Призваніе Россіи на Восток.
Проф. В. И. Гepьe.
Призваніе Россіи на Восток.
Проф. В. И. Гepьe.
Was verfolgst du meine Heerde?
Raum fr Alle hat die Erde!
Горный духъ у Шиллера.
Призвание России на Востоке, Герье Владимир Иванович, Год: 1898
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Братская помощь пострадавшимъ въ Турціи армянамъ.
Литературно-научный сборникъ. 2-е вновь обработанное и дополненное изданіе.
Москва. Типо-литографія Высочайше утвержденнаго Т-ва И. Н. Кушнеревъ и Ко, Пименовская улица, собственный домъ. 1898.
Знаменіе и славу девятнадцатаго вка составитъ совершившееся въ немъ возрожденіе народовъ. Возрожденіе это было дломъ различныхъ факторовъ науки, политики и культуры. Сообразно съ этимъ и самое возрожденіе проявлялось различно — въ исторической наук, въ политической жизни или въ культур. Для исторической науки и благодаря ей воскресли ассиріяне, вавилоняне, еще боле древніе народы Сумира и Аккада, Алародійцы и друг., о которыхъ въ начал вка почти ничего или даже вовсе ничего не было извстно и которые стоятъ теперь предъ нами съ боле или мене ясными очертаніями своего государственнаго устройства, своей религіи, своей политики, своего языка, искусства и науки. Другіе народы, не сходившіе съ исторической сцены, возродились, принявъ новыя государственныя формы, къ новой политической жизни — таковы итальянцы, нмцы, болгары. Наконецъ заглохшія, полузабытыя національности, не призванныя къ самостоятельной государственной жизни, возрождались къ творчеству духовному, стали проявлять свою индивидуальностьвъ области образованія и культуры. Таковы наприм. фламандцы! Кто зналъ въ начал вка о фламандцахъ что-нибудь помимо того, что существуетъ въ живописи такого названія школа? А въ настоящее время говорятъ о фламандской націи, имющей свою литературу, свои національныя школы, свою будущность. He стремясь къ отдленію отъ французскихъ валлоновъ, съ которыми фламандцы слились въ одно Бельгійское государство, фламандцы стремятся къ подъему въ человческой культур и духовной дятельности на почв своего языка и національности. Чтобы объяснить причины и средства, обусловливавшія политическое возрожденіе Италіи, Германіи и Болгаріи, достаточно назвать имена Кавура, Бисмарка, императора Александра II, для объясненія же незамтно совершавшагося культурнаго подъема фламандцевъ, пришлось бы называть цлый рядъ почтенныхъ и часто безвстныхъ тружениковъ въ школ, въ литератур и наук. Но есть народъ современный тмъ, которые нын могутъ быть предметомъ изученія лишь для археологовъ и въ тоже время народъ живой, своею судьбою сильно возбуждающій интересъ современной намъ публицистики. Имя этого народа упоминается уже въ клинообразныхъ надписяхъ царя Дарія на Багистанской скал, и исторія страны, имъ занятой и носящей его имя, повдана намъ еще боле древними письменами и тотъ же самый народъ на нашихъ глазахъ напрягаетъ вс свои силы, чтобы усвоить себ элементы современной европейской образованности. Это тотъ народъ, которому шлютъ братскую помощь участники и читатели этого сборника.
Но не звучитъ ли ироніей слово возрожденіе въ примненіи къ народу, многія тысячи котораго подверглись организованному, безпощадному истребленію или были принуждены, покинувъ родной кровъ, скитаться на чужбин? Мы этого не думаемъ и въ этомъ убжденіи насъ поддерживаетъ прочитанное нами на дняхъ описаніе поздки по ‘Турану и Арменіи’. {Оно напечатано въ 6 послднихъ книжкахъ журнала ‘Preussische Jahrbcher’ за 1897 годъ.}
Авторъ этого описанія нмецъ, д-ръ Рорбахъ изъ Страсбурга, весною 1896 года прохался по Закаспійской желзной дорог до Самарканда и по Кавказу до развалинъ древняго Ани. Книгу эту авторъ написалъ для своихъ соотечественниковъ, мало знакомыхъ съ Закавказьемъ и Туркестаномъ, но она во многихъ отношеніяхъ интересна и для русскаго читателя. Благодаря живой впечатлительности автора, пораженнаго величіемъ и оригинальностью представлявшагося ему зрлища, и искусству его передавать свои впечатлнія, всякій съ удовольствіемъ прочтетъ разсказъ объ его путешествіи и нкоторыя изъ его ‘картинъ’ оставятъ въ читател неизгладимое впечатлніе. Картины эти заняли-бы слишкомъ много мста на этихъ страницахъ, но мы не можемъ не указать для образчика на одну изъ нихъ, набросанную авторомъ на развалинахъ Мерва, куда доставила автора русская тройка съ желзнодорожной станціи.
