Принцесса Брамбилла, Гофман Эрнст Теодор Амадей, Год: 1820 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПРИНЦЕССА БРАМБИЛЛА.

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВСТЬ.

Э. . А. Гоффманна.

съ политипажными рисунками.

0x01 graphic

Санктпетербургъ
1844.

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

съ тмъ, чтобы по напечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. С. Петербургъ 23 Ноября 1845 года.

Ценсоръ А. Фрейгангъ.

0x01 graphic

ГЛАВА I.

О томъ, какое волшебное дйствіе производитъ богатое платье на молодую швею. Актеръ, представляющій любовниковъ. — Сморфія италіянскихъ двушекъ.— О томъ, какъ маленькій почтенный человкъ, сидя въ тюльпан, занимается науками,— и о томъ, какъ прекрасныя дамы за ушами иноходцевъ вяжутъ филе. Шарлатанъ Челіонати и зубъ ассирійскаго принца. Голубой и розовый цвтъ.— Панталонъ и бутылка съ чуднымъ содержаніемъ.—

Смеркалось. Монастырскіе колокола сзывали набожныхъ жителей Рима къ молитв, когда прелестная Гіацинта Соарди, положивъ бережно на столъ богатое женское платье изъ краснаго атласа, надъ каймою котораго она такъ долго трудилась, печально посмотрла изъ высокаго окна на узкую и безлюдную улицу.—

Между-тмъ старая Беатриче прибирала пестрые маскарадные костюмы, разбросанные по столамъ и стульямъ, и развшивала ихъ по порядку въ небольшомъ шкаф. Окончивъ свою работу, старушка подбоченилась и встала по средин маленькой, но довольно-опрятной комнатки.—

‘А что, Гіацинта,’ сказала она своей собесдниц, ‘вдь мы были нынче очень-прилежны. Надо признаться, что синьоръ Бескани никогда еще не заказывалъ такихъ богатыхъ вещей. Ну, да вдь онъ знаетъ, что нашъ прекрасный Римъ снова изумитъ всхъ въ этотъ годъ своимъ прежнимъ великолпіемъ и разнообразіемъ. О, ты увидишь съ какимъ торжествомъ и веселіемъ завтра вс встртятъ первый день карнавала. И завтра-же синьоръ Бескани высыплетъ къ намъ на колни цлую горсть червонцевъ.— Но, что съ тобою, дитя мое? Ты повсила голову, ты сердита, разстроена! А у насъ завтра карнавалъ!

Гіацинта сидла на рабочемъ кресл и, граціозно поддерживая голову рукою, устремила взоръ въ землю. Она повидимому не обращала никакого вниманія на болтовню словоохотной старушки’, по наконецъ Беатриче ужасно наскучила ей своими некраснорчивыми описаніями и исчисленіями всхъ удовольствій наступающаго карнавала.—

— ‘Да перестанешь-ли ты, Беатриче, твердить объ этомъ карнавал?’ вскричала Гіацинта. ‘Завтрашній праздникъ, общающій всмъ тысячу радостей и удовольствіи, совершенно мн чуждыхъ, наводитъ на меня ужасную скуку.— Можетъ-ли насъ обогатить горсть червонцевъ синьора Бескани? Разв ты забыла, что мы очень-бдны, и что деньгами заработанными въ эти дни мы должны прожить очень-экономно цлый годъ? Что-жъ, посл того, остается намъ на удовольствія?

‘Э, наша бдность одно а карнавалъ другое. Разв мы въ прошлый годъ не веселились и не бгали по всему городу съ ранняго утра до поздней ночи? И кто можетъ сказать, что ко мн не шелъ Dottore, и что я была не-хороша въ этомъ наряд? А ты, Гіацинта! О, ты была прелестна, восхитительна въ костюм молодой садовницы! Я и теперь еще помню, какъ мы важно, рука-въ-руку, расхаживали по площади! Хи, хи, хи!— Прекраснйшія маски бгали за нами повсюду и наговорили теб пропасть сладкихъ рчей и лестныхъ комплиментовъ. А будто теб это и не нравилось? 11 что удерживаетъ насъ теперь точно-также повеселиться, какъ и въ прошедшій годъ? Слава Богу, чего намъ не достаетъ? Мн стоитъ только почистить не много свой Dottore и вывести на немъ пятна отъ ликрныхъ конфектовъ. А твой костюмъ садовницы также цлъ и невредимъ. Нсколько новыхъ лентъ и свжихъ букетовъ — вотъ все, чего теб не достаетъ, чтобъ быть любезной и заманить въ свои сти всю молодежь Рима. ‘

— ‘Что ты, старушка?’ воскликнула Гіацинта. ‘Ну* можно-ли мн показаться на карнавалъ въ этихъ бдныхъ тряпкахъ? Нтъ, Гіацинта желала бы пройти по Корзо, до дворца Руспони, въ богатомъ испанскомъ костюм, упадающемъ густыми складками на землю, съ широкими, разрзными рукавами, обшитыми прекраснымъ кружевомъ, въ бархатной шапочк, съ густымъ разввающимся страусовымъ перомъ, въ металическомъ пояс и въ брилліантовой? ожерельи? О, я воображаю, какъ кавалеры толпились-бы тогда вокругъ меня, безпрестанно спрашивая другъ-друга: — Кто эта дама?— Вроятно, какая-нибудь графиня или принцесса. И даже самъ пульчинелло, увидвъ меня, позабудетъ свои остроумныя шутки и злыя сатиры!’

