Приволжский день
Примечания
Примечания
Приволжский день, Павленко Петр Андреевич, Год: 1937
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Петр Павленко
Собрание сочинений в шести томах. Том пятый
‘Не то приятно, что большой урожай, — сказала мне старуха колхозница по дороге от Вольска к Хвалынску, — а приятно, что у всех. Бывало, одни соберут, другие недоберут, — а тут всем радость, всем хлеб, зависти ни к кому нет, обиды нет’.
Саратовская область, особенно правобережье Волги, действительно никогда не видала таких хлебов, как в нынешний год. Это ведь не Дон и не Кубань, а всюду говорят о пятнадцати, двадцати, тридцати центнерах ржи, о пятнадцати, а то и восемнадцати центнерах пшеницы. Немало районов, где рожь ростом с человека и выше. И она густа, ровна, с невиданно ровным и полным зерном.
Хвалынск — север Саратовской области и пасынок ее: дороги дурны, связь с областным центром преступно плоха, железная дорога в восьмидесяти километрах, автопарк района невелик, но и тут, как всюду, необыкновенен и радостен хлеб.
‘Этот год — не год, а пятигод’, — острят старики.
Меловые, чуть-чуть позелененные низкой травой холмы Чернозатонских гор придают местности вокруг Хвалынска отпечаток привычной, но сдержанной бедности природы. Безлюдные склоны холмов не веселят глаза и как-то обедняют и полевой ландшафт.
Не было еще такого года, как нынешний, и здесь.
Когда — не так давно — понадобилось в колхозе ‘Год великого перелома’ определить хотя бы на глаз возможный урожай, на поля вышли старики, видавшие виды. Они долго ходили вдоль полей, качали головами.
— Ну, что думаете, как планируете?
— А ничего не можем подумать, — растерянно отвечали старики. — Сроду такого хлеба мы не видали и, как его считать, совершенно того не знаем.
Между тем погоды в начале лета были тут неважные, многих сильно расстроившие. Но теперь, когда хлеб — вот он, в руках, вера в свои силы, в то, что не погода вывела хлеба, а колхозная работа, крепко вошла в сознание самых отсталых, самых малодушных.
Шутка ли: в прошлом году в колхозе ‘Год великого перелома’, в селе Сосновая Маза, под Хвалынском, на трудодень пришлось менее килограмма зерна, а сейчас поговаривают о шестнадцати и восемнадцати килограммах на трудодень одних зерновых!
15 июля в колхозе ‘Год великого перелома’ уборочные бригады с комбайнами и тракторами вышли в поле, хотя убирать было еще рано. Но хлеб тянул к себе. Звал и не давал покою.
Начальники агрегатов подписывали договора о соревновании, говорили о Полагутине.
Перекрыть рекорды Полагутина — мечта всех комбайнеров Правобережья. Но куда там!
Холмистое, бугорчатое Правобережье труднее для бесперебойной работы агрегата, чем равнины Пугачевского района за Волгой, да у Полагутина и техника была выше и внимание партийных и общественных организаций глубже и разностороннее.
Комбайнеры в Сосново-Мазинской МТС, убирающие поля ‘Года великого перелома’, — народ напористый, но слабо оснащенный техникой. Они всерьез обуреваемы желанием перекрыть полагутинские рекорды, но комбайны их не оснащены, передвижных ремонтных мастерских нет, опыта работы на сцепе двух комбайнов тоже нет.
— Самое главное — рельеф, — говорят комбайнеры. — Нам бы полагутинский рельеф — мы бы рискнули и перекрыть.
Но хотя рельеф у них действительно трудный, дело не в нем, а в том, что трудовой подъем комбайнеров, их бригад и всей массы колхозников как-то не коснулся, не захватил, не увлек руководителей МТС, много говорящих о рекордах, но реально ничем их не подготовивших.
17 и 18 июля полеводческие бригады окашивали углы загонов, делали прокосы для прохода тракторов и комбайнов. Рожь была еще зелена, мягка, но час уборки приближался ощутимо.
Тараканов вызвал Парамонова на соревнование: убирать не менее пятидесяти гектаров за световой день, а всего не менее тысячи двухсот гектаров.
— Дам семьдесят га за день, — ответил тот.
— Экономлю одного человека. Убираю на два комбайна, вместо шести — пятью человеками, считая и себя.
— Идет! И я убираю пятью.
Румяная, ладная кухарка таракановского агрегата, Фомичева, в ярком цветном полукапоте, уже варила лихо лапшу с мясом и жарила молодую картошку. И вагончик бригады был чисто вымыт. А у Парамонова жили еще по-холостяцки, кухарки еще не было, и ребята весь день суетились у машин или ночами изучали маршруты своего сцепа, длину загона, густоту ржи и все это переводили на работу штурвальных.
Наступило 19 июля. Агрегат Парамонова был все еще не освещен. В МТС уверяли, что дело на-мази, свет будет, но света не было. Наконец выяснилось, что отсутствуют провода.
Председатель колхоза Спирин снял провода из правления колхоза, послал Парамонову.
Появилась и кухарка, а вместе с ней уют, смех, песни. Весь колхоз встрепенулся — кто кого?
