Приложения к 4 тому ПСС, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1860

Дополнительные материалы
Время на прочтение: 47 минут(ы)
Скачать в PDF
Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в тридцати томах. Том 4.
Л., ‘Наука’, 1972

СОДЕРЖАНИЕ

Рассказ, не вошедший в текст ‘Записок из Мертвого дома’. Из воспоминаний А. П. Милюкова
(Сибирская тетрадь)

Подготовительные материалы

‘Записки из Мертвого дома’. Перечень тем для VI—IX глав первой части (П)

Другие редакции

‘Записки из Мертвого дома’. Дополнение ко II главе первой части, не вошедшее в окончательный текст (Д)
Варианты
Примечания
Список условных сокращений

ПРИЛОЖЕНИЯ

РАССКАЗ, НЕ ВОШЕДШИЙ В ТЕКСТ ‘ЗАПИСОК ИЗ МЕРТВОГО ДОМА’

Из воспоминаний А. П. Милюкова

В казарме нашей, говорил Федор Михайлович, был один молодой арестант, смирный, молчаливый и несообщительный. Долго я не сходился с ним, не знал — давно ли он в каторге и за что попал в особый разряд, где числились осужденные за самые тяжкие преступления. У острожного начальства был он по поведению на хорошем счету, и сами арестанты любили его за кротость и услужливость. Мало-помалу мы сблизились с ним, и однажды по возвращении с работы он рассказал мне историю своей ссылки. Он был крепостной крестьянин одной из подмосковных губерний и вот как попал в Сибирь.
— Село наше, Федор Михайлович, — рассказывал он, — не маленькое и зажиточное. Барин у нас был вдовец, не старый еще, не то чтобы очень злой, а бестолковый и насчет женского пола распутный. Не любили его у нас. Ну вот, надумал я жениться: хозяйка была нужна, да и девка одна полюбилась. Поладили мы с ней, дозволение барское вышло, и повенчали нас. А как от венца-то вышли мы с невестой да, идучи домой, поравнялись с господской усадьбой, выбежало дворовых никак человек шесть или семь, подхватили мою молодую жену под руки да на барский двор и потащили. Я рванулся было за ней, а на меня набросились людишки-то, кричу, бьюсь, а мне руки кушаками вяжут. Не под силу было вырваться. Ну, жену-то уволокли, а меня к избе нашей потащили да связанного как есть на лавку бросили и двоих караульных поставили. Всю ночь я прометался, а поздним утром привели молодую и меня развязали. Поднялся я, а баба-то припала к столу — плачет, тоскует. ‘Что, говорю, убиваться-то: не сама себя потеряла!’ И вот с самого этого дня задумал я, как мне барина за ласку к жене отблагодарить. Отточил это я в сарае топор, так что хоть хлебы режь, и приладил носить его, чтобы не в примету было. Может, иные мужики, видя, как я шатался около усадьбы, и подумали, что замышляю что-нибудь, да кому дело: больно не любили у нас барина-то. Только долго не удавалось мне подстеречь его, то с гостями, бывало, он хороводится, то лакеишки около него… всё несподручно было. А у меня словно камень на сердце, что не могу я ему отплатить за надругательство, пуще всего горько мне было смотреть, как жена-то тоскует. Ну вот, иду я как-то под вечер позади господского сада, смотрю — а барин по дорожке один прохаживается, меня не примечает. Забор садовый был невысокий, решетчатый, из балясин. Дал я барину-то немного пройти да тихим манером и махнул через загородку. Вынул топор я да с дорожки на траву, чтобы загодя не услыхал, и, по траве-то крадучись, пошел за ним 40 шагать. Совсем уж близко подошел я и забрал топор-то в обе руки. А хотелось мне, чтоб барин увидал, кто к нему за кровью пришел, ну, я нарочно и кашлянул. Он повернулся, признал меня, а я прыгнул к нему да топором его прямо по самой голове… трах! Вот, мол, тебе за любовь… Так это мозги-то с кровью и прыснули… упал и не вздохнул. А я пошел в контору и объявился, что так и так, мол. Ну, взяли меня, отшлепали да на двенадцать лет сюда и порешили.
— Но ведь вы в особом разряде, без срока?
— А это, Федор Михайлович, по другому уж делу в бессрочную-то каторгу меня сослали.
— По какому же делу?
— Капитана я порешил.
— Какого капитана?
— Этапного смотрителя. Видно, ему так на роду было написано. Шел я в партии, на другое лето после того, как с барином-то покончил. Было это в Пермской губернии. Партия угонялась большая. День выдался жаркий-прежаркий, а переход от этапа до этапа большой был. Смаяло нас на солнцепеке, до смерти все устали, солдаты-то конвойные чуть ноги двигали, а нам с непривычки в цепях страсть было жутко. Народ же не весь крепкий был, иные, почитай, старики. У других весь день корки хлеба во рту не было: переход такой вышел, что по даяния-то дорогой ни ломтя не подали, только мы раза два воды попили. Уж как добрались, господь знает. Ну, вошли мы на этапный двор, да иные так и полегли. Я, нельзя сказать, чтоб обессилел, а только очень есть хотелось. В эту пору на этапах, как партия подойдет, обедать дают арестантам, а тут, смотрим, никакого еще распоряжения нет. И начали арестантики-то говорить: что же, мол, это нас не покормят, мочи нет, отощали, кто сидит, кто лежит, а нам куска не бросят. Обидно мне это показалось: сам я голоден, а стариков-то слабосильных еще больше жаль. ‘Скоро ли, спрашиваем этапных солдат, пообедать-то дадут?’ — ‘Ждите, говорят, еще приказа от начальства не вышло’. Ну, рассудите, Федор Михайлович, каково это было слышать, справедливо, что ли? Идет по двору писарь, я ему и говорю: ‘Для чего же нам обедать не велят?’ ‘Дожидайся, говорит, не помрешь’. — ‘Да как же, говорю я, видите, люди измучились, чай, знаете, какой переход-то был на этаком жару… покормите скорее’. — ‘Нельзя, говорит, у капитана гости, завтракает, вот встанет от стола и отдаст приказ’. — ‘Да скоро ли это будет?’ — ‘А досыта покушает, в зубах поковыряет, так и выйдет’. — ‘Что же это, говорю, за порядки: сам прохлаждается, а мы с голоду околевай!’ — ‘Да ты, говорит писарь-то, что кричишь?’ — ‘Я, мол, не кричу, а насчет того сказываю, что немочные у нас есть, чуть ноги двигают’. — ‘Да ты, говорит, буянишь и других бунтуешь, вот пойду капитану скажу’. — ‘Я, говорю, не буяню, а капитану как хочешь рапортуй’. Тут, слыша разговор наш, иные из арестантов тоже стали ворчать, да кто-то ругнул и начальство. Писарь-то и обозлился. ‘Ты, говорит мне, бунтовщик, вот капитан с тобой справится’. И пошел. Зло меня такое взяло, что и сказать не могу, чуял я, что дело не обойдется без греха. Был у меня в ту пору нож складной, под Нижним у арестанта на рубашку выменял. И не помню теперь, как я достал его из-за пазухи и сунул в рукав. Смотрим — выходит из казармы офицер, красный такой с рожи-то, глаза словно выскочить хотят, надо быть, выпил. А писаришко-то за ним. ‘Где бунтовщик?’ — крикнул капитан да прямо ко мне. ‘Ты что бунтуешь? А?’ — ‘Я, говорю, не бунтую, ваше благородие, а только о людях печалюсь, для чего морить голодом, ни от бога, ни от царя не показано’. Как зарычит он: ‘Ах ты, такой-сякой! я тебе покажу, как показано с разбойниками управляться. Позвать солдат!’ А я это нож-то в рукаве прилаживаю да изноравливаюсь. ‘Я тебя, говорит, научу!’ — ‘Нечего, мол, ваше благородие, ученого учить, я и без науки себя понимаю’. Это уж я ему назло сказал, чтоб он пуще обозлился да поближе ко мне подошел… не стерпит, думаю. Ну, и не стерпел он: сжал кулаки и ко мне, а я этак подался да как сигну вперед и ножом-то ему снизу живот, почитай, до самой глотки так и пропорол. Повалился словно колода. Что делать? Неправда-то его к арестантам больно уж меня обозлила. Вот за этого самого капитана и попал я, Федор Михайлович, в особый разряд, в вечные.

<СИБИРСКАЯ ТЕТРАДЬ>

1) Эй ты! деньги есть, а спишь!
2) Нашего брата, дураков, ведь не сеют, а мы сами родимся.
3) А вам спасибо за то, что меня наблюдаете.
4) Полно вашим дурачествам подражать.
5) Не слушался отца и матери, так послушайся теперь барабанной шкуры.
6) Помилуй мя, боже, по велицей милости твоей и так дальше. Повели меня в полицию по милости твоей и так дальше.
7) Вышел на дорогу, зарезал мужика проезжего, а у него-то и всего одна луковица. ‘Что ж, бать, ты меня посылал на добычу, вон я мужика зарезал и всего-то луковицу нашел’. — ‘Дурак! Луковица — ан копейка, люди говорят. Сто душ, сто луковиц — вот те рубль’.
8) А в доме такая благодать, что нечем кошки из избы выманить. Кат — по-малор<оссийски> палач. Положив он меня, да как огрел — то весь свит запалився.
9) В брюхе-то у них Иван Таскун да Марья Еготишна.
10) Здравствуй! ты еще жив!? а я по тебе поминки делал: десятка два камней собакам раскидал.
11) Черт трое лаптей сносил, прежде чем их в одно место собрал. Такой народ!
12) Жулик. Измясничал его.
13) А у нас народ бойкий, задорный. Семеро одного не боимся.
14) (Старовер). При конце света огненная река пойдет, грешникам в погибель, а святым во очищение. Все неровности и горы изгладятся. Горы-де созданы чертями, бог создал ровно.
15) Ну, ты! козья смерть.
16) У меня небось не украдут. Я, брат, сам боюсь, как бы чего не украсть (тилиснуть).
17) Чтоб тебя взяла чума бендерская, чтоб те язвила язва сибирская, чтоб с тобой говорила турецкая сабля. Как вас там било (колотило), так пусть и бьет (колотит).
18) Небось у меня скажешь, с которого года в службе.
19) Солдатский галстух — присяга, шинель — волшебница.
20) А что? слаба! не выдерживаешь.
21) Смотрю, вижу, человек в такой перемене (весь побледнел).
22) Да будь ты проклят на семи кабаках.
23) У нас что взять? Ты ступай к богатому мужику — там проси.
24) За тебя, старый хрыч, уж три года на том свете провиант получают.
25) На житье связались! Вот мы с ней на житье схватились.
26) ‘Не уважай, Ванюха, не уважай’. — ‘А я, брат, такой неуважительный’.
27) Пришлось зубы на полку положить.
28) Ребята! вы что знаете?
29) Отдай всё, да и мало (чего изволите-с!).
30) Ну, что вы маете казати?
31) Придется понюхать кнута.
32) Фу! Как не славно, девушки!
33) Девоньки, умницы! вы что знаете?
34) ‘А много ли, умница, возьмете бесчестья?’ — ‘Да полтину серебром надо взять’.
35) Пришлось мне пройти по зеленой улице.
36) ‘Вот тут-то и дали мне, двести…’ — ‘Рублей?’ — ‘Не, брат, палик’.
37) Я ведь, брат, взят от сохи Андреевны, лаптем щи хлебал.
38) Переменил участь.
39) Варнак, варначий сын, посельской сын, сильнокаторжный.
40) Эх ты, подаянная голова. Голову тебе в Тюмени подали.
41) Решен, решился, ума решился, ты умом решен. (Секутор).
42) Выпалило мне две тысячи, дали мне пятнадцать кнутиков.
43) У меня братья в Москве в прохожем ряду ветром торгуют.
44) По находным деньгам, по столевской части (меняло).
45) Крестный отец! Тимошка! палач!
46) ‘Да кто приказал?’ — ‘Да кто нас не боится’.
47) Они, как несолоно хлебали, поворотились и пошли прочь.
48) Я ей: ‘Кому присягаешь, кому присягаешь: мне или ему?’ Да драл ее, драл! Овдотьей звали ее.
49) Я, брат, так пошевелю, что дым да копоть только пойдут.
50) Обругал я его на тысячу лет.
51) Ишов я дорогою, стало мне душно. Виддав я Вид-Ванчу мой кожех и свитку и капчук с гришми, ну, так и перед паном кажи.
52) Ефим без прозвища. А он меня за ухо тянет — пиши! Я думаю, за что ж он дерется (а он допытывался, не писарь ли я).
53) Переменил участь.
54) Не суть важное.
55) ‘Тебя как зовут?’ — ‘Махни-драло’. — ‘А тебя?’ — ‘А я за ним’. — ‘Где ты жил?’ — ‘В лесу’. — ‘Мать-отца помнишь?’ — ‘Ничего не помню’. — ‘Ну, а зимой?’ — ‘Зимы не видал, ваше благородие’. — ‘А тебя?’ — ‘Топоров, ваше благородие’. — ‘А тебя?’ — ‘Точи не зевай’. — ‘А тебя?’ — ‘Потачивай небось’.
56) Пошел служить генералу Кукушкину, махни-драло сделал.
57) ‘Что везешь?’ — ‘Дрова’. — ‘Как дрова, дурак, это сено’. — ‘Коль Сам знаешь, так чего спрашиваешь?’ — ‘Как ты смеешь так отвечать! Чей ты?’ — ‘Женин, батюшка’. — ‘Дурак! Я <го>ворю, чей ты? Кто у вас старше, кто всех больше?’ — ‘Никита длинный всех больше, батюшка, вытянулся’. — ‘Дурак! Я спрашиваю, кто старший, кого вы боитесь?’ — ‘А у соседа Михаилы сучка есть, презлеющая! Без палки никто не ходи’.
58) Винишка выпить, четушку поставить.
59) Железные носы, нас совсем заклевали.
60) Да что ты со мной лимонничаешь? Чего ты со мной апельсинничаешь?
61) Эх, калачи, калачи! Сам бы ел, да денег надо! Московские! Горячие! Ну! последний калач остался, ребята! У кого мать была?
62) Дома не был, а всё знаю.
63) Сек бы ты тогда, когда поперек лавочки лежал, а не теперь.
64) Ну, работай, работай! Деньги взял!
65) Вся бедность просит. Собрали слезы, послали продать.
66) ‘Ну, что загалдели, на воле не умели жить?’ — ‘А ты за фунт хлеба пришел, а ты шкуру продал’. — ‘Рады, что здесь до чистяка добились’. — ‘Ты сюда деньги наживать пришел. Смотрите на него, ребята, возьмите его, ребята. Остолоп! Монумент! Телескоп проклятый!’
67) Ишь, отъелся! Знать, тебя черт ядрами кормит.
68) Он, батюшка, у бабе простокишу поел, за то и кнута хватил. Крыночная блудница.
69) Да вот, батюшка, уж 10-й год как я пошел странствовать.
70) Мы с дядей Васей коровью смерть убили.
71) Ну! бирюлину корову привели.
72) NB. Чего суешься с невымытым рылом в калашный ряд.
73) А у меня-то ни тетки, раз-так ее совсем!
74) А я, брат, божиею милостию майор.
75) ‘Ах ты, язевой лоб!’ — ‘Да ты не сибиряк ли?’ — ‘Да есть маломало! А что?’ — ‘Да ничего’.
76) Как завел меня туда господь, ах! благодать небесная! Я — ну прибирать! И махальницу, и едальницу, и хлопотницу взял. Да и дьяконов чересседельник прибрал. У Н<иколая> У<годника> подбородник снял, у б<огороди>цы кокошник снял да и Ваньку-то крикуна заодно стащил.
77) ‘Ах, как дедушка на бабушке огород пахал!’
78) А уж у меня заложено пьянее вина. А уж я того… в Бахусе.
79) А я-то куражусь, рубаха на мне красная, шаровары плисовые, лежу себе, как этакий граф Бутылкин, и финозомия выражает, — ну, т. е. пьян, как швед, чего изволите?
80) А у него на ту пору бостон, генералы съезжались.
81) Кажись, генеральские дочки, а носы всё курносые.
82) Не хочу в ворота, разбирай заплот.
83) ‘Здравствуйте, батюшка! Живите больше, Анкудим Трофимыч!’ — ‘Ну, как дела?’ — ‘Да наши дела, как сажа бела. Вы как, батюшка?’ — ‘Э, батюшка, по грехам своим живем, только небо коптим’. — ‘Живите больше, Анкудим Трофимыч’.
84) Глухой не дослышит, так допытается.
85) Сибиряк соленые уши.
86) Ишь, разжирел! К заговению двенадцать поросят принесет.
87) ‘Что ж ты не приходила?’ — ‘Вот! Я пришла, а вас Митькой звали’.
88) Старое дерево скрипит, да живет.
89) Ишь, Пермь желторотая! Ишь, пермяк кособрюхий!
90) ‘Да ты что за птица такая?’ — ‘Да уж такая птица!’ — ‘Да какая?’ — ‘Да такая’. — ‘Какая, <--?' -- 'Каган'. -- 'Подлец ты, а не каган'.
91) ‘Чуете! Ты мене вид морду набьешь. Чуете, такого гвалта зроблю!’ — ‘Да молчи ты! Ню-ню-ню! Парх проклятый!’ — ‘Нехай буде парх!’ — ‘Жид пархатый!’ — ‘Нехай буде такочки! Хоть пархатый, да богатый, гроши ма!’ — ‘Христа продал!’ — ‘Нехай буде такочки!’
92) ‘Эх, жид, хватишь кнута, в Сибирь пойдешь!’ — ‘А що там пан бог есть?’ — ‘Да есть-то есть!’ — ‘Ну нехай! был бы пан бог да гроши!’
93) Ври, Емеля, твоя неделя!
94) ‘Да у кого?’ — ‘Да у нашего Зуя’.
95) А ты так живи: ни шатко, ни валко, ни на сторону.
96) Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу,
97) Пробуровил тысячу.
98) А! ты, верно, Неробелов? Вот подожди у меня.
99) Умный человек! из семи печей хлеба едал.
100) Чисто ходишь, где берешь, дай подписку, с кем живешь?
101) Чисто ходишь, бело носишь, скажи, кого любишь? С каким словом сказать.
102) Всё дрянь. Только и можно почесть рубашку сарпинковую.
103) NB. Ты мне черта в чемодане не строй!
104) На обухе рожь молотили, зерна не проронили.
105) Голодом сидят, девятый день тряпицу жуют.
106) Ты сколько знаешь, я всемеро столько забыл. Другой больше забыл, чем ты знаешь.
107) Глаза-то уже успел переменить (напился).
108) Этому 5 лет, тот на 12, а я вдоль по каторге. Поперек Москвы шляпа.
109) Эй ты, строка.
110) Люди ложь, и я то ж. 111) Как бы не так! Ты откуда, а я чей?
112) Прогорел! (Проигрался, промотался, пропился).
113) Куда с ней деться? Начал проситься к Федьке-палачу, у него еще в форштадте дом стоял, у Соломонки-паршивого, у жида, купил, вот еще который потом удавился.
114) С добрым утром, с наступающим днем!
115) ‘Нашим курским?’ — ‘Да мы не курские’. — ‘Аль тамбовским?’ — ‘Да и не тамбовские’. — ‘Да постой, брат!’ — ‘Нет, брат, за постой у нас деньги платят. Отваливай’.
116) Эх ты! Экономию с двух грошей загнать хочешь! Сядет да оглянется, не годится ли в кашу. (Каждую дрянь собирает, не годится ли в кашу.)
117) Ах ты, змеиное сало, щучья кровь!
118) Вот сделались у меня запасные колотья, отправился я в больницу.
119) Плюх с десяток ему накидал да с тем и пустил.
120) С обновкой вас! дай бог и лучше завести.
121) Один в поле не воин.
122) Будут денежки, будут и девушки.
123) Деньги — голуби, прилетят и опять улетят.
124) Молодец против овец, а против молодца и сам овца.
125) Ах ты, чтоб те якорило!
126) А что, ребята, и вправду трус я первой руки, такой трус, что сам себе дивлюсь. Бывало, на воле жены, бабы, боюсь. А что, ведь это меня испортили, право, испортили.
127) Огорошил, околпачил.
128) На черносливе испытан да на панпрусских булках? без чернослива жить не могу.
129) Вели свет видеть, батюшка.
130) Ты на всех зверей похож.
131) ‘Как живешь?’ — ‘Да по деньку на день’.
132) Одна была песня у волка, и ту перенял.
133) Тебя вместо соболя бить можно. Одежи рублей на 100 будет.
134) Кому Лука, а тебе Лука Кузьмич, кому Лука Кузьмич, а тебе дядюшка.
135) А! только так языком болтает, себя веселит.
136) Хорошо! Я-то, положим, туляк, а вы-то в Полтавской губернии галушкой подавились.
137) Остолоп! Никакой фартикультяпности нет.
138) Прогорел, — разживусь! Теперь ничего нет, а подожди, так и ничего не будет.
139) Да ведь и меня, брат, голой рукой не бери.
140) От огня ничего не останется, а от вора всё что-нибудь да останется.
141) Ты говори тому, кто не знавал Фому, а я брат ему.
142) А я тебя и бивал, да не хвастаю.
143) ‘Которой губернии?’ — ‘Да у нас не губерния, а уезд. А ездил-то брат, а я дома сидел, так не знаю’.
144) Нет ничего! пуля!
145) Наш брат Савка. Со всем Максим, и шапка с ним.
146) А наш Максим, и шапка с ним, совсем готов!
147) Ишь, надулся, как мышь на крупу.
148) А в поле четыре воли!
149) ‘А в котором году?’ — ‘Да в сорок не в нашем, братец. Ну, так вот’ и т. д.
150) ‘Здорово, ребята!’ — ‘Курские, ваше благородие’. — ‘Что! которой губернии?’ — ‘Женатые, ваше благородие’. — ‘И дети есть?’ — ‘Есть двое, у меня трое, у меня семеро!’ — ‘Что ж, вам небось жаль детей-то?’ — ‘Чуден ты человек, ваше благородие! Как же своего родного детища не жаль будет’.
151) Избави, господи, от врага и супостата и от инвалидного солдата.
152) Стоеросовый (стоя, прямо растет).
153) ‘Что ты так оболокся?’ — ‘А что, братан Петрович, сиверко на дворе, прозяб!’
154) Прежде Ваня огороды копал, а нынче Ваня в воеводы попал.
155) Дома лаптем щи хлебал, а здесь чай узнал.
156) Эй вы! Маркобруновы дворяна!
157) Сдал я ему книги и колокола и все церковные дела.
158) Я смотрю на него, как черт на попа.
159) ‘Да дашь того?’ — ‘Да дам, дам!’ — ‘Да нет, ты знаешь чего? Того, чего мыши не едят’.
160) А что, любишь? На-ко-ся, берешь!
161) Он вина не пьет, с воды пьян живет.
162) Да нынче пасха на апрель живет.
163) Хоть без ребрушка ходить, да солдатика любить.
164) Хорош, как дедушка из-под 9-й сваи.
165) Да тот бог, что мельницы ломает.
166) Я с вами рада часы делить, только при вас как-то совести не соберу.
167) Трека, чеква, пятитка, полняк.
168) Тот бог, другой бог, а Маланьин больше!
169) Умел людей резать, теперь ломай зеленую улицу, поверяй ряды.
170) Огня добыть. Я из него огня добывал.
171) Любил кататься, люби и саночки возить.
172) Поводырь был, гаргосов водил, у них голыши таскал.
173) Режь (хлеб) ~ лба (перекрестясь).
174) Мужик — медвежья пятка.
175) На грош, что ли, аль на два? Ну, режь на два, пускай люди завидуют.
176) А уж известно, кто празднику рад, тот спозаранку пьян.
177) Так не отдашь денег? Эй, на том свете сам придешь отдавать — не возьму.
178) От меня работа не заплачет.
179) ‘Ну, батюшка, как поживаете?’ — ‘Э, батюшка, день да ночь, сутки прочь, как у вас?’
180) ‘А вы то есть как изволите быть, без документа?’ — ‘Нет-с, я по документу’. — ‘Так-с! А смею вас спросить, вот мы подкутили да и деньжонками-то не разжились, полштофика благоволите нам!’ — ‘С моим полным удовольствием’.
181) Ну, разжился я тут у жида на двести рублей.
182) Такий дурный, як сало биз хлиба, и мудреный, как бублик, — ни конца, ни начала.
183) Я ему бачу — ни! А вин, бисов сын, всё пишет, всё пишет! Ну, бачу соби, да щоб ты сдох, а я б подывився! А вин всё пишет, всё пишет, да як писне! Тут пропала моя головушка!
184) Инвалидная крыса, Инвалид Петрович. Невалид.
185) Бисова дытина! Чего воно за мной ходит!
186) А что вы думали, что я вам теплоух дался, ничего не вижу.
187) Не понял! Нет, брат, всё понял! Ты, брат, за дугу, а я уж в телеге сижу.
188) Не ходи в карантин, не пей шпунтов, не играй на белендрясе.
189) Две лени вошли в сад. Легла одна лень под яблонькой. ‘Ах, какие, говорит, славные яблочки, вот кабы сорвалось да мне в рот’. А другая лень: ‘Экая ты лень, лень! Как тебе говорить-то не лень?’
190) Двоедан, большие кресты, крыжаки.
191) А я всё на печи сидел, на дворянской вакансии.
192) При милости на кухне.
193) Да что вы, сударь, ихним дурачествам подражать изволите?
194) А я, сударь, ничем не заимствуюсь, винишка не пью, сами знаете. Плохое дело, коли чем заимствуется человек.
195) Бледный, как пятак медный.
196) ‘Здравствуй!’ — ‘Ну, здравствуй, коли не шутишь’.
197) Не мой конь, не мой воз. Кто в деле, тот и в ответе.
198) Ты, брат, меня не знал? Я, брат, Кольцов, не найти концов.
199) Ну, коли я неправду сказал, щоб ты сдох.
200) Ну, здорово были! (Здорово ночевали!)
201) Ну, моя пусть рябая, нехорошая, зато у ней сколько одежи.
202) (Жид). Ты меня ударишь об пол один раз, а я тебя десять.
203) Вытащили мы жидову телегу.
А вот тут, братцы, заседатель ездит.
204) Меня можно, а заседателя не смеешь.
205) Смотрим, идут две суфлеры.
206) Ишь, совести нет, глаза-то не свои, заемные, ну, поври еще!
207) (И он повесил нос, как старый воробей, которого провели на мякине.)
208) Начал, брат, он меня обувать.
209) Задал столько, что в два ста не складешь.
210) Сено-то в сапогах ходит.
211) Да ты чего на меня! Я тебе столько носредственников приведу.
212) Ну, тут и моя копеечка умылась.
213) Из-под девятой сваи, где Антипка бесиятый живет.
214) Салфет вашей милости.
215) Круглолица, белолица,
Распевает, как синица,
Милая моя!
Она в платьице атласном,
Гарнитуровом прекрасном,
Очень хороша!
Погодя того
немножко
Без меня
меня женили
216) Да, ты, брат, толсто знаешь.
217) Такой болтливый язык. Я думаю, отрезать его да выбросить на навозную кучу, так он и там будет болтать, всё болтать, пока ворона не склюет.
NoNo) Ишь, толстая рожа, в три дня не <----->.
218) Погодя того немножко, Акулинин муж на двор.
219) Да уж такой-то я был в мужиках: ни уха, ни рыла не знал.
220) Покамест служил в мужицком полку.
221) Честь ведут да дают, так пей.
222) У голодной куме и хлеб на уме.
223) Трубка — чертова ножка, самоварный кран — змеиная головка.
224) Холод такой в избе, что хоть зайца гоняй.
Ах ты, батюшка медведюшка!
Задави мою коровушку…
225) Прежде, брат, я много вина подымал.
226) Ты что сидишь, глаза продаешь?
227) ‘На свои купил?’ — ‘Какое! в долг, до капитанского жалованья’.
228) Да ко мне сегодня четыре приходили: Марьяшка приходила, Хаврошка приходила, Чекунда приходила, Двугрошовая приходила.
229) А чего ладишь делать?
230) А вот горох поспеет, другой год пойдет.
231) В субботу сто лет минет.
232) ‘Что ж ты небось мастерство имел?’ — ‘Да пробовал сапоги тачать, всего-то одну пару стачал’. — ‘И покупали?’ — ‘Да нарвался такой, что, видно, бога не боялся, отца-мать не почитал, наказал его господь!’
233) Будь здоров на сто годов, а что жил, не в зачет.
234) Эх, старинушка! Побойся бога, смерть у порога!
235) Ты сегодня помри, а я завтра.
236) Да мне-то ничего! А начальству кошель.
237) Растуманился, припечалился.
238) ‘Продаешь?’ — ‘Купи!’ — ‘Чего стоит?’ — ‘Денег стоит’.
239) ‘Врешь!’ — ‘Сам соври’. Космачи.
240) Да еще коленком напинал меня сзади.
241) Ну да прощайте! спасибо за баню, за вольный дух, славно исполосовали!
242) Эх, брат! всё такая кось да перекось пошла, нет фарту, что хоть возьми.
243) Он меня дерзнул.
244) А тут фарт зашел, мне рука зашла, я давай их лупить.
245) Да, подымешь небось! И ты не подымешь, да и дед твой, медведь, приди — и тот не подымет.
246) Эх, брат! ворон ворону глаз не выклюет. ‘ 247) Доносчику первый кнут.
248) У хозяина шея толста (богат), небось сдюжит.
249) А ты привык жеваное есть. Тебе небось разжуй да в рот положи.
250) Нет, мамонька…
Мужик рубит дрова жиду и кряхтит.
— А цево зе ты кряхтишь?
— А чтобы легче было, жид.
— Ну, ты руби, а я буду кряхтеть.
Кряхтел, да потом деньги стал вычитать при расплате: я, дескать, кряхтел, тебе легче было!’
251) Шапку заломал на четыре беды.
252) Я тоби так смахну, что ты у меня двадцать светов увидишь,
253) Нашего брата без дубины не уверишь.
254) Натрескался я пирога, как Мартын мыла.
255) Ты бы встал да пошел, тебя хоть бы ветром обдуло,
256) Дальше положишь, ближе возьмешь.
257) Трем курам корму раздать обочтется.
258) Да что ты мне рассказываешь бабушкин сон.
259) Эх вы, два Демида!
260) Ошибку в фальшь не ставят.
261) Ишь, умен стал! Астролом! Все божии планиды узнал.
262) Научишься небось шилом молоко хлебать.
263) На чужой кусок не разевай роток, а раньше вставай да свой затевай.
264) Копишь, копишь да черта и купишь,
265) Да уж такая-то девка-собутыльница!
266) А вы, матушка, не слушайте, у вас золотом уши завешаны.
267) Какой я тебе брат? Рубля вместе не пропили, а брат!
268) А наши доходишки, сами знаете, либо сена клок, либо вилы в бок.
269) Все чины произошел.
270) Господи, как подумаешь, сколько греха-то на людях.
271) За тычком не гонись.
272) А ты меня и бей, да только хлебом корми.
273) За сто раков не соглашусь. Вот сейчас, на пробу, сто раков давай, право, не соглашусь.
274) Дали мне пятьдесят с гаком.
275) А ты день не ешь, другой погоди, а третий опять не ешь,
276) — Был тут Фома Кузьмич?
— Был, да весь вышел, а что?
277) У меня ль, младой,
Дома убрано:
Ложки вымыла
Во щи вылила,
С косяков сскребла,
Пироги спекла.
278) Да нет, я уж лучше сапогу поклонюсь, а не лаптю.
279) А какая тут еда? Хоть бы теплом пустить, так обмерз.
280) Сено есть, а из хором вы у меня тепла не унесете, милости просим.
281) ‘А есть деревеньки?’ — ‘Да? два снетка. По оброку в Ладожском озере ходят’.
282) Не хотел шить золотом, теперь бей камни молотом.
283) Не делай свое хорошее, а делай мое дурное.
284) Что там у них за город? Просто черт в корзине нес да растрес.
285) Надпись на книге: ‘Супруга, милосердивая душа. Благородная, учтивая, обращательная, всем хороша’.
286) ‘Ну, что, мать моя, зачем пришла?’ — ‘С докукой, батюшка! К твоей милости, вот то-то и то-то’.
287) Эй ты, мохнорылый!
288) Свяжись-ка со мной! Небось только тепло да мокро из тебя станет.
289) Вали! во что кривая не вынесет!
290) Дай бог нашему теленку волка съесть.
291) А я, батюшка, с вас воли не сымаю. Как хотите, так и делайте.
292) Отец мой не кланялся да и мне не велел.
293) Попал в поле, как в копейку. Осталось только попасть.
294) Снявши голову, по волосам не плачут,
295) Свет небесный воссияет,
Барабан зорю пробьет, —
Старший двери отворяет,
Писарь требовать идет.
Нас не видно за стенами,
Каково мы здесь живем,
Бог, творец небесный, с нами,
Мы и здесь не пропадем.
Не увидит взор мой той страны,
В которой я рожден,
Терпеть мученья без вины
Навек я осужден.
На кровле филин прокричит,
Раздастся по лесам,
Заноет сердце, загрустит,
Меня не будет там.
296) Так для дела, брат, дельного и выбирают, а уж не нашего брата.
297) Да это чехол, а не человек.
298) Да это, брат, мне дороже киселя.
299) Лицо, как воронье яйцо.
300) Да уехал-то бы я давно, да золоторогих быков под экипаж еще не достали.
301) Да у его милости сегодня на чердаке нездорово (пьян или с ума сошел).
302) Понимать-то я вас понимаю, да не подымаю.
303) А твое, брат, слово ни к чему не подходит.
304) А горя-то, горя — конца краю нет!
305) ‘Ну что, брат?’ — ‘Да что, сударь, статья небольшая, да просьба велика, — вот то-то и то-то’.
306) Был у меня от батюшки дом двухэтажный каменный. Ну, в два-то года я два этажа и спустил, т. е. остались мне только одни ворота без столбов.
307) А мороз ~ всего белого света так и жарит.
308) Ходит, точно редьку садит (нагибается с каждым шагом),
309) Да это, брат, штука капитана Кука.
310) Эк ты сморозил!
311) На-тко, брат, возьми закуси!
312) Ну да я им там кинулся в нос. Помнить будут.
313) А ты знай, помалчивай.
314) Перед дураком шапки не снимают.
315) Любил медок, люби и холодок.
316) Он у нас в целовальниках сидел, а по прозвищу Гришка Темный кабак.
317) Ну и мою Аннушку нельзя перед другими похвалить, нельзя и похулить, а так что из десятка не выкинешь.
318) Да уж знамо дело, батюшка!
319) Да уж такой-то человек, отца не надо.
320) Послал я и мою слезницу (просительное письмо).
321) А вы меня извините, я (щелкнув по воротнику)… получил. Вот я — так дело другое, — капли в рот не беру, всё за галстух лью.
322) Дурак любит красненькое.
— Да что ж, когда здесь ничего не найдешь.
— Это еще ничего-с, что ничего не найдешь.
323) А вот я знал поляка, всех их вмисцы дьяблы везмо с таким мястом, есть цо купить, нима за цо.
324) А по-нашему, хоть на час, да вскачь.
325) Слушай да всякое слово считай. Вот тебе свет пополам: тебе полсвета и мне полсвета (будет с нас обоих), иди да не попадайся навстречу. Слышал?
326) Вот вышли мы с ней. На мне смушачья шапка, тонкого сукна кафтан, шаровары плисовые, она в новой заячьей шубке, платочек шелковый, — т. е. я ее стою и она меня стоит, вот как идем. Рассказ о том, как жену убил.
Режь! его в солдаты берут, я его любовница. И на что она это мне сказала. <1>. Ночью зарезал и всё думал, что мне с ней делать.
327) Так-то так, а значит не все дома у его милости.
328) ‘Значит: два ведра воды и одна луковица — французский суп la санте’. — ‘А по-нашему, так полтрубки табаку да графин водки — вот я и сыт’.
329) А на всякий роток не накинешь платок.
330) А это они на меня там набухвостили (насказали, наклеветали, наврали).
331) ‘Что ж, его сыскали?’ — ‘Теперь-то? в мешке!’
332) Ну, возьми кружку да и иди собирать на каменное построение, на табашное разорение.
333) Сам лежит, бог убил, молчал бы, а всё сбирает, ты что сбираешь (высчитывает свои обиды).
334) Глаза мозолить, язык мозолить. Что ты торчишь передо мной, глаза мне мозолишь?
С тобой говорить, язык мозолить.
335) Сбирает ~ всего света! Да уж такая у него нация, — что ни скажет, то соврет.
336) Пену подбить, вызолотить, за новое пойдет.
337) Ты здесь только хлеб научился есть.
338) Нет, брат! дело по делу, суд по форме, — давай!
339) Что ж делать. Не у всякого жена Марья! Попался в мешок!
340) Ну, брат, меня там и прославили и ославили.
341) А что ты, старушка, не растешь?
342) ‘Ты кто?’ — ‘Да я-то, брат, покамест еще человек, а ты-то кто?’
343) Начали мы его бить. Два часа прожил на кулаках, сукин сын, крепок!
344) Эк дурь-то на себя натащил, очнись!
345) Вот нужно жениться бедному! Женись — а и ночь коротка. (Я с тобой до седых волос торговаться буду.)
(А и весь-то ты — бранное слово, вот ты что, а не человек!)
346) А ты больше знай, да меньше болтай, — крепче будет.
347) Бей крепче, будет мельче.
348) ‘Гей, скорей!’ — ‘Скорей скорого не сделаешь. Подожди!’
349) По пояс в воде, а пить просит.
(Две рукавицы за поясом, третьей ищет.)
350) Коль я плут, так и ты тут.
351) Свечи-то горят стииириновые.
352) Рубль двадцать взял за аршин, и то по 10 копеек уступил почтения.
353) Умер!.. Так его сверх земли положить, что ли? Похоронить надо, люди говорят.
354) Бывало, Петр через Москву прет, а нынче Петр веревки вьет.
355) И выходит, ты врал, а я не разобрал.
Что, Маметка! твоя врала, моя не разобрала? Пьяный свечки не поставит.
356) ‘Говорю ей: где была?’ — ‘А я, мать моя, у стояния была, 12 евангелий читали’.
357) Ах ты, память у меня девушкина!
358) Ну и не любит выпить, т. е. по две недели запоем. В картины тоже — паше дело заняться.
359) — Так чтоб был здесь!
— А мне его купить, что ли? Где я его найду?
360) — Да и совсем нескладно.
— Хоть нескладно, да толсто.
361) Ну, здравствуй, говорю, милый человек, от кого и как?
362) Спрашивают не старого, а бывалого.
363) Ты честный? Нет, брат, ты и не стоял подле честного, да и с виду-то не знаешь, каков он собой.
364) А он словно воды в рот набрал, молчит себе, да и только! <1>.
365) Э, чего мыть! С чистоты не воскреснешь, с погани не треснешь.
366) Да ведь всей работы не переработаешь, будет с меня.
367) Эх вы, донцы-молодцы!
368) А шине лишка-то на нем такая коротенькая, что только в ней от долгов бегать: видно, с чужого плеча.
369) Нет уж, я, брат, этого по гроб моей жизни не забуду.
370) ‘Да за что?’ — ‘Да за что почтешь’. — ‘Нет, брат, наша денежка трудовая, да потная, да мозольная. Замаешься с моим пятаком на том свете’.
371) ‘Пора домой’. — ‘Да куда же так скоро, батюшка, сидите, будьте при месте’.
372) Всё собирался к вам писать, да как-то руки не доходили. Уведомляю вас, что от сего письма остаюсь совершенно здоров и благополучен, а живу по-прежнему, ни толще, ни тоньше.
373) Где та мышь, чтоб коту звонок привесила?
374) У соседа женка хороша, так и нам всем надо.
375) У бедного ребята, у богатого телята.
375) А то золотой ящик купи да медный грош положи.
376) Неправда! А ты сначала сделай, чтоб неправда была, а потом и говори, что неправда. Сам ты неправда!
377) Я с ним знаком! Да я не знаю, как у него и дверь-то отворяется.
378) Что ты мне свою моську-то выставил, плюнуть, что ли, в нее.
379) Был в Париже, был и ближе.
380) Про жену. (‘Ты там засиделась’.) ‘Я засиделась! Да давеча сорока на коле дольше, чем я у них, посидела’.
381) Старому волку везде дорога.
382) Я лгу! Да вот тебе великое слово, не лгу. NB. (Мало ль живет, что почтой пропадают.)
(Письмо Петра к князю Кесарю от 9 мая, из Амстердама, 1698 г.) ‘Ай, девки!’ (восклицание, особенно старика. Или, покачивая 50 головою: ‘Ай, девки-девки! Ай, девки-девки!’)
383) А уж мне, известно: и первая чарка, и первая палка.
384) Придет на час, а просидит чухонский месяц. Влюблен, как кошка. Жена говорит: режь, в солдаты берут. Стали мы дожидаться, плакал с ней, а ночью зарезал.
385) Нет, брат, одиннадцатый час: теперь не придет, теперь только собаки лают.
386) Не хотите работать: что ж мне на вас чехлы надеть да впрок положить аль за деньги показывать?
387) Ну так что ж было попусту языком колотить? (<1>. 5 июля.)
388) Уж тут не до жиру, а быть бы живу!
389) Чему посмеешься, тому и поработаешь.
390) А что будет спине, то и хребту.
391) Людям отдать жалко, девать некуда.
392) Поручился — теперь скидай кафтан, порука — наука!..
393) А мне везде рай, был бы хлеба крап.
394) Чу! меня там, чай, потеряли, пойду!..
395) Да и ума тоже в голове не много держи, много, брат, ума, Ваня, тоже неладно.
396) — Смотри не болтай.
— Да уж никому, кроме базару.
397) Нет, говорит, не хочу.
Ну, вот поди ты с ним, растоскуйся!
398) Дворик у него чистенький, как карточка. (<1>. 28 августа.)
399) Две-то тысячки она с ним и прокатила.
400) ‘Ну, и я там писал’. — ‘А теперь что не пишешь?’ — ‘А вот как перьями начали писать, так уж я и отстал’.
401) А сам рад человека в ложке воды утопить.
402) А честь, батюшка, дороже славы.
403) Прежде-то я куды была толстая, а теперь словно иглу проглотила!
404) И так нахлестался чаю, что одышка взяла, а внутри как будто в бутылке болтается.
405) Ах ты, завидок востроглазый, разгорелись глаза на чужое добро.
406) Прощайте, не стращайте, скоро ворочусь.
407) Эх, шина-то солгала, отказалась!
408) Эх ты, огрызок собачий.
409) Что зубы-то моешь, бесстыдница? Чему смешно?
410) Ну, что ты сорочишь.
Встала неладно, пошла нехорошо. Вот житье (?) мое.
411) Жили — не люди, померли — не покойники.
412) Это ведь не башмак, с ноги не сбросишь.
413) Двоим любо, третий не суйся! NB. Шаршавый человек.
414) Так что душа у праздника.
415) Пошли мы с мамонькой титюльную бумагу покупать.
— Какую?
— Титульную — вот на которой прошения пишут,
416) — Да ведь колесо-то хорошее.
— И того лучше едет.
417) За 100 верст киселя есть ездили.
418) Обе невесты, сватают — так иди, а то что, солить, что ли, вас?
419) Он мне и говорит: такое кислое оправдание, любезный друг, составляет стыд твоей голове. А лучше сознайся, что всё это пьянство через твое непостоянство.
420) А водочка у него из Киева пешком пришла. Взъерепенинов.
425) И тоскливо и грустливо. Ну! сидят, сидят да и едут.
426) Да их там, как собак нерезаных. <4>.
427) Ну да чего ж ты, Макара, что ль, высидишь, на одном месте-то?
428) Да он у нас белый не ходит, а всё такой черномазый.
429) А этот смех слезами выйдет. Жирно ели, оттого и обеднели. (<1>. 20 марта.)
430) А за ним, изволите видеть, были многие качества.
431) Да ты что знаешь? Ты здесь сидел, угол гноил, а он с ветру пришел, больше знает.
432) ‘Не забудь!’ — ‘Нет, не забуду, досуг ли нам забывать!’
433) — Как дурак был, так дурак и есть, дурак уехал, дурак и назад приехал.
— Коли я дурак, так ты родом так.
434) Нет, матушка, погоди, это ведь рубля стоит. Морген фри, нос утри.
435) Это тяжкодум, у него денег много. <1 нрзб.>. 8 мая.
Эй ты, Разговор Петрович.
436) А сделали мы это, сударь, так сказать, тихими стопами… (Эй ты, милый сын!..)
437) Вот мы с ним муху и задавили.
Что ж, брат, мы люди хорошие, — выпьем.
438) Свету, моему привету, тайному секрету, Василью Петровичу. Вот я тотчас же съездил его по идолам (по зубам). Жаловаться? Оправда<ние(?)> произн<есет(?)>.
439) ‘А хороший человек?’ — ‘Да о праздниках перед обедней хорош’. NB (река в трубе).
440) Хлеб-соль ешь, а правду режь.
441) Жене. ‘Выбрала молодца, не пеняй на отца’.
442) На лес взглянет, так лес вянет (17 августа).
443) Так похудел, что скрозь запертые двери пройдет.
444) Сапоги — красный и черный. ‘Да, ваше благородие, там нет парных, там тоже красный и черный остались’.
445) А тут барин гостям такую откупорку задал, вино шато-дромадер.
446) Ведь вот врет народ! И откуда что берут и во что кладут?
447) — А приедет назад?
— Не удавится, так воротится.
448) А тут как на старые дрожжи влил два шкалика и сызнова пьян.
449) Курицу резать позволено.
Курица не человек, а всякая домашняя птица. Ее в снедь человеку показано. Когда птицу режут, она радуется,
450) Хватил шилом патоки!
NB) Хорошая есть, а дурная так в честь!
(26 сентября <18>56. Ожидание.) Черного кобеля не отмоешь добела.
451) Жива душа — калачика хочет.
452) Я хоть и в саже, да никого не гаже.
453) Посмотрим, брат, какое ты оправдание произнесешь. Суленая скотина в доме не животина.
(17 октяб<ря>.)
454) Эй ты, кума, в решете приплыла!
— Что барин у тебя? 40
— А ничего барин, что ему!
— Всё воду пьет? (гидропат)
— Пьет, всё пьет, куда в него лезет!
— В брюхе-то небось караси завелись.
— Подействуйте, батюшка, своею машиною.
455) Не бери лишнего, побойся вышнего.
456) А домик-то хоть гнилой, да свой.
Жене. ‘Душа ты моя, ягода, любил я тебя два года’.
457) Эх, батюшка, что нам делать на свете. Дал бы бог детей поднять, а там хоть бы и на покой.
458) Существует пословица: поселенец, что младенец: на что взглянет, то и тянет.
459) Руки свяжут, язык не завяжут. (19 декабря <18>56. Надежда!)
460) Фу! столько наговорил, что на трех возах не увезешь.
461) Скоро, да не споро. Такой щедродар.
462) Нет, меня не прибьешь, еще нос не дорос. Кто меня бил — в земле лежит, а кто хочет бить — на свет не родился.
Под гору коленом, на гору поленом.
463) Чево-о! рубль серебра? Да я тебе за рубль-то серебра его и из-за реки не покажу.
464) Богат Ерошка, есть собака да кошка!
465) Лошадь работящая: возит воду и воеводу. Ах ты, франт, коровьи ноги!
466) Народу-то, народу-то, — как людей!
467) Если! Гм! Мало чего: если б! За если б и в Москве 100 рублей дают.
468) Уж как разодета: журнал, просто журнал! И чего тут нет, в Питере! Отца-матери нет.
469) Что ж это он? Утром пьян и вечером пьян!
Значит, другую фуру везет. (11 мая.)
470) Поссорь, боже, народ, накорми воевод.
471) Без мыла в <----> лезет.
472) Это и вору так впору.
473) А ты пей-пей, да перегородку сделай, да потом опять пей.
474) Сходи туда, неведомо куда, принеси то, неведомо что.
475) Да ты, брат, еще не бог знает какой член.
476) Богослов, да не однослов.
478) Говоришь ему, а он смотрит, как баран на воду.
И живет же охота в такие темные ночи уходить бог весть куда!
479) Об волке речь, а волк навстречу.
480) Мальчик не мот, а деньгам перевод.
481) А много ль именья-то? Встанет со стула, и всё с ним.
482) Кость-то тяжелая стала, годов девяносто уж будет.
483) Дети-то, батюшка, у меня не стоят, наказал господь!
484) ‘Ну, как поживаешь?’ — ‘А так, как и прежде: ни сохну, ни мокну’.
485) А более так-с, для модели, чтобы люди глядели, зо 486) Не твоего ума дело.
(<1>. Отъезд М. 6 сентябр<я> <1>860.)

ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

ЗАПИСКИ ИЗ МЕРТВОГО ДОМА

Перечень тем для VI—IX глав первой части (П)

4-я и 5-я в сентябре.
6. {Далее было начато: Рассужден<ие>} Защитник и его описание, разговор с ним и рассуждение о генерале и о поведении с ним. Сапер и его история.
7) Слухи о ревизоре, о театре, баня, Исай, наступление праздников. Первое утро. На третий день.
8) {Далее было начато: Толки} История двух каторж<ных> песен, работы.
9) Театр.
В ‘Мертвый дом’. Раз как-то на столе лежала раскрытая книга по форме присяги.

ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ

ЗАПИСКИ ИЗ МЕРТВОГО ДОМА

Дополнение ко II главе первой части, не вошедшее в окончательный текст (Д)

Одним словом, полная, страшная, настоящая мука царила в остроге безвыходно. А между тем (я именно хочу это высказать) поверхностному наблюдателю или иному белоручке с первого взгляда жизнь каторжника могла бы показаться даже иной раз отрадною. ‘Да боже мой! — скажет он, — посмотрите на них: ведь иной из них (кто этого не знает?) хлеба чистого никогда не ел, да и не знает, какой такой настоящий хлеб-то на свете. А здесь, посмотрите, каким его хлебом кормят, его — каналью, разбойника! Смотрите на него: как он глядит, как он ходит! Да он в ус никому не дует, даром что в кандалах! Вот, — трубку курит, а это еще что? Карты!!! Ба, пьяный человек! Так он в каторге-то вино может пить?! Хорошо наказание!!!’
Вот что скажет с первого взгляда человек посторонний, может быть, благонамеренный и добрый…
А отчего же этот же счастливец рад бы хоть сейчас же бежать и бродяжничать? Знаете ли вы, что такое бродяжничество? Об этом когда-нибудь скажу подробнее. Бродяга по неделе не ест, не пьет. Спит на холоде и знает, что всякий свободный человек, всякий небродяга смотрит на него и ловит его, как дикого зверя, он знает это и все-таки бежит из острога от тепла и хлеба. Да и вы, коли уверены, что он счастливец, для чего же вы за этим счастливцем посылаете беспрерывно конвойного, а за иным так и двух, зачем же у вас такие крепкие кандалы, {Было: цепи} замки и запоры? Что хлеб! Хлеб едят, чтобы жить, а жизни-то и нет! Настоящего-то, сущего-то, главного-то нет, и каторжник знает, что никогда не будет, то есть, пожалуй, и будет, да когда?.. Только как бы в насмешку сулится…
Попробуйте выстройте дворец. Заведите в нем мраморы, картины, золото, птиц райских, сады висячие, всякой всячины… И войдите в него. Ведь, может быть, вам и не захотелось бы никогда из него выйти. Может быть, вы и в самом деле не вышли бы. Всё есть! ‘От добра добра не ищут’. Но вдруг — безделица! Ваш дворец обнесут забором, а вам скажут: ‘Всё твое! Наслаждайся! Да только отсюда ни на шаг!’ И будьте уверены, что вам в то же мгновение захочется бросить ваш рай и перешагнуть за забор. Мало того! Вся эта роскошь, вся эта нега еще живит ваши страдания. Вам даже обидно станет, именно через эту роскошь…
Да, одного только нет: волюшки! волюшки и свободушки. Человек — да не тот: ноги скованы, кругом вострые пали, сзади солдат со штыком, вставай по барабану, работай под палкой, а захочешь повеселиться — вот тебе двести, пятьдесят человек товарищей…
— Да из хочу я их! Не люблю я их, они душегубы, я молиться хочу а они похабные песни поют. Как же можно жить с темп, кого не любишь, не уважаешь!
— Да так и живи! Не хотел шить золотом… и т. д.
Всё это арестант знает в совершенстве, всем телом это знает, не одним умом, {Было: телом} знает еще на придачу, что он клейменый и бритый, да еще прав гражданских лишен, он оттого-то всегда зол, желчен и грустен, оттого-то он и здоровьем хил, оттого-то между арестантами вечная свара, сплетня, грызня. Да оттого-то вы сами боитесь его, ведь без конвойного в острог не войдете…
Говорят, когда-то и где-то, в каникулярное время, полицейские наловили ночью бесприютных собак, штук до тридцати, и всех вместе, живых и здоровых, спихали в одну кучу в крытую телегу и повезли в часть. То-то грызня завязалась. Картина глупая, отвратительная! А двести пятьдесят арестантов в остроге, собравшихся не своей волюшкой, со всего царства русского, — живите, мол, как хотите, да только вместе, да только за палями. Разве это не та же крытая телега? Разумеется, не та, а еще получше. Там была только ‘собачья’ грызня, а здесь ‘человечья’. А человек не собака: существо разумное, понимает и чувствует, по крайней мере — побольше собаки…
Да! понимает и чувствует каторжник, что всё потерял, вполне чувствует. Он вон, пожалуй, и песни поет, да ведь так — форсит. Жизнь проклятая и безрассветная! и трудно вообразить это, надо испытать, чтоб узнать!
Вот простой народ это знает, и без опыта. Недаром же он назвал арестантов ‘несчастными’, недаром он простил им всё, кормит их и ублажает. Он знает, что тут не суть великие муки, тут ‘каторга’, ‘одно слово — каторга!’ — как говорят сами же каторжные. {Было: арестанты}

ВАРИАНТЫ

ЗАПИСКИ ИЗ МЕРТВОГО ДОМА

Варианты наборной рукописи (HP)

Стр. 141.
38-39 обходили палаты ~ все вместе / обходили поутру, часу в одиннадцатом все вместе
39-40 прежде них / прежде него
40 наш ординатор / ординатор
41 знающий дело / умный, знающий дело
44 как-то неразговорчив / даже неразговорчив
44-45 конфузился нас / конфузился
Стр. 142.
2 по их же просьбе, ~ славный / по их же просьбе. В нем как бы соединялись вместе и доктор и пастырь милосердный. Славный был
3 Надо признаться, много лекарей / Надо признаться, что лекаря
4 сколько я заметил / а. сколько я заметил и в чем уверен б. сколько я заметил и в чем я с моей стороны уверен
6-7 Слов: всего русского — нет.
8-9 страдая самою тяжелою болезнию / в самой тяжелой болезни
11-13 или лежать ~ важное обстоятельство / или в госпиталь. Это зачастую случается. Но, кроме того, что в этом есть одно обстоятельство
14-15 ко всему, что носит на себе печать административного / ко всему административному
15 После: форменного — а следовательно, и к медицине
16 против госпиталей / против медицины
16-17 разными страхами, россказнями / Начато: разными формально<стями>
19 чужие люди кругом / чужие люди
19-21 строгости ~ и проч. / рассказы о настойчивой суровости фельдшеров и лекарей, строгости насчет еды, а главное, рассказы о взрезывании и потрошении трупов и проч. и проч. <>
21-22 к тому же, рассуждает народ, господа / Начато: а. К тому же господа б. К тому же рассуждение
23-27 но при более близком знакомстве ~ умеют заслужить / Но при первом знакомстве с [доктора(ми)] лекарями почти всегда все эти страхи [или часть] исчезают в простолюдине, кроме, разумеется, некоторых исключений, что, по моему мнению, прямо относится к чести и славе докторов наших, опять-таки, разумеется, кроме некоторых исключений, но, слава богу, нечастых, очень немногих, все наши лекаря умеют заслужить
27 После: простонародья. — Они ласковы с больными, умеют их ободрить, почти совершенно не смотрят на лица, т. е. со всеми [не] одинаковы в своем обращении, не делают выгодных исключений [в этом деле] кому-нибудь одному перед прочими, человеколюбивы [и рассматривая больного вообще как интересный субъект, а не что], много этим у простонародья выигрывают потому, что это понятие о человеке как о субъекте [зараженном имеет в себе что-то уравнивающее, нивелирующее, а это-то и правится народу]
27-28 По крайней мере я пишу о том, что сам видел / Начато: Я видел, что пишу
29 и не имею оснований думать / и не думаю
30 иначе / совершенно иначе
30-31 в некоторых уголках / а. во многих местах б. в иных местах
31-32 После: больниц — а. и во многих уголках б. и в некоторых уголках
33-36 но я говорю ~ в свое оправдание / что бы ни представляли многие из них в свое оправдание
37 например хоть средой, которая / средой, которая
38 всегда будут неправы, особенно если / они всегда будут неправы, если <>
40 иногда нужнее ему всех лекарств / а. иногда, и это я верно говорю, нужнее всех лекарств б. иногда нужнее больному всех лекарств
41 Пора бы нам перестать / Пора перестать
42-43 Это, положим, правда, что она многое в нас заедает, да не всё же / Заедает она, и правда, и во многих, да не во всех же
43 плут / плутик
45 и просто подлость / и мошенничество
46 говорить или писать / говорить и писать
46 После: писать. — Но в нашей медицине, видать, заметен прогресс, и даже если неотрадные явления исчезают и исчезнут совершенно, и то <4> и нашим срок недалек.
46 Впрочем, я опять отбился от темы / [Я со (всем)] Впрочем, я отбился от темы
47-48 враждебен более к администрации медицинской, а не к лекарям / а. враждебен [не] к медицине большей частью до тех только пор, пока с ней лично порядком не познакомился, пока здоров, а не болен б. враждебен не потому, что враждебен к госпиталям и к некоторым госпитальным порядкам, а к их администрации
Стр. 142—143.
48-3 Узнав, каковы они ~ до сих пор враждебна / Узнав же, какова она на деле, быстро теряет свои предубеждения, и опять-таки скажу, вся [слава в том] честь этого [принадлежит почти исключительно] принадлежит одним лекарям, [но] прочая же обстановка [всех наших лечебниц] до сих пор нисколько не соответствует некоторым ожиданиям и, кроме того, до сих пор враждебна
Стр. 143.
5-6 Так мне по крайней мере кажется из некоторых моих собственных впечатлений. / Начато: а. Но в том-то и дело, что народ умеет отличать лекарей от госпитальной администрации. Так мне, по крайней мере, кажется, что же касается до военных госпи<талей> б. Так мне, по крайней мере, кажется из некоторых впечатлений. А это очень важное дело.
7 Наш ординатор / Ординатор
8 серьезно и чрезвычайно внимательно / серьезно и внимательно
9 порции / переме<нял> порции
9-10 Иногда он и сам замечал / Иногда и сам видит
10-14 пришел отдохнуть ~ подсудимых /пришел или отдохнуть от работы, или полежать на тюфяке, все-таки в теплой комнате, а не сырой кордегардии, где в тесноте содержится [иногда страшная] тесная куча под (судимых)
15-16 душевное состояние / нравственное состояние
16 почти всегда тяжелее, чем у решеных / почти всегда тяжело
19-21 принятая у нас ~ формула / а. притворная болезнь, условные [‘запасные’] колотья, как называли арестанты б. условные колотья в. Начато: принятая у нас всех
22 сами арестанты / арестанты
27-28 безо всяких разговоров и умасливании выписать / без всяких [скоро (?)] разговоров и упрашиваний прямо выписать
30-31 здоров, в палате тесно’ — и проч. и проч./ а. здоров’ — и проч. б. здоров, а в палате тесно’ — и проч. и проч.
32 совестно / стыдно
32-33 сам наконец просился на выписку / сам уходил наконец
33 хоть был и человеколюбивый / хоть и был очень человеколюбивый
33-34 честный человек ~ больные / а. хороший человек, его тоже любили б. хороший человек, так что его тоже любили
35-36 решительнее ординатора ~ особенно уважали. / решительнее, даже строг, и за это его больные даже ува<жали>.
37 после / уже по<сле>
Стр. 144.
2-3 была особенная строгость, жестокость даже / была даже особенная строгость
4-5 глаза красные ~ колючую боль / глаза красные, сам жалуется [что на] на сильную боль
8 что болезнь притворная / Начато: что он
10-12 Арестанты все ~ хотя он сам / Начато: Арестанты же все знали, что он притворяется и обманывает, хотя это он сам
14-15 на всех нас ~ от всех таится / на всех — скрытный, подозрительный, ни с кем не говорит, от всех таится
20 решаются ~ на страшные выходки / Начато: решаются иногда на стр<ашные>
21-22 кого-нибудь из начальства или своего же брата / начальника али своего же брата <>
22 отдаляется наказание / отдалилось наказание
23 цель его достигается / цель достигнута
23 Ему нужды нет / Нужды нет
24 наказывать / пороть
25-27 теперь-то ~ упадок духа / а. теперь отдалить на минуту, а там что бы ни было — до того бывает силен упадок духа б. теперь-то отдалить грозную минуту, хоть на несколько дней, а там что бы ни было — вот что ему надо — до того бывает иногда силен упадок духа <>
27 иные / Начато: неко<торые>
30-31 Слов: даже те, у которых койки приходились с ним рядом. — нет.
32 со штукатурки / с щекатурки <>
33 к утру они опять стали / к утру опять были
34 болезни, продолжающейся / Начато: болезни, чтоб
35-36 все медицинские средства ~ доктора решаются / все средства испытаны, чтоб не лишиться совсем зрения, решаются иногда
39-40 ведь заволока ~ очень мучительна / [палки] ведь заволока была [почти] хоть не палки, но почти так же мучительна, как и палки <>
40-41 собирают сзади ~ протыкают / собирают сзади на шее всё тело, сколько можно [более] захватить, прорезывают <>
42-44 длинная рана ~ каждый день / а. длинная рана, и продевают в эту рану [широкую] холстинную тесемку, довольно широкую, каждый день б. длинная рана по всему затылку, и продевают в эту рану холстинную тесемку этак в палец, потом каждый день
46 ее /его
47-48 впрочем с ужасными мучениями, и эту пытку / а. с ужасными мучениями и стонами эту пытку б. впрочем с ужасными мучениями и стонами, эту пытку <>
48 Слова: упорно — нет.
Стр. 145.
1 выписаться / выздороветь
3 После: на тысячу палок. — Как-то жаль было бедняка.
4 тяжела до того / [так] тяжела
6 называя этот страх малодушием / а. называя ее малодушием б. называя этот страх арестанта малодушием
6-7 подвергаются двойному, тройному наказанию / Начато: решаются на двойное, на трой<ное>
7 только бы ~ оно исполнилось / только бы не сейчас
9 Слова: еще — нет.
10-11 а содержание / Начато: содержание, которое
11 для всех / для иных
13 Слов: и бесстрашии — нет.
13-14 закоренелая привычка / закоренелая [древняя] всег<дашняя> привычка
15 Слов: и спиной — нет.
15-16 Слова: скептически — нет.
16 и уже не боится / и совсем не боится
20 очень добродушный / смирный и добродушный
21-22 тут же клялся / клялся
22-23 с самого нежного ~ детства / с самого раннего, первого своего детства <>
24 в своей орде / в орде
26 он как будто благословлял / а. он пресерьезно благословлял б. он и как будто благословлял
27-28 били, Александр Петрович ~ за всё про всё / а. били, — говорил он,— за всё про всё б. били, Александр Петрович, — говорил он мне, сидя иногда на моей койке, под вечер, перед огнями, — за всё про всё
29-30 Слов: с самого того дня, как себя помнить начал — нет.
33 Слов: это был всегдашний бегун и бродяга — нет.
38 всё начальство озлилось / Начато: а. начальник, слышно было, поклялся, что б. всё начальство озлилось, что не
39 не выпустят / Начато: не выд<ержу>
41 свои же ~ не простят / а. свои же говорили, что ничего не простят б. свои же тогда ж говорили, что ничего из этого не будет, не простят <>
42 им жальче / как-то жальче им
43-44 и в самом деле ~ остались / и [в само<м>] окрестили, нарекли [арестантом] Александром, а палки [мне] все-таки не простили
45 обидно мне стало / обидно стало
45-46 я и думаю ~ надую. / а. Да, постой же, я вас всех надую, б. Я и думаю про себя: постой же, я вас теперь всех и взаправду надую. <>
48 то есть не то чтобы совсем мертвым / то есть не мертвым
Стр. 146.
1 Слова: уйдет — нет.
3 подламываются / нейдут
4 у рта пена / пена у рту <>
6-8 выводили ~ обмер / Начато: а. выводили, на третьей тысяче то же сделал б. выводили, третью тысячу только одну прошел, обмер
9 удар, как ножом по сердцу, проходил / удар, как ножом по серд<ц>у, пройдет
10-12 за три удара шел ~ трех первых стоила / а. за три удара идет, эта-то последняя тысяча всех четырех стоила б. за три удара. Эта-то вот [последняя] скаредная последняя тысяча всех трех первых стоила
13 Слов: тут же — нет.
14-15 ну да и я ~ лекарь верит / а. Начато: да я и тут надул б. ну да и [я не про<мах>] я не дал себя в обиду и тут надул, опять обмер, опять поверили, да и как не поверить, лекарь верит <>
16-17 хоть ~ так били, что / а. хоть <1> били так больно, что б. хоть и изо всей злости били потом, так били, что <>
17 нет, нос утри, не забили / нет, морген фри, не забили
18-19 А все ~ под плетью рос. / А всё так выходит тоже потому, что надул я их да сыздетства под плетью рос.
19-21 били ~ в грустном раздумье / били! — прибавил он как бы в грустном раздумье <2>. — Не перечтешь, сколько били’
24 Счету такого не хватит’. / Счету не хватит.
24-32 Он взглянул ~ бит за это / Начато: а. Он, однако же, был парень здоровый, вертлявый и веселый, жил со всеми [мирно] ладно и хоть любил воровать и очень часто был у нас бит за это б. Он взглянул на меня и рассмеялся. ‘Знаете ли, Александр Петрович, я ведь и коли [во сне] [что вижу] ночью вижу, так непременно — что меня бьют! в. Он взглянул на меня и рассмеялся, но так добродушно, что я сам не мог не улыбнуться ему в ответ. ‘Знаете ли, Александр Петрович, я ведь и во сне коли что вижу, так непременно, что меня бьют. [Он действительно)] Других и снов у меня не бывает’. Он действительно часто кричал по ночам и кричал [<1>], бывало, во всё горло, так что его тотчас будили толчками арестанты: ‘Ну, что, черт, кричишь!’

Варианты прижизненных изданий

Стр. 5.
3 Слова: Введение — нет. (РМ1, РМ2, Вр, 18621, 18622, 1865)
7-8 Слова: города — нет. (РМ1, РМ2)
Стр. 6.
3 Надо / Надобно (PM1, РМ2, Вр, 18621, 18622, 1865)
22 подававших / и подававших (РМг)
46 сношения / отношения (РМ1, РМ2, Вр, 18621, 18622)
Стр. 7.
2-3 и сожалеют о них / о которых сожалеют (РМЪ РМ2, Вр, 18621)
10-11 дольше расспрашивать / дальше расспрашивать (РМ1, РМ2)
15-16 он совсем потерялся / он побледнел, потерялся (PM1, РМ2, Вр, 18621)
19 как будто с каким-то испугом / даже с каким-то испугом (РМ1, РМ2)
31-32 После: мнителен до сумасшествия — подозрителен до крайности (PM1, РМ2, Вр, 18621)
35 оказалось, что он / я догадался, что он (РМ1, РМ2, Вр, 18621)
41 я предлагал / и я предлагал (PMlt РМ2, Вр, 1862J
Стр. 8.
2 Однако же / И однако же (РМ1, РМ2)
4 Не писал ли он? / Не писал ли? (РМ1, РМ2, Вр)
21 особенно с тех пор, как узнал / как только узнал (РМ1, РМ2, Вр, 18621)
31 унес его бумаги / унес его бумаги к себе (РМ1, РМ2, Вр, 18621)
Стр. 9.
29 одноэтажных сруба / одноэтажных деревянных сруба (PM1, PM2, Вр, 18621)
Стр. 10.
15 его жена / жена его (РМ1, РМ2, Вр, 18621, 18622, 1865)
20 Когда смеркалось / Когда смерклось (РМ2, Bp, 18621)
34 Одни приходили / Одни проходили (РМ1)
Стр. 11.
23 в декабре месяце / в январе месяце (РМ2)
Стр. 12.
3 Слова: было — нет. (18621)
15 Слышал я потом, кто-то стал / Слышал я потом, что кто-то стал (РМ1, РМ2, Вр, 18621)
26-27 Голова тоже брилась / Равно и голова брилась (РМ1, РМ2, Вр, 18621)
Стр. 13.
40 душегубцев / душегубов (РМ1)
Стр. 15.
2 между этими людьми /между этим народом (РМ1)
19 что знаменитая / что и знаменитая (PM1, РМ2, Вр)
Стр. 16.
48 невозможна была работа / невозможна была и работа (РМ1, РМ2)
Стр. 18.
8 друг у друга / друг от друга (PM1, PM2)
18-19 каким образом / каким способом (РМ1, РМ2, Вр, 18621)
19 приносилось вино / проносилось вино (Вр)
22 играют второстепенную роль / играют только второстепенную роль (РМ1, РМ2, Вр, 18621)
27 Это страсть / Эта страсть (РМ1, РМ2)
Стр. 19.
2 недостанет / недостает (PM1, PM2)
27-28 представляется ее случившимся / представляется мне теперь как будто вчера случившееся (РМ2)
45 Арестанты, хоть и в кандалах / Арестанты, хоть и запертые, хоть и в кандалах (РМ2)
Стр. 20.
21 ловчее / ловче (РМ2, Вр)
37-38 нанесенный буранами / нанесенный бурунами (РМ2, Вр, 18621)
39 был короток / был краток (РМ2)
45 навертывались / заводились (РМ2)
Стр. 22.
10 у нас / у нас зимою (РМ2)
15 После: хлеб у нас общий — артельный (РМ2)
Стр. 23.
28-29 и сжал кулаки / и, сжав кулаки (РМ2)
Стр. 25.
18 Слова: всегда — нет. (РМ2, Вр, 18621)
30 Диалектик-ругатель / Диалектик, ругатель (РМ2, Вр)
38 которое я принес / которое я пронес (РМ2, Вр, 18621, 18622)
Стр. 26—27.
48-1 по пехотному полку / в пехотном полку (РМ2, Вр)
Стр. 27.
18 что знал это / что он знал это (РМ2)
Стр. 29.
21 пошел /вошел (РМ2, Вр, 18621)
Стр. 30.
9 Надо / Надобно (РМ2, Вр, 18621)
Стр. 31.
18 Слова: мужику — нет. (РМ2, Вр, 18621)
26 Что ж, не примете гостя? / Что ж, братцы, не примете гостя? (РМ2, Вр, 18621, 1865)
Стр. 32.
10 тотчас же / то тотчас же (РМ2, Вр)
23 они тоже едят свое кушанье / эти тоже едят свою пищу (РМ2, Вр), эти тоже едят свое кушанье (18621)
23 пью чай /пью только чай (РМ2, Вр, 18621)
27 Им бы очень хотелось / Как бы хотелось (РМ2, Вр, 18621)
35 После: сбылись и слова его… — Но до следующей Главы (РМ2)
Стр. 33.
23 После: Он — пришел в каторгу годом позже меня и (РМ2, Вр, 18621)
26 с каким-то особенным удовольствием / с каким-то особенным довольствием (РМ2, Вр)
32-33 обращения и других / обращения других (РМ2, Вр)
Стр. 34.
12 незнакомых людей / вам незнакомых людей (РМ2)
28 не свидаться / не свидеться (РМ2, Вр, 18621)
38 в кармане у арестанта / в кармане арестанта (РМ2, Вр, 18621)
Стр. 35.
24-26 Ремесла он не имел никакого / Ремесла он не умел никакого (РМ2, Вр)
36 вся казарма / вся каторга (РМ2, Вр, 18621)
Стр. 36.
1-2 хочет скоро нажиться / хочет быстро нажиться (РМ2, Вр, 18621)
Стр. 37.
7 иногда / чаще всего (РМ2, Вр, 18621)
17 После: обыкновенно процветают — в остроге (РМ2)
25 даже и не вздумал / даже не вздумал (РМ2)
26 или хоть бы укорить негодяя / или даже укорить негодяя (РМ2, Вр, 18621)
Стр. 38.
27 он приходит обратно / он проходит обратно (РМ2)
35-36 заранее / заране (РМ2, Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 39.
45 правда, очень любила-с / правда, что очень любила-с (РМ2, Вр)
45 Когда я / Как я (РМ2, Вр)
Стр. 40.
34 злодеяниями / злодействами (РМ2)
44 меж собой / меж собою (РМ2)
45-46 переменял имя / не раз переменял имя (РМ2, Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 41.
28 значило убить / значило наверно убить (РМ2)
Стр. 43.
31 неразрешимыми вопросами / неразрешенными вопросами (РМ2, Вр)
Стр. 44.
5 казарму /камору (РМ2, Вр)
Стр. 45.
9 спокойно и мирно / спокойно и смирно (РМ2, Вр, 18621)
17 Я даже знаю / Я даже знал (РМ2, Вр, 18621)
Стр. 46.
24 нюхательного табаку / нюхального табаку (РМ2, Вр, 18621, 18622)
29 до наказания / до приговора (РМ2, Вр)
34 его грудь / ему грудь (РМ2, Вр)
Стр. 47.
8 всклоченными / всклокоченными (РМ2, Вр, 18621)
34 осталась только / остались только (РМ2, Вр, 18622)
37 трепетал бы от страха / трепетал от страха (РМ2, Вр, 18621, 18622)
38 даже не поморщившись / даже не наморщившись (РМ2)
Стр. 48.
8 он боялся сначала / он очень боялся сначала (РМ2)
25 может быть, несколько раз / может быть, еще несколько раз (РМ2, Вр, 18621)
Стр. 49.
31-32 в каждой казарме, в каждом остроге / в каждой казарме, остроге (РМ2)
38 прислушиваясь / прислушивался (РМ2, Вр)
Стр. 51.
13 В первые полчаса / В первые же полчаса (РМ2)
40 Все они ехали на разбой / Между прочим, все они ехали на разбой (РМ2, Вр, 18621)
Стр. 52.
3 нечего говорить / нечего и говорить (РМ2, Вр, 18621, 18622, 1865)
55 заранее / заране (РМ2> Вр)
44 в эту самую минуту / в эту же самую минуту (РМ2, Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 53.
34 тачал сапоги / отлично тачал сапоги (РМ2)
Стр. 54.
5 на его лице / на его лицо (РМ2, Вр, 18621, 18622, 1865)
17 После: божий пророк — великий и славный божий пророк (РМ2)
Стр. 58.
19 Об вине их не просили / Об вине их и не просили (Вр, 18621)
Стр. 60.
4 одежде / одеже (Вр, 18621, 18622)
15 которые от меня / и которые от меня (Вр, 18621)
47 сделанный торг / уже сделанный торг (Вр, 18621, 18622)
Стр. 63.
18 с неутолимой жаждой /с неутомимой жаждой (Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 64.
39 потом бежала / потом бежал (Вр, 18621, 18622)
Стр. 65.
22 такие старые / как такие старые (Вр, 18621, 18622)
Стр. 68.
42 отказать / отказывать (Вр, 18621)
Стр. 71.
32-33 как это случилось / так это случилось (Вр, 18621, 18622)
Стр. 73.
12 придется говорить / придется много говорить (Вр, 18621)
Стр. 75.
15 не будет урока / не будет урка (Вр, 18621, 18622)
Стр. 77.
23-29 Никто-то ~ внимания. / Никто-то никогда не ласкал ее, никто-то никогда не обращал на нее никакого внимания. (Вр, 18621, 18622), Никто-то не ласкал ее, никто-то никогда не обращал на нее никакого внимания. (1865)
Стр. 78.
8 остались / оставались (Вр, 18621)
Стр. 81.
14 приходилось ему говорить /приходилось ему заговорить (Вр, 18621, 18622, 1865)
23-29 денно и нощно / и денно и нощно (Вр, 18621)
Стр. 82.
27 тертого табаку / табаку (Вр, 18621)
Стр. 84.
18 не производил на него / не производили на него (Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 86.
15 мимо с сотнею тысяч /мимо и с сотнею тысяч (Вр, 18621)
Стр. 94.
9 дрожащим голосом / дрожавшим голосом (Вр, 18621)
48 тоненьким дискантиком /тоненьким дискантом (Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 95.
3 Слова: ближе — нет. (Вр, 18621)
Стр. 96.
13 Слов: тут же в глаза — нет. (Вр, 18622)
Стр. 99.
8 Слова: снизу — нет. (Вр, 18621)
Стр. 103.
33 пусть так и делают /пусть там и делают (Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 108.
5 хоть иным бы и хотелось / и хоть иным бы и хотелось (Вр, 18621)
22 без различия / без различения (Вр, 18621, 18622, 1865)
32 можно утаить / можно было утаить (Вр, 18621, 18622, 1865)
43 уж выпил / уж и выпил (Вр, 18621)
Стр. 109.
26 не могу объяснить / не могу даже объяснить (Вр, 18621)
28-29 а между тем, еще за пять минут, все были почти / которые еще только за пять минут были почти (Вр, 18621)
Стр. 112.
3 в особенности / особенно (Вр, 18621, 18622)
40 Благодарствую / Благодарствуй (Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 114.
20 Слов: Распевает, как синица — нет. (Вр, 18621)
Стр. 115.
4 Слов: в том-то и штука, что — нет. (Вр. 18621)
Стр. 117.
22 ссорившихся / ссорящихся (Вр, 18621)
Стр. 118.
14 было по сороку лет / было чуть не по сороку лет (Вр, 18621)
36-37 в запрошлом году / в прошлом году (Вр, 18621)
Стр. 119.
5 откуда-то / откудова-то (Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 120.
3 посмотреть / смотреть (Вр, 18621, 18622, 1865)
10-11 отправились на представленье / отправились в представление (Вр, 18621, 18622, 1865)
Стр. 124.
13 на московском и петербургском театрах / на московском и петербургском театре (Вр, 18621)
32 при какой-нибудь смешной сцене / при виде какой-нибудь смешной сцены (Вр, 18621)
Стр. 125.
6 правда очень стареньком / правда в очень стареньком (Вр, 18621)
26 в тридцать лет / в тридцать пять лет (Вр, 18621, 18622, 1865)
46 но это, видно / но это, очевидно (Вр, 18621)
Стр. 127.
2-3 ничего не остается / ничего не останется (Вр, 1862v 18622, 1865)
19 на минуту / на минутку (Вр, 18621)
Стр. 129.
46-47 с спокойным духом / с покойным духом (Вр, 18621)
Стр. 130.
28 Это было длинное / Это было очень длинное (Вр)
Стр. 133.
5 всё это врет / всё врет (Вр, 18622, 1865)
Стр. 134.
33-34 цинготного и глазною болезнями /цинготного и глазною болезнью (Вр)
33 даже венерические / даже и венерические (Вр)
Стр. 135.
34 со стороны больных / со стороны других больных (Вр)
Стр. 137.
44 уважали их / уважали, почитали их (Вр)
Стр. 138.
22 объяснить необходимость / объяснить необходимости (Вр, 18622, 1865)
29-31 выпускают по одному / выпускаются по одному (Вр, 18622, 1865)
Стр. 139.
1-2 пришлось к слову / пришло к слову (Вр, 18622, 1865)
24 Слова: повторяю — нет. (Вр, 18622, 1865)
Стр. 141.
34 Фразы: Следовало расковать мертвеца … — нет. (Вр)
Стр. 142.
21 потрошении трупов и проч. / потрошении трупов и проч. и проч. (Вр)
Стр. 144.
6 брызгами в глаза / брызгами в глаз (Вр)
21 или своего / али своего (Вр, 18622, 1865)
Стр. 146.
16 хоть изо всей / хоть и изо всей (Вр)
Стр. 147.
26 факт неминуемый / факт неминучий (Вр, 18622, 1865)
Стр. 148.
15 штуку / штучку (Вр, 18622, 1865)
Стр. 149.
31 А вот еще / А то вот еще (Вр)
Стр. 152.
7 сидит себе / сидит, бывало (Вр)
Стр. 154.
19 опасности для жизни / опасности жизни (Вр, 18622, 1865)
Стр. 155.
17 Сознать вину / Да, наконец, сознать вину (Вр)
27 однако / однако же (Вр)
Стр. 156.
15 Развилась ли в них / Развивалась ли в них (Вр, 18622, 1865)
Стр. 157.
11 и это вполне / и это почти вполне (Вр, 18622, 1865)
26 между ними / меж ними (Вр, 18622, 1865)
44 Каждый день так похож один на другой! / Каждый день всё то же и то же, каждый день так похож один на другой! (Вр)
Стр. 158.
41 тот день, когда их не было / тот день, как их не было (Вр, 18622, 1865)
Стр. 160.
1 чередовались и менялись сумасшедшими / чередовались своими, даже менялись сумасшедшими (Вр)
Стр. 162.
43 разжились маненько / разжились маленько (Вр)
Стр. 163.
45 По паспорту / По пачпорту (Вр, 18622)
Стр. 164.
7 Топором / Топоров (Вр, 18622, 1865)
29 да с тем и бежал / да и бежал (Вр)
45 Слов: точь-в-точь — нет. (Вр)
Стр. 165.
15 как-то выйдешь / когда-то выйдешь (Вр)
Стр. 167.
31-32 и деньги пропью/ деньги пропью (Вр, 18622, 1865)
36 пропащий я или нет / пропащий ли я или нет (Вр)
Стр. 168.
26 Краденого только не принимал / Краденого он только не принимал (Вр)
39 секут / секут ее (Вр)
Стр. 169.
2 тот день / тот же день (Вр, 18622, 1865)
Стр. 170.
37-38 нетрезвого повенчали / нетверезого повенчали (Вр, 18622, 1865)
Стр. 171.
25 Однажды / Одноважды (Вр, 18622, 1865)
Стр. 174.
4 по Сибири / по всей Сибири (Вр, 18622, 1865)
31 к которой приписан / к которой он приписан (Вр)
41 самое необходимое / уж самое необходимое (Вр)
Стр. 175.
22 теперь о решеных / теперь только о решеных (Вр, 18622, 1865)
23 решаются на побег / решаются на побеги (Вр, 18622, 1865)
Стр. 177.
20 теперь можно / теперь уже можно (Вр, 18622, 1865)
48 иные ходили / некоторые ходили (Вр)
Стр. 178.
3-4 полежать / полежать можно было (Вр)
Стр. 179.
26 Кто же его сгонит / кто его сгонит (Вр, 18622)
Стр. 181.
7 пусть сейчас / так пусть сейчас (Вр)
26 Мартынов / Максимов (Вр)
Стр. 185.
14 заинтересовало / заинтриговало (Вр, 18622, 1865)
Стр. 186.
42 им уступали / им уступили (Вр, 18622, 1865)
Стр. 187.
15 утонченно вежливо / утонченно и вежливо (Вр)
Стр. 190.
13 жалобно выла / жалобно ныла (Вр, 18622)
46 в длину и ширину / в длину и в ширину (Вр, 18622, 1865)
Стр. 191.
26 большую собаку / большую черную собаку (Вр, 18622, 1865)
Стр. 192.
44 иным из них / иным из наших (Вр)
Стр. 193.
40-41 наконец стал принимать / наконец начал принимать (Вр, 18621, 1865)
Стр. 194.
20 получили свободу / получали свободу (Вр)
Стр. 197.
4 зачитавшийся в Библии / зачитавшийся Библии (Вр)
Стр. 198.
34 а главное / и главное (Вр, 18622, 1865)
42-43 а через два часа / и через два часа (Вр)
Стр. 200.
3 тепере / теперь (Вр, 18622, 1865)
16 драли / прежде драли (Вр)
Стр. 202.
32 что я с ними /что и я с ними (Вр)
Стр. 206.
39 несловоохотливо /несловоохотно (Вр, 18622, 1865)
Стр. 209.
14-15 Бский, М-кий и старик Ж-кий / Б-славский, М-цкий и старик Ж-ховский (Вр)
32 Б-м / Б-славским (Вр)
40 Т-ским / Т-жевским (Вр)
Стр. 210.
7 что тоже / это тоже (Вр)
15-16 что встречается в нашем / что случается в нашем (Вр)
Стр. 212.
28 всех арестантов / всех остальных арестантов (Вр)
Стр. 212—213.
48-1 в первом и третьем разряде / в первом и третьем разрядах (Вр)
Стр. 215.
9 чего-нибудь начальственного / чего-нибудь начальнического (Вр)
Стр. 219.
8 новых не приходило / новых более не приходило (Вр)
38 куражиться /покуражиться (Вр)
Стр. 221.
34 если б шкалик / если б этот шкалик (Вр)
Стр. 222.
24 скрытую / скрытную (Вр)
Стр. 223.
28 сквозь медные трубы / сквозь все медные трубы (Вр)
Стр. 224.
29 началось / начиналось (Вр)
Стр. 227.
42-43 пронесся слух / пронесся первый слух (Вр)
Стр. 229.
14 мне преданны / очень мне преданны (Вр)
29-30 начал читать ее с вечера / начал читать с вечера (Вр)
44 с ними познакомиться / с ними знакомиться (Вр, 18622, 1865)
Стр. 230.
17 тем терпеливее / тем всё терпеливее (Вр)

<СИБИРСКАЯ ТЕТРАДЬ>

Варианты чернового автографа

Стр. 235.
9-10 одна луковица / 3 луковицы
14-15 Кат ~ запалився. вписано на полях.
16 у них / у меня <>
16 Еготишна / Ейготишна
Стр. 239.
2 дом стоял / дом купил
8 Экономию ~ загнать хочешь! / Экономию ~ загоняя<ешь>
16 После: девушки — начато: а деньги голуби
40 не знавал / не видал <>
40 После: брат ему. — начато: Я тебя <2>, чтоб
41 бивал / пихал <>
Стр. 240.
18 Любил кататься / Любил ездить
25 придешь отдавать / будешь отдавать
35-36 ни конца, ни начала / ни конца в нем, ни начала
Стр. 241.
23-26 Погодя ~ женили вписано на полях.
28 выбросить / бросить
39-40 Ах ты, батюшка ~ мою коровушку… вписано на полях.
40 задави / обдери <>
65 А начальству / А им-то
Стр. 242.
22 Нашего брата /Вашего брата
45 После: пятьдесят с гаком. — Не суть важное.
58 А какая тут еда? / А чего тут есть?
56 А какая тут еда? ~ так обмерз. / Железные носы, нас совсем заклевали.
Стр. 243.
9-10 мокро из тебя станет / мокро будет
38 под экипаж / для эк<ипажа>
51 точно редьку / как редьку <>
58 Любил / любишь
Стр. 244.
7 мою слезницу / мою слезницу с дороги
16 Слушай / Слушай меня
16 После: Слушай да — начато: все
21-23 рассказ о том ~ что мне с ней делать, вписано на полях.
44 После: Что ж делать. — Попался!
51 Вот нужно ~ коротка. / Нужно жениться бедному, а и ночь коротка.
53 бранное слово, вот ты что, а не человек! / бранное слово, а не человек!
Стр. 245.
1 по 10 копеек уступил почтения / по 10 копеек с арши<на> почтения
36 всем вписано.
44-43 сорока на коле ~ посидела’ / сорока на коле дольше сидела’
64-55 жена говорит ~ зарезал, вписано на полях.
69 аль за деньги показывать вписано.
Стр. 246.
1 Уж тут не до жиру / а. Конечно, уж не до жиру б. Конечно, уж тут не до жиру
6 скидай / подавай
41 вас/ их
52 А этот ~ выйдет. / Смотрю, смеется жена. Ну, думаю про себя, подожди. Этот смех слезами выйдет.
59 так дурак и есть / начато: так дураком
Стр. 247.
12 съездил его по идолам / съездил по идолам
19 пройдет / пролезет
26 влил / вылил
Стр. 248.
31 После: <1>860.) — на обороте последней страницы запись: О бродягах, фальшивых деньгах, мужик убивает их.

ПРИМЕЧАНИЯ

ЗАПИСКИ ИЗ МЕРТВОГО ДОМА

Источники текста

Д — Дополнение ко II главе первой части, не вошедшее в окончательный текст. 1860 г. Хранится в ЦГИА, ф. 777, оп. 2, д. 77, лл. 28 об.— 29 об. Впервые напечатано: Сб. Достоевский, I, стр. 365—368.
П — Перечень тем для VI—IX глав первой части в записной книжке No 1. Начало 1861 г. Хранится в отделе рукописей ГБЛ, ф. 93.1.2.6, стр. 44, 64 (см.: Описание, стр. 92).
HP — Наборная рукопись начала II главы второй части до слов ‘Прибавлю к этому одно’. 2 л., 4 стр. Конец 1861 — начало 1862 г. Хранится в отделе рукописей и редкой книги библиотеки Гарвардского университета (США), микрофильм — ИРЛИ. Впервые напечатано: Русский литературный архив. Нью-Йорк, 1956, стр. 59—81.
PM1, 1860, 1 сентября, No 67 (‘Введение’, гл. I).
РМ2, 1861, 4 января, No 1 (‘Введение’, гл. I и II), 11 января, No 3 (гл. III), 25 января, No 7 (гл. IV). Вр, 1861, No 4, стр. 1—68, No 9, стр. 243—272, No 10, стр. 461—496, No 11, стр. 325—360, 1862, No 1, стр. 321—336, No 2, стр. 565—597, JSTs 3, стр. 313—351, No 5, стр. 291—326, No 12, стр. 235—240.
18621 — ‘Записки из Мертвого дома’, ч. 1. СПб., 1862.
18622 — ‘Записки из Мертвого дома’, чч. 1—2. Изд. 2-е. Изд. А. Ф. Базунова. СПб., 1862.
1865 — Полное собрание сочинений Достоевского, т. I. Изд. Ф. Т. Стелловского. СПб., 1865, стр. 70—194.
1875 — ‘Записки из Мертвого дома’, чч. 1—2. СПб., 1875.
Автограф неизвестен.
Впервые напечатано: РМ, 1860, 1 сентября, No 67 (ценз. разр. — 2 сентября 1860 г.), 1861, 4 января, No 1 (ценз. разр. — 6 ноября 1860 г.), 11 января, No 3 (ценз. разр. — 10 января 1861 г.), 25 января, No 7 (ценз. разр. — 25 января 1861 г.), Вр, 1861, No 4 (ценз. разр. — 19 апреля 1861 г.), No 9 (ценз. разр. — 1 сентября 1861 г.), No 10 (ценз. разр. — 27 октября 1861 г.), No 11 (ценз. разр. — 7 ноября 1861 г.), 1862, No 1 (ценз. разр. — 8 января 1862 г.), No 2 (ценз. разр. — 26 февраля 1862 г.), No 3 (ценз. разр. — 7 марта 1862 г.), No 5 (ценз. разр. — 6 мая 1862 г.), No 12 (ценз. разр. — 7 декабря 1862 г.), с подписью: Ф. Достоевский.
Печатается по тексту 1875 с устранением явных опечаток, не замеченных Достоевским, а также со следующими исправлениями по РМ1, РМ2, Вр, 18621, 18622, 1865:
Стр. 23, строки 19—20: ‘Толстяк наконец рассердился. — Да ты что за птица такая’ вместо ‘Да ты что за птица такая’ (по РМ1, и Вр).
Стр. 23, строка 20: ‘вскричал он вдруг’ вместо ‘вскричал тот вдруг’ (по РМ2, Вр, 18622, 1865).
Стр. 34, строка 22: ‘зачитавшийся арестант, хотевший убить майора’ вместо ‘зачитавшийся, хотевший убить майора’ (по РМ2).
Стр. 36, строки 34—35: ‘к воспринятию водки’ вместо ‘к восприятию водки’ (по РМ2, Вр, 18621).
Стр. 41, строка 35: ‘заметили, что и Газин’ вместо ‘заметили, что Газин’ (по всем источникам).
Стр. 41, строка 48: ‘чаи распивать’ вместо ‘чай распивать’ (по РМ2, Вр, 18621).
Стр. 52, строка 12: ‘сильная и стойкая’ вместо ‘сильная и стройная’ (по всем источникам).
Стр. 76, строки 9—10: ‘крикнуть на меня и прогнать меня, если я’ вместо ‘крикнуть на меня, если я’ (по всем источникам).
Стр. 79, строка 37: ‘пришепетывая’ вместо ‘пришептывая’ (по всем источникам).
Стр. 80, строка 33: ‘брюзгливый’ вместо ‘брезгливый’ (опечатка во всех источниках).
Стр. 85, строки 44—45: ‘Большого рассуждения’ вместо ‘Большего рассуждения’ (по Вр, 18621, 18622).
Стр. 86, строка 33: ‘что ему в этих книжных знаниях’ вместо ‘что ему в этих книжных занятиях’ (по Вр, 18621).
Стр. 88, строка 45: ‘из таких рассказов’ вместо ‘из таких разговоров’ (по всем источникам).
Стр. 93, строка 35: ‘еврейское его происхождение’ вместо ‘еврейское происхождение’ (по всем источникам).
Стр. 1371 строка 41: ‘сушь формалистики’ вместо ‘суть формалистики’ (по всем источникам).
Стр. 137, строка 41: ‘не выказывалась’ вместо ‘не высказывалась’ (опечатка во всех источниках).
Стр. 144, строка 41: ‘протыкают’ вместо ‘протыкая’ (по всем источникам).
Стр. 149, строка 25: ‘по фрунту’ вместо ‘по фронту’ (по Вр, 18622).
Стр. 150, строка 7: ‘эту штуку’ вместо ‘эту шутку’ (по Вр).
Стр. 151, строка 21: ‘такой-то стих’ вместо ‘такой стих’ (по Вр).
Стр. 151, строка 30: ‘что он ее сам сочинил’ вместо ‘что он ее сочинил’ (по всем источникам).
Стр. 160, строка 44: ‘долго опрашивал’ вместо ‘долго спрашивал’ (по всем источникам).
Стр. 166, строка 2: ‘заперли палату’ вместо ‘заперли казарму’ (по контексту).
Стр. 192, строка 23: ‘забава арестантов с козлом’ вместо ‘забава арестанта с козлом’ (по всем источникам).
Стр. 195, строки 44—45: ‘Что они, как? неужели могли привыкнуть? неужели спокойны?’ вместо ‘Что они, как? неужели спокойны?’ (по Вр).
Стр. 199, строки 16—17: ‘которые могли бы любить меня, которые и любили меня впоследствии’ вместо ‘которые могли бы любить меня впоследствии’ (по Вр).
Стр. 199, строка 18: ‘на равную ногу’ вместо ‘на ровную ногу’ (по всем источникам).
Стр. 202—203, строки 47—1: ‘ — Ишь, тоже выполз, — крикнул один.— Железный нос, — проговорил другой. — Муходавы!’ вместо ‘ — Ишь, тоже выполз, — крикнул один. — Муходавы!’ (по всем источникам).
Стр. 203, строка 38: ‘не удастся’ вместо ‘не удается’ (по всем источникам).
Стр. 210, строка 41: ‘в кучу’ вместо ‘в кучку’ (по Вр).
Стр. 211, строка 29: ‘я не понимал’ вместо ‘я не помнил’ (по Вр).
Стр. 227, строка 39: ‘в погребе пережидают’ вместо ‘в погребе переживают’ (по Вр).
Стр. 228, строка 36: ‘проступок’ вместо ‘поступок’ (по всем источникам).
Стр. 231, строка 48: ‘Расковывали нас’ вместо ‘Расковали нас’ (по всем источникам).
VIII глава второй части (‘Товарищи’), не вошедшая в издание 1875, печатается по тексту 1865.

1

Замысел книги о ‘Мертвом доме’ возник у Достоевского, по-видимому, еще на каторге. Лишенный возможности писать, он не переставал внутренне готовиться к дальнейшему творчеству. В воспоминаниях П. К. Мартьянова имеется свидетельство корпусного штаб-доктора И. И. Троицкого, разрешившего Достоевскому писать в госпитале и хранившего его записи (см.: Мартьянов, стр. 269). Первая из дошедших до нас записных книжек писателя относится к периоду каторги, солдатчины, поселения. Это так называемая Сибирская тетрадь (см. выше, стр. 235—248). Она была для Достоевского своеобразным конспектом, где за отдельными фразами, записями скрывались жизненные ситуации, характеры, рассказы каторжников, которые впоследствии всплывали в памяти и воплощались в героев его произведения. Из 522 записей Сибирской тетради более 200 использовано в ‘Записках из Мертвого дома’. Так, краткую запись No 90 писатель преобразует в задорную сценку перебранки двух арестантов (ч. I, гл. 2). Из записей NoNo 202, 91, 92 он делает поразительно живую сцену первой встречи каторжников с Исаем Фомичом (ч. I, гл. 9). Записанная в Сибирской тетради (No 7) и приведенная в ‘Записках’ полностью острожная легенда об убийстве за луковку дает Достоевскому повод для размышлений о неправомерности равных наказаний за преступления формально равные, но имеющие разные побудительные причины (ч. I, гл. 3). Даже имена действующих лиц Достоевский заимствует из Сибирской тетради: Лука из записи No 134 становится героем VIII главы первой части. Источником сюжета главы ‘Акулькин муж’ безусловно была реальная история одного из каторжных, услышанная Достоевским и записанная кратко на полях Сибирской тетради (NoNo 326, 384).
По выходе из каторги в первом же письме к брату от 22 февраля 1854 г. Достоевский писал: ‘Сколько я вынес из каторги народных типов, характеров! Я сжился с ними, и потому, кажется, знаю их порядочно. Сколько историй бродяг и разбойников и вообще всего черного, горемычного быта. На целые томы достанет. Что за чудный народ’. В воспоминаниях о жизни писателя на каторге и ее людях, содержащихся в этом письме, уже намечены многие основные темы, сделаны наброски отдельных картин и образов героев будущих ‘Записок’. В последующих письмах из Семипалатинска прямых намеков на замысел ‘Записок из Мертвого дома’ нет. Лишь в письме к А. Н. Майкову от 18 января 1856 г. Достоевский говорит: ‘В часы, когда мне нечего делать, я кое-что записываю из воспоминаний моего пребывания в каторге, что было полюбопытнее. Впрочем, тут мало чисто личного. Если кончу и когда-нибудь будет очень удобный случай, то пришлю вам экземпляр, написанный моей рукой, на память обо мне’. Публиковать эти воспоминания Достоевский, видимо, в то время еще не собирался. Очевидно имея в виду эти же первоначальные наброски, семипалатинский товарищ Достоевского, прокурор А. Е. Врангель, писал: ‘Мне первому выпало счастье видеть Ф. М. в эти минуты его творчества, первому довелось слушать наброски этого бесподобного произведения’ (см.: Врангель, стр. 70).
П. П. Семенов-Тян-Шанский вспоминает: ‘В январе 1857 г. я был обрадован приездом ко мне (в Барнаул) Ф. М. Достоевского <...>. По нескольку часов в день мы проводили в интересных разговорах и чтении глава за главой его в то время еще не законченных ‘Записок из Мертвого дома’, дополняемых устными рассказами’ (см.: П. П. Семенов-Тян-Шанский. Мемуары, т. 2. М., 1946, стр. 127).
Но все это были, конечно, только предварительные эскизы, не с этим Достоевский собирался ‘вернуться в литературу’, да он и не рассчитывал пока, что записки о каторге могут быть опубликованы. Правда, 26 августа 1856 г. Александр II был вынужден дать амнистию политическим ссыльным. Наметилось некоторое ослабление цензуры. Появилась возможность писать о каторге. Ко лишь в 1859 г., когда уже были написаны ‘Дядюшкин сон’ и ‘Соло Степанчиково и его обитатели’, замысел ‘Записок’ окончательно созрел. В письме от 9 октября 1859 г. Достоевский увлеченно пишет брату: ‘Эти ‘Записки из Мертвого дома’ приняли теперь в голове моей план полный и определенный. Это будет книжка листов на 6 или 7 печатных <...> за интерес я ручаюсь. Интерес будет напкапитальнейший’. Здесь же он намечает план издания ‘Записок’: ‘Я так рассчитываю: к 1-му декабря я кончу, в декабре цензуровать <...> в январе печатать и в январе же в продажу <...>. Печатать непременно самим, а не через книгопродавцев’. Но уже в следующем письме, 11 октября, Достоевский предполагает печатать ‘Записки’ (или ‘Мертвый дом’, как он их здесь называет) с начала 1860 г. в ‘Современнике’: ‘…ведь у них не бараньи головы. Ведь они понимают, какое любопытство может возбудить такая статья в первых (январских) нумерах журнала. Если дадут 200 р. с листа, то напечатаю в журнале. А нет, так и не надо’. Как видно из этого письма, Достоевский собирался приступить к ‘Запискам из Мертвого дома’ после 15 октября 1859 г. Но ноябрь и декабрь он был занят печатанием и корректурой ‘Села Степанчикова’, хлопотами в связи с переездом в Петербург. В план на 1860 г., составленный писателем, вошли »Записки каторжника’ (отрывки)’ (см.: наст, изд., т. III, стр. 447). Очевидно, только в 1860 г. работа над ‘Записками’ двинулась вперед.
1 сентября 1860 г. в No 67 ‘Русского мира’ — еженедельной ‘политической, общественной и литературной газеты с музыкальными приложениями’ Ф. Т. Стелловского, под заглавием ‘Записки из Мертвого дома’ были опубликованы ‘Введение’ и I глава. {В письме редактора этой газеты А. С. Гиероглифов а к О. Ф. Миллеру от 4 марта 1882 г. содержится рассказ о том, как попали ‘Записки’ на страницы ‘Русского мира’ (РЛ, 1969, No 3, стр. 179—181).} Они прошли цензуру беспрепятственно. II же глава обратила на себя внимание Цензурного комитета, и, хотя в No 69 ‘Русского мира’ от 7 сентября 1860 г. было объявлено, что ‘Продолжение ‘Записок из Мертвого дома’, соч. Ф. М. Достоевского, отложено до следующего номера’, в газете оно не появилось.
Приступая к работе над ‘Записками’, автор беспокоился об отношении цензуры к произведению: ‘Но может быть ужасное несчастье: запретят. (Я убежден, что напишу совершенно, в высшей степени, цензурно.) Если запретят, тогда всё можно разбить на статьи и напечатать в журналах отрывками <...>. Но ведь это несчастье!’ (см. письмо к брату от 9 октября 1859 г.). 27 сентября редактор ‘Русского мира’ А. С. Гиероглифов писал Достоевскому: ‘Очень сожалею, что до сих пор не могу сообщить Вам положительного известия о судьбе ‘Записок’. Цензор полагает, что они рассматриваются кем-либо из членов Главн<ого> управления цензуры, и, вероятно, не ранее будущей субботы будет решение о том, печатать или не печатать их’ (ГБЛ, ф. 93. II.2.85). Упрек цензуры был неожиданным. Изображение каторжного быта показалось ей ‘соблазнительным’ для преступников. Председатель Петербургского комитета барон Н. В. Медем в отношении в Главное управление цензуры от 14 октября 1860 г. писал, что ‘люди, не развитые нравственно и удерживаемые от преступлении единственно строгостью наказаний’, из ‘Записок’ могут получить превратное представление о слабости ‘определенных законом за тяжкие преступления наказаний’ (см.: Сб. Достоевский, I, стр. 361). Об этих колебаниях цензуры Достоевский знал уже 20 сентября и послал письмо от имени редакции ‘Русского мира’ к Н. В. Медему с приложением дополнения ко II главе ‘Записок’, ‘которое совершенно парализует собою впечатление, производимое статьею в прежнем ее виде’ (см. ‘Другие редакции’, стр. 250—252). Главное управление цензуры определением от 4 ноября 1860 г. разрешило печатать главу в прежнем виде с обычной формулировкой об исключении мест, ‘противных по неблагопристойности выражений своих правилам цензуры’, но умолчало о дополнении (см.: Сб. Достоевский, I, стр. 362).
По-видимому, картина дворца с ‘мраморами’, золотом, райскими птицами и висячими садами, обнесенного, однако, забором, как олицетворение несвободы, с точки зрения Цензурного комитета, слишком отчетливо выражала мысль автора о свободе как основном, необходимом условии человеческого существования, сознаваемом ‘простым народом’. Дополнение в дальнейшем не было нигде помешено Достоевским, возможно, потому, что оно с самого начала предназначалось для цензуры с целью добиться разрешения прежней редакции. Оно так и осталось в деле Цензурного комитета. (А. С. Долинин, опубликовавший дополнение, считал, что этот ‘случайно возникший отрывок, не связанный органически с композицией’, нигде не использовался Достоевским потому, что он строго относился к своему произведению (см.: Сб. Достоевский, I, стр. 367).}
К письму А. С. Гиероглифова к Достоевскому от 21 ноября 1860 г. был приложен проект примечания ‘От редакции’ относительно дальнейшего печатания ‘Записок’: ‘Продолжение печатанья ‘Записок из Мертвого дома’ Ф. М. Достоевского приостановлено было до сих пор по причинам, от редакции не зависящим, теперь же редакция ожидает всех обещанных ей очерков от автора, у которого находятся, для общего просмотра, и написанные уже очерки, бывшие в руках редакции. Не желая дробить статьи между последними номерами настоящего года и первыми будущего, редакция предпочла помещать, начиная с первого номера 1861 г.’ (ГБЛ, ф. 93.II.2.85).
Продолжение ‘Записок из Мертвого дома’ появилось в ‘Русском мире’ в январе 1861 г., где в No 1 от 4 января были перепечатаны ‘Введение’, I глава и опубликована II глава. В No 3 (11 января) была опубликована III глава (‘цензурой пропущено всё с весьма малым исключением’, — сообщал Достоевскому А. С. Гиероглифов 10 января, см.: ГБЛ, ф. 93.II.2.85), а в No 7 (25 января) — IV глава. На этом публикация в ‘Русском мире’, несмотря на указание ‘Продолжение следует’, прекратилась. В связи с разрешением на издание своего журнала ‘Время’ Достоевский перенес ‘Записки’ в журнал, где в апрельской книжке были перепечатаны ‘Введение’ и первые четыре главы со следующим примечанием: ‘Перепечатываем из ‘Русского мира’ эти четыре главы, служащие как бы введением в ‘Записки из Мертвого дома’, для тех наших читателей, которые еще не знакомы с этим произведением. К продолжению этих ‘Записок’ мы приступим немедленно по окончании романа ‘Униженные и оскорбленные’. Ред.’.’С перенесением ‘Записок’ в журнал замысел Достоевского изменился и расширился. Но объем произведения и тогда окончательно не был определен. В перечне тем для VI—IX глав ‘Записок’, набросанном, очевидно, в начале 1861 г. в записной книжке No 1, эпизоды не совпадают с окончательной редакцией. Так, ‘рассуждение о генерале’ из VI главы и ‘слухи о ревизоре’ из VII главы перенесены в V главу второй части, ‘сапер и его история’ хотя и упомянуты в VI главе, но подробная история Баклушина дана в IX главе. Девятая глава перечня — ‘Театр’ — превратилась в одиннадцатую, озаглавленную ‘Представление’. С сентября публикация продолжалась. До конца года появились V—XI главы, составившие первую часть ‘Записок’.
В январе 1862 г. Достоевский заключает с А. Ф. Базуновым договор об отдельном издании первой части (18621). Цензурное разрешение на издание было получено 30 января, оно рассылалось как приложение к январской книжке ‘Времени’. В этом январском номере Достоевский начал публиковать вторую часть ‘Записок’, над которой он продолжал работать, что подтверждается следующим объявлением редакции ‘Времени’ по поводу выхода январского номера: ‘Вследствие болезни Ф. М. Достоевского в этой книге могла быть напечатана только одна глава ‘Записок из Мертвого дома» (‘Искра’, 1861, 16 февраля, No 7). II глава второй части была опубликована в феврале.
Сохранился отрывок рукописи этой главы, представляющий собой, как убедительно доказала В. С. Нечаева (см.: ‘Советские архивы’, 1967, No 3, стр. 81—86), несмотря на значительную авторскую правку, наборную рукопись. Отличия ее от окончательного текста очень несущественны (см. ‘Варианты’, стр. 255—259). Только несколько строк автографа о ‘человеколюбии врачей’ (там же, стр. 142, строка 27) не вошли в печатный текст. Как указывалось в рецензии на первую публикацию автографа, пропуск этот, возможно, возник по цензурным соображениям (см.: ‘Вопросы литературы’, 1957, No 8, стр. 246). Можно также предположить, что строки эти были опущены, так как повторяли мысль, уже имеющуюся в IV главе первой части (см. стр. 46, строки 2—8). Анализ рукописи позволяет судить о характере творческой работы Достоевского, о тщательной стилистической отделке текста.
В марте появились III—VI главы, в мае — VII, IX, X главы. VIII глава, упомянутая в оглавлении журнала, в тексте имела только три строки точек. Единственная глава, посвященная жизни в каторге политических преступников — ссыльных поляков, была задержана цензурой. Имея в виду, вероятно, эту главу, друг Достоевского А. П. Милюков вспоминал: ‘По условиям тогдашней цензуры, Федор Михайлович принужден только был выбросить из своего сочинения эпизод о ссыльных поляках и политических арестантах. Он передавал нам по этому предмету немало интересных подробностей’ (см.: А. Милюков. Литературные встречи и знакомства. СПб., 1890, стр. 211—212). Кроме того, Милюков здесь же приводит один из рассказов Достоевского, не вошедший в ‘Записки’, очевидно, также по цензурным соображениям. Это рассказ о преступлении, вызванном гнетом крепостничества. Милюков воспроизводит его по памяти, но стиль Достоевского ему удалось сохранить (см. ‘Приложения’, стр. 233—234). Вторая часть рассказа (об убийстве этапного смотрителя) в значительно измененном виде вошла в историю Лучки (ч. I, гл. 8) (см.: Берлинер, стр. 77—78).
В декабре 1862 г. Достоевскому все-таки удалось добиться напечатания главы ‘Товарищи’. Она была опубликована в декабрьском номере ‘Времени’ (объявление о выходе — 3 января 1863 г.).
В отдельное издание ‘Записок из Мертвого дома’ (18622), вторая часть которого была разрешена цензурой к печатанию 6 июня 1862 г., глава ‘Товарищи’ не вошла. Для этого издания Достоевским был вновь просмотрен весь текст и сделаны некоторые стилистические исправления. В первом томе ‘Полного собрания сочинений Достоевского’ (издание Стелловского, 1865 г.) писатель отказался от деления ‘Записок’ на две части, дал общую нумерацию глав: с первой по двадцать первую — и дополнил текст главой ‘Товарищи’. В 1865 г. ‘Записки’ были изданы Стелловским стереотипно, отдельным изданием.
Последний раз при жизни Достоевского ‘Записки из Мертвого дома’ были напечатаны в 1875 г. А. Г. Достоевская вспоминает: ‘… мы, оставшись на зиму в Руссе, решили издать и ‘Записки из Мертвого дома’, которые давно были распроданы и часто спрашивались книгопродавцами. Корректуры высылались нам в Руссу’ (см.: Достоевская, А. Г., Воспоминания, стр. 275). По делам этого издания в Петербург, для переговоров с братьями Пантелеевыми, в типографии которых печатались ‘Записки’, ездила жена писателя (см. письма Достоевского к А. Г. Достоевской от 17 и 19 декабря 1874 г.). В издании 1875 Достоевский вновь вернулся к делению ‘Записок’ на две части, ввел в первой части подзаголовок ‘Введение’, внес ряд стилистических поправок. Глава ‘Товарищи’ в издании отсутствует. Считать, что причиной ее исключения была воля самого автора, нет оснований. В ‘Дневнике писателя’ за 1876 г. Достоевский с сочувствием вспоминает о польских революционерах, бывших с ним на каторге: ‘… эти поляки вынесли тогда более нашего’ (ДП, 1876, февраль, гл. I, 3). В первом посмертном ‘Полном собрании сочинений Достоевского’ 1883 г. глава ‘Товарищи’ была напечатана. О. Ф. Миллер пишет в первом томе этого издания: ‘…он (Достоевский) говорит и о настоящих политических ссыльных в особой главе (появившейся в журнале ‘Время’, она, правда, потом опускалась в отдельных изданиях, но в настоящем полном собрании сочинений Ф. М. снова помещена в своем первоначальном виде)’ (см.: Биография, стр. 129). Все это заставляет предполагать, что в издании 1875 в связи с ростом освободительного движения и ответным усилением политической реакции глава была исключена по цензурным мотивам,

2

‘Записки из Мертвого дома’ — произведение, занимающее в творчестве Достоевского особое место. В нем отражены впечатления от четырехлетнего каторжного периода жизни, намечены новые важные тенденции мировоззрения писателя. Сам автор в ‘Записках’ отмечал, что за годы каторги пересмотрел многие из прежних своих убеждений.
Преследуя цель полного разобщения петрашевцев, царское правительство распределяло их среди уголовных преступников, рассылая в отличие от декабристов не в одну, а в разные арестантские роты, каторжные тюрьмы и крепости (см.: Гернет, стр. 231—239). Достоевского сослали ‘в каторжную работу’ в Омск, где он был зачислен ‘в арестантскую No 55 роту’ (см. рапорт инспектора по инженерной части военному министру — ЛН, т. 22—24, стр. 705). На основании ведомостей о сосланных в омскую крепость, представлявшихся ежемесячно ее комендантом полковником А. Ф. де Граве в Инженерный департамент Военного министерства, можно судить, что все арестанты делились на два разряда: гражданского ведомства и военного ведомства. Преступники гражданского ведомства подразделялись на ‘срочных’, ‘всегдашних’ и ‘бродяг’, военного — также на ‘срочных’, ‘всегдашних’ и ‘особое отделение’ (ЦГВИА, ф. 312, он. 2, No 1280), которое Достоевский называет ‘особым разрядом самых страшных преступников’ (см. выше, стр. 11). ‘Особое отделение’ на основании Свода военных и морских постановлений было учреждено при Сибирском линейном No 4 батальоне, размещавшемся в Омске, но находилось при арестантской роте Инженерного ведомства. Число арестантов в крепости было несколько меньшим, чем говорит Достоевский. На основании ведомостей ‘О прибыли, убыли и наличном числе арестантов в омской крепостной работе’ можно точно сказать, что к моменту прибытия писателя в острог в нем было не 250 человек, как сказано в I главе ‘Записок’, а 158 человек и цифра эта колебалась от 148 до 171 на протяжении нескольких лет (ЦГВИА, ф. 312, он. 2, NoNo 1280 и 1980). Большой интерес представляют Статейные списки об арестантах омской крепости, препровождавшиеся омским комендантом инспектору по инженерной части. {Имеются в виду Статейные списки за 1853 год: а) об арестантах гражданского ведомства, сосланных в крепостную работу на срок, б) об арестантах военного ведомства, сосланных на срок, в) об арестантах, сосланных в крепостную работу навсегда, г) об арестантах ‘особого отделения’ (ЦГВИА, ф. 312, оп. 2, No 1815). В дальнейшем при ссылках названия списков не даются, принято сокращение ‘Статейные списки’ с указанием архивной нумерации листов.} Они содержат, кроме имен арестованных, точное описание примет каждого, сведения о том, откуда преступник родом, за что осужден, по чьему решению, какое получил наказание и на какой срок прислан, какого вероисповедания, грамотен ли, женат или холост и какого поведения. Достоевский был безусловно прав: ‘…каждая губерния, каждая полоса России имела тут своих представителей’ (стр. 10). В каторге томились представители многих национальностей царской России: русские, татары, лезгины, чеченцы, калмыки, евреи и поляки. Достоевский осуждает политику национального угнетения. Так, вся вина честного лезгина Нурры была в том, что он переходил от мирных горцев к немирным, но это не мешало ему на каторге прекрасно уживаться с русскими. Действительно, судя по Статейным спискам за 1853 г., в омском остроге находились осужденные из Владимирской, Московской, Тобольской, Витебской, Оренбургской, Смоленской, Тифлисской, Шемахинской, Черниговской, Саратовской и других губерний (ЦГВИА, ф. 312, он. 2, No 1815).
Пребывание среди уголовных было, конечно, особенно тяжело для писателя, но вместе с тем невольно столкнуло его с народной массой.
Анализ Статейных списков позволяет сделать общие выводы о составе арестантов омской крепости. Основную массу их составляли крестьяне и солдаты (также крестьяне в прошлом). Солдаты чаще, чем крестьяне, попадали на каторгу: наиболее частыми преступлениями были преступления против военного начальства и невыносимых в николаевскую эпоху условий воинской службы. Вот некоторые из этих преступлений, упомянутые в Статейных списках: ‘произношение перед ротным командиром и фельдъегерем дерзких слов’, ‘нападение на часового с намерением отнять ружье неизвестно для какой цели’, ‘сорвание с ротного командира <...> эполет’, ‘укрывательство от рекрутской повинности’, неоднократные ‘побеги из службы с намерением вовсе укрыться от оной’. Расправа за эти проступки была невероятно жестокой. Например, ‘за грубость и дерзость против начальника’ солдат попадал в разряд ‘всегдашних’, выдержав предварительно не одну тысячу палок. А арестант Яков Корнилов за пьянство и непослушание, оказанное своему батарейному командиру, был наказан шпицрутенами ‘через 1000 человек шесть раз’ и определен в ‘особое отделение’ (Статейные списки…. л. 74).
В письме к брату от 22 февраля 1854 г. Достоевский писал: ‘Вообще время для меня не потеряно. Если я узнал не Россию, то народ русский хорошо, и так хорошо, как, может быть, немногие знают его’. Это помогло ему создать произведение, в центре которого стоит народ. Литературные традиции связывают ‘Записки из Мертвого дома’ с многочисленными повестями и очерками из народного быта, которые печатались в 1850-х годах на страницах ‘Современника’, ‘Отечественных записок’, ‘Библиотеки для чтения’. В повестях и этнографических очерках А. А. Потехина, С. В. Максимова, С. Т. Славутинского, А. Ф. Писемского Достоевский мог почерпнуть сведения о народных обычаях и обрядах, об ужасах рекрутчины и о различных преступлениях в народной среде. Но он располагал и огромным запасом собственных наблюдений.
В воспоминаниях польского революционера Ш. Токаржевского, отбывавшего каторгу в омском остроге одновременно с Достоевским (см.: Tokarzewski, 1907, Tokarzewski, 1912), и в записках П. К. Мартьянова (см.: Мартьянов) изображены аналогичные эпизоды, действуют те же герои. Сопоставление текста ‘Записок’ с этими воспоминаниями, с письмами Достоевского к брату, где он описывает ужасы каторжной жизни, и с новонайденными официальными документами, касающимися омской крепости, заставляет признать, что писатель достаточно полно и достоверно изобразил как основные моменты каторжного быта — внешний вид крепости, распорядок дня, работы, занятия арестантов, — так и тех, кто стал героями его произведения. Анализ метода отображения Достоевским реальных фактов, т. е. изучение многочисленных примеров видоизменения их и попытки объяснить причины этих отступлений, помогает глубже проникнуть в творческую лабораторию писателя, точнее раскрыть замысел произведения.
Большинство персонажей ‘Записок из Мертвого дома’ имеют реальные прототипы. Достоевский сохраняет действительные имена многих из них. Даже убийца Соколов, только упомянутый в ‘Записках’, фигурирует в записанной в 1860 г. ‘Песне о разбойнике Копеечкине’, действие которой происходит в Омске (PC, 1873, No11, стр. 821).
При установлении возможных прототипов ‘Записок’ возникает вопрос о достоверности воспоминаний Токаржевского и материалов Мартьянова, служивших до сих пор своеобразным комментарием к произведению Достоевского. Они могут быть убедительно проанализированы при сравнении с официальными документами. Шимон Токаржевский (1821—1899), выведенный у Достоевского под буквами Тский, происходил из дворян Люблинской губернии. Он избрал профессию сапожника, ‘руководствуясь тем убеждением, что тогда ему легче будет распространять среди варшавских ремесленников идеи национального возрождения и самоопределения’ (см.: В. Храневич. Ф. М. Достоевский по воспоминаниям ссыльного поляка. PC, 1910, No 2, стр. 369). Под влиянием ксендза Петра Сцегенского Токаржевский дал клятву идти по следам польских патриотов 1830-х годов: участвовал в заговоре, узнав об открытии его, бежал за границу, откуда в 1847 г. был передан царскому правительству под именем Финикса Ходкевича, осужден на десять лет, наказан шпицрутенами и отправлен сначала в усть-каменогорскую, а затем — в октябре 1849 г. — в омскую крепость. Освобожденный в 1857 г., он по возвращении на родину участвовал в подготовке и проведении восстания 1863 г., был вновь арестован и в 1864 г. приговорен к пятнадцати годам каторги. Вернувшись в 1883 г. в Варшаву, Токаржевский написал две книги воспоминаний: ‘Семь лет на каторге’ (об омском остроге, 1907) и ‘Каторжники’ (1912, две главы из нее, посвященные Достоевскому, переведены В. Б. Арендтом — Звенья, т. VI, стр. 495—512, здесь же, на стр. 495, 496, дана биографическая справка о Токаржевском). В книге ‘Семь лет на каторге’ Токаржевский подробно описывает жизнь казармы, отдельные главы посвящены плац-майору, раскольнику, Аристову, Достоевскому и Дурову. Автор не скрывает своего враждебного отношения к Достоевскому, определившегося позднее под влиянием ознакомления с ‘Бесами’ и ‘Дневником писателя’. Выдвигая на первый план расхождения Достоевского с революционерами и приписывая им устойчивый характер, автор обвиняет писателя в том, что уже в остроге он гордился перед арестантами своим дворянским происхождением и отличался шовинизмом и ура-патриотизмом. ‘Разговор между нами (поляками) и Федором Достоевским всегда имел политическую подкладку <...> он скоро переходил в острую полемику и страстный спор…’, — пишет Токаржевский (см.: Звенья, т. VI, стр. 498—499). Вопросу о взаимоотношениях Достоевского с заключенными поляками, анализу фактического содержания и идейной направленности книг Токаржевского посвящен ряд статей. {См.: С. Н. Браиловский. 1) Ф. М. Достоевский в омской каторге и поляки, ИВ, 1908, No 4, стр. 189—198, 2) Воспоминания поляка-каторжника о Ф. М. Достоевском. ‘Известия Отделения русского языка и словесности императорской Академии наук’, 1908, т. XIII, кн. 3, стр. 383—386, а также упомянутую выше работу В. Храневпча ‘Ф. М. Достоевский по воспоминаниям ссыльного поляка’ (PC, 1910, No 2, стр. 367—376, N 3, стр. 605—621).}
По словам Токаржевского, он набрасывал свои воспоминания сразу же по возвращении из Сибири, но затем, в 1883 г., после вторичной девятнадцатилетней ссылки, дополнил их подробностями, которые первоначально опустил. Следовательно, к тому времени он читал ‘Записки из Мертвого дома’ и позаимствовал у Достоевского многие события, имена, детали. Так, персонажи Баклушин, Ломов, Бумштейн фигурируют у Токаржевского и у Достоевского под одними и теми же именами, хотя их реальные фамилии были иными: Арефьев, Лопатин, Бумштель. У обоих авторов одинаково преступление, за которое осужден старик раскольник, но, судя по Статейным спискам, оно носило несколько иной характер. Выявляется ряд несоответствий и при сравнении официальных сведений с материалами Мартьянова. В 1849 г. семь гардемаринов, исключенных из Морского кадетского корпуса, отбывали службу в Омске, исполняя обязанности караульных в остроге. Эти ‘морячки’ (как их называли), встречаясь с Достоевским, пытались всячески облегчить его участь: оставляли для работ в крепости, сообщали новости, снабжали книгами. Мартьянов, очевидно, имел в своем распоряжении записки одного из этих гардемаринов и использовал их в своих публикациях, раскрывающих прототипы нескольких персонажей ‘Записок’ (см.: Мартьянов, стр. 264—267). Документальные материалы значительно уточняют сведения, которые привел Мартьянов. Так, прототипом того лица, Которое Достоевский называет Акимом Акимычем, а Мартьянов — есаулом Беловым, был Ефим Белых, причем Достоевский более близко к действительности излагает его преступление, чем Мартьянов. Отцеубийца Ильинский у Мартьянова назван ошибочно Ильиным, путано и недостоверно описывает он и преступление Аристова. Следовательно, к воспоминаниям и Токаржевского, и Мартьянова надо относиться осторожно, извлекая из них те или другие сведения.
В Статейных списках арестантов, сосланных в омскую крепость, имеется ряд лиц, фигурирующих у Достоевского под теми же (или несколько измененными) именами. Прототипы же других персонажей ‘Записок’ раскрываются с достаточной степенью очевидности по характеру преступлений, национальности, вероисповедованию и т. п.
Так, арестант Ломов, ‘из зажиточных т-х крестьян, К-ского уезда’ (стр. 183), пырнувший другого арестанта шилом в грудь, — это преступник гражданского ведомства Василий Лопатин, 43 лет, крестьянин Тобольской губернии, Курганского округа, осужденный ‘за смертоубийство’ на восемь лет. 1 ноября 1850 г. он за драку с Лаврентием Кузевановым и Герасимом Евдокимовым (у Достоевского — Гаврилкой) и нанесение последнему ‘шилом легкой раны в левый бок и царапины в шею ниже левого уха’ был наказан шпицрутенами ‘через 500 человек два раза’ (см.: Статейные списки…. лл. 10—11).
О Баклушине автор ‘Записок’ сообщает, что он был из кантонистов, убил в городе Р., где служил в гарнизонном батальоне, немца Шульца и за стычку в судной комиссии с капитаном был осужден на ‘четыре тысячи да сюда, в особое отделение’ (стр. 104). Достоевский пишет: ‘Я не знаю характера милее Баклушина’ (стр. 99). А вот сухие сведения о его прототипе из Статейных списков: ‘Семен Арефьев, 42 лет, Смоленского отделения, из солдатских детей. Состоял на службе в Рижском внутреннем гарнизонном батальоне. Доставлен в роту 1847 года, августа 25. За пятый со службы побег, грабеж и смертоубийство. Наказан шпицрутенами через 1000 человек четыре раза с выключением из военного звания и отсылкою в особое отделение, в г. Омске состоящее. Поведения ненадежного. Грамоте знает’ (курсив наш, — Ред.) (см.: Статейные списки…. л. 85).
Судя по Статейным спискам, поразившим Достоевского ‘с первого взгляда’ (стр. 33) стариком старообрядцем был раскольник Егор Воронов, 56 лет, из Черниговской губернии (Ш. Токаржевский пишет о нем: ‘старик старовер из Украины’ — Звенья, т. VI, стр. 503). Прислан он был, ‘по высочайшему повелению’, ‘на бессрочное время’ за ‘неисполнение данного его величеству обещания присоединиться к единоверцам и небытие на священнодействии при бывшей закладке в посаде добрянкской новой церкви’ (см.: Статейные списки…. л. 54).
Крещеный калмык Александр (или ‘Александра’) из II главы второй части, рассказывающий, как он ‘выходил свои четыре тысячи’, — это арестант ‘особого отделения’ из калмыков Саратовской губернии православного вероисповедания Иван Александров, осужденный за ‘смертоубийство унтер-офицера, находившегося в арестантских ротах для присмотра’, он был наказан не четырьмя тысячами палок (стр. 145), а ‘шпицрутенами через 1000 человек пять раз’ (см.: Статейные списки…. л. 81).
‘Дагестанских татар было трос, — пишет Достоевский, — и все они были родные братья. Два из них уже были пожилые, но третий, Алей, был не более двадцати двух лет <...>‘ (стр. 51). В письме к брату от 22 февраля 1854 г. писатель говорит о молодом черкесе, ‘присланном в каторгу за разбой’, очевидно, о том же Алее, которого он учил русскому языку и грамоте. В Статейных списках есть три брата из Шемахинской губернии: Хан Мамед Хан Оглы, 34 лет, Али Исмахан Оглы, 44 лет, и Вели Исмахан Оглы, 39 лет. Все они были осуждены за грабеж на 8 лет (см.: Статейные списки…. лл. 39—40). Ни один из них не подходит под описание ‘прекрасного’, ‘доверчивого’ и ‘мягкого’ Алея (стр. 51). Наиболее вероятным прототипом Алея был Али Делек Тат Оглы, 26 лет. Он прибыл в омскую крепость тоже из Шемахинской губернии 10 апреля 1849 г. ‘Лицом мало весноват, волосы черны, глаза карие, нос умеренный…’ — таковы скупые сведения о его внешности в Статейных списках за 1851 г. (ЦГВИА, ф. 312, оп. 2, No 1452, л. 2). Предполагаемый прототип Алея был прислан ‘за принятие и скрытие награбленных товаров’ на 4 года и вышел из каторги 16 апреля 1853 г.
Реальный прототип имелся и у арестанта, бросившегося на плац-майора с намерением убить его. Сохранилось дело ‘О дерзком поступке арестанта омской крепости Чикарева против тамошнего плац-майора’. Полковник де Граве в рапорте от 10 февраля 1848 г. доносил: ‘…в вверенной мне крепости особого отделения арестант Влас Чикарев 4-го числа настоящего месяца по лености своей вместе с другими арестантами не вышел из острога к разводке на казенную инженерную работу, за что приказано было плац-майору, майору Кривцову, наказать его в пример прочих, но по приводе Чикарева из острога в караульную кордегардию, при том остроге состоящую, для исполнения над ним наказания, он, Чикарев, в одно мгновение кинулся на него, Кривцова, и, ударив по голове рукою, схватил за горло с намерением задушить до смерти, если бы удалось, отчего, однако ж, в то же время караульными нижними чинами был удержан’. Чикарев был предан военному суду при омском ордонанс-гаузе, где дело было решено в 24 часа (‘Всё произошло очень скоро’, — пишет Достоевский — стр. 29). По приговору суда он должен был подвергнуться наказанию шпицрутенами ‘через тысячу человек четыре раза’ и остаться по-прежнему в ‘особом отделении’ (ЦГВИА, ф. 312, оп. No 1, No 3595). У Достоевского арестант, наказанный шпицрутенами, умирает в больнице через три дня. Токаржевский дает иную версию: преступник (Влас Чикарев у него назван Власовым) скончался под палками, последнюю тысячу ударов отсчитали уже по его трупу (см.: Берлинер, стр. 69).
Рассказывая об одном из самых решительных арестантов из всей каторги — Петрове, Достоевский замечает: ‘… этот Петров был тот самый, который хотел убить плац-майора, когда его позвали к наказанию’ (стр. 84). В Статейных списках есть запись об очень сходном поступке. Один из арестантов был наказан ‘за сопротивление против плац-майора Кривцова при наказании его розгами и произнесении слов, что непременно над собою что-нибудь сделает или зарежет его, Кривцова’ (см.: Статейные списки…. л. 79). Правда, произошло это событие в июле 1848 г., но оно могло быть известно Достоевскому по рассказам, как и случай с Чикаревым. Следовательно, этот-то арестант Андрей Шаломенцев, пришедший на каторгу в ‘особое отделение’ за кражу и за ‘сорвание с ротного командира, капитана Урвачева, эполет’, возможно, и был прообразом одной из самых ярких фигур ‘Записок из Мертвого дома’.
Имея сведения о прототипах героев ‘Записок’, можно определить те тенденции, в соответствии с которыми Достоевский вносил изменения в изображение каторжной действительности. Одна из этих тенденций очевидна. Достоевский неоднократно сознательно усиливал преступления своих героев, вернее всего, по цензурным соображениям, чтобы ослабить впечатление от суровости царского суда. Так, татарин Газин из ‘особого отделения’, о котором Достоевский говорит, что он ‘любил прежде резать маленьких детей’ (стр. 40), имеет своим прототипом каторжного военного ведомства, ‘сосланного на срок’, Феидуллу Газина, 37 лет, служившего в Сибирском линейном No 3 батальоне и осужденного ‘за частовременные отлучки из казармы, пьянство и кражи’ (см.: Статейные списки…. л. 17). Прототипом Нурры — ‘блондина с светло-голубыми глазами’, всё тело которого ‘было изрублено, изранено штыками и пулями’ (стр. 50), был Нурра Шахсурла Оглы, ‘сероглазый и темно-русый с проседью, на правой щеке и носу шрамы’ (л. 45), осужденный на шесть лет, но просто за воровство, а не за участие в набегах на русских, как сказано у Достоевского. Старик старообрядец, осужденный в ‘Записках’ за поджог церкви, на самом деле был наказан бессрочной каторгой лишь за неисполнение обещания присоединиться к единоверцам и за отказ присутствовать при закладке церкви. Приводя все эти отклонения рассказчика от реальной действительности, возможно рассчитанные на цензуру, не следует, однако, забывать главного: Достоевский смотрел на каторгу глазами художника и ‘Записки из Мертвого дома’ являются не просто мемуарами, но художественным произведением, где большую роль играют творческое обобщение и вымысел. Писатель, например, довольно точно в сравнении со Статейными списками воспроизводит внешние приметы Исая Фомича. Он в списке, так же как и у Достоевского, ювелир, за убийство наказан плетьми, шестьюдесятью пятью ударами (в ‘Записках’ — шестьюдесятью), ‘с постановлением штемпельных знаков’ (Достоевский говорит о его ‘ужаснейших’ клеймах — стр. 93). Но в Статейных списках сказано, что Исай Бумштель, мещанин из евреев, был православного вероисповедания (см.: Статейные списки…. л. 29), Достоевский же превращает его в еврея иудейского вероисповедания, который ходит по субботам в свою молельню и справляет ‘свой шабаш’ (стр. 95). Это дало писателю возможность создать живую, полную юмора сцену исполнения Исаем Фомичом обряда молитвы (ч. I, гл. 9).
Обнаруженные Б. В. Федоренко архивные материалы дают дополнительные сведения и о прототипах арестантов из дворян. Писатель довольно точно рассказывает историю жизни каждого из этих своих героев до острога. И все же подлинные события, извлекаемые из судебных дел, заставляют пристальнее вглядеться в людей, характеры которых поразили художника.
Прообразом дворянина-‘отцеубийцы’ был прапорщик тобольского линейного батальона Д. Н. Ильинский. Фамилию эту указывает А. Г. Достоевская (см.: Гроссман, Семинарий, стр. 69). Известны семь томов судебного дела ‘об отставном поручике Ильинском’, в котором детально отражены все материалы процесса этого мнимого отцеубийцы (ЦГВИА, ф. 801, оп. 79/20, No 37, чч. 1—7). Дело открывается объявлением от 5 июля 1844 г. в тобольскую гражданскую полицию прапорщика линейного Сибирского батальона No 1 Ильинского о ‘потере его отца, коллежского советника Ильинского’, с просьбой ‘учинить розыск’ о ‘неизвестной отлучке’ последнего. В ‘Записках из Мертвого дома’ читаем: ‘Сам убийца подал объявление в полицию, что отец его исчез неизвестно куда’ (стр. 15). В объявлении, написанном рукой Ильинского, он называет отца ‘родитель мой’ (много раз упомянуто это выражение впоследствии и в ответах Ильинского на допросах), в тексте ‘Записок’ Достоевский выделяет курсивом те же слова отцеубийцы: ‘Вот родитель мой…’ (стр. 16). Выражение это можно рассматривать как приведенные автором подлинные слова арестанта. Достоевский пишет, что полиция нашла тело отца через месяц. Следственное дело, однако, длилось гораздо дольше, и убитый был обнаружен почти через год, 12 апреля 1845 г. Обстоятельства же открытия тела и изуверский способ убийства описаны Достоевским в соответствии с действительностью. Как показывают архивные материалы, свидетели сообщили, что после смерти отца Ильинский якобы пьянствовал, закладывал вещи, принадлежавшие отцу, развратничал. Следствие велось очень тенденциозно. Все показания многочисленных свидетелей (кухарки отца Ильинского, старшего брата, сослуживцев по батальону, соседей) принимались на веру. Ильинский горячился, отказывался отвечать на вопросы, утверждал, что полиция ведет дело пристрастно, после чего был арестован. 16 апреля 1846 г. караульный прапорщик подал командиру батальона рапорт о том, что Ильинский, будучи на гауптвахте, ‘заперся в своем No, не допускал к должному за ним наблюдению’ (ч. 5, л. 4). Ильинский объяснил, что с ним обращаются ‘не как должно обращаться с арестованным офицером, а так, как с <...> уже лишенным прав состояния или, просто сказать, как с варнаком’ (там же, л. 4 об.). Комиссия военного суда пришла к заключению, что хотя подсудимые (Ильинский и его денщик Алексей Куклин) не сознались, но все улики изобличают их в убийстве, и предложила ‘сослать обоих в каторжную работу в рудниках без срока’ (ч. 6, л. 173). Затем дело поступило в аудиториатский департамент Военного министерства с отношением и рапортом командира Отдельного сибирского корпуса, который ‘полагал оставить Ильинского в сильном подозрении <...> и отослать на жительство в г. Березов Тобольской губернии под строгий присмотр полиции’ (ч. 7, л. 125). 18 марта 1847 г. последовала ‘высочайшая конфирмация’: ‘Быть по сему’. Но вместе с тем Николай I, находя, что иметь в армии человека под столь ужасным подозрением невозможно, повелел: ‘…отдать Ильинского в арестанты всегдашнего разряда, лишив его и дворянского достоинства’ (ч. 7, л. 160 об.). У Достоевского сказано, что ‘отцеубийца’ был осужден на двадцать лет, двадцать лет упомянуты и у Мартьянова (см.: Мартьянов, стр. 265). Во второй части ‘Записок из Мертвого дома’, начиная VII главу, писатель говорит: ‘На днях издатель ‘Записок из Мертвого дома’ получил уведомление из Сибири, что преступник был действительно прав и десять лет страдал в каторжной работе напрасно’ (стр. 195). Достоевский, очевидно, получил эти сведения от своих омских знакомых, никаких официальных сведений о невиновности Ильинского обнаружить пока не удалось. Лишь в ‘Ведомости о прибыли, убыли и наличном числе арестантов’ омской крепости от 2 апреля 1858 г. есть следующая запись об Ильинском: ‘Выключен из списочного состояния роты переданный к омскому полицмейстеру, для отсылки по назначению Тобольского приказа о ссыльных в Иркутскую губернию на поселение, окончивший срок нахождения в крепостной работе арестант военно-срочного разряда’ (ЦГВИА, ф. 312, он. 3, No 1347). В Статейном же списке 1853 г. он отнесен к разряду ‘всегдашних’ (см.: Статейные списки…. л. 53).
При переизданиях книги Достоевский не изменил первоначального описания преступления и отложил окончательное объяснение его до VII главы второй части, чтобы еще раз произнести слова, клеймящие существующий общественный правопорядок: ‘…если такой факт оказался возможным, но уже самая эта возможность прибавляет еще новую и чрезвычайно яркую черту к характеристике и полноте картины Мертвого дома’, ‘Факт слишком понятен, слишком поразителен сам по себе’ (стр. 195).
Внешне, в фабульном отношении, ‘отцеубийца’ является прообразом Мити Карамазова (см.: Б. Г. Реизов. К истории замысла ‘Братьев Карамазовых’. В кн.: Из истории европейских литератур. Л., 1970, стр. 129—138). Первоначально в черновой рукописи романа Митя условно назван Ильинским (см.: наст. изд., т. XVII). Прототип этот становится безусловным в свете материалов следственного дела Дмитрия Ильинского.
Дворянин А-в, о котором Достоевский говорит как о самом отвратительном примере того, ‘до чего может опуститься и исподлиться человек’ (стр. 62), также реальное лицо. Это арестант Павел Аристов. Он упомянут в ‘Статейном списке о государственных и политических преступниках в омской крепости в каторжной работе 2 разряда за 1850 год’ (см.: Николаевский, стр. 220—221). О нем пишут Мартьянов и Токаржевский. Достоевский кратко, но в полном соответствии с действительными фактами рассказывает о его деле. Аристов был осужден ‘за ложное возведение на невинных лиц государственного преступления’ (там же, стр. 220). В деле из архива III Отделения ‘По доносу дворянина Аристова о существующем в С.-Петербурге тайном обществе’ подробно излагается история этого человека. Тамбовский дворянин Павел Аристов, девятнадцати лет, в первых числах ноября 1847 г. прибыл из Москвы в Петербург якобы для устройства на службу и остановился у родственника, коллежского асессора Шелехова. 20 ноября Аристов донес в III Отделение на ряд лиц, якобы составивших тайное общество, в которое и его приглашали вступить. Они будто бы ‘объявили ему, что общество имеет намерение посягнуть на жизнь царской фамилии, замысел сей исполнить в театре и потом провозгласить в России республику’, а он, Аристов, согласился быть членом общества с намерением ‘предупредить правительство о столь преступных замыслах’ (ЦГАОР, ф. 109, оп. 5, т. 1848, No 524, л. 5) и просил снабдить его деньгами на расходы, связанные с делом. Под этим видом он забрал из III Отделения 274 рубля серебром и представил список членов общества из 89 человек. Сделаны были обыски в квартирах оговоренных лиц и часть их была арестована. В бумагах арестованных ‘ничего примечательного и подающего сомнение о принадлежности <...> к какому-нибудь обществу не оказалось’ (там же, л. 94). Следствие длилось с 20 ноября по 10 декабря. Аристов был тверд в своих показаниях, но не представлял никаких доказательств. С другой стороны, показания арестованных лиц подали повод ‘к сомнению в истине доноса’. Один из них, мичман Н. Никитин, в своих показаниях писал: ‘Аристов столь необразован и глуп, что если бы могло бы существовать какое-нибудь общество, то, конечно, он не был бы принят в оное’ (там же, л. 99 об.). Следственный комитет приступил тогда к сбору сведений о самом доносчике. Родственник Аристова Шелехов представил в III Отделение письма к нему отчима Аристова доктора А. Б. Берковского от 22 и 24 ноября 1847 г., в которых он так характеризовал пасынка: ‘… он вор — по призванию, преступник — по инстинкту, не по нужде’ (там же, л. 124). К письмам Берковского было приложено письмо к нему дяди Аристова Н. И. Панова, где тот с ужасом писал о племяннике: ‘Нельзя было полагать, чтобы натура человека, еще столь молодого, могла быть до такой степени испорчена. Кроме известных Вам похождений с векселями, он порядочно меня обокрал <...>. Наделал скрытно от меня долгов <...>. Я твердо убежден, что он неисправим’ (там же, лл. 197—199 об.). Письма Берковского и Панова полностью изобличили Аристова. В них были перечислены все его проделки: пьянство, разврат, всякого рода мошенничества. В Воронеже он сидел в остроге за кражу, в Твери обокрал дядю, в Рязани и Скопине, выдавая себя за высокопоставленное лицо, ‘собирал денег у однодворцев’ и, наконец, в Москве ввязался в спекуляцию, которая ему не удалась. Когда у Аристова были отобраны все документы, он ‘пустился пешком в Петербург’, где решился на новое, еще более гнусное преступление. Изобличенный Аристов, как говорится в деле, упал на колени перед Дубельтом, целовал ему руки и сознался в своей клевете, ‘посредством которой он желал выслужиться перед правительством’ (там же, л. 147). Военный суд над ним был окончен в 24 часа. По высочайше утвержденному решению Аристов был лишен всех прав состояния и сослан в каторжную работу в крепость на десять лет (ЦГВИА, ф. 801, оп. 84/28, No 70). На каторге, презираемый всеми арестантами, он продолжал доносить на товарищей. В деле Аристова хранится его собственноручное письмо от 1 января 1853 г. в III Отделение. В письме он просит ходатайствовать за него перед Дубельтом, который ‘был так милостив при отправлении моем в дальний край Сибири’, и говорит: ‘Вот уже четыре года прошло, как я страдаю. Неужели заблуждения неопытного юноши не позволяют взрослому человеку высказать весь пламень святой любви к царю-отцу и отечеству? Мне наскучила жизнь в ничтожестве, хочется умереть в рядах воинов на Кавказе!’ В postscriptum’e Аристов не забывает добавить: ‘Страшная нужда заставляет меня просить его превосходительство Леонтия Васильевича Дубельта помочь мне сколько-нибудь высылкою денег на необходимые мне нужды’. На письме помета: ‘Оставить без ответа’ (ЦГАОР, ф. 109, оп. 5, т. 1848, No 524, лл. 207— 208). Вслед за этим Аристов, которому ‘наскучила жизнь в ничтожестве’, совершает другие отчаянные поступки. В январе 1853 г. ‘за намерение составить фальшивый билет и имение при себе для сей цели фальшивой печати’ (‘Он упражнялся у нас отчасти и в фальшивых паспортах’, — пишет Достоевский на стр. 221) он был наказан розгами (ЦГВИА, ф. 312, оп. 2, No 1844). В августе того же года Аристов решился на побег, описанный Достоевским в IX главе второй части. Побег этот он совершил не один, а с ‘особого отделения арестантом Куликовым’ (стр. 221), по Статейным же спискам — Александром Кулишовым, 52 лет, осужденным за убийство в ‘особое отделение’ (см.: Статейные списки…. л. 74). ‘Цыган, конокрад и барышник’, Куликов — Кули-шов остался у Достоевского в памяти на долгие годы. В наброске романа о Князе и Ростовщике (1870) влюбленная в Князя Хромоножка, изнасилованная и брошенная им, становится затем жертвой беглого каторжника Кулишова. Есть упоминания о нем в набросках ‘Смерть поэта’ и в планах ‘Жития великого грешника’ (1869—1870) (см.: наст. изд., т. IX).Он же явился прообразом Федьки-каторжного в ‘Бесах’ (см.: М. С. Альтман. Из арсенала имен и прототипов литературных героев Достоевского. Достоевский и его время, стр. 201). После каторги Аристов служил в конторе Олекминских приисков, вошел в доверие, перебрался в Иркутск. Но иркутским губернатором был один из ранее им оговоренных, узнав Аристова, он приказал выслать его ‘в самое глухое место Якутской области’ (см.: Л. Ф. Пантелеев. Воспоминания. М., 1958, стр. 226). Достоевский говорит о нем как о ‘феномене’ среди преступников (стр. 63). В черновых записях к ‘Преступлению и наказанию’ Свидригайлов именуется А-овым (см.: наст. изд., т. VII). Писатель, очевидно, имел в виду Аристова как образец сходного нравственного падения.
Как отмечалось выше, Статейные списки (л. 26) позволяют установить, что прототипом бывшего прапорщика Акима Акимыча был Ефим Белых, а не Белов (см.: Мартьянов, стр. 265). Из его дела (ЦГВИА, ф. 801, оп. 90/35, No 35) мы узнаем следующее: ‘Подсудимые прапорщик Белых и сотник Кузин находились на службе па Зеленчукском посту за Кубанью на передовой линии, и первый из них был за воинского начальника. Пост этот ночью на 15-е число ноября 1845-го года неизвестно отчего загорелся, но пожар потушен командами. Белых, подозревая в поджоге поста князя Кубанова, в разговорах своих с другими обнаруживал мщение’. 15 декабря князь Мурза бек Кубанов приехал на пост. Белых и Кузин договорились его убить как за поджог поста, так и за то, что, по донесениям лазутчиков, посещение это было с ‘целью высмотреть местность поста и сделать новое злодеяние’. Пригласив к себе Кубанова, Белых и Кузин вышли из комнаты под предлогом дать приказание приготовить чай. В это время вошли урядник и казаки и нанесли ему несколько ударов и голову, после чего вернувшийся Белых приказал ‘лезвием ножа перерезать шею’ князю. Об этом происшествии узнал весь гарнизон. Белых и Кузин добровольно признались в преступлении. Военный суд приговорил их к расстрелу. Но временно командующий войсками на Кавказской линии, ‘обращаясь к предшествовавшим преступлению причинам, из которых не видно ни корысти личной, ни закоренелой безнравственности подсудимых, кроме ложного их понятия о патриотизме, показывающего недостаток развития умственных способностей и через то превратное истолкование прав своих <...>, полагает даровать им жизнь <...> но, лишив их прав состояния, сослать в каторжные работы’ (там же, лл. 4,9). Это-то решение и было отправлено на ‘всемилостивейшее его императорского величества воззрение’ (там же, л. 18). 2 июня 1846 г. приговор был утвержден и срок каторжных работ определен в двенадцать лет.
В. Б. Шкловский считает Акима Акимыча ‘отдаленным родственником лермонтовского Максима Максимовича и пушкинского Белкина’. Так же как Максим Максимыч у Лермонтова, Аким Акимыч у Достоевского как бы вводит рассказчика в новый мир, поэтому Шкловский называет его ‘Вергилием каторжного ада’ (см.: Шкловский, стр. 104—105). Но отношение авторов к своим героям различно. Если Лермонтов чувствует глубокую симпатию к бесхитростному, отзывчивому человеку, гуманисту по натуре, то Достоевский, прекрасно понявший суть своего героя и изобразивший его в ‘Записках’ как олицетворение формализма и казенщины, несмотря на прощальный поцелуй, ненавидит Акима Акимыча. Не случайно писатель отмечает пристрастие его к мелочному педантизму, ‘благоговение к пуговке, к погончику, к петличке’ (стр. 106), намекая на близость Акима Акимыча в этом отношении к Скалозубу А. С. Грибоедова (‘А форменные есть отлички: в мундирах выпушки, погончики, петлички’ — ‘Горе от ума’, действие III, явление 12). Попав на каторгу, Аким Акимыч принял за правило ‘не рассуждать никогда и ни в каких обстоятельствах, потому что рассуждать ‘не его ума дело» (стр. 105). Несмотря на любовь к труду (‘не было ремесла, которого бы не знал Аким Акимыч’ — стр. 27), он представляется автору верным слугой существующего порядка, закоренелым врагом всех, кто мешает ‘правильному течению службы и благонравию’ (стр. 204).
Много раз Достоевский упоминает в ‘Занпсках из Мертвого дома’ ‘товарища из дворян’, с которым он вместе ‘вступил в каторгу’. Это был С.Ф. Дуров (1816—1869), поэт-петрашевец, сосланный на четыре года. В ‘Мертвом доме’ Дуров не изменил своих революционных воззрений. Его стихи через инспектора Омского кадетского корпуса И. В. Ждан-Пушкина направлялись на волю М. Д. Францевой. Стихотворение Дурова ‘К фарисеям’ помечено: ’14 марта 1850 г. Темница. Омск’. Достоевский на каторге отдалился от Дурова, впрочем, они и на воле не были особенно близки. По свидетельству Мартьянова, они никогда не сходились вместе, не обменялись ни единым словом и даже ‘стали врагами’. Но судя по тому, что после освобождения из острога Достоевский и Дуров бывали вместе в доме К. И. Иванова, мужа О. И. Анненковой, дочери декабриста И. А. Анненкова (см. письмо Достоевского к П. Е. Анненковой от 18 октября 1855 г.), их отношения можно скорее назвать просто далекими, а не враждебными. Позднее, в письме от 14 декабря 1856 г. к Ч. Ч. Валиханову, с которым Достоевский познакомился в доме К. И. Иванова, он пишет: ‘Поклонитесь от меня Дурову и пожелайте ему от меня всего лучшего. Уверьте его, что я люблю его и искренно предан ему’. Каторга подорвала здоровье Дурова: отправленный в Петропавловск рядовым, он ‘по слабости здоровья выпущен из военной службы и поступил в гражданскую в Омске’ (см. указанное выше письмо Достоевского к П. Е. Анненковой), где был определен канцелярским служащим 4 разряда в областное управление сибирских киргизов с оставлением под строжайшим надзором. О встрече с Дуровым в Омске весной 1857 г. вспоминает Г. Потанин (см.: На славном посту. Литературный сборник, посвященный Н. К. Михайловскому. [СПб., 1901], ч. II, стр. 255—265). В 1857 г. Дурову было разрешено вернуться из Сибири, а с 1863 г. — жить в столице. С 1862 г. стихотворения его появляются в ‘Современнике’. Умер он в Полтаве в декабре 1869 г.
На протяжении всей книги Достоевский упоминает польских революционеров, бывших одновременно с ним на каторге. Хотя он подчеркивает свое расхождение с ними во взглядах, но описывает поляков с большим сочувствием, преклоняясь перед их нравственной стойкостью.
Из упоминаемых Достоевским поляков нам известен Тский — Шимон Токаржевский (см. о нем и его воспоминаниях выше, стр. 280—281). Прототипы опальных польских революционеров раскрываются Токаржевскпм. Так, Ж-кий — это Иосиф Жоховский (1801—1851), профессор математики Варшавского университета. За революционную речь в 1848 г. он был приговорен к смертной казни, замененной десятью годами каторги. Отбывал ее в Усть-Каменогорске, затем в Омске. По воспоминаниям Токаржевского, был незаслуженно наказан 300 ударами палок (у Достоевского плац-майор приказал дать ему сто розог). Скончался на каторге. М-цкий — это Александр Мирецкий (род. в 1820), прибывший на каторгу в 1846 г. ‘за участие в заговоре, за произведение в Царстве Польском бунта’ (см.: Николаевский, стр. 220). Он был особенно нелюбим плац-майором, который постоянно назначал его парашником и, издеваясь, повторял: ‘Ты мужик — тебя бить можно!’ (см.: Tokarzewski, 1907, стр. 134). Достоевский упоминает Мирецкого в ‘Дневнике писателя’ за 1876 г. Бский — это Иосиф Богуславский, осужденный на десять лет ‘за участвование в преступных замыслах эмиссара Рера’ (см.: Николаевский, стр. 220). В январе 1849 г. он был водворен в Усть-Каменогорскую крепость, а в октябре того же года вместе с Токаржевским и Жоховским переведен в Омск. По дороге Богуславский заболел, ему было отказано унтер-офицером в месте на подводе, и Токаржевский нес друга 700 верст на руках.
Известно, что прототипом плац-майора, прозванного за ‘рысий взгляд’ ‘восьмиглазым’ (стр. 14), послужил плац-майор омского острога Василий Григорьевич Кривцов. В письмах к брату от 22 февраля 1854 г. Достоевский дает ему следующую характеристику: ‘Плац-майор Кривцов — каналья, каких мало, великий варвар, сутяга, пьяница, всё, что только можно представить отвратительного. <...> Он уже два года был плац-майором и делал ужаснейшие несправедливости. <...> Он наезжал всегда пьяный (трезвым я его не видел), придирался к трезвому арестанту и драл его под предлогом, что тот пьян как стелька. Другой раз, при посещении ночью, за то, что человек спит не на правом боку, за то, что вскрикивает или бредит ночью, за всё, что только влезет в его пьяную голову’. В воспоминаниях Токаржевского Кривцову посвящена специальная глава ‘Васька’ (см.: Tokarzewski, 1907, стр. 117—145). Кривцов был отставлен еще при Достоевском, а затем предан суду (см.: Мартьянов, стр. 278). Токаржевский вспоминал, что, будучи проездом в Омске в 1864 г., встретил нищего, в котором узнал бывшего плац-майора, и подал ему рубль, Кривцов тоже его узнал и на вопрос, что же произошло, ответил: ‘Бог меня покарал за покойного Жоховского, за вас всех. Простите!’ (см.: Tokarzewski, 1907, стр. 224). В письме же к Достоевскому его омской знакомой Н. С. Крыжановской от августа — сентября 1861 г. сообщается, что Кривцов скоропостижно скончался ‘в гостях у доктора’ (см.: Достоевский и его время, стр. 253). Достоверность этих сведений трудно проверить. Несмотря на то что все внешние черты Кривцова Достоевский воспроизвел достаточно точно, образ ‘восьмиглазого’ получил обобщающий характер.

3

‘Записки из Мертвого дома’ писались в годы подъема демократического общественного движения, ‘распространения по всей России ‘Колокола», ‘требования политических реформ всей печатью и всем дворянством’ (см.: В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 5. Госполитиздат, М., 1960, стр. 29). Одним из наиболее жгучих вопросов времени, стоявших в центре внимания русской прессы начала 1860-х годов, наряду с крестьянским вопросом был вопрос о преобразовании суда и судебной системы. Жестокие порядки царской тюрьмы и каторги вызывали растущее возмущение передовых кругов. ‘Записки из Мертвого дома’ в этих условиях отвечали широкому общественному настроению и явились в какой-то мере отражением общедемократических идеалов и требований эпохи.
В начале 1860 г. M. M. Достоевский печатал (вероятно, по совету брата) в журнале ‘Светоч’ (No 3) перевод ‘Последнего дня приговоренного к смерти’ В. Гюго, активно вмешиваясь тем самым в обсуждение актуального для России комплекса вопросов суда, тюремного режима, преступления и наказания. В последующие два года все эти вопросы постоянно получали широкое освещение на страницах ‘Времени’, где печатались ‘Записки из Мертвого дома’, как бы вобравшие в себя в сгущенном, конденсированном виде многие из проблем, остро волновавших умы современников и параллельно обсуждавшихся на страницах журнала в иной, публицистической форме. {О публицистике ‘Времени’ по судебным вопросам и о связи с нею ‘Записок из Мертвого дома’ см.: В. С. Нечаева. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских ‘Время’. 1861—1863. Изд. ‘Наука’, М., 1972, стр. 110—121, 236, 237.}
Реальные события, лежащие в основе ‘Записок’, документальный, автобиографический характер книги придают этому произведению глубокое своеобразие. Достоевский сам не дал жанрового определения ‘Записок’. Вопросы формы, стремление определить жанр занимали критику почти сразу же по выходе книги. Казалось бы, по существу замысла ‘Записки’ ближе всего к мемуарам, но ‘Записки’ мемуарами не являются, так как центральная проблема книги — проблема каторги, ее порядки и судьбы людей на каторге. Достоевский писал брату 9 октября 1859 г. о замысле ‘Мертвого дома’: ‘Личность моя исчезнет. Это записки неизвестного’. В соответствии с этим замыслом во ‘Введении’ Достоевский представляет читателю Александра Петровича Горянчикова как автора ‘Записок’. Но это персонаж чисто условный. Введение его давало возможность придать ‘Запискам’ форму не мемуаров, а художественного произведения. Не раз отмечалось, что введение образа Горянчикова могло быть вызвано цензурными обстоятельствами (см.: История русской литературы, т. IX, кн. 2. Изд. АН СССР, М.—Л., 1949, стр. 46, 47, Кирпотин, Достоевский, стр. 378). Горянчиков, пришедший в каторгу за убийство жены своей, не отождествлялся с автором рассказа, который, как это видно уже из II главы, является политическим преступником. Начиная с этой главы Достоевский ведет рассказ от себя, забыв о рассказчике: говорит о свидании в Сибири с декабристками, о получении от них Евангелия, единственной книги, позволенной в остроге, {Об этом автобиографическом эпизоде Достоевский впоследствии вспоминал в ‘Дневнике писателя’ (1873, гл. II, ‘Старые люди’). Указанный экземпляр Евангелия, имеющий многочисленные пометы писателя, хранится в ГБЛ (ф. 93. I. 5в.1).} о встрече с ‘давнишними школьными товарищами’ (стр. 229), о чтении книг. А. Г. Достоевская в примечаниях к ‘Запискам из Мертвого дома’ по поводу копеечки, полученной Достоевским на каторге ‘Христа ради’ (гл. I), пишет: ‘Личное воспоминание Федора Михайловича. Он несколько раз говорил про эту копеечку и жалел, что не удалось ее сохранить’ (см.: Гроссман, Семинарий, стр. 55). Противоречивость мировоззрения Достоевского, насыщенность ‘Записок’ философскими размышлениями, волновавшими писателя в этот период, чувствуются в каждой главе. Всё это не дает права рассматривать Горянчикова как самостоятельный образ-характер, хотя подобные попытки и делались (см., например: И. Т. Мишин. Образная структура романа Ф. М. Достоевского ‘Записки из Мертвого дома’. ‘Ученые записки Армавирского педагогического института’, 1958, т. 3, вып. 1, стр. 136—139).
В статье ‘Выставка в Академии художеств за 1860—1861 год’, помещенной в журнале ‘Время’ (1861, No 10) и частично принадлежащей перу Достоевского (см.: наст. изд., т. XVIII), автор ‘Записок из Мертвого дома’, разбирая картину русского художника В. И. Якоби (1834—1902) ‘Партия арестантов на привале’, упрекает его в том, что в каторжниках, в ‘несчастных’ живописец не сумел увидеть и показать ‘людей’. ‘Допустим, что большею частью арестанты так сживаются со своим безвыходным положением, что становятся ко всему равнодушны, но в то же время нельзя не допустить, что они люди. Так давайте же нам их как людей, если вы художник, а фотографиями их пусть занимаются френологи и судебные следователи’, — с таким призывом обращается Достоевский к Якоби.
В приведенных словах тонко выражена одна из основных художественных идей ‘Записок из Мертвого дома’ — стремление Достоевского в каждом из обитателей острога ‘откопать человека’ (по собственному выражению писателя в той же статье), выявить ценность и неповторимость его человеческой индивидуальности, которую не смогли убить жестокость и обезличивающее влияние царской каторги (см.: Кирпотин, Достоевский, стр. 381—384).
Персонажи ‘Записок’ — одновременно и яркие индивидуальности, и типы, каждый из них воплощает определенную авторскую мысль: Газин — полное извращение ‘природы человеческой’, ‘исполинский паук, с человека величиною’ (стр. 40), Петров, метко названный В. Б. Шкловским революционером в потенции (см.: Шкловский, стр. 111), привлекает душевной чистотой, прямотой, искренностью, смелостью и дерзостью. Выдвигалось мнение об ‘атрофии социальных чувств’ Петрова (см.: В. Переверзев. Ф. М. Достоевский. М.—Л., 1925, стр. 83). На деле, однако, образ Петрова несомненно социально окрашен, и в главе ‘Претензия’ имеется прямое подтверждение этого. Он первый выходит на ‘претензию’, ясно выражает свое отношение к дворянству. Но Достоевский обвиняет Петрова за безрассудность, не видит применения его силам и считает лиц, подобных ему, обреченными на гибель: такие люди ‘первые перескакивают через главное препятствие, не задумавшись, без страха, идя прямо на все ножи, — и все бросаются за ними и идут слепо, идут до самой последней стены, где обыкновенно и кладут свои головы’ (стр. 87). Тема ‘чистого сердца’, естественного добра воплощена в образе молодого горца Алея. Это образец душевной гармонии и смирения. Достоевский восхищается целомудрием Алея, чутким отношением его к товарищам, стремлением всем помочь. Тему ‘чистого сердца’ продолжает добрая вдова Настасья Ивановна — человек с бесконечным желанием ‘сделать для вас непременно что-нибудь приятное’ (см. стр. 68), и старик старообрядец. Эти образы очень важны для понимания мировоззрения Достоевского периода каторги. В них намечен тот нравственный идеал, который Достоевский разовьет в своих позднейших произведениях: в Алее, например, чувствуются черты Мышкина и Алеши Карамазова.
Сочетание документально точного описания людей и событий с художественным вымыслом дало возможность относить ‘Записки’ к жанру, ‘который граничит с художественным очерком, с одной стороны, и с мемуарами — с другой’ (см.: Чулков, стр. 81).
В семипалатинский период жизни Достоевский, по воспоминаниям А. Е. Врангеля, особенно интересовался произведениями русской литературы 1840—1850-х годов, близкими к очерковой форме. Он читал ‘Записки об ужении рыбы’ и ‘Записки ружейного охотника Оренбургской губернии’ С. Т. Аксакова, ‘Записки охотника’ И. С. Тургенева. Писатель искал для своего произведения новую форму. В. Б. Шкловский считает, что ‘Записки’ — ‘роман особого рода’, ‘документальный роман’ (см.: Шкловский, стр. 107, 123). И. Т. Мишин видит в ‘Записках’ переходную форму ‘от очерков, записок к социально-философскому роману’ (см.: И. Т. Мишин. Художественные особенности ‘Записок из Мертвого дома’ Ф. М. Достоевского. ‘Ученые записки Армавирского педагогического института’, 1962, т. 4, вып. 2, стр. 22). Г. М. Фридлендер, опираясь на наблюдения Л. Я. Гинзбург (см.: История русского романа, т. 1. Изд. АН СССР, М.—Л., 1962, стр. 586), показывает, что органический сплав элементов художественного вымысла, автобиографии и очерка вообще характерен для литературы 1850-х и 1860-х годов (‘Былое и думы’ А. И. Герцена, ‘Севастопольские рассказы’ Л. Н. Толстого). Это было следствием ‘потребности рассказать читателю о таких вещах и явлениях (обычно непосредственно переживаемых самим писателем), которые, обладая высокой общественной содержательностью и актуальностью, в то же время по самой природе своей требовали от художника применения иных художественных средств, чем форма романа с обычными вымышленными сюжетом и персонажами’ (см.: Фридлендер, стр. 95, о своеобразии ‘Записок’, их формы и стиля см. также: Pascal, p. LXV—LXXXVI). Достоевский — автор ‘Записок’— писал с установкой на то, чтобы книга воспринималась читателем как рассказ о реальных событиях, а не как обычное произведение с вымышленными героями. Первые читатели и восприняли ‘Записки’ как очерки о неизвестном доселе страшном мире, возмутительном в своей реальности.
Очерковая форма обусловила и особенности композиции. Она отводит возможные упреки в бессвязности изложения, многочисленных повторах, отсутствии развития действия. Стройность произведения достигается логической завершенностью каждой главы, в основу которой положен какой-либо эпизод. В то же время каждая глава дает повод для возникновения новых вопросов и тем, разрешаемых и развиваемых в последующих главах. Впечатление единства произведения создается процессом постепенного познания автором жизни каторги — не столько внешних фактов ее, сколько психологического осмысления событий, — который составляет основу книги.
Начальные главы воссоздают первое безрадостное впечатление от ‘погибшего народа’. Достоевский не видит в людях, совершивших страшные преступления, ‘ни малейшего признака раскаяния, ни малейшей тягостной думы о своем преступлении’ (стр. 15). Казалось бы, полное духовное омертвение. Рождается тема преступления. ‘Записки из Мертвого дома’ впервые в творчестве писателя ставят вопросы о причинах преступления, психологии преступника, которые займут столь важное место в произведениях зрелого Достоевского. Если в 1840-е годы вопрос о причинах преступности интересовал писателя чисто теоретически, то каторга дала обильный реальный материал для его решения. Главные объективные причины преступлений Достоевский видел в несовершенстве общественных условий, в конфликте между личностью и обществом. Хотя для Достоевского этого периода характерно объяснение вины преступника объективными обстоятельствами, уже в ‘Записках’ звучит недоверие к ‘теории среды’ (ч. II, гл. 2). Эта точка зрения, выдвинутая французскими материалистами, приводит, как пишет Достоевский, к тому, ‘что чуть ли не придется оправдать самого преступника’ (стр. 15). Впоследствии ‘философия среды’, взаимоотношения между личностью и обществом будут особенно интересовать его. Эти темы прозвучат в художественных произведениях Достоевского и в его публицистических статьях, где писатель вступит в полемику со сторонниками ‘теории среды’, с присяжными заседателями и адвокатами, ‘оправдывающими личность властью среды’ (ДП, 1873, гл. III, ‘Среда’). Достоевский противопоставит им идею нравственной ответственности личности.
Постепенно автор всматривается в толпу разбойников и убийц, и мрачные картины первых глав уступают место образам, написанным иными красками. ‘Люди везде люди. И в каторге между разбойниками я, в четыре года, отличил наконец людей’, — писал Достоевский брату в письме от 22 февраля 1854 г. Глава ‘Представление’ опровергает мысли о природной предрасположенности человека к преступлению. Позволили людям пожить не ‘по-острожному’ — и человек нравственно меняется. На этом заканчивается первая часть.
Во второй части вслед за темой преступления возникает тема наказания. В ‘Записках’ наказание понимается только как внешнее, юридическое, а не внутреннее, нравственное наказание. Достоевского волнуют вопросы жестокости, бессмысленности наказания, соразмерности наказания и преступления. А. И. Герцен в книге ‘О развитии революционных идей в России’ пишет, что русский народ ‘обозначает словом несчастный каждого осужденного законом’ (см.: Герцен, т, VII, стр. 263). Н. А. Некрасов назвал свою поэму о сибирской каторге ‘Несчастные’. Достоевский также приводит это выражение, считая, что ‘не в русском духе попрекать преступника’ (стр. 13), и объясняет его в связи с ‘теорией среды’, на которую так обрушится позднее, когда будет призывать к ‘беспрерывному покаянию и самосовершенствованию’, самоочищению страданием. Однако мысль о страдании и терпении впервые звучит именно в ‘Записках из Мертвого дома’, в рассказах о старике старообрядце, у которого ‘было свое спасение, свой выход: молитва и идея о мученичестве’ (стр. 197), и об арестанте, начитавшемся Библии и решившем убить майора, чтобы найти ‘себе исход в добровольном, почти искусственном мученичестве’ (там же). Тема добровольного страдания идет из раскола (об интересе Достоевского к расколу см.: наст. изд., т. VII). Одно из основных требований ‘бегунов’ — ‘принять страдание’ — Достоевский распространял впоследствии на весь русский народ, жаждавший страдания ‘искони веков’ (ДП, 1873, гл. V, ‘Влас’). Образ арестанта, кинувшегося с оружием на начальство и ‘принявшего страдание’, появляется вновь в ‘Преступлении и наказании’ (в рассказе Порфирия Петровича), где идея страдания, которым все очищается, станет одной из главенствующих (см.: М. С. Альтман. Имена и прототипы литературных героев Достоевского. ‘Ученые записки Тульского педагогического института’, 1958, вып. 8, стр. 134). В ‘Записках’ же ‘добровольное страдание’ рассматривается лишь как форма протеста личности, доведенной до отчаяния.
Тема наказания перерастает у Достоевского в тему палача и палачества. Писатель стремится проникнуть в психологию и жертвы, и палача, задается вопросом о возникновении палачества. Существование телесного наказания — вот ‘одна из язв общества’, приводящая к полному разложению человека, облеченного таким правом. А ‘тиранство есть привычка, оно одарено развитием, оно развивается, наконец, в болезнь’ (стр. 154). Вывод Достоевского ясен — палачом делают человека обстоятельства. Правда, он понимает под обстоятельствами главным образом условия воспитания, но намекает и на социальные корни проблемы. Это следует иметь в виду для понимания смысла и значения фразы: ‘Свойства палача в зародыше находятся почти в каждом современном человеке’. ‘Но не равно развиваются звериные свойства человека’, — добавляет Достоевский и рассматривает два рода палачей — подневольных и добровольных (стр. 155). И плац-майор, ставший палачом по велению ‘закона’, как ярый его блюститель, и экзекутор Жеребятников, своего рода ‘утонченнейший гастроном в исполнительном деле’ (стр. 148), — оба являются подтверждением того, что палачом делаются. ‘Трудно представить, до чего можно исказить природу человеческую’, — заключает писатель (стр. 157).
Много размышляет Достоевский о лучших чертах народного характера. Он сожалеет, что политические арестанты из числа поляков видели в каторжниках одно только зверское начало и не могли, даже не хотели, разглядеть в них ничего человеческого. ‘J’has ces brigands’, — говорит один из них. Эту фразу Достоевский повторит через пятнадцать лет в ‘Дневнике писателя’ за 1876 г., объясняя перемену своего отношения к каторжным иначе, чем в ‘Записках’, в соответствии с христианской моралью (ДП, 1876, февраль, гл. I, 3). Тема ‘воли’ возникает уже в первых главах ‘Записок из Мертвого дома’. Она переплетается с темой денег. Без денег нет могущества и свободы. Размышление об этом Достоевский продолжит в ‘Зимних заметках о летних впечатлениях’ (‘Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона?..’ — наст. изд., т. V), а затем и в своих романах (‘ротшильдовская’ идея и тема независимости героя в ‘Подростке’, например). Романтизация ‘воли’, которая кажется обитателям острога вольнее, чем есть на самом деле, приводит к побегам, бродяжничеству. Напоминанием о порыве к свободе, живущем в душе каждого арестанта, является глава ‘Каторжные животные’ с глубоко трагической и многозначительной историей орла, выпускаемого на волю. К концу произведения тема ‘воли’ звучит все более сильно. Осознав после истории с ‘претензией’ пропасть между дворянством и народом, задумавшись о ее причинах, Достоевский пересмотрел свои взгляды на жизнь, ‘судил себя <...> неумолимо и строго’ (стр. 220). Переворот в мировоззрении Достоевского, начавшийся на каторге, завершится позднее, но именно в эти годы наступила для него пора внутренней борьбы, пора поисков промежуточной позиции между западниками и славянофилами. Разъединение с народом — один из главных выводов ‘Записок из Мертвого дома’. Одновременно с ‘Записками’ в ‘Ряде статей о русской литературе’ Достоевский вопреки всему тексту ‘Записок’ говорит о едином духе русского общества, доказывает, что дворянство и народ едины. ‘У нас давно уже есть нейтральная почва, на которой всё сливается в единое, стройное, единодушное, сливаются все сословия, мирно, согласно, братски <...> русский дух пошире сословных интересов и цензов’, — пишет Достоевский в январе 1861 г. во ‘Времени’. Однако эти славянофильски окрашенные, ‘почвеннические’ взгляды не проникли на страницы ‘Записок’, которые скорее представляют собой своеобразное опровержение подобных воззрений.
Концовка ‘Записок из Мертвого дома’ убеждает в том, что, несмотря на противоречия и сомнения, Достоевский и на дне каторжного ада нашел человека, осознал истинные причины преступлений: ‘…погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно. А кто виноват? То-то, кто виноват?’ (стр. 231).
Объединив общим замыслом богатый жизненный материал, Достоевский создал стройное, законченное произведение.
Очерковая форма диктует и новый принцип изображения действующих лиц. Если в ранних и позднейших произведениях Достоевский анализирует мельчайшие движения души героя, особое внимание уделяя деталям, то в ‘Записках из Мертвого дома’ образ создается скупыми, но очень выразительными средствами. Достоевский подчеркивает трудолюбие и мастерство людей из народа. Это люди талантливые, преимущественно грамотные. Правда, судя по Статейным спискам, из 148 человек только 17 ‘знали грамоте’, но возможно, что эти официальные сведения были неверны, так как арестантам выгодно было сказываться неграмотными. Писатель полемизирует в ‘Записках’ с мнением о том, что ‘грамотность губит народ’ (см. стр. 12). В 1856—1857 гг. В. И. Даль выступал против распространения грамотности в народе, полагая, что она может разрушить народный быт, народную поэзию и самобытный язык, что вместе с грамотностью придут развращение нравов, легкое отношение к собственности и что она вообще ‘почти всегда доводит до худа’ (‘Русская беседа’, 1856, No 3, отд. V, стр. 1—16, ОЗ, 1857, No 2, отд. II, стр. 134—136). Против Даля выступили в ‘Современнике’ Е. П. Карнович — ‘Нужно ли распространять грамотность в народе?’ (С, 1857, No 10, отд. II, стр. 123—138), ‘Ответ г. Далю на заметку ‘О грамотности» (там же, No 12, отд. II, стр. 167—176) — иН. Г. Чернышевский (см.: Чернышевский, т. IV, стр. 872— 873). Достоевский, возражая Далю, утверждавшему, что грамотность приведет к росту числа уголовных преступлений, и в ‘Записках из Мертвого дома’, и в ‘Ряде статей о русской литературе’ говорит о тех обстоятельствах, которыми обставлена грамотность в народе, о необходимости изменения этих обстоятельств: ‘…вместо того, чтобы делать грамотность привилегией, исключением, уничтожьте ее исключительность. Сделайте ее достоянием всех по возможности, и она не породит ни в ком и ни при каких обстоятельствах ни высокомерия, ни заносчивости <...>. Чтоб уничтожить вредные последствия грамотности, нужно как можно более распространять ее’ (‘Ряд статей о русской литературе’ — наст. изд., т. XVIII).
Чтобы полнее определить жанровое своеобразие ‘Записок’, необходимо упомянуть и о включенном в них фольклорном материале, который можно разделить на две основные группы, органически связанные между собой: общенародный и специфический, бытующий в арестантской среде. ‘Записки из Мертвого дома’ позволяют говорить о большом распространении среди арестантов устной поэзии. Достоевский воспроизвел арестантские песни, легенды и пословицы (об использовании им поэтики бытовой народной песни см.: Пиксанов, стр. 152—180). С особым интересом писатель относился к пословицам, — он пользовался в ‘Записках’ всем разнообразием пословичного жанра. Поговорки, прибаутки, присловья, меткие слова, включенные непосредственно в живую речь персонажей, позволяют в образно-ритмической, максимально сжатой словесной форме воспроизвести обобщенный жизненный опыт данной группы людей. При этом Достоевский в отличие, например, от этнографа С. В. Максимова дает традиционные формулы народной поэзии, воспроизводя обстановку их бытования. Особенно насыщены фразеологизмами главы, где создается первое впечатление о массовом герое Достоевского (ч. Т, гл. 2, 3, 5, 9). В этих главах, близких к физиологическому очерку, очень много диалогов, усиливающих сюжетную динамику, сообщающих действию драматическое напряжение, здесь пословицы так органически слиты с общим лексическим строем речи персонажей, что выделить их часто довольно трудно.
Особое место в ‘Записках’ занимает глава ‘Акулькин муж’. Рассказ арестанта Шишкова стилизован. Введение рассказчика не условный композиционный прием, а явная установка автора на социально чужой сказовый тон. Сказовая манера достигается большим количеством постоянных эпитетов, народных идиоматических выражений (‘Земля стоном стоит, по городу-то гул идет’, ‘Душа ты моя, говорит, ягода’, ‘Прости ты меня, добрый молодец’). Язык героя насыщен пословицами и поговорками, двучленность которых ритмизирует его речь, словами с уменьшительными суффиксами: матушка, батюшка, хлебушек и т. д.
Достоевский упомянул героя этой главы — Акулькина мужа — наряду с ‘главнейшими героями’ своими в черновых материалах к ‘Подростку’: ‘Говорили, что я изображал гром настоящий, дождь настоящий, как на сцене. Где же? Неужели Раскольников, Ст<епан> Трофимович (главные герои моих романов) подают к этому толки? Или в ‘Записках из Мертвого дома’ Акулькин муж, например?’ (см.: наст. изд., т. XIV).

4

‘Записки из Мертвого дома’ были приняты читателями и критикой восторженно. ‘Мой ‘Мертвый дом’ сделал буквально фурор, и я возобновил им свою литературную репутацию’, — писал Достоевский А. Е. Врангелю 31 марта 1865 г.
А. М. Скабичевский вспоминал позднее: ‘Я помню ту сенсацию, какую произвели ‘Записки из Мертвого дома’ при первом своем появлении на страницах ‘Времени’ в 1861—62 гг.’ (см.: А. М. Скабичевский. Сочинения, т. II. СПб., 1903, стр. 688).
Сенсация эта была вполне понятна. О каторге ходили до того времени лишь темные слухи. Разоблачение Достоевским ужасов, испытанных на себе, и недавнее возвращение автора из Сибири приковывали внимание к книге. В декабре 1861 г. Тургенев писал Достоевскому из Парижа: ‘Очень Вам благодарен за присылку 2 No ‘Времени’, которые я читаю с большим удовольствием. Особенно Ваши ‘Записки из Мертвого дома’. Картина бани просто дантовская, и в Ваших характеристиках разных лиц (напр. Петров) много тонкой и верной психологии’ (см.: Тургенев, Письма, т. IV, стр. 319—320).
Вполне понятно, что ‘Записки’ вызвали в первую очередь ряд статей, связанных с пенитенциарным вопросом. ‘Сын отечества’ поднял вопрос о госпиталях для каторжных (СО, 1862, 1 февраля, No 28, стр. 218) и о средствах исправления преступников на каторге (там же, 17 июня, No 24 (воскресный), стр. 569—570), а ‘Русский мир’ опубликовал статью ‘На каком основании надевают кандалы на лиц привилегированных сословий?’, где указывалось, что заковывание в кандалы лиц привилегированных сословий является нарушением закона (РМ, 1862, 9 июня, No 22, стр. 448—449). Известный юрист П. Муллов в статье ‘Вопрос о местах заключения арестантов в России’ на основании ‘Записок из Мертвого дома’ писал о развращающем влиянии каторги, требовал допустить там свободный труд и рекомендовал ‘изменение системы заключения’ (‘Век’, 1862, 11 марта, No 9—10, стр. 88—91).
Вслед за статьями, посвященными частным вопросам, появляются статьи, требующие радикальных реформ в устройстве каторжных тюрем (‘Иллюстрированный листок’, 1862, т. VII, 28 октября, No 42, стр. 401—402, 4 ноября, No 43, стр. 430—432). Возникновение этого направления критики было естественно: в силу своей фактической достоверности ‘Записки’ воспринимались как документ, как ‘совершенно необходимое дополнение к официальным отчетам о состоянии тюрем, так как касаются важных сторон тюремного быта, обойденных молчанием в докладах ревизоров’ (см.: Гернет, стр. 518). Тем самым и ‘Записки’, и отклики на книгу сыграли положительную роль в подготовке тюремной и судебной реформ 1864 г.
Уже в вышеназванных статьях отмечался и общегуманистический характер произведения Достоевского. На этом вопросе останавливался А. П. Милюков. В статье ‘Преступные и несчастные’ он называл писателя новым Вергилием, который ввел читателей в ад, но не фантастический, а реальный. Особо отмечая стремление автора в каждом преступнике найти человека, Милюков дает характеристику ‘галерее каторжников’, от ‘страшного разбойника Газина до Алея’, ‘возбуждающего страдание, как грустная тень Франчески посреди Дантова ада’ (‘Светоч’, 1861, кн. 5, стр. 27—40). К статье Милюкова примыкают две статьи В. Р. Зотова (?) в ‘Иллюстрации’, выдвигающие вопрос о человеческих правах преступников, об отношении к ним общества (И, 1862, 20 сентября, No 237, стр. 187—190, 1863, 21 февраля, No 258, стр. 114).
Рассматривая книгу только как изображение каторги, критики снижали ее общественное значение, сужали идейный смысл. Так, Ленивцев (А. В. Эвальд) в ‘Отечественных записках’ доказывал, что ‘Записки из Мертвого дома’ знакомят публику с второстепенными фактами и вопросами русской жизни, что это произведение полезно только ‘частностями, и к общему оно никогда не возвышается’ (ОЗ, 1863, No 2, стр. 191—195). Критик обвинял Достоевского в отсутствии выводов общественно-политического характера.
Другой упрек сделал писателю критик ‘Библиотеки для чтения’ Е. Ф. Зарин (БдЧт, 1862, No 9, стр. 89—119). Он обвинял Достоевского в сентиментальной филантропии. Зарин воспринял эту ‘бесхитростную’, но ‘в высшей степени способную занимать человеческое внимание’ книгу как выражение болезненного, расплывчатого гуманизма.
Такая односторонняя оценка ‘Записок из Мертвого дома’ постоянно волновала Достоевского.
Так, в записной тетради 1876 г., рассматривая критику, посвященную ‘народным романам’, он сетовал, что о ‘Записках из Мертвого дома’, ‘где множество народных сцен, — ни слова. В критике ‘З<аписки> из Мерт<вого> дома’ значат, что Достоевский обличал остроги, но теперь оно устарело. Так говорили в книжн<ом> магазине, предлагая другое, ближайшее, обличение острогов’ (ЛН, т. 83, стр. 605)
Достоевский был, однако, не совсем прав. Ведущие критики журналов, часто даже там, где они только упоминали в своих статьях ‘Записки из Мертвого дома’, отдавали должное этому произведению и верно определяли его место в литературном процессе. Так, А. А. Григорьев в статье ‘Стихотворения Н. Некрасова’ писал: ‘В явлениях, или, лучше сказать, в откровениях, жизни есть часто бесспорный параллелизм. Новое отношение к действительности, к быту, к народу, смутно почувствовавшееся в стихотворении Некрасова, почувствовалось тоже и в протесте ‘Бедных людей’, протесте против отрицательной гоголевской манеры, в первом еще молодом голосе за ‘униженных и оскорбленных’, в сочувствии, которому волею судеб дано было выстрадаться до сочувствия к обитателям ‘Мертвого дома» (Вр, 1862, No 7, отд. II, стр. 17).
Глубоко оценила ‘Записки’ демократическая критика. Очень заинтересовали они А. И. Герцена. В письме к И. С. Тургеневу от 7 мая 1862 г. он писал: ‘… где найти мне Достоевского воспоминания о каторге?’ (см.: Герцен, т. XXVII, кн. 1, стр. 221), а 9 мая 1862 г. вновь настойчиво напоминал ему: ‘…если ты действительно хочешь мне сделать пластырь на раны <...> то пришли ‘Записки из Мертвого дома» (там же, стр. 222). В ‘Колоколе’ от 15 мая 1863 г. в заметке ‘Чего они так испугались?’ Герцен излагал эпизод глумления поручика Жеребятникова над арестантами (там же, т. XVII, стр. 141), а е 1864 г. в статье ‘Новая фаза в русской литературе’ писал: ‘Не следует, кроме того, забывать, что эта эпоха (николаевская) оставила нам одну страшную книгу, своего рода carmen horrendum, которая всегда будет красоваться над выходом из мрачного царствования Николая, как надпись Данте над входом в ад: это ‘Мертвый дом’ Достоевского, страшное повествование, автор которого, вероятно, и сам не подозревал, что, рисуя своей закованной рукой образы сотоварищей каторжников, он создал из описания нравов одной сибирской тюрьмы фрески в духе Буонарроти’ (там же, т. XVIII, стр. 219).
Интересно отношение редакции ‘Современника’ к ‘Мертвому дому’ на фоне полемики ‘Современника’ и ‘Времени’. Специального разбора ‘Записок’ ‘Современник’ не дал. Но член редакции журнала М. А. Антонович, защищая идеи Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова от нападок Достоевского, с искренним восхищением говорил о его произведениях, особо отмечая их критическую направленность В статье ‘О духе ‘Времени’ и о г. Косиц, как наилучшем его выражении’ Антонович писал: »Записки’ же по своему содержанию возбуждают живейший интерес, дают много пищи уму и чувству, они лучшее украшение ‘Времени’ и самый лучший приговор нашему времени вообще’ (С, 1862, No 4, отд. II, стр. 275). Но в том же ‘Современнике’, в апрельском номере за 1863 г., в шуточном списке статей для последующих номеров ‘Свистка’, M. E. Салтыков-Щедрин остро полемически и с едкой иронией отозвался об этом произведении Достоевского, озаглавив его: ‘Опыты сравнительной этимологии, или ‘Мертвый дом’, по французским источникам. Поучительно-увеселительное исследование Михаила Змиева-Младенцева’ (см.: Салтыков-Щедрин, т. V, стр. 303). На это шуточное замечание сразу же откликнулся критик ‘Русского слова’ В. А. Зайцев, который в статье ‘Перлы и адаманты русской критики’ писал: ‘Можно сколько угодно ругать ‘Время’, оно действительно безобразно, но смеяться над ‘Мертвым домом’ значит подвергать себя опасности получить замечание, что подобные произведения пишутся собственной кровью, а не чернилами с вице-губернаторского стола’. Критик ставил ‘Записки’ рядом со ‘Что делать?’ Чернышевского (РСл, 1863, No 4, стр. 16—17). Необходимо отметить, однако, что Салтыков-Щедрин отдавал должное ‘Запискам’, неизменно высоко их оценивал. Даже в пылу непримиримой, страстной полемики с Достоевским-журналистом в хронике ‘Наша общественная жизнь’ за март 1863 г., обращаясь к редакции ‘Времени’, Салтыков-Щедрин писал: ‘А что если мы докажем вам, что в вас только и есть русского, что ‘Мертвый дом» (см.: Салтыков-Щедрин, т. VI, стр. 49), в статье же ‘Литературные мелочи’ он замечал, что есть ‘настоящий Достоевский (Ф. М., автор ‘Мертвого дома’ и ‘Бедных людей’) и есть псевдо-Достоевский (M. M., автор ‘Старшей и меньшой’ и предприниматель журнала ‘Эпоха’)’ (там же, стр. 482).
Свидетельством большого интереса демократического лагеря 1860-х годов, и в частности Н. Г. Чернышевского, к ‘Запискам из Мертвого дома’ явилась попытка издать отрывки из книги значительным тиражом и по дешевой цене. Чернышевский принимал живое участие в организации этого издания, вел с Достоевским переговоры о его принципиальном согласии на издание, о выборе отрывков. Арест Чернышевского 7 июля 1862 г. и наступление реакции не позволили осуществить это намерение (см.: В. Лейкина-Свирская. Н. Г. Чернышевский и ‘Записки из Мертвого дома’. РЛ, 1962, No 1, стр. 212—215). В дальнейшем глава ‘Акулькин муж’ с подзаголовком ‘Из рассказа каторжного в ‘Записках из Мертвого дома’ Ф. Достоевского’ вошла в составленный землевольцем А. Д. Путятой и изданный при поддержке кружка Н. А. Серно-Соловьевича ‘Сборник рассказов в прозе и стихах’ (СПб., Тин. О. И. Бакста, 1863, 124 стр. Цена 8 коп. Тираж 10 000 экз.). Текст Достоевского был дан здесь в редакционной обработке: снято описание обстановки, отсутствует личность рассказчика. Заключают рассказ (что очень значительно) строчки из последней главы ‘Записок’ о погибших даром народных силах с вопросом: ‘А кто виноват? То-то, кто виноват?’ Кроме рассказа Достоевского, в сборник вошли стихотворения Н. А. Некрасова ‘В дороге’, ‘Забытая деревня’, ‘Огородник’, ‘Развеселое житье’ M. E. Салтыкова-Щедрина, стихотворение И. С. Никитина ‘Бурлак’, отрывки из ‘Очерков фабричной жизни’ А. П. Галицынского и рассказ неизвестного автора ‘Сеченый’. Министр внутренних дел П. А. Валуев 15 января 1864 г. секретным предписанием запретил продажу этого сборника, оставшиеся непроданными экземпляры были конфискованы и сожжены, а цензор В. Н. Бекетов за пропуск книги был уволен (см.: Л. М. Добровольский. Запрещенная книга в России. Л., 1965, стр. 52—53). В 1868 г. отрывок ‘Акулькиы муж’ вошел в сборник ‘От нечего делать. Собрание повестей и рассказов русских авторов’ (выи. 1. [Б. м.], 1868, 92 стр., на обл.: Nouvelles et rcits russes). Сборник был издан за границей, на обложке его имеется помета: ‘Продается у главнейших книгопродавцев Германии и Швейцарии’.
Наиболее значительная статья о ‘Записках из Мертвого дома’ принадлежала Д. И. Писареву Она была написана в то время, когда уже стали ясны политические взгляды Достоевского середины 1860-х годов, когда он открыто выступил противником ‘нигилизма’ и идеологии революционных демократов не только как публицист на страницах журналов ‘Время’ и ‘Эпоха’, но и в художественных произведениях. Статья ‘Погибшие и погибающие’ появилась в 1866 г. в сборнике ‘Луч’. Критик построил ее на сопоставлении ‘русской школы’ (‘Очерки бурсы’ И. Г. Помяловского) с ‘русским острогом’. Писарев доказывал, что судьба отдельной личности определяется характером воспитания, условиями труда и быта, всей обстановкой жизни. Бессмысленность зубрежки в бурсе и работы на каторге, мизерность содержания, получаемого ‘обитателями этих двух одинаково воспитательных и одинаково карательных заведений’, воровство и ростовщичество, т. е. сходство условий существования, приводит и к сходству духовному. Питомцы бурсы систематически становятся обитателями ‘Мертвого дома’. Критик пришел к выводу, что оба произведения являются суровым и правдивым приговором современной действительности, высоко оценил ‘Записки из Мертвого дома’ за их гуманизм и демократизм.
Критические отзывы Писарева, Салтыкова-Щедрина, Антоновича подтвердили, что проблематика ‘Записок’ совпала с общими устремлениями демократической мысли 1860-х годов. Специфическая ‘почвенническая’ окраска некоторых идей Достоевского, выраженных в ‘Записках’, не привлекла пристального внимания критики этого периода.
Особое место в критической оценке ‘Записок из Мертвого дома’ занимают отзывы Л. Н. Толстого. Толстой выделял это произведение из всего написанного Достоевским, много раз возвращался к нему. Уже по выходе из печати первой части ‘Записок’ Толстой в письме к А. А. Толстой от 22 февраля 1862 г. кратко, но настойчиво советовал ей прочесть произведение Достоевского, прибавляя: ‘Это нужно’ (см.: Толстой, т. 60, стр. 419). Считая ‘Мертвый дом’ одним из классических произведений русской литературы, Толстой первым отметил своеобразие художественной формы произведения, указав, что оно не вполне ‘укладывается в форму романа, поэмы или повести’ (‘Несколько слов по поводу книги ‘Война и мир», 1868 — там же, т. 16, стр. 7). В 1880 г., перечитывая книгу, Толстой 26 сентября писал H. H. Страхову: ‘На днях нездоровилось, и я читал ‘Мертвый дом’. Я много забыл, перечитал и не знаю лучше книги изо всей новой литературы, включая Пушкина. Не тон, а точка зрения удивительная — искренняя, естественная и христианская. Хорошая, назидательная книга. Я наслаждался вчера целый день, как давно не наслаждался. Если увидите Достоевского, скажите ему, что я его люблю’ (там же, т. 63, стр. 24). Этот отзыв стал известен Достоевскому. В ответном письме Н. И. Страхова к Толстому от 2 ноября 1880 г. сообщалось, что Достоевский был очень обрадован похвалой и оставил у себя письмо Толстого, но что его несколько задело ‘непочтение к Пушкину’ (см.: Переписка Л. Н. Толстого с H. H. Страховым. 1870—1894. Изд. Об-ва Толстовского музея, СПб., 1914, стр. 259). В трактате ‘Что такое искусство?’ (1898, гл. 16) Толстой отнес ‘Записки из Мертвого дома’ к числу немногих произведений мировой литературы, являющихся образцами ‘высшего, вытекающего из любви к богу и ближнему, религиозного искусства’ (см.: Толстой, т. 30, стр. 160). В третий раз Толстой перечитал ‘Записки’ в 1899 г.: работая над ‘Воскресением’, он прочел ряд книг с описаниями тюремного быта и вновь воскликнул по поводу ‘Записок’: ‘Какая это удивительная вещь!’ (ЛН, т. 37—38, стр. 540). {О чертах идейно-тематической близости ‘Записок из Мертвого дома’ и ‘Воскресения’ Толстого см.: М. П. Николаев. Л. Н. Толстой и Н. Г. Чернышевский. Тула, 1969, стр. 51—59.} Толстой упоминал ‘Мертвый дом’ в третьей редакции ‘Крейцеровой сонаты’ (1889), а в 1904 г. включил два отрывка из этого произведения в ‘Круг чтения’ (со своими заглавиями: ‘Смерть в госпитале’ и ‘Орел’). По свидетельству H. H. Гусева и Д. П. Маковицкого, Толстой любил читать вслух эти отрывки, причем ‘видно было, что они глубоко трогают его’ (см.: Д. П. Маковицкий. Яснополянские записки, вып. 1. М., 1922, стр. 36). Интерес Толстого к ‘Запискам’ можно объяснить и глубоко гуманистическим содержанием произведения, и тонко почувствованной им близостью этических идеалов Достоевского, которые впервые были намечены в ‘Записках’, к его проповеди непротивления злу насилием.
В 1870-1880-е годы были попытки сблизить идею ‘Записок из Мертвого дома’ со взглядами и творчеством позднего Достоевского. О. Ф. Миллер и H. H. Страхов рассматривали книгу в свете христианского нравственного учения, ‘запавшего в глубину души нашего народа’, который смотрел на преступника как на ‘несчастного’. Они писали об уроках ‘народной правды’, которые получил Достоевский на каторге и которые способствовали его духовному обновлению (см.: Биография, стр. 134). Достоевский и сам содействовал распространению этого мнения. В ‘Дневнике писателя’ за 1876 г. он привел образ кроткого и величавого мужика Марея с его ‘сияющим светлой любовью взглядом’. Этот взгляд заставил Достоевского невольно заглянуть в ‘сердце <...> грубого, зверски невежественного крепостного русского мужика’ с глубоким религиозным чувством добра и увидеть Марея в каждом из героев ‘Записок из Мертвого дома’ (ДП, 1876, февраль, гл. 1, 3). Вл. С. Соловьев писал, что Достоевский, которого он считал предтечей нового религиозного искусства, на каторге нашел настоящих ‘бедных людей’. Они возродили в нем ‘остаток религиозного чувства’, воскресшего ‘под впечатлением смиренной и благочестивой веры каторжников’. Соловьев стремился приписать каторжникам Достоевского врожденное религиозное чувство и сознание своей греховности (см.: Вл. Соловьев. Три речи в память Достоевского. М., 1884, стр. 15—16).
Достоевский не раз выступал на литературных вечерах с чтением отрывков из ‘Записок из Мертвого дома’ (см.: Гроссман, Жизнь и труды, стр. 134). В 1870-е годы, несмотря на изменившиеся взгляды, Достоевский продолжал читать именно ‘Записки из Мертвого дома’. И ‘публика, особенно молодежь, еще смотрела на него как на бывшего каторжника, на экс-политического преступника, — пишет в своих воспоминаниях П. Д. Боборыкин. — ‘Мертвый дом’ явился небывалым документом русской каторги. А то, что в нем уже находилось мистически-благонамеренного, еще не было всеми понято, как должно, и тогдашний Достоевский еще считался чуть не революционером’ (см.: П. Д. Боборыкин. Воспоминания, т. I. М.—Л., 1965, стр. 281).
‘Записки из Мертвого дома’ имели значительный отклик среди криминалистов. А. Ф. Кони в речи на годовом собрании Юридического общества при С.-Петербургском университете 2 февраля 1881 г. дал блестящую характеристику Достоевского как писателя-криминалиста, глубокого знатока преступной души, вскрывшего причины, которые толкают на преступление. Кони указал отдельные вопросы уголовного права и судопроизводства, на которые Достоевский дал ответ в ‘Записках из Мертвого дома’. Позднее криминологи В. Чиж в статье ‘Достоевский как криминолог’ (‘Вестник права’, 1901, No 1, стр. 1—43) и П. И. Ковалевский в работе ‘Психология преступника по русской литературе о каторге’ (СПб., 1900), взяв за основу ‘Записки’, пытались обосновать свои выводы о прирожденной преступности. П. И. Ковалевский, опираясь на тенденциозно подобранные примеры из ‘Записок’, делал выводы о преступниках, ‘являющихся таковыми по своей организации’, ‘преступниках от рождения’. Отпор идеалистической теории П.И. Ковалевского дал П. ф. Якубович в послесловии к своей книге ‘В мире отверженных’, указав на ненормальность социальных отношений как на главную причину преступлений (см.: П. Ф. Якубович. В мире отверженных, т. II. М.—Л., 1964, стр. 397).
В 1890-х годах художественные достоинства и общественное значение ‘Записок’ высоко оценили А. И. Кирпичников (1894), А. М. Скабичевский (1898). {См.: А. И. Кирпичников. Очерки по истории новой русской литературы, т. I. Изд. 2-е. М., 1903, стр. 358—362, А. М. Скабичевский. Каторга пятьдесят лет тому назад и ныне. ‘Русская мысль’, 1898, No 9, стр. 73—75.} ‘Руководящая идея этого произведения прекрасна, и его форма вполне соответствует идее’, — заметил о ‘Записках’ П. А. Кропоткин, считавший ‘Записки’ произведением, ‘безупречным в художественном отношении’ (см.: П. Кропоткин. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб., 1907, стр. 181). {Лекции, легшие в основу книги ‘Идеалы и действительность в русской литературе’, были прочитаны П. А. Кропоткиным в Бостоне в 1901 г.}
Главнейшие представители символистской критики обошли ‘Записки из Мертвого дома’ почти полным молчанием, хотя почти все они посвятили Достоевскому статьи и книги. Лишь Д. С. Мережковский в книге ‘Л. Толстой и Достоевский’ писал, что Достоевский ‘старался возвысить и облагородить своп воспоминания о каторге’, видя в ней ‘суровый, но счастливый урок судьбы, без которого не было ему выхода на новые пути жизни’ (см.: Д. Мережковский. Полное собрание сочинений, т. VII. М., 1912, стр. 95, в аналогичном психолого-биографическом плане подошел к ‘Запискам’ Л. Шестов (см.: Л. Шестов. Собрание сочинений, т. III. Достоевский и Нитше. (Философия трагедии). Изд. 2-е, СПб., [б. г.], стр. 39—46), повторивший вывод Мережковского).
Знаменателен отзыв о ‘Записках’ В. И. Ленина, сохраненный в воспоминаниях В. Д. Бонч-Бруевича: »Записки из Мертвого дома’, — отмечал Владимир Ильич, — являются непревзойденным произведением русской и мировой художественной литературы, так замечательно отобразившим не только каторгу, но и ‘Мертвый дом’, в котором жил русский народ при царях из дома Романовых’ (см.: В. Д. Бонч-Бруевич. Ленин о книгах и писателях. (Из воспоминаний). В кн.: В. Бонч-Бруевич. Воспоминания. М., 1968, стр. 23—24).
Появление в печати ‘Записок из Мертвого дома’ вызвало к жизни целый ряд документальных, очерковых, этнографических произведений, посвященных царской каторге второй половины XIX в.
Достоевский, заканчивая в декабрьском номере ‘Времени’ за 1862 г. публикацию своих ‘Записок’, в том же номере начал печатать ‘Записки’ следователя арестантской роты Н. Соколовского (Вр, 1862, No 12, стр. 1—49, 1863, No 1, стр. 5—34, ‘Эпоха’, 1864, No 3, стр. 75—97).
Петрашевец Ф. Н. Львов в ‘Современнике’ опубликовал ‘Выдержки из воспоминаний ссыльнокаторжного’ (С, 1861, No 9, стр. 107—127, 1862, No 2, стр. 205—240), где описал Томскую пересыльную тюрьму, особо остановившись на судьбах женщин-арестанток. Ф. Т. Толль, тоже петрашевец, очерк ‘Из записок моего сосланного приятеля. 1850 год’ посвятил пути следования арестованного в Сибирь (там же, 1863, No 4, стр. 355—372). Неизвестный автор — по мнению В. Э. Бограда, скорее всего М. А. Антонович (см.: В. Боград. Журнал. ‘Современник’. 1847—1866. М.—Л., 1959, стр. 481) — в очерке ‘Арестанты в Сибири’ писал: ‘Имея хороший случай познакомиться с арестантским бытом, я решился представить его в кратком, но верном очерке’ (там же, 1863, No 11, стр. 133—175). М. И. Соколов опубликовал ‘Заметки о беглых бродягах в России и Сибири’, считая, что они ‘будут не лишними, когда наша литература и правительство занимаются вопросом об улучшении быта арестантов’, и делая ссылки на ‘Записки из Мертвого дома’ (там же, 1863, No 8, стр. 85-120).
Традиция Достоевского заметно ощущается в воспоминаниях петрашевца Д. Д. Ахшарумова (PC, 1903, No 9, стр. 519—540), поэта и переводчика М. И. Михайлова (см.: М. И. Михайлов. Записки. 1861—1862. Пг., 1922) и в трудах этнографа-беллетриста С. В. Максимова (‘Сибирь и каторга’, СПб., 1871). H. M. Ядринцев, проведший два года в омском остроге и называвший себя ‘последователем Достоевского в литературе и области исследования, собратом по духу и по судьбе’ (см.: Н. Ядринцев. Достоевский в Сибири. В кн.: Сибирский сборник, вып. IV. Иркутск, 1897, стр. 393), опубликовал работу ‘Русская община в тюрьме и ссылке’ (СПб., 1872). Тему ‘Мертвого дома’ продолжали в русской литературе А. П. Чехов (‘Остров Сахалин’, 1895) и революционер-народник П. Ф. Якубович (‘В мире отверженных’, тт. I—П. Спб., 1894—1897).

5

‘Записки из Мертвого дома’ при жизни Достоевского были переведены только на немецкий язык. В 1863 г. в ‘Russische Revue’ (1863, Jg. 1, No 1) появился отрывок из ‘Записок’ в переводе В. Вольфзона вместе с небольшой заметкой о книге и ее авторе. В 1864 г. в другом немецком журнале также была дана сжатая оценка публицистических и художественных достоинств ‘Записок’ (см.: ‘Baltische Monatsschrift’, 1864, Bd. X, H. 2, S. 177—180). В том же году в Лейпциге в издании Гергарда вышел их полный двухтомный перевод. Но издание это прошло незамеченным, и книга не была оценена по достоинству. После продажи 150 экземпляров издатель вынужден был сдать остаток тиража в макулатуру (см.: Е. von Zabel. Russische Litteraturbilder. Berlin, 1899, S. 144). В 1867 г. при перечислении основных произведений Достоевского в анонимной статье ‘Ein neuer Roman von Dostojewsky’ в немецкой прессе вновь были упомянуты и ‘Записки из Мертвого дома’ (см.: ‘Magazin fur die Literatur des Auslandes’, 1867, Bd. 71, 8 Juni, No 23).
Известно письмо И. А. Гончарова к Достоевскому от 26 апреля 1862 г. о замысле перевода ‘Записок’ на французский язык: ‘Французский литератор Delaveau (о котором я Вам при свидании говорил) <...> убедительно просит Боткина (Николая Петровича) привезти ему всё, что вышло ‘Мертвого дома’, для перевода в ‘Revue des deux mondes’ или отдельно — не знаю’ (см.: Из архива Достоевского. Письма русских писателей. М.—Л., 1923, стр. 14—15). Но известный французский критик и переводчик А.-И. Делаво умер в 1862 г., и перевод этот не был осуществлен.
В письме Герцена к неустановленному лицу от 26 декабря 1863 г. речь идет о предполагавшемся, но неосуществленном переводе ‘Записок’ на английский язык (см.: Герцен, т. XXXVII, кн. 2, стр. 415).
Признание за рубежом ‘Записок из Мертвого дома’ произошло после перевода ‘Преступления и наказания’. Полный перевод ‘Записок’ на английский язык был опубликован в 1881 г. Газета ‘Новое время’ в апреле 1882 г. сообщила о выходе из печати на английском языке ‘Записок из Мертвого дома’ в переводе Марии фон Тилло и привела отзыв лондонской ‘Athenaeum’: ‘Отдавая должную дань таланту и наблюдательности Достоевского, английский критик замечает, что чтение ‘Записок’ производит тяжелое впечатление, но критик замечает, что в жизни осужденных допускаются такие послабления, которые привели бы в ужас строгих английских тюремщиков’ (‘Новое время’, 1882, 12 апреля, No 1840, стр. 2). Полные переводы были также осуществлены на следующие иностранные языки: датский — в 1883 г., французский — в 1884 г., итальянский и испанский — в 1887 г., финский — в 1888 г. {О переводах ‘Записок’ и их восприятии за рубежом см.: Pascalt p. LXVII—XCV.}
Вскоре после опубликования ‘Записок из Мертвого дома’ появилась картина К. Померанцева ‘Праздник рождества в Мертвом доме’. Она демонстрировалась на академической выставке 1862 г. В настоящее время находится в музее-квартире Достоевского в Москве.
В 1928 г. чешский композитор Л. Яначек закончил оперу ‘Из Мертвого дома’. Композитор сам написал либретто по русскому оригиналу ‘Записок’, а затем перевел текст либретто на чешский язык (см.: Гозенпуд, стр. 164—166). Опера неоднократно исполнялась в Пражском Национальном театре, известна ее постановка в лондонском театре ‘Сэдлерс Уэллс’ (1965).
В 1932 г. В. Федоровым по сценарию В. Б. Шкловского был создан кинофильм ‘Мертвый дом’ по мотивам ‘Записок из Мертвого дома’ и по материалам биографии писателя. Роль Достоевского исполнял артист Н. П. Хмелев.
Стр. 5. В отдаленных краях Сибири… — По Уложению о наказаниях 1822 г., ссылка на поселение делилась на два разряда — ‘в отдаленнейшие места’ (Восточная Сибирь) и ‘в места, не столь отдаленные’ (Западная Сибирь и Закавказье).
Стр. 5. …всем остальным субалтерным чином. — Субалтерным чином в армии назывались все младшие офицеры ниже ротных начальников (нем. Subltern Offizier), здесь: мелкие чиновники.
Стр. 5. … законный термин службы… — т. е. установленный срок службы (лат. terminus — граница).
Стр. 6. …в городке К. … — Очевидно, имеется в виду Кузнецк.
Стр. 10. Были и инородцы… — Инородцами в царской России официально назывались нерусские народности, по преимуществу из восточных районов страны.
Стр. 10. …сильно-каторжные… — Ср.: СТ, запись No 39.
Стр. 11. ‘Вам на срок, а нам вдоль по каторге’…— Ср.: СТ, запись No 108.
Стр. 11. Это было вечером, в декабре месяце. — В РМ2 было напечатано ‘в январе’, но ко II главе Достоевский дал следующее примечание: ‘В первой статье, где помещено вступление к ‘Запискам из Мертвого дома’, сделана довольно важная опечатка. На странице 4-й, в 1-м столбце, напечатано: ‘Помню, как я вошел в острог. Это было вечером, в январе месяце’. Надо читать: в декабре’. В действительности Достоевский прибыл в острог 23 января, но, очевидно, для связи I главы с главой ‘Праздник рождества Христова’ (X) он переносит время своего прибытия на декабрь.
Стр. 11. …бродяги — промышленники по находным деньгам или по сто-левской части. — Ср.: СТ, запись No 44.
Стр. 12. …не надо было ~ не принято. — В ‘Дневнике писателя’ Достоевский, говоря о преступниках, сознающих свое преступление, но никогда о нем не рассказывающих, повторяет: ‘Про это не принято было говорить’ (ДП, 1873, гл. III, ‘Среда’).
Стр. 12. Различались все разряды по платью… — Достоевский принадлежал ко второму разряду арестантов гражданского ведомства. Арестанты этого разряда носили серую пополам с черным куртку с желтым тузом на спине (см.: Мартьянов, стр. 263—264).
Стр. 12. ‘Фу, как не славно!.. — Ср.: СТ, запись No 32.
Стр. 13. ‘Мы погибший парод ~ поверяй ряды’. — Ср.: СТ, запись No 169.
Стр. 13. ‘Не слушался ~ барабанной шкуры’. — Ср.: СТ, запись No 5.
Стр. 13. ‘Не хотел ~ молотом’. — Ср.: СТ, запись No 282.
Стр. 13. ‘Черт ~ в одну кучу!’ — Ср.: СТ, запись No 11.
Стр. 14. … приехал сам в кордегардию… — Кордегардия (франц. corps de garde) — помещение для военного караула.
Стр. 14. …коменданта, человека благородного и рассудительного… — Комендантом омской крепости был полковник А. Ф. де Граве, ‘добрейший и достойнейший человек’, как пишет о нем старший адъютант корпусного штаба Н. Т. Черевин (PC, 1889, т. 61, No 2, стр. 318).
Стр. 15. …знаменитая келейная система… — система одиночного тюремного заключения. Вопрос об устройстве одиночных тюрем по образцу лондонской одиночной тюрьмы был выдвинут самим Николаем I. В 1845 г. был образован особый комитет для выработки проекта устройства таких тюрем (см.: Гернет, стр. 55—59).
Стр. 15. …энервирует его душу… — Энервировать (франц. nerver) — притуплять, измождать.
Стр. 19. …возьми Христа ради копеечку!’ — Этот автобиографический эпизод повторен Достоевским в ‘Преступлении и наказании’ (ч. II, гл. 2).
Стр. 22. ...’мелкозвон’… — Упомянуто С. В. Максимовым как одно из слов каторжного жаргона в ‘Записках из Мертвого дома’ (см.: Максимов, т. I, стр. 439).
Стр. 22. …от шестериковой сальной свечи… — Так в бытовом обиходе назывались свечи, которые продавались на вес, по шести на фунт.
Стр. 23. …язевый лоб!.. — Ср.: СТ, запись No 75.
Стр. 23. За постой у нас деньги платят… — Ср.: СТ, запись No 115.
Стр. 23. То есть никакой-то, братцы, в нем фартикультяпности нет. — Ср.: СТ, запись No 137.
Стр. 23. Бирюлина корова!.. — Ср.: СТ, запись No 71.
Стр. 23. Рад, что к разговенью двенадцать поросят принесет. — Ср.: СТ, запись No 86.
Стр. 23—24. Да ты что за птица такая? ~ Подлец ты, а не каган! — Сцена перебранки каторжных целиком взята из СГ (ср. запись No 90).
Стр. 24. У нас народ ~ не боимся… — Ср.: СТ, запись No 13.
Стр. 24. …крыночная блудница ~ и кнута хватил, — Ср.: СТ, запись No 68.
Стр. 24. Невалид Петрович… — Ср.: СТ, запись No 184.
Стр. 24. Какой я тебе брат? ~ а брат! — Ср.: СТ, запись No 267.
Стр. 24. Нет, ты сперва помри, а я после… — Ср.: СТ, запись No 235.
Стр. 24. У меня небось не украдут ~ не украсть. — Ср.: СТ, запись No 16.
Стр. 24. Тут, брат, и моя копеечка умылась. — Ср.: СТ, запись No 212.
Стр. 24. Начал проситься ~ потом удавился… — Ср.: СТ, запись No ИЗ. Форштадт (нем. Vorstdt) — предместье, слобода.
Стр. 25. Он у нас ~ а по прозвищу Гришка Темный кабак. — Ср.: СТ, запись No 316.
Стр. 25. Да я тебе столько посредственников приседу… — Ср.: СТ, вапись No 211.
Стр. 25. Ты откуда, а я чей? —> Ср.: СТ, запись No 111.
Стр. 25. Да кто меня прибьет ~ в земле лежит. — Ср.: СТ, запись No 462.
Стр. 25. Чума бендерская! ~ турецкая сабля!.. — Весь диалог взят из СТ, запись No 17.
Стр. 26. Бывало ~ вьет… — Ср.: СТ, запись No 354.
Стр. 27. …мирной князек… — Во время войны за присоединение Кавказа к России горцы, признавшие власть русского правительства, назывались ‘мирными’, а остальные — ‘немирными’.
Стр. 27. …кондуктор и несколько инженерных нижних чинов… — Кондукторами в инженерных частях назывались унтер-офицеры.
Стр. 28. Иной из кантонистов… — Кантонист — солдатский сын, со дня рождения числившийся за военным ведомством и обучавшийся в низшей военной школе. Эта категория военнообязанных существовала до 1856 г.
Стр. 29. …свою сельницу. — Сельница — лоток (местное сибирское слово). Ср. стр. 42.
Стр. 29. Я пришла, а вас Митькой звали… — Ср.: СТ, запись No 87.
Стр. 30. Марьяшка приходила ~ Двугрошовая приходила… — Ср.: СТ, запись No 228.
Стр. 30. …две ‘суфлеры’… — Ср.: СТ, запись No 205.
Стр. 30. Да давеча ~ посидела… — Ср.: СТ, запись No 380.
Стр. 30. Прежде-то ~ игл у проглотила. — Ср.: СТ, запись No 403.
Стр. 30. …злые люди набухвостили… — Ср.: СТ, запись No 330.
Стр. 30. Хоть без ребрушка ходить, да солдатика любить! — Ср.: СТ, запись No 163.
Стр. 31. Дома не был, а всё знаю! — Ср.: СТ, запись No 62.
Стр. 31. Нашим курским! ~ Да и не тамбовские. — Ср.: СТ, запись No 115.
Стр. 31. С нас, брат ~ там проси. — Ср.: СТ, запись No 23.
Стр. 31. В брюхе-то у меня, братцы, сегодня Иван Таскун да Марья Икотигина… — Ср.: СТ, запись No 9.
Стр. 31. ...дома лаптем щи хлебал, а здесь чай узнал… — Ср.: СТ, запись No 155.
Стр. 31. Калачи, калачи! ~ у кого мать была? — Ср.: СТ. запись No61.
Стр. 33. …из стародубовских слобод, бывших когда-то Ветковцев…— Стародубье — местность в Черниговской губернии, центр старообрядчества. Раскольники, спасаясь от преследований, бежали из Стародубья и поселялись на острове Ветка на реке Сож, откуда, по приказу Екатерины II, в 1764 г. были изгнаны и вернулись в Стародубье.
Стр. 33. …единоверческая церковь… — Единоверцами называлась часть старообрядцев, объединившихся с православной церковью и подчинившихся в 1800 г. Синоду. Единоверцы согласились принять православных священников при условии сохранения некоторых обрядов старого церковного обихода и дониконовских богослужебных книг.
Стр. 34. …чрезвычайные начетчики… — Начетчик — знаток и толкователь богословских книг.
Стр. 34. …по смеху можно узнать человека… — Эта мысль развита Достоевским в романе ‘Подросток’ (ч. III, гл. 1).
Стр. 35. …сибирки. — Сибирка — верхняя одежда в виде короткого кафтана в талию со сборками и стоячим воротником.
Стр. 35. …’Играй, деньги взял!’… — Ср.: СТ, запись No 64.
Стр. 37. …кордонный вол… — Очевидно, от названия длинной веревки — корды (франц. corde), которой обычно привязывали рабочий скот, заставляя ходить по кругу для выполнения различных тяжелых работ.
Стр. 40. …поставили меня на часы, на абвахте, у сошек. — Абвахта — устарелое написание слова ‘гауптвахта’ (нем. Hauptwache), обозначающего караульное помещение, сошки — стойки с горизонтальной перекладиной и гнездами в них, служащие подставкой для ружей в караульных помещениях.
Стр. 40. …рундом правил. — Править рундом — проверять караулы.
Стр. 40. Я видел в Тобольске ~ разбойника Каменева… — На стр. 47 он назван Кореневым. Коренев — реальное лицо (см. о нем: Максимов, т. II, стр. 171—182).
Стр. 42—43. Один, например ~ (острожная легенда). — Ср.: СТ, запись No 7.
Стр. 46. …к полному числу палок. — По уставам 1839, 1855 гг. высшей мерой наказания было шесть тысяч шпицрутенов. Но в действительности с 1834 г. негласно это количество было сокращено до трех тысяч, а в 1856 г. — до тысячи ударов.
Стр. 46. …накануне наказания решился выпить крышку вина, настояв в нем нюхательного табаку, ~ через несколько дней в нем открылись признаки настоящей чахотки, от которой он умер через полгода. — Достоевский вспоминает об этом же эпизоде в ‘Дядюшкином сне’ (гл. XV). О возвращении Достоевского к образам и эпизодам ‘Записок’ в других его произведениях см. статью М. С. Альтмана ‘Из арсенала имен и прототипов литературных героев Достоевского’ (стр. 201—204). Крышка — мера вина, водки (по размеру крышки от фляги) (обл., устар.).
Стр. 48. Мефитический (лат. mephiticus) — удушливый, зловонный: Мефитис — древнеиталийская богиня, охраняющая от вредных испарений.
Стр. 49. …байгуши… — Байгуш — кочевник, впавший в нищету (казахск.).
Стр. 49. Майдан — базарная площадь в станице (тюрк.), на воровском жаргоне — игорный дом или просто карточная игра.
Стр. 53. …перевод Нового завета — книга, не запрещенная в остроге. — В секретном рапорте дежурного генерала Главного штаба Военного министерства от И августа 1850 г., посланном в Омск инспектору по инженерной части, объявлялось ‘высочайшее повеление’ относительно выдачи книг лицам, отданным в военную службу и в арестантские роты за политические преступления: ‘Состоящим в арестантских ротах, кроме духовных книг, других не давать’ (ЦГВИА, ф. 312, оп. No 2, No 76).
Стр. 54. …всю Нагорную проповедь. — В Нагорной проповеди (Евангелие от Матфея, гл. V—VII, Евангелие от Луки, гл. VI) изложены основные заповеди Христа.
Стр. 54. …Иса святой пророк…— Иса — Иисус Христос, в Коране он назван Мессия Иса, сын Марйам.
Стр. 54. …что он сделал из глины птицу ~ в книгах написано. — См.: Коран, Сура III, 43.
Стр. 55. …Гоголев жидок Янкелъ, из ‘Тараса Бульбы’… — ‘Длинный, как верста’, Янкель фигурирует в гл. X—XI ‘Тараса Бульбы’ Н. В. Гоголя (1842) — см.: Гоголь, т. II, стр. 146—165. О работе молодого Достоевского над трагедией ‘Жид Янкель’ (на тот же сюжет) см.: наст. изд., т. I, стр. 458.
Стр. 63. …расстаться с кондитерскими и с тремя Мещанскими. — В Петербурге было три Мещанские улицы — Большая, Средняя и Малая. Они славились множеством притонов и распивочных заведений.
Стр. 63. …нравственный Квазимодо. — Квазимодо — герой романа В. Гюго ‘Собор Парижской богоматери’, имя его стало нарицательным для обозначения физического уродства. В сентябрьской книжке ‘Времени’ за 1862 г. Достоевский напечатал перевод романа Гюго со своим ‘Предисловием от редакции’ (наст, изд., т. XVIII).
Стр. 63. …чуть не Брюллов… — К. П. Брюллов (1799—1852) — известный русский художник, выдающийся портретист. В. В. Стасов в ‘Русском вестнике’ писал: ‘Портреты — самый многочисленный отдел между произведениями Брюллова. Они же, без сомнения, и самый важный’, в портрете ‘талант Брюллова является в полном блеске и силе’ (PB. 1861, No 10, стр. 345).
Стр. 65. …оно обращалось в какой-то бредень… — Бредень — рыболовная сеть.
Стр. 67. Эту книгу ~ привыкли видеть брата. — См. стр. 289, а также ‘Воспоминания’ М. Францевой (ИВ, 1888, No 6, стр. 628—632).
Стр. 67—68. …жила одна дама, Настасья Ивановна ~ за свой подарок… — Прототипом вдовы Настасьи Ивановны была, очевидно, Наталья Степановна Крыжановская (см. письмо ее к Достоевскому из Омска от 4 августа—10 сентября 1861 г. в кн.: Достоевский и его время, стр. 251—254).
Стр. 68. Говорят иные ~ и величайший эгоизм. — Намек на так называемую теорию ‘разумного эгоизма’. Эта теория лежит в основе учения о морали просветителей XVII и XVIII вв., а также Л. Фейербаха, В России последователем ее был Н. Г, Чернышевский. В статье ‘Антропологический принцип в философии’ (С, 1860, No 4, стр. 329—336, No 5, стр. 1—46) он подробно рассмотрел побуждения, руководящие людьми, которые стремится ‘служить чужому благу’ (см.: Чернышевский, т. VII, стр. 282)
Стр. 69. …в швальни… — Швальня — швейная мастерская.
Стр. 70. Цейхауз — или цейхгауз (устар. нем. Zenghaus) — военный или вещевой склад.
Стр. 70. Без меня меня женили — Я на мельнице был. — Ср.: СТ, запись No 215.
Стр. 71. Одна была песня у волка, и ту перенял… — Ср.: СТ, запись No 132.
Стр. 71 Я-то, положим, туляк ~ галушкой подавились. — Ср.: СТ, вались No 136.
Стр. 71. …на черносливе да на пампрусских булках испытан… — Ср.: СТ, запись No 128.
Стр. 71. …братцы мои осветром торгуют… — Ср. : СТ, запись No 43.
Стр. 71. Вот тогда-то ~ не рублей, а палок. — Ср.: СТ, запись No 36.
Стр. 71. Кому Лука ~ а тебе дядюшка.— Ср.: СТ, запись No 134.
Стр. 71. …не ходи в карантин, не пей шпунтов, не играй на белендрясе… — Ср.: СТ, запись No 188.
Стр. 71. Да тебя и теперь ~ рублей на сто будет. — Ср.: СТ. запись No 133.
Стр. 72. Прощай, Москва ~ славно исполосовали!— Ср.: СТ, запись No 241.
Стр. 72. Поводырь был, гаргосов водил, у них голыши таскал… — Ср.: СТ, запись No 172.
Стр. 72. Я девствительно ~ наказал его господь, — купил. — Ср.: СТ, запись No 232.
Стр. 72. На тысячу лет обругал ~ меня сзади. — Ср.: СТ, записи NoNo 50, 240.
Стр. 72. Погодя того немножко, Аккулинин муж на двор… — Ср.: СТ, запись No 218.
Стр. 73. Называли его пионером… — Пионер — солдат саперной части инженерных войск, прокладывающей армии дорогу.
Стр. 73. …талиновые чубучки… — Талина (тальник) — кустовая ива, из которой делались чубуки для курительных трубок.
Стр. 74. …шапка, гречневиком. — Гречневик — хлеб из гречневой муки в виде конуса. Крестьянские войлочные валяные шапки по форме напоминали гречневик.
Стр. 74. …ходит, точно редьку садит. — Ср.: СТ, запись No 308.
Стр. 74. Ну, а того-то ~ мыши-то не едят. — Ср.: СТ, запись No 159.
Стр. 75. Трем курам корму раздать обочтется… — Ср.: СТ, запись No 257.
Стр. 75. Стрепета! — Стрепет, или свистокрыл, — степная птица из рода драхв, производящая при полете резкий шум крыльями, стрепетать — шуметь.
Стр. 75. Да что ж мне на вас чехлы понадетъ… — Ср.: СТ, запись No 386.
Стр. 75. …маленькую кокору… — Кокора — комлевая часть ствола, загнутого в виде крюка, кокоры кладут на днища барок в поперечном направлении.
Стр. 75. …от вас работа не заплачет! — Ср.: СТ, запись No 178.
Стр. 76. Попался в мешок! — Ср.: СТ, запись No 339.
Стр. 76. А ты лучше ~ на табашное разорение… — Ср.: СТ, запись No 332.
Стр. 78. …шабашное время… — Шабаш — субботний отдых, предписываемый иудаизмом, в просторечии — окончание работы, свободное от работы время.
Стр. 83. …про Наполеона спросить, ~ в двенадцатом году был? — Наполеон III (1808—1873), племянник Наполеона I, был с 1848 г. президентом Второй республики во Франции, а в 1852 г. провозгласил себя императором.
Стр. 84. …про графиню Лавальер ~ Дюма сочинение. — Лавальер, Луиза Франсуа, герцогиня де (1644—1710), была фавориткой Людовика XIV. А. Дюма упоминает ее в романе ‘Виконт де Бражелон’. Роман же ‘Герцогиня де Лавальер’ написан французской писательницей С.-Ф. Жанлис (1746—1830) в 1804 г., перевод его на русский язык впервые появился в 1805 г. и затем неоднократно переиздавался. Ср. также стр. 180.
Стр. 87. Они не люди слова ~ идут до самой последней стены… — Сходный мотив см. в ‘Записках из подполья’, где речь идет о ‘непосредственных людях и деятелях’ (ч. I, гл. 3 — наст. изд., т. V).
Стр. 88. …стушевывается… — Глагол ‘стушевываться’ введен в литературу Достоевским в ‘Двойиике’ (см. об этом в ДП, 1877, ноябрь, гл. 1, II, а также наст. изд., т. I, стр. 489).
Стр. 89. …в Ч-в… — Имеется в виду Чернигов.
Стр. 89. А вот горох поспеет — другой год пойдет. — Ср.: СТ, запись No 230.
Стр. 89. …в К-в… — Очевидно, в Киев.
Стр. 89. ‘Я ему ~ моя голова!’ — Ср.: СТ, запись No 183.
Стр. 91. За если б и в Москве сто рублей дают… — Ср.: СТ, запись No 467.
Стр. 92. Тимошка… — Ср.: СТ, запись No 45.
Стр. 92. …с кобылы снимали… — Кобыла — столб с перекладиной, к которому привязывали наказываемого плетьми.
Стр. 92. Балясина, как есть! — Балясина — пустослов, (от фразеологического выражения ‘лясы (балясы) точить’).
Стр. 94. Ты меня один раз ударишь ~ был бы пан бог да гроши… — Ср.: СТ, записи NoNo 202, 91, 92.
Стр. 95. …пели всесопереходя через Чермное море… — Чермное море — Красное море. По библейскому сказанию, море расступилось перед евреями, когда они во главе с Моисеем уходили из Египта, и сомкнулось вновь, потопив их преследователей (см.: Библия, кн. Исход, гл. 14).
Стр. 95. …он навязывал наручники ~ какой-то деревянный ящичек. — При утренней молитве евреи закрепляют на одной руке и на лбу выкрашенные в черную краску кожаные наглухо закрытые ящички — тефилин, в которых хранятся зачала Пятикнижья с заповедями о любви к богу и к ближним.
Стр. 95. Кунштик (нем. Kunststek) — искусная махинация.
Стр. 100. …послали это они меня в Р. … — Имеется в виду Рига (см. Быше, стр. 282).
Стр. 104. …перед зерцалом сидишь!’ — Зерцало — трехгранная призма с указами Петра I о соблюдении законов, устанавливалась в судебных учреждениях как эмблема правосудия.
Стр. 104. …таких дней всего было три в году. — Кроме рождества, праздничными в остроге были еще два дня пасхи.
Стр. 106. …к рождеству всегда разбрасывали у нас по казарме сено. — Младенец Христос, но преданию, был положен в ясли (см.: Евангелие от Луки, гл. 1), отсюда обычай в рождество разбрасывать сено.
Стр. 109. Яман — плохо, дурно (татарск.).
Стр. 110. У меня ль, младой… — Ср.: СТ, запись No 277.
Стр. 111. Свет небесный воссияет… — Ср.: СТ, запись No 295.
Стр. 111. Не увидит взор мой… — Ср.: СТ, запись No 295.
Стр. 112. …глаза-то у тебя не свои, а заемные! — Ср.: СТ, запись No 206.
Стр. 112. Будь здоров на сто годов, а что жил, не в зачет! — Ср.: СТ, запись No 233.
Стр. 112. Прежде, братцы, я много вина подымал… — Ср.: СТ, запись No 225.
Стр. 112. …вот тебе свет пополам ~ не встречайся ты больше мне. — Ср.: СТ, запись No 325.
Стр. 113. Наша денежка ~ на том свете. — Ср.: СТ, запись No 370.
Стр. 113. Он меня дерзнул! — Ср.: СТ, запись No 243.
Стр. 114. Круглолица, белолица… — Ср.: СТ, запись No 215.
Стр. 114. А уж кто празднику рад, тот спозаранку пьян… — Ср.: СТ, запись No 176.
Стр. 115. А я-то перед ними ~ чего изволите! — Ср.: СТ, запись No 79.
Стр. 115. …был у меня от батюшки ~ прилетят и опять улетят! — Ср.: СТ, записи NoNo 306, 123.
Стр. 115. ‘Моя пусть рябая ~ сколько одежи… — Ср.: СТ, запись No 201.
Стр. 116. …представление в нашем театре. — Ш. Токаржевский пишет, что в качестве режиссера театрального представления был приглашен Достоевский (см.: Звенья, т. VI, стр. 506).
Стр. 117. …и создалась афишка. — Токаржевский приводит текст начала этой афишки (см.: Звенья, т. VI, стр. 506—507).
Стр. 117. …в городе не было театра. — В Омске, действительно, театра не существовало. Лишь изредка супруга корпусного квартирмейстера баронесса Сюрвильгельм устраивала любительские спектакли (см.: Мартьянов, стр. 270).
Стр. 118. …’Филатка и Мирошка соперники’. — ‘Филатка и Мирошка соперники, или Четыре жениха и одна невеста’ — популярный водевиль актера петербургского Александрийского театра П. Г. Григорьева 2-го (1807—1854), вошедший в репертуар с начала 1830-х годов и упомянутый еще в ‘Невском проспекте’ (1835) Н. В. Гоголя, водевиль этот был знаком Достоевскому до каторги, о нем говорится в объявлении о выходе альманаха ‘Зубоскал’: ‘В театре смеются, когда ‘Филатку’ дают’ (см.: наст. изд., т. XVIII).
Стр. 118. …платье с фальбалой… — Фальбала (франц. falbala) — оборка.
Стр. 118. …’Кедрил-обжора’. — Текст интермедии ‘Кедрил-обжора’ неизвестен. В основе ее лежит ‘Отрывок из комедии о Дон-Яне и Дон-Педре’, приведенный в сборнике ‘Русские драматические произведения 1672—1725 годов’, изданном Н. С. Тихонравовым (СПб., 1874, ч. II, стр. 240—249). Дон Педро со временем превратился в Педрило, а затем в Кедрила (см.: Русская народная драма XVII—XX веков. Изд. ‘Искусство’, М., 1953, стр. 326—328).
Стр. 124. …на московском и петербургском театрах ~ столичные актеры, игравшие Филатку, оба играли хуже… — Водевиль ‘Филатка и Мирошка соперники’ ставился на сцене Александрийского театра в Петербурге с 1831 г. В нем дебютировал А. Е. Мартынов. На сцене Малого театра в Москве роль Филатки исполнял П. М. Садовский.
Стр. 125. …крайнего щегольства и фешени. — Фешень (англ. fashion) — стиль, фасон, мода.
Стр. 127. …другой фантом тоже с фонарем на голове… — Фантом (франц. fantme) — призрак, привидение.
Стр. 127—128. Оркестр начинает камаринскую, ~ услыхал ее у нас в остроге. — Камаринская — одна из наиболее любимых народом песен с явным антикрепостническим содержанием (см.: В. П. Адрианова-Перетц, Б. Н. Путилов. Народное поэтическое творчество времени крестьянских и городских восстаний XVII в. В кн.: Русское народное поэтическое творчество. М.—Л., 1953, стр. 364—365). На сатирический характер камаринской намекал Достоевский в ‘Селе Степанчикове и его обитателях’ (см.: наст. изд., т. III, гл. VI, стр. 64). М. И. Глинка — автор ‘Камаринской’, написанной для симфонического оркестра. О знакомстве Достоевского с музыкой Глинки и об использовании писателем этой народной песни см.: Гозенпуд, стр. 63—72.
Стр. 128. Начинается пантомина под музыку. — Сюжет этой пантомимы был широко известен, он сходен с эпизодом из ‘Ночи перед рождеством’ Н. В. Гоголя (см.: Пиксанов, стр. 156).
Стр. 129. …донцо валится… — Донцо — доска, на которой сидит пряха, втыкая в нее кудель.
Стр. 129. …раздается ‘Солнце на закате’… — ‘Солнце на закате, время на утрате’ (1799) — песня С. Митрофанова. Фольклоризированный вариант ее был чрезвычайно распространен (см.: Песни и романсы русских поэтов. Изд. ‘Советский писатель’, М.—Л., 1963, стр. 179, 180, 989).
Стр. 130. …военный госпиталь, ~ в полуверсте от крепости. — Деревянное здание госпиталя стояло на Грязной улице Бутырского форштадта. Дом этот сохранился, в нем и сейчас помещается один из корпусов госпиталя (см.: М. Юрасова. Узник Мертвого дома. ‘Сибирские огни’, 1956, No 1, стр. 133).
Стр. 132. …Т-к… — Имеется в виду Тобольск.
Стр. 133. …мохнорылый… — Ср.: СТ, запись No 287.
Стр. 133. …уж я лучше сапогу поклонюсь, а не лаптю.— Ср.: СТ, запись No 278.
Стр. 147. …’свежо предание, а верится с трудом’… — Строки из ‘Горя от ума’ А. С. Грибоедова (акт II, сцена 2).
Стр. 151. …умеешь вот такой-то стих наизусть?’ — Имеется в виду молите а ‘Отче наш’.
Стр. 154. …напоминающее маркиз де Сада и Бренвилье. — Сад, Донасьен Альфонс Франсуа, маркиз де (1740—1814), французский писатель. Совершил несколько уголовных преступлений. Для его романов характерно сочетание изображения утонченной жестокости и разврата, что и получило название садизма. Бренвилье, Мария Мадлена, маркиза де (1651—1675), известна как отравительница, наслаждавшаяся муками своих жертв. В статье 1861 г. ‘Ответ ‘Русскому вестнику». Достоевский упоминал эти же имена в связи с характеристикой героини ‘Египетских ночей’ А. С. Пушкина — Клеопатрой.
Стр. 154. Тиранство есть привычка, оно одарено развитием… — Ср. с авторской репликой в ‘Дядюшкином сне’: ‘…тирания есть привычка, обращающаяся в потребность’ (см.: наст изд., т. II, стр. 359, 518).
Стр. 159. …наше нещечко… — Нещечко — сокровище (укр.), здесь употреблено в ироническом смысле.
Стр. 182. Ишь, наговорил! На трех возах не вывезешь. — Ср.: СТ, запись No 460.
Стр. 162. Любил медок, люби и холодок… — Ср.: СТ, запись No 315.
Стр. 163. А вы как ~ благоволите нам. — Ср.: СТ, запись No 180.
Стр. 163. …у генерала Кукушкина ** служат. — Ср.: СТ, запись No 56.
Стр. 163—164. Ты кто? ~ Потачивай небось… — Ср.: СТ, запись No 55.
Стр. 164. Пиши, как умеешь ~ как я пишу? — Ср.: СТ, запись No 52.
Стр. 164. А ты разве ~ я и разучился… — Ср.: СТ, запись No 400.
Стр. 167. ‘Здравствуйте, батюшка ~ тоже небо коптим’. — Ср.: СТ, запись No 83.
Стр. 167. …научишься шилом молоко хлебать. — Ср.: СТ, запись No 262.
Стр. 167. …экономию с двух грошей ~ не годится ли в кашу. — Ср: СТ, запись No 116.
Стр. 167. …змеиное ты сало, щучья ты кровь?..— Ср.: СТ, запись No 117.
Стр. 168. …на житье схватились. — Ср.: СТ, запись No 25.
Стр. 168. …за сто раков не соглашусь. — Ср.: СТ, запись No 273.
Стр. 168. На торбе хорошо играл. — Торба — очевидно, искаженное ‘торбан’ — струнный щипковый музыкальный инструмент, напоминающий бандуру (итал. tiorba).
Стр. 168. …Дом у нас ~ тряпицу жуем. — Ср.: СТ, записи NoNo 224, 105.
Стр. 168. Это мне теперь дороже киселя… — Ср.: СТ, запись No 298.
Стр. 168. Чисто ходишь ~ кого любишь! — Ср.: СТ, запись No 101.
Стр. 168. Салфет вашей ~ с кем живешь!’ — Ср.: СТ, записи NoNo 214, 100.
Стр. 169. ‘Что ты зубы-то моешь, бесстыдница!’ — Ср.: СТ, запись No 409.
Стр. 169. …а на всякий роток не накинешь платок. — Ср.: СТ, запись No 329.
Стр. 170. …на мне смушачья шапка ~ платочек шелковый… — Ср.: СТ, запись No 326.
Стр. 170. ‘Девоньки, умницы, вы что знаете?— Ср.: СТ, запись No 33.
Стр. 170. ‘У тебя, говорю, матушка, золотом уши завешаны. — Ср.: СТ, запись No 266.
Стр. 171. ‘Супруга ~ всем хороша… — Ср.: СТ, запись No 285.
Стр. 171. Руки свяжут, язык не завяжут. — Ср.: СТ, запись No 459.
Стр. 171. …встала неладно, пошла нехорошо. — Ср.: СТ, запись No 410.
Стр. 171. ‘Не хочу в ворота, разбирай заплот’ — Ср.: СТ, запись No 82.
Стр. 173. ‘Кому, говорю, присягаешь? ~ Овдотьей звали ее. — Ср.: СТ, запись No 48.
Стр. 174. …вышел какой-нибудь Робинзон Крузе… — Робинзон Крузо — герой известного романа Д. Дефо ‘Жизнь и приключения Робинзона Крузо’ (1719, русский перевод — 1762—1764).
Стр. 176. ‘Вы — железные носы, вы нас заклевали!’ — Ср.: СТ, запись No 59.
Стр. 177. ‘…но яко разбойника мя прийми’… — См.: Молитвослов. Последование ко святому причащению. Молитва Василия Великого, 1.
Стр. 178. …песня киргиза, приносившаяся с киргизского берега. — Левый берег Иртыша населяют казахи, которых в царской России ошибочно называли киргизами или киргиз-кайсаками.
Стр. 179. Ворон ворону глаз не выклюет! — Ср.: СТ, запись No 240.
Стр. 180. …мальчик не мот, а деньгам перевод. — Ср.: СТ, запись No 480.
Стр. 181. В брюхе-то с воды-то небось караси завелись!.. — Ср.: СТ, запись No 454.
Стр. 181. …другую фуру везет. — Ср.: СТ, запись No 469.
Стр. 181. Черного кобеля не отмоешь добела. — Ср.: СТ, запись No 450.
Стр. 184. …прибыл и ревизор. — По свидетельству П. К. Мартьянова, ревизовать дела был прислан генерал-от-инфантерии Шлиппенбах (см.: Мартьянов, стр. 261).
Стр. 193. …орел (карагуш)… — Карагуш — слово казахского происхождения (каракус).
Стр. 200. На чужой кусок ~ свой затевай. — Ср.: СТ, запись No 263.
Стр. 200. Богат Крошка, есть собака да кошка. — Ср.: СТ, запись No 464.
Стр. 200. Тебе небось разжуй ~ жеваное есть. — Ср.: СТ, запись No 249.
Стр. 200. …поссорь, боже, народ, накорми воевод. — Ср.: СТ, запись No 470.
Стр. 200. Наш-то два часа прожил на кулаках. — Ср.: СТ, запись No 343.
Стр. 203. Под девятую сваю, где Антипка беспятый живет! — Ср.: СТ, запись No 213.
Стр. 206. Ишъ, толстая рожа, в три дня не…! — Ср.: СТ, запись No 217.
Стр. 206. Где та мышь, чтоб коту звонок привесила?.. — Ср.: СТ, запись No 373.
Стр. 210. …У-горск. — Имеется в виду Усть-Каменогорск.
Стр. 212. …большая масса ссыльных дворян… — Достоевский говорит о декабристах.
Стр. 213. …в то недавнее давнопрошедшее время… — В данном случае Достоевский говорит, что он описывает старые каторжные порядки, которые теперь уже изменились к лучшему, ср. примечание писателя к стр. 152. Г. Берлинер относит этот прием к одной из ‘цензурных уловок’ Достоевского (см.: Берлинер, стр. 48—84).
Стр. 213. …три дочери генерал-губернатора… — Генерал-губернатором Западной Сибири в 1851 — 1853 гг. был П. Д. Горчаков (1789—1868), у него было четыре дочери. По свидетельству Мартьянова, трое из них приезжали к отцу в Омск погостить (см.: Мартьянов, стр. 247).
Стр. 216. Из инженеров ~ симпатизировавшие. — Это был подпоручик К. И. Иванов.
Стр. 216. …кто-то уж успел донести! — В воспоминаниях Мартьянова назван дежурный штаб-офицер полковник А. А. Мартин, доложивший о ‘письменных занятиях’ арестантов корпусному командиру (см.: Мартьянов, стр. 251).
Стр. 217. …А-чуковский ~ Б-м… — Поляки Анчуковский и Бем упомянуты Ш. Токаржевским в его воспоминаниях.
Стр. 218. …а я — божьею милостью * майор. — Ср.: СТ, запись No 74.
Стр. 219. …каптенармус. — Каптенармус (франц. capitain d’armes) — унтер-офицер, ведающий хранением имущества и выдачей провианта.
Стр. 222. …весьма пригожая девица, по прозвищу Ванька-Танька… — С ‘Ванькой-Танькой’ Достоевский встретился еще раз в Семипалатинске. По свидетельству А. Е. Врангеля, эта встреча послужила поводом для написания главы ‘Побег’ (см.: Врангель, стр. 67—70).
Стр. 225. Жили — не люди, померли — не покойники. — Ср.: СТ, запись No 411.
Стр. 225. Кольцов не найти концов! — Ср.: СТ, запись No 198.
Стр. 226. Сибиряк соленые уши. — Ср.: СТ, запись No 85.
Стр. 226. Вы с дядей Васей коровью смерть убили *… — Ср.: СТ, записи NoNo 15 и 70.
Стр. 226. ‘Помилуй мя ~ и так дальше…’ — Ср.: СТ, запись No 6.
Стр. 227. Якши! ух, якши! — Якшп — хорошо (татарск.).
Стр. 227. …йок? — Йок — нет (татарск.).
Стр. 227. …твоя врала, моя не разобрала… — Ср.: СТ, запись No 355,
Стр. 228. Пробуровят тысячу… — Ср.: СТ, запись No 97s

СИБИРСКАЯ ТЕТРАДЬ

Печатается по рукописи: ГБЛ, ф. 93. I. 2.5.
Впервые напечатано: по копии А. Г. Достоевской (хранится в отделе рукописей ИРЛИ, 29.450.ССХ6.6) — Пиксанов, стр. 152—180, по автографу (с неточностями) — Звенья, т. VI, стр. 415—438.
В собрание сочинений включается впервые.
Рукопись (28 л., 55 стр.) является черновым автографом без заглавия и даты и представляет собой самодельную тетрадь, сшитую из листов простой писчей бумаги. В ней 486 пронумерованных записей, сделанных чернилами. Цифра эта не вполне соответствует фактическому их количеству: в двух местах счет нарушается, некоторые записи пронумерованы дважды (No 375). Отдельные записи и позднейшие дополнения вписаны между строками или на полях. Это свидетельствует о том, что Достоевский неоднократно возвращался к Тетради. Многие записи (NoNo 13, 57, 74, 81, 83, 88, 117, 124, 125, 151, 158, 168, 249, 254, 259, 261, 263, 268, 271, 272, 275, 288, 290, 291, 339, 355, 382, 428, 431, 438, 453—455, 459, 461, 463, 464, 468, 470, 484, 486) отмечены — возможно, самим Достоевским — прямыми или косыми крестиками. Перед некоторыми из них стоит знак NB. Местами записи выцвели или стерты.
Сибирскую тетрадь Достоевский начал вести в годы пребывания в омской каторге. Это первая дошедшая до нас записная книжка писателя. По рассказам старожилов, Тетрадь хранилась у фельдшера омского военного госпиталя А. И. Иванова. {См. об этом: Г. Вяткин. Достоевский в омской каторге. ‘Сибирские огни’, 1925, No 1, стр. 179. — Историю заполнения тетради, анализ записей см. в работе: Н. И. Якушин. ‘Сибирская тетрадь’ Ф. М. Достоевского. ‘Труды Ново-Кузнецкого гос. педагогического института’, 1960, т. 3, стр. 25—37.}
Самая ранняя дата, встречающаяся в Сибирской тетради, — 1855 г., наиболее поздняя — 1860 г. Однако первая дата находится в середине записей, следовательно, Тетрадь была начата раньше, скорее всего в 1852—1853 гг. Одна запись в Тетради (No 459) датирована ‘<18>46′, эта описка Достоевского исправлена в тексте.
Несколько записей имеют автобиографический характер или подтекст. При них есть (в скобках) пометы, которые, возможно, имели особое значение для писателя. Таковы пометы после записей под номерами 364, 387, 398, 429, 435, 442, 450, 453, 459, 469, 486.
С прибытием в омский острог для Достоевского началась ‘долгая, тяжелая физически и нравственно, бесцветная жизнь’ (см. письмо к Н. Д. Фонвизиной от двадцатых чисел февраля 1854 г.). Одним из самых тягостных для него испытаний была ‘почти полная невозможность иметь книгу’. ‘В каторге я читал очень мало, решительно не было книг. Иногда попадались’, — сообщал писатель А. Н. Майкову 13 января 1856 г. ‘Не могу вам выразить, — писал он в том же письме, — сколько я мук терпел оттого, что не мог в каторге писать’. Достоевский называл годы, проведенные на каторге, временем, когда он ‘был похоронен живой и закрыт в гробу’ (см. письмо к M. M. Достоевскому от 6 ноября 1854 г.). Но, несмотря на невозможность читать и писать, творческая работа мысли, наблюдения, размышления не прекращались и в это ужасное четырехлетие, как говорил писатель А. Н. Майкову в указанном выше письме, ‘…внутренняя работа кипела’.
В середине XIX в. в сибирских тюрьмах, на каторге и поселении находились сотни тысяч крестьян, мещан, интеллигентов. Неустройство общественной жизни крепостной России, различные формы жестокого угнетения народа являлись причиной многочисленных и разнообразных одиночных проявлений протеста, обычно стихийного. Нигде так полно не раскрываются особенности и характерные черты народного мироощущения и мировоззрения, как в фольклоре, и нигде насильно не объединяется столько различных по возрасту, национальности, взглядам, вкусам и характерам людей, как в тюрьме. Социальные условия вызывали протест прежде всего в людях незаурядных, мужественных. Писатель с полным основанием мог сказать, что каторжные — ‘может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего’ (стр. 231).
Достоевский не задавался специальной целью записывать фольклор острога. Это видно из его письма от 15 апреля 1855 г. к Е. И. Якушкину, советовавшему делать такие записи: ‘Пишете вы о сборе песен. С большим удовольствием постараюсь, если что найду. Но вряд ли. Впрочем, постараюсь…’ Записей песенных текстов в отрывках в Сибирской тетради действительно немного. Но в целом фольклор тюрьмы середины XIX в. отражен в Сибирской тетради очень полно и представляет большой интерес для фольклористов, этнографов, современного читателя. Это едва ли не первые подлинные записи народного слова в тюрьме. Они предшествуют ряду появившихся в конце XIX в. этнографических и лингвистических исследований тюремного быта и языка. Поговорки, пословицы, отрывки тюремных легенд, анекдотов и песен, обрывки разговоров, отдельные меткие выражения, как будто только что сорвавшиеся с языка, доносят до читателя многоголосый и разноязычный говор тюремной толпы, волнуют живой непосредственностью реакции собеседников. Точность фиксации фольклорно-языкового материала не подлежит сомнению, о чем свидетельствуют и отрывочный характер записей, и наличие буквальных совпадений и близких вариантов в известных фольклорных собраниях и публикациях.
Само по себе появление тюремного жаргона представляло одну из форм защиты арестантами своей внутренней жизни и своих интересов. На это указал С. В. Максимов: ‘Тюремный словарь невелик. Сочинялись или принимались слова с ветру настолько, насколько это нужно было против приставников, смотрителей и надзирателей… Скрыть карточную игру… предостеречь товарищей, сговориться с ними — для этих целей двумя-тремя десятками слов тюремные сидельцы могут свободно и легко обходиться… Самостоятельность (в пополнении словаря, — Ред.) могла проявиться лишь от влияния большинства. Мы имеем случай доказать это теми словами, которые подмечены Ф. М. Достоевским в омской военной тюрьме’ (см.: Максимов, стр. 160— 161).
Записи Достоевского показывают, что фольклор тюремной камеры — это в основном традиционный фольклор русского крестьянства с незначительными вкраплениями локальных элементов. Произведения тюремного фольклора, возникшие на народной основе, отличаются большей резкостью и остротой. Возникают новые тексты и новые варианты известных пословиц и поговорок, отмечающих уродливые явления и острые социальные противоречия общественной жизни. Таковы поговорки о нищете, приведшей на каторгу: ‘У меня братья в Москве в прохожем ряду ветром торгуют’, ‘Подаянная голова. Голову тебе в Тюмени подали’, меткие прозвища и уклончивые ответы профессиональных бродяг, превратившиеся в поговорки: ‘Ефим без прозвища’, ‘Точи не зевай’, ‘Потачивай небось’, ‘Ты откуда, а я чей’. Отрицательное отношение к религии, церкви и духовенству отразилось в иронических переделках церковных молитв (‘Повели меня в полицию по милости твоей’ вместо ‘Помилуй мя, боже, по велицей милости твоей’), в насмешливых воровских названиях церковной утвари и икон: ‘Банька-крикун’ — Иоанн Златоуст, ‘махальница’ — кадило, ‘дьяконов чересседельник’ — парчовая перевязь, деталь облачения дьякона, и т. п. Критика официальной России, заключающаяся в тюремных рассказах, песнях, анекдотах и поговорках, делает Сибирскую тетрадь Достоевского особенно ценной.
Некоторые из записанных Достоевским выражений и слов тюремного жаргона, пословиц и поговорок явились первой и единственной их фиксацией и были использованы впоследствии исследователями (см.: Трахтенберг, стр. 24, Максимов, стр. 161, Тонкое, стр. 34). Многие легенды, анекдоты и поговорки были позднее отмечены другими писателями, которым вольно или невольно также пришлось близко узнать мир тюрьмы, каторги, ссылки (С. В. Максимовым, В. Г. Короленко, П. Ф. Якубовичем).
Содержание Сибирской тетради, несмотря на лаконичный и отрывочный характер записей, дает представление об искалеченных судьбах и характерах. ‘В ‘блатной музыке’, — писал И. А. Бодуэн де Куртенэ в предисловии к книге В. Ф. Трахтенберга, — много голого, неприкрашенного цинизма, но вместе с тем сколько там под иными словами кроется трагедий, семейных несчастий, погибших жизней, сердечной боли, пролитых слез!’ (см.: Трахтенберг, стр. XVI). Эти слова в полной мере характеризуют и записи Сибирской тетради.
Получив в семипалатинские годы ‘возможность писать и быть каждодневно несколько часов одному’ (см. упоминавшееся выше письмо к Н. Д. Фонвизиной), Достоевский ‘какими-то порывами и урывками’ начал работать. Возобновив занятия литературным трудом, он широко пользовался для своих художественных произведений материалами Сибирской тетради. Особенно много почерпнуто из нее для ‘Записок из Мертвого дома’ (см. стр. 275). Около 50 лексических и фразеологических оборотов из Тетради писатель вложил в уста героев повести ‘Село Степанчиково и его обитатели’. Материалами Тетради Достоевский пользовался также во многих позднейших произведениях (см. в наст. изд. комментарии к романам ‘Униженные и оскорбленные’, ‘Преступление и наказание’, ‘Идиот’, ‘Бесы’, ‘Подросток’, ‘Братья Карамазовы’).
В примечаниях к Сибирской тетради указывается порядковый номер текста, а затем поясняются непонятные по смыслу слова, называются жанровые разновидности фольклорных текстов, близкие им варианты и источники их.
Наряду с русскими в Тетради имеются также отдельные польские, украинские, еврейские, татарские выражения. Так как обычно они встречаются в сочетании с русскими и понятны без перевода, то русского их перевода в комментарии не дается.
1) Эй, ты! деньги есть, а спишь — по-видимому, тюремная шуточная поговорка. Близких вариантов в других источниках не найдено.
2) Нашего брата ~ сами родимся — перефразированная общерусская поговорка ‘Дураков не орут, не сеют, а сами родятся’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 438).
5) Не слушался ~ барабанной шкуры. — Ср.: ‘Не слушался отца, послушаешься кнутца’, ‘Кто не слушается отца-матери, послушается телячьей шкуры (барабана)’, ‘Не слушается отца-матери, послушается ката’ (Даль, Пословицы, стр. 224, 633).
7) Вышел на дорогу ~ вот те рубль’ — тюремный анекдот, вариант: Максимов, стр. 79.
8) А в доме ~ из избы выманить. — Ср.: ‘У него в доме нечем собаки заманить’ или ‘И голодной собаки выманить нечем’ (Даль, Пословицы, стр. 88, 592).
9) В брюхе-то у них Иван Таскун да Марья Еготишна. — Искаженное ‘Икотишна’, или ‘Икотница’, — ‘арестантская болезнь, зависящая от дурной и преимущественно сухой, без приварка, пищи, Иван Таскун — та же желудочная болезнь с более сильными и острыми припадками’ (см.: Максимов, стр. 161).
10) Здравствуй ~ собакам раскидал. — Ср.: Даль, Пословицы, стр. 751 — 753.
11) Черт трое лаптей сносил… — Ср.: ‘Буй да Кадуй черт три года искал, трое лаптей истаскал, да так и не нашел’ (Короленко, т. VII, стр. 70, см. также: Даль, Пословицы, стр. 337).
12) Жулик — нож, см. стр. 90, а также: Трахтенберг, стр. 34.
13) Семеро одного не боимся — краткий вариант иронической пословицы. Ср.: ‘Вятский — народ хватский: семеро одного не боятся’ (Пословицы, стр. 181).
14) При конце света ~ бог создал ровно — отрывок апокрифического рассказа о конце света, подобные рассказы были широко распространены (ср.: В. Г. Короленко. Записные книжки (1880—1900). М., 1935, стр. 120— 121, 144-145).
15) …козья смерть. — Ср. запись No 70 (‘коровья смерть’) и стр. 226 с подстрочным примечанием Достоевского, в котором это выражение разъясняется.
16) Я, брат, сам боюсь, как бы чего не украсть — по-видимому, шуточное присловье, перефразированное в тюремно-арестантской среде (ср.: ‘Я сама боюсь того — не отбить бы у кого’ — Соболевский, т. VII, стр. 251).
17) Чтоб тебя взяла чума бендерская ~ так пусть и бьет (колотит) — отрывок текста, по форме близкого к ‘черным заговорам’ на гибель врага, заканчивающимся проклятиями и насыланиями болезней. Чума бендерская — народное название эпидемии чумы, свирепствовавшей в 1765—1772 гг. в Молдавии, Валахии, Бессарабии, распространившейся в Киеве и Москве и вызвавшей большие народные волнения, Бендеры — крепость на берегу Днестра на границе Молдавии и Бессарабии. Язва сибирская — названые эпидемии (см.: Даль, т. IV, стр. 184).
22) Да будь ты проклят на семи кабаках. — Ср. с раскольничьими пословицами: ‘Чай проклят на трех соборах, а кофе на семи’, ‘Чай, кофе, картофель, табак прокляты на семи вселенских соборах’ (Даль, Пословицы, стр. 46).
29) Отдай всё, да и мало — поговорка, выражающая одобрение или восхищение удачно сделанным или сказанным.
31) Придется понюхать кнута — фразеологизм, означающий на тюремно-арестантском жаргоне наказание кнутом ‘на кобыле’. Ср. записи NoNo 42, 92.
35) Пришлось мне пройти по зеленой улице — т. е. пройти сквозь строй солдат со шпицрутенами, получая определенное судом число ударов по обнаженной спине. Ср. запись No 169.
37) Я ведь, брат, взят от сохи Андреевны — присловье, означающее крестьянское происхождение, в более широком смысле — о человеке незнатного, низкого происхождения. Подобное величание сохи встречается и в других поговорках: ‘Полюби Андревну — будешь с хлебом’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 525).
38) Переменил участь — выражение из тюремно-арестантского жаргона, означающее побег, за которым следуют новый суд и приговор. См. стр. 66 и 175, где Достоевский раскрывает содержание этого ‘термина’.
39) Варнак ~ сильнокаторжный. — Варнак, варначий сын — каторжанин (см.: Даль, т. I, стр. 168), употреблялось как бранное в сибирском и уральском говорах (см.: Максимов, стр. 17), посельской сын — сын человека, сосланного на временное или пожизненное поселение в Сибири, сильнокаторжный — ироническая переделка арестантами официального названия осужденных на каторгу и ссылку ‘ссыльнокаторжный’.
40) Эх ты, подаянная голова — насмешливое прозвище, употребляемое в тюремной среде по адресу нищих арестантов, пробавляющихся подаянием.
43)…в прохожем ряду ветром торгуют — поговорка о нищих бродягах. Близких вариантов не найдено.
44) По находным деньгам, по столевской части — выражение из тюремно-воровского жаргона, означает воровство со взломом (см.: Трахтенберг, стр. 57).
45) Крестный отец! ~ палач! — поговорка о человеке, рожденном в тюрьме пли на каторге и обреченном поэтому по законам того времени на каторгу и вечное поселение в Сибири (см.: Короленко, т. I, стр. 216).
55) ‘Тебя как зовут?’ ~ ‘Потачивай небось’ — запись шуточного рассказа о допросе бродяг, обычно скрывающих свое имя и происхождение. В прозвищах и кличках бродяг, записанных Достоевским, содержатся намеки на их биографию, понятные только арестантам. ‘Псевдонимы каторжных всегда выражают поползновение на своего рода остроумие… Прозвания берут по первому вдохновению, но не без скрытого желания насмешки над допросчиками и сыщиками’ (см.: Максимов, стр. 216).
56) Пошел служить генералу Кукушкину, махни-драло сделал — пословичные выражения из тюремного жаргона, означающие побег. В арестантской среде существовала легенда о бродяжьем генерале (иносказательное название кукушки), сзывающем весной бродяг к себе на службу. Считалось, что человек, побывавший ‘на вестях у генерала Кукушкина’, уже не может мириться с тюремным режимом и совершает побеги систематически (см.: Даль, Пословицы, стр. 274, Короленко, т. I, стр. 500, В. Крестовский. Сочинения, т. I. СПб., 1898, стр. 193, Максимов, стр. 64, Д. Кеннан. Сибирь и ссылка. СПб., 1906, стр. 208).
57) ‘Что везешь? со так чего спрашиваешь?’ — тюремный вариант народного анекдота (см.: Афанасьев, т. III, стр. 292, Андреев, No 2051).
58) …четушку поставить. — Четушка — название четверти штофа, который составлял 1/10 ведра (см.: Даль, т. IV, стр. 602). На тюремном жаргоне четушкой называлась также любая печать (см.: Трахтенберг, стр. 65).
59) Железные носы — прозвище следственных или осужденных ‘политических’ преступников (иначе: железоклюи). В более широком смысле — представители привилегированных сословий, дворяне (см.: Трахтенберг, стр. 24).
63) Сек бы ты тогда ~ а не теперь. — Ср.: ‘Не учили поперек лавочки’, ‘Не учили, когда поперек лавочки лежал, а во всю вытянулся — не научишь’ (Даль, Пословицы, стр. 422).
65) Собрали слезы, послали продать — присловье, выражающее насмешку над крайней нищетой. Близких вариантов не найдено.
66) ‘Рады, что здесь до чистяка добились’. — Чистяк — ‘хлеб из чистой муки без примеси мякины, т. е. обыкновенный хваленый артельный хлеб’ (см.: Максимов, стр. 161). См. стр. 23 с примечанием Достоевского к этому слову.
67) Знать, тебя черт ядрами кормит — шуточная поговорка о тех, кто крепок здоровьем. Ср.: ‘У богатого черт детей качает’ (Даль, Пословицы, стр. 82).
68) …у бабе простокишу поел ~ Крыночная блудница. — Поесть простокиши — бежать из острога и уже через несколько дней быть пойманным (см.: Трахтенберг, стр. 49). Крыночная блудница — прозвище тех, кто попал в Сибирь за пустяковую вину.
69) Да вот со пошел странствовать. — Имеется в виду отправка по этапу после очередного побега.
71) Ну! бирюлину корову привели, — Бирюля — свирель, дудка, камышовая сопелка или игрушка, бирюлечник — делающий бирюльки (см. Даль, т. I, стр. 89). Общий смысл выражения неясен.
72) …с невымытым рылом в калашный ряд. — Ср.: ‘С посконной рожей да в красные ряды’, ‘Куда нам с посконным рылом да в суконный ряд’ (Даль, Пословицы, стр. 638, 733).
74) А я, брат, божиею милостию майор. — См. стр. 218 с подстрочным примечанием Достоевского.
75) ‘Ах ты, язевой лоб!’ — Язевой — клейменый. По Уложению 1845 г., сосланным в каторжные работы, за исключением лиц из привилегированных сословий, ставили клейма на лбу и на щеках.
76) И махальницу ~ заодно стащил. — Слова из воровского жаргона: махальница — кадило (в богатых церквах и соборах они были серебряные на позолоченных цепях), едальница — чаша для причастия, обычно из серебра, дьяконов чересседельник — орарий (орарь), или порамница, часть облачения в виде перевязи из золотой парчи с крестами по левому плечу (см.: Даль, т. II, стр. 689), подбородник — часть оклада иконы, жемчужная цата, т. е. подвеска в виде круглого воротника (см. там же, т. IV, стр. 751), Ванька-крикун — по-видимому, Иоанн Златоуст (название иконы). Значение слова ‘хлопотница’ установить не удалось.
77) ‘Ах, как дедушка на бабушке огород пахал!’ — по-видимому, строка из плясовой песни (ср. с плясовой ‘Зять на теще капусту возил’ — ИРЛИ, Р. V, к. 291, п. 1). Близкого варианта не найдено.
80) Бостон — название карточной игры.
81) …а носы всё курносые. — Курносый нос считался признаком низкого происхождения.
82) …разбирай заплот. — Заплот — забор, деревянная сплошная ограда из досок пли бревен (см.: Даль, т. I, стр. 636).
83) ‘Здравствуйте, батюшка! ~ ‘Живите больше, Анкудим Трофимыч!‘ — диалог, включающий присловья ‘Дела — как сажа бела’ (см.: Пословицы, стр. 153) и ‘Живем — только небо коптим’ (там же, стр. 285).
84) Глухой не дослышит, так допытается. — Близких вариантов этой пословицы не найдено.
85) Сибиряк соленые уши — прозвище, применяемое чаще всего к пермякам, дано за любовь к пельменям.
88) Старое дерево скрипит, да живет. — Ср.: ‘Скрипучее дерево два века живет’, ‘Дуплястое дерево скрипит, да стоит, а крепкое валится’ и др. (Даль, Пословицы, стр. 399).
90) ‘Подлец ты, а не каган’. — Каган — в древнерусском языке и у тюркских народов — князь, государь (глава государства). На тюремно-арестантском жаргоне — важная птица.
91) Хоть пархатый, да богатый — устойчивый традиционный фразеологизм типа присловья (отповедь). Ср.: ‘Хоть паршивый, да счастливый’ (Federowski, No 10260).
92) …был бы пан бог да гроши — поговорка, распространенная среди польских евреев и западных белоруссов (см.: Federowski, No 3103).
93) Ври, Емеля, твоя неделя — вариант известной поговорки о болтунах, хвастунах и лгунах. Ср.: ‘Мели, Емеля, твоя неделя’ (Даль, Пословицы, стр. 203).
95) …ни шатко, ни валко, ни на сторону — вариант поговорки типа ‘Ни то ни се’, ‘ни тпру ни ну’ и др. (см.: Даль, Пословицы, стр. 473—474).
96) Чужую беду ~ ума не приложу — вариант пословицы ‘Чужую беду на бобах разведу, а к своей и ума не приложу’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 155, Пословицы, стр. 181).
97) Пробуровил тысячу — т. е. был приговорен к тысяче шпицрутенов.
98) А! ты, верно, Неробелов? — Характерный для тюремно-арестантской среды пример образования фамилии типа прозвища (Неробелов, т. е. не из робких), определяющей основную черту характера или поведения заключенного.
99) …из семи печей хлеба едал — сокращенный вариант пословицы, характеризующей бывалого человека. Ср.: ‘На возу и под возом бывал, хлеб из многих печей едал’, ‘И на коне бывал, и под конем бывал’ (Даль, Пословицы, стр. 490).
100) Чисто ходишь ~ с кем живешь? — начало плясовой песни. Ср.: ‘Баско ходишь, где берешь? Дай подписку, с кем живешь’ (Песни Печоры, NoNo 86, 336). Реплика ‘С каким словом сказать’ подчеркивает грубый характер начала песни.
101) Чисто ходишь, бело носишь, скажи, кого любишь? — начало распространенной лирической песни, здесь она противопоставлена предыдущей грубой, плясовой.
102) …рубашку сарпинковую. — Сарпинка — тонкая бумажная ткань в клетку или в полоску.
104) На обухе рожь молотили — вариант известной пословицы о скупых. Ср.: ‘На обухе рожь молотит, из мякины кружево плетет’ и др. (Даль, Пословицы, стр. 109, Даль, т. II, стр. 649),
105) …девятый день тряпицу жуют. — ‘Жевать тряпицу’ — то же, что ‘тряпку сосать’, — фразеологизм пословичного типа, обычно так говорят о беспомощных, нерешительных и робких людях, здесь: голодные.
108) …а я вдоль по каторге — т. е. осужден на пожизненную каторгу (см.: Максимов, стр. 65).
110) Люди ложь, и я то ж. — Ср.: ‘Всяк человек — ложь, и мы то ж’ (Даль, Пословицы, стр. 200).
111) Ты откуда, а я чей? — тюремная шутка по адресу бродяг, утверждающих, что они не помнят своей губернии, деревни, имени и фамилии (‘Иваны непомнящие’).
115) ‘Нашим курским?’ ~ ‘Нет, брат, за постой у нас деньги платят. Отваливай’ — диалог, характеризующий увертливость арестантов в ответах. Ср.: ‘За постой деньги платят, а посиделки даром’ (Даль, Пословицы, стр. 508).
118) …запасные колотья… — См. стр. 143, где Достоевский разъясняет это выражение.
122) Будут денежки, будут и девушки — пословица, по-видимому распространенная в тюрьмах Сибири. Ср.: ‘Были бы бумажки, будут и милашки’ (Даль, Пословицы, стр. 82).
123) Деньги — голуби, прилетят и опять улетят. — Ср. варианты этой пословицы: ‘Деньги — голуби, где хотят, там и сидят’ или ‘…где обживутся, там и поведутся’ (Даль, Пословицы, стр. 94).
124) Молодец против овец, а против молодца и сам овца. — Ср.: ‘Молодец на овец, а на молодца и сам овца’ (Даль, Пословицы, стр. 272, Пословицы, стр. 182).
127) Огорошил, околпачил — слова из тюремно-арестантского жаргона. Огорошить — удивить, околпачить — обмануть (см.: Максимов, стр. 161).
128) …на панпрусских булках… — Панпрусские — искаженное ‘французские’.
132) Одна была песня у волка, и ту перенял. — У Даля приведена как пословица о зевоте (см.: Даль, Пословицы, стр. 156). В Сибири употребляется для характеристики монотонного, заунывного пения (см.: Короленко, Сиб. очерки, ч. 2, стр. 384).
136) …а вы-то в Полтавской губернии галушкой подавились — известная дразнилка по адресу украинцев. Подобные дразнилки, адресованные жителям разных губерний и городов, близкие к анекдоту, были широко распространены в крестьянском фольклоре, например: в Сибири бабы соболей коромыслами бьют, ладожане щуку с яиц согнали, во Владимире и лапшу топором крошат, угличане толокном Волгу замесили и др. (см.: Даль, Пословицы, стр. 329—346)
137) Никакой фартикультяпности нет. — Фартикультяпность — очевидно, производное от слова ‘фарт’ — риск, удача, неожиданное счастье, везение (см.: Максимов, стр. 161, Короленко, Сиб. очерки, ч. 2, стр. 155).
138) …а подожди, так и ничего не будет — пословица о безысходной нищете, о полной безнадежности. Ср.: ‘Было добро, да давно, опять будет, да уж нас не будет’, ‘Еще и то будет, что и нас не будет’ (Даль, Пословицы, стр. 78).
140) От огня ~ что-нибудь да останется — краткий вариант пословицы ‘Вор хоть стены оставит, а огонь — ничего’ или ‘Воры обкрадут — стены останутся, а огонь в разор разорит’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 929).
141) Ты говори тому ~ а я брат ему. — Ср.: ‘Сказывай тому, кто знает Фому, а и родной брат ему’ (Даль, Пословицы, стр. 490).
144) Нет ничего! пуля! — т. е. ложный слух, неправда.
145) Со всем Максим, и шапка с ним. — Ср.: ‘…и Аксинья с ним’ или ‘…и котомка с ним’ (Даль, Пословицы, стр. 496, 568).
148) А в поле четыре воли! — краткий вариант общерусской поговорки. Ср.: ‘В чистом поле четыре воли: хоть туда, хоть сюда, хоть инаково’ (Даль, Пословицы, стр. 841, Пословицы, стр. 48).
150) ‘Здорово, ребята!’ ~ ‘Женатые, ваше благородие’ — юмористический диалог, в котором ответ предупреждает заранее угадываемый традиционный вопрос.
151) Избави, господи ~ и от инвалидного солдата — шуточная арестантская поговорка в виде перефразированного начала молитвы.
153) ‘Что ты так оболокся? ~ прозяб!’ — Слова сибирско-уральского наречия: оболокся — оделся, сиверко — северный ветер.
154) Прежде ~ в воеводы попал. — Ср.: ‘Вчера Макар гряды копал, нынче Макар в воеводы попал’ (Даль, Пословицы, стр. 270).
156) Эй, вы! Маркобруновы дворяна! — выражение употреблено в смысле ‘грабители’. Маркобрун — персонаж из древнерусской переводной повести о Бове-королевиче, широко распространенной в XIX в. в лубочных изданиях. Дворяне, состоявшие в войске Маркобруна, занимались вместе с ним грабежом и насилием.
161) Он вина не пьет, с воды пьян живет. — ‘С воды пьян живет’ — строка из плясовой песни семейного цикла (см.: Соболевский, т. II, No 148, ср.: там же, No 413,— вариант, записанный СП. Гуляевым в Сибири).
162) Да нынче пасха на апрель живет — т. е. праздник пасхи приходится на апрель (сибирско-уральский фразеологизм).
163) Хоть без ребрушка ходить, да солдатика любить — двустишие из плясовой песни любовного цикла.
164) Хорош, как дедушка из-под 9-й сваи — иносказательное обозначение водяного или мельничного черта, упоминать которого прямо считалось грехом. Ср. запись No 213.
167) Трека, чеква, пятитка, полняк. — Трека, чеква, пятитка — по-видимому, обозначение чисел на тюремном языке. В указанных выше словарях тюремно-арестантских и воровских жаргонов данных слов нет. Полняк — ‘армяк’, ‘порты’ и ‘коты’, т. е., очевидно, полный комплект арестантской одежды (см.: Трахтепберг, стр. 48).
171) Любил кататься, люби и саночки возить — распространенная пословица, известная во многих вариантах: ‘Люби ездить, люби и саночки возить’, ‘Люби ездить, люби и салазки возить’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 194).
172) Поводырь был ~ голыши таскал. — Достоевским под строкой даны объяснения отдельных слов этой записи: поводырь — вожатый, гаргосы — слепые нищие, голыши — гроши.
174) Мужик — медвежья пятка — пренебрежительное прозвище, которое арестанты давали крестьянам.
176) …кто празднику рад, тот спозаранку пьян — вариант известной пословицы. Ср.: ‘Кто празднику рад, тот до свету пьян’ (Даль, Пословицы, стр. 181).
187) Ты, брат, за дугу, а я уж в телеге сижу. — Близких вариантов этой пословицы не найдено.
188) Не ходи в карантин, не пей шпунтов, не играй на белендрясе. — Карантин — огороженное здание, где содержались арестанты, изолированные по каким-либо причинам от остальных, шпунты (нем. Spund) — специальные пробки, которыми закрывали бочки с неперебродившим вином, пить шпунты — пить прямо из бочки, играть на белендрясе — играть пальцами на губах, в переносном смысле — пустословить.
189) Две лени вошли в сад ~ Как тебе говорить-то не лень?’ — Диалог этот восходит к народному мотиву ‘Три лентяя’ (см.: Андреев, No 1950).
190) Двоедан, большие кресты, крыжаки — слова, употреблявшиеся как прозвища старообрядцев. Двоедан — платящий двойную пошлину (дань, подать): старообрядцы платили двойную подать до 1782 г., большие кресты — осеняя себя крестным знамением, старообрядцы делали большой размах правой рукой, крыжаки — искаженное ‘кержаки’. Последнее прозвище произошло от названия р. Керженец, по берегам которой в лесах скрывались старообрядцы, слово ‘кержак’ почти повсеместно употреблялось как синоним слова ‘старообрядец’, ‘раскольник’.
197) Кто в деле, тот и в ответе. — Ср.: ‘Чей грех, тот и в ответе’, ‘Кто в совете, тот и в ответе’ (Даль, т. II, стр. 742).
198) Я, брат, Кольцов, не найти концов — шуточная поговорка, по-видимому распространенная в среде бродяг и ссыльнопоселенцев. Найти ее в других публикациях не удалось.
200) Ну, здорово были! (Здорово ночевали!) ~ одна из форм приветствия, распространенная в говорах Сибири и Урала. Ср.: ‘Спали-почивали, весело ль вставали?’ (Даль, Пословицы, стр. 751).
205) Смотрим, идут две суфлеры. — Суфлеры — тюремное название ‘женщин легкого поведения’. ‘Суфлера — потаскуха, арестантская любовь’ (см.: Максимов, стр. 161, Трахтенберг, стр. 6).
207) (И он повесил нос, как старый воробей, которого провели на мякине.) — перефразированная пословица ‘Старого воробья на мякине не проведешь (не обманешь)’ (см.: Даль, т. II, стр. 381).
210) Сено-то в сапогах ходит — т. е. дорогое. Ср.: ‘Ныне молоко в сапожках щеголяет’ (Даль, т. IV, стр. 140).
212) Ну, тут и моя копеечка умылась — т. е. пропала.
213) Из-под девятой сваи, где Антипка беспятый живет. — Антипка беспятый (чаще Анчутка беспятый) — черт: ‘Анчутки — чертенята’ (см.: Даль, т. I, стр. 19), ‘Анчутка беспятый — нечто вроде русского Мефистофеля’ (см.: Короленко, т. VII, стр. 38).
214) Салфет вашей милости. — Салфет — искаженное ‘салют’. Ср.: ‘Салфет вашей милости, красота вашей чести’ (Даль, Пословицы, стр. 752).
215) Круглолица, белолица ~ Без меня меня женили — отрывок плясовой песни. Близких к начальной строфе вариантов не найдено. Известна группа вариантов плясовых припевок и частушек, начинающихся со слов: ‘Без меня меня женили’. Ср.: Шейн, Великорус, вып. I, стр. 169:
Без меня меня женили,
Я на мельнице был.
Веселились, пировали —
Я в лесу дрова рубил.
Приезжаю я домой —
Поздравляют с молодой.
218) Погодя того немножко, Акулинин муж на двор — двустишие из шуточной плясовой песни ‘Как со вечера пороша нападала хороша’ (см.: Соболевский, т. VII, No 174).
2f 9) …ни уха, ни рыла не знал — поговорка, распространенная на Урале и в Сибири, возникла от сокращения пословицы ‘Не смыслит Вавила ни уха, ни рыла’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 455).
222) У голодной куме и хлеб на уме. — Ср.: ‘У голодной куме всё хлеб на уме’ или ‘один хлеб на уме’ (Даль, Пословицы, стр. 629).
224) Ах ты, батюшка медведюшка! Задави мою коровушку — двустишие пз популярной плясовой песни ‘Как вставала я ранешенько’ (см.: Соболевский, т. VII, NoNo 136—138).
232) …бога не боялся, отца-мать не почитал… — Ср.: Federowski, No 725.
233) Будь здоров ~ не в зачет — вариант распространенного шуточного приветствия. Ср.: ‘Будь здоров на сто годов, а понравится, и двести (триста, тыщу) живи’ (Даль, Пословицы, стр. 753—754).
234) Побойся бога, смерть у порога! — Ср.: ‘Бойся — не бойся, а смерть у порога’, ‘Бойся бога — смерть у порога’ (Даль, Пословицы, стр. 281, 282).
241) …спасибо за баню, за вольный дух, славно исполосовали — распространенная на Севере, в Сибири и на Урале формула благодарности после мытья в бане. Славно исполосовали — хорошо напарили березовым веником, здесь: наказали.
242) …нет фарту, что хошъ возьми. — См. запись No 137 и комментарий к ней, а также запись No 244.
246) …ворон ворону глаз не выклюет. — Ср. незначительно отличающийся вариант: ‘Ворон ворону не выклюнет глаза’ (Даль, Пословицы, стр. 772, Пословицы, стр. 120, 152).
247) Доносчику первый кнут — старинная пословица (см.: Пословицы, стр. 153).
251) Шапку заломал на четыре беды. — Заломать шапку — ‘завалить на затылок’ (см.: Даль, т. II, стр. 613).
254) Натрескался я пирога, как Мартын мыла. — Ср.: ‘Ровно мыла иаелся’ (Даль, Пословицы, стр. 61).
256) Дальше положишь, ближе возьмешь. — Незначительно отличающиеся варианты этой пословицы см.: Пословицы, стр. 113.
257) Трем курам корму раздать обочтется. — Ср.: ‘На трех свиней корму не разделит’, ‘Он трех не перечтет’ (Даль, Пословицы, стр. 435).
259) Эх вы, два Демида — сокращенный вариант пословицы ‘Два Демида, да оба не видят’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 458). Против записи на полях рисунок мужской головы в профиль.
260) Ошибку в фальшь не ставят. — Ср.: ‘Ошибка в фальшь не ставится. Не всяко лыко в строку’ (Даль, Пословицы, стр. 648).
261) Астролом! Все божий планиды узнал. — Астролом — искаженное ‘астроном’, планиды — планеты.
262) …шилом молоко хлебать. — Ср.: ‘Хватил шилом патоки!’ (Даль, Пословицы, стр. 482), а также запись No 450.
263) На чужой кусок ~ да свой затевай. — Ср.: ‘На чужой кусок не пяль роток, а свой припаси да и в рот понеси’ (Даль, Пословицы, стр. 614).
266) …золотом уши завешаны. — Ср.: ‘У девки уши золотом завешаны’ (Даль, т. IV, стр. 540).
273) За сто раков не соглашусь — поговорка, имеющая смысл ‘за тысячу рублей’. Рак — десять рублей (десятирублевые ассигнации печатались на красной бумаге). Более распространен вариант: ‘Ни за сто печеных (или вареных) раков’.
277) У меня ль, младой ~ Пироги спекла — начало заключительной строфы плясовой песни (см.: Соболевский, т. II, No 399), включающей пословицу о бедности: ‘Вымыла ложки да вылила во щи’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 583).
280) …из хором вы у меня тепла не унесете — поговорка, сопровождающая приглашение погреться. Ср.: ‘С собой тепло не возьмете’. Распространена в говорах Урала и Сибири.
281) ‘А есть деревеньки?’ ~ По оброку в Ладожском озере ходят’ — шуточная прибаутка пословичного типа. Ср.: ‘Купил бы село, да в кармане голо, завел бы вотчину, да купило покорчило’ (Даль, Пословицы, стр. 97).
282) Не хотел шить ~ молотом — старинная пословица. Ср.: ‘Стукни молотом — не отзовется ли золотом’ (Даль, т. II, стр. 349).
283) Не делай свое хорошее, а делай мое дурное — пословица, вариант: ‘…делай мое худое’, т. е. не умничай (см.: Даль, Пословицы, стр. 433).
290) Дай бог нашему теленку волка съесть — старинная пословица. Ср.: ‘Дай бог нашему теляти волка поймати’ (Даль, Пословицы, стр. 636).
295) Свет небесный ~ зорю пробьет — строфы из песни ‘Не в Москве, не за Москвою’ (см.: Соболевский, т. IV, No 530). Не увидит взор мой той страны со Меня не будет там — строфы из стихотворения И. И. Козлова ‘Добрая ночь’, которое является вольным переводом 13-й строфы первой песни ‘Чайльд Гарольда’ Байрона, переложенным на музыку и переосмысленным в устной традиции. Песня была особенно популярна в тюремной среде (см.: Песни и романсы русских поэтов. Изд. 2-е. М.—Л., 1965, стр. 927 (Библиотека поэта. Большая серия), Баранов, No 96).
309) Да это, брат, штука капитана Кука. — Кук Джемс (1728—1779)— английский мореплаватель, первооткрыватель многих островов. Возможно, что эта рифмованная поговорка возникла как шутливая реакция на ошеломляющие известия об открытиях Кука и пережитых им испытаниях.
315) Любил медок, люби и холодок — пословица на ту же тему, что и ‘Любил кататься, люби и саночки возить’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 194).
321) …капли в рот не беру, всё за галстух лью — поговорка, основанная на фразеологизме ‘залить за галстук’ — т. е. быть пьяным (см.: Даль, т. III, стр. 570).
322) Дурак любит красненькое. — Ср.: ‘Дурак любит красно, солдат любит ясно’ (Даль, т. И, стр. 190).
323) А вот я знал поляка ~ нима за цо. — Эта запись на польском языке содержит распространенное бранное выражение ‘Всех их вмпсци дьяблы везмо’ и поговорку ‘Есть цо купить, нйма за цо’. Ср.: Federowski, No 4122.
326) Вот вышли мы с ней ~ вот как идем. — Ср. запись No 384. Смушачья шапка — шапка, сшитая из шкурки новорожденного ягненка (то же: смушковая).
329) А на всякий роток не накинешь платок. — Ср.: ‘На чужой роток не накинешь платок’, ‘На чужой рот пуговицы не нашьешь’ (Даль, Пословицы, стр. 416). Между NoNo 328 и 329 несколько рисунков Достоевского.
330) Набухвостили — налгали, насплетничали, перессорили (см.: Даль, т. II, стр. 390).
331) ‘Теперь-то? в мешке!’ — Мешок — на тюремно-арестантском жаргоне означает всякое здание, предназначенное для содержания лиц, лишенных свободы (см.: Трахтенберг, стр. 40).
332) …на каменное построение, на табашное разорение — формула пословичного типа, иронически характеризующая собирающих подаяние, а также жуликов, лентяев и мошенников. Близких вариантов не найдено.
333) …бог убил, молчал бы… — перефразированная поговорка. Ср.: ‘Молчи, коли бог разуму не дал!’: ‘Молчи, коли бог убил’ (Даль, Пословицы, стр. 444). Убил — покарал, наказал (см.: Даль, т. IV, стр. 468).
338) …дело по делу, суд по форме… — Вариантов этой пословицы не найдено.
339) Не у всякого жена Марья — краткий вариант пословицы. Ср.: ‘Не у всякого жена Марья, а кому бог даст’ (Даль, Пословицы, стр. 56, 367).
345) Вот нужно жениться бедному — перефразированная пословица ‘Бедному жениться — и ночь коротка’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 96, 193).
346) А ты больше знай, да меньше болтай… — Ср.: ‘Знай, да не бай’ (Даль. т. I, стр. 711).
347) Бей крепче, будет мельче. — Ср.: ‘Бей мельчей, собирать ловчей!’, ‘Бей мельче, собирать легче’ (Пословицы, стр. 182).
348) ‘Скорей скорого не сделаешь… — поговорка (см.: Даль, т. IV, стр. 210).
349) По пояс в воде ~ третьей ищет.) — две пословицы о рассеянных. Первая относится к числу редких. Ср.: ‘Яким — простота: рукавицы за поясом, а других ищет’ (Даль, Пословицы, стр. 480, 578).
351) Стипириновые — искаженное ‘стеариновые’.
355) …ты врал, а я не разобрал. — Ср.: ‘Одна врала, другая не разобрала, а третья по-своему переврала’ (Даль, т. I, стр. 264).
356) …у стояния была, 12 евангелий читали’. — Стояние — всенощное бдение во храме в четверг и субботу пятой недели великого поста, когда читают 12 отрывков из Евангелия. Чтение каждого отрывка заканчивается ударами колокола.
357) …память у меня девушкина — т. е. короткая (см.: Даль, т. III, стр. 10, Даль, Пословицы, стр. 448).
365) С чистоты не воскреснешь, с погани не треснешь — вариант общеизвестной пословицы. Ср.: ‘С погани не треснешь, с чистоты не воскреснешь’, ‘С погани не умрешь, а с чистоты свернешься’ (Даль, Пословицы, стр. 584).
366) …всей работы не переработаешь… — Ср.: ‘Работа не черт, в воду не уйдет’ и др. (Даль, т. IV, стр. 615).
373) Где та мышь ~ звонок привесила? — Образы этой реплики заимствованы из сказки на сюжет ‘мачеха и падчерица’ (см.: Афанасьев, т. I, No 98, Андреев, No 480 * с).
381) Старому волку везде дорога — пословица, по-видимому возникшая в среде опытных бродяг. Близких вариантов не найдено.
382) NB (Мало ль живет ~ из Амстердама, 1698 г.). — Имеется в виду письмо Петра I к князю Ф. Ю. Ромодановскому, написанное в ответ на сообщение об усмирении стрелецкого бунта. В письме есть такие строки: ‘А буде думаете, что мы пропали [для того, что почьты задержались], i для того, баясь, i в дела не въступаешь: воістинно, скоряя бы почьты весть была, толко, слава богу, ни един ч<еловек> не умер: все живы. Я не знаю, откуды на вас такой страх бабей! Мала ль живет, что почьты проподают, а се в ту пору была половодь. Некали ничего делать с такою трусостью’ (см.: Письма и бумаги императора Петра Великого. T. I. 1688—1701. СПб., 1887, стр. 251—252).
389) Чему посмеешься, тому и поработаешь. — Ср.: ‘Чему позавидуешь, тому поработаешь’ (Даль, Пословицы, стр. 188, 674).
393) А мне везде рай, был бы хлеба край. — Ср.: ‘Хлеба ни куска, так и в тереме тоска, а хлеба край, так и под елью рай’ (Даль, Пословицы, стр. 811).
411) Жили — не люди, померли — не покойники. Ср.: ‘Жил — не сосед, умер — не покойник’ (Даль, Пословицы, стр. 257). Вариант, записанный Достоевским, ближе к известной бродяжьей поговорке ‘Едим прошеное, носим брошеное, живем краденым’ (см.: Максимов, стр. 228) или ‘Едим прошеное, носим брогленое, умрем — и то в землю не пойдем’ (т. е. некому будет похоронить) (см.: Короленко, т. I, стр. 163).
412) Это ведь не башмак, с ноги не сбросишь — пословица о жене. Ср.: ‘Жена не сапог (не лапоть), с ноги не скинешь’, ‘Жена не гусли: поиграв, на стенку не повесишь’ (Даль, Пословицы, стр. 367).
413) Двоим любо, третий не суйся!— Ср.: ‘Двое дерутся, третий не суйся’ (Пословицы, стр. 170).
417) За 100 верст киселя есть ездили. — Ср.: ‘За семь верст киселя есть’ (Даль, Пословицы, стр. 452).
433) Коли я дурак, так ты родом так. — Ср.: ‘Я не дурак, у меня родина так’ (ИРЛИ. P.V, к. 291, п. 1, черновые записи), ‘Не дурак, а родом так’ (Даль. Пословицы, стр. 442).
437) Вот мы с ним муху и задавили. — Под строкой Достоевским дано объяснение слова ‘задавили’: выпили. Ср.: ‘Убить муху’ (Даль, Пословицы, стр. 792).
438)…съездил его по идолам (по зубам). — Слово ‘идолы’ (или едалы) в значении ‘зубы’ встречается в воровском жаргоне (см.: Тонкое, стр. 34).
442) На лес взглянет, так лес вянет — перефразированная пословица. Ср.: ‘Наш Касьян на что ни взглянет, всё вянет’, ‘Наш Касьян как на лес взглянет, так лес вянет’ (Даль, Пословицы, стр. 59, 132).
445) А тут барин ~ вино шато-дромадер. — Возможно, выражение ‘шато-дромадер’ возникло под влиянием фонетического созвучия с. названиями красных виноградных вин: шато-лафит, мадера. Дромадер (франц. dromadaire) — буквально: одногорбый верблюд, здесь: шуточное определение ‘закупорки’, заданной гостям.
450) Хватил шилом патоки!— См. запись No 262. Черного кобеля не отмоешь добела — распространенный вариант известной пословицы. Ср.: ‘Черных кобелей набело не перемоешь’, ‘Черного кота не вымоешь добела’ (Даль, Пословицы, стр. 474, 639, 723, 847).
453) Суленая скотина в доме не животина — вариант известной пословицы. Ср.: ‘Посуленая скотина — не животина’ (Даль, Пословицы, стр. 652). Суленая — обещанная.
454) Эй ты, кума, в решете приплыла — фраза из шуточной плясовой песни: ‘Кума в решете приплыла, Юбкой парусила’ (см.: Шейн, Великорус, No 930).
455) Не бери лишнего, побойся вышнего — сибирский вариант пословицы ‘Бойся вышнего, не говори липшего’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 196).
456) ‘Душа ты моя, ягода, любил я тебя два года’ — двустишие из народной плясовой песни. Близких вариантов не найдено.
458) Поселенец, что младенец: на что взглянет, то и тянет — сибирская пословица. Вариантов не имеет (см.: Трахтенберг, стр. 75, Фольклорные записи В. Г. Короленко. Публ. З. И. Власовой. В кн.: Русский фольклор. Материалы и исследования. Т. II. М.—Л., 1957, стр. 219).
461) Скоро, да не споро — сокращенный вариант пословицы ‘Скоро не бывает споро, а нескоро живет здорово’) (см.: Пословицы, стр. 164).
464) Богат Ерошка, есть собака да кошка! — Ср.: ‘Богат Мирошка, а животов — собака да кошка’ (Даль, Пословицы, стр. 90).
468) И чего тут нет, в Питере! Отца-матери нет — вариант пословицы. Ср.: ‘В Москве всё найдешь, кроме отца-матери’ (Даль, Пословицы, стр. 331).
469) Фура — большая длинная крытая повозка для клади (устар.).
470) Поссорь, боже, народ, накорми воевод — вариант старинной пословицы. Ср.: ‘Помути, бог, народ, накорми воевод’ (Даль, Пословицы, стр. 173, 227). В рукописи рядом с записью рисунок башни.
472) Это и вору так впору — перефразированная пословица ‘Доброму вору всё впору’ (см.: Даль, Пословицы, стр. 165).
474) Сходи туда, неведомо куда, принеси то, неведомо что — фраза из сказки с этим же названием (см.: Афанасьев, т. II, NoNo 212—215, Андреев, No 465А).
479) Об волке речь, а волк навстречу — вариант пословицы. Ср.: ‘Про волка речь, а он навстречь. Серого помянули, а Серый здесь’ (Даль, Пословицы, стр. 294).
480) Мальчик не мот, а деньгам перевод. — Ср.: ‘Парень бы не мот, да деньгам-то не вод’ (Даль, Пословицы, стр. 98).
484) …ни сохну, ни мокну’ — распространенный фольклорный фразеологизм. Ср. пословицу ‘Не сохнут, не мокнут, не куржавеют (деньги)’ (Даль, Пословицы, стр. 101) и загадку ‘Лежит доска на болоте, не сохнет, не мокнет, не куржавеет (язык во рту)’ (см.: Д. Н. Садовников. Загадки русского народа. Сборник загадок, вопросов, притч и задач. СПб., 1876, No 1816).

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ1

1 В список не включены сокращения, совпадающие с сиглами, указанными в перечне источников текста к каждому произведению.

Места хранения рукописей

ГБЛ — Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина (Москва).
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР (Ленинград).
ЦГАОР — Центральный государственный архив Октябрьской революции (Москва).
ЦГВИА — Центральный государственный военно-исторический архив (Москва).

Печатные источники

Андреев — Н. П. Андреев. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне Изд. Русск. географич. об-ва, Л., 1929.
Афанасьев — А. Н. Афанасьев. Народные русские сказки. Ред., подгот. текста и примеч. В. Я. Проппа. Тт. I—III. Гослитиздат, М.—Л., 1957.
Баранов — Песни оренбургских казаков с напевами в трех выпусках. Собрал и положил на ноты Ф. И. Баранов. Вып. 2. Оренбург, 1913.
БдЧт — ‘Библиотека для чтения’ (журнал).
Берлинер — Г. Берлинер. Достоевский как изобразитель дореформенной каторги. ‘Каторга и ссылка’, 1933, No 10, стр. 48—84.
Биография — Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского. С портретом Ф. М. Достоевского и приложениями. СПб., 1883 (Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского, т. I) .
Врангель — А. Е. Врангель. Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири. 1854—1856 гг. СПб., 1912.
Гернет — М. Н. Гернет. История царской тюрьмы, т. 2. М., 1961.
Герцен — А. И. Герцен. Собрание сочинений, тт. I—XXX. Изд. АН СССР, М., 1954—1966.
Гоголь — Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. I—XIV. Изд. АН СССР, М., 1937-1952.
Гозенпуд — А. Гозенпуд. Достоевский и музыка. Изд. ‘Музыка’, Л., 1971.
Гроссман, Жизнь и труды — Л. П. Гроссман. Жизнь и труды Ф. М. Достоевского. Биография в датах и документах. Изд. ‘Academia’, M.—Л., 1935.
Гроссман, Семинарий — Л. П. Гроссман. Семинарий по Достоевскому. Материалы, библиография и комментарии. ГИЗ, М.—Игр., 1922.
Даль — В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, тт. I —IV. Госиздат иностр. и нац. словарей, М., 1955.
Даль, Пословицы — Пословицы русского народа. Сборник В. Даля. Гослитиздат, М., 1957.
Достоевская А. Г., Воспоминания — А. Г. Достоевская. Воспоминания. Гослитиздат, М., 1971.
Достоевский и его время — Достоевский и его время. Изд. ‘Наука’, Л., 1971 (Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский дом)).
ДП — ‘Дневник писателя’.
Звенья — Звенья. Сборники материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIV—XX вв. Тт. I—IX. Изд. ‘Academia’ — Госкультпросветиздат, M.—Л., 1932—1951.
И — ‘Иллюстрация’ (журнал).
ИВ — ‘Исторический вестник’ (журнал).
Кирпотин, Достоевский — В. Я. Кирпотин. Достоевский в шестидесятые годы. Гослитиздат, М., 1966.
Короленко — В. Г. Короленко. Собрание сочинений, тт. I—X. Гослитиздат, М., 1953-1956.
Короленко, Сиб. очерки — В. Г. Короленко. Сибирские очерки и рассказы, чч. 1-2. ОГИЗ, М., 1946.
ЛH — Литературное наследство, тт. 1—83. Изд. АН СССР — ‘Наука’, М., 1931—1971. Издание продолжается.
Максимов — С. В. Максимов. Сибирь и каторга, чч. 1—3. Изд. 3-е. СПб., 1900.
Мартьянов — П. К. Мартьянов. Дела и люди века. Из старой записной книжки, статьи и заметки. Т. 3. СПб., 1896.
Николаевский — К. Николаевский. Товарищи Ф. М. Достоевского по каторге. ‘Исторический вестник’, 1898, No 1, стр. 219—222.
ОЗ — ‘Отечественные записки’ (журнал).
Описание — Описание рукописей Ф. М. Достоевского. Под ред. B.C. Нечаевой. М., 1957 (Библиотека СССР им В. И. Ленина — Центр. гос. архив литературы и искусства СССР — Институт русской литературы).
Песни Печоры — Песни Печоры. Изд. подготовили Н. П. Колпакова, Ф. В Соколов, Б. М. Добровольский. Изд. АН СССР, М.—Л., 1966.
Пиксанов — Н. К. Пиксанов. Достоевский и фольклор. ‘Сов. этнографии’, 1934, No 1—2, стр. 152-180.
Пословицы — Пословицы, поговорки, загадки в рукописных сборниках XVIII-XX веков. Изд. АН СССР, М.—Л., 1961.
PB — ‘Русский вестник’ (журнал).
РЛ — ‘Русская литература’ (журнал).
PC — ‘Русская старина’ (журнал).
РСл — ‘Русское слово’ (журнал).
С — ‘Современник’ (журнал).
Салтыков-Щедрин — M. E. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах, тт. I—XI. Гослитиздат, М., 1965—1971. Издание продолжается.
Сб. Достоевский, I — Ф. М. Достоевский. Статьи и материалы. Под ред. А. С. Долинина. Сборник I. Изд. ‘Мысль’, Пб., 1922.
СО — ‘Сын отечества’ (газета).
Соболевский — Великорусские народные песни. Изданы А. И. Соболевским. Тт. I—VII. СПб., 1895-1902.
СТ — Сибирская тетрадь.
Толстой — Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений, тт. 1—90. Гослитиздат, М., 1928—1964.
Тонков — В. Тонков. Опыт исследования воровского языка. Казань, 1930.
Трахтенберг — В. Ф. Трахтенберг. Блатная музыка (‘Жаргон’ тюрьмы). Под ред. и с предисл. проф. И. А. Бодуэн де Куртенн. СПб., 1908.
Тургенев, Письма — И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в двадцати восьми томах. Письма, тт. I—XIII. Изд. АН СССР., ‘Наука’, М.—Л., 1961-1968.
Фридлендер — Г. M. Фридлендер. Реализм Достоевского. Изд. ‘Наука’, М.—Л., 1964.
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I — XVI. Гослитиздат, М., 1939—1953.
Чулков — Г. Чулков. Как работал Достоевский. Изд. ‘Сов. писатель’, М., 1939.
Шейн, Великорус — Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п. Материалы, собранные и приведенные в порядок П. В. Шейном. Вып. I—II. СПб., 1898—1900.
Шкловский — В. Шкловский. За и против. Изд. ‘Сов. писатель’, М., 1957.
Federowski — M. Federowski. Lud bialoruski na Rusi Htewskiej, t. IV. Warszawa, 1935.
Pascal — P. Pascal. Introduction. В кн.: Dostoevski. Rcits de la Maison des morts. Paris, 1961 (Classiques Garnier).
Tokarzewski, 1907 — S. Tokarzewski. Siedem lat kalorgi. Warszawa, 1907.
Toharzewski, 1912 — S. Tokarzewski. Katorznicy. Warszawa, 1912.
Достоевский Федор Михайлович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Примечания ко второму тому ПСС Ф. М. Достоевского, Достоевский Федор Михайлович, Год: 2000
  2. Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1973
  3. Наброски и планы (1864-1866), Достоевский Федор Михайлович, Год: 1866
  4. А. В. Архипова. Достоевский и ‘Отечественные записки’ в 1876 г., Достоевский Федор Михайлович, Год: 1987
  5. Дополнения, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1984
  6. Бесы. Рукописные редакции. Наброски 1870-1872, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1872
  7. Т. Н. Орнатская. К истории создания романа ‘Преступление и наказание’, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1987
  8. Наброски, планы, варианты, комментарии (1859-1860), Достоевский Федор Михайлович, Год: 1860
Электронная библиотека