‘Много тысячъ верстъ я прохалъ въ своей жизни, но не считалъ возможнымъ скакать такъ быстро, какъ мчался я въ это утро’. Развалины Мерва представляютъ собою необъятное поле смерти въ сто слишкомъ квадратныхъ верстъ, т.-е. боле современнаго Берлина. На этомъ пол ясно выдляются остатки нсколькихъ городовъ, одинъ за другимъ здсь возникавшхъ и разоряемыхъ. Послднимъ изъ нихъ былъ персидскій Мервъ или Байрамъ Али Ханъ-Кала, разрушенный туркменами лишь сто лтъ тому назадъ. Раньше тутъ стоялъ городъ XVI вка, еще раньше Султанъ-Кала, построенный въ XII вк Санджаромъ, султаномъ Сельджуковъ. Ему предшествовалъ Гяуръ-Кала, христіанскій городъ, населенный съ V по XI вкъ несторіанами, а еще раньше въ этой мстности процвтала и погибла Искандеръ-Кала, увковчившая среди мусульманскаго міра память Александра Великаго, т.-е. древняя Антіохія Маргіана, памятникъ владычества эллинской цивилизаціи въ этомъ кра. ‘Все время мы мчались сквозь развалившіяся городскія ворота, черезъ обвалившіеся рвы, по первобытнымъ мостамъ, черезъ илистые каналы, при помощи пущенной во весь опоръ тройки перелетали черезъ крпостную стну, обратившуюся въ безформенный валъ, съ высоты котораго глазъ до самого небосклона ничего не видлъ, кром развалинъ и развалинъ. Солнце жгло все сильне-сильне и все странне становилось впечатлніе отъ окружающей меня картины. Я уже халъ среди развалинъ боле мили, повсюду виднлись обломки стнъ, цлые холмы разломанныхъ кирпичей, безчисленные черепки, обломки пестрыхъ изразцовъ, истлвшія человческія кости, кое-гд уцлвшая часть черепа, между подавляющими грудами мусора вьется подобіе дороги, по которой мы демъ. Кругомъ полное уединеніе, кучеръ замолкъ на козлахъ, а сто шаговъ впереди насъ скачущій, какъ автоматъ, туркменъ, вытянувшійся прямо какъ стрла на своемъ кон, въ громадной, блой папах съ болтавшейся на боку шашкой и съ неподвижной, въ правой рук, нагайкой, и затмъ самое поразительное: все это поле смерти горитъ, какъ бы покрытое пылающими угольями, отъ ярко освщенныхъ солнцемъ, кроваво-красныхъ цвтковъ мака. На верхушкахъ холмовъ мусора стоятъ лишь отдльныя маковинки, но въ углубленіяхъ он образуютъ густой, ярко-пунцовый коверъ, и насколько глазъ можетъ видть, этотъ красный отблескъ переливается надъ развалинами, напоминающими въ своей величественной монотонности волны моря. На бронзовомъ неб солнце разжигается все сильне, поднявшійся изъ пустыни жгучій втеръ подулъ какъ изъ печки надъ развалинами, мн стало жутко въ этой обстановк и я веллъ остановиться. Красный дикій макъ своимъ возбуждающимъ и въ то же время усыпляющимъ запахомъ произвелъ странное дйствіе на фантазію: какъ подъ стнами Геокъ-Тепе, гд онъ также застилалъ степь своими цвтами, изъ покрытой развалинами почвы и здсь онъ вызвалъ призракъ кроваваго потока — то море крови, въ которомъ нкогда Чингисъ-Ханъ потопилъ могущество и блескъ древняго Мерва, когда здсь былъ убитъ его любимый внукъ Мутугенъ, сынъ Джагатая.’ И за этимъ слдуетъ разсказъ о погром Мерва, когда, по описанію арабскаго лтописца, жителей Мерва, по 10.000, ежедневно выводили въ пустыню для избіенія монгольскими воинами, что продолжалось 130 дней, посл этого монголы покинули городъ, въ которомъ не осталось ни одной живой души, ни одной цлой кровли, ни одного дерева съ зеленой вткой.
