Принципы критики В. Г. Белинского, Балталон Цезарь Павлович, Год: 1898 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 25 минут(ы)

ПРИНЦИПЫ КРИТИКИ В. Г. БЛИНСКАГО.

Ц. Балталона.

МОСКВА.
Типографія О. Л. Сомовой, В. Никитская, домъ де-Норманъ.
1898.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Эта брошюра заключаетъ въ себ краткое изложеніе принциповъ художественности и литературной критики, выработанныхъ В. Г. Блинскимъ и его школой, принципы эти давно уже сдлались достояніемъ нашей литературы, но, кажется, еще не были формулированы съ достаточной полнотой, между тмъ они могли бы содйствовать выясненію въ сознаніи общества и молодого поколнія истинныхъ задачъ литературной критики и поэтическаго творчества, излагая ихъ здсь въ доступной форм, мы должны замтить, что боле подробное, въ нкоторомъ отношеніи, выясненіе тхъ же принциповъ войдетъ въ III главу ‘Эстетики В. Г. Блинскаго’.

ПРИНЦИПЫ КРИТИКИ В. Г. БЛИНСКАГО.

Сочиненія Блинскаго представляютъ собой матеріалъ, изученіе котораго еще не исчерпано въ нашей литератур, не смотря на все, что уже сдлано въ этомъ отношеніи. Біографическія изслдованія раскрыли намъ привлекательныя, благородныя черты личности Блинскаго, въ критическихъ очеркахъ, посвященныхъ его литературной дятельности, выяснилось, какой цнный вкладъ сдланъ имъ въ исторію русской литературы новаго періода внесеніемъ въ эту область идеи историческаго развитія и постепеннаго совершенствованія художественнаго творчества нашихъ писателей, съ особенной ясностью выступаетъ въ послднее время значеніе Блинскаго, какъ выразителя общественнаго сознанія цлой эпохи, и его педагогическія идеи вызываютъ свою долю заслуженнаго вниманія. Но есть еще одна сторона его литературной дятельности, требующая освщенія. Критикъ, который былъ талантливымъ истолкователемъ передъ обществомъ великаго значенія новой русской литературы, чуткимъ и проницательнымъ цнителемъ столькихъ произведеній художественнаго творчества и вдохновляющимъ руководителемъ, на первыхъ шагахъ творчества, такихъ геніальныхъ художниковъ, какъ Тургеневъ,— не могъ не руководствоваться въ своихъ критическихъ сужденіяхъ и приговорахъ какими-либо опредленными началами критики: поэтому, интересно было бы выяснить, что же сдлано Блинскимъ для теоріи литературной критики и художественнаго творчества.

Въ тридцатыхъ годахъ ныншняго столтія русская мысль подчинилась одностороннему вліянію нмецкой идеалистической философіи,— и не смотря на то, что это направленіе задержало на нкоторое время развитіе положительныхъ научныхъ знаній оно принесло и своего рода пользу: оно пріобщало русское общество къ образованности сосдней страны, развивало въ своихъ послдователяхъ діалектическія способности ума и — что важне всего — эта философія распространяла въ образованной сред высокія понятія о значеніи искусства, она заставляла смотрть на него, какъ на самостоятельную и важную отрасль культуры, а на литературное, художественное творчество, какъ на органъ народнаго самосознанія, на выраженіе идей возвышенныхъ, абсолютныхъ, божественныхъ. Такіе взгляды проводились тогда поэтами, критиками и учеными въ произведеніяхъ поэзіи, въ беллетристик, съ университетскихъ каедръ и на страницахъ журналовъ. Они принадлежали многимъ предшественникамъ и современникамъ Блинскаго, и самъ Блинскій находилъ нкоторое время въ этихъ воззрніяхъ опору своему убжденію въ существованіи общихъ для всхъ народовъ законовъ изящнаго. Казалось, что въ этомъ отношеніи Блинскій, выступая на поприще критика, ничмъ не возвышался надъ уровнемъ господствовавшихъ философскихъ понятій своего времени.

Какая же сила, какая особенность его умственнаго склада обезпечила ему великій успхъ на избранномъ пути, возвысила надъ многими учеными и философами, работавшими на томъ же поприщ, сдлала его ‘основателемъ русской критики, законодателемъ въ области эстетики’?

Дло въ томъ, что литературная критика не можетъ основываться на отвлеченныхъ, философскихъ и, всего мене, на метафизическихъ началахъ, изъ которыхъ невозможно извлечь для ея цлей никакихъ практическихъ, примнимыхъ къ длу выводовъ. Метафизическія начала стоятъ слишкомъ далеко отъ жизненнаго содержанія поэзіи, какъ два противоположные полюса мышленія. Для оцнки содержанія поэтическаго произведенія, воспроизводящаго конкретныя явленія жизни, во всемъ ихъ живомъ и цльномъ разнообразіи, философскія системы, даже при самомъ глубокомъ ихъ пониманіи, совершенно недостаточны и несостоятельны. Литературная критика требуетъ иныхъ способностей: не отвлеченнаго, спекулятивнаго мышленія требуетъ она, но всесторонняго психологическаго анализа, разработки фактовъ. Всякая литературная критика, имя дло съ изображеніемъ человка въ искусств, съ отраженіемъ въ немъ его жизненныхъ интересовъ, его духовнаго, психическаго міра есть, прежде всего, критика психологическая.

Блинскій, по собственному сознанію, былъ плохимъ метафизикомъ, не чувствовалъ ни малйшей природной склонности къ этой области мышленія, въ которой онъ задыхался, по его выраженію. Его попытки писать ‘a la Ретшеръ’, въ дух философской критики, были неудачны, а временное увлеченіе метафизикой только отвлекало его талантъ и крупныя силы отъ настоящаго, прямого пути, предназначеннаго ему природой. Онъ былъ по природ своей, по своему истинному призванію, психологъ, тонкій, проницательный, одаренный въ высокой степени развитымъ эстетическимъ чувствомъ: это главный источникъ его успха, какъ критика, и ключъ къ объясненію той самостоятельной роли, какая выпала на его долю между современниками, какъ главы литературной критики, руководителя цлой школы писателей.

