Про серебряное блюдечко и наливное яблочко
Про серебряное блюдечко и наливное яблочко
Про серебряное блюдечко и наливное яблочко, Гатцук Владимир Алексеевич, Год: 1894
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Источник текста: В.А. Гатцук — Сказки русского народа.
Издательство ‘ЭОС’, Москва, 1992 г.
OCR и проверка орфографии: Старик и море (Официальный сайт Эрнеста Хемингуэя).
У мужика с женой было три дочери: Две — нарядницы, затейницы, а третья — простоватая, и зовут ее сестры, а за ними и отец с матерью — дурочкой. Дурочку везде толкают, во все помыкают, работать заставляют, она не молвит и слова, на все готова: и траву полет, и лучину колет, коровушек доит, уточек кормит. Кто что ни спросит — все дура приносит: ‘Дура, поди! За всем, дура, гляди!’
Едет мужик с сеном на ярмарку, обещает дочерям гостинцев купить. Одна дочь просит: ‘Купи мне, батюшка, кумачу на сарафан’. Другая дочь просит: ‘Купи мне алой китайки’. А дура молчит да глядит. Хоть дура, да дочь, жаль отцу: — и ее спросил: ‘Чего тебе, дура, купить?’ Дура усмехнулась и говорит: ‘Купи мне, свет-батюшка, серебряное блюдечко да наливное яблочко’. ‘Да на что тебе?’ — спрашивают сестры. ‘Стану я катать яблочком по блюдечку, да слова приговаривать, которым научила меня прохожая старушка за то, что я ей калач подала’. Мужик обещал и поехал.
Близко ли, далеко ли, мало ли, долго ли был он на ярмарке, сено продал, гостинцев купил: одной дочери алой китайки, другой кумачу на сарафан, а дуре серебряное блюдечко да наливное яблочко, вернулся домой и показывает. Сестры рады были, сарафаны пошили, а на дуру смеются да ждут, что она будет делать с серебряным блюдечком, с наливным яблочком. Дура не ест яблочко, а села в углу, приговаривает:
— Катись-катись, яблочко, по серебряному блюдечку, показывай мне города и поля, леса и моря, и гор высоту и небес красоту!
Катится яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все города один за другим видны, корабли на морях и полки на полях, и гор высота, и небес красота. Солнышко за солнышко катится, звезды в хоровод собираются… Так все красиво, на диво, что ни в сказке сказать, ни пером написать! Загляделись сестры, а самих зависть берет: как бы выманить у дуры блюдечко, но она свое блюдечко ни на что не променяет.
Злые сестры похаживают, зовут-подговаривают: ‘Душенька сестрица! В лес по ягоды пойдем, землянички наберем’. Дурочка блюдечко отцу отдала, встала да в лес пошла, с сестрами бродит, ягоды собирает и видит, что на траве заступ лежит. Вдруг злые сестры заступ схватили, дурочку убили, под березкой схоронили, а к отцу поздно пришли, говорят: ‘Дурочка от нас убежала, без вести пропала, мы лес обошли, ее не нашли: видно, волки съели!’ Жалко отцу: хоть дура, да дочь! Плачет мужик по дочери, взял он блюдечко и яблочко, положил в ларец и замкнул, а сестры-то слезами обливаются.
Водит стадо пастушок, трубит в трубу на заре и идет по лесу овечку отыскивать. Видит он бугорок под березкой в стороне, а на нем вокруг цветы алые, лазоревые, над цветами тростинка. Пастушок молодой срезал тростинку, сделал дудочку, а дудочка сама поет-выговаривает.
‘Играй-играй, дудочка! Потешай света-батюшку, мою родимую матушку и голубушек сестриц моих. Меня, бедную, загубили, со свету сбыли за серебряное блюдечко, за наливное яблочко!’ Люди услышали, сбежались, вся деревня за пастухом идет, пристают к пастуху, выспрашивают: кого загубили? От расспросов отбою нет. ‘Люди добрые! — говорит пастух. — Ничего я не ведаю. Искал я в лесу овечку и увидел бугорок, на бугорке цветочки, над цветочками тростинка, срезал я тростинку, сделал себе дудочку — сама дудочка играет, выговаривает’. Случился тут отец дурочки, слышит слова пастуха, схватил дудочку, а дудочка сама поет:
‘Играй-играй, дудочка, родимому батюшке, потешай его с матушкой. Меня, бедную, загубили, со света сбыли за серебряное блюдечко, за наливное яблочко’.
‘Веди нас, пастух, — говорит отец, — туда, где срезал ты тростинку’.
Пошел за пастухом он в лесок, на бугорок, и дивится на цветы, алые, лазоревые.
Вот начали разрывать бугорок и мертвое тело отрыли. Отец всплеснул руками, застонал, дочь несчастную узнал — лежит она убитая, неведомо кем загубленная, неведомо кем зарытая. Добрые люди спрашивают: кто убил-загубил ее? А дудочка сама играет-выговаривает:
‘Свет мой батюшка родимый, меня сестры в лес зазвали, меня, бедную, загубили за серебряное блюдечко, за наливное яблочко, не пробудишь ты меня от сна тяжкого, пока не достанешь воды из колодезя царского…’ Две сестры-завистницы затряслись, побледнели — а душа как в огне — и признались в вине, их схватили, связали, в темный погреб замкнули до царского указа, высокого повеленья, а отец в путь собрался в город престольный.
Скоро ли, долго ли — прибыл он в тот город. Ко дворцу он приходит, вот, с крыльца золотого царь-солнышко вышел, старик в землю кланяется, царской милости просит. Говорит царь: ‘Возьми, старик, живой воды из царского колодезя, когда дочь оживет, представь ее нам с блюдечком, с яблочком, с лиходейками-сестрами’. Старик радуется, в землю кланяется и домой везет скляницу с живою водою, бежит он в лесок, на цветной бугорок, отрывает там тело. Лишь он спрыснул водой — встала дочь перед ним живой и припала голубкой на шею отцу. Люди сбежались — наплакались.
Поехал старик в престольный город, привели его в царские палаты. Вышел царь-солнышко, видит старика с тремя дочерями, две за руки связаны, а третья дочь — как весенний цвет, очи — райский свет, по лицу заря, из очей слезы катятся, будто жемчуг, падают. Царь глядит, удивляется, на злых сестер прогневался, а красавицу спрашивает: ‘Где ж твое блюдечко и наливное яблочко?’ Тут взяла она ларчик из рук отца, вынула яблочко с блюдечком, а сама царя спрашивает: ‘Что ты, царь-государь, хочешь видеть: города ль твои крепкие, полки ль твои храбрые, корабли ли на море, чудные ль звезды на небе?’
Покатила наливным яблочком по серебряному блюдечку, а на блюдечке-то один за одним города выставляются, в них полки собираются, со знаменами, со пищалями в боевой строй становятся, воеводы перед строями, головы перед взводами, десятники перед десятнями, и пальба и стрельба, дым облако свил, все из глаз сокрыл! Яблочко по блюдечку катится, наливное по серебряному: на блюдечке море волнуется, корабли, как лебеди, плавают, флаги развеваются, с кормы стреляют, и стрельба и пальба, дым облако свил, все из глаз сокрыл! Яблочко по блюдечку катится, наливное по серебряному: в блюдечке все небо красуется, солнышко за солнышком кружится, звезды в хоровод собираются…
Царь удивлен чудесами, а красавица льется слезами, перед царем в ноги падает, просит помиловать: ‘Царь-государь! — говорит она. — Возьми мое серебряное блюдечко и наливное яблочко, лишь прости сестер моих, за меня не губи ты их’. Царь на слезы ее сжалился, по прошенью помиловал, она от радости вскрикнула, обнимать сестер бросилась.
Царь глядит, изумляется, взял красавицу за руки, говорит ей приветливо: ‘Я почту доброту твою, отличу красоту твою: хочешь ли быть мне супругою, царству доброю царицею?’ ‘Царь-государь! — отвечает красавица. — Твоя воля царская, а над дочерью воля отцовская, благословенье родной матери. Как отец велит, как мать благословит, так и я скажу’. Отец в землю поклонился, послали за матерью — мать благословила. ‘Еще к тебе слово, — сказала царю красавица: — не отлучай родных от меня, пусть со мною будут и мать, и отец, и сестры мои’. Тут сестры ей в ноги кланяются: ‘Недостойны мы!’ — говорят они. ‘Все забыто, сестры любезные! — отвечает она им. — Вы родные мне, не с чужих сторон, а кто старое зло помнит, тому глаз вон!’
Так сказала она, улыбнулась и сестер поднимала, а сестры в раскаяньи плачут, как река льются, встать с земли не хотят. Тогда царь им встать приказал, кротко на них посмотрел, во дворце остаться велел.
Царь во дворце, крыльцо все в огнях, как солнце в лучах, царь с царицей сели в колесницу, земля дрожит, народ бежит: ‘Здравствуй, — кричит, — на многие лета!’