Зрлище нагромажденныхъ вками развалинъ подъ палящими лучами солнца и ковромъ кровавыхъ цвтовъ заставляетъ насъ содрогнуться передъ роковыми, стихійными силами въ природ и исторіи, а описаніе уединеннаго Эчміадзина надъ цвтущей долиной Аракса въ весеннюю лунную ночь, съ его обветшалыми башнями, отраженными черными тнями на свтломъ фон монастырскаго двора и огонькомъ въ кель ученаго монаха, задумавшагося надъ судьбами своей націи, — полно грусти и меланхоліи, картина же и теперь еще величественныхъ развалинъ древнецарской столицы Багратидовъ, разоренной монголами и разрушенной землетрясеніемъ, — въ виду надвигавшейся черной грозовой тучи, представляется символомъ трагической судьбы обитавшаго здсь народа.
Такихъ страницъ, на которыхъ изображеніе ландшафта сливается съ описаніемъ города или развалинъ и историческими воспоминаніями въ эффектную картину, вызывающую въ зрител извстное, соотвтствующее моменту настроеніе, не мало въ путешествіи Рорбаха. Эти описанія чередуются у Рорбаха съ живыми историческими очерками, передачей или переводомъ восточныхъ легендъ, стихотвореній, отрывковъ изъ священныхъ книгь, съ изображеніемъ обрядовъ и нравовъ, наприм., описаніемъ церковной службы и крестнаго хода въ Новой Мерви въ ночь Свтлаго Воскресенія. Русскихъ читателей кром этого могутъ интересовать сужденія иностранца о русскихъ на Восток. Дв черты особенно поражаютъ въ этомъ отношеніи автора: онъ не надивится способности русскихъ обращаться съ азіатами, ‘специфически русскому таланту управлять азіатами’, и постоянно къ этому возвращается, то изображая добродушное отношеніе русскихъ солдатъ къ туземцамъ, то обсуждая распоряженія русскихъ властей и принятыя правительствомъ мры по отношенію къ развитію страны и проведенію въ ней путей, по поводу, наприм., строящейся военной дороги на ‘кровлю міра’ — на Памиръ. Другая черта, приводящая въ изумленіе путешественника — это выносливость русскаго солдата. Передавая слышанное имъ отъ русскихъ офицеровъ предположеніе о возможности перейти съ войсками зимою черезъ Гиндукушъ, авторъ прибавляетъ:’ Это конечно звучитъ баснословно, но тутъ имются въ виду, русскія войска — ни о какихъ другихъ войскахъ въ данномъ случа не могло-бы быть и рчи’.
Точно также путешественникъ пораженъ и увлеченъ дальнозоркостью и послдовательностью русской политики въ Азіи и величіемъ достигнутыхъ на этой почв успховъ, въ которыхъ авторъ видитъ вмст съ тмъ успхи культуры. Такое его сочувствіе особенно ярко проявляется тамъ, гд онъ оправдываетъ кровопролитіе, сопровождавшее взятіе Геокъ-Тепе, ‘сразу укротившее всю разбойничью сволочь въ Транскаспіи’. ‘Было бы болъшою нелпостью, — заключаетъ онъ, — осуждать изъ одной сентиментальной гуманности мнимую безцльную жестокость Скобелева. Офиціальная Россія ничего не дeлаетъ безцльно и уже никакъ не на этой почв, и плоды кровопролитія въ Геокъ-Тепе созрли не только для русской политики растяженія, но и для культуры. Признать это —есть дло простой справедливости’.
На основаніи своихъ наблюденій и разсужденій авторъ приходитъ къ слдующему общему заключенію о положеніи Россіи въ Азіи и о предстоящей ей будущности:’ Мн только на мст раскрылись глаза относительно того, что можно сдлать изъ среднеазіатскихъ областей и что, конечно, изъ нихъ будетъ сдлано. ‘Назовите, пожалуй, слишкомъ высоко парящимъ оптимизмомъ — предположеніе, что можно какъ меня, однако серьезно увряли спеціалисты, съ помощью водъ и ила Аму-Дарьи и Сыръ-Дарьи обратить все междурчіе въ своего рода Ломбардію или даже Египетъ! Но что же представляетъ собою ныншняя Месопотамія и чмъ она была въ древности? Правда, затрудненія громадны, но тутъ налицо самодержавное, ясно сознающее свою цль правительство, народъ, выше всякаго сравненія способный ко всему, что здсь нужно. И наконецъ соременная техника! Почему бы имъ не справиться съ задачей — воскресить то, что однажды было?’