Въ теченіе первыхъ десяти лтъ журнальной дятельности, новые пріемы психологической литературной критики, съ самаго начала проявившіеся въ статьяхъ Блинскаго, находятся какъ бы въ постоянной борьб съ метафизическими тенденціями, навязанными эпохой. Даже статьи, въ которыхъ вліяніе гегелевскихъ идей Блинскаго сказалось всего сильне, напримръ статья ‘Горе отъ ума’ 1841 года, изобилуютъ живыми протестами автора (какъ вопіющее противорчіе съ ихъ собственной тенденціей) противъ туманныхъ и формальныхъ пріемовъ тогдашней философской критики. Вообще въ сочиненіяхъ Блинскаго этого періода обнаруживается два различныхъ теченія мыслей, вытекавшихъ изъ противоположныхъ источниковъ и находившихся между собою въ отношеніяхъ боле или мене явнаго антагонизма до тхъ поръ, пока наконецъ одно изъ этихъ теченій не восторжествовало окончательно надъ другимъ: это было, съ одной стороны, вліяніе господствовавшихъ метафизическихъ понятій объ искусств и наук, воспитавшее, вмст съ философскими взглядами, діалектическія способности Блинскаго, съ другой — вліяніе выдающихся произведеній иностранной и, главнымъ образомъ, русской литературы, развившихъ его психологическое пониманіе и эстетическое чувство. Своими самостоятельными критическими взглядами Блинскій былъ обязанъ не столько философскимъ сочиненіямъ, сколько вліянію на него образцовъ литературы и русскаго художественнаго генія въ лиц Пушкина, Гоголя и писателей сороковыхъ годовъ. Вліяніе Гомера, Шекспира, Сервантеса, Вальтеръ-Скотта, Байрона, Шиллера, Гте, Бальзака, Жоржъ-Занда порождало въ понятіяхъ Блинскаго продолжительныя колебанія, прежде чмъ ему удалось примирить противоположныя направленія философской нмецкой и соціальной французской литературы. Не трудно замтить, что идеалистическое направленіе получаетъ въ сочиненіяхъ Блинскаго перевсъ лишь при ршеніи отвлеченныхъ вопросовъ, такъ или иначе связанныхъ съ искусствомъ, но какъ только Блинскій, переходя изъ области умозрнія на почву фактовъ, обращается къ разбору произведеній литературы, въ его сужденіяхъ получаетъ ршительное преобладаніе реалистическая, психологическая точка зрнія. Различіе источниковъ, вдохновляющихъ его писательскій талантъ, постоянно отражается и на слог его статей: натянутый, неясный и нсколько высокопарный, когда Блинскій старается слдовать нмецкимъ авторитетамъ, онъ становится живымъ, яснымъ и увлекательнымъ, когда онъ руководствуется собственнымъ психологическимъ пониманіемъ и эстетическимъ чувствомъ. Самъ Блинскій сознавалъ въ себ это призваніе психолога по натур, наперекоръ метафизическому направленію своей эпохи. ‘Когда дло идетъ объ искусств — пишетъ онъ еще въ 1888 году — и особенно о его непосредственномъ пониманіи или о томъ, что называется эстетическимъ чувствомъ или воспріемливостію изящнаго,— я смлъ и дерзокъ, и моя смлость и дерзость въ этомъ отношеніи, простирается до того, что и авторитетъ самого Гегеля имъ не предлъ…’ ‘Я мыслю (сколько въ силахъ), но уже, если моя мысль не подходитъ подъ мое созерцаніе или стукается о факты — я велю ее мальчику вымести вмст съ соромъ’… ‘отвлеченіе — не моя сфера, и мн душно и гадко въ этой сфер, и въ мысли, какъ мысли собственно, я играю роль слишкомъ не блестящую, моя сфера — огненныя слова и живые образы — тутъ только мн и просторно, и хорошо. Моя сила, мощь — въ моемъ непосредственномъ чувств, и потому никогда не откажусь я отъ него, потому что не имю охоты отказаться отъ самого себя’. (Блинскій, его жизнь и переписка, А. Пыпина, т. I, стр. 233—237).

Блинскій не могъ, конечно, предвидть успховъ современной психологіи, которая, порвавъ связь съ метафизикой и обогатившись естественнонаучными методами и пріемами изслдованія, получила совершенно самостоятельное развитіе, онъ не могъ предвидть и того, что, подъ ея вліяніемъ, старинная философская эстетика, это ‘безсодержательное, по выраженію Буслаева, эстетическое ученіе’ должно будетъ въ наше время уступить мсто психологіи эстетическаго чувства и художественнаго творчества. А между тмъ одна изъ величайшихъ заслугъ Блинскаго, именно та, что онъ, опередивъ научное развитіе русскаго общества, подготовилъ своими трудами благодарную почву для психологіи художественнаго творчества. Въ разныхъ статьяхъ 1836 года, среди не вполн ясныхъ еще для него самого понятій о творчеств, онъ опредляетъ методъ разработки теоріи изящнаго, какъ психологъ: ‘Изъ чего должны выводиться законы изящнаго, какъ не изъ изящныхъ созданій? Нтъ, пусть каждый толкуетъ по своему объ условіяхъ творчества и подкрпляетъ ихъ фактами,— это самый лучшій способъ развивать теорію изящнаго’. ‘Въ нашей литератур теперь именно наступила эта эпоха анализа.— Мы наконецъ хотимъ владть сокровищемъ, не многимъ, но истиннымъ’… ‘И разв мы получили вс факты, разв мы изучили вс литературы, подъ этими безчисленными національными, вковыми и историческими физіономіями, разв мы изслдовали жизнь каждаго художника порознь? Разв въ этомъ отношеніи для будущаго уже ничего не остается? Нтъ еще долго дожидаться полнаго и удовлетворительнаго кодекса искусствъ… Стало быть, нтъ законовъ изящнаго, по которымъ можно и должно судить произведенія искусствъ? Есть, потому что если теперь не вполн постигнутъ весь міръ изящнаго, то уже извстны многіе изъ его законовъ, извстны самыя его основанія: но будущему времени предоставлено открыть существующія отношенія между этими законами и основаніями и привести ихъ въ полную и гармоническую систему’ (1, 120, 140, 154 {Томъ и страницы указываются по изд. Павленкова 1896 г.}). Вотъ, эти ‘основанія’ законовъ изящнаго, и вмст принципы литературной критики, были разработаны Блинскимъ заране указаннымъ имъ аналитическимъ путемъ и утверждены въ сознаніи общества его критическими трудами. Въ теченіе четырнадцати лтней литературной дятельности Блинскій неутомимо и воодушевленно проводилъ въ сознаніе читателей здравыя понятія объ основныхъ законахъ художественности, преподавалъ обществу, такъ сказать, азбуку литературной критики. Въ чемъ же состояла эта азбука? Постараемся въ самыхъ сжатыхъ чертахъ дать понятіе объ этихъ принципахъ, не только не утратившихъ современнаго интереса, какъ матеріалъ для дальнйшей разработки психологіи творчества, но составляющихъ въ настоящее время необходимый элементъ знаній для всякаго образованнаго человка. Принципы эти имютъ широкое примненіе къ оцнк художественныхъ произведеній, но разъединенные въ журнальныхъ, критическихъ и полемическихъ статьяхъ, высказанные по различнымъ поводамъ, въ тсной связи съ другими, заслоняющими ихъ вопросами, нердко затемненные кажущимися и дйствительными противорчіями или, еще чаще, экскурсами въ область метафизическихъ теорій,— эти принципы легко ускользаютъ отъ вниманія читателя въ общемъ собраніи сочиненій Блинскаго. Ихъ необходимо сгруппировать, сопоставить между собою въ одномъ цломъ и дать имъ нкоторое психологическое освщеніе. Эта задача облегчается неуклонностью, постоянствомъ ихъ проведенія въ сочиненіяхъ Блинскаго, независимо отъ его философскихъ и общественныхъ взглядовъ. Таковы принципы образности, реализма, типичности, объективности, гармоніи частей и освщенія, въ связи съ твердымъ убжденіемъ въ существованіи общихъ законовъ изящнаго, самостоятельныхъ законовъ искусства. Эти принципы, уже ясно намченные въ двухъ первыхъ статьяхъ Блинскаго (‘Литературныя мечтанія’ и ‘О русской повсти и повстяхъ Гоголя’) получаютъ впослдствіи боле полное развитіе, расширяются въ своемъ значеніи, смягчаются въ своихъ крайностяхъ, взаимно дополняются и ограничиваются, не подвергаясь кореннымъ измненіямъ, подобнымъ тмъ, какія замтны въ исторіи развитія его общественныхъ взглядовъ.

Однимъ изъ главныхъ вопросовъ, постоянно занимавшихъ Блинскаго, былъ вопросъ о примиреніи въ искусств двухъ, повидимому, противоположныхъ его задачъ: съ одной стороны, его спеціальной, прямой задачи, эстетической, художественной, съ другой — его культурно-исторической, утилитарной роли. Этотъ вопросъ порождалъ колебанія въ симпатіяхъ Блинскаго къ двумъ направленіямъ современной европейской поэзіи: французскому — утилитарно-общественному, и нмецкому — философско-эстетическому. Одна изъ причинъ предпочтенія, которое Блинскій оказывалъ нкоторое время нмецкой поэзіи и критик, состояла въ томъ, что нмецкая философская эстетика и поэзія, какъ казалось, давала опору твердому убжденію Блинскаго въ существованіи общихъ, всмъ народамъ свойственныхъ, неизмнныхъ законовъ искусства, независимыхъ отъ какихъ бы то ни было утилитарныхъ соображеній, между тмъ какъ современная французская литература отличаясь боле общественнымъ направленіемъ и отражая въ себ текущіе, живые вопросы дня, представляла своими произведеніями образцы тенденціозности, съ рзкими нарушеніями основныхъ требованій художественности. Изъ этого колебанія Блинскій былъ выведенъ, главнымъ образомъ, самостоятельнымъ движеніемъ русской литературы, которая такими произведеніями, какъ ‘Ревизоръ’ и ‘Мертвыя души’, окончательно убдила его въ полной возможности примиренія въ поэзіи началъ культурно-общественныхъ съ художественными.