Тараканов года три работал инструктором на заводе комбайнов, и это наложило на его манеру говорить и действовать отпечаток большой уверенности в своих силах. Бригада у него крепкая, опытная. Парамонов на вид поазартнее Тараканова (обоим им лет по двадцать семь), побыстрее его и по прошлому году известен здесь как опытный полевой комбайнер, в то время как Тараканов славен ремонтом, а в полевой работе его здесь еще не видели. Тараканов строже. Парамонов веселее, проще, — но оба работники смелые, сделаны из того же крепкого материала, что и мастера комбайновой уборки и орденоносцы.
19-го Парамонов вышел на косовицу, и сразу же у него простой за простоем. Рожь невиданной высоты и силы не позволяла вести комбайн на второй скорости, на первой же — барабан и сита не перемалывали зерна. День был пробным, сырое зерно еще сбивалось в комья, но 20-го должны были начать уже все агрегаты.
Парамонов нервничал.
Сейчас трудно угадать, у кого больше шансов на первенство, но весь колхоз охвачен чувством невероятного возбуждения и интереса к этому соревнованию. Не простой азарт причина этого интереса, а глубокая заинтересованность всех здешних людей в решении целого ряда маленьких, почти неуловимых, едва ли формулируемых проблем организации дела, решаемых сейчас соревнованием Тараканова и Парамонова.
Первой вышла на косовицу Дуся Агафонова. Никто не ожидал. Маленького роста, крепенькая, она тихо и робко бегала все эти дни вокруг своего комбайна с колесным трактором, огорченно вздыхала, по десять раз на день лазила под комбайн или мчалась в колхоз улаживать неполадки со снабжением и обслуживанием ее агрегата. И по озабоченному лицу ее, потешно вымазанному копотью, не было как-то заметно, что она уже в полной готовности.
Участок ее — у реки, в низовине, участок росный, сырой. Она вырвалась на косовицу поздним утром — и пошла. За ней сосед по участку, Митрофанов.
Первое зерно нового урожая записано было на весах за Агафоновой.
— Нну! Наша Дуська мировая! — весело закричала кухарка ее агрегата и понеслась рассказывать об успехах в полеводческую бригаду.
Рожь пошла на ток.
— Сколько с гектара? Да считайте вы, будьте прокляты! — кричали на весовщиков и учетчиков.
Но Агафонова не оставляла времени для арифметических размышлений. Подводы и бестарки шли от нее одна за другой к току. Председатель колхоза схватил метровку, стал проверять ширину скошенной полосы, умножать на длину, сбивался, начинал сначала.
Старики колхозники осторожно, недоверчиво и как бы даже недовольно прислушивались к его подсчетам.
— Нет, это что же такое, о! — вдруг растерянно сказал председатель колхоза. И все придвинулись к нему.
— Да не может этого быть! — повторил он, черкая что-то на бумажке.
— Ты скажи, в чем там у тебя… какая цифра?.. Давай сюда!
— Восемнадцать! — еще растеряннее произнес председатель. — Выходит, понимаешь ты, с гектара возьмем не более восемнадцати.
Он бросил метровку, почесал за ухом.
— Восемнадцать, — радостно загудели кругом. — Вот это да!
— Чорт ее знает, я почему-то прикидывал на двадцать! Иль обчелся сейчас?
— Да что ты, что ты! — заговорили кругом взволнованные голоса. — Мы тут сроду ржи не сеяли, да разве тут место, погляди…
Но тут председатель, наверно, вспомнил, что у него по плану значилось двенадцать центнеров с гектара и, трижды плюнув, рассмеялся довольным усталым смехом.
— Да, восемнадцать центнеров, товарищи колхозники! — сказал он и сдвинул на затылок фуражку.
Луна вышла сразу же после захода солнца. Агрегат Агафоновой без огня все еще ползал по участку.
Белесые холмы Чернозатонских гор, сливавшихся с горизонтом, сухими пятнами поблескивали на краю полей. Они были видны далеко, будто луна освещала их с особенной силой.
Была луна, и в голубом, сияющем воздухе ранней ночи все еще желтели, будто оставившие на себе солнечный свет, длинные поля ржи и пшеницы, и чем выше всходила луна, тем ярче светили полевые краски земли. Казалось, что сейчас откуда-нибудь выглянет солнце, — так сияли хлеба.
Вдоль дороги горели костры комбайнерских бригад.
— Сколько? — доносился к телеге звонкий голос.
— Тринадцать и осьмнадцать сотых… неполон день работы… Двести тридцать семь сдала на весы, — теперь уж спокойно и важно отвечал председатель.
И было всем понятно: маленькая, неразговорчивая Дуся Агафонова за десять рабочих часов убрала неосвещенным комбайном тринадцать и восемнадцать сотых га и сдала на весы двести тридцать семь центнеров ржи со своего сырого и самого дальнего от колхоза участка.
1937
Приволжский день. — Впервые опубликовано в газете ‘Правда’ No 209 от 31 июля 1937 года. Написано во время поездки писателя в колхозы Поволжья. Впоследствии было подвергнуто авторской правке.
Печатается по тексту газеты ‘Правда’ с правкой автора (Архив П. А. Павленко).