‘Я только слушаю тебя, Гіацинта, и удивляюсь. Скажи мн, ради Бога, съ-чего ты такъ высоко подняла носъ и давно-ли сатана сталъ наводить тебя на такія мысли? Но если ты въ-самомъ-дл хочешь, такъ щеголять, то заведи себ пожалуйста и любовника, который не жаля ничего для твоихъ прекрасныхъ глазъ, былъ-бы въ состояніи опускать поминутно руку въ кошелекъ Фортуны, чтобъ угодить, теб и удовлетворить малйшія желанія такой прихотливой двушки. Да кстати, прогони ужъ отъ себя синьора Гиліо, этого нищаго, съ позволенія сказать. Не понимаю право, что это за странный человкъ! Онъ только что ощупаетъ, у себя въ карман нсколько червонцевъ, какъ и бжитъ купить на нихъ помаду, лакомства и прочія глупости. Мн онъ долженъ еще и теперь два паола, за мытье кружевнаго воротника.’ —

Въ продолженіе этого разговора, старушка привела въ порядокъ лампу и зажгла ее. Яркій свтъ, озарившій комнату, упалъ на лице Гіацинты, и старуха замтила, что горькія слезы катились по щекамъ бдной двушки.

‘Гіацинта,’ воскликнула Беатриче, ‘заклинаю тебя всми святыми, — скажи мн, что съ тобою сдлалось! Э, полно, дитя мое, вдь я сказала все это не съ-тмъ, чтобы огорчить тебя! Успокойся-же, душечка, и кинь работу, вдь платье и безъ того поспетъ къ сроку.

— ‘Ахъ,’ произнесла Гіацинта, не сводя глазъ съ работы, за которую она снова принялась. ‘Мн кажется, что это платье, это гадкое платье причиною всхъ глупыхъ мыслей и бредней, которыя наполняютъ теперь мою голову. Скажи мн, старушка, видла-ли ты когда-нибудь, нарядъ великолпне и красиве этого? Синьоръ Бескани превзошелъ въ-самомъ-дл самого себя, какой-то геній управлялъ имъ, когда онъ кроилъ этотъ прекрасный атласъ. Богатыя кружева, блестящія кисти, и драгоцнные камни, которые онъ вврилъ намъ для обшивки, довершаютъ великолпіе этого костюма. Ахъ, какъ я желала-бы узнать счастливицу, которая украситъ себя этимъ платьемъ.’

‘Э, полно дитя мое! какое намъ до этого дло? Мы работаемъ, получаемъ за то деньги и баста. Ты права, синьоръ Бескани заказывалъ у насъ этотъ костюмъ съ такою таиственностію!.. Ну, да я уврена, что это платье будетъ носить по-крайней-мр какая-нибудь принцесса, и хотя я совсмъ не любопытна, но все таки это не мшаетъ мн узнать ея имя, это было-бы очень пріятно, неправда-ли? Итакъ, кончено: завтра-же попрошу синьора Бескани, чтобъ онъ назвалъ мн имя принцессы.

— ‘Ахъ нтъ, нтъ!’ воскликнула Гіацинта,— ‘я не хочу знать ее’, я воображаю себ, что никакая смертная не можетъ надть это платье, и что я непремнно тружусь надъ таинственнымъ украшеніемъ какой-нибудь Феи. Мн мерещется уже, что изъ каждаго блестящаго камня, улыбаясь, смотрятъ крошечные духи и шепчутъ мн на-ухо: шей, работай Гіацинта, не стыдись трудиться для нашей королевы — мы поможемъ теб!— И когда я скручиваю кружева и кисти, мн кажется, что вокругъ меня скачутъ маленькіе прелестные Эльфы съ золото-бронными гномами и……. ай, ай!‘ воскликнула Гіацинта, сильно уколовъ себ иголкою палецъ, и въ-то-же мгновеніе алая струя крови фонтаномъ брызнула на кайму лифа, которую двушка тогда обшивала.

‘Ахъ Боже мой, Боже мой!’ закричала старуха,, ты кажется испортила платье!‘ и она взяла лампу, чтобъ боле удостовриться въ своихъ опасеніяхъ, но рука ея какъ-то круто повернулась и крупныя капли масла полились черезъ край.