Называя иногда литературную критику ‘движущейся эстетикой’, опредляя ее въ начал своей дятельности, какъ ‘усиліе создать Теорію изъ данныхъ фактовъ’, Блинскій признавалъ въ ней какъ принципы постоянные, неизмнные, такъ и элементы, измняющіеся сообразно съ характеромъ разбираемаго произведенія и съ требованіями современности. И въ его собственной критической дятельности мы встрчаемъ по этому вопросу колебанія, заставлявшія его выдвигать то одну, то другую задачу искусства на первый планъ, подчеркивать ее съ большею силой, въ зависимости отъ содержанія сочиненій и авторовъ, на которыхъ въ данный моментъ было обращено вниманіе, но мы никогда не находимъ, чтобы Блинскій совершенно забывалъ объ одной изъ этихъ сторонъ искусства или отвергалъ ее, какъ излишнюю, въ этомъ отношеніи онъ никогда небывалъ такъ-одностороненъ, какъ его иногда желаютъ себ представить, основываясь на его собственныхъ сожалніяхъ и раскаяніяхъ. Когда онъ говорилъ: ‘поэзія не иметъ цли вн себя, она сама себ цлъ’, онъ этимъ выражалъ лишь ту справедливую мысль, отъ которой никогда не отступался ни въ начал, ни въ конц своей дятельности, что поэзія, какъ искусство, должна прежде всего подчиняться собственнымъ законамъ, чтобы не перестать быть искусствомъ, чтобы продолжать быть произведеніемъ поэзіи. Уже въ ‘Литературныхъ мечтаніяхъ’, восторженно преклоняясь предъ объективнымъ геніемъ Шекспира, онъ въ то же время отдаетъ дань уваженія и субъективной поэзіи Байрона и Шиллера, высоко ставя въ этой стать объективное художественное творчество, онъ въ то же время напоминаетъ о тсной связи между литературнымъ развитіемъ и общественнымъ просвщеніемъ, онъ говоритъ въ отвтъ на поставленный имъ же вопросъ: ‘Когда же наступитъ у насъ истинная эпоха искусства?— Она наступитъ, будьте въ томъ уврены! Но для этого надо сперва, чтобы у насъ образовалось общество, въ которомъ бы выразилась физіономія могучаго русскаго народа, надобно, чтобы у насъ было просвщеніе, созданное нашими трудами, возращенное на родной почв… Придетъ время — просвщеніе разольется въ Россіи широкимъ потокомъ, умственная физіономія народа выяснится, и тогда наши художники и писатели будутъ на вс свои произведенія налагать печать русскаго духа. Но теперь намъ нужно ученье! ученье! ученье!’ (I, 88, 89). Въ извстной полемической стать своей ‘Менцель, критикъ Гете’, 1840 г., въ которой Блинскій, въ пылу односторонняго увлеченія, дошелъ до защиты обскурантныхъ въ общественномъ смысл идей, тамъ, гд онъ касается въ этой полемик задачи искусства, онъ остается на совершенно врной, справедливой, твердой почв. Вотъ его слова: ‘Основная идея критики Менцеля есть та, что искусство должно служить обществу. Если хотите, оно и служитъ обществу, выражая его же собственное сознаніе и питая духъ составляющихъ его индивидуумовъ возвышенными впечатлніями и благородными помыслами благого и истиннаго, но оно служитъ обществу не какъ что-нибудь, для него существующее, а какъ нчто, существующее по себ и для себя, въ самомъ себ имющее свою цль и свою причину. Когда же мы будемъ требовать отъ искусства споспшествованія общественнымъ цлямъ, а на поэта смотрть, какъ на подрядчика, которому можно заказывать въ одно время — воспвать святость брака, въ другое счастье жертвовать своею жизнью за отечество, въ третье — обязанность честно платить долги, то вмсто изящныхъ созданій наводнимъ литературу римованными диссертаціями объ отвлеченныхъ и разсудочныхъ предметахъ, сухими аллегоріями, подъ которыми будетъ скрываться не живая истина, а мертвое резонерство, или наконецъ угарными исчадіями мелкихъ страстей и бснованія партій… Мы этимъ отнюдь не хотимъ сказать, продолжаетъ Блинскій, чтобы поэту нельзя было отзываться псней на современныя событія, нтъ, это значило бы впасть въ противоположную крайность, плодъ ограниченности ума и мелкости духа’… (I, 382, 887). Наконецъ, если мы бросимъ взглядъ на тотъ періодъ его дятельности, когда онъ, повидимому, вполн отдавался общественнымъ идеямъ, то увидимъ, что и здсь онъ не сдлался публицистомъ, но оставался, въ своихъ воззрніяхъ на искусство, литературнымъ критикомъ. Среди своей полемики съ славянофилами въ 1847 году, слдовательно за годъ до смерти, онъ высказываетъ слдующій ршительный взглядъ: ‘Когда произведеніе, претендующее принадлежать къ области искусства, не выполняетъ его требованій, тогда оно ложно, мертво, скучно, и не спасетъ его никакое направленіе. Искусство можетъ быть органомъ извстныхъ идей и направленій, но только тогда, когда оно прежде всего искусство. Иначе его произведенія будутъ мертвыми аллегоріями, холодными диссертаціями, а не живымъ воспроизведеніемъ дйствительности ‘ (IV, 545). Выяснивъ себ общій взглядъ Блинскаго на задачу искусства, посмотримъ теперь, съ какими принципами критики, согласно эстетическимъ воззрніямъ Блинскаго, слдуетъ приступать къ оцнк всякаго художественнаго произведенія.

Основной принципъ поэтическаго творчества — образность, поэтому первый вопросъ, который долженъ ставить себ критикъ и читатель, при оцнк поэтическаго произведенія, состоитъ въ томъ, дйствительно ли авторъ поэтъ, т.-е. обладаетъ ли онъ въ надлежащей мр способностью мыслить образами и талантомъ воспроизводить жизнь въ живыхъ, законченныхъ образахъ. Художникъ, какъ и мыслитель, долженъ стремиться къ открытію и выраженію истины, но т истины, которыя можетъ сообщить міру поэтъ, скрываются въ содержаніи созданныхъ имъ образовъ. Художникъ не доказываетъ истины, какъ ученый, онъ показываетъ ее, но убждаетъ не меньше ученаго. Кто не одаренъ этой способностью ‘мыслить, разсуждать и чувствовать образами, тому не помогутъ сдлаться поэтомъ ни. умъ, ни чувство, ни сила убжденій и врованій’. Краснорчивый ораторъ, политикъ, адвокатъ, проповдникъ, наконецъ, всякій глубоко взволнованный человкъ — вс они способны сильно выразить свое чувство и ‘заразить’ имъ другого, не становясь отъ того поэтами. Поэтъ узнается по способности своей схватывать и создавать образы: это главная стихія поэзіи — гд образы, тамъ и поэзія. Поэтому, враждебнымъ поэзіи элементомъ является все то, что, по своей психологической природ, противоположно образу — всякое отвлеченное понятіе, разсужденіе, диссертація, аллегорія, символъ, все то, въ чемъ тускнютъ краски, гд блднетъ и замираетъ жизнь. Поэзія ослабваетъ и исчезаетъ въ произведеніяхъ искусства, какъ только непосредственныя картины жизни, со всми ея разнообразными явленіями, индивидуальными чертами и оригинальными особенностями, замняются нмыми знаками, не, опредленными, туманными намеками.

Отсюда слдуетъ, что народность, опредленный колоритъ эпохи и мстности и оригинальность составляютъ первыя условія художественнаго совершенства образовъ, и въ этомъ отношеніи чмъ образъ боле богатъ признаками, чмъ онъ ясне, опредленне и всесторонне очерченъ, тмъ онъ выше стоитъ въ художественномъ отношеніи.

Этотъ глубоко-врный, въ настоящее время общепризнанный психологическій принципъ, примненный въ оцнк произведеній русскихъ писателей 18 и 19 вка, начиная съ Кантемира и Ломоносова и кончая Пушкинымъ, Лермонтовымъ, Кольцовымъ, Гоголемъ, Тургеневымъ и Достоевскимъ, далъ возможность Блинскому внести надлежащій свтъ и порядокъ въ исторію русской литературы этого періода, указавъ каждому писателю соотвтствующее ему мсто въ зависимости отъ степени его художественнаго таланта, онъ помогъ Блинскому первому оцнить и нкоторыя произведенія русской народной поэзіи, найти ‘увлекательныя красоты’ въ ‘Слов о полку Игорев’, подмтить сходство его поэтическихъ образовъ съ образами малороссійскихъ казацкихъ псенъ, открыть много ‘поэзіи и силы выраженія’ въ новгородскихъ былинахъ. Вообще этотъ принципъ служитъ источникомъ многихъ какъ положительныхъ приговоровъ его, такъ и отрицательныхъ. Напримръ, отсутствіе опредленнаго колорита и оригинальности въ цломъ ряд образовъ заставляетъ его осудить повсти Марлинскаго, которому онъ противопоставляетъ въ этомъ отношеніи Бальзака: ‘Посмотрите на Бальзака: какъ много написалъ этотъ человкъ, и не смотря на то, есть ли въ его повстяхъ хоть одинъ характеръ, хотя одно лицо, которое бы сколько-нибудь походило на другое? О, какое непостижимое искусство обрисовывать характеры со всми оттнками ихъ индивидуальности!.. Сколько женскихъ портретовъ вышло изъ-подъ плодотворной кисти Бальзака, и между тмъ повторилъ ли онъ себя хотя въ одномъ изъ нихъ?.. Таковы ли въ этомъ отношеніи созданія Марлинскаго? Его Амаллатъ-Бекъ, его полковникъ В***, его герой ‘Страшнаго гаданья’, его капитанъ Правинъ, вс они родные братцы, которыхъ различить трудно самому ихъ родителю. Только разв первый изъ нихъ немного отличается отъ прочихъ своимъ азіатскимъ колоритомъ. Гд же творчество?’ (I, 69).

Требованіе опредленнаго колорита, народности и оригинальности, психологически вытекающія изъ признанія принципа образности, какъ основного начала поэтическаго творчества, не есть требованіе узко-эстетическое: его внутреннимъ оправданіемъ служитъ не только удовлетвореніе эстетическаго удовольствія читателя, но и то, что эти свойства поэтическаго образа служатъ лучшей гарантіей жизненной правды, объективной истины, заключающейся въ поэзіи и независимой отъ личныхъ чувствъ и настроеній поэта.

Второй принципъ критики есть реализмъ или естественность изображенія. Этотъ принципъ представляетъ собой дальнйшее необходимое развитіе основныхъ свойствъ художественнаго образа. Произведеніе поэзіи, обыкновенно, не представляетъ собой какого-нибудь одинокого образа, стоящаго вн времени и пространства, изолированнаго отъ окружающей среды и природы: напротивъ того, всякое художественное произведеніе, какъ цлое, заключаетъ въ себ какъ бы небольшой отдльный міръ, въ которомъ цлая группа образовъ живетъ подъ своимъ небомъ, поставлена въ живую связь съ условіями своего существованія, съ своею почвой, природой, обстановкой, со всми скрытыми побужденіями и внутренними мотивами, отъ которыхъ зависятъ движеніе и жизнь. Поэтъ долженъ заставить свои образы жить и дйствовать въ избранной имъ сред. Но читатель повритъ въ существованіе поэтическаго міра, развертывающагося предъ его умственнымъ взоромъ, лишь при томъ условіи, если онъ узнаетъ въ этой картин самого себя, свои жизненные опыты, если почувствуетъ сходство съ заране знакомыми ему образами, съ извстной ему средой и принадлежащими ей стремленіями, мечтами и чувствами, очевидно, что поэзія не есть воспроизведеніе какой-либо жизни, но жизни понятной, близкой, легко узнаваемой. ‘Всякій истинный поэтъ — говоритъ Блинскій — на какой бы ступени художественнаго достоинства ни стоялъ, а тмъ боле всякій великій поэтъ, никогда и ничего не выдумываетъ, но облекаетъ въ живыя формы общечеловческое. И потому въ созданіяхъ поэта люди, восхищающіеся ими, всегда находятъ что-то знакомое или что-то свое собственное, что они сами чувствовали или только смутно и неопредленно предощущали, или о чемъ мыслили, но чему не могли дать яснаго образа, чему не могли найти слова и что, слдовательно, поэтъ умлъ только выразить. Чмъ выше поэтъ, т.-е. чмъ общечеловчественне содержаніе его поэзіи, тмъ проще его созданія, такъ что читатель удивляется, какъ ему самому не вошло въ голову создать что-нибудь подобное: вдь это такъ просто и легко! Сочиненія, въ которыхъ люди ничего не узнаютъ своего и въ которыхъ все принадлежитъ поэту, не заслуживаютъ никакого вниманія, какъ пустяки’ (III, 460).

И вотъ, для того, чтобы поэтическіе образы были правдивы, чтобы читатель могъ узнавать ихъ и врить въ нихъ, они должны быть представлены во всхъ своихъ положеніяхъ и деталяхъ, реально, естественно, т.-е. согласно съ исторической эпохой, съ законами природы и душевной жизни, такъ, какъ эти законы понимались всегда, или какъ они понимаются современнымъ образованнымъ человчествомъ. Уже въ ‘Литературныхъ мечтаніяхъ’ Блинскій ршительно заявляетъ, что онъ не считаетъ прекраснаго въ жизни исключительной темой искусства. ‘Въ самомъ дл,— замчаетъ Блинскій по поводу объективнаго творчества Шекспира,— разв вы можете назвать то или другое явленіе прекраснымъ, а это безобразнымъ, безъ отношеній?.. Для чего же поэтъ долженъ изображать вамъ одно прекрасное, одно умиляющее душу и сердце? Если Ганъ Исландецъ можетъ существовать въ природ, то я, право, не понимаю, чмъ онъ хуже какого-нибудь Карла Моора или даже маркиза Позы? Я люблю Карла Моора, какъ человка, обожаю Позу, какъ героя, и ненавижу Гана Исландца, какъ чудовище, но какъ созданія фантазіи, какъ частныя явленія общей жизни, они для меня вс равно прекрасны’ (I, 16). Въ стать о повстяхъ Гоголя 1885 года, сравнивая идеальную поэзію съ реальной, Блинскій отдаетъ предпочтеніе послдней, называя ее ‘по преимуществу поэзіей нашего времени, боле понятной и доступной для всхъ и каждаго, боле согласной съ духомъ и потребностью нашего времени’.— ‘Мы требуемъ не идеала жизни, но самой жизни, какъ она есть. Дурна ли, хороша ли, но мы не хотимъ ея украшать, ибо думаемъ, что въ поэтическомъ представленіи она равно прекрасна въ томъ и въ другомъ случа, и потому именно, что истинна, и что гд истина, тамъ и поэзія’. Послдніе годы своей дятельности Блинскій, какъ извстно, также посвящаетъ горячей и краснорчивой защит русской натуральной или реальной художественной школы противъ нападокъ на нее со стороны приверженцевъ старой реторической школы и мнній славянофиловъ.