Какой громадный приростъ матеріальнаго могущества, экономической независимости, блеска и авторитета (prestige) на Восток и на Запад предстоитъ Россіи, благодаря ея средне-азіатскимъ владніямъ! Изъ Памира Россія строитъ себ дорогу въ Индію, изъ Мерви путь ведетъ одинаково въ Афганистанъ и въ Хорасанъ, посредствомъ транскаспійской линіи она вліяетъ на сверную и среднюю Персію, на Заревшан и Сыр она производитъ хлопокъ, нужный Москв и Лодзи, въ Киргизской степи залежи мди и свинца, которыхъ хватитъ на весь міръ,— ожидаютъ только путей для вывоза, и отъ Каспійскаго моря до Гинду-куша простирается поприще, на которомъ разыгрывается одно изъ самыхъ замчательныхъ событій новаго времени: союзъ между Россіей и мусульманскимъ міромъ, который подготовляетъ для нея владычество надъ азіатскимъ материкомъ и можетъ быть не только надъ нимъ’.
Возвратившись изъ Средней Азіи, Рорбахъ детъ на Кавказъ и въ долину Аракса. Онъ продолжаетъ и здсь также сочувственно относиться къ успхамъ Россіи и является во имя культуры сторонникомъ расширенія русскаго владычества въ Закавказь. Его ближайшая цль познакомить своихъ соотечественниковъ съ армянскимъ народомъ. Его побуждаетъ къ этому частью личный интересъ,— онъ познакомился въ университет съ нсколькими духовными лицами изъ армянъ, приглашавшими его навстить ихъ въ Эчміадзин, а частью общій интересъ къ армянскому народу, вызванный трагическими событіями въ Турецкой Арменіи. Рорбахъ не возражаетъ противъ того, что германское правительство нашло нужнымъ и въ ‘армянскомъ вопрос’ послдовательно держаться своего принципа невмшательства и солидарности съ политикой Россіи, но онъ находитъ ‘печальнымъ’ то, что это правительство ‘не изыскало способа, не отступая отъ своего принципа, противодйствовать во имя религіи и человчности самымъ дикимъ зврствамъ’, въ особенности же негодуегъ онъ на нмецкую ‘офиціозную и безсмысленно слдующую по ея стопамъ въ иностранной политик остальную печать за то, что она отнеслась къ армянскимъ ужасамъ такимъ отталкивающимъ, не искреннимъ, отвратительно грубымъ образомъ. Относительно этого не стоитъ и словъ терять’.
Въ другомъ мст авторъ оговаривается, что опасается двухъ вещей: онъ очень не желалъ бы, чтобы его русскіе пріятели подумали, что онъ дозволяетъ себ какую либо критику въ русскихъ длахъ, онъ совершенно далекъ отъ этого по характеру и цли своего сочиненія, онъ выражаетъ также опасенія, что его нмецкіе читатели недостаточно интересуются армянскими длами и по этому поводу восклицаетъ: ‘здсь идетъ рчь о дл, которое касается нашей чести какъ націи. Какъ значительная часть нашей ‘образованной’ публики отдлалась (abgethan hat) отъ армянскихъ длъ или, врне, дозволила отдлать ихъ извстной, не подлежащей оцнк, печати, поистин позорно’.
Авторъ, впрочемъ, не касается вновь этихъ ужасовъ, лишь случайно и какъ бы издали они даютъ себя чувствовать его читателямъ, когда онъ, наприм., разсказываетъ о своемъ слуг изъ Трапезунта, который нсколько мсяцевъ предъ тмъ былъ зрителемъ того, какъ турки избили всхъ его родственниковъ, лишь случайно не замтивъ его, или когда авторъ описываетъ, какъ ежедневно толпы несчастныхъ бглецовъ наполняли монастырскіе дворы въ Эчміадзин и сидли предъ дверью патріарха, въ ожиданіи маленькаго пособія, получаемаго ими до отправленія ихъ въ какую-нибудь изъ армянскихъ деревень, гд крестьяне безропотно брали не себя тяжелое бремя давать имъ пропитаніе.
Интересны разговоры, которые имлъ авторъ съ русскими армянами по поводу истребленія ихъ единоплеменниковъ въ Турціи, онъ постоянно встрчалъ съ ихъ стороны глубокое, горестное изумленіе, выражавшееся въ вопрос: ‘какъ это допустили по отношенію къ христіанамъ? Если бы мы еще были язычниками, но вдь мы тоже христіане!’
Авторъ справедливо обращаетъ вниманіе на то, что это чувство солидарности съ христіанами у армянъ поддерживается сильнымъ вліяніемъ на армянъ церкви. Напрасно онъ старался объяснять имъ своеобразное и затруднительное положеніе европейскихъ великихъ державъ въ армянскомъ дл, ‘для разсужденій объ иностранной политик, — говорилъ авторъ, — я нашелъ у армянъ очень мало способности и весьма мало склонности, глубокое, разъдающее сердце отчаяніе составляло господствующее повсюду настроеніе, когда заходила рчь объ этомъ предмет — и въ заключеніе всегда слышалась жалоба, а христіанская Европа взираетъ спокойно, съ ледянымъ равнодушіемъ на рзню христіанскаго народа! Когда ребенокъ истязуется взрослымъ, когда большая собака грызетъ маленькую, всякаго проходящаго беретъ зло и онъ вмшивается, — а мы для васъ только зрлище. Богъ вамъ судья’.