‘Ну, что ты сама теперь надлала!‘ прошептала Гіацинта вн-себя отъ страха.— Но посл-того, ни старуха, ни Гіацинта не могли найти ни малйшаго пятнышка на платье, хотя, кровь и масло точно залили атласъ.— Гіацинта продолжала шить съ новымъ рвеніемъ и вскор потомъ, вскочивъ съ своего мста и поднимая платье къ-верху, она радостно воскликнула: ‘готово, готово!‘

‘Ахъ, какъ прекрасно,’ говорила старуха ‘Ахъ, какъ мило, какъ прелестно! Нтъ, Гіацинта, никогда еще изъ твоихъ миленькихъ ручекъ не выходила такая чудесная работа. И знаешь-ли что, дитя мое, это платье какъ-будто нарочно сшито для тебя, право можно подумать, что синьоръ Бескани снялъ мрку именно съ тебя?’

— ‘Ну, вотъ еще?’ возразила Гіацинта красня ‘будто я такъ высока и стройна, какъ та дама, которой назначено, это платье? Моли Бога, чтобъ мы и при дневномъ свт не нашли на немъ пятенъ. Возьми и спрячь его до завтра.—‘ Беатриче медлила.

‘Конечно,’ продолжала двушка, все еще любуясь платьемъ, ‘во время работы я часто думала, что платье будетъ мн въ-пору. Я довольно стройна, что-жъ касается до роста….’

— ‘Гіацинта!’ воскликнула старуха, и глаза ея заблистали необыкновеннымъ-образомъ. ‘Ктобы ни надлъ это платье, принцесса или Фея, — все равно, ты должна прежде всхъ примрить его.’ —

‘О, никогда!’ возразила Гіацинта, но старуха взяла у нея изъ рукъ платье, повсила его бережно на спинку креселъ и принялась расплетать косу двушки, чтобъ убрать ея прелестную голову. Окончивъ это, Беатриче вынула изъ шкафа украшенную цвтами и перьями шляпку, которую она убрала, по приказу Бескани, для этого наряда, и приколола ее къ каштановымъ локонамъ Гіацинты.— ‘Ахъ, душечка, какъ къ теб мило идетъ эта шляпка. Да, ну-же, сними скорй кофточку!’ сказала старуха, и начала раздвать Гіацинту, которая потупила стыдливо глазки въ землю и не противилась уже настоятельнымъ просьбамъ Беатриче.

‘Гмъ!’ продолжала старуха, ‘эта нжная шейка и лилейная грудь, эти алебастровыя руки имютъ свои достоинства! Формы Венеры Медиційской не были совершенне этихъ, псамъ Джуліо Романо не рисовалъ ихъ прекрасне. Посл того желалабы я знать, какая принцесса не позавидуетъ красот моей Гіацинты!’ Разговаривая такимъ-образомъ, Беатриче одвала двушку въ богатое платье, и, казалось, будто невидимые духи помогали ей въ этомъ. Все было Гіацинт въ-пору, все шло къ ней какъ нельзя лучше, каждая булавка, въ одно мгновеніе, была на своемъ мст, каждая складка ложилась сама собою, и трудно было-бы представить себ, что этотъ нарядъ шитъ для другой женщины.

‘О небо!’ воскликнула старуха, когда двушка встала передъ ней въ великолпномъ наряд, ‘моя ли это Гіацинта? Ахъ, ахъ! Какъ вы милы, какъ вы прелестны, моя принцесса. Но постой, постой! Здсь слишкомъ-темно, надобно освтить комнату, какъ можно боле!’ И съ этими словами Беатриче вынула вс восковыя свчи, оставшіяся отъ праздниковъ и зажгла ихъ. Двушка была окружена лучезарнымъ свтомъ.

Красота Гіацинты, привлекательность и благородство, съ какимъ она прохаживалась по комнат, удивили старуху, она всплеснула руками и воскликнула: ‘О, еслибъ цлый Корзо увидлъ тебя въ этомъ наряд? Да, еслибъ тебя хоть кто-нибудь теперь увидлъ?!’

Въ эту минуту, шумъ, произведенный отворяющеюся дверью, заставилъ Гіацинту съ крикомъ подбжать къ окну. Въ дверяхъ показался молодой человкъ’, онъ хотлъ уже войти въ комнату, но увидвъ Гіацинту, остановился какъ вкопанный и выпучилъ глаза на прелестную двушку.

0x01 graphic

Въ продолженіе этой нмой сцены, читатель можетъ по-внимательне разсмотрть молодаго человка Онъ былъ мущина 24 или 25 лтъ, съ пріятною красивою наружностію. Но платье его можно было но справедливости назвать страннымъ: разбирая каждую часть одежды особенно, нельзя было похулить ни цвта, ни покроя ея, но все вмст представляло рзкую противоположность. Къ-тому-же въ одежд молодаго человка замтно выказывалась нкоторая бдность, не-смотря на то, все было чисто и въ порядк $ кружевная манишка обнаруживала очень-ясно, что она рдко смнялась другою, а перья, которыми фантастически украшена была, надтая на бекрень шляпа, доказывали, что они уже нсколько-разъ и съ большимъ трудомъ были прикрпляемы проволокой и иглами.

