Примечания к переводу 'Фауста', Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1856 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том III.

М., ОГИЗ ГИХЛ, 1947

ПРИМЕЧАНИЯ К ПЕРЕВОДУ ‘ФАУСТА’

Русская литература имеет два перевода первой части ‘Фауста’: один был сделан Вронченкото, другой — Губером. Стих в переводе Губера недурен, но смысл подлинника передан очень неудовлетворительно. Вронченко точнее держался подлинника, но, к сожалению, стих его перевода тяжел и самый язык очень неправилен. Потому мы думаем, что г. Струговщиков оказывает нашей литературе важную услугу, давая ей новый перевод, достоинства которого оценят читатели.

[Читателям, как мы думаем, тем приятнее будет видеть перевод г. Струговщикова в этой книжке, что он служит как бы дополнением к повести г. Тургенева, в которой упоминается о первой части ‘Фауста’.]

Мы почли не бесполезным приложить к переводу г. Струговщикова несколько кратких примечаний, поясняющих смысл тех мест, которые требуют комментария.

Ред.

ПРОЛОГ

Идея пролога внушена Гете первыми стихами книги Иова.

Мефистофель

Так называется в легенде, послужившей основанием для трагедии Гете, диавол, которому продает свою душу Фауст. Происхождение этого имени темно. Обыкновенно производят его от Mephitis (моровое поветрие). Если такое производство справедливо, вторую половину слова легко объяснить греческим словом phelein — быть приятну. В таком случае ‘Мефистофель’ значило бы: тот, которому приятно убивать людей. Нет надобности говорить, что у Гете Мефистофель — выражение безграничного отрицания (в теории и в жизни), скептицизма. Скептицизм есть зло, страдание, но он не губит сильного душою человека. Так и Мефистофель не в силах погубить Фауста. Отрицания ведут только к новым, более чистым и верным убеждениям. Так и Фауст, по мысли Гете, выраженной в прологе, должен выйти из борьбы с Мефистофелем как победитель его, выйти еще более прежнего достойным служителем верховной истины. Господь, предающий его на искушение Мефистофелю, ведает, что Фауст только очистится этим искушением.

‘Он духом чист, хотя в нем веры нет’. В подлиннике: ‘Хотя теперь он служит мне в сумраке, но скоро выведу я его к ясности’. Чистый дух (то есть, по смыслу Гете, выражение разума) предчувствует, что человеку (Фаусту) должно достичь истины и добра силою отрицания, безграничного сомнения. С отрицанием, скептицизмом разум не враждебен: напротив, скептицизм служит его целям, приводя человека путем колебаний к чистым и ясным убеждениям.

‘Так только стоит согласиться’. В подлиннике: ‘Какое пари хотите держать, что я отниму его у вас, если только вы дадите позволение повести его моим путем?’ Скептицизм восстает против разума, хвалится, что может одолеть разум и лишить человека всех благородных стремлений, лишь бы только найти к нему доступ. Но разум не боится результата этого испытания. Кстати: первый монолог Мефистофеля начинается в подлиннике словами:

‘Так как ты приближаешься и расспрашиваешь меня обо всем, да и вообще любишь видеть меня, то я и вмешался в толпу этой челяди’, и он начинает говорить о человеческой жизни, между тем как прежде говорилось о законах природы. В мыслях о природе нет места скептицизму: там все совершается в дивной гармонии. В человеческой жизни не так: наблюдая ее, невольно готов бываешь усомниться во всем,— ив добре и в истине. Потому-то Мефистофель и обращает внимание исключительно на человеческую жизнь — она рождает его. Но человек выше бездушной природы, и потому Мефистофель гордо смотрит на тех, которые довольствуются созерцанием природы, не занимаясь человеком.

‘И по мне, чтоб кровь играла с молоком’. В подлиннике: ‘Благодарю вас (что вы уступаете мне Фауста на время его земной жизни), потому что до мертвых я не большой охотник’.

‘Сперва реши, потом хвались задачей’. В подлиннике: ‘Хорошо, предоставляю его тебе. Оторви его дух от начала, его произведшего, низведи его долу своим путем, если успеешь овладеть им: и да постыдишься ты, если должен будешь сознаться, что добрый человек в неясном своем стремлении верно отгадывает прямой путь’, то есть: природа человеческого духа восторжествует над тобою, сколько ты ни мучь его, овладеть им вполне ты (отрицание, скептицизм) не можешь, натура человека ведет его к добру и истине.

‘Твой путь открыт’. В подлиннике: ‘Во всяком случае, можешь смело являться передо мною. Я не имею ненависти к подобным тебе’.

‘За злом добро, за тьмою свет виднее’. В подлиннике: ‘Человек слишком наклонен утомляться деятельностью, он слишком любит безграничный покой. Потому-то я охотно даю ему товарища, который раздражает и возбуждает его, не зная себе покоя, как чорт. А вы, истинные сыны божий, радуйтесь жизненно-богатою красотою! Создающееся, вечно деятельное и живое, объемлет вас милыми узами любви, и дайте мыслью прочность колеблющимся явлениям жизни!’ То есть: отрицание, скептицизм необходим человеку, как возбуждение к деятельности, которая без того заснула бы. И именно скептицизмом утверждаются истинные убеждения.

Ночь (в кабинете Фауста).

‘Вот книга Нострадама’. Нострадам — известный астролог.

Макрокосм, на языке магии — вселенная. Созерцание вселенной успокоительно и отрадно: она возвышает дух человека своим величием и восторгает своею гармониею. Но восхищение это непродолжительно: вселенная подавляет человека своею необозримостью, он не может возвыситься до того, чтобы чувствовать себя гражданином целого мироздания, он житель земли, и к земле влекутся его мысли из своих заоблачных полетов. Созерцая символ духа земли, Фауст чувствует его близость, его доступность. Но и быть гражданином всего земного шара — свыше сил человека: он не может оторваться от своей страны, от своего времени,— Фауст не выносит союза, на который вызвал духа земли, он снова падает пред необъятностью этого духа, который исчезает, обличив ничтожество Фауста.

Вагнер—famulus Фауста, как известно, представитель тех людей, которым, по их ограниченности, недоступно сомнение и по сухости натуры не нужна полнота жизненных наслаждений. Вагнер доволен всем, ничего не отрицает. Зато какие жалкие понятия о вещах он имеет! Famulus назывался в средние века бедный студент, обыкновенно уже не молодых лет, который исправлял разные домашние дела профессора, прислуживал ему в ученых занятиях и т. д., и за то имел у него квартиру, стол и освобождался от платы ему за слушание лекций.

‘Бумажной мудрости сухому ползуну’. В подлиннике: ‘Сухому существу с пресмыкающимся (чрезвычайно ограниченным) умом’.

Вагнер выведен в этой сцене, конечно, затем, чтобы сильнее высказалась невозможность для Фауста ограничиться теми успокоительными, но чрезвычайно узкими и пошлыми идеями и чувствами, которыми утешаются люди, подобные Вагнеру. Он не может остановиться на том, чем удовлетворяется Вагнер, ему нужна истина более глубокая, жизнь более полная, потому-то он и необходимо должен войти в союз с Мефистофелем, то есть отрицанием.

Сознание своего бессилия так тяжело для Фауста, что он с наслаждением думает о смерти, но врожденная привязанность к жизни останавливает его: перед ним в решительную минуту воскресают светлые воспоминания детства. Ночь, в которую совершается первая сцена трагедии,— ночь перед пасхой, звон колоколов вызывает в Фаусте мысли о том, чему он в детстве верил (хоры ангелов и жен), о светлом времени детства и первой молодости. Да, жизнь очаровательна для живого человека! Фауст не может отказаться от нее.

За городскими воротами.

Фауст не может отказаться от жизни. Но прежняя кабинетная жизнь невыносима для него: ему нужна другая жизнь, другие отрады. Он думает найти их в обыкновенном обществе. Но тут пробуждаются новые, сильнейшие сомнения: Фауст не может быть членом общества — он чувствует, что не умеет быть полезен для людей, как бы ему хотелось: его считают превосходным человеком, удивляются его самоотвержению, благодарят за благодеяния, а он мучится мыслью, что вместо добра, которого он хотел, его действия принесли только вред людям. Тут-то и является ему Мефистофель, то есть рождается в душе Фауста безусловное отрицание всего, что прежде считал он целью своей жизни.

‘Я и отец, за темные дела’. В подлиннике: ‘О, если бы ты мог читать в моей душе, как мало заслуживали мы с отцом такую славу!’ ‘Так нежну лилию порой’ и т. д. ‘Нежная лилия’, ‘лев’, ‘царица молодая’ (в подлиннике: красный лев, лилия и молодая царица) — алхимические термины, употреблявшиеся в медицине, Красный лев — алхимический элемент, из которого рождалось золото, лилия такой же элемент, из которого рождалось серебро, царица молодая — философский камень — рождалась от соединения (выражаясь алхимическим термином: бракосочетания) красного льва с лилиею.

‘От севера и жалит и язвит’ и т. д., то есть: северный ветер приносит стужу, восточный — засуху, южный — зной, западный — дожди и наводнения.

‘Вон черный пес во мраке рыщет’ — легенда, на которой основана трагедия, говорит, что Мефистофель принимал на себя вид собаки.

Мефистофель является Фаусту, когда он убедился, что не только знать истину, но и быть полезным для людей не может он. Из человеческого общества, в котором Фауст думал найти отраду, уносит он в свой кабинет зародыш полнейшего отрицания.

Ночь (снова в кабинете Фауста).

Мефистофель-скептицизм прокрадывается к Фаусту так, что он сам этого не замечает, пока, чтобы успокоиться от недоумений смущенного духа, не обращается мыслью к богу. Тут только Мефистофель, не терпящий святого имени, является Фаусту в своем настоящем образе, т. е. Фауст видит, что потерял даже веру в бога, что от наблюдения человеческой и своей собственной жизни (что выражено сценой за городскими воротами) поколебалось его убеждение не только в собственных силах (как прежде), но также и убеждение в разумности порядка вселенной, поколебались идеи добра и правды.

‘Что разуметь под словом’ и т. д. В подлиннике: ‘Вот уже я и недоумеваю. Я не могу так высоко ценить ‘слово’. Надобно перевесть иначе, если я озарен светом духа. В начале был разум. Но должно обдумать эту первую строку, чтобы не ошибиться от поспешности. Разве разум производит все? Надобно было бы сказать: в начале была сила. Но не уопел я еще дописать этого слова, а уже чувствую, что оно неудовлетворительно. Но вдохновение помогает мне, я понимаю, и с уверенностью пишу: в начале было бытие (действительность, факт, die That)’.

Соломонов ключ — кабалистическая книга, в которой, между прочим, находятся формулы для заклинания стихийных духов.

Фауст воображает, что Мефистофель подчинился его заклинанию, т. е. что человек может оставаться господином над духом отрицания, однажды пробудившимся в нем. Он уопокоивается этою надеждою (засыпает под обаятельные напевы своей мечты), а между тем, отрицание уже ускользает из-под власти его (Мефистофель уходит из комнаты, в которой воображает запереть его Фауст) и является уже независимо от его воли силою. (Мефистофель приходит — в следующей сцене — как свободный дух, который соглашается служить Фаусту, имея в виду только собственные свои выгоды).

Странствующими схоластиками назывались в средние века побродяги, занимавшиеся различными учеными шарлатанствами — преимущественно чернокнижием. Это сословие имело такую дурную славу, что было несколько раз отлучаемо от церкви собраниями немецких епископов.

‘Всем смерть, а смерти все боится’. В подлиннике: ‘Все, что имеет начало, заслуживает погибели’, непреложно только одно вечное — законы природы и стремления человеческого духа.

Пентаграмма — кабалистический знак, пятиконечная звездочка.

Мефистофель мог войти через порог потому, что линии, образовавшие обращенный наружу угол звездочки, не были плотно сомкнуты.

Кабинет (сцена договора).

Отрицание овладевает Фаустом. Он предается Мефистофелю потому, что теперь для него все равно: нет для него ясных примет, по которым можно было бы различать добро от зла, истину от лжи, его высокие стремления к истине и благу, к наслаждениям, упоение которых проникало бы все его существо, и к деятельности, которая была бы вполне благотворна для людей,— все эти стремления остались неудовлетворенными, неисполненными, и утрата прежних надежд отозвалась в нем нестерпимым страданием. Он решился покинуть эти стремления, как ложные и бесполезные.

Но как покинуть их, как забыть о них?— разве чад страстей заглушит мучительную потребность истины и блага. Таков совет Мефистофеля. Фауст согласен — для него, кажется ему, осталась одна отрада — самозабвение. Он хочет испытать, не дадут ли ему страсти этой отрады.

Но Мефистофель только тогда овладеет Фаустом, если в самом деле страсти (односторонние увлечения) доставят Фаусту самозабвение, если он будет очарован ими, если в самом деле угаснет в нем потребность высших стремлений, исчезнет потребность наслаждений полных и полной истины.

Таков договор. Человек остановится на отрицании только в том случае, если оно удовлетворит ему, а пролог уже сказал нам, что это невозможно.

‘Уж если так, мне дерево давай’ и т. д. В подлиннике: ‘Укажи мне плод, который истлевал бы прежде, нежели будет сорван (то есть который не увядал бы в моих руках, который вкушал бы я свежим с дерева жизни), укажи мне деревья, с каждым днем зеленеющие новыми листьями’ (то есть которые не наскучили бы мне однообразием, на которых не было бы ни одного увядшего листа — то есть дай мне наслаждения свежие, вечно новые, не пресыщающие).

‘Я с жизнию прощаюсь сам’. В подлиннике: ‘Пусть будет то моим последним днем’ (то есть тогда я отдаюсь тебе вполне, отказываюсь от жизни, о какой мечтал прежде, отказываюсь от всех своих высших стремлений, нравственно умираю).

‘И время на косу падет’. В подлиннике: ‘И пусть тогда исчезнет для меня время’ (то есть прекратится моя жизнь, иду я в твое царство — царство нравственной смерти).

‘На жизнь или на смерть прошу две строчки’. В подлиннике: ‘Заклинаю тебя жизнью и смертью, дай мне записочку’.

‘В безустали прямой делец мужает’. В подлиннике: ‘Только в неутомимой деятельности мужает человек’.

‘Пускай для образца создаст вам идеал’. В подлиннике: ‘Пусть он сочинит из вас идеал’ (а я не берусь за то, чтобы вместить в тебя все совершенства).

Итак, Мефистофель становится неотлучен от Фауста. Прежде всего он издевается над прежними его занятиями — мистифирует пришедшего к Фаусту ученика, внушает юноше презрение к наукам, в которых можно найти (по его мнению) только тупоумные нелепости или пустословие,— одно шарлатанство ведет к существенным выгодам. (Заметим, что Мефистофель осмеивает в науках только действительно нелепые стороны и школьное педантство,— стало быть, его отрицание ведет к развитию наук.)

‘Но мне, клянуся бородою’. В подлиннике: ‘Но мне, с длинною моею бородою’.

Погреб Ауербаха.

Первая страсть, которою Мефистофель хочет довести Фауста до забвения высоких потребностей его натуры,— самая низкая из сильных физических страстей — грубое, грязное пьянство. Но Фаусту оно отвратительно. Первая попытка Мефистофеля решительно неудачна.

Конечно, мы поняли бы трагедию Гете односторонним образом, если бы кроме одной общей мысли — провести Фауста (человека в его стремлении к истине) через искушения жизни, не видели и другой мысли в выборе различных сцен этой драмы: Гете хотел, чтобы m его творении отразились все направления, все сферы жизни. В первой части он исполнил одну половину плана — изобразил частную жизнь. Во второй он хотел изобразить государственную жизнь, развить свои понятия о значении науки, искусства. К сожалению, вторая часть, написанная или переделанная им уже во время нравственной его дряхлости, вышла неудачна, и только первая часть плана — изображение частного быта — исполнена, действительно, гениальным образом.

‘Сударыня ласточка’ и т. д. У Гете Фрош поет народную немецкую песню: ‘Взвейся, госпожа ласточка, поклонись моей милой десять тысяч раз’.

‘Как патер ожирела’. В подлиннике: ‘Как доктор Лютер’.

Первый стих песни, которую поет Мефистофель, в подлиннике: ‘Жил был король’.

Кухня ведьмы.

Мефистофель ведет Фауста в кухню ведьмы с двоякою целью. Пьянство не понравилось Фаусту, но он жаждет любви: волшебный напиток ведьмы возвратит ему молодость и свежесть сил для наслаждения этим чувством. Но с тем вместе кухня ведьмы представляется вместилищем грубого суеверия, прикрашиваемого шарлатанством. Быть может, стремление Фауста к истине отуманится хитросплетенными речами и песнопениями, в которых бессмыслие облечено пышными фразами, так что может казаться глубокою мудростью. Но и эта попытка напрасна: Фауст до того презирает бессмысленную символистику, что даже не слушает ее, ему отвратительно видеть и нелепую обстановку, которою считает нужным окружать себя ведьма. — В своих сходбищах с бесами и в своих волхвованиях ведьмы пародировали религиозные обряды.

Морокой кот с кошкою и детенышами выбраны быть служителями ведьмы, как безобразные животные. Мефистофель очень приятно чувствует себя среди их грубого фетишизма. Он любезничает и проказничает с ними. И они и ведьма говорят много фраз без смысла — невежественные поклонники их церемоний должны терять последний смысл, отыскивая смысл в этом сумбуре.

‘Двух ваших воронов не вижу’. По немецким преданиям, диавола сопровождают два ворона.

‘Напрасное старанье: дух истины сокрыт’ и т. д. В подлиннике: ‘Высокая сила познания от всего света сокровенного! Тому, кто не мыслит, дается она без всякого труда’.

‘Приятель мой в больших чинах’. В подлиннике: ‘Приятель мой выдержал много экзаменов’.

Улица.

В грубых страстях и обманах Фауст не нашел ничего, кроме отвратительного для себя. Но любовь овладевает им с страшною силою. Найдет ли он в этом высоком чувстве полное удовлетворение потребностям своей натуры? Заставит ли оно его отказаться от всех других высоких стремлений? Нет, одностороннее увлечение любовью не дает человеку полного счастья.

Известно, что в имени Маргериты Гете увековечил воспоминание о первой своей любви.

Прогулка.

‘Старуха за стряпчим’. В подлиннике: ‘За духовником’. ‘На такой де, сударыня, предмет благотворительный есть комитет’. В подлиннике: ‘Церковь’.

Дом соседки Марты.

‘Один в большой пустился свет’. В подлиннике: ‘Уехал рыскать по свету’.

‘И хоть бы мне свидетельство иметь’, т. е. о смерти мужа, ‘чтобы можно было поскорее снова выйти замуж’.

Лес и пещера.

Фауст ощущает все блаженство любви,— но удовлетворяет ли оно его, может ли он успокоиться в этом чувстве? Нет, вместе с блаженством оно вносит в его сердце борьбу и страдание,— он мучится опасением последствий, он терзается, разделенный жаждою страстного наслаждения и обязанностью не подвергать позору свою милую. Он уже не может решиться, должен ли видеться с нею. Его уже начинает беспокоить совесть. Притом же,— хоть он и скрывает это сам от себя, ему уже отчасти скучно подле Гретхен. Но жажда наслаждения берет верх,— он снова спешит к Гретхен.

Сад соседки Марты.

И не только Фаусту начинает быть скучно подле Гретхен, не только совесть упрекает его,— являются положительные поводы к недовольству Гретхен: она не может разделять его понятий, она хочет, чтобы он возвратился к понятиям, пора которых уже пережита Фаустом, к которым он уже не может возвратиться,— она требует, чтобы он для нее отказался от приобретений, сделанных его мыслью,— это невозможно.

‘Не возносясь душою’. В подлиннике: ‘Но ты не алчешь их’.

‘Не осуждай меня, прекрасное созданье’. В подлиннике: ‘Не толкуй ложно моих слов, моя милая’ (т. е. не выводи из них, что я положительно не верую).

‘Чудак! зачем подспорье мне?’ В подлиннике: ‘Да ведь именно в этом и радость моя’.

У колодезя.

Сибилла — старуха, промышляющая ворожбою и устройством любовных интриг.

‘Безделка с узелком гуляет’. В подлиннике: ‘Гадкое дело’.

‘Прийдется босиком на исповедь пройтись’ и т. д. Обряды, которыми наказывал обычай девушку, которая лишилась чести. Она должна была стоять на церковной паперти, босая и в так называемом ‘грешном рубище’, когда потом выходила она замуж, не смела надевать венок, какой надевали невесты, бывшие честными девушками,— если же она решалась на эту дерзость, молодые люди срывали с нее венок. Девушки сыпали ей по дороге в церковь рубленую солому. Обычаи эти сохранились до сих пор в южной Германии.

Часовня.

Молитва Маргериты внушена церковным католическим гимном ‘Stabat mater dolorosa’.

Ночь. Улица перед домом Маргериты.

‘Тут знаешь, почему не спишь’ (на Вальпургском празднике) — на шабаше ведьм происходят сцены разврата.

Вальпургиина ночь — с 30 апреля ‘а 1 мая,— 1 мая в старину католическая церковь праздновала память святой Вальпургии. Причина, почему шабаш ведьм отнесен народным поверьем к ночи на 1 мая, состоит в том, что этот день в язычестве был одним из торжественнейших праздников.

‘Скажи, зачем тайком’ — песня эта переделка песни о Валентиновой дне, которую поет у Шекспира Офелия.

‘Проклятый мышелов’ — присловье, основанное на предании о гамельнском мышелове, который выманивал мышей своими песнями. Гете написал песню этого мышелова, которой он хвалится, что выманивает вслед за собою не одних мышей, но и красоток.

Внутренность собора.

‘Ты мать родную погубила’ — снотворное снадобье, которое давал Мефистофель для усыпления матери Маргериты, было ядовито.

‘Dies irae, dies illa’ — католический церковный гимн. Вот перевод его:

День гнева обратит в пепел вселенную.

Когда воссядет на престоле судия, откроется все тайное и ничто не останется безнаказанным.

Что скажу тогда я, бедный (или бедная), чьего заступничества буду просить я, когда и праведник едва спасется?

Что скажу я тогда, бедный?

Вальпургская ночь.

Шабаш ведьм и нечистых духов — это картина разгульнейшего разврата.

Фауст, как убийца Валентина, должен бежать от преследований закона. Маргерита одна, беззащитная, лишенная всякой отрады, а ее ждет позор — связь ее с Фаустом должна обнаружиться. Фауст пытается забыться от терзаний тоски о судьбе Гретхен в излишествах одуряющего разгула, но грязный цинизм все-таки отталкивает его, и среди сцен дикой оргии носится перед его глазами мертвенно-бледный образ страдалицы, которую погубил он. Он не может ни успокоиться, ни забыться,— он должен спасти ее.

Шабаш ведым собирается на Брокене, высочайшей вершине Гарца. Мефистофель ведет туда Фауста.

Блудящие огоньки, по немецкому поверью — души людей, не удостоившихся спасения, особенно младенцев, умерших без крещения. Они принадлежат царству нечистой силы.

Уриан — имя диавола.

Баубо — бесстыдная ведьма, предание о которой перешло в поверья средних веков из греко-римской мифологии.

‘Поросятницу ль седлает’ — Баубо едет верхом на супоросой свинье.

В рядах лиц, мелькающих перед Фаустом на шабаше, например, отставного генерала, экс-министра и т. д., слышатся пародии на нелепые толки, какие повторяются в действительном мире — все нелепое, безумное собралось на Брокен, чтобы высказаться и разгуляться с полною бесцеремонностью.

Лилит — по талмудическим сказкам первая, отверженная за свои проступки жена Адама — суеверие обратило в ведьму, являющуюся по ночам. В косе Лилиты живут легионы бесов.

Смысл грубых шуток относительно яблок и дупла легко отгадывается.

Проктофантазмист — карикатура мелочных преследователей суеверия, которые ратуют против предрассудков, не понимая оснований, на которых держатся эти предрассудки, а только голословно осуждая их нелепость, и дивятся безуспешности своей борьбы.

Красный мышонок — отвратительный цинизм — народное поверье говорит, что у ведьмы изо рта часто выпрыгивают красные мышенята и даже кошки.

Едва Фауст прикоснулся к развратнице-ведьме, как с отвращением оттолкнул ее — и с новою силою пробудилась в нем мысль о той невинной, которую погубил он. Она в оковах — она, быть может, казнена за детоубийство…

За ‘Вальпургскою ночью’ следует у Гете интермеццо ‘Сон в Вальпургскую ночь, или золотая свадьба Оберона и Титании’, навеянное фантастическими драмами Шекспира. Оно не имеет связи с первою частью трагедии и по своему исключительно аллегорическому характеру принадлежит уже второй части. Потому г. Струговщиков справедливо опустил эту постороннюю, произвольно вставленную сцену.

Пасмурный день.

Эта сцена в подлиннике написана прозою,— вероятно, для того, чтобы сильнее было впечатление, производимое ритмическим движением следующей (последней) сцены, чтобы и внешнею формою отличить раздумье (в Пасмурном дне) от драматизма последней сцены.

Плаха, около которой в радости беснуются ведьмы,— конечно, ожидает Маргериту — убийцу матери, убийцу брата, убийцу своего дитяти.

Темница.

Песни Маргериты — ‘Моя мать, б….. отравила меня’ — переделка народной песни, которая <поется> в кабаках и тому подобных местах — это отголосок развратных преступников и преступниц, с которыми осуждена сидеть в тюрьме несчастная Маргерита. Бедная девушка близка к помешательству. Позор и страдания, муки совести, казнь и ад,— под этим страшным бременем изнемогает ее бедный ум.

**ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.**

* Составлены H. M. Чернышевской.

Первоначально опубликовано в сборнике ‘Звенья’ No 2 (М., 1933), стр. 97—117.

Рукопись-автограф на девяти листах в полулист писчего формата хранится в Центральном государственном литературном архиве вместе с листом корректурных гранок, помеченных 2 октября <1856>.

Корректура не охватывает собою текста рукописи в полном объеме,— она кончается словами: ‘Уехал рыскать по свету’. Рукопись же представлена целиком. В основу публикации положена корректура, как последний авторизованный теист, с восстановлением в основном тексте статьи мест, вычеркнутых редакционным карандашом И. И. Панаева. На обороте 2 листа рукописи пометка Чернышевского к типографии: ‘Завтра поутру рано будет прислано еще несколько примечаний. К вечеру кончу их. Н. Чернышевский. P. S. Иван Иванович <Панаев. -- Ред.> также говорит, что Ин<остранного?> Фел<ьетона?> не нужно’.

На обороте 6 листа (4 по нумерации Чернышевского) карандашная его заметка к типографии: ‘Конец будет готов (три страницы) <³/₈ листа зачеркнуто. — Ред.> к 4 часам дня вместе с корректурами Фауста. NB. Стихотворение Николая Алексеевича непременно нужно прочесть мне в корректуре — набрано ли оно? Его ведь нужно поместить в этот нумер’.

Стр. 783, 8 строка. В рукописи текст Чернышевского, приведенный нами в прямых скобках, вычеркнут карандашом И. И. Панаева и исправлен:

Мы очень рады, что удовлетворяем желание, возбуждаемое в читателе рассказом г. Тургенева, помещенным в этой книжке, прочесть Гетева ‘Фауста’, представляя тут же перевод г. Струговщикова.

В корректуре весь абзац Панаева вычеркнут красным карандашом.

Стр. 783, 7 строка снизу. В рукописи: искушением.

‘Он духом чист, хотя в нем веры нет’ — в подлиннике: ‘Человек заблуждается, пока стремится’, то есть: ‘нужды нет, что Фауст заблуждается (ответ господа Мефистофелю) — пока человек стремится к истине и добру, он еще не обладает ни истиною, ни добром, в его понятиях и действиях могут быть ошибки, но только это стремление, хотя и неразлучное с ошибками, приводит к истине и добру’.]

‘Он духом чист

Стр. 783, 2 строка снизу. Слова: ‘отрицания, безграничного сомнения’ — корректурное исправление. Первоначально в рукописи: достичь истины и добра силою его разума.

Стр. 784, 2 строка снизу. Слова: И именно скептицизмом утверждаются истинные убеждения вставлены в корректуре.

Стр. 785, 1 строка. В рукописи:

[Ночь.

Фауст не олицетворение отвлеченной силы, как Мефистофель и другие действующие лица, он живой человек, подобно Гретхен, Марте, Валентину и проч. Но с тем вместе он является в трагедии представителем общих стремлений человеческого духа в известную эпоху его развития,— представителем стремлений и борьбы, возникающих не из случайных обстоятельств времени и места, а рождаемых самою натурою человека, как скоро он достигает той поры, когда перестает подчиняться в своих понятиях внешнему авторитету]

[Ночь.

Фаусту невыносима жизнь, какую вел он до сих пор: он алкал знания, и узнав все, что открыто наукою, видит, что]

‘Вот книга Нострадама’.

ПРИМЕЧАНИЯ К ПЕРЕВОДУ ‘ФАУСТА’

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.

Читайте также:

**ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.**