Сегодня на дорог больше прохожихъ, чмъ обыкновенно,— замтила Лида, въ то время какъ онъ благодарилъ ее.— Вы не знаете причины?

— Нтъ, барышня, — отвтилъ Башвиль и покраснлъ.

— Двнадцатое августа начало охоты, — продолжала она.— Но это, вроятно, не иметъ сюда никакого отношенія. Можетъ быть, недалеко отъ насъ происходятъ бга, ярмарка или что-нибудь въ такомъ род?

— Насколько я знаю,— нтъ, барышня.

Лида опустила перо въ чернильницу и задумалась о другомъ. Башвиль вернулся въ замокъ, и прежде чмъ воспользоваться отпускомъ, одлся какъ провинціальный джентльменъ, любитель спорта.

Утро прошло быстро. Единственными звуками въ Уорренъ-Лодж былъ скрипъ Лидинаго пера, тиканье ея любимыхъ стнныхъ часовъ, иногда звонъ посуды въ кухн, а также пнье птицъ и голоса служанокъ, доносившіеся снаружи. Когда приблизился часъ завтрака, Лидой овладло какое-то безпокойство. Она прервала работу, чтобы посмотрть на часы, стряхнула концомъ пера пылинку съ бювара, а затмъ разсянно взглянула черезъ окно на аллею, гд она однажды видла, какъ ей тогда показалось, лсного бога. Но въ этотъ разъ ея глазамъ предстало мене романтическое существо, а именно полицейскій. Не вря собственнымъ глазамъ, она посмотрла еще разъ: да, тамъ стоялъ человкъ въ каск, съ черной бородой, выдляясь темнымъ пятномъ на зелени деревьевъ и осторожно посматривая по сторонамъ. Лида позвонила Фэбе и приказала ей спросить у полицейскаго, что ему надо.

Она скоро вернулась вся запыхавшись и сообщила, что въ алле за деревьями прячется еще человкъ двнадцать полицейскихъ и что тотъ, къ которому она обратилась съ вопросомъ, ничего ей не отвтилъ, а спросилъ: сколько калитокъ въ парк, заперты ли они, и много ли людей она видла сегодня вокругъ парка? Она уврена, что недалеко отъ нихъ совершено убійство. Лида пожала плечами и велла подать себ завтракъ, во время котораго Фэбе не спускала глазъ съ окна, предоставляя Лид прислуживать себ самой.

— Фэбе, — сказала Лида, когда по окончаніи завтрака посуда была убрана изъ комнаты.— Вы можете пойти къ воротамъ и узнанъ у сторожа, въ чемъ дло. Но дальше сторожки не ходите. Нтъ, подождите: Елена пошла ужъ въ замокъ съ вещами?

Фэбе пришлось отвтить, что да.

— Вы можете не ждать ея возвращенія. Но приходите поскоре назадъ на тотъ случай, что мн понадобится кто-нибудь.

— Хорошо, миссъ, — сказала Фэбе, исчезая.

Оставшись одна, Лида не торопясь продолжала свою работу, прерывая ее по временамъ, чтобы взглянуть на дальніе лса или съ любопытствомъ прослдить за стадомъ овецъ, спускавшимся по откосу, или за стаей птицъ, пролетавшей надъ вершинами деревьевъ. Вдругъ она увидла неожиданное зрлище: черезъ отдаленную прогалину съ быстротой оленя пробжалъ полуголый человкъ съ какимъ-то темнымъ предметомъ подъ мышкой и опять скрылся въ лсу. Лида подумала, что это купальщикъ, которому помшали во время купанья, такъ что ему пришлось обратиться въ бгство со своимъ гардеробомъ подъ мышкой. Она засмялась при этой мысли, затмъ опять вернулась къ своей работ и начала писать. За дверями послышался шорохъ, быстрые шаги, кто-то съ силой толкнулъ дверь, и Кэшель Байронъ влетлъ въ комнату, но остановился у порога, изумленный присутствіемъ Лиды и перемной обстановки. У него былъ очень странный видъ. На немъ былъ пиджакъ гороховаго цвта, очевидно, съ чужого плеча, такъ какъ едва доходилъ ему до таліи, а изъ-подъ рукавовъ наполовину высовывались голыя руки, доказывая, что пиджакъ надть прямо на тло. Короткія до колнъ блыя панталоны были перепачканы въ земл и въ трав. Онъ былъ опоясанъ яркокраснымъ шелковымъ шарфомъ, концы котораго проходили черезъ прорзъ, спеціально сдланный спереди въ штанахъ. Отъ колнъ до носковъ, которые спустились на шнурованные башмаки, были видны его голыя мускулистыя ноги. Лицо было покрыто маской пота, пыли и крови, частью смытыхъ губкой, отчего образовались полосы съ темными краями. Подъ лвымъ глазомъ виднлась синебагровая шишка величиной съ грецкій орхъ. Скула подъ этой шишкой и другая щека были сильно повреждены, а губа разсчена. Шляпы на немъ не было, короткіе волосы были взъерошены, а уши такъ горли, какъ-будто ихъ передъ тмъ терли грубой полировальной бумагой.

Въ теченіе нсколькихъ секундъ оба смотрли другъ въ друга, не будучи въ состояніи произнести ни слова. Затмъ Лида попыталась заговорить, но не могла и безсильно опустилась въ кресло.

— Я не зналъ, что здсь есть кто-нибудь, — сказалъ онъ хриплымъ прерывающимся шопотомъ.— Полиція гонится за мной. Я боролся цлый часъ, а потомъ пробжалъ милю,— усталъ до смерти… я не могу итти дальше. Позвольте мн спрятаться въ задней комнат и скажите, что вы никого не видали. Хорошо?

— Что вц сдлали?— спросила она, усиліемъ воли поборовъ свою слабость и поднимаясь съ мста.

— Ничего, — отвтилъ онъ, съ трудомъ переводя духъ, при чемъ всякій разъ стоналъ.— Мою работу, больше ничего.

— Зачмъ же полиція гонится за вами? Почему вы въ такомъ ужасномъ вид?

Кэшель видимо встревожился. На стол было зеркальце, вдланное въ крышку ящичка для писемъ. Онъ поднялъ его, со страхомъ взглянулъ на себя и успокоился.

— Ерунда, — сказалъ онъ.— На всю жизнь не останется эта шишка, — онъ весело указалъ на шишку подъ глазомъ,— завтра же исчезнетъ. У меня еще самый приличный видъ, лучше, чмъ могъ бы быть. Но теперь мн надо привести въ порядокъ свои мхи. Сердце у меня готово лопнуть посл такого бга.

— Вы просите меня спрятать васъ, — сурово сказала Лида.— Что вы сдлали? Вы совершили убійство?

— Нтъ!— вскричалъ Кэшель, стараясь широко раскрыть глаза отъ изумленія, но ему удалось сдлать это только однимъ глазомъ, такъ какъ другой началъ пухнуть и закрываться.— Я вамъ говорю, что я боксировалъ. А это запрещено закономъ. Вдь вы не хотите, чтобы меня посадили въ тюрьму, нтъ? Убьешь его, какъ же!— прибавилъ онъ съ внезапной яростью.— Паровой молотъ его не убьетъ, не то что я… Тузить по немъ все равно, что по мшку съ гвоздями. Мои деньги, мое время, мои старанія, работа сегодняшняго дня — все пошло прахомъ. Прямо хоть плачь!

— Уходите отсюда, — съ непобдимымъ отвращеніемъ сказала Лида.— И такъ, чтобы я не видла, въ какую сторону вы пойдете. Какъ вы осмлились придти ко мн?

Слды губки на лиц Кэшеля поблднли. Онъ опять тяжело задышалъ.

— Хорошо, — сказалъ онъ.— Я уйду. Ни одинъ конюхъ на вашихъ конюшняхъ не выгналъ бы меня въ такомъ вид.

Съ этими словами онъ открылъ дверь, но невольно тутъ же захлопнулъ ее. Лида взглянула въ окно и увидла толпу народа и полицейскихъ, которые бжали по алле. Кэшель оглянулся кругомъ жалобнымъ, отчаяннымъ взглядомъ затравленнаго звря, противъ котораго Лида не могла устоять.

— Скоре!— крикнула она, открывая дверь въ другую комнату.— Войдите туда и сидите тихо, если можете.

И такъ какъ онъ упрямо колебался минуту, она запальчиво топнула ногой. Онъ повиновался. Лида закрыла дверь и опять сла за письменный столъ. Сердце билось такъ сильно, какъ это бывало у нея только въ раннемъ дтств, когда она скрывала отъ няньки какую-нибудь преступную тайну.

За окномъ послышался топотъ ногъ и голоса. Затмъ два рзкихъ стука въ дверь.

— Войдите!— крикнула Лида боле спокойно, чмъ сама ожидала.

Но этого позволенія даже не дождались: прежде чмъ она успла сказать свое ‘войдите’, полицейскій открылъ дверь и быстро заглянулъ въ комнату, но, смущенный Лидинымъ присутствіемъ, остановился и взялъ подъ козырекъ. Онъ только открылъ ротъ, чтобы заговорить, когда раскраснвшаяся отъ бга Фэбе проскользнула мимо него, схватилась рукой за дверь и дерзко спросила, что ему надо.

— Уйдите отъ двери, Фэбе,— сказала Лида.— Оставайтесь здсь, пока я вамъ не позволю покинуть комнату,— прибавила она, когда горничная направилась было къ противоположной двери.

— Такъ въ чемъ же дло?— любезно спросила она, обращаясь къ полицейскому.

— Прошу прощенія, миссъ, — очень вжливо сказалъ тотъ.— Вы но видали, чтобы кто-нибудь пробжалъ здсь недавно?

— Полураздтый человкъ, съ чернымъ сверткомъ подъ мышкой?

— Онъ самый, миссъ, — живо заговорилъ полицейскій.— Въ какую сторону онъ побжалъ?

— Я вамъ покажу, гд видла его, — сказала Лида, поднявшись съ мста и подходя къ двери, за которой увидла толпу крестьянъ и среди нихъ пять полицейскихъ, которые охраняли двухъ арестованныхъ. Одинъ изъ нихъ былъ Меллишъ (безъ пиджака), а другой — человкъ съ крючковатымъ носомъ того типа, который Лида часто встрчала на скачкахъ. Она указала на прогалину, черезъ которую перебжалъ Кэшель, и при этомъ у нея было такое ощущеніе, какъ будто ложь, которую она произносила, что-то надорвала въ ея душ. Но говорила съ полнымъ самообладаніемъ, и у полицейскихъ не мелькнуло ни тни подозрнія.

Нсколько крестьянъ выступило впередъ, и каждый уврялъ, что знаетъ, куда Кэшель повернулъ, перебжавъ прогалину. Пока они говорили и спорили, въ толпу замшалось много субъектовъ, похожихъ по вншнему виду на арестованнаго человка съ крючковатымъ носомъ и бросавшихъ на полицію враждебные взгляды. Вскор затмъ подошелъ второй отрядъ полицейскихъ, который велъ новаго арестанта, а за нимъ новая толпа народа. Среди нихъ и Башвиль.

— Ступайте лучше въ комнату, миссъ, — сказалъ тотъ полицейскій, который первый заговорилъ съ Лидой.— Намъ надо держаться вмст, такъ какъ насъ мало. А вамъ не гоже смотрть на него.

Но Лида уже посмотрла на арестованнаго и догадалась, что это былъ Парадизъ, хотя его лицо было повреждено до неузнаваемости. Одтъ онъ былъ какъ Кэшель, только опоясанъ голубымъ съ блыми крапинками шарфомъ, а на плечи была накинута старая попона, изъ-подъ которой виднлся его голый торсъ, переливавшій всми цвтами радуги, свойственными синякамъ. Что касается его лица, то щелочка и дырочка среди безформенной массы обнаженныхъ клочковъ мяса указывали, гд должны были находиться ротъ и глаза: остальныхъ чертъ лица нельзя было разобрать. Но онъ, очевидно, былъ еще въ состояніи видть хоть немного, потому что высунулъ распухшую, всю въ ссадинахъ руку, чтобы оправить свое покрывало, и хриплымъ голосомъ, съ трудомъ выговаривая слова, попросилъ, не дастъ ли милэди бдному, боксеру, который честно старался заработать свои деньги, что-нибудь выпить, чтобы промочить глотку. Въ отвтъ на это откуда-то появилась бутылка, и Меллишъ — съ условіемъ, что его на минутку выпустятъ на свободу — вызвался влить содержимое въ глотку Парадизу. Какъ только водка прошла сквозь распухшія губы Парадиза, тотъ издалъ нсколько предварительныхъ звуковъ, а затмъ проревлъ:

— Онъ послалъ за фараонами, потому что не могъ больше устоять противъ меня. Я готовъ опять выйти.

Полицейскіе велли ему замолчать и окружили его плотнымъ кольцомъ, чтобы скрыть отъ глазъ Лиды. Не выказывая смшаннаго чувства жалости и отвращенія, которое вызывало въ ней видъ Парадиза, Лида предложила полицейскими повести его въ замокъ и тамъ оказать ему первую медицинскую помощь. При чемъ прибавила, что имъ тамъ дадутъ выпить и закусить. Полицейскій сержантъ, который усталъ и чуть не умиралъ отъ жажды, колебался еще, не продолжать ли преслдованіе. Но Лида, по обыкновенію, считала вопросъ ршеннымъ.

— Башвиль, — сказала она,— пожалуйста, проведите ихъ въ замокъ и распорядитесь, чтобы ихъ тамъ угостили какъ слдуетъ.

— Какой-то воръ укралъ мой пиджакъ,— угрюмо обратился Меллишъ къ Башвилю.— Если вы мн одолжите какую-нибудь одежонку, а господа полицейскіе будутъ такъ любезны, что оставятъ ее на моихъ плечахъ, я черезъ день или два верну вамъ ее. Я честный человкъ и былъ жильцомъ у вашей лэди.

— Вашъ сообщникъ нуждается въ немъ больше, чмъ вы,— сказалъ полицейскій.— Если здсь найдется старый кучерской плащъ или что-нибудь въ такомъ род, я ужъ постараюсь вернуть это въ цлости. Мн не хочется вести его средъ бла дня въ попон, точно индйца.

— У меня тутъ виситъ шинель, — сказалъ Башвиль.— Я сію минуту принесу.— И прежде чмъ Лида успла подъ какимъ-нибудь предлогомъ остановить его, онъ исчезъ, и она услышала, какъ онъ вошелъ въ домъ черезъ заднюю дверь. Ей показалось, что наступила внезапная тишина, какъ будто ея обманъ уже былъ открыть. Меллишъ, который все время ждалъ случая, чтобы выразить протестъ противъ послдняго замчанія полицейскаго, теперь злобно заговорилъ:

— Кого вы называете моимъ сообщникомъ? Разрази меня на мст, если я когда-нибудь въ жизни видалъ его.

Лида посмотрла на него, какъ мученица взглянула бы на жалкаго преступника, къ которому ее хотятъ приковать. Онъ длалъ то же самое, что и она — онъ лгалъ. Между тмъ, Башвиль, пройдя черезъ вс внутреннія комнаты, вышелъ изъ дверей кабинета съ ливрейной шинелью въ рукахъ.

— Надньте это на него, — сказалъ онъ, — и идемте въ замокъ. Изъ южной башни вы можете видть вс дороги на пять миль крутомъ, а черезъ бинокль разглядть даже лица прохожихъ. Съ вашего позволенія, барышня, я думаю, что Фэбе лучше итти съ нами.

— Конечно, — отвтила Лида, спокойно смотря на него.

— Я въ замк достану платье для того, кому оно нужно,— прибавилъ онъ, стараясь отвтить на ея взглядъ, но не могъ этого сдлать и покраснлъ.— Что же, ребята, впередъ!

— Очень вамъ благодарны, миледи,— сказалъ сержантъ.— Мы не мало поработали сегодня утромъ, а теперь выпьемъ за ваше здоровье.

Онъ опять взялъ подъ козырекъ, Лида кивнула головой.

— Держитесь вмст, ребята — сказалъ онъ, когда отрядъ двинулся въ путь подъ предводительствомъ Башвиля.

— Конечно, держитесь вмст, какъ стадо гусей, — язвительно сказалъ Меллишъ.— Хорошіе порядки пойдутъ въ стран, когда человка хватаютъ за то, что онъ остановился, чтобы посмотрть, зачмъ народъ собрался.

— Ладно, ладно, — сказалъ сержантъ.— Я не потерялъ т цвтные платки, которые вы держали при себ,— вроятно, для продажи. И того человка я тоже разыщу раньше, чмъ вы станете днемъ старше. Вы такъ себя хорошо держали все время и не сопротивлялись, жаль только, что вы случайно не знаете, гд спрятаны колы и веревки. Я на суд замолвлю словечко за того, кто мн укажетъ, гд ихъ искать.

— Колы и веревки! Мать пресвятая! Никакихъ веревокъ и коловъ не было. Была самая простая драка — если, вообще, было что-нибудь. Я не видалъ. А вы, вроятно, видали? Что жъ, вы, значить, умне меня.

За это время послдніе зрители успли разойтись и скрыться изъ глазъ Лиды, которая смотрла на шествіе, стоя въ дверяхъ Уорренъ-Лоджа. Когда она повернулась, чтобы войти въ домъ, она увидла Кэшеля, который осторожно выходилъ изъ комнаты, гд былъ спрятанъ. Его возбужденіе прошло, и теперь какъ будто настала реакція: у него былъ озябшій и боязливый видъ.

— Вс ушли?— сказалъ онъ.— Вашъ слуга хорошій парень. Онъ общалъ принести какую-нибудь одежду, а вы — вы лучше, чмъ… Въ чемъ дло? Куда вы идете?

Лида одла шляпу и торопливо закутывалась въ шаль. Волны крови, быстро смняя одна другую, заливали ея щеки, глаза расширились, обычно столь спокойныя ноздри трепетали.

— Вы не хотите говорить со мной!— нершительно спросилъ онъ.

— Только одно я вамъ скажу, — со страстнымъ гнвомъ отвтила она.— Никогда не показывайтесь мн больше на глаза. Вс устои моей жизни поколеблены: я сказала ложь. Я сдлала своего слугу — честнаго человка — своимъ сообщникомъ во лжи. Мы хуже васъ. Даже ваше зврское занятіе — меньшее зло, чмъ породить на свтъ ложь. Вотъ что вышло изъ моего знакомства съ вами. Я дала вамъ убжище. Оставайтесь въ немъ. Моей ноги здсь не будетъ больше.

Кэшель отшатнулся, потрясенный и испуганный, какъ ребенокъ, который хотлъ достать лакомство съ верхней полки и уронилъ на себя весь буфетъ. Онъ не сказалъ ни слова и не тронулся съ мста, когда она покинула Уорренъ-Лоджъ.

Въ замк она прошла прямо въ будуаръ, гд нашла свою горничную-француженку, которая съ негодованіемъ начала описывать ей, что происходитъ внизу, и Лида узнала изъ ея словъ, что блюстителей порядка угостили хлбомъ, сыромъ, мясомъ и пивомъ и что обошлись безъ помощи доктора, такъ какъ Меллишъ самъ искусно перевязалъ раны Парадиза.

Лида, попросила ее послать Башвиля въ Уорренъ-Лоджъ, чтобы узнать, ушли ли вс чужіе. А до его прихода запретила служанкамъ возвращаться туда. Затмъ сла и постаралась по думать. Но это оказалось выше ея силъ, и она принялась тщательно обдумывать случившуюся катастрофу. Ея фантазіей съ неудержимой силой овладла мысль, что, породивъ на свтъ ложь, она порвала основу, на которой держится все существующее. Изъ множества прочитанныхъ книгъ она вынесла одно убжденіе: что скрываніе правды съ, его неизбжнымъ послдствіемъ — ложными представленіями — должно породить зло, хотя возникновеніе этого зла для насъ такъ же непонятно, какъ и его конецъ. Она не длала различія между грубйшей ложью и самымъ утонченнымъ философскимъ софизмомъ. Арестъ Кэшеля былъ бы небольшимъ зломъ. Ложь же такое зло, которому нтъ мры. И хотя она не могла предвидть никакихъ дурныхъ послдствій своего поступка, это не успокаивало ее. Сознаніе вины тяжело давило на ея душу: потому что ея отецъ, убжденный скептикъ, оставилъ ее безъ тхъ утшеній, которыя даетъ религія. Она ясно сознавала, что ея долгъ послать за полицейскимъ и раскрыть передъ нимъ свой обманъ. Но этого она не могла. Вопреки разсудку воля влекла ее совсмъ въ другую сторону. И это парализованіе ея нравственныхъ силъ было, пожалуй, началомъ зла, которое вытекаетъ изъ лжи. Она породила ее на свтъ, а природа запрещала ей теперь задушить чудовище.

Наконецъ, вернулась горничная и сообщила, что ‘la canaille’ ушла. Оставшись опять одна, Лида начала медленно ходить взадъ и впередъ по комнат, мозгъ лихорадочно работалъ, и она совершенно забыла о времени, пока снова не была прервана, на этотъ разъ Башвилемъ.

— Въ чемъ дло?

Тонъ ея голоса испугалъ его, потому что онъ никогда не слышалъ, чтобы она говорила со слугами высокомрно. Онъ, конечно, не понималъ, что былъ теперь въ ея глазахъ не слугой, а сообщникомъ.

— Онъ самъ отдался въ руки полиціи.

— Что?— спросила она съ внезапнымъ страхомъ.

— Байронъ, барышня. Я отнесъ ему кое-что изъ платья, но когда пришелъ въ Уорренъ-Лоджъ, его тамъ не было. Я пошелъ кругомъ къ ворогамъ, чтобы поискать его, и нашелъ въ рукахъ полиціи. Мн сказали, что онъ добровольно явился и далъ себя арестовать. Онъ ничего не хотлъ отвчать въ вопросы, а на видъ былъ совсмъ мрачный и точно разбитый.

— Что они сдлаютъ съ нимъ?— спросила она, вся поблднвъ.

— Мсяцъ тому назадъ одного человка приговорили за такую же провинность къ шести недлямъ тюрьмы. Его, вроятно, тоже. Наказаніе совсмъ небольшое въ сравненіи съ тмъ, что онъ длалъ, какъ вы сами сказали бы, барышня, если бы видли.

— Такъ, значитъ, вы отпросились у меня, чтобы пойти смотрть на это… на это состязаніе!— строго и сурово сказала Лида.

— Да, барышня, для этого, — съ нкоторой горечью отвтилъ Башвиль.— Я видлъ тамъ лорда Уорсингтона и много другихъ лордовъ и джентльменовъ.

Лида чуть-чуть не отвтила ему рзко, но сдержалась и обычнымъ спокойнымъ тономъ сказала:

— Изъ этого не слдуетъ, что и вамъ надо было быть тамъ.

Башвиль опять измнился въ лиц и даже съ трудомъ могъ управлять своимъ голосомъ, когда отвтилъ:

— Это ужъ свойственно человку ходить смотрть на такія вещи — хоть разъ въ жизни. Съ меня, по крайней мр, одного раза вполн достаточно. Простите, барышня, что я вамъ это говорю, — но если бы вы слышали, какъ лордъ Уорсингтонъ и сторонники Байрона проклинали и ругали Парадиза, а сторонники Парадиза ругали Байрона… конечно, я не джентльменъ, но, надюсь, что умлъ бы вести себя по-человчески, даже, если бы терялъ деньги.

— Въ такомъ случа, не ходите больше на такія зрлища, Башвиль. Я, конечно, не имю права предписывать вамъ способъ вашихъ развлеченій, но не думаю, чтобы вы приносили себ большую пользу, копируя вкусы лорда Уорсингтона.

— Я не копирую ничьихъ вкусовъ,— вспыхнувъ, отвтилъ Башвиль.— Вы спрятали у себя человка, который самъ боксировалъ. Зачмъ же вы смотрите съ такимъ презрніемъ на того, кто былъ только зрителемъ?

И Лидины щеки покрылись краской. Первымъ ея движеніемъ было отнестись къ этой вспышк, какъ къ возмущенію противъ ея авторитета, и сразу подавить ее. Но чувство справедливости, неусыпно стоявшее на страж, удержало ее.

— Онъ былъ бглецомъ, который искалъ убжища въ нашемъ дом, Башвиль, вы не выдали его?

— Нтъ,— отвтилъ Башвиль съ унылым, но гордымъ видомъ.— Когда я вижу, что меня побждаетъ лучшій человкъ, чмъ я, у меня хватитъ мужества уйти съ дороги, а не подставлять ему ногу.

Лида вопросительно посмотрла на него, не понимая, что онъ хочетъ сказать. Онъ сдлалъ движеніе рукой, какъ будто сбрасывалъ съ себя что-то, и очертя голову продолжалъ:

— Но въ одномъ отношеніи я не хуже его — и даже лучше. Быть слугой въ хорошемъ дом считается почетне, чмъ быть боксеромъ. Онъ вамъ сказалъ, что любить васъ. И пусть это будетъ моимъ послднимъ словомъ въ жизни, но я вамъ скажу, что даже ленточка съ вашей шеи для меня дороже, чмъ вы вся съ душой и тломъ для него и ему подобныхъ. Когда онъ нечестно взялъ надо мной преимущество, выдавая себя за джентльмена, я пошелъ и разсказалъ мистеру Луціану, кто онъ такой, и выставилъ его въ настоящемъ свт. Но когда я сегодня нашелъ его спрятаннымъ въ комнат Уорренъ-Лоджа, я не воспользовался своимъ преимуществомъ, хотя зналъ, что вы никогда не спрятали бы его у себя, не будь онъ для васъ больше, чмъ остальные люди его сорта. Вы сами знаете, почему онъ отдался въ руки полиціи, когда вы увидли его сегодняшнюю работу. Я не буду стоять у него на дорог. Онъ сильне меня — пусть боле сильный и побждаетъ. Мн очень жаль, — прибавилъ Башвиль, съ большимъ трудомъ принимая свой обычный привтливо-почтительный видъ,— но я долженъ затруднить васъ небольшой просьбой. Я сочту особой милостью, если вы мн разршите сегодня же покинуть вашъ домъ.

— Разумется, это самое лучшее, — отвтила Лида, спокойно поднимаясь съ мста и силой воли не поддаваясь странному волненію, вызванному этимъ неожиданнымъ объясненіемъ въ любви, которое одновременно изумляло и оскорбляло ее.

— Было бы неблагоразумно оставаться здсь посл того, что вы только что…

— Я это зналъ, когда говорилъ, — поспшно и угрюмо вставилъ Башвиль.

— Покидая мой домъ, вы поступаете совершенно такъ же, какъ долженъ былъ бы поступить любой джентльменъ посл подобнаго объясненія. Я не оскорблена вашими словами. Я признаю, что вы имли право высказать ихъ. И если для будущаго устройства вамъ потребуется моя рекомендація, я всегда буду рада подтвердить, что считаю васъ человкомъ чести.

Башвиль поклонился и взволнованнымъ, тихимъ голосомъ сказалъ, что не собирается больше поступать на службу, но что всегда будетъ гордиться ея хорошимъ мнніемъ.

— Вы годитесь для лучшаго занятія, — сказала она.— Если вы займетесь предпріятіемъ, которое потребуетъ больше средствъ, чмъ у васъ есть, я всегда готова поручиться за васъ. Спасибо за неизмнную вжливость, предупредительность, съ которой вы исполняли ваши обязанности. Всего хорошаго.

Она кивнула ему головой и вышла изъ комнаты. Онъ съ благоговніемъ, какъ можно лучше, отвтилъ на ея поклонъ и остался неподвижно на мст: умъ медленно и осторожно, точно на цыпочкахъ, двинулся впередъ, стараясь понять случившееся. Его преобладающимъ чувствомъ было чувство облегченія. Онъ уже не осмливался думать, что любитъ такую женщину. Когда она отнеслась къ нему, какъ къ полноправному искателю ея руки, его съ внезапной силой охватило сознаніе, что онъ не годится для такой роли. Онъ увидлъ себя очень молодымъ, ничтожнымъ и невжественнымъ человкомъ, которому вскружили голову хорошее мсто и привтливая хозяйка.

Онъ тихонько пробрался въ свою комнату^, чтобы уложить вещи и обсудить, какъ лучше всего объяснить товарищамъ по служб свой внезапный уходъ.

ГЛАВА XIII.

Однажды посл обда, возвращаясь со своей обычной прогулки, Лида увидла на террас замка странную на видъ женщину, которая разговаривала съ дворецкимъ. Несмотря на теплую погоду, эта особа была въ черной шелковой накидк, опущенной мхомъ и отдланной стеклярусомъ. Такъ какъ жительницы Уильстокена всегда являлись къ миссъ Кэрью въ самыхъ лучшихъ своихъ платьяхъ, совершенно не считаясь съ сезономъ, то Лида ршила, что ее хотятъ попросить подписаться на устройство какого-нибудь школьнаго праздника или дать рекомендацію къ одному изъ викаріевъ Уильстокена. Но подойдя близко, она увидла, что незнакомка была пожилая дама — или, пожалуй, даже не дама — съ завитыми волосами и буклями, висвшими вдоль ушей, по давно забытой мод.

— Вотъ миссъ Кэрью, — коротко сказалъ дворецкій, какъ будто постительница чрезвычайно надола ему.— Вы лучше поговорите съ ней сами.

Она видимо взволновалась и сдлала торжественный реверансъ. По реверансу и буклямъ Лида заключила, что передъ ней хозяйка какого-нибудь танцкласса. Но съ другой стороны что-то грубое въ ея фигур и манерахъ заставляло скоре предполагать, что она содержательница трактира. Но въ общемъ, у нея было робкое и добродушное лицо, а держалась она передъ хозяйкой замка смущенно и скромно,— поэтому Лида привтливо отвтила на ея поклонъ и подождала, чтобы она заговорила.

— Надюсь, вы не сочтете это вольностью съ моей стороны, — съ дрожаніемъ въ голос заговорила незнакомка.— Я мистрисъ Скинъ.

Лида сдлалась очень серьезной, а мистрисъ Скинъ слегка покраснла. Затмъ, точно повторяя заране приготовленную и заученную рчь, продолжала:

— Я сочту особой милостью съ вашей стороны, если вы мн окажете такую честь, что разршите поговорить съ вами наедин.— Лида приняла немного суровый видъ и была не прочь отказаться, но по природ не могла отказывать кому бы то ни было безъ особой причины. Поэтому пригласила постительницу войти, и провела ее въ круглую гостиную, необыкновенныя украшенія которой вполн отвчали понятіямъ мистрисъ Скинъ объ аристократической роскоши. Въ качеств учительницы хорошихъ манеръ и этикета, жена эксъ-чемпіона немного волновалась въ присутствіи такого знатока, какъ Лида. Но она постаралась оказаться на высот положенія и благополучно услась на мсто, не совершивъ никакого промаха. Хотя для многихъ людей войти въ комнату кажется самымъ простымъ дломъ на свт, для мистрисъ Скинъ это была цлая процедура, которая подчинялась точнымъ правиламъ преподаваемаго ею искусства — и притомъ процедура такая сложная, что немногіе ученики выполняли ее удовлетворительно раньше, какъ черезъ шесть уроковъ.

Но въ данную минуту мистрисъ Скинъ скоро выбросила эти мысли изъ головы. Она была слишкомъ стара, чтобы думать о пустомъ тщеславіи, когда ее тяготили настоящія заботы.,

— О, миссъ!..— жалобно начала она.— Нашъ мальчикъ!

Лида сразу поняла, о комъ она говоритъ, но повторила какъ бы въ недоумніи:

— Мальчикъ?— И въ ту же минуту обвинила себя въ неискренности.

— Нашъ мальчикъ, миссъ. Кэшель.

— Мистрисъ Скинъ!— съ упрекомъ сказала Лида.

Мистрисъ Скинъ поняла все, что выражалъ тонъ ея голоса.

— Знаю, миссъ,— возразила она,— я прекрасно знаю. Но что жъ мн было длать, какъ не притти къ вамъ? Ваши слова, миссъ, попали ему прямо въ сердце, и онъ теперь умираетъ отъ нихъ.

— Простите, — быстро сказала Лида.— Мужчины не умираютъ отъ подобныхъ вещей. А мистеръ Кэшель Байронъ не страдаетъ ни такимъ слабымъ здоровьемъ, ни особой чувствительностью сердца, чтобы быть исключеніемъ изъ этого правила.

— А все-таки это такъ, миссъ,— горестно сказала мистрисъ Скинъ.— Вы думаете о его профессіи и не врите, что у него есть чувства, потому что онъ боксируетъ. Ахъ, миссъ, если бы вы знали его такъ, какъ я его знаю! Боле нжнаго сердца свтъ не создавалъ. Кэшель совсмъ какъ малый ребенокъ, такъ легко задть его чувство. А я знала людей посильне его, которые умирали отъ разбитаго сердца только потому, что имъ не везло въ кругу. Подумайте, миссъ, что долженъ чувствовать пылкій молодой человкъ, когда благородная дама въ лицо называетъ его дикимъ звремъ! Это было жестокое слово, миссъ,— право, жестокое слово.

Это нападеніе привело Лиду въ такое замшательство, что она долго собиралась съ мыслями, прежде чмъ отвтила:

— Извстно ли вамъ, мистрисъ Скинъ, что я только поверхностно знакома съ мистеромъ Байрономъ, что я не больше десяти разъ въ жизни видлась съ нимъ? Вы, вроятно не знаете, при какихъ обстоятельствахъ мы съ нимъ встртились въ послдній разъ. Я была потрясена ужаснымъ видомъ человка, съ которымъ онъ боксировалъ, и, кажется, дйствительно, назвала его занятіе зврскимъ занятіемъ. Мн изъ-за васъ жаль, что у меня вырвалось это слово, потому что онъ мн говорилъ, что смотритъ на васъ, какъ на родную мать. Но…

— О нтъ, совсмъ нтъ, миссъ. Тысячу разъ извиняюсь передъ вами, что отняла у васъ слово, но я и Нэдъ,— мы для него не больше, чмъ для васъ вашъ дворецкій и экономка. Я боюсь, что вы этого не поняли, миссъ. Онъ вовсе не родня намъ. Увряю васъ, что онъ настоящій джентльменъ по рожденію и воспитанію. И когда мы на Рождество вернемся въ Мельбурнъ, это будетъ все равно, какъ будто онъ никогда и не зналъ насъ.

— Надюсь, что онъ не будетъ настолько неблагодарнымъ, чтобы забыть васъ. Онъ разсказывалъ мн всю свою исторію.

— Это больше, чмъ онъ когда-нибудь разсказывалъ мн. Вы видите отсюда, какъ высоко онъ васъ цнитъ.

Наступила пауза. Мистрисъ Скинъ почувствовала, что первая атака кончена, при чемъ перевсъ скоре остался на ея сторон. Но Лида скоро собралась съ новыми силами.

— Мистрисъ Скинъ, — настойчиво сказала она: — Какую цль имли вы въ виду, удостаивая меня своимъ посщеніемъ? Чего вы хотите отъ меня?.

— Видите ли, миссъ, — смущенно заговорила мистрисъ Скинъ.— У бднаго мальчика за послднее время столько горя и неудачъ. Сначала разочарованіе насчетъ васъ, — я хочу сказать первое, которое давно ужъ точитъ его сердце. Потомъ праздникъ въ честь короля, когда Парадизъ поступилъ такъ безчестно. Кэшель узналъ, что вы видли все. А потомъ онъ прочелъ въ газетахъ т гадости, которыя о немъ писали, и думалъ, что вы врите всему. Эту мысль онъ никакъ не хотлъ выбросить изъ головы. Я ужъ ему говорила, говорила…

— Простите,— прорвала ее Лида.— Лучше говорить откровенно. Совершенно незачмъ предполагать, будто онъ, въ данномъ случа, ошибся въ моихъ чувствахъ. Я дйствительно, была возмущена его жестокостью по отношенію къ противнику.

— Но помилуйте, миссъ, вдь это же его работа!— сказала мистрисъ Скинъ, широко раскрывъ глаза.— Скажите сами, миссъ,— продолжала она, какъ будто мягко порицая Лиду за недостатокъ нравственныхъ убжденій,— разв честный человкъ не долженъ выполнять своихъ обязательствъ? Увряю васъ, что боксерамъ за такой выходъ платятъ обыкновенно только полгинеи. Парадизъ и не получилъ больше. А Кэшель настоялъ на своей репутаціи и не хотлъ брать меньше, чмъ десять гиней. И онъ получилъ ихъ. Теперь другіе на его мст пошли бы въ кругъ и провели бы свое время всякими пустяками, прикидываясь, будто боксируютъ, а на самомъ дл только обманывая тхъ, которые имъ платить. Но Кэшель честенъ и благороденъ, какъ король. Вы сами видли, миссъ, какъ онъ трудился. Онъ не могъ бы больше стараться, если бы боксировалъ даже изъ-за приза въ тысячу фунтовъ стерлинговъ и поясъ чемпіона въ придачу, а не за несчастныя десять гиней. Вы же не будете обвинять его за то, что онъ честный человкъ, миссъ?

Лида невольно засмялась.

— Сознаюсь, что мн и въ голову не приходило посмотрть на вопросъ съ вашей точки зрнія.

— Конечно, миссъ. И никому не придетъ въ голову, кто не знакомъ хорошо съ нашей профессіей. Ну такъ вотъ, миссъ, это было для него новымъ разочарованіемъ. Вы себ представить не можете, какъ это его мучило. Потомъ пошли всякія непріятности изъ-за матча съ Парадизомъ. Сначала Парадизъ не могъ достать больше, какъ пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ, а Кэшель не соглашался меньше, чмъ на тысячу. Я думаю, что онъ изъ-за васъ сталъ обращать такъ много вниманія на деньги — раньше онъ не быль жаднымъ до нихъ. Потомъ Меллишъ обязательно хотлъ, чтобы они боксировали здсь, недалеко отъ васъ, а бдный мальчикъ до смерти боялся, что вы услышите объ этомъ, и ни за что не соглашался, пока его не уврили, что въ август васъ не будетъ здсь. Я обрадовалась, когда они, наконецъ, подписали договоръ, прежде чмъ непріятности окончательно не свели его въ могилу. Все время пока онъ тренировался, онъ страшно хотлъ хоть однимъ глазкомъ увидть васъ, но все-таки крпился и тренировался честно и благородно. Я видла его утромъ передъ боксомъ — ну чисто ангелъ небесный! У многихъ дамъ сердце бы запрыгало, если бы он его увидли. Нэдъ бгалъ вокругъ него какъ сумасшедшій и ставилъ на наго двадцать противъ одного: если бы онъ проигралъ, мы въ эту минуту были бы нищими. Я потомъ подумайте только, полиція пришла, какъ разъ въ ту минуту, когда онъ добивалъ Парадиза. Я плакала, какъ ребенокъ, когда услышала объ этомъ, такая жалость, что прямо ужасъ. Онъ бы могъ кончить еще на четверть часа раньше, да хотлъ дать Нэду больше заработать.— И, охваченная горестными воспоминаніями, мистрисъ Скинъ продолжительно высморкалась, прежде чмъ продолжала:

— А, наконецъ, послднимъ ударомъ было то, что произошло между вами и почему онъ отдался въ руки полиціи. Лордъ Уорсингтонъ взялъ его на поруки. Но все это вмст: позоръ, разочарованіе насчетъ потеряннаго времени и денегъ, да еще къ тому ваши слова — въ конецъ сокрушили его. Онъ груститъ и киснетъ. Ни я, ни Нэдъ, ни Фанни не можемъ добиться отъ него путнаго слова. Мн говорили, что его не засадятъ въ тюрьму. Но если это случится — тутъ мистрисъ Скинъ не выдержала и заплакала, — это ему смерть. И пусть тогда Богъ простить тхъ, кто довелъ его до такого конца.

Чужое горе всегда смягчало Лиду, но слезы ожесточали: на нихъ у нея не хватало терпнія.

— А другой?— спросила она.— Вы ничего не слышали о немъ? Я думаю, что онъ лежитъ въ больниц.

— Въ больниц?— переспросила мистрисъ Скинъ, переставъ даже плакать отъ изумленія.— Кто?

— Парадизъ, — отвтила Лида, съ отвращеніемъ произнося его имя.

— Онъ въ больниц?! Святая вы простота, миссъ. Я вчера видла его, и онъ выглядлъ такъ хорошо, какъ только можетъ выглядть этакая образина, ни единаго шрама не осталось. И онъ хвастается, какъ бы отдлалъ Кэшеля, если бы не пришла полиція! Онъ гадкій, низкій боксеръ, честное слово. Я только жалю, что нашъ мальчикъ унизился до борьбы съ нимъ. Мн говорили, что Кэшель расписалъ его, какъ картинку и что вы видли его въ такомъ вид, Вы, вроятно, испугались, миссъ? Это понятно, вы же не привыкли къ такимъ зрлищамъ. Моего Нэда иногда приносили домой въ такомъ вид, что я разъ влила ему водку въ глазъ, думая, что это ротъ. И даже Кэшель, какъ онъ ни остороженъ, дня три ходилъ почти слпымъ. Вдь нельзя же ждать, чтобы они даромъ получали такія деньги. Вы только пожалуйста не принимайте это близко къ сердцу, миссъ. Если бы вы, напримръ, вышли замужъ — я только предполагаю, — успокаивающимъ тономъ прибавилъ мистрисъ Скинъ, замтивъ, какъ Лида вздрогнула при этомъ слов, — если бы вы вышли замужъ за доктора, — это даже не униженіе для вашего высокаго званія — вы бы въ обморокъ упали, если бы увидли, какъ онъ отрзаетъ руку или ногу, что онъ долженъ длать каждый Божій день. Но вы бы гордились, что онъ такъ хорошо знаетъ свое дло. То же чувствую я я относительно Нэда. Честное слово, миссъ, я совсмъ не хотла бы видть его въ кругу, не больше чмъ какая-нибудь лэди, жена офицера, хотла бы видть своего мужа на пол сраженія, когда онъ рубить саблей бдныхъ негровъ или французовъ. Но разъ у него такая профессія и люди Богъ знаешь какъ уважаютъ его за это, я ужъ мирюсь. А теперь я даже интересуюсь этимъ дломъ, вдь оно никому не приносить вреда. Вы, конечно, не должны думать, что Нэдъ оставляетъ людей безъ рукъ или безъ ногъ — Боже упаси! Ни онъ, ни Кэшель не длаютъ такихъ вещей. Покорно васъ благодарю, миссъ! Мн просто неловко, что вы такъ безпокоитесь.

Послднее относилось къ появленію лакея съ подносомъ.

— Какъ бы то ни было, — сказала Лида, когда он опять остались одн, — я все-таки не понимаю, зачмъ вы пришли ко мн. Ваше посщеніе мн, конечно, очень пріятно. Но какимъ образомъ вы думали облегчить душевное состояніе мистера Байрона, приходя сюда? Онъ самъ просилъвасъ?

— Онъ бы умеръ раньше. Я пришла на собственный страхъ, такъ какъ знаю въ чемъ его горе.

— И что же?

Мистрисъ Скинъ оглянулась, желая убдиться, что он одн. Затмъ наклонилась къ Лид и выразительнымъ шопотомъ сказала:

— Почему вы не выходите за него замужъ, миссъ?

— Потому что мн не хочется, мистрисъ Скинъ, — въ самомъ веселомъ настроеніи отвтила Лида.

— Но обсудите немножко, миссъ. Гд вы найдете второй такой случай. Подумайте только, что онъ за человкъ: чемпіонъ міра и въ то же время джентльменъ. Этого еще сроду не бывало на свт и никогда не будетъ. Я знала многихъ чемпіоновъ, но вс они не годились въ компанію къ вамъ. Нэдъ тоже былъ чемпіономъ, когда я вышла за него, и вс мои родные считали, что я унизилась, выходя за него. Я вдь была настоящей танцовщицей при театр. Боксеры большей частью изъ простонародья, и дамы не водятъ съ ними компаніи. Но ваше счастье, миссъ, что вы покорили сердце единственнаго джентльмена среди нихъ. Чего же вамъ больше надо? Гд вы найдете равнаго ему по сил, здоровью, красот и хорошимъ манерамъ? А ужъ насчетъ характера я вамъ сейчасъ скажу. Въ Мельбурн^, какъ вы сами можете себ представить, вс женщины и двушки по немъ съ ума сходили. Каждый Божій вечерь у меня сидли дв-три, чтобы только взглянуть на него. А онъ, голубчикъ мой невинный, на нихъ и смотрть не хотлъ. Что кочанъ капусты — что он, ему все равно. Онъ былъ радъ, когда могъ итти въ залъ боксировать съ джентльменами, чтобы отвязаться отъ нихъ. А он смотрли на него въ щелочку и только еще больше влюблялись. Но никогда не получали отъ него ни одного ласковаго взгляда. Вы первая, миссъ Кэрью, вы и послдняя, поврьте мн. Если бы когда-нибудь въ жизни у него была другая, онъ не сумлъ бы скрыть отъ меня. У него вдь вся душа нараспашку, какъ у ребенка. А ужъ насчетъ честности — вы себ и представить не можете, до чего онъ честенъ. Я знаю, напримръ, что ему разъ предложили восемьсотъ фунтовъ стерлинговъ, чтобы онъ далъ себя побдить въ состязаніи, которое, если бы онъ побдилъ, принесло бы ему только двсти, не считая ужъ того, что онъ не получилъ бы ни гроша, если бы проигралъ честно. Я вижу, что вы знаете жизнь и понимаете, что немногіе устояли бы противъ такого искушенія. Есть у насъ боксеры, которые стоятъ такъ высоко въ своей профессіи, что вы бы скоре поврили, что королева можетъ продать свои богатства, чмъ они — а, между тмъ, они даютъ себя побдить, когда это имъ выгодно. Мой Нэдъ, вообще, честный боксеръ, это всмъ извстно. Но когда онъ далъ себя побить маленькому Примрозу, а на слдующій день пошелъ и купилъ себ лошадь съ повозкой, что я должна была подумать? Видите, миссъ, я вамъ говорю это о собственномъ муж, а про Кэшеля скажу, что онъ никогда не былъ побжденъ, хотя ему часто это было бы выгодне, чмъ побждать самому. Никогда я не слышала отъ него сердитаго слова и не видала его подъ хмельномъ, кром, какъ одинъ разъ въ день рожденія Нэда. Да и тогда онъ только шутилъ и смялся, между тмъ какъ къ другимъ не подступись, когда они въ пьяномъ вид. О, если бы вы только взглянули на все съ настоящей точки зрнія, подумайте, миссъ, какъ вы были бы счастливы. Джентльменъ съ ногъ до головы, чемпіонъ міра, способный въ каждомъ обществ отстоять себя и васъ, трезвый, честный, невинный, какъ новорожденный младенецъ, и безумію влюбленный въ васъ! Онъ смотритъ на васъ какъ на ангела небеснаго — и я уврена, что онъ правъ, миссъ, что у васъ ангельская душа. Увряю васъ, миссъ, моя Фанни изъ себя выходить, такъ какъ думаетъ, что онъ находитъ васъ лучше, чмъ ее. Неужели такъ трудно вамъ понравиться, миссъ, что вы откажете ему? Нтъ, я этого не думаю.

Откинувшись на спинку кресла, Лида смотрла на мистрисъ Скинъ съ загадочнымъ выраженіемъ лица, которое постепенно перешло въ неудержимую улыбку. Мистрисъ Скинъ тоже слегка улыбнулась изъ любезности, но серьезно нахмуренныя брови давали понять, что все сказанное ею совсмъ не смшно.

— Мн надо немного времени, чтобы обсудить то, что вы такъ краснорчиво изложили мн, — сказала Лида.— Я говорю серьезно, мистрисъ Скинъ: ваши слова произвели на меня большое впечатлніе. Поговоримъ сейчасъ о чемъ-нибудь другомъ. Какъ поживаетъ ваша дочка? Надіось, что она вполн здорова?

— Очень вамъ благодарна, миссъ, она здорова и цвтетъ.

— А вы тоже?

— И себя чувствую не хуже, чмъ можно ожидать,— отвтила мистрисъ Скинъ, которая слишкомъ любила соболзнованіе, чтобы признать себя вполн здоровой.

— Вы, вроятно, наслаждаетесь рдкимъ чувствомъ безопасности, будучи женой столь знаменитаго преподавателя бокса, какъ мистеръ Скинъ?— сказала Лида, наблюдая за ней.— Разв не пріятно имть такого сильнаго покровителя и защитника?

— Ахъ, миссъ, вы вдь не знаете моего положенія, — воскликнула мистрисъ Скинъ, совсмъ забывъ объ интересахъ Кэшеля и попадая въ разставленную ей ловушку, побуждаемая желаніемъ подлиться своими горестями.— Я живу въ постоянномъ страх, какъ бы онъ не попалъ въ какую-нибудь исторію. Пока онъ трезвъ, онъ тихъ, какъ голубь, а какъ выпьетъ рюмку, такъ готовъ драться со всякимъ, кто ему слово скажетъ. Если при этомъ попадешь въ руки полиціи, то бда! Для боксера нтъ справедливости. Какъ только онъ скажетъ, что онъ профессіоналъ, дло кончено: въ тюрьму его! Прощай тогда ученики и уваженіе людей. Вотъ что не даетъ мн ни минутки покоя. А что касается защиты, я лучше дамъ себя обворовать сто разъ, чмъ скажу хоть слово, которое можетъ втянуть его въ драку. Сколько разъ, когда мы ночью возвращались домой, я потихоньку платила извозчику гораздо больше, чмъ надо, чтобы онъ только не ворчалъ и чего добраго не разозлилъ Нэда. Это все пьянство виновато. Джентльмены очень гордятся, когда люди видятъ ихъ въ разговор съ нимъ: они подходять одинъ за другимъ и спрашиваютъ его, не желаетъ ли онъ выпить чего-нибудь, пока онъ, наконецъ, не очнется на слдующее утро въ постели съ сапогами на ногахъ, вывихнутой рукой, а то и подбитымъ глазомъ, и никакъ не можетъ припомнить, какія дла натворилъ ночью.

Чего мн только не пришлось натерпться первые три года моего замужества! А потомъ онъ далъ зарокъ, и съ тхъ поръ все пошло хорошо: больше трехъ разъ въ году я его не видала, такъ-сказать, по-настоящему пьянымъ. Богъ помогъ, да молочникъ въ Вестминстер оттузилъ — вотъ онъ и пришелъ въ разумъ и застыдился себя. Я ужъ постаралась удержать его на этомъ пути и подальше отъ старыхъ пріятелей. Съ тхъ поръ на немъ Божье благословеніе, и намъ живется хорошо,

— А Кэшель часто заводитъ ссоры?

Тонъ этого вопроса заставилъ мистрисъ Скинъ вспомнить, какъ неумстны и несвоевременны ея жалобы.

— Нтъ, нтъ!— торопливо отвтила она.— Онъ никогда не пьетъ, а насчетъ дракъ, миссъ, трудно поврить, но во всю жизнь это случаясь съ нимъ только раза три, — во всякомъ случа, не больше. Только бы ему жениться, а ужъ тогда онъ будетъ смирнымъ человкомъ до гроба. Но если его теперь оставить на произволъ судьбы, Богъ знаетъ, что изъ него выйдетъ. Сначала затоскуетъ — онъ уже теперь тоскуетъ, потомъ запьетъ, потомъ лишится учениковъ, потеряетъ силы, будешь побить, и… Одно ваше слово, миссъ, спасетъ его. Если бы вы позволили мн сказать ему.

— Ничего, абсолютно ничего, — сказала Лида.— Вы измнили мой взглядъ на нкоторые изъ его поступковъ. Вотъ единственное, что я могу вамъ сказать. Но выйти замужъ за Мистера Кэшеля Байрона для меня самая невроятная вещь на свт. Оставляя въ сторон вопросъ о личномъ расположеніи, одной этой невроятности достаточно, чтобы устрашить обыкновенную женщину.

Мистрисъ.Скинъ не совсмъ поняла послднихъ словъ. Но то, что относилось къ ея цли, она все же поняла. Она поднялась, чтобы итти, уныло покачала головой и сказала:

— Я вижу въ чемъ дло, миссъ. Вы считаете его ниже себя. Онъ придется не ко двору вашей родн.

— Мои родственники, безъ сомннія, были бы очень возмущены. И я должна считаться съ этимъ — поскольку оно, вообще, иметъ значеніе для меня.

— Мы никогда не утруждали бы васъ, — нершительно сказала мистрисъ Скинъ.— Черезъ мсяцъ или два мы навсегда покинемъ Англію.

— Это нисколько не мняетъ дла. Я только буду жалть, что мн не придется время отъ времени проводить съ вами пріятный часокъ.

Это была неправда. Но Лид показалось, что она, по мр привычки, начинаешь находить во лжи настоящее удовольствіе.

Мистрисъ Скинъ нельзя было утшить комплиментами. Она опять покачала головой.

— Вы очень добры, миссъ, что говорите мн такія ласковыя слова, — сказала она.— Но если вы скажете одно хорошее слово для нашего мальчика, то мн вы можете потомъ говорить, что вамъ угодно.

Лида долго думала, прежде чмъ отвтить. Наконецъ, она сказала:

— Я жалю, что была съ нимъ рзка, такъ какъ вижу теперь, что, при данныхъ обстоятельствахъ, онъ, пожалуй, не могъ поступать иначе, чмъ поступилъ. Я совершенно выпустила изъ виду экономическую сторону его профессіи. Однимъ словомъ, я не привыкла къ кулачнымъ боямъ, и то, что я увидла, такъ возмутило меня, что я не была въ состояніи разсуждать. Но, — продолжала Лида, предостерегающе поднявъ руку, чтобы уничтожить надежду, опять блеснувшую у мистрисъ Скинъ,— какъ вы ему дадите понять, что мои слова являются только актомъ справедливости, а нисколько не выраженіемъ любви?

— И крошечка утшенія будешь ему благомъ, миссъ. Я ему скажу только, что видла васъ и что вы совсмъ не то думали, когда въ послдній разъ…

— Мистрисъ Скинъ, — мягко прервала ее Лида.— Не говорите пока ничего. Я, наконецъ, ршила. Если въ теченіе двухъ недль онъ ничего не услышитъ обо мн, вы можете сказать ему, что вамъ вздумается. Можете вы подождать недлю?

— Конечно, сколько вамъ угодію, миссъ. Но завтра вечеромъ бенефисъ Меллиша, и я…

— Какое же я имю отношеніе къ Меллишу или къ его бенефису?

Мистрисъ Скинъ въ замшательств извиняюще пробормотала, что ей хотлось бы только, чтобы мальчикъ не ударилъ въ грязь лицомъ.

— Если онъ въ честь Меллиша долженъ отколотить кого-нибудь, за этимъ дло не станетъ. Помните, значить: въ теченіе двухъ недль вы не должны упоминать обо мн. Ршено?

— Какъ вамъ угодно, миссъ, — отвтила мистрисъ Скинъ не совсмъ довольная. Но Лида не дала ей большаго утшенія. Поэтому она попросила позволенія проститься, выразивъ надежду, что все обернется къ лучшему для всхь сторонъ. Лида настояла на томъ, чтобы она подкрпила свои силы основательной закуской, а потомъ отвезла ее на станцію въ коляск, запряженной пони. Передъ прощаніемъ Лида внезапно вернулась къ прежней тем разговора и спросила:

— Мистеръ Байронъ думаетъ когда-нибудь?

— Думаетъ!— выразительно воскликнула мистрисъ Скинъ.— Никогда въ жизни! Веселе его въ свт не найдешь, миссъ!

И мистрисъ Скинъ вернулась въ Лондонъ, раздумывая по дорог, годится ли молоденькой барышн жить одной въ роскошномъ замк безъ старшей особы своего пола и разговаривать съ низшими такъ вжливо и непринужденно. Вернувшись домой, она не сказала ни слова и своей поздк Скину, тактъ какъ онъ не умлъ хранить никакихъ секретовъ, кром тхъ, которые касались предполагавшихся матчей. Но зато она до поздней ночи просидла со своей дочерью Фанни, муча ея сердце разсказами о великолпіи замка и утшая описаніемъ миссъ Кэрью, какъ особы маленькой съ рыжими волосами и безъ всякой фигуры. (У Фанни были черные, какъ смоль, волосы, роскошныя плечи, и вообще она была одной изъ лучшихъ ученицъ Кэшеля.)

— Но, все равно, Фанни,— прибавила мистрисъ Скинъ, зажигая въ два часа ночи свою свчку, чтобы итти спать.— Если дло выйдетъ, Кэшель никогда не будетъ хозяиномъ въ собственномъ дом,

— Я это сама прекрасно вижу,— сказала Фанни.— Но разъ честные люди изъ нашего круга для него недостаточно хороши, пусть пеняетъ на себя, когда пустоголовые аристократы будутъ передъ нимъ задирать носъ.

Между тмъ, Лида посл продолжительной поздки по окрестностямъ вернулась въ замокъ, и ей удалось побороть свое волненіе, принявшись работать надъ біографіей отца. Она готовила главу о его литературныхъ вкусахъ и за послднее время занималась тмъ, что просматривала его любимыя книги, разыскивая въ нихъ отмченныя мста. Теперь она продолжала эти поиски, стоя въ библіотек на лсенк и снимая cъ полокъ одну книгу за другой, при чемъ время отъ времени прочитывала въ нихъ дв-три страницы. За этой отрывочной работой время проходило такъ же незамтно, какъ удлиннялись тни. Послдняя книга, которую она просмотрла, былъ томикъ стиховъ. Въ немъ не было отмтокъ, но онъ открывался на страниц, на которой его, очевидно, часто раскрывали раньше. Первыя слова, которыя Лида прочла, были слдующія:

‘Чего бы не далъ я на свт

Чего бы не далъ я на свт

За человческое сердце,

Способное согрть меня живымъ огнемъ,

Взамнъ того, что сердцемъ у меня зовется

Безстрастно-равнодушнаго, безчувственнаго камня,

Холоднаго какъ ледъ и худшаго изъ всхъ сердецъ.

Лида торопливо сошла съ лсенки, добралась до кресла, опустилась на него и принялась читать и перечитывать эти строчки. Сгущающіяся сумерки опять пробудили ее къ дятельности. Она поставила книгу обратно на полку и, подходя къ письменному столу, сказала:

— Разъ такая мысль преслдовала отца, она будетъ преслдовать и меня, если я теперь же не призову къ жизни и дятельности мое сердце, ршивъ въ положительную сторону единственный вопросъ, въ которомъ оно заинтересовано. И мои дти будутъ избавлены отъ этого проклятіе только въ томъ случа, если унаслдуютъ свои физическія и душевныя качества отъ отца, а не отъ меня — отъ человка импульса, который никогда не думаетъ, а не отъ философствующей женщины, которая не можетъ не думать. Да будетъ такъ.

ГЛАВА XIV.

Черезъ нсколько дней на имя Кэшеля пришло письмо. Онъ какъ разъ сидлъ съ семьей Скина за чаемъ, и густая краска залила его лицо, когда онъ увидлъ почеркъ.

— Ахъ ты, Господи!— сказала миссъ Скинъ, сидвшая къ нему ближе всхъ.— Дай-ка посмотрть.

— Убирайся ко всмъ чертямъ!— закричалъ Кэшель, торопливо отодвигая письмо, которое она хотла схватить.

— Не мучь его, Фанни, — нжно сказала мистрисъ Скинъ.

— Я и не хочу мучить бднаго мальчика, — сказала миссъ Скинъ, любовно кладя руку на его плечо.— Дай только взглянуть на подпись — только посмотрть, отъ кого оно. Кэшель, милый, дай.

— Ни отъ кого. Отстань. Если ты сейчасъ не оставишь меня въ поко, я теб задамъ такую баню, когда придешь ко мн на урокъ, что не рада будешь.

— Похоже на то!— презрительно заявила Фанни.— Кому сегодня хуже пришлось, хотла бы я знать?

— Она ему сегодня закатила такой ударъ подъ подбородокъ, что лучшаго я не видалъ, — съ хриплымъ смхомъ замтилъ Скинъ.

Кэшель отодвинулся подальше отъ Фанни, чтобы прочесть письмо, которое гласило:

Риджентъ-Паркъ.

Многоуважаемый мистеръ Кэшель Байронъ!

Мн хочется, чтобы вы встртились съ одной моей знакомой, которая завтра въ три часа дня будетъ у меня. Вы очень обяжите меня, если тоже явитесь въ это время.

Преданная вамъ
Лидія Кэрью.

Наступило долгое молчаніе, въ теченіе котораго единственными звуками въ комнат было тиканье часовъ и чавканье эксъ-чемпіона, занятаго раками.

— Надюсь, хорошія всти, Кэшель?— дрожащимъ отъ волненія голосомъ, наконецъ, спросила мистрисъ Скинъ.

— Пусть меня поколотятъ, если я понимаю, что это значить, — сказалъ Кэшель.— Можетъ быть, вы возьмете въ толкъ?

И онъ передалъ письмо своей пріемной матери. Скинъ пересталъ жевать, чтобы посмотрть, какъ его жена читаешь,— что казалось ему чудомъ учености,

— Я думаю, что дама, о которой она пишешь, это она сама, — сказала мистрисъ Скинъ посл нкотораго размышленія.

— Нтъ, — отвтилъ Кэшель, покачавъ головой.— Она всегда говорить то, что хочетъ сказать.

— Ну да, — съ хитрымъ видомъ сказалъ Скинъ, — но писать то, что думаетъ, она не можетъ. Это самое худшее въ письм: никто не можешь точно написать то, что хочешь. Сколько я ни подписывалъ договоровъ, всегда посл выходили недоразумнія, а договоры лучшія бумаги, какія только могутъ существовать.

— Ты лучше пойди и узнай, что это значить, — сказала мистрисъ Скинъ.

— Правильно, — сказалъ Скинъ.— Ступай, мой мальчикъ и разузнай.

— Письмо коротенькое и не особенно нжное, — сказала Фанни.— Она могла хоть поставить свой гербъ наверху для вжливости.

— Что бы ты дала, чтобы быть на ея мст?— насмшливо сказалъ Кэшель, пряча письмо, которое она пренебрежительно бросила ему.

— Будь я на ея мст, я бы слишкомъ уважала себя, чтобы бросаться на шею такому человку, какъ ты.

— Тише, Фанни!— сказала мистрисъ Скинъ.— Ты ужъ слишкомъ рзка. А теб, Нэдъ, не слдуешь поощрять ее смхомъ.

На слдующій день Кэшель обратилъ особенное вниманіе на свою діэту, немного поупражнялся въ перчаткахъ, взялъ ванну съ растираніями и въ три часа дня, сіяя здоровьемъ и.красотой, позвонилъ у дверей дома въ Ридженть-Парк.

Къ его удивленію дверь открылъ не Башвиль, а молоденькая горничная.

— Миссъ Кэрью дома?

— Такъ точно, сэръ, — отвтила горничная, которая моментально влюбилась въ него.— Мистеръ Байронъ, сэръ?

— Да, это я,— сказалъ Кэшель.— Скажите-ка, есть здсь еще кто-нибудь?

— Только одна дама, сэръ!

— А чортъ! Ну, ничего. Этому можно помочь. Не надо сразу отчаяваться.

Горничная провела его до одной двери, которую тихонько закрыла за нимъ, впустивъ его безъ доклада. Комната, въ которой онъ очутился, была портретная галлерея, освщенная сверху. На противоположномъ конц, спиной къ нему, стояли дв дамы: Лида и ея гостья, благородная осанка и изящная вншность которой вызвали бы въ каждомъ мужчин, мене занятомъ своими мыслями, чмъ Кэшель, пріятную надежду познакомиться съ красавицей. Не сводя глазъ съ Лиды, Кэшель прошелъ нсколько шаговъ, но вдругъ перемнился въ лиц, остановился и ужъ собирался обратиться въ бгство, когда дамы, услышавъ его легкіе шаги, обернулись, увидли его и этимъ приковали къ мсту. Пока Лида здоровалась съ нимъ, ея спутница разглядывала гостя сначала съ равнодушіемъ, затмъ съ недоврчивымъ изумленіемъ, и вдругъ испустила радостный, ликующій крикъ, какъ ребенокъ, нашедшій давно потерянную игрушку:

— Мой ненаглядный мальчикъ!— И подойдя къ Кэшелю съ граціей лебедя, она приняла его въ свои объятія.

Въ отвтъ на это, Кэшель выдвинулъ надъ ея плечомъ свое покраснвшее, немного смущенное лицо, подмигнулъ Лид, заложивъ языкъ за щеку, и сказалъ:

— Вотъ что называется, настоящій голосъ природы — я ошибиться невозможно.

— Какимъ ты сталъ великолпнымъ!— сказала мистрисъ Байронъ, немного отодвигая его, чтобы лучше разсмотрть.— И красавецъ какой, ахъ ты плутишка!

— Какъ поживаете, миссъ Кэрью?— сказалъ Кэшель, высвобождаясь изъ объятій матери и поворачиваясь къ Лид.— Не обращайте на нее вниманія: она только моя мать. То-есть, нтъ, — прибавилъ онъ, какъ бы исправляя себя, — Она моя мама.

— Откуда ты явился? Гд ты былъ? Знаешь ли ты, гадкій мальчишка, что я цлыхъ семь лтъ не видла тебя? Можно ли себ представить, миссъ Кэрью, что это мой сынъ! Поцлуй меня еще разъ, мой драгоцнный мальчикъ,— прибавила она, любовно схвативъ его за руку.— Какіе у тебя мускулы!

— Цлуй, сколько влзетъ, — сказалъ Кэшель, борясь со своимъ дтскимъ упрямствомъ, которое опять овладвало имъ.

— Надюсь, что ты вполн здорова? Видъ у тебя достаточно хорошій.

— Да, — насмшливо сказала она, начиная презирать его за неспособность подняться до ея высоты при разыгрываніи этой трогательной сцены.— Я чувствую себя достаточно хорошо. А твой разговоръ, повидимому, такой же утонченный, какъ и раньше. Почему ты стрижешь волосы такъ коротко? Ты долженъ дать имъ подрасти и…

— Слушай-ка,— сказалъ Кэшель, осторожно хватая ея руку, когда она ее подняла, чтобы поправить его локоны.— Брось сейчасъ эти глупости, а то я сію минуту выхожу вонъ въ ту дверь, и ты опять семь лтъ не увидишь меня. Или бери меня, какимъ я есть, или оставь меня въ поко. Если же ты хочешь знать, почему я ношу короткіе волосы, прочти исторію объ Авессалом. Ну что, поняла теперь?

Мистрисъ Байронъ стала градусомъ холодне.

— Вотъ какъ!— сказала она.— Ты все тотъ же, Кэшель?

— Такъ же, какъ и ты. Мы оба не перемнились, — отвтилъ онъ.— Не сказала ты и шести словъ, какъ мн уже показалось, будто мы только вчера разстались съ тобой.

— Сознаюсь, что я немного изумлена результатами моего эксперимента, — вмшалась въ разговоръ Лида.— Я нарочно устроила эту встрчу. Сходство между вами навело меня на слдъ, а затмъ мое предположеніе было подтверждено разсказомъ мистера Байрона о своихъ похожденіяхъ.

Тщеславіе мистрисъ Байронъ было польщено.

— Неужели онъ похожъ на меня?— сказала она, внимательно разсматривая его лицо.

Не обращая на нее ни малйшаго вниманія, онъ съ нескрываемымъ огорченіемъ, обратился къ Лид:

— Значитъ, вы для этого позвали меня?

— Вы разочарованы?— сказала Лида.

— Онъ нисколько не радъ видть меня, — жалобно сказала мистрисъ Байронъ.— У него нтъ сердца.

— Она теперь зарядила на цлый часъ, — замтилъ Кэшэль, смотря на Лиду, такъ какъ, очевидно, находилъ это боле пріятнымъ, чмъ смотрть на мать.— Но ничего: если вамъ все равно, то и мн тоже. Такъ что можешь начинать, мама!

— Вы находите, что мы, правда, похожи другъ на друга?— не обращая на него вниманія, сказала мистрисъ Байронъ.— Да, я тоже думаю, что мы похожи. Есть что-то…

Она остановилась и съ внезапнымъ подозрніемъ спросила:

— Ты женатъ, Кэшель?

— Ха-ха-ха!— захохоталъ онъ.— Нтъ еще, но надюсь, это это случится когда-нибудь.— И онъ отважился при этомъ искоса бросить взглядъ на Лиду, но та внимательно смотрла на мистрисъ Байронъ.

— Такъ разскажи же мн все о себ. Чмъ ты занимаешься? Надюсь, Кэшель, что ты не пошелъ на сцену?

— На сцену!— пренебрежительно повторилъ Кэшель.— Разв я похожъ на актера?

— На актера ты, положимъ, не похожъ,— своеобразно-капризнымъ тономъ сказала мистрисъ Байронъ.— Но что-то непріятно-профессіональное въ теб замчается и очень даже. Что ты длалъ съ тхъ поръ, какъ такъ скандально убжалъ изъ этой дурацкой школы на свер? Чмъ ты живешь? Да и вообще зарабатываешь ли ты хоть что нибудь?

— Думаю, что да, разъ я, какъ видишь, здравствую. Какъ ты думаешь, къ чему я годился больше всего по моему воспитанію? Улицы подметать, можетъ быть! Убжавъ изъ Пэнли, я пошелъ въ моряки.

— Въ моряки! Ты не похожъ на моряка. А какого ранга ты достигъ въ своей профессіи?

— Перваго ранга. Самаго высшаго, — быстро отвтилъ Кэшель.

— Мистеръ Байронъ въ настоящее время не состоитъ на морской служб, да и вообще недолго былъ морякомъ, — сказала Лида.

Кэшель бросилъ на нее полуумоляющій, полуувщевательный взглядъ.

— Онъ занимается совсмъ другимъ дломъ, — спокойно продолжала она, — которое васъ очень удивить.

— Не можете вы помолчать!— воскликнулъ Кэшель.— Я ожидалъ отъ васъ больше здраваго смысла. Что толку, когда она подниметъ крикъ и только разозлитъ меня. Если вы не перестанете, я уйду.

— Въ чемъ дло?— спросила мистрисъ Байронъ.— Ты занимаешься чмъ-нибудь позорнымъ, Кэшель!

— Вотъ ужъ пошло — говорилъ вамъ, что такъ будетъ. У меня гимнастическое заведеніе, вотъ и все. Надюсь, что въ этомъ нтъ ничего позорнаго.

— Гимнастическое заведеніе!— съ величественнымъ презрніемъ повторила мистрисъ Байронъ.— Какая глупость! Ты долженъ бросить всякую подобную ерунду, Кэшель. Это очень глупое и неблагородное занятіе. Ты, разумется, изъ нелпой гордости не могъ притти ко мн, чтобы я дала теб средства устроиться приличне. Думаю, что я могла бы снабдить тебя…

— Если я когда-нибудь возьму отъ тебя хоть копейку, пусть меня…

Кэшель поймалъ Лидинъ испуганный взглядъ и оскся. Онъ отступилъ на шагъ назадъ, и лукавая усмшка заиграла на его губахъ.

— Нтъ,— сказалъ онъ,— это теб же наруку, если я буду выходить изъ себя. Попробуй теперь, удастся ли теб разозлить меня.

— У тебя нтъ ни малйшей причины злиться, — сказала мистрисъ Байронъ, разозлившись сама.— Твой характеръ, повидимому, сталъ совершенно невозможнымъ — или скоре остался такимъ, потому что онъ никогда не отличался особой кротостью.

— Разв нтъ?— съ добродушной ироніей возразилъ Кэшель.— Ни малйшаго повода, чтобы выйти изъ себя! Даже когда говоришь, что я глупъ и неблагороденъ! Ты, вроятно, воображаешь себ, будто разговариваешь со своимъ маленькимъ Кэшелемъ, невиннымъ младенцемъ, котораго ты такъ любила. Но ты ошибаешься. Передъ тобой — сейчасъ крикъ будетъ, миссъ Кэрью!— чемпіонъ Австраліи, Соединенныхъ Штатовъ и Англіи, обладатель трехъ серебряныхъ поясовъ и одного золотого, преподаватель бокса для лондонскихъ аристократовъ и джентльменовъ, а для всего свта — обыкновенный боксёръ, который выступаетъ противъ кого угодно безъ различія вса и цвта, но не меньше какъ за пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ съ каждой стороны. Вотъ что такое Кэшель Байронъ.

Мистрисъ Байронъ отшатнулась, пораженная. Посл небольшой паузы она сказала:

— , Кэшель! Какъ ты могъ?— Затмъ опять подошла ближе и продолжала: — Неужели ты хочешь сказать, что ходишь драться съ этими грубыми, дикими великанами?

— Да. Можешь взять мой золотой поясъ, если думаешь, что онъ теб пригодится для роли Констанціи.

— И ты бьешь ихъ?

— Да. Спроси миссъ Кэрью, какой видъ былъ у Парадиза посл того, какъ онъ часъ стоялъ подъ моими кулаками.

— Удивительный мальчикъ! Что за занятіе. И ты все это длалъ подъ своимъ именемъ!

— Разумется. Я не стыжусь его. Я часто думалъ, не попадалось ли теб въ газетахъ мое имя?

— Я никогда не читаю газетъ. Но ты долженъ былъ слышать о моемъ возвращеніи въ Англію? Почему же ты не пришелъ ко мн?

— Я не былъ увренъ, что это доставитъ теб удовольствіе,— нершительно отвтилъ Кэшель, избгая ея взгляда, и обернулся, чтобы освжиться взглядомъ на Лиду.— Батюшки!— вскричалъ онъ,— а она-то ушла.

— Она права, что оставила насъ однихъ. А теперь скажи мн, почему мой драгоцнный мальчикъ сомнвался въ томъ, что родная мать будетъ рада видть его?

— Не знаю почему — но онъ сомнвался, — отвтилъ Кэшель, уныло покоряясь ея ласкамъ.

— Какой ты безчувственный! Разв ты не зналъ, что всегда былъ моимъ нжно-любимымъ малышкомъ, моимъ единственнымъ сыномъ?

Кэшель, который сидлъ теперь рядомъ съ ней на оттоманк, простоналъ и безпокойно заерзалъ на мст, но ничего не сказалъ.

— Ты радъ видть меня?

— Да,— угрюмо отвтилъ онъ.— Вроятно радъ. Я… Чортъ возьми!— крикнулъ онъ съ внезапнымъ оживленіемъ.— Ты, пожалуй, выручишь меня. Объ этомъ я никогда не думалъ. Вотъ что, мама: я сейчасъ въ большомъ затрудненіи, и думаю, что ты можешь мн помочь.

Мистрисъ Байронъ бросила на него насмшливый взглядъ, но ласковымъ тономъ отвтила:

— Конечно, я помогу теб — насколько это въ моихъ силахъ, голубчикъ. Все, что мое, то и твое.

Кэшель нетерпливо зашаркалъ ногами и вскочилъ. Посл небольшого промежутка времени, въ теченіе котораго онъ, повидимому, подавлялъ готовый сорваться съ губъ негодующій протестъ, онъ сказалъ:

— Насчетъ денегъ можешь успокоиться разъ навсегда. Въ нихъ я не нуждаюсь.

— Я рада, что ты въ такомъ независимомъ положеніи, Кэшель.

— Я тоже.

— Пожалуйста, будь немного привтливе.

— Я достаточно привтливъ,— съ отчаяніемъ воскликнулъ онъ,— только ты не хочешь слушать.

— Сокровище мое!— жалобнымъ тономъ сказала мистрисъ Байронъ.— Въ чемъ же дло?

— Ну, ладно,— отвтилъ Кэшель, немного смягчившись,— вотъ въ чемъ дло:— я хочу жениться на миссъ Кэрью. Больше ничего.

— Ты — жениться на миссъ Кэрью!

Вся нжность мистрисъ Байронъ пропала, тонъ ея голоса былъ суровъ и полонъ презрнія.

— Знаешь ли ты, глупый мальчишка, что…

— Знаю, все знаю, — ршительно сказалъ Кэшель — Кто такое она да кто такое я, и все прочее тому подобное. Я хочу жениться на ней. И больше того — я обязательно женюсь на ней, хотя бы мн сначала пришлось для этого свернуть шею всмъ лондонскимъ франтамъ. Захочешь ли ты мн помогать, или нтъ, это твое дло. Но если нтъ, никогда больше не смй называть меня своимъ ненагляднымъ сыномъ. Ну?

Въ эту минуту мистрисъ Байронъ, разъ навсегда, отказалась отъ своихъ родительскихъ правъ надъ нимъ. Она спокойно и съ кроткимъ выраженіемъ на лиц молча просидла нкоторое время, а затмъ сказала:

— Что же, я не вижу причины, почему теб и не жениться. Для тебя это прекрасная партія.

— Да. Но для нея чертовски скверная.

— Я, право, не вижу почему. Когда твой дядя умретъ, его имніе достанется теб.

— Я — наслдникъ имнія! Ты не шутишь?

— Конечно, нтъ. Бингли Байронъ хоть и противный старикъ, а все-таки не можетъ жить вчно.

— А кто такое, чорть его дери, этотъ Бингли Байронъ? Какое онъ иметъ отношеніе ко мн?

— Твой дядя, конечно. Теб, Кэшель, право, слдовало бы подумать объ этихъ вещахъ. Неужели теб никогда не приходило въ голову, что у тебя должны быть родственники, какъ у другихъ людей?

— Ты мн никогда не говорила о нихъ. Да, вотъ такъ штука! Но, но… я хочу сказать… Если онъ даже, на самомъ дл, мой дядя, разв я его законный наслдникъ?

— Да. Уольфордъ Байронъ,— единственный его брать, кром твоего отца,— умеръ много лтъ тому на-задъ, когда ты былъ у Монкрифа, а сыновей у него не было. Бингли же холостякъ.

— Но все-таки,— робко сказалъ Кэшель,— не будетъ ли затрудненія изъ-за того, что я… въ конц-концовъ…

— О чемъ ты говоришь, голубчикъ мой? Твои права ясне яснаго.

— Видишь ли, — покраснвъ, сказалъ Кэшель, — многіе люди полагали, что ты совсмъ не была замужемъ.

— Что!— съ негодованіемъ вскричала мистрисъ Байронъ.— Они не смютъ этого говорить. Это возмутительно. Почему ты тогда же не сказалъ мн этого?

— Я тогда не думалъ объ этихъ вещахъ, — поспшилъ онъ оправдаться.— Я былъ слишкомъ молодъ. Но теперь это все равно. Мой отецъ умеръ, да?

— Онъ умеръ, когда ты былъ совсмъ маленькимъ. Сколько разъ ты меня злилъ, бдное, невинное созданьице, когда напоминалъ объ отц. Не говори о немъ со мной.

— Не буду, если ты не хочешь. Только одну вещь, мама. Онъ былъ джентльменъ?

— Разумется. Что за вопросъ!

— Значить, я не хуже любого изъ франтовъ, которые считаютъ себя ея ровней? У нея есть двоюродный брать на государственной служб. Онъ выдаетъ себя за секретаря парламента, а, вроятно, просто сидитъ въ огромномъ кресл въ зал и кричитъ на публику. Я не хуже его?

— Съ материнской стороны твое происхожденіе не оставляетъ желать ничего лучшаго, Кэшель. Байроны же не дворяне. Но все-таки это одинъ изъ самыхъ старинныхъ помщичьихъ родовъ Англіи.

Кэшель началъ обнаруживать признаки волненія.

— А сколько денегъ они получаютъ въ годъ!— спросилъ онъ.

— Не знаю въ точности. Твой отецъ всегда сидлъ безъ денегъ, и его отецъ тоже. Но Бингли скряга. Вроятно, тысячъ пять въ годъ.

— Это независимое положеніе. Этого достаточно. Она говорила, что не можетъ требовать, чтобы мужъ былъ такъ же безумно богать, какъ она.

— Да! Значить ты съ ней уже обсуждалъ этотъ вопросъ?

Кэшель собирался отвтить, когда вошла горничная и сказала, что миссъ Кэрью въ кабинет и просить ихъ притти туда, какъ только они смогутъ. Когда горничная удалилась, онъ горячо сказалъ:

— Я хочу, мама, чтобы ты ушла домой, а я одинъ пойду къ ней въ кабинетъ. Скажи мн, гд ты живешь, я вечеромъ приду къ теб и все теб разскажу. То-есть, конечно, если ты ничего не имешь противъ.

— Что же я могу имть противъ этого, сердце мое? Ты увренъ, что не повредишь себ слишкомъ большой поспшностью? У нея нтъ причины торопиться, Кэшель, и она это знаетъ.

— Я увренъ какъ не знаю въ чемъ, что теперь мое время — или теперь, или никогда. Я всегда чувствую, когда надо нанести послдній ударъ. Вотъ твоя накидка.

— Какъ ты торопишься отвязаться отъ своей бдной старушки-матери, Кэшель!

— Вотъ глупости! Ты вовсе не старая. Ты ужъ на этотъ разъ не будешь сердиться, что я прошу тебя уйти, ладно?

Она нжно улыбнулась ему, одла накидку и подставила ему щеку для поцлуя. Этотъ непривычный для него жесть смутилъ его: онъ отступилъ на шагъ назадъ и невольно принялъ оборонительную позу, какъ будто поступокъ, который отъ него требовали, относился къ области кулачнаго боя. Но моментально спохватился, поцловалъ ее и нетерпливо проводилъ до наружной двери, которую тихо заперъ за ней, предоставляя ей одной разыскивать свой экипажъ. Затмъ тихонько пробрался наверхъ въ кабинетъ, гд засталъ Лиду за чтеніемъ книги.

— Она ушла, — сказалъ онъ.

Лида отложила книгу въ сторону, взглянула на него, поняла, что сейчасъ наступить неизбжное, опустила глаза, чтобы скрыть внезапно охватившій ее безумный страхъ, и съ холодной строгостью, стоившей ей не мало усилій, сказала:

— Надюсь, что вы не поссорились.

— Боже упаси! вовсе нтъ. Мы цловались и миловались какъ голубки. Въ иные моменты она уметъ такъ подластиться, что противъ воли начинаешь любить ее. Она ушла, потому что я ее попросилъ уйти.

— Я зачмъ же вы просите моихъ гостей уходить?

— Потому что хотлъ быть одинъ съ вами. Не смотрите на меня такъ, какъ-будто не понимаете. Она мн разсказала цлую кучу вещей, которыя совсмъ мняютъ наше дло. Родословная у меня самая хорошая. Я потомокъ помщиковъ, которые пришли въ Англію вмст съ Вильгельмомъ Завоевателемъ, единственный ихъ наслдникъ и буду получать приличный доходъ. Теперь я могу потягаться съ вашимъ Уэбберомъ.

— А что же?— сурово спросила Лида.

— А то, — не смущаясь сказалъ Кэшель, — что могу жениться, если хочу. Ни боксировать, ни уроковъ давать я больше не буду.

— А когда вы женитесь, вы будете съ женой такъ же нжны, какъ были сегодня съ матерью!

Самоувренность Кэшеля какъ рукой сняло.

— Я такъ и зналъ, что вы это подумаете,— сказалъ онъ.— Съ ней я всегда такой, и ничего противъ этого не подлаешь. Я не могу любить женщину только потому, что она моя мать. А притворяться, чтобы понравиться кому бы то ни было, я никогда не буду. Передъ ней я всегда стою либо какъ дуракъ, либо какъ грубіянъ. Разв съ вами я бываю такимъ?

— Да,— сказала Лида.— Съ тмъ исключеніемъ,— прибавила она, — что ко мн вы никогда не выказывали абсолютной антипатіи.

— Ага! Съ исключеніемъ! Это очень большое исключеніе. Но я вовсе не питаю къ ней антипатіи. Кровь не вода, и я даже немного люблю ее. Только не выношу ея глупостей. Съ вами же совсмъ другое дло… въ чемъ разница, я не могу объяснить, потому что въ чувствахъ ни чорта не понимаю… то-есть, это, пожалуй, и не касается чувствъ… Однимъ словомъ, я не то хочу сказать… Вдь вы въ нкоторомъ род любите меня, да вдь!

— Да. Въ нкоторомъ род я васъ люблю.

— Хорошо. Почему же въ такомъ случа вамъ не выйти за меня замужъ?— съ безпокойствомъ спросилъ онъ.— Я не такой дуракъ, какъ вы думаете. Черезъ нкоторое время вы меня больше полюбите.

Лида сильно поблднла.

— А вы подумали,— сказала она,— что съ этихъ поръ будете человкомъ безъ дла, между тмъ какъ я всегда буду по горло занята работой, которая вамъ должна казаться очень скучной?

— Я вовсе не буду безъ дла. Есть много вещей, которыя я могу длать на свтъ кром бокса. Мы ужъ уживемся вмст, не бойтесь. Люди, которые любятъ другъ друга, всегда ладятъ между собой, а которые ненавидятъ другъ друга — никогда не чувствуютъ себя уютно. Я буду стараться длать васъ счастливой. Вы не бойтесь, что я буду мшать вашей латыни. Я вовсе не жду, что вы пожертвуете для меня всей вашей жизнью. Зачмъ? Всякая вещь иметъ свою причину. Пока вы будете принадлежать мн и больше никому — я буду доволенъ. И я буду вашимъ и больше ничьимъ. Зачмъ предполагать сотню несчастій, которыхъ, можетъ быть, никогда но будетъ? Рискнемъ. Вы слишкомъ добрая, чтобы когда-нибудь стать злюкой.

— Это была бы очень невыгодная сдлка, — съ сомнніемъ сказала она, — такъ какъ вы должны отказаться отъ вашего занятія, а я не отказываюсь ни отъ чего, кром какъ отъ своей свободы, которая мн совершенію не нужна.

— Я поклянусь, что никогда не буду боксировать — а вы ничего не должны общать. Если это не выгодныя условія, то я ужъ ничего не понимаю

— Да,— выгодныя для меня. Но для васъ?

— Обо мн не безпокойтесь. Вы будете длать то, что вамъ нравится. И я буду длать то, что вамъ нравится. У васъ есть совсть, поэтому я знаю, что ничего плохою вы не будете требовать, а всегда самое лучшее. У меня больше практическаго смысла, а у васъ больше ума. Ну что же, ршайтесь!

Лида оглянулась кругомъ, какъ-будто ища спасенія. Кэшель со страхомъ ждалъ отвта. Наступило долгое молчаніе.

— Неужели вы боитесь меня, потому что я былъ боксеромъ!— трогательнымъ тономъ сказалъ онъ.

— Бояться васъ! Нтъ. Я боюсь самой себя, боюсь будущаго, боюсь за васъ, но какъ бы то ни было, мое ршеніе принято. Устраивая вамъ свиданіе съ матерью, я ршила стать вашей женой, если вы еще разъ попросите меня объ этомъ.

Она спокойно поднялась съ мста и ждала. Грубая само увренность боксера спала съ него въ эту минуту, какъ мантія. Онъ густо покраснлъ, и не зналъ, что длать. Она тоже. Но невольно подошла на шагъ ближе и подняла къ нему свое лицо. Ничего не видя передъ собой отъ смущенія, онъ обнялъ и поцловалъ ее. Вдругъ она высвободилась изъ его объятій, схватилась за отвороты его сюртука и откинулась назадъ, такъ что повисла на немъ всей тяжестью своего тла.

— Кэшель, — сказала она.— Я думаю, что мы самые глупые женихъ и невста на всемъ свт. Мы ничего не знаемъ о любви. Ты меня дйствительно любишь?

Онъ только и могъ ей отвтить едва слышнымъ ‘да’, и смотрлъ на нее робкимъ, растеряннымъ взглядомъ. Его безпомощность была тягостна. Но у Лиды достало здраваго смысла, чтобы радоваться этому неопровержимому доказательству, что онъ такой же новичокъ въ любви, какъ и она сама. Онъ оставался боязливымъ и застнчивымъ и, повидимому, такъ стремился уйти, что она скоро попросила его оставить ее на нкоторое время одну и удивилась, что его немедленное согласіе отдалось въ ея сердц легкой болью разочарованія.

Выйдя отъ Лиды, Кэшель поспшилъ по адресу, который дала ему мать, и очутился въ огромномъ зданіи, раздленномъ на много отдльныхъ квартиръ. Онъ поднялся на лифт до седьмого этажа и выйдя въ коридоръ неожиданно увидлъ Луціана Уэббера, который шелъ впереди него. Повинуясь внезапному порыву, онъ поспшилъ за нимъ и догналъ въ ту минуту, когда тотъ входилъ въ комнату. Луціанъ почувствовалъ, что кто-то не даетъ ему закрыть дверь, оглянулся, узналъ Кэшеля, весь поблднлъ, поспшно вбжалъ въ комнату и отступивъ за письменный столь, вытащилъ изъ ящика револьверъ. Кэшель удивленный и испуганный отшатнулся и поднялъ правую руку, какъ будто собираясь отразить ударъ.

— Бросьте эту проклятую штучку!— крикнулъ онъ.— Если вы сейчасъ не бросите, я закричу караулъ.

— Если вы сдлаете хоть шагъ ближе, я выстрлю,— возбужденно сказалъ Луціанъ.— Я вамъ покажу, что грубая физическая сила должна спасовать передъ оружіемъ, которое наука дала цивилизованнымъ людямъ. Уходите изъ моей комнаты. Я не боюсь васъ, но не хочу, чтобы вы мшали мн своимъ присутствіемъ.

— Да постыдитесь же, — съ негодованіемъ сказалъ Кэшель.— Разв такъ принимаютъ человка, который пришелъ къ вамъ съ дружескими намреніями.

— Съ дружескими! Разумется, когда вы увидли, что я не беззащитенъ.

Кэшель свистнулъ.

— А,— сказалъ онъ,— вы подумали, что я пришелъ отлупить васъ. Ха-ха-ха! И вы называете это наукой — навести пистолетъ на человка: но вы не посмете выстрлить и сами это знаете. Положите его лучше, а то еще нечаянно спустите курокъ. Когда я вижу оружіе въ рукахъ безумца, я всегда чувствую себя не въ своей тарелк. Я пришелъ сказать вамъ, что женюсь на вашей кузин. Разв вы не рады?

Луціанъ перемнился въ лиц. Онъ поврилъ, но упрямо сказалъ:.

— Я сомнваюсь въ истин вашихъ слов. Вы лжете.

Это взорвало Кэшеля.

— Я вамъ опять повторяю, — угрожающимъ тономъ сказалъ онъ, — что ваша кузина помолвлена со мной. Назовите меня теперь лжецомъ и ударьте по лицу, если смете. Вотъ посмотрите, — прибавилъ онъ, вытащивъ изъ кармана бумажникъ, откуда вынулъ банковый билетъ.— Даю вамъ этотъ билетъ въ двадцать фунтовъ стерлинговъ, если вы ударите меня хоть одинъ разъ. И, заложивъ руки за спину, онъ всталъ передъ Луціаномъ.

Вн. себя отъ ярости и наполовину парализованный чувствомъ, которое онъ не хотлъ признать за страхъ, Луціанъ заставилъ себя не отступить передъ врагомъ. Кэшель подставилъ ему щеку и съ мрачной усмшкой сказалъ:

— Что же, брать, впередъ. Помните: двадцать фунтовъ.

Въ эту минуту Луціанъ отдалъ бы всю свою политическую и общественную карьеру за силу и ловкость своего противника, ибо не видлъ иного пути, чтобы избавиться отъ глумленія Кэшеля и собственныхъ упрековъ въ трусости. Его понятія о чести, пріобртенныя въ англійской школ., въ основныхъ своихъ чертахъ не отличались отъ кодекса чести боксера. Онъ съ отчаяніемъ сжалъ кулакъ и ударилъ, но промахнулся и чуть-чуть не упалъ на Кэшеля, который раскатисто захохоталъ и, ласково хлопнувъ его цо плечу, воскликнулъ:

— Молодецъ, молодецъ! Я думалъ, что вы струсите, а вы оказались совсмъ смльчакомъ. Вотъ вамъ ваша выигранная ставка. Я скажу Лид, что вы дрались со мной за двадцать фунтовъ и законно выиграли ихъ. Разв вы не гордитесь, что имли стычку съ чемпіономъ?

— Сэръ, — началъ Луціанъ.— Но ничего связнаго не послдовало.

— Присядьте на четверть часа и не пейте ничего спиртнаго — тогда все пройдетъ. Потомъ вы сами будете рады, что выказали себя удальцомъ. До свиданія, пока. Я понимаю ваше состояніе, все скоро пройдетъ. Но смотрите, не вздумайте подкрплять себя виномъ — это только повредитъ.

Посл ухода Кэшеля Луціанъ въ изнеможеніи опустился на стулъ. Въ немъ съ силой воскресли вс чувства гнва, зависти и обиды, которыя онъ испытывалъ только въ дтств и относительно которыхъ полагалъ, что выросъ изъ нихъ, какъ изъ гимназическихъ куртокъ, которыя носилъ въ т времена. Онъ сотню разъ возсоздавалъ въ ум пережитую сцену, но не такъ, какъ она произошла на самомъ дл, хотя воспоминаніе объ этомъ ни на минуту не переставало мучить его — а такъ, какъ она могла бы произойти, если бы онъ былъ сильне Кэшеля. Тщетно пытался онъ взглянуть на происшедшее съ боле низкой точки зрнія и гордиться мужествомъ, которое онъ проявилъ, осмлившись поднять руку на Кэшеля. Внутреннее сознаніе говорило ему, что страхъ и ненависть довели его до вспышки злобы противъ человка, которому онъ долженъ былъ показать примръ благороднаго самообладанія. Головокружительный сумбуръ въ мысляхъ, увеличенный еще нервнымъ потрясеніемъ посл непривычнаго напряженія физическихъ силъ, совершенно вывелъ его изъ равновсія. Онъ нуждался въ участіи и въ прибжищ для своего горя. Ему нуженъ былъ благопріятный случай, чтобы возстановить свою честь въ собственныхъ глазахъ, сдлавъ все снова, въ на этотъ разъ какъ слдуетъ. Но прошло и часа, какъ онъ ужъ сидлъ на извозчик, направляясь къ Лид.

Когда, онъ вошелъ, Лида сидла въ будуар за книгой. Онъ былъ не особенно зоркимъ наблюдателемъ и потому не могъ замтить въ ней никакой перемны. Она была спокойна, какъ и всегда, глаза были чуть-чуть прищурены, а прикосновеніе ея руки произвело на него обычное успокоительное дйствіе. Хотя съ того дня, какъ она отказала ему въ Бэдфордъ-сквер, онъ не питалъ никакой надежды когда-нибудь назвать ее своей, имъ все же овладло чувство невозвратной потери, когда онъ въ первый разъ увидлъ се невстой другого — да еще кого!

— Лида, — началъ онъ, стараясь говорить пылко и страстно, но не могъ освободиться отъ условнаго привтливаго равнодушнаго тона, который сталъ его второй натурой.— Я услышалъ новость, которая наполнила меня невыразимымъ ужасомъ. Неужели это правда?

— Новость разнеслась удивительно быстро, сказала она.— Да, это правда.

Она говорила очень спокойно и такъ ласково, что у него спазма сдавила горло и онъ не сразу могъ отвтить.

— Въ такомъ случа, Лида, на вашу долю выпадаетъ главная роль въ ужаснйшей трагедіи, равной которой я никогда не видлъ на сцен.

— Странно, не правда ли?— спросила она, улыбаясь надъ его стараніями произвести впечатлніе.

— Странно! Горько и плача достойно, а не странно! Надюсь, мн позволено такъ выразиться. А вы сидите здсь такъ спокойно, какъ-будто ничего не случилось.

Она молча передала ему книгу, которую читала.

— Айвенго!— сказалъ онъ.— Романъ!

— Да. Помните, вы какъ-то раньше, когда еще не знали меня близко,— сказали, что романы Вальтеръ Скотта единственые романы, которые вы хотли бы видть въ рукахъ дамъ?

— Вроятно^, я и сказалъ это. Но я не могу разговаривать о литератур, когда…

— Я совсмъ не уклоняюсь отъ вопроса, о которомъ вы хотите говорить. Я собираюсь сказать вамъ, что напала на Айвенго, когда часъ тому назадъ искала, каюсь, чего-нибудь очень романтическаго для чтенія. Айвенго былъ бойцомъ: вся первая половина книги не что иное, какъ описаніе поединка. Я какъ разъ и думала: не откроетъ ли какой-нибудь романистъ двадцать четвертаго вка подвиги моего супруга и не представитъ ли его міру какъ своего рода англійскаго Сида девятнадцатаго вка со всмъ ореоломъ древности вокругъ его дяній.

Луціанъ сдлалъ жестъ нетерпнія.

— Я никогда не могъ понять, — сказалъ онъ, — почему женщина съ такими способностями, какъ вы, постоянно держится нелпыхъ и превратныхъ взглядовъ. О, Лида! неужели таковъ конецъ всхъ вашихъ великихъ дарованій и достоинствъ! Простите, если я задну за больное мсто, но этотъ бракъ кажется мн столь чудовищнымъ, что я долженъ все высказать. Вашъ отецъ оставилъ васъ одной изъ самыхъ богатыхъ и образованныхъ женщинъ Европы. Разв онъ одобрилъ бы то, что вы собираетесь длать?

— Мн даже кажется, что онъ воспиталъ меня спеціально для подобнаго конца. За кого я должна выйти замужъ по-вашему?

— Безъ сомннія, немногіе мужчины достойны васъ, Лида. Но онъ — меньше всхъ. Неужели, вы не можете выйти замужъ за джентльмена? Будь онъ еще артистомъ, поэтомъ или вообще талантомъ въ какой бы то ни было области, я бы могъ примириться съ этой мыслью. Потому что во мн, въ данномъ случа, право, говорить не классовый предразсудокъ. Но онъ… Я постараюсь сказать только то, что вы сами по справедливости должны признать слишкомъ очевиднымъ, чтобы закрывать глаза на эти вещи. Итакъ: человкъ изъ низшаго класса общества и при томъ занятый профессіей, которая презирается даже низшими сословіями, необразованный, грубый, ожидающій въ данную минуту позорнаго приговора, который вынесетъ ему судъ! Неужели вы уже взвсили и обсудили все это?

— До нкоторой степени. Эти вещи не могутъ имть для меня большого значенія. Но въ одномъ отношеніи могу васъ успокоить. Я всегда признавала Кэшеля джентльменомъ въ вашемъ смысл этого слова. Оказывается, что онъ и дйствительно джентльменъ: его родные — помщики и такъ дале. Что же касается суда надъ нимъ, я говорила съ Лордомъ Уорсингтономъ и съ адвокатами, которые ведутъ дло. Они увряютъ, что, благодаря отсутствію въ рукахъ полицій нкоторыхъ важныхъ уликъ, можно повести защиту такимъ образомъ, что все кончится оправданіемъ.

— Такая защита невозможна, — раздраженно отвтилъ Луціанъ.

— Очень можетъ быть. Насколько я сама понимаю дло, эти обстоятельства скоре отягощаютъ вину, чмъ поведутъ къ оправданію. Но если его и присудятъ къ тюремному заключенію, это нисколько іе мняетъ дла. Онъ можетъ утшаться увренностью, что наша свадьба состоится, какъ только онъ будетъ освобожденъ.

У Луціана лицо вытянулась. Онъ пересталъ спорить и печально сказалъ:

— Я не могу предполагать, чтобы вы дали ввести себя въ обманъ. Если онъ джентльменъ, это, разумется, совершенно мняетъ дло.

— Луціанъ, — серьезно сказала Лида.— Надюсь, выврите, что это дйствительно измнило для меня все дло? Я знаю, что существуетъ точка зрнія, съ которой его предыдущая дятельность является очень предосудительной, но мы сами стоимъ на этой точк зрнія не больше, чмъ онъ. Открытіе его происхожденія нисколько не измняетъ преступности каждаго удара, который, онъ когда-либо нанесъ, а между тмъ вы сами сію минуту признали, что это совсмъ мняетъ дло. Не сама профессія, какъ таковая, вызывала ваши возраженія, она была только предлогомъ, истинной же причиной являлась антипатія къ классу людей, къ которому принадлежать боксеры. Итакъ, милый мой кузенъ Луціанъ, вс ваши возраженія должны умолкнуть, разъ я васъ увряю, что своимъ бракомъ не ввожу васъ въ родство съ мясникомъ, каменщикомъ или другимъ представителемъ тхъ профессій, изъ которыхъ, какъ вы мн говорили, рекрутируются кадры боксеровъ. Подождите минутку: я сейчасъ воздамъ вамъ справедливость. Вы хотите, сказать, что мой другъ Луціанъ, оставляя въ сторон всякую свтскую точку зрнія, глубоко огорченъ, видя, что чудо учености хочетъ отдаться человку, который совершеній недостоинъ ея.

— Это я и хотлъ сказать — но вы выражаетесь слишкомъ скромно. Не только чудо учености, а и счастливйшее сочетаніе природныхъ дарованій съ высшей утонченной культурой — и этотъ фениксъ хочетъ отдаться человку, который по своимъ наклонностямъ у занятіямъ совершенно неспособенъ понять ее или войти въ кругъ общества, въ которомъ она вращается.

— Выслушайте меня терпливо, Луціанъ, и я постараюсь, объяснить вамъ загадку, предоставляя остальнымъ людямъ понимать меня и истолковывать мой поступокъ, какъ они хотятъ. Прежде всего, вы согласитесь со мной, что даже фениксъ долженъ выйти за кого-нибудь замужъ, чтобы передать свой свтильникъ дтямъ. Самымъ лучшимъ исходомъ было бы, конечно, выйти замужъ за другого феникса. Но такъ какъ она — бдная двушка!— даже себя не можетъ оцнить какъ слдуетъ, а тмъ боле другого феникса, то по своимъ превратнымъ взглядамъ предпочитаетъ простого, смертнаго. Кто же онъ долженъ быть? Не кузенъ Луціанъ, потому что начинающимъ молодымъ политикамъ нужны жены-помощницы, обладающія женскимъ дипломатическимъ искусствомъ и талантомъ длать визиты и принимать гостей, т.-е качествами, которыхъ фениксъ лишенъ. Также и не литераторъ, какъ вы сейчасъ предполагали, потому что на долю феникса уже выпало быть помощницей литератора и она не желаетъ повторять опыта. Она чувствуетъ смертельное отвращеніе къ болзненному самоанализу и невжественной самовлюбленности поэтовъ, романистовъ и подобныхъ имъ людей. Что же касается художниковъ — лучшіе изъ нихъ женаты, а остальные стали не мене несносными, чмъ льстящіе имъ литераторы, съ тхъ поръ какъ, могутъ узнать изъ сотенъ книгъ, что они самые талантливые люди въ свт и чуть земные боги. Нтъ, Луціанъ: фениксъ ужъ заплатилъ свою дань искусствамъ и литератур кропотливой работой своихъ дтскихъ лтъ. Поэтому въ будущемъ онъ намренъ только по возможности лучше наслаждаться тмъ и другимъ, но никакъ не корпть больше въ мастерскихъ. Вы говорите, что фениксъ могъ бы, по крайней мр, выйти за человка съ привычками джентльмена. Но вс джентльмены, которыхъ онъ знаетъ, или дилетанты искусства, обладающіе всей самовлюбленностью профессіональныхъ художниковъ, но безъ ихъ дарованія, или любители развлеченій, т.-е. танцоры, охотники, игроки въ лаунъ-теннисъ, въ карты и т. д. Я ужъ не касаюсь полной безсмыслицы такого препровожденія времени. Но въ глазахъ феникса даже арена — или кругъ,какъ они ее называютъ — лучшая школа для воспитанія характера, чмъ, гостиная, а боксеръ — герой въ сравненіи съ бездльникомъ, который выпускаетъ свору собакъ на зайца. Представьте теперь, что бдный фениксъ встрчаетъ человка, который никогда не занимался самоанализомъ, который жалуется, когда скучаетъ, и ликуетъ, когда ему весело — настоящій ребенокъ въ этомъ отношеніи и нисколько не похожій на современныхъ людей — при томъ честный, храбрый, сильный и красивый. Вы широко раскрываете глаза, Луціанъ: вы не хотите воздать должное вншности Кэшеля? Ему двадцать пять лт, а между тмъ на лиц ни одной складки, ни одной морщинки. Его лицо не задумчивое, не поэтическое, не сомнвающееся, не усталое, не старое и не самодовольное, какъ лица большинства современниковъ — а вроятно также и мое. Лицо языческаго бога, за которымъ обезпечена вчная юность! Разъ мн надо выйти замужъ, было бы безуміемъ съ моей стороны упустить такого человка!

— Да вы и теперь дйствуете въ безуміи,— вскричалъ Луціанъ, вскакивая съ мста, полный негодованія и горечи.— Это безуміе и ослпленіе. Вы видите не настоящаго человка, какимъ я вижу его, а…

— Какъ и вы не можете видть меня такой, какой я кажусь людямъ, чувствующимъ ко мн антипатію. Почему вы знаете, что видите его въ настоящемъ свт?

— Я вижу его тмъ, что онъ есть, — какимъ вс его видятъ, кром васъ. Это доказываетъ, что вы ослплены. Вы сами знаете — вы должны знать — что лишились способности здраво смотрть на этотъ вопросъ.

— Я вамъ сообщила свои доводы и основанія и готова рыслушать возраженія.

— Доводы! возраженія! Вы полагаете, что ваше безуміе мене безумно, отъ того что вы можете обосновать его доводами? Безуміе, опирающееся на разумъ, самое худшее изъ безумій, такъ какъ защищено противъ разсудка.

Въ первый разъ за весь разговоръ Лида совсмъ открыла глаза.

— Луціанъ, — съ восхищеніемъ сказала она, — вы развиваетесь. Это самая умная вещь, которую я когда-либо слышала отъ васъ. И это правда — ужасная правда.

Онъ съ отчаяніемъ опять слъ.

— Вы не признали бы этого такъ охотно, если бы мои слова могли оказать хоть малйшее вліяніе на ваши поступки. Даже если ваши аргументы правильны, разв они доказываютъ что-нибудь? Если вы, на самомъ дл, презираете родъ занятій джентльменовъ, разв это причина, чтобы уважать занятіе боксеровъ? Разв арена становится лучшимъ мстомъ отъ того, что вы притворяетесь, будто бы считаете гостиную хуже арены?— потому что вы не можете серьезно держаться столь чудовищнаго взгляда. Какъ бы вы смялись надъ собственной софистикой, если бы я воспользовался вашими же аргументами, чтобы попытаться склонить васъ на сторону существующихъ соціальныхъ воззрній.

— Мы опять переходимъ къ простому философствованію. Но это моя вина. Начавъ съ объясненія, я чисто по-женски удалилась отъ темы и принялась восхвалять своего жениха. Не думайте, что я хочу выставить свой выборъ чмъ-нибудь лучшимъ, чмъ просто выборомъ меньшаго изъ двухъ золъ. Я твердо убждена, что общество должно было сдлать изъ Кэшеля нчто лучшее, чмъ боксера, но у него, бдняги, не было никакого выбора. Я разъ назвала его драчуномъ, я не беру назадъ этого слова, хотя надюсь, что вы простите ему его драки, какъ вы прощаете солдату его убійства, а адвокату его ложь. Если вы осудите послднихъ — и чмъ скоре, тмъ лучше, скажу я отъ всей души — тогда можете осудить и его, но не раньше. А кром того, Луціанъ, съ боксерствомъ все покончено: онъ не намренъ больше заниматься имъ. Относительно же вопроса, подходимъ ли мы лично другъ къ другу, я должна сказать, что врю въ теорію наслдственности. Мое тло слабо, а мозгъ дятеленъ до болзненности, поэтому я думаю, что мое влеченіе къ человку, который здоровъ тломъ и душой, а умъ котораго не отягощенъ лишними мыслями, заслуживаетъ полнаго доврія. Вы можете понять это: это относится къ теоріи улучшенія расъ.

— Я знаю, — разъ вы забрали себ что-нибудь въ голову, вы ужъ обязательно сдлаете, — уныло сказалъ Луціанъ.

— А вы постараетесь отнестись къ этому но возможности лучше, хорошо?

— Лучше или хуже, это зависитъ не отъ меня. Я могу только подчиниться неизбжному…

— Совсмъ нтъ. Вы ухудшите дло, если будете держаться съ Кэшелемъ непріязненно, а улучшите — обращаясь съ нимъ по-дружески.

— Я лучше сейчасъ скажу вамъ,— началъ онъ.— Я уже видлся съ нимъ посл того… посл того…— Лида кивнула головой.— Я не понялъ цли его прихода, когда онъ вошелъ въ мою комнату безъ доклада. Онъ чуть не силой ворвался. Мы обмнялись нсколькими рзкими словами. Въ конц-концовъ, онъ нестерпимо началъ язвить меня и предложилъ мн — очень характерно для него — двадцать фунтовъ стерлинговъ, чтобы я ударилъ его. И я къ стыду долженъ сознаться, что сдлалъ это.

— Вы сдлали это!— повторила Лида, сильно поблднвъ.— А что же дальше случилось?

— Мн слдовало бы скоре сказать, что я хотлъ его ударить, но онъ уклонился въ сторону или же я самъ промахнулся. Онъ далъ мн деньги и ушелъ, очевидно, съ очень высокимъ мнніемъ обо мн. Я же остался съ очень низкимъ мнніемъ о себ.

— Неужели! Онъ не отплатилъ вамъ ударомъ за ударъ!— воскликнула Лида, и краска опять вернулась къ ея щекамъ.— О, Луціанъ! онъ побилъ васъ вашимъ собственнымъ оружіемъ. Это вы боксеръ въ душ. И вы завидуете его превосходству въ томъ самомъ искусств, за занятіе которымъ вы его осуждаете.

— Я былъ неправъ, Лида, но я завидовалъ его успху у насъ. Я знаю, что поступилъ необдуманно, и извинюсь передъ нимъ. Я хотлъ бы, чтобы все вышло иначе.

— Оно не могло выйти иначе, и, я думаю, вы даже согласитесь, что все устроилось очень хорошо. Теперь, когда фениксъ благополучно пристроенъ, я хочу вамъ прочесть письмо отъ Алисы Гофъ, которое выставляетъ ея характеръ въ совсмъ новомъ свт. Я не видла ее съ самаго іюня. За это время она, повидимому, такъ развилась, какъ будто прошло три года, а не три мсяца. Напримръ, послушайте вотъ это мсто…

И такимъ образомъ разговоръ перешелъ на Алису.

Вернувшись къ себ, Луціанъ написалъ Кэшелю Байрону слдующее письмо, которое въ тотъ же вечеръ отправилъ на почту:

Милостивый государь!

Прилагая при семъ банковый билетъ, который вы сегодня оставили у меня, я считаю своимъ долгомъ, выразить вамъ сожалніе по поводу случившагося и уврить васъ, что все вышло по недоразумнію, такъ какъ я ошибочно истолковалъ цлъ вашего визита. Моимъ оправданіемъ является нервное переутомленіе, которое вызвано усиленными занятіями во время послдней парламентской сессіи. Надюсь, что скоро буду имть удовольствіе снова встртиться съ вами и лично поздравить васъ съ предстоящей свадьбой.

Остаюсь
искренно уважающій васъ
Луціанъ Уэбберъ’.

ГЛАВА XV.

Въ начал слдующаго мсяца Кэшель Байронъ, Вильямъ Парадизъ и Робертъ Меллишъ предстали передъ судомъ. Первые двое, какъ участники кулачнаго боя на призъ, а Меллишъ какъ секундантъ Парадиза. Ихъ преступленіе было подробно описано въ длинномъ обвинительномъ акт, который долженъ былъ включить въ число обвиняемыхъ и четвертаго арестованнаго. Но присяжные, ршавшіе вопросъ о преданіи суду, не нашли достаточно основаній, чтобы засадить его на скамью подсудимыхъ.

Подсудимые не признали себя виновными,

Защитники старались доказать, что состязаніе на кулачкахъ, которое безусловно происходило между обоими подсудимыми, было не настоящимъ боксированіемъ на призъ, а просто драка, какъ слдствіе вражды, которая существовала между ними, съ тхъ поръ какъ въ Лилингтон во время публичнаго представленія одинъ изъ нихъ набросился на другого и укусилъ его. При этомъ было указано, что Байронъ снималъ домъ въ Уильстокен и жилъ тамъ съ Меллишемъ, который пригласилъ къ себ Парадиза провести съ нимъ праздничный день, чмъ и объясняется присутствіе всхъ трехъ въ Уильстокен въ означенный день. Между Байрономъ и Парадизомъ вспыхнула ссора по поводу происшествія въ Аплингтон, и они, въ конц-концовъ, согласились между собой ршить споръ по обычаямъ старины. Они вышли на открытое поле и дрались честно и ршительно, пока ихъ состязаніе не было прервано полиціей, которая приняла его за боксированіе на призъ, будучи введена въ заблужденіе вншними обстоятельствами дла.

— Боксированіе на призъ, — сказалъ защитникъ Кэшеля,— очень грубое развлеченіе, которое по справедливости преслдуется закономъ. Но честная драка между двумя невооруженными людьми, хотя она, съ технической точки зрнія, безусловно является нарушеніемъ общественной тишины и порядка, — никогда не осуждалась строго англійскими судьями и присяжными засдателями, которые знаютъ, что именно благодаря терпимому отношенію къ кулаку, какъ къ естественному оружію, мы освобождены отъ убійственнаго кинжала итальянцевъ, револьвера ковбоевъ и предательскаго удара французскихъ головорзовъ. Меллишъ, любимымъ зрлищемъ котораго была девонширская и ланкаширская борьба, забормоталъ что-то, выражая свое патріотическое одобреніе. Можно было бы закончить дло ко всеобщему удовлетворенію, обязавъ обвиняемыхъ, которые въ настоящее время находятся въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ между собой, жить въ мир въ продолженіе опредленнаго срока. Единственными свидтельскими показаніями, противорчащими такому взгляду на вопросъ, являются показанія полиціи, а полиція, разумется, не хочетъ признать, что впала въ ошибку. Въ доказательство того, что состязаніе было заране условлено и подготовлено и было настоящимъ боксомъ, полиція ссылается на тогь фактъ, что оно происходило въ кругу, обнесенномъ кольями съ протянутыми между ними веревками. Но гд же эти колья и веревки? Они не представлены на судъ. И по его (защитника) предположенію причина лежитъ не въ томъ, что колья и веревки, какъ это утверждалось здсь, были похищены и спрятаны — невозможность чего вполн очевидна, — а въ томъ, что они существовали исключительно въ воображеніи полицейскихъ, которые арестовали подсудимыхъ.

Дале здсь говорилось, что подсудимые были въ костюмахъ боксеровъ. Но перекрестный допросъ выяснилъ, что костюмъ боксеровъ фактически означалъ отсутствіе всякаго костюма: они просто сбросили съ себя одежду, чтобы пользоваться большей свободой движеній. Доказано, что Парадизъ былъ именно въ традиціонномъ райскомъ костюм, наиболе соотвтствующемъ его имени {Парадизъ по-англійски означаетъ рай. Примч. переводч.} (взрывъ смха, Парадизъ смущенно улыбается), пока полиція не достала попону, чтобы прикрыть его наготу.

Что полицейскіе повинны въ значительномъ преувеличеніи, видно изъ ихъ показаній относительно ужасныхъ поврежденій, будто бы нанесенныхъ другъ другу сражающимися. Такъ о Парадиз, напримръ сказано, что черты его лица были обезображены до неузнаваемости. Господа присяжные засдатели могутъ видть на скамь подсудимыхъ этого человка, черты лица котораго были обезображены до неузнаваемости всего нсколько недль тому назадъ. Если бы это было правдой, откуда же подсудимый взялъ т безупречные контуры лица, которые онъ представляетъ нашимъ взорамъ, сидя передъ нами какъ воплощеніе здоровья и веселаго расположенія духа? (Новый взрывъ смха. Парадизъ краснетъ и смущается.) Дале говорится, что эти ужасныя поврежденія, слды которыхъ исчезли столь чудеснымъ образомъ, были нанесены ему подсудимымъ Байрономъ, молодымъ джентльменомъ, который получилъ нжное воспитаніе и, очевидно, уступаетъ своему богатырскому противнику въ сил и закаленности организма. Нтъ сомннія въ томъ, что Байронъ, опьяненный своимъ успхомъ въ бокс съ перчатками, отважился помриться силами съ человкомъ, мощныя плечи и энергичныя черты лица котораго должны были убдить его въ полной безнадежности его попытки. И при томъ вступилъ съ нимъ въ настоящее состязаніе, условія котораго рзко отличаются отъ примрныхъ состязаній въ перчаткахъ. Къ счастью для него полиція вмшалась раньше, чмъ онъ сильно пострадалъ за свое безразсудство. А между тмъ, насъ увряютъ, что въ этой стычк онъ одержалъ верхъ надъ Парадизомъ — повредилъ ему лицо до неузнаваемости!

Вотъ вамъ великолпный образчикъ полицейскихъ показаній, которыя съ начала до конца одинаково невроятны и одинаково противорчатъ тому, что намъ подсказываетъ здравый разсудокъ.

Незачмъ отнимать у суда драгоцнное время, распространяясь насчетъ благороднаго поведенія Байрона, который самъ пришелъ и отдался въ руки полиціи, какъ только узналъ, что его ищутъ. Этотъ поступокъ самъ говоритъ за себя. Парадизъ, безъ сомннія, поступилъ бы такъ же честно и открыто, если бы его не арестовали сразу и притомъ, замтьте, безъ малйшей попытки къ сопротивленію съ его стороны. Отъ беззаконныхъ боксеровъ, какими ихъ хотятъ представить, нельзя было бы ожидать подобнаго образа дйствія. Была сдлана попытка предршить приговоръ, называя Байрона общеизвстнымъ профессіональнымъ кулачнымъ бойцомъ. Но это заявленіе ничмъ не подтверждено, хотя для такого факта нетрудно было бы представить соотвтствующія доказательства, будь онъ, дйствительно, общеизвстнымъ. Если мистеръ Байронъ и пользуется извстностью, то причина ея — какъ это нечаянно прорвалось у его друга, лорда Уорсингтона во время предварительнаго слдствія — лежитъ въ его предстоящей свадьб съ одной знатной дамой. Можно ли поврить, что джентльменъ изъ хорошей семьи, да еще въ такомъ завидномъ положеніи, сталъ бы боксировать на призъ, рискуя быть опозореннымъ и обезображеннымъ на всю жизнь изъ-за суммы денегъ, которая для него не можетъ имть никакого значенія, или изъ-за славы, которая должна была бы показаться его друзьямъ худшимъ изъ безчестій?

Вс свидтельскія показанія относительно личности и характера подсудимыхъ выставили ихъ передъ нами, какъ людей безупречно честныхъ и порядочныхъ. По отношенію къ Парадизу могло создаться неблагопріятное впечатлніе изъ того факта, что онъ профессіональный боксеръ и человкъ вспыльчивый и горячій. Но мы узнали также, что онъ однажды оказалъ помощь полиціи и, такимъ образомъ, примнилъ свою силу и свои способности въ интересахъ законности и порядка. Что же касается его вспыльчивости, ею и объясняется та ссора, которую полиція — зная его профессію — приняла за состязаніе на призъ.

Меллишъ — тренеръ атлетовъ, и поэтому его свидтели, главнымъ образомъ, люди, имющіе отношеніе къ спорту. Но этотъ фактъ не длаетъ ихъ показаній о характер подсудимаго мене достоврными.

Въ общемъ было бы трудно поврить обвиненію, если бы, оно даже опиралось на вскія улики. Но разъ уликъ у насъ не имется, разъ полиція не предъявила никакихъ атрибутовъ призового состязанія — разъ нтъ ни веревокъ, ни кольевъ, ни подписанныхъ договоровъ, ни ставокъ, ни букмэкеровъ, ни секундантовъ, за исключеніемъ несчастнаго Меллиша, уста котораго закрыты закономъ, который въ противорчіи съ очевидными интересами правосудія запрещаетъ обвиняемому говорить и оправдываться — разъ нтъ ничего, кром фантастическихъ свидтельствъ нсколькихъ полицейскихъ, которые подъ перекрестнымъ допросомъ не только противорчили другъ другу, но и высказали самое полное незнакомство (незнакомство очень похвальное) съ кулачными боями на призы и условіями, при которыхъ они происходятъ, — то онъ, адвокатъ, осмливается почтительно сказать, что все обвиненіе, какъ искусно оно ни построено и какъ умло ни велось, абсолютно по выдерживаетъ никакой критики.

Это и еще много подобнаго было безъ запинки высказано знаменитымъ адвокатомъ, духъ котораго все больше окрылялся, когда онъ почувствовалъ, что истина блекнетъ и мняетъ свои очертанія по мр того, какъ онъ переиначиваеть вс факты и вс обстоятельства дла. Кэшель сначала слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ. Онъ вспыхнулъ и разсердился, когда намекнули на его свадьбу. Но когда защита развернулась, онъ былъ ошеломленъ и съ ужасомъ уставился на адвоката, какъ будто ожидая, что земля разверзнется и поглотитъ столь безбожнаго извратителя надмы. Парадизъ чувствовалъ, что онъ уже свободенъ: онъ восторгался адвокатами и готовъ былъ чуть не молиться на нихъ, какъ на героевъ. Судья и вс самые почтенные люди въ зал суда приняли очень важный и серьезный видъ, какой всегда принимаютъ англичане, когда съ сознаніемъ нравственной отвтственности готовы встать на сторону какого-нибудь явнаго плутовства. Вс присутствующіе на суд знали, что полиція была права, что дйствительно происходило призовое состязаніе, пари и ставки котораго были отмчены во всхъ спортивныхъ газетахъ за много недль до него, что Кэшель былъ самымъ опаснымъ боксеромъ того времени и что Парадизъ не отважился предложить ему возобновить прерванный поединокъ. Однако съ торжественнымъ одобреніемъ слушали человка, который зналъ все это не хуже ихъ, но былъ такъ уменъ, что умлъ придать обвиненію видъ нелпой, ни на чемъ не основанной безсмыслицы.

Отъ судьи теперь зависло или не оставить отъ защиты камня на камн или отнестись къ подсудимымъ благосклонно и поддержать защитника. Къ счастью для обвиняемыхъ, онъ въ молодости самъ увлекался боксомъ въ перчаткахъ и былъ достаточно старъ, чтобы припомнить — и не безъ сожалнія — т времена, когда еще гремла слава о подвигахъ Крибба и Молинекса {Знаменитыя боксеры.}. Въ начал своего резюме онъ указалъ присяжнымъ, что полиціи не удалось доказать своего утвержденія, будто означенное состязаніе было настоящимъ кулачнымъ боемъ на призъ. Посл такого заявленія вся простая публика начала разражаться по малйшему поводу взрывами хохота, когда могла это длать, не подвергаясь риску быть удаленной изъ залы, чмъ показала, что перестала смотрть на судебное разбирательство серьезно. Свтская же публика до конца сохранила невозмутимо важный видъ.

Въ конц-концовъ, присяжные оправдали Меллиша, а Кэшеля и Парадиза признали виновными въ оскорбленіи другъ друга дйствіемъ и приговорили къ двумъ днямъ ареста. Кром того, ихъ обязали подъ залогъ въ сто пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ жить въ мир въ теченіе года. Залогъ тутъ же былъ внесенъ, а такъ какъ признали, что арестъ долженъ считаться со дня начала судебнаго разбирательства, то подсудимые были немедленно освобождены.

— Чортъ возьми!— взволнованно сказалъ Кэшель, выходя изъ зала суда.— Если бы мы въ кругу держались не честне этихъ людей, насъ бы съ перваго выхода лишили права бороться. Это первое плутовство, въ которомъ я когда-либо участвовалъ. Надюсь, что и послднее.

ГЛАВА XVI.

Миссъ Кэрью ненавидла уродливыя отношенія, которыя создаются между женихомъ и невстой до свадьбы, и поторопилась выйти замужъ какъ можно скоре. И посл этого событія счастье не измнило Кэшелю. Бингли Байронъ умеръ черезъ три недли посл бракосочетанія (которое произошло гражданскимъ порядкомъ и только въ присутствіи необходимыхъ свидтелей), и Кэшелю пришлось предъявить свои права на наслдство, несмотря на выраженное имъ пожеланіе, чтобы адвокаты отправились къ чорту вмст съ имніемъ и оставили его спокойно наслаждаться медовымъ мсяцемъ. Вводъ во владніе потребовалъ довольно продолжительнаго времени въ виду того, что его мать капризно отказывалась сразу дать необходимыя свднія, а также благодаря обычной судебной проволочк. Такъ что его первый ребенокъ уже увидлъ свтъ, прежде чмъ права наслдства были окончательно признаны за нимъ и для него раскрылись двери ветхой усадьбы въ Дорсетшайр. Благополучное окончаніе этого дла было большимъ облегченіемъ для его повренныхъ, которые никакъ не могли поколебать его убжденія, что все дло совершенно ясно, но только третейскій судья подмазанъ. Подъ этимъ слдовало понимать, что лордъ-канцлеръ подкупленъ и поэтому не хочетъ дать ему его собственность. Бракъ его оказался счастливымъ. Чтобы вознаградить себя за отсутствіе прежней дятельности, онъ принялся хозяйничать въ имніи и потерялъ на этомъ шесть тысячъ фунтовъ стерлинговъ, затмъ съ лучшимъ успхомъ занялся садоводствомъ, началъ принимать участіе въ коммерческихъ предпріятіяхъ въ качеств директора одной акціонерной компаніи въ Лондон, а вскор ему предложили явиться въ парламентъ представителемъ дорсетшайрскаго избирательнаго округа и защитникомъ интересовъ консервативной партіи. Онъ былъ выбранъ огромнымъ большинствомъ голосовъ. Но такъ какъ онъ вотировалъ съ крайними радикалами не мене часто, чмъ съ партіей, которая выбрала его, то ему скоро предложили сложить съ себя званіе депутата. Онъ отвтилъ ршительнымъ отказомъ и оставался на своемъ посту до слдующихъ выборовъ, на которыхъ одержалъ побду въ качеств независимаго кандидата, благодаря громкому голосу, непринужденнымъ манерамъ, популярности своихъ собственныхъ взглядовъ и обширнымъ познаніямъ жены, которыя онъ заимствовалъ у нея и пересказывалъ уже изъ вторыхъ рукъ.

Свою первую парламентскую рчь онъ не смущаясь произнесъ въ первый же вечеръ, какъ только очутился на депутатской скамь. Онъ, на самомъ дл, не боялся никого и ничего, кром грабителей, большихъ собакъ, докторовъ, дантистовъ и перекрестковъ улицъ. Когда въ газетахъ сообщалось о какомъ-нибудь несчастномъ случа^, произошедшемъ отъ одной изъ этихъ причинъ, онъ очень серьезно прочитывалъ сообщеніе Лид и хранилъ газету цлыхъ два дня, какъ доказательство своего любимаго утвержденія, что боксерскій кругъ единственное мсто, гд человкъ можетъ чувствовать себя въ полной безопасности. Боясь, что его здоровье и красота пострадаютъ отъ отсутствія систематическихъ упражненій — отъ охоты и тому подобныхъ видовъ спорта онъ отказывался, считая эти развлеченія жестокими — Лида однажды предложила ему опять взяться за старыя упражненія и боксировать въ перчаткахъ. Но онъ отрицательно покачалъ головой. Боксъ былъ для него слишкомъ серьезнымъ дломъ, чтобы превратить его въ забаву или въ простое гимнастическое упражненіе. Кром того у него было предубжденіе, что женатому человку не годится боксировать. Онъ занимался этимъ дломъ, пока оно было его заработкомъ, но совершенно не желалъ боксировать ради собственнаго удовольствія. Его карьера боксера была разъ навсегда закончена его женитьбой. Его восхищеніе передъ женой пережило пылъ первой любви къ ней, и онъ продолжалъ во всемъ довряться ея сужденіямъ, потому что Лида, благодаря своей обычной предусмотрительности, сумла предохранить его отъ разочарованія въ этомъ отношеніи. Ихъ дти, которыя по ея плану должны были унаслдовать ея умъ и физическія качества отца, доказали, что наслдственность не такая простая вещь, какой ее считало предыдущее поколніе. Они безусловно были здоровые ребята и въ дтств вс похожи другъ на друга въ томъ отношеніи, что были не по лтамъ развиты и дерзки, не питали никакого уваженія къ Кэшелю, а уваженіе, которое питали къ матери, выказывали главнымъ образомъ тмъ, что бжали къ ней при каждомъ затрудненіи. Наказаній и выговоровъ они не знали. Кэшель былъ неспособенъ обдуманно покарать ребенка, а въ минуты вспыльчивости всегда умлъ сдержать свою руку: можетъ быть вслдствіе того, что научился дисциплин въ кругу, а можетъ быть просто помня свое собственное дтство. Лида же присматривала и надзирала за своими дтьми — насколько это было возможно съ ними — совершенно такъ же, какъ она присматривала за всми, съ кмъ имла дло. Когда она съ Кэшелемъ говорила о нихъ, онъ обыкновенно ограничивался замчаніемъ, что эти бсенята для него слишкомъ умны, и будь онъ проклятъ, если по думаетъ, что они родились на свтъ боле взрослыми, чмъ ихъ отецъ. Лида часто тоже думала это. Но забота о безпокойной, шумной семь имла для нея одно большое преимущество: она не давала ей много времени думать о себ, когда исчезла иллюзія ея любви и она увидла Кэшеля такимъ, какимъ онъ былъ на самомъ дл. Она скоро начала смогрть на него, какъ на одного изъ своихъ дтей. Онъ былъ самымъ глупымъ изъ нихъ, но онъ больше нуждался въ ней, больше любилъ ее и принадлежалъ ей больше, чмъ кто-либо изъ дтей. Когда они подросли и начали проявляться результаты наслдственности, мальчики разочаровали его, превратившись въ настоящихъ Кэрью, безъ малйшихъ атлетическихъ способностей, двочки же пошли въ семью Байронъ: одна изъ нихъ, напримръ, къ величайшему огорченію Кэшеля, до того была похожа на его мать, что когда она въ тринадцать лтъ объявила свое намреніе итти на сцену, онъ преклонился передъ ея ршеніемъ, какъ передъ волей Рока.

Когда Алиса Гофъ услышала о предстоящей свадьб Лиды, она поняла, что ей надо вернуться въ Уильстокенъ и какъ можно скоре забыть блестящій, но коротенькій періодъ своей жизни въ высшемъ обществ. Она поэтому поблагодарила миссъ Кэрью за ея доброту и попросила позволенія отказаться отъ своего мста компаньонки. Лида согласилась, но такъ устроила, что эта жертва, приносимая чувству долга и необходимости, все откладывалась, пока въ начал зимы Луціанъ, который носился съ мыслями о самоубійств, не далъ кузин убдить себя предложить свою руку Алис. Она съ негодованіемъ отвергла предложеніе: не потому, что имла причину быть недовольной имъ, а просто перспектива вернуться въ Уильстокенъ заставляла ее чувствовать себя обойденной и оскорбленной, и она не могла не выместить свою обиду на первомъ человк, который давалъ ей поводъ для атаки. Равнодушный къ ней до тхъ поръ, онъ разгорячился. Она же въ теченіе многихъ мсяцевъ вволю попирала его сердце, пока, наконецъ, не стала его невстой и была быстро выдана за него замужъ Лидой, которая съ обычной ршимостью взяла дло въ свои руки.

Она вела хозяйство Луціана, принимала гостей и съ полнымъ успхомъ господствовала надъ избраннымъ обществомъ которое собиралось у нихъ. Она стала въ нкоторомъ род домашнимъ тираномъ, но ея власть надъ мужемъ и домомъ никогда не была поколеблена, Луціанъ нашелъ въ ней неожиданную силу и глубину характера. И его слпая, чрезмрная любовь къ ней сдерживалась только гнвнымъ раздраженіемъ, съ которымъ она иногда давала ему чувствовать, что его излишняя удовлетворенность въ полной мр покрывается недостаткомъ таковой у нея. Свою сестру и ея мужа она приглашала къ себ на обдъ два раза въ годъ: на Рождество и на Пасху, но никогда не хотла признать, что Уоллэсъ Паркеръ и Кэшель Байронъ джентльмены, хотя послдняго приглашала часто, несмотря на то, что онъ посл обда разсказывалъ о своихъ прежнихъ подвигахъ совсмъ чужимъ людямъ, не считаясь съ ихъ общественнымъ положеніемъ и предразсудками. Она сохранила такое уваженіе къ Лид, что никогда не стовала на Кэшеля, за исключеніемъ одного случа, когда онъ во время обда у нея, на которомъ присутствовало избранное общество, началъ наглядно объяснять епископу, у котораго домъ незадолго передъ тмъ былъ ограбленъ ворами, какъ можно свернуть шею грабителю, если вступить съ нимъ въ борьбу.

Семья Скинъ вернулась въ Австралію и продолжала шествовать тамъ — какъ и мистрисъ Байронъ въ Англіи — по тому же пути, по которому шествовала и раньше. Кэшель всегда говорилъ о мистрисъ Скинъ, какъ о своей ‘матери’, а о мистрисъ Байронъ, какъ о своей ‘мам’.

Уилльямъ Парадизъ, хотя и пользовался успхомъ среди прекраснаго пола благодаря своей сил, мужеству и слав, но не былъ достаточно уменъ или достаточно счастливъ, чтобы, по примру Скина и Кэшеля, обзавестись хорошей женой. Онъ такъ пьянствовалъ, что бывалъ трезвымъ лишь въ рдкіе промежутки времени. Когда Кэшель вышелъ изъ круга, онъ предъявилъ свои права на титулъ чемпіона Англіи и вызвалъ на бой весь свтъ. Свтъ отозвался въ лиц нсколькихъ молодыхъ рабочихъ которые жаждали славы и чувствовали большую склонность къ кулачными, боямъ. Парадизъ выступилъ два раза и оба раза побдилъ. Но на третій разъ онъ запьянствовалъ во время тренировки и быль побить. За это время кругъ опять сталъ пользоваться дурной славой, какъ это было до Кэшеля, который временно поднялъ репутацію своей профессіи, благодаря рдкому сочетанію боксерскаго генія съ необычайной честностью. И когда Парадизъ опять попалъ въ руки правосудія, въ то время какъ его побжденнаго несли съ поля сраженія, судъ исправилъ свою прежнюю снисходительность, засадивъ его въ тюрьму на шесть мсяцевъ. Вынужденная трезвость снова вернула ему здоровье и силу, и онъ одержалъ новую побду, прежде чмъ допился до прежняго состоянія. Это была его послдняя побда. Благодаря природной некультурности, осложненной еще пьянствомъ, онъ быстро покатился по наклонной плоскости въ долину униженія. Онъ скоро былъ замченъ въ томъ, что продаетъ побды, которыя больше не можетъ одерживать, и уже появлялся въ кругу только для испытанія способностей неопытныхъ юнцовъ, которые били его со всмъ пыломъ своихъ лтъ. Онъ поступилъ служащимъ въ кабакъ, но былъ немедленно выгнанъ за пьянство, и уже опустился до нищенства, когда услышалъ, что его бывшій противникъ ведетъ избирательную кампанію. Онъ немедленно явился къ нему просить помощи. Кэшель въ это время былъ въ Дорсетшайр, но Лида помогла обнищавшему боксеру, видъ котораго былъ теперь гораздо хуже, чмъ во время ихъ послдней встрчи. Немного погодя онъ пришелъ еще разъ, но былъ встрченъ самимъ Кэшелемъ, который свирпо обругалъ его, пригрозилъ переломать ему вс ребра, если онъ еще разъ осмлится явиться къ Лид, швырнулъ пять шиллинговъ и веллъ убираться. Потому что Кэшель сохранилъ къ Парадизу ту презрительную, безжалостную ненависть, которую, хорошій спеціалистъ и знатокъ своего дла чувствуетъ къ шарлатану. Бдняга Парадизъ уже привыкъ къ брани и грубости со стороны людей, которые раньше такъ боялись его силы, какъ он — надо отдать ему справедливость, — никогда не боялся Кэшеля. Онъ счелъ оскорбленія естественными, а даръ щедрымъ. Поднялъ монету и заковылялъ прочь, чтобы купить на одинъ пенсъ немного ды, а на остальное водку, которую пилъ, сколько могъ вмстить его желудокъ.

Вскор посл того газеты сообщили о его смерти, которую приписали ‘чахотк, явившейся слдствіемъ ужасныхъ побоевъ, которые онъ вынесъ во время своего знаменитаго поединка съ Кэшелемъ Байрономъ’.