Благосклонный читатель нисколько не ошибется, если подумаетъ, что молодой человкъ, въ этомъ наряд, нсколько собою занятый актеръ, который не слишкомъ-то великія услуги оказалъ сцен. Однимъ-словомъ это тотъ самый Гиліо Фава, который долженъ старой Беатриче два паола за мытье кружевнаго воротника.

‘А! что я вижу?’ сказалъ наконецъ Гиліо Фава такъ драматически, будто онъ стоитъ на арджентинскомъ театр.

‘Кого я зрю? не сонъ-ли это, не прелестнаяли мечта, которая снова меня обманываетъ? Нтъ! это она. точно она! О наконецъ-то я могу говорить съ нею и открыть ей свое сердце.— Принцесса! О, принцесса!…

— ‘Перестань ребячиться,’ прервала Гіацинта, обернувшись поспшно къ актеру, ‘и побереги лучше свои фарсы для наступающаго карнавала.’

‘Но разв я не знаю, что это ты, моя прелестная Гіацинта!’ возразилъ Гиліо съ принужденною улыбкою и переведя нсколько духъ. ‘ Да скажи мн пожалуйста, что значитъ эта костюмировка? Ты въ-самомъ-дл никогда не была еще такъ привлекательна, другъ мои, я желалъ-бы тебя всегда видть въ этомъ наряд.

— ‘Неужели?’ сказала, разсердившись, Гіацинта. ‘Такъ только это атласное платье и бархатная шапка съ перьями привязываютъ тебя ко мн? Только имъ я обязана за любовь твою?’ и, сказавъ это она убжала въ другую комнату, откуда вскор вышла, безъ всякаго украшенія, въ своей обыкновенной одежд.

Старушка погасила между-тмъ восковыя свчи и порядкомъ побранила синьора Гиліо за то, что онъ отравилъ радость Гіацинты, любовавшейся новымъ платьемъ, которое было назначено для знатной дамы. А главное, Беатриче не нравилось зачмъ Гиліо такъ не учтиво замтилъ молодой двушк, что всякое великолпіе придаетъ блеску красот ея и длаетъ ее любезне обыкновеннаго. Гіацинта усердно помогала старушк журитъ Гиліо, который нсколько времени стоялъ безъ всякаго движенія, какъ покорный, раскаивающійся гршникъ, и наконецъ, желая успокоить обихъ, онъ уврилъ ихъ, что причиною его удивленія было странное столкновеніе особенныхъ обстоятельствъ.

‘Позволь мн разсказать теб, милая Гіацинта’, сказалъ актеръ, ‘какой странный сонъ пригрезился мн прошлою ночью. Отыгравши роль принца Таэра, которую, какъ теб извстно, я играю неподражаемо, но что и говорить объ этомъ, — не только ты, весь свтъ знаетъ эту истину. И такъ отыгравши роль Таэра, я, усталый, возвратился домой, бросился на кровать и вскор заснулъ молодецки. Мн снилось, что я все-еще на сцен бранюсь съ импрезаріо, за то, что этотъ низкій скряга не хотлъ мн дать въ долгъ нсколько червонцевъ. Онъ уже надолъ мн разными глупыми упреками и я, въ свое оправданіе, хотлъ сдлать одинъ изъ прекраснйшихъ граціозныхъ жестовъ, но рука моя, какъ-то потерявшая равновсіе, захала нечаянно въ правую щеку импрезаріо, и въ-то-же мгновеніе раздался, по всму театру, звукъ сильной пощечины. Обиженный импрезаріо напалъ на меня съ большимъ ножемъ, отъ котораго я съ учтивостью началъ отступать. Вовремя этой знаменитой ретирады, съ головы моей упала прекрасная шапочка, въ которой я всегда игралъ роль принца, и которую ты сама, моя прелесть, такъ мило украсила страусовыми перьями. Варваръ бросился къ ней и съ остервененіемъ прокололъ бдненькую ножемъ, отъ чего она, въ ужасныхъ судорожныхъ мученіяхъ, извиваясь около моихъ ногъ, испустила духъ свои. Я хотла, я долженъ былъ отмстить за несчастную. Накинувъ довольно-граціозно мантію на лвое плечо и вынувъ княжескій мечъ, я съ яростію напалъ на презрннаго убійцу. Однако онъ усплъ скрыться въ ближній домъ, и вскор, явившись на балкон, выстрлилъ въ меня изъ труфальдиновскаго ружья. Но что за чудо: огонь изъ ружья остановился и въ то-же мгновеніе, разноцвтный блескъ брилліантовъ ослпилъ меня. Когда воздухъ очистился отъ дыма, я съ изумленіемъ увидлъ, что огонь, принятый мною за выстрлъ изъ труфальдиновскаго ружья, происходилъ отъ драгоцннаго украшенія, прикрпленнаго къ шляпк дамы. О боги! что сдлалось со мною, когда незнакомка стала мн сладостнымъ годовомъ говорить — нтъ! пть — или нтъ, она дышала гармоническими звуками и голосомъ любви… О Гиліо! о, мой Гиліо!’ произнесла она, и я увидлъ предъ собою существо такой красоты, такой высокой идеальной прелести, что жгучій сирокко пламенной любви, разлился по всмъ жиламъ и нервамъ моимъ: пвлающій-же потокъ превратился въ лаву, которая изливалась изъ волкана воспламененнаго сердца.— ‘Я,’ продолжала богиня, приблизившись ко мн, ‘я принцесса’