Состраданіе къ армянамъ не сдлало Рорбаха безусловнымъ ихъ апологетомъ: описывая свое пребываніе въ Тифлис, онъ останавливается долго, можно даже сказать слишкомъ долго, на нареканіяхъ, которыя ему приходилось слышать по отношенію къ армянамъ и на агитаціи противъ нихъ въ мстной печати, нердко прибгающей даже къ знаменитому ‘videant consules’, т.-е. призыву противъ нихъ властей.
Разсматривая причины неудовольствія противъ армянъ на Кавказ, Рорбахъ приходитъ къ заключенію, что он коренятся исключительно въ экономической почв, вызываются же он отчасти коммерческими пріемами, которые свойственны далеко не однимъ армянамъ, а издавна присущи торговымъ обычаямъ Востока. Нашъ авторъ считаетъ не полезнымъ отрицать это зло или выставлять его пустячнымъ дломъ (harmlose Sache). ‘Напротивъ, говоритъ онъ, мое твердое убжденіе, что въ армянскомъ народ ядро здоровое, началось съ моихъ наблюденій, что т изъ армянъ, которые усвоили себ европейское образованіе, ясно понимали недугъ, захватившій часть ихъ народа, и глубоко о немъ сожалли’.
Но ихъ сосдей вооружаетъ противъ армянъ не то, что у нихъ сходнаго, ‘причина этого очень простая: армяне въ духовномъ отношеніи стоятъ много выше народовъ, среди которыхъ живутъ, и потому легко побждаютъ ихъ въ конкуренціи. He слдуетъ, однако, думать, что умственная сила обнаруживается у армянъ лишь въ практическихъ длахъ. Я полагаю, что мало на свт народовъ, обладающихъ такимъ уваженіемъ къ знанію такимъ и стремленіемъ къ основательному ученію, какъ армяне. Уже для ребятишекъ ихъ школа нисколько не представляется страшилищемъ, но пользуется, въ городскомъ класс, какъ и въ деревн, какъ у взрослыхъ, такъ и у дтей почтеніемъ и уваженіемъ наравн съ церковью. Сдлать что-нибудь для школы считается религіозной заслугой, лниться или баловаться въ школ, такъ наставляютъ маленькихъ армянъ, то-же самое, что вести себя неприлично въ церкви’.
He одними такими разсужденіями старается Рорбахъ внушить своимъ соотечественникамъ боле врное представленіе объ армянахъ, онъ еще лучше достигаетъ этой цли тмъ, что знакомитъ читателя съ настоящимъ ядромъ армянскаго народа — съ крестьянами, воздлывающими землю и виноградники въ долин Аракса и на предгоріяхъ Арарата и Арагаца.
Въ историческомъ очерк жизни армянскаго народа Рорбахъ показываетъ, какъ въ теченіе многихъ вковъ армяне бывали принуждаемы обстоятельствами покидать родину и выселяться на чужбину: то ихъ къ этому побуждало вторженіе дикихъ завоевателей и разореніе ихъ городовъ, такъ, по разореніи города Ани сотни бглецовъ нашли убжище на генуэзскихъ корабляхъ, которые ихъ перевезли въ Крымъ, откуда они перебрались частью въ Астрахань, частью въ Галицію, то постоянный, невыносимый гнетъ турецкихъ властей заставлялъ многихъ по одиночк уходить изъ родной деревни. ‘На чужбин армянинъ становился рабочимъ, ремесленникомъ, промышленникомъ, торговцемъ, банкиромъ, спекулянтомъ, крупнымъ помщикомъ, но никогда онъ не становился тмъ, чмъ былъ дома,— крестьяниномъ. Армянскій народъ — настоящій крестьянскій народъ — ein echtes rechtes Bauernvolk, живущій своимъ полемъ, стадомъ, виноградникомъ,— не городской, а сельскій народъ {См. ниже стр. 254 и слд.}. Сколько-нибудь значительныхъ городовъ съ исключительнымъ или хотя бы преобладающимъ армянскимъ населеніемъ весьма немного, во всей, наприм., русской Арменіи можно назвать только Александрополь съ 20.000 жителями, помимо военныхъ, и разв еще гораздо мене населенные Ахалкалаки. Въ стран армянскихъ крестьянъ нужно искать армянъ, если хочешь врно о нихъ судить’.
Читатель не напрасно послдуетъ туда за путешественникомъ, — онъ вынесетъ оттуда впечатлніе, котораго не забудетъ. Есть что-то чарующее въ картин, которая предъ нами развертываетея: на фон величавой природы мы видимъ сцены изъ патріархальной старины, изъ народнаго быта, стоящаго близко къ этой природ,— гостепріимство, радушіе, наивность, и вмст съ тмъ мы встрчаемъ въ этой глуши, куда можно пробраться лишь съ опасностью жизни, идеализмъ и энтузіазмъ просвщенія новаго времени. Эта потребность просвщенія привела къ тому, что среди армянъ возникло множество приходскихъ, народныхъ школъ: въ городахъ — съ нсколькими классами, въ деревняхъ — скромныя, одноклассныя школы съ однимъ учителемъ или учительницей. Во всхъ этихъ школахъ преподавался съ большимъ усердіемъ (starke Pflege) и русскій языкъ, а кто желалъ поступить на государственную службу или итти въ университетъ, тотъ шелъ въ гимназію.
‘Само собою разумется, говоритъ Рорбахъ, что церковъ не была въ состояніи сама дать хотя бы небольшую часть той значительной суммы, которая была нужна для содержанія этихъ школъ, средства на нихъ доставлялись частными жертвователями или сельскими общинами путемъ добровольной разверстки. Но вс эти пожертвованія и завщанія поступали на имя церкви. Къ концу 1896 года въ русской Арменіи существовало до 300 такихъ приходскихъ школъ и большинство дтей, по крайней мр мальчиковъ, на самомъ дл имло возможность учиться. Это не малая заслуга со стороны народа, который лтъ 70 тому назадъ и не слыхалъ о школахъ, всецло погруженный въ азіатское варварство! И все это было сдлано по собственной иниціатив, безъ всякой помощи отъ государства’.
‘Когда я совершалъ свое путешествіе, разсказываеть Рорбахъ, русское правительство только что закрыло почти вс армянскія школы, какъ въ городахъ, такъ и въ деревняхъ. Повсюду по деревнямъ новыя школьныя зданія стояли опустлыя и дти бгали по улицамъ вмсто того, чтобы учиться. Уцлло нсколько епископскихъ семинарій’.
Какое впечатлніе произвела эта мра, можно видть изъ слдующаго эпизода: отправляясь изъ Эчміадзина въ Ани, Рорбахъ, не знавшій по-армянски, былъ радъ найти попутчика, сельскаго священника, возвращавшагося отъ католикоса. На пути своемъ они пріхали въ большую деревню Норашенъ и остановились тамъ, чтобы покормить лошадей. Здсь къ нимъ подошелъ очень старый священникъ съ совершенно пергаментнымъ, но очень умнымъ лицомъ и привтливыми глазами, настаивая на томъ, чтобы они перешли къ нему въ домъ. Такъ какъ они спшили, то не согласились на это, но старикъ сбгалъ домой и принесъ бутылку вина и хлба, чтобы ихъ хоть чмъ-нибудь угостить. Подъ конецъ онъ ршился заговорить о томъ, что у него было на сердц. Онъ слышалъ, что они дутъ отъ католикоса — и спросилъ, не слышали ли они, что будетъ съ армянскими школами? Когда Рорбахъ объяснилъ, что онъ ничего объ этомъ не знаетъ, старикъ грустно поникъ головою, вывелъ его за дверь и указывая на только что выстроенное сельчанами школьное зданіе, сказалъ: ‘они заперли его, зачмъ же? Вдь Господу Богу угодно, чтобы дти ходили въ школу’, и слезы покатились у старика изъ его добрыхъ глазъ, по впалымъ, сморщеннымъ щекамъ, падая на его сдую бороду’.
Всякій, кто прочтетъ эти строки, обратитъ, конечно, вниманіе на то, что этотъ проливающій слезы о судьб сельской школы старикъ — сельскій священникъ. Это весьма интересная черта въ быт армянскаго народа и существенный признакъ культурной роли армянской церкви. Значеніе церкви въ жизни армянскаго народа — предметъ одинаково интересный для историка и для политика. Армянская церковь сохранила, и въ этомъ смысл, можно сказать, создала армянскую національность. По уничтоженіи армянскаго государства въ V вк она взяла на себя его роль — собирать народъ и блюсти его единство. Благодаря ей, христіанство среди армянъ сохранилось въ теченіе вковъ, какъ одинокій островъ среди бушующихъ волнъ мусульманства. Но благодаря этому армянская церковь стала носительницей культуры среди армянъ и замчательно то, что она продолжаетъ исполнять эту роль и теперь какъ въ русской, такъ и въ турецкой Арменіи.
