В. В. Розанов
В. В. Розанов
Профессионалы ‘благотворительности’
(К всероссийскому съезду по благотворительности в Петербурге)
Профессионалы ‘благотворительности’
(К всероссийскому съезду по благотворительности в Петербурге)
* * *
Профессионалы ‘благотворительности’, Розанов Василий Васильевич, Год: 1910
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Все пьют холодную, прозрачную ключевую воду, в насыщение, здоровье и удовольствие. Химики разложили ее на два ‘элемента’, и ни один из них нельзя проглотить без неприятности или вреда. Натурально они известны только в соединении между собою, и хотя в лаборатории можно их разделять, но горе было бы, если бы они начали разделяться в живой природе.
Без доброй жизни нет доброго человека, и во времена более простые и патриархальные, более грубые и здоровые — ‘доброго человека’ и узнавали только по доброй жизни. А эта ‘добрая жизнь’ сводилась к немудреному образу такого сочетания живой фигуры человека с его поступками, что всем окружающим около этой фигуры становилось как-то хорошо, было тепло, уютно, удобно, ласково. С ‘добрым человеком’ все сживались, и он сам как-то сживался со всеми. Первый признак ‘доброго человека’ заключался в том, что он во все окружающее входил с участием, не скучая и не тяготясь, входил сам и без зову, и в то же время без навязчивости, был практичен, трезв, реален, натурален. И вот это ‘вхождение во все’ и образовало ‘добрую жизнь’. Пока живет такой человек, его как будто и не замечают, но вот он умер, и по той разом увеличившейся жесткости и неприятности жизни, которую вдруг все начинают ощущать после его смерти, все оглядываются на могилу его с безмерным сожалением и любовью!.. Не отвлеченным только, но и практическим. ‘Холоднее стало всем: нет этого доброго человека между нами’… ‘Стало скучнее жить, недоверчивее стало жить’… ‘Все люди нынче как чужие друг другу. Вот, бывало, покойник Николай Семенович’…
И пойдут воспоминания, примеры.
В примерах не говорят: ‘Он отпустил сотню рублей’, ‘он дал столько-то на то-то’, ‘был богат и делился’. О настоящем добром человеке говорят, как он свою личность и свой труд, и уже на последнем месте — свое имущество, влил в общую жизнь кругом себя. Припоминают его ‘добрый совет’ и ‘указание’, — указание без корысти и подвоха, как это слишком часто бывает среди ‘людей недобрых’… И припоминают денежную помощь или, точнее, материальную. Сам весь в поту и труде, около себя он давал труд и кругом. Жил, и вокруг него жили…
Как именно живой ключ воды в пустыне: откуда она бежит, — место маленькое, невидное, но далеко-далеко кругом и стада, и человек наклоняются над его водою, и пьют, даже не зная, откуда она взялась, и ‘благодарят Бога’… Так было по-старому и попросту. Но людям показалось неинтересно жить ‘без науки’, и как они разложили воду на два безвкусия и вредные вещества, так разложили единую ‘добрую жизнь’ на два самостоятельных начала, и получилась ‘христианская благотворительность’.
Это — жизнь без добра.
И добро без жизни.
Вместо того чтобы входить во всю окружающую жизнь, взаимодействовать с нею, попросту, быть ее живым куском, живым мясом, все чувствующим и о всем содрогающимся, теперь человек только…
Стыдно сказать, что он делает.
Он раскрывает портмоне, двумя пальцами вынимает из него кредитку, красненькую, серенькую или радужную, смотря по длине шлейфа стоящей перед ним дамы или по ордену на груди разговаривающего с ним господина, и, вручив и пожав руку ‘благотворителю’ или ‘благотворительнице’, когда тот скрылся, произносит:
— Черт бы его (ее) драл!
И так раза четыре в неделю: богатые — каждодневно, очень богатые -по нескольку раз на день, умеренные в средствах — раз в месяц. Отравленные этим ‘водородом’, так не похожим на живую воду, люди ‘со средствами’ к вечеру надевают пальто и калоши и раздраженно кричат кучеру:
— В ‘Буфф’…
— На острова…
— К Палкину…
— Куда-нибудь, хоть к черту, но где бы я увидел лица без этих подтянутых губ и лгущих глаз…
— Как у этой княгини с какою-то нашивкой на рукаве…
— Или у этого молодого человека, с усиками и в узеньком фраке, который не лжив только до пояса и в котором все ложь поверх, выше пояса: и грудь, и гибкая тонкая шея, и подлые усы и эти пре-подлейшие мигающие глаза…
На что я им ‘дался’?.. Да, кто-то ‘умер’ два года назад, и ‘в память его’… Или кто-то ‘празднует юбилей’, и ‘в честь 35-летней полезной деятельности’ его… Кажется, ‘на школу’ или ‘на две кровати в больницу’, а может быть, и ‘на стипендию’, — не все ли мне равно. Мне, мне, который никогда не увидит больного, ложащегося, якобы, на ‘мою’ кровать, и не взглянет на мальчика, ходящего учиться в ‘мою’ отчасти школу… Ну, и пусть их учатся или лежат, но мне до того холодно, до того на душе скверно от этих отвратительных лиц ‘благотворителей’, ежедневно стучащихся в дверь моего кабинета, что я ничего другого не могу сделать, как отправиться к цыганам.
Мне кажется, самых ‘кроватей’ и ‘школ’ не возникает так много, как ожидалось бы, потому что, ведь…
Молодому человеку с усиками надо заплатить.
И дама ‘со шлейфом’ не может обойтись без известной ‘обстановки’.
Есть даже основание подозревать, что и тот, и другая в высшей степени ап-пе-тит-ны до морального и материального вознаграждения!.. О, ‘прямо’ они ничего не получают. Но, ведь, сколько есть ‘каналов’, — в сложной-то культуре, — чтобы получить совершенно окольным и почти неуследимым путем, что нужно: во всяком случае, будучи вечно в хлопотах по делам ‘благотворительности’, т.е. прямо и для себя ничего не работая, не зарабатывая прямым трудом ни одежи себе, ни съестного, ни квартиры, — молодой человек садится дома за обед не только с отличнейшим аппетитом, но и с отличнейшею сервировкою… Как и его сухонькая, с острым глазком, мамаша, и две методические и строгие сестрицы, девицы перезрелые и сдержанно раздраженные. ‘Молодой человек’ аккуратно обедает, аккуратно отдыхает, а вечером уезжает опять ‘по делам’, связанным с ‘благотворительностью’. И так все это катится вечно и не останавливаясь у множества ‘благотворителей’, на множестве колесиков, что невольно думаешь:
— Нет, там чего-нибудь недостает, — в этих школах, больницах и кроватях, потому что, ведь, откуда же берутся пойло и корм для всех этих хлопотунов, не создающих трудом рук своих ни квартиры, ни обеда, ни фрака со светлыми пуговицами… Каналов много в сложной цивилизации, и нельзя удержаться от мысли, что от каждой кроватки ‘в больнице’ отломят кусочек и от каждой стипендии мальчику удержат рубль на содержание и обстановку и, наконец, целую жизнь собственно этой армии ‘благотворителей’. ‘Деньги в стране’ — это как ‘влажность климата’ в ней: там больше — здесь меньше, при ‘одинаковом количестве’ везде и всегда. ‘Богатство страны’ — это постоянная единица, и от нее нужно отнять некоторую дробь, чтобы вот содержать… столько людей во фраках и со шлейфами и, главное, самое главное, с распрекраснейшими натуральными аппетитами.
Единственное натуральное в этом кругообороте довольно извращенных вещей — это и есть аппетит… Уж где ‘правда’, так тут.
Желудок никогда не притворяется.
Ни человеческое тщеславие, гордость, славолюбие… Ни вековечное желание комфорта… Маленького, — себе, мамаше и двум сестрицам.
‘Мамаша’-то и придумала для молодого человека ’emploi’: ‘Служить не можешь, на содержание — еще как удастся, а это — дело верное, и сейчас’… ‘И, главное, — связи, связи, через которые достигается все’…
Впервые опубликовано: ‘Русское Слово’. 1910. 17 марта. No 62.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_professionaly_blagotvoritelnosti.html.