— ‘Какъ?’ прервала разгнванная Гіацинта восторженнаго юношу. ‘Ты осмливаешься но сн видть другую, а не меня. Ты дерзнулъ влюбиться въ безсмысленный образъ, который представился теб во сн и вылетлъ изъ труфальдиновскаго ружья?’ Тутъ посыпались упреки, ругательства и проклятія на мнимаго измнника, и вс доказательства и увренія бднаго Гиліо ни къ-чему не послужили, напрасно онъ говорилъ, что принцесса, виднная имъ по сн, была точно-такъ одта, какъ Гіацинта, при вход его въ комнату, его не хотли и слушать. Наконецъ Беатриче, сжалясь надъ критическимъ положеніемъ синьора-нищаго, какъ она обыкновенно называла Гиліо, приняла его сторону и не отстала отъ упрямой Гіацинты до-тхъ-поръ, пока двушка не простила любовнику дерзновенный сонъ его. Но при этомъ Гіацинта взяла съ синьора Гиліо слово, чтобы онъ никогда не разсказывалъ подобныхъ сновидній.

Старуха приготовила хорошее блюдо макаронъ, а Гиліо вынулъ изъ кармана свертокъ конфектъ и бутылку порядочнаго вина, потому-что импрезаріо, вопреки сна, далъ ему два червонца впередъ.

‘Теперь я вижу, что ты не забылъ меня, добрый Гиліо,’ сказала Гіацинта, положивъ въ ротикъ обсахаренную грушу. Она позволила даже синьору поцловать свой пальчикъ, недавно-уколотый иголкою, и вскор радость и блаженство воцарились въ ихъ маленькомъ кругу.

Но если демонъ вздумаетъ поплясать съ кмъ-нибудь, тогда и лучшіе прыжки ни къ чему не послужатъ. А въ этотъ вечеръ, самъ нечистый духъ сталъ по видимому говорить устами бднаго Гиліо, когда онъ, выпіаъ нсколько стакановъ вина, обратился къ Гіацинт со слдующею рчью. ‘Я и не воображалъ, мой ангелъ, что ты такъ ужасно ко мн ревнуешь. Но ты права, я точно удивительный молодой человкъ, красивой наружности и одаренъ отъ природы различными пріятными талантами, а главное — я артистъ! Актераже, который, подобно мн, превосходно играетъ влюбленныхъ принцевъ, съ необходимыми восклицаніями: ‘Э! и Ахъ!‘ можно по справедливости назвать движущимся романомъ, интригой на двухъ ногахъ, любовной картиной, съ губками, созданными для поцлуевъ, и съ руками, сотворенными для объятій, чуднымъ искателемъ приключеній, вышедшемъ недавно отъ переплетчика въ свтъ, и являющимся передъ глазами прекрасной читательницы, когда она закрываетъ книгу. Вотъ отъ-чего мы производимъ надъ бднымъ прекраснымъ поломъ волшебное дйствіе, которому ршительно нельзя противиться. О, женщины влюблены во все, что въ насъ и на насъ, въ нашъ нравъ, въ наши глаза, въ наши поддльные камни, перья и ленты. Надобно теб сказать, что если меня не обманываетъ какое-то тайное предчувствіе, и если надо мной не издвается какой-нибудь злой волшебникъ, то могу тебя уврить, что прекрасная принцесса влюблена въ меня до безумія. Ты врно не станешь пенять мн за то, что я не пропущу удобнаго случая воспользоваться драгоцннымъ рудникомъ, который мн открывается. И ужъ нечего длать, я принужденъ буду оставить тебя на нкоторое время, моя бдная модистка’…

Гіацинта слушала Гиліо съ увеличивающимся вниманіемъ, и какъ будто боясь проронить какое-нибудь слово, подвигалась къ нему все ближе-и-ближе: въ сверкающихъ главахъ двушки отражались вс оскорбительныя выраженія актера, а живое воспоминаніе недавно-слышаннаго ею сна: когда-же надменность синьора вышла совершенно изъ границъ, Гіацинта проворно вскочила съ своего мста и дала хвастливому любовнику такую пощечину, что вс искры труфальдиновскаго ружья снова засверкали передъ главами уничтоженнаго артиста, а сама Гіацинта убжала въ другую комнату.—

Вс просьбы и увщанія Гиліо уже не имли успха.

‘Отправтесь-ка лучше домой, синьоръ,’ сказала старушка, ‘вы право ее не упросите, она въ сморфіи.’ И Беатриче взяла лампу со столика, чтобъ посвтить печальному Гиліо, который медленно спускался съ узкой лстницы.—

Сморфія, — эта странно-причудливая, не-много безразсудная черта въ характер молодыхъ италіянскихъ двушекъ, должна повидимому имть свои особенныя свойства, люди свдущіе единогласно утверждаютъ, будто Италіянки въ эти минуты обладаютъ такою любезностію и обворожительностію, что имъ ршительно нельзя ни въ чемъ противиться. Выпровожденный самымъ-неучтивымъ образомъ, любовникъ, вмсто того, чтобъ въ негодованіи сказать жестокой красавиц ‘вчное прости’издыхаетъ и умоляетъ ее еще боле прежняго, и такимъ-образомъ плнникъ вмсто того, чтобъ высвободиться изъ сти, еще боле въ ней запутывается, что и видно изъ народной псни.—

Vien qu, Dorina bella,

Non far la smorfiosella!—

Я думаю, что подобныя удовольствія проистекаютъ изъ неудовольствія только на веселомъ юг, и то нашъ скудный сверъ никогда не можетъ взлелять такого прекраснаго цвтка семейной жизни.— По-крайней-мр въ моемъ отечеств, то состояніе души, замченное мною у двицъ, только-что вышедшихъ изъ дтства, я не сравниваю съ восхитительной сморфіей. Если небо даровало налимъ двицамъ пріятныя черты лица, то он искажаютъ ихъ самымъ-непростительнымъ образомъ, на свт все кажется имъ, то слишкомъ-узкимъ, то очень-широкимъ, он не могутъ отыскать себ удобнаго мста на земл и терпятъ всегда охотне муку отъ узкихъ башмаковъ, чмъ ласковое зато, что еще хуже, умное слово, показываютъ видъ, будто ужасно сердятся за то, что вс знакомые имъ молодые люди и мужья влюблены въ нихъ до безумія, но въ-самомъ-то-дл это имъ очень, очень-пріятно. Это состояніе души прекраснаго пола невозможно выразить. Влеченіе къ шалостямъ, которыя заключаются въ сморфіи, отражаются, какъ въ оптическомъ зеркал, у школьниковъ, въ то время, которое грубыми педагогами названо годами повсничества.—

Но право, бднаго Гиліо нельзя было винить за то, что ему и на яву снились принцессы и разныя странныя приключенія. Въ-тотъ-самый вечеръ, когда онъ переходилъ Корзо, превратившись изъ вн въ-половину, а внутри совершенно въ принца Таэра, съ нимъ точно случились многія чудныя приключенія.

Извстный цлому Риму шарлатанъ, синьоръ Челіонати, выстроилъ себ, къ наступающему карнавалу, балаганъ, между колбасными и макаронными лавками и возл церкви Св. Карла, на томъ мст, гд улица Кондотти перескаетъ Корзо. Челіонати разсказывалъ столпившемуся около него народу веселыя сказки и побасенки о крылатыхъ кошкахъ, о прыгун земляномъ человчк и прочая. При этомъ удобномъ случа онъ не забывалъ продавать легковрнымъ разныя врныя лекарства отъ безнадежной любви, отъ зубной боли, отъ лотерейныхъ проигрышей и отъ подагры. Но вдругъ, вдали послышалась странная музыка, и лишь только до ушей народа долетли звуки цимбалъ, дудокъ и барабановъ, какъ толпа, слушавшая шарлатана, разбжалась и бурнымъ потокомъ хлынула черезъ Корзо къ Porta del popolo, крича во все горло: ‘Посмотрите-ка, посмотрите! Разв начался уже карнавалъ?’ И точно, народъ былъ нравъ, потому-что шествіе, тянувшееся подъ Porta del popolo къ Корзо, по справедливости можно было назвать самымъ чуднымъ, никогда еще не виданнымъ маскарадомъ. Поздъ открывали двнадцать миніатюрныхъ всадниковъ на малорослыхъ и блыхъ, какъ снгъ, единорогахъ съ золотыми копытами. Вс всадники, укутанные съ ногъ до головы въ красные атласные капуцины, играли пре-мило на крошечныхъ серебряныхъ дудочкахъ и въ-то-же время били въ цимбалы и барабаны. Для глазъ были, какъ у кающихся братьевъ, прорзаны отверстія въ ихъ капуцинахъ, обшитыхъ золотыми кистями, что производило на зрителей какое-то ужасное впечатлніе. Втеръ приподнялъ не-много одному изъ маленькихъ всадниковъ капуцинъ, изъ подъ котораго высунулась птичья нога, когти которой были унизаны брилліантовыми перстнями. За этими мнимыми музыкантами чинно выступали два страуса, которые везли большой золотой тюльпанъ, вставленный въ станокъ на колесахъ. Въ дорогомъ цвтк сидлъ старичекъ, обросшія, длинной, блой бородой, на немъ надтъ былъ капуцинъ изъ серебряной парчи, почтенную голову его прикрывала серебряная воронка — вмсто шапки, а на носу торчали ужасной величины очко Старикъ съ большимъ вниманіемъ читалъ огромную, толстую книгу, которая лежала передъ нимъ. Вслдъ за почтеннымъ человкомъ шли двнадцать богато-одтыхъ араповъ, вооруженныхъ длинными копьями и коротенькими саблями. Всякій разъ, когда старикъ переворачивалъ листъ произносилъ тонкимъ, пронзительнымъ голосомъ, курри-пире-кси-ли — и, и, и! арапы пли сильнымъ, потрясающимъ голосомъ: брамъ-буре-билъ-балъ-Ала монза Кикибурра-сонъ-тонъ! За арапами, на иноходцахъ сребристой шерсти, хало двнадцать фигуръ, почти-также укутанныя, какъ музыканты, съ тою только разницею, что капуцины ихъ были по серебряному полю вышиты бисеромъ и діамантами, а руки открыты до самихъ плечъ. По однимъ этимъ прелестнымъ пухленькимъ ручкамъ, украшеннымъ драгоцннйшими брилліантами, можно было догадаться, что подъ капуцинами скрываюстя обворожительнйшія женщины, вс он очень-прилежно вязали филе, для чего за ушами иноходцевъ были прикрплены бархатныя подушки. Наконецъ хала карета, которая, казалось, была вся вылита изъ золота, ее везли восемь прекрасныхъ лошаковъ, покрытыхъ золотыми чапраками. Маленькіе пажи, въ курткахъ изъ разноцвтныхъ перьевъ, вели лошаковъ за украшенныя брилліантами уздечки. Надобно было удивляться съ какимъ благородствомъ и важностію животныя хлопали ушами, потомъ, не извстно откуда, раздались стройные звуки гармоники, къ которымъ очень-кстати пажи и животныя, присоединили свои крикъ, и все это составило прекраснйшую гармонію.— Зрители, столпившись около кареты, хотли непремнно посмотрть кто въ ней находится, но увидли только Корзо и самихъ себя, потому-что вмсто простыхъ стеколъ въ окна были вставлены отличныя зеркала. Нкоторые, видя въ окнахъ свои отраженія, не шутя подумали, что это они сами сидятъ въ такомъ великолпномъ экипаж и были вн себя отъ радости. Между-тмъ маленькій весьма пріятной наружности пульчинелло, стоявшій на карет, восхищалъ народъ своими чрезвычайно-вжливыми поклонами.—

Въ этой всеобщей, необузданной радости, народъ мало уже обращалъ вниманія на блестящую свиту, которая заключала шествіе и состояла изъ музыкантовъ, араповъ и пажей, вс они были одты подобно первымъ. Вмст-съ-ними провожали карету, щегольски и со вкусомъ разодтыя въ разныя матерчатыя платья, обезьяны, которыя съ удивительной мимикой танцовали на заднихъ лапахъ и кувыркались съ рдкимъ не подражаемымъ искуствомъ. Такимъ-образомъ тянулось это необыкновенное шествіе по Корзо и многимъ улицамъ, покуда не достигло до площади Navona, гд поздъ остановился передъ дворцомъ принца Бастіанелло-ди-Пистоя. Ворота немедленно растворились и вдругъ радостные клики народа прекрати лисьи настала могильная тишина, вс съ глубочайшимъ вниманіемъ смотрли на чудо, которое свершилось предъ ихъ глазами.—

Единороги, иноходцы, лошаки, карета, страусы, дамы, арапы, пажи, однимъ-словомъ весь огромный поздъ прошелъ безъ всякаго затрудненія черезъ узкія ворота въ замокъ и началъ всходить не марморнымъ лстницамъ. Громкія восклицанія удивленія наполнили воздухъ, когда послдніе 2 арапа, построившись въ блестящую шеренгу, вошли въ замокъ, и когда ворота съ шумомъ затворились за ними.

Посл этого все утихло во дворц. Народъ, простоявшій передъ нимъ нсколько-времени съ разинутыми ртами, хотлъ уже взять приступомъ этотъ пріютъ фей и волшебниковъ, но сбирры, вмшались въ это дло и разогнали неугомонную толпу.

Посл этого вс побжали опять на Корзо. Передъ церковью Св. Карла, все еще стоялъ на своихъ помостахъ всми оставленный синьоръ Челіонати, кричалъ и ругался безъ милосердія:

‘Глупый, безсмысленный народъ!’ вопилъ онъ. ‘О люди, куда, за чмъ бжите вы, какъ сумасшедшіе, и почему оставляете своего храбраго, предпріимчиваго и умнаго Челіонати?— Вы бы должны были остаться здсь и слушать мудрйшаго изъ смертныхъ, опытнйшаго философа и адепта. Отъ меня каждый изъ васъ узналъ-бы, что такое значатъ вс чудеса, на которыя вы, подобно глупымъ мальчишкамъ, смотрли выпуча глаза и разинувъ рты! Но все-таки, я разскажу вамъ обо всемъ. И такъ слушайте-же, слушайте, кто въхалъ во дворецъ Пистоя, и кто теперь стряхаетъ тамъ пыль съ рукавовъ своихъ.’ Эти слова подйствовали на народъ, вс невольно остановились и подбжали къ подмосткамъ Челіонати, давили, и толкали другъ-друга и съ любопытнымъ ожиданіемъ смотрли на шарлатана.