Третій принципъ критики и творчества — ноетъ. Всматриваясь въ окружающую насъ толпу людей или знакомясь съ представителями общества, среди котораго живемъ, и стараясь отдать себ отчетъ въ производимомъ впечатлніи, мы легко замтимъ, что между наблюдаемыми людьми очень много общаго, сходнаго въ наружности, въ одежд, въ движеніяхъ, въ язык, въ понятіяхъ, чувствахъ, потребностяхъ и врованіяхъ. Вс люди сходны между собой тмъ, что они люди, и потому у каждаго изъ нихъ найдется много общечеловческихъ чертъ, но, съ другой стороны, продолжая сравненіе, мы придемъ къ наблюденію, сдланному еще нашимъ древнимъ княземъ Владиміромъ Мономахомъ въ своемъ поученіи дтямъ, мы замтимъ, что сколько бы ни встрчалось намъ людей и сколько бы ни родилось ихъ на свт, у всякаго своя собственная оригинальная физіономія, и не только свое особое лицо, не похожее на другихъ, но и свой личный окладъ характера, своя внутренняя, духовная личность, такимъ образомъ, каждая отдльная личность представляетъ собою, въ цломъ, соединеніе индивидуальныхъ чертъ съ общими, различныхъ со сходными. Поэтическій образъ въ художественномъ произведеніи долженъ производить впечатлніе, подобное тому, какое производитъ дйствительность: онъ долженъ совмщать въ себ индивидуальныя черты съ общими, напоминающія намъ не объ одномъ какомъ-нибудь человк, но о цлой групп людей, о цломъ класс, сословіи, народ, племени, наконецъ, человчеств. Чмъ больше такихъ общихъ чертъ соединяетъ въ себ поэтическій о бракъ, не утрачивая при этомъ индивидуальной физіономіи, тмъ онъ понятне большинству человчества, тмъ боле долговчна его литературная слава, тмъ большій интересъ представляетъ онъ для науки, для изслдованія, какъ предметъ знанія и изученія. Въ этомъ обобщающемъ свойств художественнаго образа и состоитъ то, что мы называемъ, со времени Блинскаго,— бытовой, исторической и общечеловческой. Этотъ принципъ творчества всего боле способствуетъ сближенію задачъ искусства и науки. Никто такъ краснорчиво и убдительно и такъ часто не доказывалъ въ нашей литератур, какъ Блинскій въ своихъ статьяхъ, что величіе и значеніе образовъ, созданныхъ Грибодовымъ, Пушкинымъ, Гоголемъ, Вальтеръ-Скоттомъ, Сервантесомъ, Шекспиромъ, Гте,— заключается въ ихъ типичности. Вотъ, напримръ, какъ выясняетъ Блинскій значеніе типичности въ одной изъ статей 1835 года: ‘Одинъ изъ самыхъ отличительныхъ признаковъ творческой оригинальности или, лучше сказать, самаго творчества состоитъ въ томъ типизм, если можно такъ выразиться, который есть гербовая печать автора. У истиннаго таланта каждое лицо — типъ, и каждый типъ для читателя есть знакомый незнакомецъ. Не говорите: вотъ человкъ, который глубоко понимаетъ назначеніе человка и цль жизни, который стремится длать добро, но, лишенный энергіи души, не можетъ сдлать ни одного добраго дла и страдаетъ отъ сознанія своего безсилія,— скажите: вотъ Гамлетъ! Не говорите: вотъ чиновникъ, который подлъ по убжденію, зловреденъ благонамренно, преступенъ добросовстно,— скажите: вотъ Фамусовъ! Не говорите: вотъ чиновникъ, который подличаетъ изъ выгоды, подличаетъ безкорыстно, по одному влеченію души,— скажите: вотъ Молчалинъ! Не говорите: вотъ человкъ, который во всю жизнь не вдалъ ни одной человческой мысли, ни одного человческаго чувства, который во всю жизнь не зналъ, что у человка есть страданія и горести, кром холода, безсонницы, клоповъ, блохъ, голода и жажды, есть восторги и радости, кром спокойнаго сна, сытнаго стола, цвточнаго чаю, что въ жизни человка бываютъ случаи поважне съденной дыни, что у него есть занятія и обязанности, кром ежедневнаго осмотра своихъ сундуковъ, амбаровъ и хлвовъ, есть чеотолюбіе выше увренности, что онъ первая персона въ какомъ-нибудь захолусть, о, не тратьте такъ много фразъ, такъ много словъ,— скажите просто: вотъ Иванъ Ивановичъ Перерепенко! или: вотъ Иванъ Никифоровичъ Довгочхунъ! И поврьте, васъ скоре поймутъ вс’ (I, 131).

Нарушеніемъ принципа типичности въ искусств является изображеніе исключительныхъ, рдко встрчающихся, уродливыхъ лицъ и положеній, патологическихъ случаевъ. Съ этой точки зрнія, Блинскій отвергаетъ предположеніе критиковъ, что въ лиц Гамлета Шекспиръ представилъ сумасшедшаго, точно такъ же вооружается онъ противъ нкоторыхъ повстей Гоголя и Достоевскаго за преобладаніе въ въ нихъ фантастическаго и психіатрическаго элементовъ.

Объективность, какъ принципъ художественнаго творчества и критики, не слдуетъ смшивать съ философскимъ принципомъ объективности, какъ полнымъ сліяніемъ субъекта съ объективнымъ міромъ. Психологическій принципъ объективности опредляетъ то отношеніе, въ которое должна быть поставлена личность автора художественнаго произведенія къ изображаемымъ имъ типамъ для того, чтобы не нарушалось впечатлніе жизненной правды, производимое истинно поэтическимъ произведеніемъ. Для этого художникъ не долженъ обнаруживать въ своемъ сочиненіи стремленія играть роль судьи, моралиста, проповдника, роль автора, желающаго своими образами что-нибудь доказывать или навязывать читателямъ свои мннія объ изображаемыхъ имъ лицахъ, свои сужденія о рисуемой имъ жизни. Вс моральныя, философскія и общественныя цли искусства должны достигаться прежде всего неотразимымъ дйствіемъ на читателя самихъ образовъ, той жизненной правды, которую уловилъ въ нихъ художникъ. Для достиженія этой цли, художественное произведеніе должно бытъ такъ организовано, чтобы въ немъ не были видны нитки, которыми сметаны его части, не были видны блоки и веревки, которыми приводится въ движеніе самимъ авторомъ весь ходъ дйствія. При первомъ чтеніи художественной, объективно написанной повсти, романа или драмы, читателю должно казаться, что передъ нимъ не книга, а сама жизнь, которая говоритъ за автора. Это не значитъ, конечно, чтобы авторъ могъ совершенно отсутствовать въ своемъ созданіи, требованіе объективности состоитъ только въ томъ, чтобы художникъ старался, въ извстной мр, скрыть проявленія своей личности, поставить ее на самый отдаленный, на послдній планъ, въ полной увренности, что его мысль и чувство скажутся сами собою въ тхъ образахъ, которые онъ добросовстно и терпливо вынашивалъ въ своей душ, прежде чмъ выпустилъ ихъ въ свтъ. Блинскій слдующимъ образомъ опредляетъ объективность (1889 г.): ‘Всякое лицо, созданное поэтомъ, должно быть для него предметомъ (объектомъ), совершенно ему вншнимъ, и задача автора оостоитъ въ томъ, чтобы представить этотъ предметъ (объектъ) какъ можно врне, соотвтственне ему, т.-е. самому предмету (объекту), что и называется объективнымъ изображеніемъ, т.-е. такимъ, въ которое авторъ не вноситъ ничего своего, ни понятій, ни чувствъ’ (I. 326). Въ 1840 году онъ повторяетъ: ‘Объективность, какъ необходимое условіе творчества, отрицаетъ всякую моральную цль, всякое судопроизводство со стороны поэта’ (I. 430). Въ 1844 году онъ развиваетъ ту же идею: ‘Произведенія искусства должны не смшить, не поучать, а развивать истину творчески врнымъ изображеніемъ дйствительности. Не ихъ дло разсуждать, напримръ, объ отеческой власти и сыновнемъ повиновеніи: ихъ дло — представить или картину истинныхъ семейственныхъ отношеній, основанныхъ на любви, на общемъ стремленіи ко всему справедливому, доброму, прекрасному, на взаимномъ уваженіи къ своему человческому достоинству, къ своимъ человческимъ нравамъ, или изобразить уклоненіе отъ этой нормы — произволъ отечественной власти, для корыстныхъ разсчетовъ истребляющей въ дтяхъ любовь къ истин и добру, и необходимое слдствіе этого — нравственное искаженіе дтей, ихъ неуваженіе, неблагодарность къ родителямъ. Если ваша картина будетъ врна — ее поймутъ безъ вашихъ разсужденій. Вы были только художникомъ и хлопотали изъ того, чтобы нарисовать возникшую въ вашей фантазіи картину, какъ осуществленіе возможности, скрывавшейся въ самой дйствительности, и кто не посмотритъ на эту картину, всякій, пораженный ея истинностью, лучше почувствуетъ и сознаетъ самъ все то, что вы стали бы толковать и чего бы никто не захотлъ отъ васъ слушать… Только берите содержаніе для вашихъ картинъ въ окружающей васъ дйствительности и не украшайте, не перестраивайте ея, а изображайте такой, какова она есть на самомъ дл, да смотрите на нее глазами живой современности, а не сквозь закоптлые очки морали, которая была истинна во время оно, а теперь превратилась въ общія мста, многими повторяемыя, но уже никого не убждающія’… (III, 216).

Вотъ почему Блинскій безповоротно и неизмнно преклонялся предъ художественнымъ геніемъ Шекспира и колебался въ признаніи субъективной поэзіи Шиллера. Отдавъ высокую дань уваженія элементамъ поэзіи Лермонтова, съ точки зрнія образности, т.-е. живости и пластичности образовъ, онъ въ то же время осуждаетъ ее за нкоторую неопредленность, проявляющуюся иногда въ очертаніи этихъ образовъ, за преобладаніе субъективнаго элемента въ изображеніи Печорина. Нарушеніемъ принципа объективности является субъективность и тенденціозность изображенія.

Въ основ принципа гармоніи частей или единства цлаго находится чувство гармоніи, оно составляетъ одно изъ проявленій: эстетическаго чувства, руководящаго художникомъ въ выбор лицъ, положеній, сюжетовъ и сценъ. Вс стадіи творческаго труда — первый замыселъ, совпадающій съ моментально поразившимъ поэта своею типичностью, жизненнымъ впечатлніемъ, затмъ, исканіе подходящихъ элементовъ, необходимыхъ для развитія замысла, и наконецъ завершеніе стройнаго цлаго — вс эти моменты творчества внушаются и контролируются этимъ чувствомъ, и чмъ выше дарованіе поэта, тмъ оно боле развито въ немъ. Блинскій въ слдующихъ словахъ выясняетъ значеніе этого принципа (1843 г.): ‘Всякое художественное произведеніе прежде всего должно отличаться строгимъ единствомъ лежащаго въ еі% основаніи чувства или мысли, а слдовательно и формы. Мысль въ пьес можетъ быть схвачена или въ одномъ своемъ момент, или развита во всхъ ея моментахъ, но она должна быть одна, и ея развитіе должно относиться къ ней самой, какъ относятся въ музыкальномъ произведеніи варіаціи къ мотиву. Если мысль пьесы переходитъ въ другую, хотя бы и имющую къ ней отношеніе мысль,— тогда нарушается единство художественнаго произведенія, а, слдовательно, единство и сила впечатлнія. Прочтя такое произведеніе, чувствуешь себя только обезпокоеннымъ, но неудовлетвореннымъ, утомленіе и досада заступаютъ мсто наслажденія. Если мысль поэтическаго произведенія истинна въ самой себ, ясна и опредленна для поэта, если произведеніе врно концепировано и достаточно выношено въ душ поэта, то въ немъ не можетъ быть ни уродливыхъ частностей, ни слабыхъ мстъ, ни темныхъ и непонятныхъ выраженій, ни недостатка во вншней отдлк. Произведеніе въ такомъ случа органически цлостно, въ немъ нтъ ничего ни излишняго, ни недостающаго, оно округлено, его начало вводитъ читателя въ его смыслъ, послднее слово замыкаетъ собой все его содержаніе, такъ что читатель вполн удовлетворенъ, и не можетъ спросить: ‘что же дальше?’ (III, 48).

Съ этой точки зрнія, напримръ, Блинскій признаетъ неудовлетворительною въ художественномъ отношеніи большую часть произведеній Державина и сохраняетъ за ними только историческое значеніе, осуждаетъ ‘Полтаву’ Пушкина, какъ поэму, взятую въ цломъ, и повсти Достоевскаго, въ отношеніи ихъ растянутости и нестройности.

Въ то время, какъ вс предшествующіе принципы критики вытекаютъ изъ эстетической задачи искусства, принципъ освщенія жизни мыслью и чувствомъ, опредляющій субъективный элементъ поэзіи, иметъ двойное оправданіе, двоякое основаніе: эстетическое и практическое. Съ одной стороны, мы видимъ, что отраженіе индивидуальной личности поэта или коллективной личности народа въ его произведеніяхъ неизбжно, какъ естественный результатъ творческой дятельности, съ другой стороны, практическая во жизнь также настоятельно требуетъ, чтобы искусство служило не только эстетическимъ, въ тсномъ смысл слова, но и всмъ вообще культурнымъ цлямъ, содйствующимъ счастью и благосостоянію человчества. Отсюда возникаетъ одна изъ самыхъ важныхъ и трудныхъ задачъ творчества: удовлетворить культурно-воспитательнымъ и общественнымъ задачамъ искусства въ такой форм, которая не нарушала бы основныхъ требованій художественности, и такимъ путемъ избгнуть двухъ одинаково нежелательныхъ крайностей въ направленіи творчества: безсодержательности и тенденціозности. Въ рукахъ поэта не мало средствъ, дающихъ ему возможность проявить вліяніе своей мысли и своихъ убжденій на общество, не нарушая принципа объективности: выборъ опредленныхъ явленій жизни, какъ предмета творчества, на который авторъ привлекаетъ вниманіе общества, извстная группировка подробностей, лицъ и положеній, перспектива въ изображеніи среды, какъ средство объясненія фактовъ, типы-выразители главныхъ идей и симпатій автора, заглавіе, эпиграфъ, наконецъ слогъ автора въ его собственныхъ характеристикахъ и описаніяхъ — все это цлый рядъ путей проявленія личности художника въ его произведеніи, ставящихъ субъективный элементъ творчества въ извстныя художественныя границы. Глубина освщенія жизни зависитъ отъ степени образованія и широты міровоззрнія поэта.

Въ 1841 г., по поводу сочиненій Лермонтова, Блинскій пишетъ: ‘Въ наше время едва ли возможна поэзія въ смысл древнихъ поэтовъ, созерцающая явленія жизни безъ всякаго отношенія къ личности поэта (поэзія объективная), и въ наше время тотъ не поэтъ и особенно не художникъ, у котораго въ основаніи таланта не лежитъ созерцательность древнихъ и способность воспроизводить явленія жизни безъ отношенія къ своей личности, но въ наше время отсутствіе въ поэт внутренняго (субъективнаго элемента) есть недостатокъ… Преобладаніе внутренняго (субъективнаго) элемента въ поэтахъ обыкновенныхъ есть признакъ ограниченности таланта. У нихъ субъективность означаетъ выраженіе личности, которая всегда ограничена, если является отдльно отъ общаго. Они обыкновенно говорятъ о своихъ нравственныхъ недугахъ, и всегда одно и то же… Въ талант великомъ избытокъ внутренняго, субъективнаго элемента есть признакъ гуманности. Не бойтесь этого направленія: оно не обманетъ васъ, не введетъ васъ въ заблужденіе. Великій поэтъ, говоря о себ самомъ, о своемъ я, говоритъ объ общемъ — о человчеств, ибо въ его натур живетъ все, чмъ живетъ человчество. И потому въ его грусти всякій узнаетъ свою грусть, въ его душ всякій узнаетъ свою и видитъ въ немъ не только, но и человка,

брата своего по человчеству. Признавая его существомъ, несравненно высшимъ себя, всякій въ тоже время сознаетъ свое родство съ нимъ… Чмъ выше поэтъ, тмъ больше принадлежитъ онъ обществу, среди котораго родился, тмъ тсне связаны развитіе, направленіе и даже характеръ его таланта съ историческимъ развитіемъ общества… Въ созданіяхъ поэта, выражающихъ скорби и недуги общества, общество находитъ облегченіе отъ своихъ скорбей и недуговъ: тайна этого цлительнаго дйствія — сознаніе причины болзни чрезъ представленіе болзни’ (II, 122). Въ послдніе годы своей литературной дятельности Блинскій обращалъ особенное вниманіе на субъективную сторону творчества, на міровоззрніе поэта. Такъ въ въ 1847 году, указывая на сочиненія Гервинуса о Шекспир, онъ говоритъ: ‘Вс произведенія поэзіи больше или меньше субъективны, т.-е. вс они высказываютъ внутренній міръ автора, который напрасно бы старался утаить свои задушевныя мысли и. чувства. Чисто объективнаго представленія жизни,— такого, гд бы поэтъ не подавалъ собственнаго голоса въ длахъ людей, гд бы умирали мннія, гд бы уничтожались ею ощущенія,— не было, нтъ, и не будетъ. Внимательный читатель узнаетъ творца при всей видимой его скрытности, кажущемся притворств, онъ можетъ не только отгадать нкоторыя черты характера поэта по нкоторымъ мстамъ сочиненія, но и создать по этимъ чертамъ ясное, цльное представленіе всего характера’ (IV, 870).

Изъ изученія творчества Пушкина и Гоголя въ особенности, посл выхода въ свтъ ‘Мертвыхъ душъ’ и ‘Выбранныхъ мстъ изъ переписки съ друзьями’, Блинскій имлъ полную возможность убдиться, какъ велико руководящее, воспитательное значеніе для общества субъективнаго элемента въ поэтическомъ творчеств, проявленія у этихъ писателей ложнаго освщенія и неправильнаго пониманія жизни, не соотвтствовавшаго требованіямъ времени, имли свою долю поучительности. Блинскій пришелъ къ заключенію, что въ творчеств Пушкина и Гоголя ‘мыслитель стоитъ ниже художника’ Сознаніе этого недостатка въ ихъ поэтическомъ талант имло чрезвычайную важность. Въ это время взоры и надежды Блинскаго уже обращались къ писателямъ 40-хъ годовъ, къ ихъ новому общественно-художественному направленію, въ которомъ соединялась высокая степень художественнаго совершенства съ міровоззрніемъ, основаннымъ на глубокомъ усвоеніи началъ европейской науки и цивилизаціи. Между этими писателями онъ уже выдлилъ Тургенева, въ которомъ, вмст съ великимъ художественнымъ даромъ, угадалъ ‘сына нашего времени, носящаго въ груди своей вс вопросы и скорби его’.

Изложенные нами принципы литературной критики Блинскаго можно представить, для большей ясности и наглядности, въ слдующей таблиц:

Основныя требованія художественности и художественные недостатки.

Требованія художественности.	Художественные недостатки.
1. Образность:живость, полнота, всесторонность изображенія какъ отдльныхъ лицъ, такъ и цлыхъ общественныхъ группъ и картинъ.	Блдность, неполнота, односторонность изображенія, замна образовъ символами, аллегоріями, или отвлеченными разсужденіями.
2. Реализмъ или естественность: врное изображеніе дйствительности, согласное съ исторической эпохой, съ законами природы и душевной жизни человка.	Неврное, несогласное съ дйствительностью изображеніе жизни, недостаточное обоснованіе поступковъ, событій, разговоровъ.
3. Типичность: изображеніе общихъ, характерныхъ, часто встрчающихся явленій или свойствъ, принадлежащихъ цлымъ общественнымъ группамъ, и историческимъ эпохамъ: а) типичность историческая и бытовая, б) типичность общечеловческая.	Исключительность, необычайность, случайность изображаемыхъ явленій жизни, патологическія явленія, физическія и душевныя.
4. Объективность:спокойное, безпристрастное отношеніе автора къ изображаемой имъ дйствительности, незамтность, скрытность его личныхъ чувствъ и взглядовъ: отсутствіе явнаго намренія что-нибудь доказать.	Тенденціозность, умышленное проведеніе какого-нибудь взгляда, субъективность, преобладаніе авторскихъ мнній и чувствъ надъ изображеніемъ дйствительности.
5. Гармонія частей: необходимость каждой части и единство цлаго, взаимное согласованіе всхъ подробностей.	Безпорядочность, отрывочность, эскизность, излишество подробностей.
6. Освщеніе изображаемой жизни мыслью и чувствомъ автора: а) выборъ предмета творчества, б) группировка подробностей, лицъ и положеній. в) перспектива въ изображеніи, среды, г) заглавіе, эпиграфъ, слогъ автора.	Поверхностное, безотчетное изображеніе дйствительности, механическое, безстрастное творчество.

Эта система принциповъ критики и художественнаго творчества, не только подготовленная Блинскимъ, но и достаточно разработанная въ его статьяхъ, обнимаетъ собрю вс существенныя стороны поэзіи и даетъ широкое основаніе для всхъ возможныхъ направленій критики. Вытекая изъ самой природы поэтическаго творчества, принципы эти въ литературной критик! такъ же необходимы, какъ правила логическаго мышленія, или методы научнаго изслдованія неизбжны въ критик научной. Посл Блинскаго, дальнйшее развитіе русской критики заключалось въ боле или мене односторонней, спеціальной разработк (отдльными ея представителями) тхъ самыхъ принциповъ, которые составляютъ въ систем, выработанной ‘Блинскимъ, стройное цлое. Всякая литературная критика, врная своей задач,— не та безпринципная критика, которая въ наши дни вырождается въ импрессіонизмъ,— неизбжно приводится къ одному изъ этихъ принциповъ. Когда, напримръ,литературный критикъ выясняетъ жизненную связь созданныхъ поэтомъ типовъ съ общественными стремленіями и перемнами, или устанавливаетъ ихъ сродство съ историческимъ прошлымъ, или анализируетъ ихъ, какъ типы, имющіе общечеловческое значеніе,— всегда эти точки зрнія, общественная, историческая, психологическая — служатъ въ литературной критик для выясненія бытовой, національной или общечеловческой типичности поэтическихъ образовъ. Когда критикъ, останавливаясь на субъективныхъ взглядахъ, понятіяхъ и симпатіяхъ, руководящихъ творчествомъ художника, стремится объяснить ихъ данными его біографіи, міровоззрніемъ среды, къ которой онъ принадлежалъ, литературными на него вліяніями и т. д.,— онъ содйствуетъ выясненію другой стороны творчества — пріемовъ освщенія изображаемой жизни.

Вотъ почему, говоря объ общей систем принциповъ литературной критики Блинскаго, нтъ необходимости, при сжатомъ изложеніи этого вопроса, упоминать отдльно о тхъ разнообразныхъ критическихъ точкахъ зрнія, на которыя онъ становился, въ зависимости отъ содержанія и характера разбираемыхъ сочиненій. Такъ, напримръ, характеризуя и анализируя игру Мочалова въ роли Гамлета, Блинскій становится, главнымъ образомъ, на психологическую точку зрнія, сочиненія Кольцова разсматриваются имъ съ точки зрнія біографической критики и художественной, сочиненія писательницы Зинаиды Р-вой, затрогивающія вопросъ о положеніи женщины въ обществ, онъ разбираетъ съ точки зрнія общественной, художественной и біографической, ‘Парижскія тайны’ Эжена Ою, изображающія положеніе рабочаго класса въ Париж, разсматриваются имъ съ точки зрнія художественной и соціальной, сочиненія кн. Одоевскаго — съ точки зрнія художественной и общественной, сочиненія Державина — съ точки зрнія исторической и художественной, наконецъ сочиненія Жуковскаго и Пушкина — съ точки зрнія философской, нравственно-религіозной, историко-литературной, исторической, художественной и общественной и сочиненія Лермонтова и Гоголя — съ точки зрнія художественной и общественной. Такимъ образомъ, мы видимъ, что критика Блинскаго, исходя изъ указанныхъ нами общихъ принциповъ, неизбжно приводитъ, для объясненія литературныхъ явленій, къ всесторонней работ мысли и развертываетъ предъ нами вс главнйшіе типы критики, существующіе въ настоящее время. Ни на одномъ изъ этихъ видовъ критики Блинскій не останавливался съ исключительною односторонностью и не разработывалъ ее спеціально, его энциклопедическая система заключаетъ въ. себ вс эти виды критики, какъ части въ цломъ. Это обстоятельство и даетъ ему право считаться основателемъ русской литературной критики. Вс области научнаго знанія могутъ доставлять литературному критику необходимый матеріалъ для оцнки поэтическаго произведенія съ одной изъ точекъ зрнія, указанныхъ въ этой систем.

Въ сочиненіяхъ Блинскаго можно отыскать и другого рода принципы и взгляды на искусство: идеи философскаго, формальнаго и схоластическаго характера, но надо принять во вниманіе, что т немногія критическія статьи и страницы его сочиненій, куда проникали эти идеи на правахъ полныхъ хозяевъ, какъ результатъ невольнаго подчиненія автора понятіямъ своего времени, какъ бы поражены безплодіемъ и неудачей, он обречены на забвеніе, не ихъ вліянію, не вліянію метафизическихъ принциповъ, обязаны своимъ существованіемъ т лучшія, вдохновенныя страницы сочиненій Блинскаго, которыя еще будутъ съ пользою читаться и изучаться потомствомъ.

Принципы, сгруппированные нами въ этой таблиц и какъ бы подводящіе итогъ одной изъ существенныхъ сторонъ дятельности Блинскаго, отличаются, во-первыхъ, тмъ, что они, какъ мы уже видли, съ успхомъ примнялись Блинскимъ въ наилучшихъ его статьяхъ, во-вторыхъ, они могутъ быть сведены къ одному или двумъ психологическимъ началамъ: эстетическому и практическому, художественному и культурно-историческому, наконецъ, въ нихъ та особенность, что они не заключаютъ въ себ ничего схоластическаго, формальнаго, взятые даже въ той самой форм, какъ они выражены Блинскимъ полвка тому назадъ, они производятъ впечатлніе положеній, какъ бы выработанныхъ современными европейскими психологами и критиками, даже можно сказать больше: они требуютъ дальнйшей психологической разработки. Очевидно, что эти принципы не могутъ быть забыты. какъ забыта въ настоящее время эстетика Гегеля, такъ какъ они имютъ подъ собой психологическое, общечеловческое основаніе и оправдываются всми выдающимися произведеніями художественнаго, поэтическаго творчества. Когда мы вдумываемся въ удивительную проницательность и широту взгляда нашего критика, для насъ все боле уясняется источникъ этого пламеннаго воодушевленія, этой ясности и простоты литературныхъ сужденій, этой мткости опредленій и твердости критическимъ приговоровъ, которыми отличается его критика, вс эти черты сочиненій Блинскаго становятся для насъ понятне, когда мы представляемъ себ, какое руководящее значеніе долженъ былъ имть для него этотъ всесторонній, полный идеалъ художественнаго творчества, который онъ всю жизнь носилъ въ душ, усердно развивая и примняя его въ своихъ статьяхъ. Эти принципы творчества и критики, уже давно вошедшіе въ сознаніе нашихъ лучшихъ писателей и образованныхъ людей, успли принести свои культурные плоды. Міровое значеніе, принадлежащее въ настоящее время русской художественной литератур, является прямымъ результатомъ дятельности школы писателей 40-хъ годовъ, которую ми смло могли бы назвать школою Блинскаго и Тургенева, изъ которыхъ первому принадлежитъ полное теоретическое выраженіе идеала творчества, а второму самое счастливое и всестороннее его осуществленіе.

Къ этой школ съ большимъ или меньшимъ правомъ принадлежатъ Тургеневъ, Гончаровъ, Островскій, Достоевскій, и др. Произведенія этой группы писателей служатъ выраженіемъ художественнаго реализма въ искусств, котораго не слдуетъ смшивать съ натурализмомъ и другими существующими въ литератур, направленіями. Но такъ какъ натуралистическіе пріемы творчества принимаются иногда современными беллетристами и читателями за послднее слово и высшее выраженіе искусства, то прежде чмъ закончить этотъ очеркъ, необходимо указать, въ краткихъ словахъ, отличія художественнаго реализма, проводникомъ котораго былъ Блинскій отъ натурализма.

Имя въ своемъ основаніи плодотворный принципъ точнаго наблюденія и правдиваго изображенія жизни, натурализмъ, тмъ не мене, представляетъ собою крайнее направленіе въ искусств, исторически сложившееся, какъ реакція противъ романтизма, внушенная новйшими успхами точнаго научнаго изслдованія.

Художественный реализмъ, впервые формулированный у насъ Блинскимъ какъ теорія, чуждая одностороннихъ крайностей, служитъ боле широкимъ выраженіемъ эстетическихъ и культурныхъ потребностей, осуществленныхъ во всхъ великихъ произведеніяхъ искусства.

Съ точки зрнія натурализма, процессъ художественнаго творчества есть чисто-умственный актъ, отличающійся спокойною и методическою обдуманностью и требующій только умнья наблюдать, собирать точные факты и систематизировать ихъ съ извстною цлью.

Художественный реализмъ видитъ въ творческой работ боле сложный психическій процессъ вынашиванія образовъ и наблюденій въ душ поэта,— процессъ, въ которомъ эстетическому чувству принадлежитъ руководящая роль.

Въ одностороннемъ стремленіи къ точности и естественности, натурализмъ не останавливается предъ изображеніемъ безобразныхъ и отвратительныхъ подробностей.

Художественный реализмъ ограничиваетъ подобныя изображенія требованіями эотетическаго чувства, гармоніи частей и типичности.

Имя въ виду одно воспроизведеніе дйствительности, натурализмъ исключаетъ изъ своей программы выраженіе идеаловъ и личности автора въ его произведеніи, воображеніе и чувство отодвигаются въ немъ на задній планъ, уступая мсто полному безстрастію.

Художественный реализмъ, не исключая объективности изображенія, какъ условія жизненности и правдивости впечатлнія, требуетъ также отъ поэта правильнаго освщенія изображаемой жизни, какъ одной изъ существенныхъ задачъ искусства.

Литературная критика, съ точки зрнія натурализма, не обязана заниматься оцнкою поэтическаго произведенія въ отношеніи художественнаго его совершенства или общественнаго и моральнаго значенія выведенныхъ въ немъ типовъ, задача такой критики состоитъ только въ раскрытіи всхъ историческихъ вліяній, обусловившихъ содержаніе художественнаго произведенія.

Художественный реализмъ, имя въ виду многостороннее жизненное значеніе произведеній поэзіи, признаетъ столь же необходимою критику художественную, психологическую и общественную, сколько и историческую, какъ естественныя развтвленія литературной критики вообще.

Изъ краткаго изложенія тхъ началъ критики, которыя проводились Блинскимъ, можно въ нкоторой степени видть, каково должно быть значеніе этихъ началъ для теоріи критики нашего времени. Надо думать, что дальнйшее изученіе сочиненій Блинскаго раскроетъ въ нихъ еще новые факты, бросающіе интересный свтъ на его личность, какъ критика и психолога.

Исторія русскаго просвщенія за послднія два столтія насчитываетъ не мало русскихъ людей, отличавшихся цльнымъ характеромъ и великимъ сердцемъ, отзывавшимся на истинныя потребности родины, многіе изъ этихъ людей любили и талантливо разрабатывали русскую литературу, ихъ судьба была столь же трогательна, какъ и жизнь Блинскаго, и, подобно ему, они справедливо считаются гордостью своего вка. Но Блинскому принадлежитъ еще одна заслуга въ избранной имъ области критики: въ 80-хъ и 40-хъ годахъ, когда никто еще не помышлялъ въ Россіи о разработк психологіи творчества, когда выясненію здравыхъ психологическихъ понятій на этотъ счетъ мшали метафизическія системы и укоренившіеся литературные предразсудки, нашъ критикъ усердно разрабатываетъ въ своихъ статьяхъ до тхъ поръ, пока смерть не прерываетъ его лихорадочныхъ трудовъ, такую систему принциповъ критики, которая и въ настоящее время, 50 лтъ спустя посл него, иметъ полное право на вниманіе современныхъ психологовъ,— эта заслуга изъ русскихъ людей принадлежитъ одному Блинскому.

ПРИНЦИПЫ КРИТИКИ В. Г. БЛИНСКАГО.

ПРИНЦИПЫ КРИТИКИ В. Г. БЛИНСКАГО.

Основныя требованія художественности и художественные недостатки.

Читайте также: