Примечания к первому тому ПСС Белинского, Венгеров Семен Афанасьевич, Год: 1900

Время на прочтение: 12 минут(ы)

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ В. Г. БЛИНСКАГО.

ВЪ ДВНАДЦАТИ ТОМАХЪ

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ И СЪ ПРИМЧАНІЯМИ С. А. Венгерова.

ТОМЪ I.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича. Bac. Остр., 5 лин., 28
1900.

8. Русская Быль.
1831.

Вскор посл исторіи съ трагедіей, Блинскій выступаетъ въ первый разъ въ печати въ No 40—41 ‘Листка’ за 1831 годъ. Цензурная помтка профессора Ивана Снегирева отъ 27 мая 1831 года.
Въ 1831 году нкій кн. Д. В. Львовъ {Въ бывшихъ у А. H. Пыпина, но не напечатанныхъ имъ письмахъ Блинскаго, издателемъ называется какой-то Артемовъ. Но это имя въ ‘Листк’ нигд не названо.} вздумалъ выпускать періодическое изданіе подъ заглавіемъ ‘Листокъ’. Съ перваго взгляда — ‘Листокъ’ производитъ впечатлніе поразительнаго убожества. Представьте себ ‘листокъ’ въ буквальномъ смысл слова — 2 страницы текста, ростомъ въ обыкновенный писчій листъ. Черезъ нкоторое время форматъ и объемъ измнились, и ‘Листокъ’ выходилъ 4 листками въ четвертку. Состояли нумера изъ какого-то невообразимаго мусора: какія-то описанія московскихъ улицъ и балагановъ, повсти, занимающія 2 столбца, шарады, анекдоты и т. п. Но вмст съ тмъ общій топъ этой скоре дтской забавы, чмъ дйствительнаго періодическаго изданія, былъ очень симпатиченъ. Такъ, одною изъ цлей ‘Листка’ было взываніе къ благотворительности (см. No 10) и указываніе лицъ, которымъ надо придти на помощь. Одинъ изъ наиболе дятельныхъ сотрудниковъ ‘Листка’ — другой кн. Львовъ, съ иниціалами В. С., писалъ такіе стишки:
Сжальтесь, сжальтесь надъ убогимъ,
Не отвергните его,
Я доволенъ хоть немногимъ,
Ломоть хлбца мн всего.
Очень забавно, но вмст съ тмъ и симпатично по своимъ стремленіямъ другое произведеніе кн. В. С. Львова — ‘Картины изъ крестьянскаго быта’ — имющее цлью показать, что и крестьянамъ доступны весьма нжныя чувства:
Вы думаете, господа городскіе жители, что въ курной изб, куда сквозь маленькія нечистыя окна рдко проникаетъ лучъ солнца, гд живутъ по виду не люди, а варвары, какъ честятъ вс иностранцы и многіе русскіе православныхъ нашихъ, не можетъ родиться никакая страсть благородная? Ошибаетесь и очень ошибаетесь’!
И въ доказательство разсказывается исторія, какъ зачахла отъ любви деревенская двушка, когда ея милаго забрали въ солдаты.
Рядомъ съ ничтожнйшими стишками, въ ‘Листк’ появились стихи ‘Съ Гейне’ Н. Кирова (No 17) и стихи выбраны не любовные, а т, въ которыхъ юноша вопрошаетъ волны:
Скажите: къ чему все бытье человка?
Откуда пришелъ онъ? Куда онъ идетъ?
Кто тамъ въ высот надзвздной живетъ?
Содержаніе ‘Листка’ становилось все серьезне и подъ конецъ {Всего вышло 49 нумеровъ. ‘Листокъ’ довольно неаккуратно выходилъ 2 раза въ недлю. Онъ прекратился въ іюл. Въ письм отъ 29 сентября 1831 г. Блинскій писалъ брату: ‘О ‘Листк’ не безпокойся. Многострадальный юноша кончилъ свою жизнь, великій мужъ помре вмал… Вотъ ужъ боле двухъ мсяцевъ, какъ объ немъ нтъ ни слуху, ни духу’ (‘Русск. Ст.’ XV, стр. 64).} получаетъ литературный интересъ. Таковы, напр., довольно ядовитыя выходки противъ Полевого (No 25—26), рецензіи, подписанныя иниціалами П. С., театральныя рецензіи, подписанныя **, разборъ ‘Наложницы’ Баратынскаго (No 39) и др.
По странной ироніи судьбы именно въ этомъ, въ общемъ, все-таки совершенно ничтожномъ, ‘Листк’ суждено было впервые явиться въ печати нсколькимъ геніальнымъ писателямъ. Въ ‘Листк’ напечатаны первыя стихотворенія Кольцова (‘Вздохъ на могил В — ва’ въ No 22, ‘Посланіе къ ***’, въ No 30, и ‘Посланіе къ А — й’, въ No 42—43), одна изъ эпиграммъ, приписываемыхъ Лермонтову {Знакомясь съ ‘Листкомъ’, мы были ее мало изумлены, наткнувшись на слдующую статейку:

АЛЬБОМЪ.

Первый блинъ да комомъ!

Прошу не оскорбиться, почтенныя читательницы, я разскажу случай, который не могъ бы встртиться въ хорошемъ обществ (курсивъ ‘Листка’). Цль моя состоитъ въ томъ, чтобъ заставить васъ улыбнуться, а общество, въ которомъ это случилось, врно, не одинъ разъ заставляло васъ не только улыбаться, но и смяться даже отъ добраго сердца!
Подражаніе губитъ людей такого тона, ‘у графини есть альбомъ — какъ мн не имть?’ — сказала Матрена Савишна, двушка или, такъ сказать, барышня.— Купила альбомъ.— ‘Сдлайте одолженіе, Николай Максимовичъ, начните вы писать въ моемъ альбом’.— Долго отговаривался онъ, наконецъ, кто можетъ противъ власти женской? взялъ перо, чтобъ удовлетворить неотвязчивую Матрену Савишну, открылъ первый листъ и — пишетъ:
Три граціи считались въ древнемъ мір,
Родились вы…
‘Нтъ, полноте! зачмъ! уже это явная лесть!’ — ‘Дайте кончить’, — сказалъ хладнокровно избранный на важное начало, и продолжалъ:
Родились вы — все три, а не четыре!
Разумется, что Николай Максимовичъ не могъ сказать намъ, чмъ наполнился посл альбомъ, онъ съ тхъ поръ не видалъ ни его, ни Матрену Савишну’.
Изумленіе наше вполн понятно, потому что приведенное въ статейк двустишіе принадлежитъ къ числу извстнйшихъ эпиграммъ Лермонтова и помщается во всхъ изданіяхъ его стихотвореній безъ всякихъ оговорокъ и безъ всякихъ сомнній въ томъ, что это удивительно тонкая насмшка дйствительно принадлежитъ ему. Боле точное разслдованіе показываетъ, что въ рукописяхъ Лермонтова эпиграммы нтъ и взята она всми издателями изъ записокъ Хвостовой, гд разсказано вотъ что:
‘Въ нашемъ обществ была тогда одна барышня, сосдка по чембарской деревн, она упрашивала Лермонтова не терять словъ для нея и написать ей на память хоть строчку правды для ея альбома. Онъ ненавидлъ попрошаекъ и, не имя возможности отдлаться отъ ея настойчивости, сказалъ: ‘ну, хорошо, дайте листокъ бумаги, я вамъ выскажу правду’. Сосдка принесла поскоре бумаги и перо, онъ началъ:
Три граціи…
Барышня смотрла черезъ плечо на рождавшіяся слова и сказала: ‘Михаилъ Юрьевичъ, безъ комплиментовъ! Я правды хочу’.— ‘Не тревожьтесь, будетъ правда’, отвчалъ онъ и продолжалъ:
Три граціи считались въ древнемъ мір,
Родились вы… все три, а не четыре!
За такую сцену можно было бы платить деньги, злое торжество Мишеля, душившій насъ смхъ и слезы восптой, — все представляло комическую картину’. (‘Рус. Вст.’ 1857 г., т. V, стр. 402).
Признаться, первою нашею мыслью при сопоставленіи замчательнаго совпаденія статейки ‘Листка’ съ этимъ мстомъ записокъ Хвостовой было то, что Хвостова вклеила въ нихъ ходячій анекдотъ. Со стороны нашихъ мемуаристовъ, а въ особенности мемуаристокъ это вполн станется. Вдь вставила же Смирнова въ свои знаменитыя записки и пріурочила къ Пушкину десятки прямо дикихъ анахронизмовъ, физически немыслимыхъ, потому что они связаны съ событіями, случившимися уже посл смерти Пушкина. Въ данномъ случа, однако, такой физической невозможности нтъ. Дло въ томъ, что осень холернаго 1830 года Лермонтовъ и его бабушка Арсеньева проводили въ Москв и въ подмосковной деревн Арсеньевой. По вечерамъ у Арсеньевой, чтобы разсять старуху, собиралось большое общество молодежи, развлекавшееся разными играми и забавами. На одномъ изъ этихъ вечернихъ собраній и произошла, по словамъ Хвостовой, описанная ею сцена. Возможно, что острота Лермонтова разнеслась по великосвтскимъ пружкамъ и дошла до князей Львовыхъ, которые и тиснули ее въ ‘Листк’.
Для изслдователей Лермонтова прибавимъ, кстати, что злая шутка не всецло принадлежитъ ему. Она собственно представляетъ собою злую передлку заключительныхъ строкъ пошлаго мадригала, посвященнаго одной актрис поэтомъ Екатерининскихъ временъ Василіемъ Петровымъ:
Три только граціи во всемъ считались мір:
Когда родилась ты — вдругъ стало ихъ четыре.
(См. ‘Рус. поэзію’ подъ ред. С. А. Венгерова, т. I, стр. 446).}, и, наконецъ, первыя печатныя произведенія Блинскаго — стихотвореніе ‘Русская Быль’ (въ No 40—41), и маленькая рецензія (въ No 45, безъ подписи). И если еще прибавить, что цензуровалъ большую часть NoNo ‘Листка’ Сергй Аксаковъ, то букетъ получается замчательно литературный.
‘Русская Быль’ извстна читающей публик. Она напечатана и въ двнадцатитомномъ изданіи Солдатенкова (т. XII), и въ сокращенномъ изданіи Ф. . Павлевкова. Воспроизводимъ его точно по ‘Листку’, съ соблюденіемъ орографіи того времени. Стихотвореніе какое-то странное. Нельзя про него сказать, что оно очень слабое, потому что недостатки его — боле нелпая, чмъ дикая кровожадность, которою оно проникнуто — не могутъ быть всецло приписаны юному стихотворцу, явно впадавшему въ тонъ, не имъ созданный. Но, конечно, еще мене можно его назвать сколько-нибудь удовлетворительнымъ. Трудно сказать, подражаніемъ чему именно является ‘Русская Быль’. Русскія народныя псни никогда подобною кровожадностью не отличаются, да еще такою изысканною, чтобы подать измнниц на серебряномъ блюд сердце убитаго соперника. Это ужасы вполн романтическіе, плодъ недавняго чтенія и увлеченія кровавыми произведеніями эпохи, втиснутый вншнимъ образомъ въ рамки русскаго быта и изложенный русскимъ псеннымъ складомъ.

9. О Борис Годунов&#1123,, сочиненіи Александра Пушкина. Разговоръ Москва. Въ университетской типографіи. 1831. 16 стр., въ 8.
1831.
(‘Листокъ’ 1831 г., No 45, цензурная помта 10 іюня 1831 г.).

Эта небольшая рецензія, не включенная въ собранія сочиненій Блинскаго, очень любопытна, какъ свидтельство того, что критическое чутье Блинскаго уже вполн созрло. Она вполн соотвтствуетъ тому, что сообщаетъ Поповъ о замчательной перемн къ лучшему въ эстетическихъ воззрніяхъ Блинскаго, которую онъ не могъ не замтить, когда свидлся съ нимъ въ начал 1831 года. Будучи въ гимназіи, Блинскій, ‘по лтамъ своимъ, еще не могъ отршиться отъ обаянія первыхъ пушкинскихъ поэмъ и мелкихъ стиховъ. Непривтно встртилъ онъ сцену: Келья въ Чудовомъ монастыр. Онъ и въ то время не скоро сдавался на чужое мнніе. Когда я объяснялъ ему высокую прелесть въ простот, поворот къ самобытности и возрастаніе таланта Пушкина, онъ качалъ головой, отмалчивался или говорилъ: ‘Дайте, подумаю, еще прочту’.
Теперь, когда Поповъ, во время масляницы 1831 года, свидлся съ Блинскимъ, тотъ же ‘Борисъ Годувовъ’ явился наиболе яркимъ показателемъ его духовнаго роста. ‘Я увидлъ большую перемну въ Блинскомъ. Умъ его возмужалъ, въ замчаніяхъ его проявлялось много истины. Тамъ прочли мы только-что вышедшаго тогда (въ полномъ состав) ‘Бориса Годунова’. Сцена ‘Келья въ Чудовомъ монастыр’ на своемъ мст, при чтеніи всей драмы, показалась мн еще лучше. Блинскій съ удивленіемъ замчалъ въ этой драм врность изображеній времени, жизни и людей, чувствовалъ поэзію въ пятистопныхъ безрименныхъ стихахъ, которые прежде называлъ прозаичными, чувствовалъ поэзію и въ самой проз Пушкина. Особенно поразила его сцена ‘Корчма на литовской границ’. Прочитавъ разговоръ хозяйки корчмы съ собравшимися у нея бродягами, улики противъ Григорія и бгство его черезъ окно, Блинскій выронилъ книгу изъ рукъ, чуть не сломалъ стулъ, на которомъ сидлъ, и восторженно закричалъ: ‘Да это живые, я видлъ, я вижу, какъ бросился онъ въ окно!’ Въ немъ уже проявился тотъ критическій взглядъ, который впослдствіи руководилъ имъ при оцнк сочиненій Гоголя’.
Рецензія собственно не касается трагедіи. Она высмиваетъ ничтожную брошюрку неизвстнаго автора. Но мимоходомъ рецензентъ весьма ясно даетъ понять, какого онъ высокаго мннія о трагедіи. Онъ проявляетъ тутъ полную самостоятельность, нападая на Полевого и слегка иронизируя надъ Надеждинымъ, тогда еще, главнымъ образомъ, извстнаго подъ псевдонимомъ Надоумки. Немногія строки о Надеждин очень интересны какъ потому, что он мтко опредляютъ духовную сущность Надеждина, лишеннаго глубокихъ убжденій, такъ и потому, что он показываютъ, что еще студентомъ Блинскій относился къ Надеждину съ достаточною дозою скептицизма.

10. Монфермельская молочница.

Посл исключенія изъ университета, Блинскій бросался во вс стороны, ища заработка, и, между прочимъ, задумалъ перенести романъ Поль-де-Кока ‘Монфермельская молочница’. Но его ждала неудача. ‘Къ Рождеству (1832 г.), — писалъ онъ роднымъ, — съ великими трудами, просиживая иногда напролетъ цлыя ночи, а во время дня не слзая съ мста, перевелъ я (романъ), въ надежд пріобрсти рублей 300. Но фортуна и тутъ прежестоко подшутила надо мной: въ газетахъ было объявлено о другомъ перевод сего самаго сочиненія, и потому я едва-едва могу получить 100 р. ассигн.’. на самомъ дл онъ, очевидно, и 100 р. не получилъ: ‘Монфермельская молочница’ имется на рус. язык только въ одномъ перевод и его переводъ издателя не нашелъ.
Неудача съ первымъ переводомъ не обезкуражила Блинскаго. Онъ заслъ за новый романъ того же Поль-де-Кока, который ему далъ 200 р.
Весною и лтомъ 1898 г., когда почти вс органы русской печати съ небывалымъ единодушіемъ преклонялись предъ свтлою памятью Блинскаго, нашлось, все-таки, одно изданіе, которое и по этому случаю не преминуло свести счеты съ ‘либерализмомъ’. Въ Рим былъ обычай, что за колесницей тріумфатора, для вящшаго оттненія, ходилъ ‘клеветникъ’ и поносилъ чествуемаго героя всякими небылицами и поношеніями. Роль этого ‘клеветника’ взялъ на себя г. Медвдскій изъ ‘Москов. Вд.’ и, между прочимъ, онъ не преминулъ ядовито отмтить, что вотъ, молъ, ‘либералы’ доказываютъ, что Блинскій такой, сякой, хорошій, да благородный, а между тмъ онъ насадилъ въ русской литератур поль-де-коковщену. Если бы г. Медвдскій чуточку получше зналъ Блинскаго, онъ могъ бы напитать свои стрлы еще большимъ ядомъ. Мы ему великодушно придемъ на помощь и приведемъ нсколько строкъ изъ отзыва самого же Блинскаго о томъ писател, распространенію котораго онъ посвятилъ первое напряженіе своихъ духовныхъ силъ. Спустя два года посл выхода ‘Магдалины’ Блинскій писалъ въ ‘Телескоп’:
‘Передо мною лежитъ романъ Поль-де-Кока ‘Сынъ моей жены’, перелистываю его съ разстановкою и трепещу при мысли, что это подлое и гадкое произведеніе можетъ быть прочтено мальчикомъ, двочкой и двушкой, трепещу при мысли, что Поль-де-Кокъ почти весь переведенъ на русскій языкъ и читается съ услажденіемъ всей Россіей’.
Въ другой рецензіи того же времени онъ называетъ Поль-де-Кока ‘корифеемъ кабаковъ и лакейскихъ’, пишущимъ для ‘любителей неблагопристойныхъ сочиненій’ и т. д. Правда, чрезъ нсколько лтъ Блинскій значительно измнилъ свой взглядъ на Поль-де-Кока, называлъ его Теньеромъ и даже сближалъ съ Беранже. Но сейчасъ, для опредленія чисто-нравственной стороны положенія, иметъ значеніе только взглядъ Блинскаго, хронологически наиболе близкій къ тому времени, когда онъ выпустилъ переводъ ‘Магдалины’. Сознаемся откровенно, подчеркиванія г. Медвдскаго насъ смутили не мало. Говоря словами сейчасъ приведенной рецензіи, всякій поклонникъ Блинскаго и его великаго сердца не можетъ не ‘трепетать при мысли, что подлыя и гадкія произведенія’ Поль-де-Кока вошли въ литературный обиходъ, между прочимъ, при содйствіи ‘неистоваго Виссаріона’.
Смущеніе, однако, прошло совершенно безслдно, какъ только мы приступили къ непосредственному разслдованію литературнаго проступка Блинскаго — начали читать самый corpus delicti — ‘Магдалину’. Рекомендуемъ г. Медвдскому сдлать то же самое, и онъ убдится, что и этотъ маленькій козырь въ игр противъ Блинскаго (вдь въ конц концовъ нравственный типъ человка не можетъ же считаться установившимся въ такіе молодые годы) придется ему выпустить изъ рукъ. Изъ этого испытанія Блинскій выходитъ все тмъ же рыцаремъ безъ страха и упрека, не имющимъ на своей репутаціи ни единаго, самомалйшаго пятнышка.
Первый разъ въ жизни пришлось намъ читать Поль-де-Кока, въ наше время совершенно забытаго, а нкогда наравн съ Дюма всеобщаго любимца, котораго читалъ даже столь далекій отъ литературы тургеневскій ‘Отчаянный’, соединившій вс доступныя ему пріятности жизни въ одно представленіе:
Хлопъ въ лобъ, въ потолокъ,
Ай-да шельма Поль-де-Кокъ.
Мы знали и теоретически, по разнымъ критическимъ статьямъ, что ‘подлость’ и ‘гадость’ произведеній Поль-де-Кока очень относительны и сводятся, большею частью, къ разстройству желудка. Но, все-таки, чтеніе ‘Магдалины’ привело васъ въ совершенное изумленіе, въ данномъ случа, конечно, чрезвычайно пріятное. ‘Грязи’ въ смысл эротическомъ въ немъ нтъ и слда. Во всемъ роман есть единственная глава, посвященная щекотливому предмету — ‘паденію’ нкоей маркизы Эрнестины. Но и эта глава обрывается на томъ, какъ будущій любовникъ уговариваетъ маркизу провожать сосдей и затмъ они одни возвращаются домой. Нтъ даже простого многоточія, которое принято ставить въ этихъ случаяхъ. Не только по сравненію съ французскими натуралистами послднихъ десятилтій, но даже по сравненію съ русскими писателями эта самая рискованная глава есть олицетвореніе скромности. Смшно ее даже сравнивать съ ‘паденіемъ’ Елены въ ‘Наканун’ или Вры въ ‘Обрыв’. А собственно ‘польдекоковщина’ въ ‘Магдалин’ сводится къ нсколькимъ эпизодамъ въ излюбленномъ стил французской юмористики: гризетки обълись приниковъ и внезапно должны спасаться въ кусты, близорукій господимъ, вмсто разсыпавшихся боченковъ отъ лотто, подбираетъ съ земли остатки отъ прохожденія мимо того мста, гд онъ шарилъ, нсколькихъ козъ, одна старушка, всегда имющая при себ ‘свою добрую пріятельницу’ — клистирную трубку, попадаетъ въ неловкое положеніе въ присутствіи нкоего молодого человка — вотъ и все ‘грязное’ въ роман. Не скажемъ, чтобы все это было очень ‘чисто’, эстетично и даже просто забавно. Но все-таки, смемъ думать, переводъ такихъ невинныхъ вещей, ничего не прибавляя къ лаврамъ Блинскаго, ровно ниего не прибавляетъ и къ лаврамъ г. Медвдскаго, и безъ того уже блистательно доказавшаго, что Блинскій величина не по заслугамъ раздутая ‘либералами’. Къ тому же въ общемъ состав романа ‘польдекоковщина’ занимаетъ не боле трехъ, четырехъ главъ. Остальное представляетъ собою типичнйшій романъ добраго стараго времени — ‘нравоучительный и длинный’: порокъ наказывается, добродтель вознаграждается и торжествуетъ, устраивается свадьба, отецъ находитъ свою дочь, симпатичная крестьянка оказывается графиней и т. д. Главное дйствующее лицо, по имени котораго названъ романъ, — воспитанная крестьянкой, а на самомъ дл дочь графа Магдалина есть олицетвореніе великодушія и самопожертвованія, и романъ кончается ея словами: ‘вс, которыхъ я люблю, счастливы, значитъ и я счастлива’.
Мы не считали нужнымъ заняться изслдованіемъ того, занимаетъ ли ‘Магдалина’ въ ряду романовъ Поль-де-Кока исключительное положеніе или же остальные его романы тоже въ этомъ род. Интересуетъ насъ не авторъ, а переводчикъ. Въ томъ вид, въ какомъ вышла ‘Магдалина’ на русскомъ язык, нтъ надобности слдовать совту Блинскаго, который даже въ позднйшей стать, относящейся довольно благосклонно къ Поль-де-Коку, какъ врному бытописателю мелкой парижской жизни, все-таки прибавляетъ: ‘Горе безпечному отцу, который не вырветъ изъ рукъ своего сына-мальчика романа Поль-де-Кока, горе неосторожной матери, которая дастъ его въ руки дочери’. Кто, зная Поль-де-Кока во его веселой репутаціи, возьметъ русскій переводъ ‘Магдалины’, очень и очень разочаруется и будетъ жестоко скучать.
Перепечатать всю ‘Магдалину’ не считаемъ нужнымъ. Возьмемъ только самую ‘рискованную’ главу, посвященную ‘паденію’ Эрнестивы. Это дастъ читателю понятіе и о слог молодого переводчика, и о томъ, насколько ужасна та ‘польдекоковщина’, въ насажденіи которой его обвиняютъ гг. Медвдскіе:
‘Викторъ остался одинъ съ Эрнестивою, съ какимъ нетерпніемъ ждалъ онъ этой минуты! Когда находишься одинъ въ пол съ молодою женщиною, которую любишь, которою сгораешь желаніемъ владть, и не восторжествуешь надъ ея сопротивленіемъ, тогда потеряна всякая надежда видть исполненными свои желанія.
Сначала ничего не говорили: чрезмрность любви производитъ часто дйствіе страха. Эрнестина хотла идти скоре, Викторъ же напротивъ старался всми мрами замедлить ихъ дорогу. ‘Къ чему намъ торопиться, сударыня’, сказалъ Викторъ, ‘позвольте мн насладиться нсколькими минутами высочайшаго блаженства быть вмст съ вами…— Я хочу скоре быть дома…— И сей же часъ! Когда вы находились съ вашими сосдями, то не спшили такъ!.. вы жестоки ко мн!.. вы во всемъ отказываете мн!.. я виновенъ въ глазахъ вашихъ тмъ, что люблю васъ!..— Прошу васъ, не говорите со мною о такихъ вещахъ… не говорите мн этого… Пойдемте поскоре… я боюсь, чтобы мой мужъ не ожидалъ меня… онъ можетъ удивиться тому, что…
— ‘Вашъ мужъ теперь спитъ, вы это очень хорошо знаете, потому что онъ предупредилъ васъ объ этомъ. Но вы потому торопитесь, что не хотите согласиться ни на малйшую ко мн благосклонность… потому что вы гнушаетесь мною, и что для васъ непріятно быть со мною наедин…— Это не потому, чтобы я гнушалась…— И вы смотрите на меня какъ и на всхъ?.. Какъ это лестно!.. какъ это любезно!— Чего же вы хотите отъ меня…— О! ничего… вы довольно мн сказали… Боже мой! кажется, вы трепещите…— Да я, трепещу… я страшусь васъ…— Страшитесь!.. со мною, со мною, который васъ столько любитъ!..— Можетъ быть, отъ этого-то…— Ахъ! сударыня, я очень несчастливъ, если внушаю въ васъ одинъ только страхъ!.. Какъ бы я желалъ не любить васъ боле!.. Да, я отдалъ бы все въ мір, чтобы только забыть васъ, ибо я очень вижу, что моя любовь наскучиваетъ, надодаетъ вамъ… Но я не могу, я никогда не буду въ состояніи сдлать этого… я люблю васъ совсмъ иначе, нежели я любилъ когда-нибудь прежде. Я понимаю теперь различіе истиннаго чувства отъ этихъ желаній, которыя принимаютъ за любовь…— Докажите же мн это, не требуя отъ меня ничего противнаго моимъ обязанностямъ. Мн кажется, что я и такъ довольно благоразуменъ…— Да! это удивительно!..— Разв моя вина въ томъ, что подл васъ я сгораю, я желаю столь многаго?… Ахъ, если бы вы чувствовали хотя малйшую часть Того, что я ощущаю! — прошу васъ, пойдемте скоре… вы мучаете меня… я задыхаюсь… ахъ! какъ я страдаю!..— Боже мой! и я виновникъ этого…— Да, вы длаете меня такъ несчастною.
Голосъ Эрнестины прервался, она поднесла платокъ къ своимъ глазамъ. Викторъ хотлъ обнять ее, она вырвалась и удвоила шаги. Ему удалось тотчасъ поймать ее, и онъ схватилъ ея руку, которую она хотла отнять у него.
— Какъ, вы не хотите даже дать мн своей руки?.. — Оставьте меня!..— Нтъ, нтъ, я не оставлю васъ… я слишкомъ люблю васъ. Если это преступленіе, то я одинъ виновенъ въ немъ’.
Вотъ и вся сцена ‘паденія’. Едва ли кто станетъ спорить противъ того, что она не только не порнографична, а прямо цломудренна.

28. Тоска.

Ив. Остров — овъ, первый имвшій въ своемъ распоряженіи письма Блинскаго къ брату и извлекшій изъ нихъ первыя по времени (‘Москов. Вд.’ 1859 г. No 25) свднія о драм и начальной дятельности Блинскаго, между прочимъ пишетъ:
‘Въ томъ же журнал (‘Телескоп’ 1833 г.) помстилъ онъ оригинальную свою статью ‘Тоска’.
Такой статьи ни въ ‘Телескоп’, ни въ ‘Молв’, ни за 1833, ни за позднйшіе годы, ни оригинальной, ни переводной не появлялось. Тутъ какое-нибудь недоразумніе или ошибка.

29. Библіографическія статьи въ первомъ полугодіи ‘Молвы’ 1834 г.

‘Литературныя мечтанія’ считаются началомъ критической дятельности Блинскаго въ ‘Молв’ и ‘Телескоп’. Но врно ли это? Если читать ‘Литературныя мечтанія’ такъ, какъ они печатались въ ‘Молв’, и такъ, какъ мы ихъ воспроизводимъ — именно со всми юмористическими помтками въ конц отдльныхъ главъ: ‘продолженіе общано’, ‘слдующій листокъ покажетъ’, ‘опять не кончилось’, ‘не все еще’ и др., то становится совершенно очевиднымъ, что Блинскій далъ только начало статьи и затмъ къ каждому No давалъ продолженіе, самъ не имя точнаго представленія о томъ, на сколько NoNo протянется статья. Но какъ же это Надеждинъ, зная своего молодого сотрудника только какъ усерднйшаго переводчика и совершенно еще не зная критическихъ силъ Блинскаго, рискнулъ приступить къ печатанію статьи, имя только ея начало? Надо поэтому предположить, что онъ уже имлъ нкоторое представленіе объ этихъ критическихъ силахъ. Вотъ почему, кажется, слдуетъ допустить, что кое-что изъ неподписанныхъ, но часто весьма бойкихъ библіографическихъ статеекъ ‘Молвы’ вышло изъ-подъ пера Блинскаго и внушило Надеждину выгодное о немъ представленіе. Однакоже, сколько-нибудь опредленно высказаться какія именно статейки могли бы быть приписаны Блинскому невозможно. Ex ungue leonem тутъ не распознаешь, потому что анонимно писалъ въ библіографическомъ отдл ‘Молвы’ и Надеждинъ, и совсмъ не лишенный бойкости Межевичъ, и Бодянскій, а весьма возможно, что и Станкевичъ и другіе члены его кружка — Красовъ, Сергй Строевъ и др., довольно усердно сотрудничавшіе въ журнал Надеждина.

36. Похищеніе Папы.

‘Телескопъ’ 1833, No 22, стр. 163—184. Цензур. разршеніе отъ 17 сент. 1834 г. (Книжки 1834 г. выходили одновременною съ недоданными книжками 1833 г.).

Переводъ нигд не указанъ. Но подпись:— скій и то, что съ фр. историч. статьи переводилъ всегда Блинскій, даетъ основаніе приписать ему и этотъ переводъ. Перепечатывать, однако, переводъ, въ виду отсутствія твердой увренности, считаемъ лишнимъ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека