Сергей Минцлов.
Приключение с музыкантом
Сергей Минцлов.
Приключение с музыкантом
—————————————————————————-
Приключение с музыкантом, Минцлов Сергей Рудольфович, Год: 1930
Время на прочтение: 5 минут(ы)
— Верите вы своим старикам, или нет — не знаю: нынче ведь все по-особенному на свете пошло! А мы своим верили и послушать их любили — видели они и слышали на своем веку много побольше, чем мы с вами и истории тогда приключались на удивление! Вот, к примеру сказать, что я слышал от своего деда, а ему его дед рассказывал — стало быть, речь не о близкой старине идет!
Вы-то этого уже не помните, а раньше там, где теперь нынешняя самая главная, Александровская улица находится, шоссе Петербургское пролегало, а вдоль него по пустырю домишки старенькие были разбросаны, о Новой Гертрудинской церкви и думы еще не было — на месте ее колодец находился и колоды для водопоя стояли. Около них кузница гремела-работала, а дальше леса уже начинались, а какие они в старину были, — глухие да темные, — поминать не приходится!
Где теперь мост над железной дорогой выведен, там глубокий овраг шоссе рассекал, речонка в нем протекала узенькая, нынче о ней и помину нет, а в те годы мост деревянный через нее был перекинут, для проезду царицы Екатерины каменный сделали.
Рядом с оврагом корчма длинная приземистая находилась, в глухом месте стояла, а всяким людом всегда была набита, частенько в ней и танцы затевались. Крылечко — сказывал дед — у нее замечательное было — навес на столбах и дикий виноград по ним под самую крышу всползал, а осенью весь дом будто пламенем бывал охвачен.
И вот однажды, в конце августа месяца, в корчме за-праздновались до самой ночи, посетители глянули в окна и поспешили разойтись. Стали собираться по домам и музыканты.
Вышли они со своими инструментами на улицу — темно, ветер в листве шумит, на небе ни звезды — один узенький серп месяца смотрит.
Попировали музыканты достаточно, особенно один, тот, что на спине контрабас нес.
Были они все из одной деревни, а дорог туда вело две — одна обыкновенная проезжая, но кружная, а другая тропочка. Остановились приятели у перекрестка, контрабас и заявляет:
— Я братцы, тропой дойду — устал очень, а здесь вдвое ближе выйдет!
У другого скрипка под мышку засунута была. Он свободной рукой придержал на себе шляпу от ветра и спрашивает:
— С ума ты сошел, что ли? Разве можно тут ночью ходить?
— А почему бы нельзя?
— Иль тебе память вином отшибло, что ли? С бедой с какой-нибудь хочешь повстречаться?
— Не боюсь я вашей нечистой силы… бабьи сказки все! — ответил контрабасист. — Дураков много развелось на свете, вот они всякие пустяки и трезвонят!
— Ну, коли ты так умен, так и иди один!.. — заявил третий, тот, что с кларнетом был.
— И проваливайте, трусы!.. — сказал контрабас. — А что я нынче раньше вас на час спать лягу — это вернее верного!
— Ой, не дури!.. — повторил скрипач. — И смотри, буря ведь начинается!
Ветер в них и вправду песком бросил и листву опавшую взвихрил.
Контрабас пошатнулся, словно огромный аист, отмахнулся рукой, будто носом, и исчез в потемках.
Товарищи его постояли, послушали, посмотрели ему вслед и пошли своим путем.
Тропка вилась узкая, едва приметная, лес ревел и перекликался, вершины деревьев мотались как бешеные, за спиной музыканта лапы елей, будто смычки, изредка проводили по струнам контрабаса и он издавал ‘зум-зумс’.
Музыкант озирнулся несколько раз, различить что-либо было невозможно, но человеку с мухой, конечно, море по колено, а как стал хмель из мозгов улетучиваться — жуть начала забирать. Остановился он, не знает, что делать — вперед ли идти, назад ли бежать? Повернулся — ан тропы позади уже и приметы нет — ели одной сплошной черной стеной встали. Ветер сразу стих, тишина наступила, опять дорожка наметилась.
Поостыл страх у контрабасиста, опять двинулся вперед. Видит — светлей сделалось, будто сияние какое-то за деревьями раскинулось. Сделал он еще несколько шагов — поляна ярко освещенная открылась, на ней дуб большой, раскидистый, а близ него костер огромный пылает, языки огня в самое небо взметываются. Народа на поляне видимо-невидимо, все разряженные, веселые. А вокруг дуба пляс, смех, говор, скрипка пиликает, кларнет дудит.
Понять ничего не может контрабасист — стоит, только диву дается — везде знакомые лица, все спешат к нему, здороваются, радуются, а где он видел их — не может вспомнить, только глаза у всех какие-то необыкновенные были. Больше всех одна девица высокая, краснощекая веселилась — нарасхват ее парни приглашали и кружились с нею как бешеные.
Глядит контрабасист и глазам не верит — навстречу ему из толпы оба его товарища — скрипач и кларнетист бегут.
— Что, обогнал нас?! — с хохотом закричал кларнетист.
— Наконец-то, приплелся! — поддержал скрипач. — Мы уже давно тебя здесь ждем!
— Без контрабаса музыка не в музыку… — заявили несколько голосов. — Становись скорей играть!
— Нет, погодите! — возразил кларнетист. — Пусть и он сперва с Лизой потанцует!
Не поспел он инструмент свой снять — красавица уже тут как тут, подхватила музыканта под руку и понеслись оба как в вихре: скрипка и кларнет залились на весь лес. Радостно сделалось контрабасисту, за облака, казалось, взлетел бы со своей дамой!.. Танцевал до одури, пока из сил не выбился и ее другой танцор из рук у него вырвал.
Отдышался музыкант и взялся за контрабас. Заухал он, загудел и уж тут веселье началось настоящее.
И все богатый и тароватый народ был — то один, то другой целые пригоршни денег в карманы ему совали, благодарить не поспевал. Стало ему совсем невмоготу, забрался он под дуб. а там дупло было: затиснулся музыкант в него, свернулся калачиком и заснул сразу.
Долго ли он спал — определить нельзя. Неловко, что ли, сидеть в дупле сделалось, только открыл он глаза и никак не мог сообразить — где он.
Поопомнился малость, выглянул наружу — лес кругом, светать начинает, тишина, ветка нигде не хрустнет, нигде ни души. Выбрался музыкант из своего убежища и думает — сон ли ему такой чудной приснился, явь ли была?
Видит — кострище большое, пеплом подернутое, тлеет, а крутом него земля вся будто заступом взрыта, присмотрелся ближе — следы как будто человеческие, бесчисленные.
— Ну, стало быть, не сон был… — решил контрабасист и обрадовался — вспомнил, что денег ему ночью надавали.
Сунул руку в карман, потом в другой — ан там листьями сухими полно — он и рот разинул.
— Ну! — подумал: — это, наверное, меня вчера пьяного обобрали!
В это время ворона над ним закаркала. Поднял он голову — видит, две их низко на ветке сидят, глазами посверкивают, а между ними длинный мешок, наполовину черный, наполовину зеленый, на веревке висит. Подошел музыкант ближе, да как шарахнется назад, как пустится бежать! О контрабасе и память из головы вылетела: то, что он за мешок счел, женщиной повешенной оказалось — той самой, что ночью с ним танцевала!
Примчался он опрометью в деревню, народ, конечно, сей час же собрался, узнали, в чем дело, на смех музыканта подняли: ни одна душа из деревни ночью в лесу не ходила и ни о каких танцах под дубом не слыхивала.
— Здорово, должно быть, ты вчера муху урезал! — сказал один из парней, тоже любитель выпить. И только он эти слова вымолвил — скрипач с кларнетистом на улице показались.
— Вот вы их спросите! — закричал контрабасист. — Они вместе со мной всю ночь играли под дубом!
Те и глаза выпучили. Ни на каком празднике они не были, а вернулись благополучно по домам и сейчас же спать завалились — их и домашние видели.
— А Лиза, братцы, где же?.. — вспомнил кто-то. В толпе ее не было.
Пошли все гурьбой к ее дому, а там тревога: девушка еще накануне ушла и ночевать не вернулась. И задумчивая такая была в последние дни, побледневшая.
Народ к дубу повалил. Глядь — висит она на суку и стая ворон ей плечи и голову обсели, дерутся за нее — крик и драка издалека слышны были: самоубийством с собой покончила!
Поняли тут люди, кому контрабасист ночью играл и отчего глаза у его знакомых остеклелые были: с мертвецами он здоровался!..
Вот какие дела в старости здесь приключались! Нынче уже лесов прежних нет и дуб давно срублен и на поляне дачи настроены, а вместо Бога в радио веруют. И что же при таком расположении вещей хорошего человеку ждать?
Впервые: ‘Сегодня’, Рига, 1930, No 356, 25 декабря, под заг. ‘Рижские легенды’.