При этомъ нужно имть въ виду, что въ этомъ просвтительномъ призваніи церкви одинаково принимаютъ участіе оба составные элемента духовенства — какъ сельскіе священники, такъ и монахи. Это тмъ боле удивительно, что почти вс сельскіе священники изъ крестьянъ, такъ сказать, прямо берутся отъ сохи, по избранію своихъ сельчанъ, скромную долю которыхъ они продолжаютъ раздлять. О монахахъ же мы читаемъ: въ Арменіи ‘существуетъ искони особый классъ ученыхъ — вардапеты — это монахи! Многіе изъ молодыхъ людей, учившихся въ университетахъ Западной Европы и усвоившихъ себ тамъ многостороннее, далеко не всегда исключительно церковное, образованіе, дали монашескій обтъ еще на родин, или постригаются по возвращеніи, убжденные, что этимъ путемъ могутъ быть всего полезне своему народу. Дйствительно, они въ качеств вардапетовъ, не безусловно принужденныхъ жить среди монашескихъ стнъ, въ состояніи оказывать боле глубокое, многостороннее и мене стсненное вліяніе въ дл воспитанія, обученія или даже въ чисто научной области. Объ іерархическихъ идеяхъ или тенденціяхъ среди этихъ монашествующихъ ученыхъ и выходящаго изъ нихъ епис-копата нтъ и рчи, то, во имя чего эти люди живутъ, — ихъ нація! Церковь они вообще понимаютъ лишь въ смысл національной церкви’.
Нa основаніи своихъ наблюденій и впечатлній нмецкій путешественникъ приходитъ къ выводу, что въ армянскомъ народ огромная сила (eine Flle von Kraft). ‘Дайте этому народу свободу развернуться и помогите ему нравственно и духовно подняться и вс изумятся его развитію…’ (XII, 468).
По этому поводу авторъ длаетъ оговорку, весьма интересную по заключающемуся въ ней сужденію о нмецкой читающей публик. Авторъ выступаетъ противъ распространенныхъ въ Германіи росказней о революціонномъ движеніи среди армянъ. ‘И между армянами, говоритъ онъ, бываютъ ‘сумасшедшіе мечтатели’ (verrckte Schwrmer), но приписывать такое настроеніе армянскому народу или его передовымъ людямъ можно только при полномъ незнаніи дла или намренномъ искаженіи его. ‘Къ сожалнію, замчаетъ авторъ, невроятное ребячество нашей публики въ вопросахъ иностранной политики такъ велико, что она нескоро научится отличать вздоръ отъ правды, если этоть вздоръ представляется ей въ вид передовой статьи’.
Но кто же можетъ помочь армянамъ въ ихъ культурной задач, въ ихъ духовномъ возрожденіи?
На это справедливо отвчаетъ авторъ: ‘относительно всхъ армянскихъ желаній и надеждъ ршающее слово принадлежитъ Россіи’. Но представляющаяся въ этомъ отношеніи для Россіи проблема двойная, въ виду того, что часть армянъ, около одной трети, живетъ въ предлахъ Россіи, другая, около двухъ третей или двухъ милліоновъ, — по сосдству съ Россіей, въ турецкой Арменіи.
Обращаясь къ первой части вопроса и разсматривая его не съ точки зрнія идеальной, т.-е. общечеловческой, а съ точки зрнія русскихъ практическихъ интересовъ, авторъ высказываетъ слдующія соображенія: ‘прежде всего нужно признать совершенно несостоятельнымъ представленіе, будто бы возможно передлать въ другую національность такую, безпримрно живучую и вычеканенную исторій націю, какъ армянская! Всякая реальная политика должна считаться съ фактомъ существованія армянъ какъ націи, и непонятно, почему бы этому не быть? вдь совершенно въ рукахъ Россіи сдлать изъ армянъ самыхъ преданныхъ и полезныхъ подданныхъ въ мір, если только содйствовать тому, о чемъ они мечтаютъ — подъему въ духовномъ образованіи на почв ихъ національности. Вдь боле этого они ничего не желаютъ. Мнніе, будто русскіе армяне носятся съ мыслями о сепаратизм, съ мечтами о самостоятельномъ армянскомъ царств, такъ неосновательно, какъ только возможно. Если бы безмысленность такого представленія не была въ виду дйствительнаго положенія вещей слишкомъ очевидна, я бы сказалъ, что, какъ я въ этомъ лично убдился, ни одинъ здраво мыслящій человкъ не думаетъ въ Арменіи о возможности отдленія отъ русскаго государства’.
Оригинальная мысль нмецкаго автора заключается, впрочемъ, въ томъ, что онъ связываетъ въ одно об стороны проблемы, что онъ обусловливаетъ внутреннюю политику относительно армянъ вншней. Об эти стороны сливаются въ его глазахъ ‘въ одной великой задач для Россіи направить дальнйшее развитіе армянъ такимъ путемъ, чтобы сдлать изъ нихъ не тормозящій, а полезный элементъ русской міровой политики’.
Что разуметъ авторъ подъ этимъ? Сидя въ вагон Тифлисъ — Карсской желзной дороги, авторъ видлъ въ воображеніи естественное продолженіе этой линіи по верхнему Евфрату, туда, гд эта рка пролагаетъ себ путь черезъ Тавръ и дальше къ Средиземному морю. Это давно извстный исторіи путь народовъ. И русскому народу придется рано или поздно пойти этимъ путемъ. ‘Что значительная часть передней Азіи достанется Россіи, можно считать несомнннымъ’.— ‘Россія —естественный наслдникъ Турціи въ земляхъ, лежащихъ между Араратомъ и Тавромъ, а можетъ быть и до Киликійскаго берега’.
Но вс эти земли до извстной степени населены армянами. Отсюда и значеніе армянъ для Россіи, отъ отношенія къ нимъ зависятъ скорость и плодотворность занятія этихъ областей. Замчательныя практическія дарованія армянъ, ихъ хозяйственныя не только чисто-финансовыя способности, ихъ сноровка въ промышленности, земледліи и торговл служатъ залогомъ огромнаго матеріальнаго подъема этихъ областей подъ русскимъ владычествомъ. И потому если русская политика достигнетъ того, что каждый армянинъ станетъ добровольнымъ піонеромъ русскаго владычества и культуры, она блестящимъ образомъ разршитъ свою задачу въ этой области. Отсюда дилемма: или тратить безплодно свои силы, чтобы сломить вчное, пассивное сопротивленіе или вмсто того, чтобы ‘прижимать ихъ силы къ земл’ (zu Boden halten) подготовить изъ русскихъ армянъ ‘цементъ’ и ‘ферментъ’, который пригодится не въ слишкомъ отдаленномъ будущемъ.
Итакъ, разршеніе исторической задачи Россіи въ Малой Азіи зависитъ главнымъ образомъ отъ ея отношеній къ армянамъ. ‘Конечно, въ военномъ отношеніи отъ ихъ симпатіи ровно ничего не зависитъ, въ этомъ отношеніи Россіи нечего отъ нихъ ждать или опасаться, но легко-ли или трудно будетъ пріобщеніе къ государственному организму ожидаемыхъ новыхъ владній этотъ вопросъ исключительно разршается вопросомъ объ отношеніи Россіи къ армянамъ’.
Таковы мысли и разсужденія путешественника. Они ярко освщаютъ переживаемый нами моментъ великаго историческаго процесса. Процессъ этотъ начался въ незапамятныя времена: вкъ за вкомъ сверная Азія высылала своихъ дикихъ кочевниковъ, племя за племенемъ, какъ волна за волной, катились они и сносили въ своемъ поток могучія царства, цвтущіе города и цлые народы. Тогда-то Азія стала Азіей, зловщимъ именемъ для человческой культуры.
Ho наконецъ наступило обратное теченіе исторіи: оно обнаружилось въ день битвы на Куликовомъ пол, это было сначала движеніе еще оборонительное, оно происходило съ большими остановками, въ послдніе же полвка шло съ неудержимою силой. Уже не далекъ моментъ, когда паровозъ, этотъ символъ современной культуры, пройдетъ по степямъ, вскормившимъ полчища Чингисъ-Хана.
Этотъ поворотъ въ исторіи есть дло Россіи, движеніе Россіи на Востокъ — ея торжество и вмст съ тмъ торжество человчества: она не только отразила татарина и монгола, не только покорила Азію, но и пріобщила ее къ цивилизаціи: нивы, истоптанныя копытами монгольскихъ коней расцвтаютъ, разрушенные плотины и каналы, вносящіе въ пустыню живительную влагу возстановляются, на песк степей насаждаются новыя культурныя растенія, рабы хищныхъ туркменъ и хивинцевъ отпущены на волю, близь развалинъ древнихъ городовъ возникаютъ новые — Neues Leben blht aus den Ruinen, какъ сказалъ поэтъ. Почему бы на этомъ празднеств весны и жизни не возродиться къ новой жизни затоптанной и забытой національности!