Про жену-супроптивницу
Про жену-супроптивницу
Про жену-супроптивницу, Гатцук Владимир Алексеевич, Год: 1894
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Источник текста: В. А. Гатцук — Сказки русского народа.
Издательство ‘ЭОС’, Москва, 1992 г.
OCR и проверка орфографии: Идеальный муж Уайльд
Была у мужика жена, да такая-то злая и спорщица, что мужу с ней иной раз чистая беда: что муж ни скажет, она ему все напротив, все назло. Раз нарочно захотел он над ней подшутить и говорит: ‘Жена, а жена! Ты смотри, сегодня пирогов не пеки’. — ‘А вот-таки и напеку!’ — ‘Ну, коли напечешь, так в поле мне их не носи’. — ‘А вот-таки напеку и принесу’. — ‘Коли понесешь, так хоть через мост не ходи’. — ‘Вот нарочно пойду’. — ‘Ну, коли пойдешь, так камней за пазуху не клади’. — ‘А вот-таки и наложу’. — ‘Наложишь, так смотри: не смей с моста в воду прыгать’. — ‘А вот-таки, назло тебе прыгну!’ И прыгнула баба с моста мужу назло и утонула бы, если б он ее не вытащил.
Сидит раз жена под окном, глядь: по улице гуси идут. ‘Смотри-ка, — говорит она мужу, — какие наши гуси-то славные!’ А у них и гусей вовсе не было. ‘Какие это наши гуси, — говорит муж, —, это барские!’ — ‘Ан, наши!’ — ‘Нет, барские’. — ‘Ан, наши, наши! Это ты мне нарочно, назло. Коли так — не хочу с тобой жить: умру сейчас’. Упала баба со злости на пол и кричит: ‘Помираю!’ — ‘Да полно, жена, перестань!’ — ‘А чьи гуси?’ — = ‘Барские!’ — ‘Ну, коли так, совсем помираю, умерла уж, клади меня на стол, готовь гроб!’ Любопытно стало мужу: до чего женино упорство дойдет. Положил он ее на стол, сколотил из досок ящик, принес его и говорит: ‘Ну, жена, вот и гроб готов’. — ‘А чьи гуси?’ — ‘Барские!’ — ‘Клади меня в гроб!’ Положил ее муж в ящик и говорит: ‘Ну, жена, вот ты и в гробу, сейчас крышку наложу!’ — ‘А чьи гуси?’ — ‘Барские’. — ‘Заколачивай гроб!’ Положил муж крышку, забил пару гвоздиков. ‘И гроб забил, — говорит, — хоронить везти надо’. — ‘А чьи гуси?’ — ‘Барские’. — ‘Вези, коли так, на кладбище!’ Поставил муж ящик на телегу и привез на глинище, к ямам, где глину копают. ‘Ну, жена, вот и могила готова, сейчас опускать буду’. — ‘А чьи гуси?’ — ‘Барские’. — ‘Опускай!’ Спустил муж ящик в яму, наклонился над ней. ‘Прощай, жена, — говорит, — не поминай лихом, сейчас засыпать начну’. А та чуть шепчет: ‘Чьи гуси?’ — ‘Барские’. — ‘Засыпай!’ Накидал муж на ящик лопат десять глины. ‘Дай, — думает, — проучу жену хорошенько’. Оставил ее в яме и уехал домой.
Пришла ночь темная, холодная, завыли волки в соседнем лесу. Лежит вздорная баба в яме, ознобом ее и со страху, и от холода пробирает, а она все злится да шепчет: ‘Вот-таки не поддамся. Сказала: мои гуси — стало быть мои!’
И вправду, пожалуй, замерзла бы баба, кабы муж не вернулся и не вытащил ее из ямы.
Идут они раз лесом, увидал муж куст малины и говорит: ‘Чур, жена: моя малина, я ее первый увидал’. ‘Нет, врешь, я!’ Бросилась баба к малине, вскочила в куст — а за ним-то было бездонное провалище, где черти жили, — и ввалилась в преисподнюю.
Что мужику делать? Пришел домой — дети пищат, кричат, есть просят. Он и корову дои, он и кашу вари, он и рубахи стирай да и ночь не спи — малолеток качай! Стал мужик собирать обрывки да веревки, от лаптей оборки, связал канат длинный-предлинный, пришел к яме, куда жена провалилась, спустил туда конец да потряхивает — не ухватится ли за него баба. И мудреное дело: на веревке что-то потяжелело. Вытащил веревку — глядь, а за конец маленький чертенок прицепился, вершков шести, да весь в шерсти, и пищит:
‘Кидай, дяденька, опять поскорее конец: там наш старшой, Лысый Дедушка, дожидается.
Как ввалилась к нам твоя баба, так всех нас избила, изругала, а дедушку за бороду вовсе затаскала’. — ‘Ишь ты, окаяшка! Больно мне нужно вашего старшого выручать, туда ему и дорога’. Повалился чертенок мужику в ноги: ‘Выручай, родимый, дедушку: без него мы все пропадем’.
Подумал мужик и говорит: ‘Ну, ладно, я это дело сейчас оборудую’. Кинул в провалище конец веревки, наклонился и кричит туда: ‘Жена, а жена!’ — ‘Чего тебе?’ — ‘Я в яму. веревку спустил, ты, смотри, к ней не подходи!’ — ‘Ан подойду’. — ‘А подойдешь, так за конец не хватайся!’ — ‘Вот и ухвачусь’. — ‘А коли ухватишься, смотри: не смей Дедушку Лысого за бороду хватать да с собой наверх тащить’. — ‘Вот-таки ухвачу и вытащу!’ Стал мужик тянуть кверху веревку, чертенок ему помогает, а за конец баба уцепилась и Дедушку Лысого за бороду тащит.
Вытащил мужик их наверх и говорит: ‘Пусти, жена, Лысого Дедушку’. — ‘Ан не пущу!’ — ‘Ну так по крайности, не бей его по лысине’. — ‘Вот назло тебе, бить буду!’ — и давай старшого черта по затылку потчевать да за бороду из стороны в сторону мочалить. Кричит, вопит Лысый Дедушка, рвется — не тут-то было. ‘Ну, будет с тебя, — говорит мужик, — не скоро забудешь’, — да как крикнет: ‘Лупи его, жена, бей его, окаянного, не останавливайся!’ — ‘А вот и брошу бить, перестану!’ — ‘Смотри хоть бороду-то не выпускай да домой не уходи’.
Отпустила баба Лысого Дедушку и пошла домой.
‘Ну что же, Лысый, какая мне от тебя награда будет?’ — спрашивает мужик. ‘А вот какая: станем мы вот с этим малышом, с Анчуткой Беспамятным, в богатые дома забираться, хозяевам покоя не давать, а ты объяви себя чертогоном и подряжайся за хорошие деньги нас из дома выгонять. Как придешь в дом, сейчас крикни: ‘Шилды-будылды-начеки-чекалды! Брысь!’ — мы и уйдем, а ты деньги получишь. Только смотри: из одного дома выгоняй, из другого выгоняй, а из третьего уж не моги, не то самому тебе плохо придется’.
Пошел мужик домой. Только, долго ли, коротко ли, стал народ говорить, что у богатого купца-подрядчика в новом доме нечисто: шум, гам, вонь нестерпимая, в трубах точно волки воют, из печей кирпичи летят, с полок и со столов все на пол валится, а от чего — неизвестно. Собрался мужик, пришел к купцу и говорит: ‘Дорого, небось, тебе, твое степенство, новый дом стоил?’ — ‘Эх, и не говори, земляк! Пятьдесят тысяч на него убил, а жить нельзя’. — ‘Давай тысячу, я тебе всю эту пакость переведу’. Ударили по рукам при свидетелях, вошел мужик в главную горницу да как крикнет: ‘Шилды-будылды-начеки-чекалды! Брысь!’ Только чертей в доме и слышали: все затихло, точно ничего и не было. Отдал купец мужику тысячу рублей, и зажил мужик припеваючи.
Прошло сколько-то времени, опять та же история у одного богатого барина в хоромах. Нет житья барину, хоть бросай новый дом. И его мужик за три тысячи выручил — прогнал Дедушку Лысого с Анчуткой. Зажил мужик лучше прежнего, завел батраков и батрачек, себе поддевку новую сшил и сапоги со сборками, жене платье шелковое, каждый день чай в накладку пьет — не житье, а масленица.
Только вдруг присылают к нему из города от князя, чтобы сейчас к князю чертогон явился и княжеские хоромы от чертей освободил. Вон куда Дедушка Лысый с Анчуткой забрались! И заколобродили они там во всю ивановскую: ни днем, ни ночью минуты покоя княжеской семье не дают, такой шум-гам, безобразие подняли, что народ по улице идет — останавливается.
А мужик помнит зарок Дедушки Лысого — не идет, перед посланным отказывается: ‘Какой я, ваше благородие, чертогон! Это про меня напраслина. Чертей-то, небось, всегда бабы гоняют, это их дело’. Только княжеский посланный мужику не поверил, ухватил его за ворот, кинул в повозку и привез к князю. Обещает мужику князь десять тысяч дать, коли освободит он хоромы от чертовского безобразия, а коли не освободит, обещает туда угнать, куда и Макар, телят не гонял. Подумал мужик и говорит: ‘Дозвольте мне, ваше сиятельство, подумать — тут дело страшное: зарок положон’.
На другое утро разорвал мужик на себе одежу, волосы растрепал, бороду всклочил, рожу всю расцарапал — и бежит к княжескому дворцу. А там шум-гам, безобразие идет от чертей неописанное. Как вскочит мужик во дворец в таком виде да как заорет благим матом: ‘Батюшки, родимые! Беги, честной народ, злая баба пришла!’ Только чертей и слышали — так пыль по дороге от них и закурилась…
Дал князь мужику за его службу, как обещал, десять тысяч рублей. Сейчас мужик пошел в лучшую лавку, где платьем торгуют, оделся во всю барскую одежу, сбрил у цирюльника себе бороду, купил рысака, дрожки беговые с полной сбруей, сел и едет домой барином.
Стал переезжать через мост, глядь — а навстречу ему жена идет. ‘Здорово, жена! Погляди-ка: каков я. Хорошо бороду обрил?’ — ‘И то обстриг’. — ‘Какое обстриг: вовсе брито’. — ‘Ан, врешь: стрижено’. — ‘Да не стрижено, а брито’. — ‘Нет, стрижено!’ — ‘Верно, говорю тебе: брито, хоть попробуй’. — ‘Ан, стрижено! Хочу, чтобы стрижено было, а то сейчас с моста в воду кинусь!’ — ‘Да, Бог с тобой, жена, ты погляди: ведь брито!’ Бултых баба с моста в воду, мужу назло, тонет, а сама из воды руку высунула и двумя пальцами точно стрижет — дескать, стрижено!
Соскочил мужик с дрожек, лошадь бросил и бежит берегом вверх по реке. Встречаются ему люди: ‘Куда, земляк, бежишь?’ — ‘Ах, братцы, беда! Жена с моста в реку свалилась’. — ‘Так куда же ты? Ее, небось, водой вниз потащило’. — ‘Нет, люди добрые, — говорит мужик, — моя жена всему наперекор шла, надо ее против воды искать!’
Искали бабу, искали — и на воде, и против воды — не нашли. Так она и утонула.