‘Граждане римскіе!’ провозгласилъ Челіонати съ необыкновеннымъ энтузіазмомъ., Граждане римскіе! Радуйтесь и веселитесь! Бросайте въ воздухъ шапки, шляпы и все прочее, чмъ покрыты ваши головы! потому-что въ стны Рима въхала прославившаяся во всемъ свт красотой и богатствомъ, принцесса Брамбилла. Да, да! Поврьте мн, она такъ богата, что могла-бы безъ всякаго-затрудненія, вымостить всю Борзо драгоцннйшими алмазами и брилліантами! И кто знаетъ, можетъ-быть, она многое Сдлаетъ, чтобы обрадовать васъ! Мн давно извстно, что не вс вы ослы, и что между вами есть люди, знакомые съ исторіею. А потому они вроятно знаютъ, что свтлйшая принцесса Брамбилла правнучка короля Кофетуа, мудраго строителя Трои, и что правнукъ ея великій король серендиппскій, онъ весьма ласковый, добрый господинъ и частенько-таки, дти мои, далъ между нами макароны, передъ церковью Св. Карла!— Если я ко всму этому прибавлю еще, что воспріемницей ея свтлости, принцессы Брамбиллы, была тарокская королева Тартальона, и что пульчинелло выучилъ ее играть на лютн, то вы уже довольно знаете, чтобъ быть вн-себя отъ радости — что прошу и исполнить.— Посредствомъ моихъ тайныхъ наукъ, а именно съ помощію, блой, черной, желтой и синей магіи, я открылъ что принцесса пріхала въ Римъ, надясь отыскать между масками своего возлюбленнаго и жениха, ассирійскаго принца Кіанпери. Этотъ знаменитый человкъ оставилъ Эіопію и пріхалъ сюда за тмъ, чтобъ ему вырвали большой коренной зубъ, что я и исполнилъ счастливо! Вотъ онъ, этотъ знаменитый зубъ ассирійскаго принца! Посмотрите на него хорошенько! ‘Съ этими словами Челіонати открылъ маленькую золотую шкатулочку, вынулъ изъ нея длинный, острый зубъ, необыкновенной близны, и поднялъ его высоко къ-верху. Радостныя восклицанія народа послышались со-всхъ-сторонъ 5 вс съ жадностію покупали модели зуба, которыми шарлатанъ ихъ подчивалъ.

‘Вотъ видите-ли, добрые сограждане,’ продолжалъ Челіонати, ‘посл операціи, которую принцъ выдержалъ съ необыкновеннымъ терпніемъ и покорностію, онъ вдругъ изчезъ и самъ не замчая этого. Отыскивайте, дти мои, отыскивайте ассирійскаго принца Корнеліо Кіаппери! Отыскивайте его въ своихъ комнатахъ, чуланахъ, кухняхъ, погребахъ. шкапахъ и въ ящикахъ.— Кто найдетъ ассирійскаго принца и въ сохранности возвратитъ его Брамбилл, тотъ получитъ въ награду за эту драгоцнную для нея находку 500.000 червонныхъ. Такъ дорого принцесса оцнила одну голову жениха своего, въ которой несчитала еще необыкновеннаго ума и остроумія.— Ищите его, дти мои, ищите!— Но въ состояніи-ли вы узнать ассирійскаго принца, когда онъ будетъ предъ самымъ вашимъ носомъ?— Да!— можете-ли вы увидть свтлйшую принцессу, когда она пройдетъ мимо васъ. О нтъ! Это для васъ не возможно, если вы не возмете у меня очковъ, стекла которыхъ вышлифовалъ самъ мудрый индійскій магъ Руффіамонте. Пожалуй, изъ человколюбія я готовъ снабдить васъ подобными очками, если вы только не пожалете паола.^, Сказавъ это, шарлатанъ отворилъ ящикъ и вытащилъ оттуда множество очковъ огромной величины.— Тогда народъ зашумлъ сильне прежняго. Безпорядокъ, происходившій при раздач коренныхъ зубовъ принца, увеличился, всякому хотлось непремнно имть чудные очки, вскор посыпались со-всхъ-сторонъ толчки, удары, а наконецъ, по италіянскому обычаю, засверкали ножи, и сбирры снова должны были вступить въ свои права и разогнать неугомонный народъ.

Въ продолженіе описанной сцены, Гиліо Фава стоялъ все-еще передъ дворцемъ Пистоя. Молодой актеръ, погруженный въ глубокія думы, смотрлъ пристально на ненавистныя стны, которыя такимъ непріятнымъ образомъ поглотили чудное маскарадное шествіе.— Ему казалось страннымъ, что онъ никакъ не могъ противиться, какому-то боязливому и вмст-съ-тмъ сладостному чувству, которое совершенно имъ овладло, но еще странне

ПРИНЦЕССА БРАМБИЛЛА.

ГЛАВА I.

Читайте также: