Прикащичья выучка, Обручев Владимир Александрович, Год: 1882

Повесть
Время на прочтение: 112 минут(ы)
Скачать в PDF

ПРИКАЩИЧЬЯ ВЫУЧКА.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Домъ и отъздъ изъ дому.

Всего ближе было бы, пожалуй, повести рчь съ того, какъ мы разсорились. Но я этого настоящимъ образомъ не знаю. Ни самому не пришлось видть, какъ мы изъ богатыхъ сдлались бдными, и не разсказывалъ мн объ этомъ никто. Засталъ я еще то время, когда весь нашъ домъ считался занятымъ нами, хотя мы жили только въ трехъ-четырехъ комнатахъ нижняго этажа. Наверху полы были выкрашены узоромъ, зеркала были, парадная мебель, на окнахъ драпировки съ большими кистями. Всей этой роскошью мы мало воспользовались. Домъ достроился какъ-разъ къ тому времени, когда дла быстро пошли подъ гору. Новоселье въ парадныхъ комнатахъ справлялось не веселое. Вскор потомъ ихъ заперли, и только изрдка протапливали, для сохраненія мебели и обоевъ. Домъ былъ деревянный, но крытъ желзомъ и обшитъ тесомъ. Не знаю, какъ лсъ называется, который въ Сибири идетъ на постройки — красная сосна, что ли — но онъ очень красивъ, долго не ветшаетъ, а только темнетъ искрасна-бурымъ оттнкомъ. Вокругъ двора шли амбары, даже два было каменныхъ, но вс они большею частью стояли пустые, хотя и подъ замками. Изъ каретнаго сарая выкатывали только старыя, желтыя сани съ высокой спинкой, да плачевные, расхлябанные дрожки. Вскор весь верхній этажъ, часть нижняго и оба каменные амбара отдали подъ телеграфное управленіе. Поставили противъ дома высокій столбъ съ крючками и фарфоровыми стаканчиками, прибили по карнизу голубую вывску съ золотыми буквами, и пошло безпрестанное шмыганье постороннихъ людей съ телеграммами, и гостей въ верхній этажъ, въ квартиры двухъ начальствующихъ лицъ. Плата за это помщеніе составляла самую врную часть нашего дохода. Но, разумется, отдача дома въ чужія руки чувствовалась, какъ обида.
Отецъ до конца платилъ гильдію, но настоящее торговое дло оставилъ. Нетолько конторы, но и книгъ никакихъ не было. На листк что нужно запишетъ. Промышлялъ помаленьку, чмъ случится: хлбомъ, овсомъ, скота отощалаго нсколько штукъ купитъ, дастъ поправиться, и перепродастъ. Изъ пушнины кое-что по мелочамъ сбиралъ, ежели что дешево попадалось. И всего боле эти дла велись съ давними пріятелями изъ подгороднихъ крестьянъ и якутовъ. Бесдовали когда въ кухн, а когда и въ кабинет. ‘Садись-ка, братъ, да хвастай’. И ежели хвасталъ человкъ бойко, значитъ о чемъ-нибудь постороннемъ, а ежели объ дл, такъ слова выходили короткія, а молчанія долгія. Отца прозвали калмыкомъ, въ самомъ же дл, ни одной черты калмыцкой не было. Напримръ, носъ большой и голова европейской формы, волосъ прямой, черный, какъ смоль, и даже въ семьдесятъ лтъ никакой сдины. Борода и усы рдкіе, которые онъ брилъ. Это ужь у всхъ въ нашихъ мстахъ. Ежели въ Восточной Сибири встртишь окладистую кудреватую бороду, значитъ пришлый человкъ, издалека. Когда я сталъ подростать, отецъ ужь былъ какой-то приниженный, пришибленный. Почти всегда молчалъ. Начнетъ говорить, нсколько словъ скажетъ, запнется и замолчитъ. Въ купечеств разсказы про его вспыльчивость сохранились, но тогда и слдовъ не было примтно. Старъ ужь онъ былъ, глубокія морщины и что-то какъ бы старушечье или скопческое въ лиц. Глаза слезились. Ходилъ всегда въ черномъ, засаленномъ сюртук, только къ заутрени на Пасху надвалъ платье получше, блый гастухъ съ большимъ бантомъ и золотую медаль на красной лент.
Всмъ хозяйствомъ въ дом, а въ сущности и плохонькими нашими длами, заправляла сестра, женщина уже не молодая — лтъ на двадцать или пятнадцать старше меня — тоже смуглая, черноволосая, только глаза на выкат, и волоса взбивала, и причесывалась со щегольствомъ. Была она замужемъ за инспекторомъ нашей гимназіи, но черезъ нсколько мсяцевъ овдовла и возвратилась въ домъ. Безъ нея мы вовсе бы погибли. Интересно было на нее смотрть, когда у насъ бывали гости, какъ она старалась, чтобы все было хорошо, какъ прежде. Глаза такъ и бгаютъ, за всмъ слдитъ, вмшивается во всякій разговоръ, каждому найдетъ сказать что-нибудь пріятное, веселое. Два-три раза въ годъ непремнно парадныя собранія бывали, и, между прочимъ, пасхальный столъ накрывался отличный. Вообще, угощеніе было всегда превкусное, а о пирогахъ и теперь вспомнить не могу равнодушно. Немногихъ личныхъ пріятельницъ и старушекъ сестра принимала попроще, у себя въ комнат. Меня она держала очень строго, и въ гости не пускала ршительно никуда. ‘Нечего, говорить, въ оборванномъ сюртучишк показываться и насмшки слушать. Пора бы, кажется, и стыдъ поднимать’.
Изъ гимназіи меня взяли на семнадцатомъ году изъ четвертаго класса. Всего врне, что и при средствахъ платить за выучку, я бы не доучился. У насъ въ Сибири, купеческіе сынки и сыновья мщанъ состоятельныхъ рдко кончаютъ курсъ. Денежному пареньку ученіе противно, хочется поскорй бросить и начать пользоваться удовольствіями. Да и родителямъ неловко долго держать мальчика въ школ. Отобьется отъ дла, потеряетъ сметку, никуда не будетъ годенъ. Ежели семейство настоящее, коммерческое, ему и подумать зазорно сына въ чиновники пустить. А какъ начальство у насъ прозжее, отптое, изъ-за подъемныхъ, да прогоновъ налетающее для одного грабительства, такъ и изъ чиновничьихъ дтей самыя только немногія успвали полный курсъ пройти. Нкоторые мечтаютъ объ сибирскомъ университет. Но ежели судить попрежнему, не много бы въ немъ студентовъ оказалось — разв изъ семинаристовъ, которымъ запрещено. Когда меня изъ гимназіи взяли, тоска въ дом отъ бездлья началась смертная. Только и свту видлъ, когда пошлютъ въ ближайшія деревни съ какимъ-нибудь порученіемъ: поразспросить о чемъ-нибудь, деньги получить или заплатить, покупку немудренную сдлать. Въ экстренныхъ случаяхъ давали свою лошадь, но большею частью направляли съ попутными крестьянами. Случалось заглядывать въ деревни верстъ за сто и больше, и быть въ отлучк по нскольку дней.
Такимъ образомъ, билъ я баклуши года полтора, и, наконецъ, ршили отправить меня въ —скъ, служить у кого-нибудь изъ тамошнихъ богачей. Перешили на меня отцовскій сюртукъ, отличнаго сукна, но очень ужь старомодный, подарили тоже отцовскую довольно хорошую шубу на ильковыхъ лапкахъ съ бобровымъ воротникомъ и лацканами, часы отцовскіе золотые, старенькіе, съ шейной цпочкой, и снабдили письмомъ и домашними гостинцами для тетушки Марьи Васильевны, у которой назначено было остановиться. Я понималъ, и даже довольно живо чувствовалъ, что для меня обидно идти служить въ чужіе люди, а все-таки собирался въ путь и ухалъ изъ дому съ радостью. Очень ужь скучалъ и слишкомъ меня пилили. Послдніе дни сестра меня подомъ ла наставленіями, чтобы я не баловался, сторонился дурной компаніи, не кутилъ, не игралъ въ карты, держалъ себя такъ, чтобы меня уважали. Я злился, что она меня считаетъ способнымъ на все самое скверное, но все-таки въ душ ршился стараться. Прощаніе было тяжелое.
Послднія слова отца были: все хорошо будетъ! Пожалуй, и вышло хорошо, но только совсмъ не въ томъ смысл, какъ отецъ думалъ, или какъ а въ то время слова его понималъ.

Ленскій край.

Выше я признался, что не знаю, какимъ именно образомъ насъ постигло раззореніе. За то года черезъ два или черезъ три, когда я присмотрлся къ дламъ большой торговой конторы и понаслушался разныхъ разговоровъ, я очень хорошо попалъ, почему мы вс, торгующіе на Лен и въ Якутск, должны раззоряться, почему весь край нашъ обреченъ на погибель. Во-первыхъ, ужь по природ тутъ людямъ можно существовать въ достатк не иначе, какъ чтобы жизнь была самая простая: въ верху подъ Верхоленскомъ и Киренскомъ около хлба, а ниже, по лугамъ, преимущественно около скотины, которой прежде у якутовъ было довольно много. Лсъ, рыба, все это годится только для себя: сбыту быть не можетъ. Затмъ пушнина. Разговору объ ней много и суеты, потому что зврь по лсу рыщетъ, и далеко за нимъ надо ходить. А ежели всю годовую добычу собрать, такъ одинъ обозъ выйдетъ, да и не черезчуръ длинный, и соболи вс на первый возъ укладутся. Ежели сосчитать, сколько весь этотъ товаръ стоитъ, даже по хорошимъ цнамъ, да разложить по числу головъ населенія, которое пушниной промышляетъ, чистые пустяки причтутся, гроши. А на самомъ-то дл разв правильно разверстываютъ? Про мамонтовую кость, которая снизу вывозится, и говорить не стоитъ. Ничего она для края не составляетъ.
А при такомъ убожеств, сколько пришлаго населенія приходится кормить. И какого населенія? самаго злодйскаго, которое нетолько грабитъ, но и прямо мшаетъ работать, отбиваетъ отъ работы. Во-первыхъ, чиновничество. Теперь довольно извстно, каковы тамошніе чиновники, какіе доходы каждый по чину и мсту извлекаетъ, и какія дла сходятъ имъ съ рукъ. Кто къ золотопромышленности отношеніе иметъ, прямо на жалованьи состоитъ. Вс эти горные исправники, жандармскіе полковники и прочая тля помельче, получаетъ по числу рабочихъ положенное: полтину, рубль, два. (Жандармскій полковникъ два рубля). Одному — не знаю, за какія заслуги, платили 4 р. И натурой всякія услуги и подачки, по мр силъ и воображенія. У иного во всемъ дом ни одной вещи нтъ, ни одной тряпки на жен и дтяхъ съ кого-нибудь не содранной. За то ужь кто заплатилъ, что хочешь твори, все останется шито и крыто. Одному господину золотопромышленникъ, онъ и частный торговецъ, послалъ два мста чаю. Выходитъ и говоритъ: ‘Кланяйтесь, скажите, что мн чаю не нужно (однакожъ, не возвратилъ), а не выпишетъ ли онъ мн изъ Москвы шубу ильковую’. И выписали. Я этотъ примръ потому привожу, что эти два мста чаю я своимъ перомъ изъ фактуры вычеркивалъ, и когда шуба пришла, своими руками ее перекупорилъ.
Посл чиновничества долженъ край кормить пришлое кабацкое населеніе, со всмъ его безпутствомъ и мерзостями. Часть кабацкаго сбора, конечно, идетъ тмъ же чиновникамъ, и за то же сокрытіе всхъ гадостей. Хлбъ на базар до бшенныхъ цнъ доходитъ, а —скій исправникъ силкомъ заворачиваетъ мужицкіе воза и гонитъ на винокуренные заводы, гд обвсъ по малой мр на четвертую часть, и за остальное платили вдвое и втрое дешевле базарной цны. А ране того, подобнымъ же образомъ отнимали хлбъ для отправки на Амуръ, куда онъ, разумется, не дошелъ, и загнанные туда люди все-таки гибли и подали другъ друга, а начальникъ, отстаивая достоинство власти, кричалъ: ‘Камни шьте!’ Ну, и начали крестьяне бросать землю, уменьшать запашку. Не отъ неурожаевъ сталъ хлбъ такъ дорогъ въ нашихъ мстахъ, а именно отъ уменьшенія запашки, и отъ того, что, при помощи кабаковъ, все больше и больше рукъ на пріиски уходитъ.
Вотъ это третья язва нашего края, горшая изъ всхъ. Каждая крупица золота, вывозимая съ Лены и Витима, выражаетъ крупную долю обнищанія, огрубнія, разврата, тяжкихъ болзней, смертности. Доля эта такъ велика, что еслибы Витимскіе пріиски работались силами одного мстнаго населенія, давно бы ни души живой, въ кра неосталось, и зимнія вьюги прахомъ бы разметали и снгомъ занесли опустлыя деревушки. Да и гд имъ однимъ работать! Малосильные они, испитые, срые, землистые, вовсе ужь близкіе къ земл. Нуженъ народъ поцвтне, поядрене, пожалуй, и потолкове. И для привлеченія такихъ рабочихъ силъ пріисковымъ вербовщикамъ приходится все шире и дальше раскидывать сти и распространять заразу.
И вотъ среди такого-то раззоренія мы, купечество ленское, якутское и прізжее, орудуемъ и прибавляемъ къ сплошной бд свои торговые грхи. Такъ эти грхи велики, что и сожалть объ нашей погибели какъ будто неловко. Только разв что вдь и мы жертвы, тоже безъ вины гибнемъ, вмст съ црочими. На всей Лен нтъ ни одного человка, который бы достатокъ свой отъ отца унаслдовалъ, или нажитое съ молоду до старости сохранилъ. Мы въ два-три года разживаемся. А черезъ малое время смотришь — и нту насъ. Грабятъ, да разгораются ужь другіе. Гд постоянно живемъ, тамъ, разумется, кулачествуемъ, кабаки заводимъ, держимъ народъ въ кабал. Все отпускаемъ въ долгъ, за все платимъ товаромъ. Съ мстъ поднимемся, прямо какъ на разбойничій промыселъ вызжаемъ. Начать съ покупки товаровъ. Говорятъ, московское купечество для Сибири особый товаръ заготовляетъ да подбираетъ, да особенныя цны строитъ, потому что вся сибирская торговля русскими и въ особенности бумажными товарами на долгосрочномъ кредит основана, и въ платежахъ большая бываетъ неустойка. А мы тоже свою линію ведемъ, какіе угодно векселя подписываемъ. Знаемъ, что черезъ 12 мсяцевъ перепишутъ. Не захотятъ переписать, ни причемъ останутся.
Сплавляемъ мы наши товары въ такъ называемыхъ паузкахъ и павозкахъ. Эти суденышки — фасонъ въ род утюга — бросаются въ Якутск, и потому сколачиваются на живую нитку. Между тмъ, Лена рка быстрая, могучая, въ непогоду страшная. Трудно наверстать убытокъ отъ большой подмочки, а тмъ боле, ежели павозокъ вовсе прижметъ къ берегу и затопить. Съ нами вмст всегда гонятъ павозки —скіе купцы. Товаръ стоитъ имъ гораздо дешевле, а на пристаняхъ мы продаемъ по одной цн. На что мы надемся? Конечно, на то, что большая часть нашихъ товаровъ сложится въ наши лавки, откуда и пойдетъ, какъ только павозки отвалятъ, продажа въ розницу крестьянамъ, инородцамъ, да пріисковому народу. Затмъ, продажа продажей, кабакъ кабакомъ, а не обходятся наши дла и безъ покупки краденаго золота. У иного и клочокъ фальшивыхъ ассигнацій проскочитъ. Вотъ какъ умючи купишь, да. благополучно провезешь, да продашь безъ приключеній, смотришь, и разбогатлъ человкъ. А разбогатлъ, такъ ему съ поличнымъ попадаться ужь не охота, приходится черную-то работу препоручить другому. А другой, разумется, сейчасъ же начинаетъ орудовать въ свою пользу. Мудрено съ человка взыскивать, ежели самъ его разнымъ мошенничествамъ обучалъ, и стало быть, по одному его слову въ каторгу угодить можешь. И выходитъ такъ: разбогатть-разбогатлъ, да тутъ же сряду и разорился. И противъ искушенія искать золота мы, разумется, устоять не можемъ. А на этомъ дл изо ста богатетъ одинъ, а прочіе, кто скоро не отсталъ, раззоряются. Наконецъ, ко всему этому, кутежи, игра и пьянство. Посмотришь на наше возвращеніе изъ Якутска! Дла прикончены, плывемъ три недли на дрянномъ пароходишк, который весь загруженъ пушниной. Вонь отвратительная. Никто не моется и блья не мняетъ. Сплошная ругань, кабакъ, картежъ. Все тутъ считается дозволеннымъ. Тарелки и бутылки объ головы бьются.
Ко всмъ этимъ постыднымъ причинамъ раззоренія нужно еще одну прибавить, непостыдную. Это, ежели человкъ возмечтаетъ взяться за какое нибудь промышленное предпріятіе, самый хоть немудрый заводикъ, кирпичный что ли, или стеклянный, или просто домъ захочетъ выстроить пообширне. Какъ за что подобное взялся, такъ и пошелъ къ раззоренію. Въ нашихъ мстахъ, да и во всей восточной Сибири, выработался около казенныхъ заводовъ типъ рабочаго, съ которымъ связаться — врная погибель. Станешь прежде дла съ нимъ говорить — нтъ подходяще человка. Все-то онъ знаетъ, все понимаетъ, каждое затрудненіе самъ заране укажетъ, и какъ его обойти. И насчетъ чувствъ все въ лучшемъ вид. А къ длу приставилъ — ничего не уметъ сдлать: одна наглость, прогулы, и въ результат ни одной вещи годной. Желза пудъ могъ бы стоить одинъ рубль и дешевле, а мы изъ Екатеринбурга должны выписывать и платить провозу три рубля. Вещи помельче, желзныя, мдныя изъ Москвы веземъ — 4, 6 рублей провоза. Изъ вещей, которыя служатъ, а не бросаются сейчасъ же по негодности, сибирскіе казенные заводы выдлываютъ въ годъ десятокъ другой утюговъ и щипцовъ завивальныхъ для женъ управляющихъ и исправниковъ, да ршетки къ памятникамъ начальниковъ или къ балконамъ генералъ-губернаторскихъ домовъ. Великія тысячи каждый такой управительшинъ утюгъ стоитъ…
Великъ нашъ край, по Лен тысячи верстъ и въ стороны сколько! Но весь онъ сплошь погибаетъ.

Тетушка и поступленіе въ контору.

Марья Васильевна приходилась мн родной теткой по матери. Мы долго не хотли ее знать, за то, что во времена нашей славы, она до замужества осрамилась прижитіемъ ребенка, который, впрочемъ, пожилъ недолго. Скандалъ вышелъ тмъ обидне, что тетушка слыла красавицей, однакожъ, ее выдали, съ кое-какимъ приданымъ, за чиновника, въ отъздъ, въ городишко подальше. Но она скоро овдовла и перебралась съ своими пожитками въ —скъ, гд и купила въ отдаленной части города домикъ съ флигелькомъ. Въ этомъ домик мн и суждено было найти пристанище. Тетушка была высокая, худая женщина, лтъ пятидесяти, черноволосая и чахоточная. Когда мн случилось увидать ее безъ кофты, я удивился, какъ у нея одинъ бокъ вдавленъ. Бдная тетушка! Плетется бывало изъ церкви, или съ базара, съ узелками, или туязками въ рукахъ, держится прямо, а лицо блдное, глаза большіе, несчастные. Она, впрочемъ, не любила упоминать о своей болзни, ни вообще жаловаться. Шутливаго разговора тоже не было, а какое-то молчаливое, грустное настроеніе. Всю работу по дому, со стряпней, топкой печей и мытьемъ половъ, исполняла сама. Только передъ праздниками, или когда нездоровилось, приглашалась глухая нищая старуха, Петровна. Для огорода, весной и осенью, тетушка приводила изъ монастыря, гд жила ея знакомая старушка, здоровенную работницу, которая копала гряды не хуже мужика. Тетушка была мастерица вышивать. Отъ прежнихъ временъ она сохранила три картины въ рамкахъ, подъ стекломъ, вышитыя по хорошимъ узорамъ. И теперь она вышивала туфли для чиновниковъ, или поповскіе пояса и нарукавники, но охотне брала шитье рубахъ, портовъ и даже мшковъ на пріиски. Главную статью дохода составляла плата за наемъ флигелька и одной комнаты въ дом, всего до двадцати рублей въ мсяцъ. Денегъ у тетушки не было, но оставались еще кое-какія вещи. Въ самые большіе праздники и въ день ангела, она надвала брильянтовыя серьги, доставала серебряные ножи и вилки и готовила обдъ изъ четырехъ блюдъ. Одинъ изъ своихъ салоповъ она называла чернобурымъ, хотя онъ совсмъ порыжлъ, но дйствительно былъ легкій и теплый, такъ что, при ея слабости, понятно, что она его любила. Расположеніе дома было такое: изъ сней и прихожей двери въ гостиную съ перегородкой и въ небольшую проходную комнату, гд тетушка спала на своихъ сундукахъ, кухня съ русской печью, другія сни съ чуланомъ и черный ходъ. Все очень маленькое: окна четвертей въ пять, или въ крайности полтора аршина. Гостиная отдавалась въ наемъ, но когда я пріхалъ, квартиранта не было, такъ что мсто для меня нашлось безъ затрудненія. Впослдствіи я, разумется, сталъ отдавать тетушк большую часть жалованья и денежнаго убытка ей не было.
Явился я безъ предупрежденія. Сестра очень хорошо понимала, что я рисковалъ быть безъ церемоніи выпровоженнымъ на вс четыре стороны, но все-таки сочла боле политичнымъ, не писать, и предоставить мн, при поднесеніи гостинцевъ, объясняться, извиняться и просить на словахъ. Не знаю, правильно или нтъ она разсудила, но вышло очень удачно. Тетушка мн обрадовалась и полюбила меня. И я ее искреннйше люблю и уважаю. Она меня помстила за перегородку, и тотчасъ же воспользовалась возможностью перенести въ гостиную къ свту, свои пяльцы и кое-какую мебель, отъ которой проходу не было въ ея комнатк.
Поговорили о разныхъ домашнихъ вещахъ — неоднократно и всплакнула тетушка — а потомъ начались безъ конца разговоры, какъ меня пристроить. Пошли хлопоты, справки и разспросы черезъ разныхъ смиренныхъ старушекъ, попросту салопницъ. Самоваровъ было по этому поводу поставленно нескончаемое количество, тмъ боле, что дло случилось постомъ. И, по бывшимъ связямъ и сношеніямъ, все больше къ тому направляли, чтобы поступить мн въ золотопромышленную контору. Я ни о чемъ въ то время понятія не имлъ, и мн самому этого же хотлось. Но, къ великому моему счастію, отвтъ съ этой стороны получился неблагопріятный, и миновала меня эта доля, которую теперь почитаю горькой и презрнной. Въ золотопромышленной контор не бываетъ никакихъ перемнъ, нтъ ничего живого, и все постыдное. Все сводится къ составленію воровскихъ матеріальныхъ вдомостей, обсчитыванію рабочихъ и ежедневной расправ. При хорошей систем обсчитыванія и разсчет товаромъ, можно удешевить производство вдвое. Для каждаго рабочаго въ отдльности это, говорятъ, ничего не значитъ, а для управленія составляетъ десятки и сотни тысячъ. Вслдствіе постояннаго упражненія въ такихъ занятіяхъ, служащіе на пріискахъ вообще смахиваютъ на приказныхъ. Войдешь въ пріисковую контору или въ полицейское управленіе, сразу не различишь. И другія прикосновенныя заведенія подобныя же: конюшни, пожарные сараи, каланчи. Такіе же и полушубки на нарядчикахъ и конюхахъ, такъ сказать, мундирные, темногрязные, лоснящіеся, ремнемъ перехваченные, и палочка въ рукахъ такая же аккуратная, гладенькая, какъ на завод или въ рудникахъ. Разумется, и казаки также близко. Положимъ, плюгавые, изъ инородцевъ, пшіе, безъ пикъ, безъ револьверовъ, въ лохмотьяхъ, оставшихся отъ начальственной хозяйственности, и при одной шашк. Но для внушительности и расправы и этого достаточно.
Спасъ меня Господь отъ этой дороги: поршили идти мн къ богатому купцу, Иль Егоровичу Шарапову. Вызнано было, что слдуетъ явиться очень рано, часу въ седьмомъ, съ задняго крыльца. Обновилъ я свой новый сюртукъ, облекся въ парадную шубку, и вотъ, съ широкаго двора, вхожу по крылечку въ ту прихожую, которая впослдствіи стала мн такъ знакома. Пять человкъ прислуги, трое мужескаго пола — все молодежь. Старшій разв моихъ лтъ, а то мальчики. Дв горничныя въ затрапез и въ немытомъ вид. У одной богатые русые волосы, надо лбомъ волна не улеглась, сзади косы на шею свсились. Чаепитіе и уборка посуды. Старшій слуга подходитъ и спрашиваетъ неохотно:
— Что угодно? Говорю:— Купеческій сынъ такой-то, пріхалъ изъ —ска, на службу проситься. Пошелъ докладывать, и, разумется, горничныя на меня смотрятъ, переглядываются и говорятъ съ улыбочкой. Слышу голосъ довольно серьзный говоритъ:— Позови въ столовую.— Пройдите, говорить, въ ту комнату. Бросаю шубу на клеенчатый диванъ, иду. Комната безъ всякой роскоши, сквозь драпировку видна другая, попарадне. Входитъ мужчина въ черномъ штофномъ халат съ малиновой отдлкой, сденькій, плотный. Подходитъ съ любезнымъ видомъ подаетъ руку.
— Василія Петровича Бредихина сынъ?
— Да.
— Зачмъ пожаловали?
Объяснилъ.
— Я съ батюшкой вашимъ въ послдній разъ тогда-то и тогда-то встрчался. Здоровъ ли? Чмъ до сихъ поръ занимались?
На все это отвчаю. Посл я узналъ, что ему было обо мн сказано. Вообще, онъ не очень доврялъ купеческимъ сынкамъ, которые были въ гимназіи, но меня ршилъ принять, ежели не покажусь негоденъ.
Наконецъ, посл разныхъ распросовъ, говорятъ:
— Мста никакого особеннаго я вамъ предложить не могу, а такъ, чмъ придется, ежели угодно заняться, извольте.
Я кланяюсь. Изъ прихожей все время слышенъ былъ разговоръ и смшки. Тутъ слышу женскій голосъ говоритъ:
— Поступилъ.
— Какое же вознагражденіе вы желаете получать?
— Какое угодно — ну, хоть пятнадцать, десять рублей…
— Хорошо, я могу вамъ назначить и пятнадцать рублей (такое въ голос удареніе, что это дескать, очень много). Ну, а тамъ посмотримъ. Пройдите въ контору, спросите конторщика, Ивана Григорьевича Жабрина, скажите, что я васъ принялъ на службу, и чтобы вы покуда были при контор, по письменной части. А тамъ вамъ укажутъ койку, гд помститься.
— У меня есть помщаніе, Илья Егорычъ, я здсь у тетки остановился.
— Кто такая?
Я разсказалъ.
— Ну, какъ знаете. А службу можете съ сегодняшняго же дня начать. Съ Богомъ, желаю счастливо.
Опять подалъ руку и пошелъ. Выхожу въ радости, шубу надлъ и поклонился всмъ вообще. Вс головой кивнули, а двушка съ косами проговорила, не глядя и перебирая пальцами по слу:— мое вамъ почтеніе.
Идти въ контору отъ задняго крыльца дома приходилось черезъ весь дворъ. Изъ прихожей въ об двери видно много народу, разговоръ идетъ громкій. Сидитъ у печки старикъ сторожъ, въ род нищаго. Спрашиваю, можно ли увидать конторщика Ивана Григорьича.— А вонъ, и ткнулъ въ дверь.— А шубу куда повсить?— На кровать положьте. Въ комнат, гд стояли кровати, иные еще одвались, въ халатахъ были, чай пили. Наконецъ, розыскалъ конторщика и объяснилъ о своемъ поступленіи. Тотъ принялъ какъ будто любезно, а между тмъ, шпильку подпустилъ насчетъ того, какъ непріятно, должно быть, идти на службу, когда прежде, можетъ быть, разсчитывалъ собственную контору имть. Другіе прикащики подходятъ, этотъ разговоръ слушаютъ. Наконецъ, предложили мн чаю. Передвинули столъ, чтобы очистить для меня мсто, и потомъ сталъ я что-то переписывать, не помню что: въ какомъ-то туман былъ. На третій день возвратился изъ —ской ярмарки самый старшій приказчикъ, Терентій Алексичъ Богатовъ, съ двумя подручными. Ярмарка вышла удачная. Вообще, онъ былъ человкъ бойкій, а тутъ того бойче. Нужно было заканчивать множество ярмарочныхъ бумагъ. Сейчасъ же, валенокъ еще не снимать, ко мн подходитъ, не здоровается, прямо списокъ товарный даетъ:— Вотъ, говоритъ, которыя тутъ мста. краснымъ карандашемъ закружены, фактуру составьте на имя такого, и потомъ счетъ по фактур ему же. Цны вотъ тутъ карандашемъ проставлены. Мста одного товара соедините въ одну строку. Другому все это понятно, а я никогда торговыхъ бумагъ не видалъ. Слышалъ я, между тмъ, что Терентій Алексичъ человкъ важный, сказать или спросить ничего не смю. Слава Богу, товарищи, которые въ нашей комнат сидли, помогли: разграфили мн бумагу, объяснили какъ заголовокъ составить, какія сокращенія что значатъ, образецъ дали, какъ все расположить. На слдующій день позвали меня къ хозяину. Сидитъ въ кабинет. Немножко ко мн голову повернулъ и говоритъ ласково:
— Что, Бредихинъ, каково привыкаешь?
— Слава Богу, говорю.
— Вотъ возьми письмо, перепиши, принеси сюда. Такъ и пошла изо дня въ день писарская работа.

Обстановка и служебный порядокъ.

Тутъ я сдлаю одну общую оговорку. У меня одна цль — разсказать все, какъ въ самомъ дл было. Скажу и хорошее, и дурное. Но, для ясности, долженъ предупредить, что у насъ все было лучше, пожалуй, и гораздо лучше, чмъ у многихъ другихъ. И дло было чище, ужь потому, во-первыхъ, что мы не знали всхъ тхъ штукъ, которыя по нужд бываютъ. И обстановка была лучше, и люди вообще лучше, начиная съ хозяина. Не безгршный онъ былъ человкъ, но прочимъ, какіе въ город въ мое время были купцы, было до него очень далеко.
Домъ Ильи Егорыча былъ деревянный, но оштукатуренъ въ блый цвтъ, крыша зеленая, въ большія стекла оконъ видны были цвты и драпировка. Такіе я посл въ Москв видалъ особнячки барскіе. Садъ довольно большой, тутъ же вдоль улицы тянется. Помщеніе больше, чмъ съ виду казалось, потому что со стороны двора шла пристройка, гд, въ верхнемъ этаж, были комнаты хозяйки, Дарьи Прокофьевны. Но, насколько дать имлъ видъ пріятный, веселый, настолько контора выглядла уныло и непривтливо. Строеніе было ничего себ, и крыша такая же желзная, зеленая. Но стны, дешевизны ради, были выпачканы срой краской. И цвтъ унылый, и составъ краски самый дранной. Удивительно, какъ могутъ богатые люди изъ-за гроша свое жилье въ противный видъ приводить. Дв комнаты изъ сней налво назывались дворянской половиной, должно быть потому, что какъ он были непроходныя, и мало кому была надобность туда заглядывать, такъ вольности дворянской тамъ могло быть больше: спать можно было свободне, въ халатъ раньше облечься, пулечку составить. Блили у насъ ежегодно. Два раза въ годъ мыли шторы и окна. А однажды, въ пустое лтнее время, когда можно было немногихъ остающихся прикащиковъ переселить въ амбаръ, произведена была даже окраска дверей, подоконниковъ и половъ. Причемъ, вслдствіе экономическаго состава краски на вонючемъ рыбьемъ жир, мы живо эту новую краску разнесли на подошвахъ, чего экономъ не предусмотрлъ, чмъ былъ сконфуженъ.
Дло длалось, по мр надобности, во всхъ комнатахъ. И письменныхъ столовъ везд было по нскольку, и шла ряда или переговоры съ разнаго рода людьми, русскими и бурятами, по доставк товаровъ или по домашнему хозяйству, или по мелочнымъ продажамъ чайковъ и покупкамъ пушнины. Шла также довольно постоянная возня съ пострадавшими или сомнительными товарными мстами: а иногда производилась и вязка блки, операція копотная, неопрятная и зловонная. По утрамъ въ зимнее время очень людно бывало, тмъ боле, что многіе приходили съ морозу погрться стаканомъ чаю или хоть постоять въ тепл. Собственно подъ контору было удлено дв комнаты: одна такая, что нашему крупному конторщику (онъ же бухгалтеръ) только стоять гд было между конторкой, полками и боковымъ столомъ, заваленнымъ текущими и прошлогодними книгами. Другая комната, гд насъ сидло четверо, была немножко побольше, но за то проходная, и дверь въ двухъ шагахъ отъ входной, которая, бывало, минуты не постоитъ затворенной. Паръ такъ и стелется. А печь, конечно, закрывается сколько можно жарче, и потому угаръ. Во всхъ остальныхъ комнатахъ стояли вдоль стнъ кровати, больше или меньше, смотря потому, какъ назжали приказчики, слдовавшіе при товарахъ, возвращавшіеся съ ярмарокъ или вызванные по дламъ. Дло было большое, раскинутое, прізды и отъзды частые. Комнаты, мене проходныя, считались почетными. Кто постарше, тамъ и помщался. Но совершенно обезпеченныя мста были только у двоихъ или троихъ, прочіе же, по мр надобности, перекочевывали. Даже въ общей комнат, которая и столовой служила, мста перемнялись. А главное, кровати, которыя ближе къ дверямъ, невозможно было соблюсти въ опрятности. Какъ кто вошелъ съ морозу или изъ подъ дождя, или грязью забрызганъ, русскій или бурятъ, такъ прямо на кровать и садится. Въ прихожей стоялъ у насъ столъ съ самоваромъ, посудный шкапъ и угловой шкапъ, въ которомъ помщался умывальникъ. Подъ праздникъ во всхъ комнатахъ зажигались лампадки. Кром солидныхъ книгъ въ контор, роскоши вообще ни малйшей. Столы, стулья и кровати крашеные, самые дешевые, базарные. Молодцовской наше помщеніе не называлось и слово ‘молодцы’ у насъ не было въ употребленіи. Говорилось контора и флигель, и приказчики. Прежній бухгалтеръ называлъ контору штабомъ, и это слово удержалось. Онъ же хозяйскихъ племянниковъ называлъ принцами крови. Для женатыхъ былъ особый флигель.
Порядокъ жизни былъ вообще такой: хозяинъ вставалъ рано и сейчасъ же принимался за дла. Съ семи часовъ каждаго могли къ нему потребовать. Стало быть, и всмъ приходилось рано подниматься. Ршится человкъ вставать, ноги съ постели спуститъ, обуется, наднетъ, по сибирскому обычаю, легкій халатъ изъ рубашечнаго ситцу, постель оправитъ и идетъ умываться. Причесавшись, большею частью въ этомъ же халат, за образъ перекрестится. Одлся человкъ, пьетъ чай, некрпкій, въ накладку или прикуску. Понимаютъ толкъ и въ ча вовсе безъ сахару. Кто изъ непьющихъ, да не съ похмлья, сть булки, а кто пустой чай пьетъ. Чай хорошій, не такой, какъ въ гостиномъ двор за прилавкомъ пьютъ. Свой вдь былъ товаръ, знатоки выбирали, изъ недорогихъ фамилій, да хорошій. Или шелъ чай сборный, называемый мшечный, изъ фунтовъ, въ томъ числ и высокаго сорта, которые остаются въ Кяхт при перекупорк мстъ. Насчетъ сахару стсненія никакого, сколько хочешь. Печеніе изъ второго сорта, но всегда прибавляли часть хозяйскихъ булочекъ и пирожковъ съ вареньемъ. Всего этого пеклось много, на случай всякихъ гостей, и, разумется, оставалось.
Съ семи часовъ дло въ ходу. Одного за другимъ къ хозяину таскаютъ. Являются возчики, приходятъ люди по разнымъ дламъ. Прислуга, работники, кучера, горничныя, поваръ тормошатъ эконома. Онъ суетится, на рысяхъ вылетаетъ со двора въ разгонной тележк или санкахъ, возвращается и опять узжаетъ. Кто пишетъ, кто щелкаетъ на счетахъ, кого турятъ по разнымъ порученіямъ. И чмъ дальше подвигается утро, тмъ горяче ждетъ дло. Въ одиннадцатомъ часу пьютъ второй чай. Кром печенья, тутъ часто бываютъ и пироги: съ мясомъ, съ капустой, съ морковью. Прикащики постарше пропускаютъ и по рюмочк водки, съ какой-нибудь закуской отъ щедротъ эконома. И сейчасъ же въ голосахъ перемна: изъ третьей комнаты слышно. Работа сама собой, и, между прочимъ, въ это время являются прикащики изъ другихъ заведеній съ выручкой или бумагами. Такъ дло идетъ до обда.
Домъ тетушки былъ отъ конторы въ двадцати минутахъ скорой ходьбы. Стало быть, приходилось вставать въ самомъ начал седьмого, одваться, и убгать, пока тетушка еще спала. Въ теплое время, когда сухо, да не суетишься что опоздалъ, хорошо такъ пройтись. Но въ слякоть или въ морозъ трескучій, когда и не видать разсвта, не очень весело бывало. Особенно жутко стало приходиться впослдствіи когда пошли кутежи, да выпивки до позднихъ часовъ. Вообще я не опаздывалъ, но чаемъ попускался часто. Я собственно торопился записывать въ книгу вчерашнюю почту. У насъ письма не копировались, были въ контор вс копировальныя принадлежности и опыты длались этотъ порядокъ завести, но ничего путнаго не вышло. Хозяинъ новыхъ выдумокъ вообще не одобрялъ, да это дло намъ дйствительно не подходило. Онъ почти вс письма писалъ самъ, а писать перомъ не любилъ, писалъ карандашомъ по срой бумаг очень быстро, почти безъ помарокъ, а мы переписывали. При письмахъ сплошь и рядомъ деньги и документы. Деньги большія, приготовить ихъ нужно, забандеролить аккуратно, да укладисто. Пріемъ только до двнадцати, да и простыхъ писемъ только до двухъ. Тогда же утромъ и полученіе почты, денегъ большихъ, бготня въ банкъ, бготня со справками къ хозяину, торчаніе у него за стуломъ, пока онъ пишетъ — однимъ словомъ, бда. На все это трое-четверо и изъ нихъ который-нибудь или другимъ дломъ занятъ, или угнанъ, или капризится. И все написанное еще считывай, чтобы врно было. А какъ этакими чудесами почту сумасшедшую обработаешь, да отправишь, хозяинъ все самонадянне становится.
Вотъ за этимъ-то снаряженіемъ почты я въ первый разъ почувствовалъ, что у меня сердце ретивое — пожалуй, что неменьше, чмъ у сестры. А то я въ самомъ дл думалъ, что мн свойственно только слоняться и скучать, да чтобы меня безпрестанно бранили.
За столъ къ обду садилось то много, то мало, смотря по времени, когда въ сбор были или въ разъзд. При многолюдств, молодежи приходилось плохо. Готовилось вдоволь, и такого кушанья, что можно было сть. Подавали щи съ мясомъ или уху. Очень часто пирогъ пополамъ съ свжей рыбой и съ нашимъ сибирскимъ омулемъ. Потомъ подавали жаркое. Не въ рдкость было и какое-нибудь хорошее блюдо съ хозяйскаго стола, посл большихъ обдовъ. Всего чаще рыба холодная и мороженое или кремъ. А то и къ жаркому птицъ или какія-нибудь котлетки. Такія крупныя рыбы бывали, что и намъ доставалось вволю, тмъ боле, что подобная благостыня чаще появлялась за ужиномъ, когда народу поменьше. Къ водк прикладывались и передъ обдомъ, и передъ ужиномъ, а иногда, шутя-шутя, и выпивочка вечерняя устраивалась. Я, разумется, не ужиналъ, торопился домой пораньше, и тетушка всегда припасала для меня что-нибудь, мъ и разсказываю ей про наши дла, и, конечно, эти ужины были для нея самымъ пріятнымъ временемъ. Посл обда, отъ трехъ до пяти, было свободное время. Кто спалъ, кто отправлялся по дламъ своимъ. Для меня эти два часа сдлались потомъ самыми важными. Тогда я и обдать пересталъ въ контор, чтобы непримтно было, когда я ухожу, когда нтъ. Въ шестомъ часу былъ чай, которымъ и я всегда безмятежно пользовался. Потомъ опять занятія или разговоръ до ужина.
И свое-то дло торговое было огромное и до крайности разнообразное, а, кром того, велось также громадное чужое, доставочное, т. е. транспортное дло какъ изъ Москвы черезъ всю Сибирь, такъ и обратно. Самую большую часть всхъ кяхтинскихъ чаевъ перевозили мы. Не говорю также еще объ одномъ крупномъ дл, потому что ни одинъ изъ насъ ничмъ, кром переписки, къ нему не прикасался. Его устройство и веденіе были поручены умному и ловкому человку, съ которымъ и большіе разговоры и большая переписка велась, и свднія подробныя отъ него поступали, а, главное, много ему шло денегъ, въ ожиданіи будущихъ барышей. Не знаю, получились ли барыши, и считаю боле вроятнымъ, что деньги пропали. Вообще, изъ всхъ длъ, гд Илья Егорычъ являлся компаньономъ, гд онъ не одинъ распоряжался и не вникалъ во вс подробности, ничего хорошаго не выходило. Люди пользовались его именемъ, наживались или жили въ свое удовольствіе, а дло не шло. Но Илья Егорычъ умлъ отстать съ достоинствомъ, не горячась попусту и не ссорясь. Не прочь онъ былъ попечаловаться, но только для разговора, и всегда по поводу такихъ длъ, гд вовсе убытка не было. А если на десятки тысячъ накажется, онъ и виду не подастъ.

Чайная торговля.

Чтобы читателю наше дло знакоме стало, разскажу немножко подробне объ чайной торговл и о перевозк товаровъ или, по нашему, о доставк. Скажу еще о пушнин и о торговл винами изъ погребовъ. Но это посл, когда стану разсказывать про тхъ изъ моихъ друзей, черезъ которыхъ я съ этими статьями познакомился.
Не знаю я, въ чемъ заключается разница между чаемъ, который отправляется изъ Ханькоу моремъ, и тмъ, который идетъ черезъ Кяхту. Говорятъ, будто по случаю сырости отъ воды — и тмъ боле при непрочной укупорк, какая тутъ установилась — тотъ чай больше просушиваютъ, и будто бы поэтому онъ хуже. А кто стоить за этотъ чай, доказываетъ, что онъ попадаетъ въ Москву черезъ три мсяца посл сбора, а кяхтинскій годомъ позже. Однакожъ, кяхтинская укупорка такова, что для нея этотъ срокъ ничего не значитъ. По торговымъ бюллетенямъ, никакой разницы нельзя замтить. А для публики это тмъ боле все равно, что она вообще пьетъ чай составной, перемшанный, приспособленный къ ея вкусу. Врно то, что по торговымъ бюллетенямъ въ Россію вообще идетъ ничтожное количество сравнительно съ Англіей и Америкой. Извстно, однакожъ, что Лондонъ складочное мсто для прочей Европы, а въ томъ числ и для насъ. Для нашихъ торговцевъ выгодне пользоваться, по мр надобности, огромными лондонскими складами, при тамошнемъ точномъ и надежномъ кредит, нежели рисковать прямой выпиской въ Россію всей годовой пропорціи. Между тмъ, несомннно, что китайцы прилаживаются ко вкусу покупателей, подкрашиваютъ чаи и пускаютъ въ ходъ разныя другія средства. Громада чаевъ, направляемая въ морю, должна быть прилажена къ англійскому вкусу. А англичане требуютъ чай съ густымъ наваромъ, довольно грубый и пригодный только для питья съ большимъ количествомъ молока и сливокъ, при жирномъ хлб. Сибирскіе торговцы и сами китайцы цнятъ подобный чай очень низко. Имъ требуется чай, который, при свтломъ цвт настоя, имлъ бы вкусъ не рзкій и, однакожь, очень опредленный, тончайшій, грубому или вообще непривычному вкусу непостижимый, легко пьющійся и хорошо сохраняющійся при нсколькихъ стаканахъ. Вникомъ чтобы не отзывалъ ни въ какомъ случа, хоть три часа пей. Такіе чаи и направляются въ Кяхту. Мало того, и въ этихъ чаяхъ есть очень большая разница, которую я объяснить не умю, но которая доказывается разницей въ цн. Я не о томъ говорю, что чаи бываютъ перваго, второго и третьяго сбора, выше или ниже сортомъ, а вотъ объ чемъ: въ послдніе пятнадцать-двадцать лтъ (можетъ быть, и больше, не знаю) въ Кита и преимущественно въ Ханькоу, основались и утвердились довольно крпко нсколько нашихъ русскихъ фирмъ, частью комиссіонныхъ, а частью и производительныхъ, и именно по изготовленію кирпичнаго чая. Нкоторыхъ изъ этихъ торговцевъ я видлъ, и вообще, по отзывамъ, они люди представительные, способные и достойные полнаго уваженія. Этимъ фирмамъ наши московскіе и кяхтинскіе купцы даютъ заказы: купите, дескать, столько-то мстъ чаевъ перваго сбора, высокаго сорта, по возможности такихъ-то энамепитыхъ фамилій, положимъ, Син-шен-ху, Сю-шен-гой или Поудзю-конъ. Мы такіе заказы посылали въ конц февраля или начал марта. Вотъ и покупаются именно эти фамиліи. Въ печатныхъ бюллетеняхъ, на всхъ языкахъ это показано. А затмъ получаются и жестяночки образцовъ съ надписями: столько-то мстъ, такой-то фамиліи, такая-то марка хозяина. Жестяночки аккуратныя, легкія, рукъ не царапаютъ, легко открываются и плотно запираются. И цвтъ пріятный, и не тускнетъ. Однимъ словомъ, приходится сказать — не русскаго дла вещи. И вс документы, счета, фактуры, все по англійскимъ образцамъ, красиво, чисто. Мы хорошо счета писали, а тамъ и хуже напишутъ, да все вмст какъ-то щеголевате и внушительне. Современемъ и самые чайки подходятъ. Въ Тяньцзин (кажется, въ Тяньцзин, наврное не припомню) агенты тхъ же фирмъ перекупориваютъ ихъ въ ящики поменьше, около трехъ пудовъ всомъ, потому что отъ Урги придется идти на верблюдахъ. Наконецъ, въ Кяхт ихъ обшиваютъ сырыми кожами шерстью внутрь, и приводятъ въ тотъ самый цыбиковый видъ, который намъ такъ извстенъ.
Кажется бы, и длу конецъ. И, однакожъ, вовсе не конецъ. Въ одно время съ этими чаями привозятъ чаи китайскія лавки, существующія въ Маймачин. Фамиліи чаевъ т же, по крайней мр, знаменитйшія фамиліи, но чаи должны быть другіе, потому что именно къ этимъ, кяхтинскимъ чаямъ, въ отличіе отъ тхъ, ханьковскихъ, устремлены вс помыслы торгующаго на Кяхт купечества. Къ приходу этихъ чаевъ каждый старается запастись подходящимъ товаромъ, угадать, что будетъ въ спрос. Изъ-за нихъ идетъ борьба и набиваются бшеныя цны. Такъ что когда получить человкъ, не участвовавшій въ горячк, телеграмму, какіе для него и почемъ чаи вымнены, такъ ошалть долженъ.— Семнадцать полуимперіаловъ! Это въ Кяхт, безъ провоза, безъ таможни! Да почемъ же ихъ продавать? То ли плантаціи какія-нибудь отборныя, заповдныя, то ли приготовленіе другое, то ли покупка на мст умючи сдлана — но только чаи другіе. Отъ ихъ-то присутствія образуются такъ называемыя красавицы-фактуры, за которыми въ ярмарк ходить будутъ или сразу, безъ торгу (по китайски — безъ перебивай) возьмутъ. Такую фактуру и переписываешь-то съ особеннымъ чувствомъ, уваженіемъ къ ней проникаешься. И вотъ, для вымна этихъ-то чаевъ важно чутье имть насчетъ товара, который у китайцевъ въ спрос будетъ. Кяхта не такое мсто, чтобы туда вдругъ что-нибудь доставили. Нужно заране запастись и угадать. Вообще, къ тому идетъ, что товары наши въ цн падаютъ, и ежели остается спросъ, такъ все на товаръ лучшаго сорта. Сукно въ особенности упало, хотя Илья Егорычъ все еще находилъ возможнымъ выписывать до тысячи пятисотъ кипъ. Еще больше упалъ моржанъ (коралы), который прежде хорошо шелъ. Плисъ пошелъ исключительно самаго высокаго сорта No 13 и 14, причемъ мы (т. е. Илья Егорычъ) неоднократно забирали въ одн свои руки всю годовую выдлку плису, какой изготовляется въ Москв для Кяхты. Мы забирали также всю лапу лисью, которая одно время очень бойко пошла. Она покупается на нижегородской ярмарк и бываетъ передняя и задняя, жесткая и мягкая, красная, сиводушка и чернобурая. Счета на нее самые безграматные изъ всхъ, какіе въ торговл существуютъ, а товаръ тысячный. Ее гонятъ изъ ярмарки часть пути на возкахъ, т. е. на перемнныхъ тройкахъ, рысью, чтобы она могла поспть въ Кяхту къ ноябрю. Всего врне, однакожъ, припасать золото и серебро — что именно? угадать надо. Золото идетъ наше, полуимперіальное, а серебро преимущественно пятифранки и мексиканскіе доллары. Рубли меньше требуются, и китайцы серебру нашихъ новыхъ рублей не совсмъ врятъ, старые предпочитаютъ.
Какъ я не съумлъ объяснить, въ чемъ именно заключается разница чаевъ такъ называемыхъ кяхтинскихъ и ханьковскихъ, такъ я не знаю, что собственно обозначаютъ фамиліи. То ли это платанціи, то ли это торговыя фирмы? Въ Кяхт есть нсколько лавокъ тхъ самыхъ фамилій, какъ и чаи. Но фамилій гораздо больше, и изъ году въ годъ одн исчезать, а другія появляются. Очень немногія держатся долго. Въ массу наиболе расхожаго чая, который московскіе торговцы производятъ (продаютъ) подъ общимъ названіемъ полуторнаго или фамильнаго, входятъ чаи многихъ фамилій, не говоря объ огромной примси морского чая, о коемъ умалчиваютъ. Зато въ высокихъ сортахъ много фамилій сочиненныхъ, не существовавшихъ никогда или не существующихъ теперь. Знаменитыя фамиліи Сам-пью-чай и Чин-чина-почитай доказываютъ, что намъ сочинять китайскія слова не такъ трудно. А настоящія слова иногда нельзя прописывать, потому что по-русски выходитъ очень нехорошо. Такія фамиліи попадаются, что ежели считываешь фактуру съ старшимъ приказчикомъ, такъ непремнно покраснешь. Изъ году въ годъ чаи одной фамиліи бываютъ очень неодинаковы, какъ высокіе сорта винъ. Вдругъ прославится какой-нибудь чай, въ ярмарк и въ Москв въ гору пойдетъ, а на будущій годъ, кто за него дорого дастъ, накажется. А новые, отличные чаи удается иногда купить дешево. Еще нужно сказать, что въ сибирской, оптовой, настоящей торговл никакіе, ни зеленые, ни цвточные, ни штучные чаи въ разсчетъ не принимаются. Существуетъ только черный чай, называемый байховый, торговый, неквадратный (по форм цыбика). Сортамъ нсколько повыше присвоено названіе хунмы или красненького. Весьма многимъ чернымъ чаямъ присвоено названіе: лянсинъ. Цвточнаго чая, называемаго квадратнымъ (по форм цыбика), идетъ самое пустое количество и ни одинъ цыбикъ этого чая въ Сибири не раскупоривается. Я и не знаю, какой это собственно чай и почему онъ цвточнымъ называется. Въ лавкахъ, подъ названіемъ цвточнаго чая, продаютъ, конечно, не этотъ чай. Зеленаго чая одному прожему сановнику вздумалось отвдать, такъ по всему городу бгали, едва въ одной лавк нашли. (NB. Не заплатилъ, не заплатилъ также за сюртукъ на лисьемъ мху). Плетушки желтаго чая есть въ каждомъ магазин, но пьютъ его мало. Затхлый сянь-пхянь чаще подается. Въ чистомъ вид, я полагаю, настоящіе кяхтинсіе чаи въ массу публики не идутъ. Это вовсе не значитъ, чтобы публика отъ длаемыхъ московскими торговцами смшеній проигрывала. Напротивъ, я полагаю, что она выигрываетъ и что смсь длается именно такъ, чтобы и вкусу угодить, и чтобы по возможности недороги было. Только что въ прейсъ-курантахъ слова правды нтъ — это врно. Для небогатыхъ семействъ чистый кяхтинскій чай высокаго сорта не годится. Пьютъ его не такъ, чтобы онъ служилъ пищей: безъ хлба, безъ молока, на самоваръ никогда не ставятъ, засыпаютъ въ чайникъ много. И самоваръ нужно имть чистый, и вода чтобы была хорошая. Это чаи для сытыхъ и набалованныхъ.
Движеніе байховыхъ чаевъ черезъ Кяхту идетъ на убыль, и при рзкихъ колебаніяхъ цнъ въ нижегородской ярмарк увлекаться въ покупку большихъ фактуръ становится дломъ все боле и боле рискованнымъ. Зато годъ отъ году ростетъ сбытъ чая кирпичнаго. Въ его приготовленіи наши русскія фирмы не уступаютъ китайскимъ, а, пожалуй, и превосходятъ ихъ, изготовляя плитки боле тяжеловсныя, что вообще удобне. Кирпичный чай бываетъ трехъ сортовъ: зеленый, обыкновенный и черный. Зеленый идетъ въ большомъ количеств за Байкалъ. Обыкновенный — крупныя плитки, 36 на цыбикъ, и видать крупный свтлый листъ, въ род пресованной зелени — идетъ также за Байкалъ и небольшими партіями въ ярмарку для низовьевъ Волги. Но для всей Сибири къ западу отъ Кяхты и дале на ярмарку вымнивается только черный кирпичный чай, 72, 64 и 60 плитокъ на цыбикъ. Цна вообще идетъ въ гору и, смотря потому, гд купить, т. е. сколько набжало провозу, составитъ отъ 45 до 65 р., т. е. не дороже рубля за двухъ-фунтовую плитку, которая даетъ гораздо больше настоя, нежели два фунта байховаго чая. Обращеніе, храненіе самое удобное для небогатой обстановки. Ноженъ наскоблилъ сколько нужно и засыпалъ. Пить можно съ сахаромъ и безъ сахару, и вкусъ, особенно съ молокомъ, ничуть не хуже байховаго чая, какой попадаетъ бднымъ людямъ, при всякой вод и кипяченіи чайника на загаженномъ самовар. Даже онъ можетъ быть лучше, потому что лавочники не могутъ примшивать всякой дряни. Кирпичный чай — вещь полезнйшая для народа. Предпріимчивость и энергія, выказанная русскими торговцами для овладнія этимъ дломъ въ самомъ Кита — и даже для его улучшенія — составляетъ съ ихъ стороны заслугу.
‘Чай’, ‘чайки’, ‘ящики’ или, шутливо, ‘коробушки’ идутъ изъ Кяхты до Томска преимущественно зимнимъ путемъ, хотя весна всегда захватываетъ послднія партіи и заставляетъ перекладывать на колеса. Кладутъ на возъ по десяти мстъ. Первыя ноябрскія отправки изъ Кяхты идутъ кругоморскимъ путемъ, т. е. кругомъ Байкала или, какъ у насъ говорятъ, горой. Это, конечно, дороже и путь трудный. Но неудобства наверстываются дешевымъ провозомъ на слдующей дистанціи, до Томска, по неиспорченному первому пути. Все таки главная масса чаевъ ждетъ замерзанія Байкала, которое бываетъ около Рождества ли въ начал января. И вотъ какъ они разомъ тронутся, пойдетъ на таможевномъ двор свтопреставленіе. Случается оно позже, когда начнетъ солнышко припекать, да путь портить, да пойдетъ между возчиками разговоръ, что по тракту къ овсу приступу нтъ, что за обманную пудовку въ 25 фунтовъ дворянки (содержатели постоялыхъ дворовъ) дерутъ по рублю и боле. Тутъ, что ни день, полтинникъ или рубль на мсто наскочить можетъ. Прокопался въ таможн — тысячи изъ кармана вонъ. Но въ январ все-таки хуже. Чаевъ больше, и дольше это подъ рядъ продолжается. И морозъ допекаетъ, двадцать, двадцать-пять градусовъ. А ты по нскольку часовъ стой у перевски (изъ каждой фамиліи въ каждой фактур вспарываютъ и высыпаютъ на рогожи по три мста), кричи, распинайся при накладк, лазай черезъ возы, потому что на всемъ двор ступить некуда. И не ошибись, не просчитайся, съ бумагами, да залогами управься. Просто чудомъ какимъ-то партія въ иной день со двора вывозится. Есть подручные, и тоже бьются и изъ кожи лзутъ, но все-таки главный довренный долженъ бытъ везд, все долженъ самъ длать: и лошадь поставить, какъ слдуетъ, и всякаго пентюха оттолкнуть, самому мсто перевернуть, марку и номеръ поврить. Да, это выучка хорошая, и настоящій человкъ тутъ дорого стоить. Бывало Илья Егорычъ подъдетъ, въ черной ильковой шуб, шапка соболя лучшаго… Ахъ, пріятны мха высокіе, когда при солнышк морозная мгла въ воздух держится. Вступитъ во дворъ, видитъ, нельзя пройти. Ну, его какъ-нибудь, въ род архіерея проведутъ. Постоитъ около таможенныхъ, поговоритъ съ ними немножко, когда съ важностью, а больше съ улыбочкой… Простится, своему довренному руку подастъ: ‘Ну, братъ, Андрей Иванычъ, нечего длать, поправляйся’, и такимъ же архіерейскимъ порядкомъ къ своимъ саночкамъ проберется. Кого на пути изъ своихъ увидитъ, спроситъ что-нибудь, а ежели благоволитъ, то и шуточку скажетъ…
Можно бы и еще порядочно про чайки разсказать, да и такъ ужь много вышло. То разв прибавить, что ежели нашихъ купцовъ гд въ азіатской сторон поприжмутъ, такъ мы, по совсти, роптать бы не должны. Попробовалъ одинъ китаецъ обойти кяхтинское купечество и самъ провезъ въ Ирбитъ тысячу мстъ чая. Большихъ непріятностей и прижимокъ натерплся, бросилъ товаръ съ огромнымъ убыткомъ. Потомъ ужь никто не пробовалъ — сразу отвадили. А ужь китайцы ли не бойки, да не выносливы?

Доставочное дло.

Перевозка или доставка чаевъ изъ Кяхты я обратное движете русскихъ товаровъ въ восточную Сибирь производится частью по контрактамъ съ крупными транспортными фирмами, сразу на все разстояніе, а частью по дистанціямъ, которыя установлены обычаемъ, мстными условіями и требованіями дла. Мы, напримръ, возили изъ Кяхты чаи большей части тамошнихъ фирмъ, какъ въ Москву, такъ и на Ярмарку. Свои, такъ называемые московскіе товары, отправляемые оттуда въ ма, когда у насъ все вообще движеніе шло въ Россію, мы обыкновенно сдавали въ одн руки до мста, а иногда только до Перми, откуда переотправляли ужь сами, по новымъ условіямъ. Изъ Ярмарки мы всегда везли все свое и очень много чужого. Но само собой разумется, что на самомъ-то дл товары всегда идутъ по дистанціямъ, и вопросъ только въ томъ, кто передъ владльцемъ за товаръ отвчаетъ и какъ барыши или убытки распредлять. Самыя большія дв дистанціи: отъ Тюмени до Томска и отъ Томска до Иркутска — об по 1500 верстъ. Но послдняя дистанція во всхъ отношеніяхъ гораздо важне, т. е. бойче, дороже и рискованне. Дло въ томъ, что между Тюменью и Томскомъ, въ оба конца самая большая часть товаровъ идетъ водой, гораздо скоре и дешевле. Затмъ дорога тамъ ровная, корма дешевы и меньше подвержены колебаніямъ. Между Томскомъ и Иркутскомъ товарамъ приходится идти горой во всякое время года, и въ самую глубокую осень, и въ весеннюю распутицу. Трудныхъ подъемовъ и спусковъ не перечесть, а иные есть просто страшные, убійственные. Корма вообще дороги, а иногда къ нимъ приступу нтъ. Къ тому же, при всхъ трудностяхъ, тутъ и соблюденіе срока до такой степени важно, что ежели опоздаешь, такъ товаръ пропадетъ или огромные убытки выйдутъ. Напримръ, московскіе товары, которые идутъ въ сентябр. Можетъ быть погода теплая, сухая, путь укатанный, и можетъ быть распутица и мерзлыя кочки. А какъ задержишься по этакой дорог, да какъ на послдяхъ морозы нешуточные прихватятъ, вина-то дорогія, бутылочныя замерзнутъ, грибы, сои, да трюфли перелопаются и пропадутъ. Или, такъ называемые, декабрскіе товары, которымъ въ первыхъ числахъ декабря на мст надо быть. Встанетъ путь въ Томск въ первыхъ числахъ ноября — прелесть дойдешь, а какъ нту пути числа до 20-го, какъ тогда? Къ тому же попозже въ декабр исторія съ переправой можетъ выйти подъ —скомъ. Самолетъ снимутъ. На лодк маята, мука мученская, и подмочки не оберешься. Ну, и другіе разные примры. Такъ вотъ одна эта дистанція иной разъ больше заботитъ, чмъ весь остальной путь, даромъ что дистанція интересная, села богатыя и народу хорошаго много.
На всемъ пути отъ Перми до Иркутска орудуютъ одни возчики, а дальше ужь другіе, народъ вообще подешевле, большею частью буряты. Отправки тутъ у насъ были вообще на пустое разстояніе, цна тверже и потому интересъ небольшой. И по сорту людей обращеніе съ ними было другое. Одного только кяхтинскаго возчика, русскаго мы за такого же человка считали, какъ томскихъ и тюменскихъ ребятъ.
Дозжало до насъ этихъ крупныхъ возчиковъ человкъ десять, вообще за все время одни и тже. То слышишь, что длишки одного плохи, то опять, смотришь, поправился. Про одного говорили, будто бы онъ фальшивыми ассигнаціями капиталъ составилъ. Конечно, убытки возчиковъ большею частью на крестьянахъ вымщаются, а то бы и удивляться надо, какъ они держатся. Потому что убытки бываютъ большіе, и отъ дурного пути и просрочекъ, и отъ дорогихъ кормовъ, и отъ подмоченъ и поврежденій, и отъ потери мстъ, и отъ ошибокъ въ мстахъ (дешевое вмсто дорогимъ скажется). Прозжающихъ на почтовыхъ не трогаютъ, а мста съ возовъ срзываютъ частенько. Попадется воръ — бьютъ смертнымъ боемъ: колья при обод всегда имются, но потери мстъ все-таки не въ рдкость. Насчетъ просрочки поступаютъ вообще по божески. Ежели нтъ убытка, или видимо, что человкъ не могъ поспть, прощаютъ. Конечно не сразу: заставятъ походить, да почувствовать. Опятъ же въ этихъ длахъ обоимъ и прошлое помнить слдуетъ, да и о будущемъ не забывать. Воспользовался ты своимъ случаемъ не въ мру, содралъ — ну, и тебя прижмутъ, какъ другой случай подойдетъ.
Возчики съ томской стороны были вс русскіе — одинъ только татаринъ, старикъ, ширины непомрной. Тмъ еще онъ примчателенъ былъ, что вки надъ глазами у него плохо держались, такъ что онъ ихъ пальцами приподнималъ, чтобы посмотрть. Отличный, честный былъ старикъ, котораго плоховатые сыновья раззорили. Этого почтеннаго человка, патріарха вполн, исправникъ выскъ въ придорожномъ сел, за то, что обозъ не довольно проворно своротилъ передъ его тройкой. Онъ былъ давній нашъ знакомый, и хозяинъ всегда дружески съ нимъ обходился. Прочіе возчики были среднихъ лтъ, частью даже вовсе молодые. Вообще народъ видный, сытый, кто въ полушубк добротномъ, а больше въ такъ называемой татарк. Татарка — длинный кафтанъ на лисьемъ мху съ широкой юпкой безъ складокъ и бобровой оторочкой. При хорошемъ покро, да кто ловко носитъ, штука изъ самыхъ красивыхъ. Наши обозные приказчики, для работы всегда такъ одваются, и кушакъ черный китайскій креповый — цна, лучшій сортъ, пять рублей — безъ износу. Лошадей своихъ было у возчиковъ штукъ по сту и больше. Кром того, они брали товары для отправки на крестьянскихъ лошадяхъ, по малымъ дистанціямъ, или, какъ у насъ говорится, на безконныхъ. Какъ обозъ подходитъ, они его обгоняютъ и являются. Пока идетъ пріемка товаровъ, да разсчетъ, да ряда объ отправк въ обратный путь, они ходятъ каждый день утромъ и вечеромъ, даже безъ особаго дла, и сидятъ иногда по долгу. Отношенія со всми хорошія, но, разумется, съ кмъ больше дружбы, съ кмъ меньше. Изрдка, попозже вечеркомъ, стуколка устроится, а не то мы, въ-троемъ, въ-четверомъ, соберемся къ которому-нибудь изъ нихъ. Угощеніе тоже что и у насъ: чай, водка, икра, сыръ, въ выпивку дло никогда не переходило, да оно должно быть и не бываетъ при игр. Мы любили съ ними играть, потому что между собой частенько доигривались до того, что послдній рубль у друга изъ кармана вытащишь. А тутъ, ежели выиграешь, такъ дло чистое. Только мы чаще проигрывали. Во-первыхъ, мошна у нихъ толще, а во-вторыхъ, ежели правду сказать, они лучше насъ играли, даже честне. Можетъ быть, они съ нами церемонились, потому что мы все-таки считались какъ бы народъ сортомъ выше.
Одного я терпть не могъ: пермскій человкъ, лысый съ огромной бородищей, лохматой, грубаго волоса, въ полушубк. Не любилъ я его за разговоръ. Какъ начнетъ говорить, рчь скорая и непріятная, рубленая, и ровный, ровный голосъ.— И конца этой рчи нтъ. Бывало, какъ его къ хозяину позовутъ, а я у двери со справочными бумагами стою, такъ просто коробитъ. Звали его Крупенниковымъ, мужчина онъ лтъ подъ пятдесять, высокій, статный, носъ орлиный, волосы и бороду чуть сдина тронула. Войдетъ, шапку не вдругъ скинетъ, а нашему брату, съ кмъ по длу незнакомъ, руки не подастъ. Держалъ онъ большое крестьянское хозяйство подъ Томскомъ и самъ рдко показывался, а больше посылалъ сыновей. Прекрасные парни — ростъ и статность въ отца, а лица попроще, и волосы русые, въ мать должно быть. И еще были мы пріятели съ Константиномъ Алексичемъ Рамкинымъ. Тоже совсмъ молодой парень, тюменскій человкъ и изо всхъ плутъ. Онъ и передъ хозяиномъ меньше конфузился, не поддавался. Говорятъ ему:— Ну, ну, братъ, нечего, иди къ Шарапову. Онъ теб задастъ!
— Что-жь? я и Шарапову тоже скажу. Ничего онъ со мной не сдлаетъ. Тряхнетъ головой и пойдетъ. Разъ при мн хозяинъ поговорилъ съ нимъ въ столовой, а потомъ рукой его по полушубку за талью взялъ, другую руку на рукавъ положилъ, да такъ и повелъ въ кабинетъ. Ведетъ и улыбается:— Ахъ Константинъ Алексичъ, Константинъ Алексичъ! Въ кабинет посадилъ его на диванъ:— Присядь-ка, да очувствуйся.
Вообще предварительные переговоры съ возчиками бывали у насъ поручены одному, но хозяинъ заране приказывалъ, какъ вести дло и окончательную цну ршалъ самъ, причемъ подробно выспрашивалъ обо всхъ обстоятельствахъ пути.
Съ крестьянами, которые шли въ обоз у нашихъ пріятелей, мы мало имли отношеній. Когда пріемка товаровъ бывала во двор, ввалится гурьба въ прихожую погрться, посмотримъ мы на ихъ помороженные носы и щеки, и только. Впрочемъ, когда приходилось, мы ихъ учили, какъ поступать въ разныхъ непріятныхъ случаяхъ, и помогала разобраться съ хозяевами, вообще, держали ихъ руку, потому что притсненіе всегда было слишкомъ явно.
Прозжающіе вслдъ за товарами обозные приказчики имютъ общій надзоръ за доставкой, а впослдствіи производятъ пріемку. Когда ломятъ несообразныя цны, или когда возчиковъ меньше, чмъ требуется, товары отправляются особыми партіями на перемнныхъ лошадяхъ, которыя нанимаются на небольшія дистанціи. Это называется отправка на безконныхъ. Съ перваго взгляда можетъ показаться, что это дло слишкомъ рискованное, такъ какъ привезенные въ деревню товары должны же быть отправлены дальше во что бы то ни стало. Сколько бы крестьяне ни запросили, а приказчикъ, волей-неволей, долженъ уступить. Но на практик и при давнихъ знакомствахъ, доставка этимъ путемъ всегда обходится дешевле. Да и приказчикъ не въ обид. Иногда и порядочную деньгу зашибетъ.
Обозные приказчики вообще считаются сортомъ ниже торгующихъ и конторскихъ. Они могутъ быть довольно малограматными, и дло отъ этого идетъ не хуже. Вообще, ежели они долго держатся на этой линіи, такъ имъ трудно за другое взяться: тупютъ къ прочему. А держать нужно, чтобы зналъ въ точности и дорогу, и обстоятельства въ каждомъ сел, и народъ вообще трактовый, проживающій и прозжающій. Отличные изъ нихъ есть ребята, ко всякой компаніи подойдутъ. Да и состоятельные. Въ сорока, сорока пяти годамъ у многихъ нсколько тысьченокъ — и десятокъ и два — въ оборот имется. Обзаводятся домишкомъ и на свое какое-нибудь немудрое дло переходятъ. Жалованье имъ полагается ничтожное, и безъ прибавки, какъ въ первый, такъ и въ послдній годъ — 200—250 рублей. Но живутъ они дйствительно на хозяйскомъ содержаніи (контрактъ: кром одежды, блья и обуви), и затмъ пользуются. Бываетъ, конечно, пользованіе не совсмъ хорошее, а бываетъ и вполн законное, необходимое. При двухъ-сотъ рублевомъ жалованіи, приказчикъ отвчаетъ, по контракту собственностью своей, рубль за рубль, за весь транспортъ товаровъ, который можетъ стоить сотни тысячъ. Разумется, въ случа какого-нибудь большого несчастія, отвтитъ хозяинъ, но ежели, вмсто короба бурнусовъ дамскихъ, который стоить 800 р., окажется, при стертомъ номер или марк, коробъ галантерейнаго товара стоимостью въ 30 рублей — 770 р. заплатить приказчикъ. Ежели въ доставочныхъ товарахъ подмочка или поврежденіе окажется, или просрочка случится — и это отнесется на счетъ приказчика. Такъ какъ же тутъ не имть запаса? Такіе сотенные убытки обыкновенно и не доводятся до хозяина, а поршаются домашнимъ образомъ, съ кмъ слдуетъ, во избжаніе разговора. Съ возчиками у обозныхъ большею частью счета имются, иногда и порядочные. Обыкновенно они возникаютъ для взаимнаго прикрытія грховъ. Въ тоже время приказчикъ всегда иметъ возможность перехватить хозяйскихъ денегъ для маленькихъ своихъ оборотовъ съ кое-какимъ товаромъ, изъ котораго малую толику пудиковъ онъ непремнно провезетъ даромъ. Съ сахаромъ, напримръ, такія операціи бываютъ, или съ тюменскимъ товаромъ: свчи, мыло, бродни, рукавицы, варежки, ковры, пеньковыя издлія. Изъ Томска везутъ рыбу, масло, птицу. За это, ежели умючи, да въ порядк сдлано, не взыскивается. А ежели приказчикъ служитъ хорошо, и хозяинъ къ нему расположенъ, такъ и порядочную партію разршено будетъ купить. Илья Егорычъ любилъ, чтобы приказчики наживались, но только чтобы въ порядк и умючи.
Жизнь обознаго прикащика, какъ и жизнь прочихъ, бываетъ разная, смотря по времени. Когда живутъ по городамъ въ ожиданіи товаровъ, или когда отправка кончилась и они вслдъ за товарами дутъ, конечно, жизнь роскошная. Начальства никакого, всегда въ подходящей компаніи, да при хорошихъ деньгахъ, да вкусная и сытная, водку пей безъ стсненія, какая въ своемъ кругу поинтересне считается двушка, всегда залучить можно. По тракту, у дворниковъ, тоже пріемъ и почетъ, и двушки знакомыя. А не то, и супруга чья-нибудь привтливая. Ну, а въ страду круто приходится, и страднаго времени въ году много. Извольте-ка, напримръ, въ Томск, отправлять декабрскіе товары. Пристань подъ Черемошникомъ, въ пяти верстахъ. Тамъ и товары складываются съ пароходовъ и баржъ въ ожиданіи пути. Вставай до свту, глотку стаканомъ чая въ попыхахъ обвари, гони. Морозъ настоящій, и въ ноябр, пока человкъ не обтерплся, хуже пронимаетъ. И на этомъ мороз, на втру съ рки, до сумерекъ позднихъ клади товары, ругайся, распинайся, прописывай въ накладной каждый возъ по фамиліи мужика, марку, номеръ, всъ, какое мсто, кипа, тюкъ, коробъ или ящикъ. Ворочай мста, справляйся по фактурамъ, которыя у тебя втеръ передъ глазами разметываетъ. Не ошибись, потому что отъ ошибки годовой заработокъ ухнетъ. Объ д забудь думать. Разв стаканъ водки хватишь, да калача разъ укусишь и то сейчасъ бросишь, чтобы другимъ про ду не поминать. Къ вечеру глаза кровью налились, лицо багровое, глотку накричалъ до сипоты. Ночь застигла, гони домой. Ну, дома пошь, взыграетъ душа маленько, всхрапнешь полчасика или часъ, садись пиши. Переписывай карандашную накладную въ двухъ экземплярахъ, провряй, составляй фактуры, пиши церемонное письмо хозяину, расчитывайся и рядись съ возчиками. Къ полуночи разв управишься, да поужинаешь. А на завтра опять тоже. И такъ, изо дня въ день три недли, мсяцъ. Или переправляй воза черезъ Ангару въ лодк (съ настилкой лодка, большая). Паръ надъ ркой непроглядный, ршительно ничего въ двухъ шагахъ не видать, быстрина неимоврная. Морозъ 20—25о. Незвстно, сколько на вод пробудешь. Пихаются подъ берегомъ, будто на мст стоятъ, а подняться высоко нужно. И все-таки неизвстно куда снесетъ, такъ что подъ тмъ берегомъ опять пихаться нужно до такого мста, гд съхать можно. Или, когда рка начнетъ становится и въ разливъ пойдетъ, дорогу затопитъ и льдины по лугу носятся, вызжай навстрчу возамъ, да любуйся, какъ они въ ямы попадаютъ. Объ зимней возк съ ярмарочными товарами, да объ Мамаевомъ побоищ въ таможн я ужь говорилъ. Въ лтнюю пору, въ Нижнемъ, на солнопек, тоже не сладко бываетъ. Опять же болзнь всякая, и тмъ боле нкоторая. Ежели правду сказать, такъ вдь не въ рдкость она, особенно съ колоду.
Возможность барыша въ доставочномъ дл происходитъ отъ обвса крестьянъ и отъ производства товаровъ въ провозъ, т. е. отъ разсчета товаромъ вмсто денегъ. Положимъ я взялъ товары изъ Москвы по пяти рублей. А ежели подсчитать, что я по дистанціямъ переплатилъ, такъ можетъ быть больше выйдетъ. И все-таки я въ барыш. Дло въ томъ, что самый оптовой, настоящій товаръ никогда не перевшивается при накладк на воза, а сдается по разъ навсегда принятому всу — и этотъ всъ меньше настоящаго. Чаи, и въ особенности кипы сукна и короба плису, значительно тяжеле, чмъ какъ принято ихъ считать. Да и на всхъ прочихъ товарахъ ужь конечно привсъ не въ пользу мелкоты окажется. Я-то получу пятирублевый разсчетъ по настоящему фактурному всу, а самъ по дистанціямъ разсчитаюсь, хотя и дороже маленько, но за гораздо меньшее количество пудовъ. На кипахъ сукна и коробахъ плису до двухъ пудовъ привса бываетъ и боле, а этотъ товаръ идетъ тысячами мстъ. На чаяхъ, ежели положить десять фунтовъ на ящикъ — а это, пожалуй, мало — такъ при десяткахъ тысячъ мстъ, это много денегъ составитъ. Разумется, для мелкихъ возчиковъ-крестьянъ было бы лучше, еслибы имъ по точному всу платили. Да нельзя этого сдлать. Потому что, ежели каждое мсто на всхъ дистанціяхъ не то что перевшивать (и всовъ нтъ, да вообще и помыслить о подобномъ нельзя), а только по фактурамъ всъ проставлять, такъ все дло станетъ. Никто никуда ко времени не попадетъ.
Тоже и насчетъ разсчета товаромъ. Покупается для такого разсчета извстное количество товаровъ, которые крестьянамъ требуются. Разцняютъ ихъ, и затмъ прикащикъ обязанъ стараться какъ можно больше этихъ товаровъ продать крестьянамъ по назначенной цн, съ наложеніемъ провоза до того мста, гд продастъ. Цна, конечно, назначена для хозяина безобидная. Кром того, эти товары куплены въ кредитъ, на годъ, на два, даже на три, а идутъ за наличныя деньги. Это барышъ хозяина. Затмъ, обозный прикащикъ, конечно, еще надбавляетъ цну, и надбавку прямо кладетъ въ карманъ. Кром того, онъ при случа можетъ продать за хорошую цну мстечко, другое товара и неназначеннаго въ провозъ, и это мсто докажетъ потеряннымъ. Съ него вычтутъ по настоящей, правильной торговой цн, а онъ нсколькими мсяцами раньше денежки получилъ по цн гораздо повыгодне. Такимъ же порядкомъ можно къ своей выгод воспользоваться и поврежденіемъ мста. Чмъ везти его, да за поврежденіе приплачиваться, лучше спустить такимъ людямъ, для которыхъ это поврежденіе ничего не значитъ, и которые хорошую цну дадутъ. Разумется, осторожность, да снаровка нужна, а то на худое замчаніе попадешь, доврія лишишься. Но вс эти штуки продлываются и отъ нихъ хорошій барышъ бываетъ.
А какъ насчетъ совсти? Разумется, барыши эти идутъ изъ крестьянскаго кармана, но сдиранія шкуры при этомъ не происходитъ. Крестьянинъ оттого и беретъ товаръ охотно, что онъ ему дешевле обходится, чмъ въ сельской лавочк или въ трактовомъ город. Принужденія нтъ. Безъ барыша, который покрывалъ бы рискъ множества случайностей, никто не сталъ бы доставкой заниматься. А край ею живетъ. Гршатъ обозные — что говорить. Но крестьяне отъ этихъ грховъ не раззоряются, а около полезнаго дла богатютъ. Богаты трактовыя села, хорошо живутъ мужики. Вс потребности извознаго промысла таковы, что он хозяйству въ пользу. Сно, овесъ надо, хлбъ надо, пеньку, полушубокъ, армячину, кожи для отличнаго бродня сибирскаго, да для рукавицъ, да для снасти конской. Лошади нужны, по возможности сильныя, выносливыя, скотъ требуется, а отъ скота идетъ масло, сало, свчи, мыло. Помщеніе не худо имть просторное, запасы разные, чтобы случая не упустить. Мужикъ въ извоз ходитъ, отъ дома не отбивается, даже если въ работники нанялся, а всего насмотрится съ разнымъ народомъ потолкуетъ, поумнетъ. Какія есть въ извоз главныя обиды, все-таки он не отъ доставщиковъ и не отъ ихъ прикащиковъ, а отъ своего брата мужика, отъ дворниковъ, которые дерутъ за овесъ безъ всякой совсти и обмриваютъ такъ, что 25 ф. за пудъ идетъ. И опять же вздорожаніе кормовъ крпче бьетъ крупнаго возчика, который при ряд не знаетъ, какія будутъ цны. А мстный крестьянинъ, который обращается на небольшой дистанціи, знаетъ это, да примняясь къ цнамъ и рядится. И своего овсеца прихватываетъ, и у пріятеля безобидно пользуется. Конечно, и со стороны доставщика бываетъ прижимка, и вымогательство, и прямой обманъ. И у насъ выдавались въ провозъ мста чаю поплоше, такъ называемыя, исправленныя, а цну хозяинъ своей рукой проставлялъ выше, чмъ бы можно было купить тутъ же въ город, въ любой лавк, хорошій чай. Разъ даже такой случай былъ. Валялся, валялся въ амбар сборный кирпичный чай изъ разбитыхъ мстъ, углы отбиты, и половинки кирпичей, тутъ же и деревянное масло стояло, и керосинъ, и попало всего этого на кирпичи. Вспомнилъ Илья Егорычъ объ этомъ ча, приказалъ выдать въ провозъ. Принесли въ контору, видимъ, нтъ никакой возможности. Пятна масляныя такъ и расплылись. Ну, совстливый довренный взялъ одинъ кирпичикъ, пошелъ объяснять. Возвращается, пыхтитъ отъ злости: велитъ отправлять! Ну, и скрутилъ эту мерзость другъ мой Захаръ Захарычъ могучими своими руками въ подобіе двухъ мстъ, и повезъ на безконныхъ производить ихъ мужичкамъ. Однакожъ, подобныхъ мстъ я въ пять лтъ только два и видлъ.

Жизнь прикащичья.

Неохотно возвращаются обозные прикащики въ контору, неохотно въ обратный путь пускаются и т, которые вызжаютъ торговать на ярмарки. Пріятно жить на своей вол, не знать надъ собой начальства. Однакожъ, какъ съдутся, въ контор жизнь начинается бойкая. Не мало, конечно, такихъ дней, когда вс съ ногъ сбиваются, слова сказать некогда, а не то что о пустякахъ думать. Но ежели къ вечеру съ дломъ управятся, такъ ужь что-нибудь непремнно устроится. Какъ время къ ужину подходитъ, смотришь, закусочка и водочка появилась. Закуска всегда хозяйская, хоть не положенная, но хорошо хозяину извстная: омулекъ, селедка, семга. Насчетъ водки такъ бывало: въ амбар стоялъ двадцативедерный боченокъ съ краномъ, изъ него нацдить графинъ довольно солидный полагалось, а иногда и сверхъ пропорціи экономъ друіюй графинчикъ подъ полой пронесетъ. Когда боченокъ въ ущерб, экономъ скупъ становится, потому что ежели не было какихъ-нибудь экстренныхъ народныхъ угощеній, такъ раньше срока купить новыя двадцать ведеръ нельзя. Намъ экономскаго графина, разумется, не хватало, да мы насчетъ водки и разборчивы были. Иногда и за хорошимъ виномъ вздумаемъ послать, и ужь тогда на этомъ вин выпивка и идетъ. Какъ маленько вступитъ, поразвяжутся языки, пойдутъ разсказы про разные случаи въ длахъ, съ хозяиномъ какія исторіи или столкновенія бывали, шутки другъ надъ другомъ и т. п. Все въ томъ же дух, какъ бы и въ трезвомъ вид, только голоса громче, да хохоту больше. Но замчательно, какъ конторская обстановка дйствуетъ! Въ контор гораздо рже разговоръ на скоромное сбивался, чмъ при кутежахъ по другимъ мстамъ. Иногда, въ непроходной комнат, часовъ съ восьми, съ десяти, зеленый столъ раскидывался, стуколка устроивалась, потомъ штосъ, и ужь всегда до послднихъ птуховъ. И кутежъ, и игра всегда шли между своими, только возчики иногда въ игру приглашались. Съ посторонними мы вообще мало водили компанію, а въ контор почти никогда. Да и не тотъ разговоръ у насъ въ контор былъ принятъ, чтобы можно было постороннихъ допускать. Въ трактиры мы не заглядывали.
Но въ седьмомъ часу, какъ знаешь, вставай и будь при дл. Иные, какъ къ хозяину являться, синія очки надвали, хотя онъ очень хорошо понималъ отчего такая слабость глазъ напала. Если на извощик катишь, сходи на углу и добгай пшкомъ. Хозяинъ вообще терпть не могъ зды на извощик, и у насъ никто къ воротамъ не подъзжалъ.
Амурныя дла у насъ въ аккуратности содержались. Тогда только стоящій молодой человкъ объ женитьб задумаетъ, ежели за невстой есть деньги, или обстановка: родство полезное, и вообще средства, чтобы зажить получше. Ежели особа и не очень изъ себя пріятная, разницы большой не составитъ. И ежели подобная невста согласна идти за молодого человка, и родственники не препятствуютъ, значитъ женихъ дйствительно стоящій. Стало быть, ежели случится ему вскор овдовть, онъ вполн можетъ эту самую штуку и въ другой разъ продлать. И терять ему время, да слезы проливать нтъ резону. Вдовый женскій полъ, изъ купечества денежнаго, до преклонныхъ лтъ къ молодымъ и среднихъ лтъ прикащикамъ склоненъ бываетъ. А т, съ своей стороны, къ нему. И бракосочетаніе, иногда довольно удивительное, изъ этого произойти можетъ. Одну вдову-опекуншу, семейство громадное, чуть ли не пятнадцать человкъ дтей, вс именитые люди въ город старались удержать отъ замужества съ не очень казистымъ прикащикомъ. Одинъ примръ зная, что совсмъ молодой человкъ, безъ гроша, ‘не стоящій’, благополучія своего достигъ. Лтъ двадцать ему было, видный, лицо пріятное, румяное, только оспой порядочно тронуто. Объ себ думалъ много, шапку по дурацки наднетъ на затылокъ, и волосы изъ подъ козырька на лобъ свсились. Идетъ грузно, переваливается. Все изъ себя сироту казанскую строилъ, но въ самомъ же дл былъ довольно наглый. Одна особа средняго поведенія разсказывала мн, какъ онъ къ ней приставалъ.— Ахъ, говоритъ, Елена Аркадіевна, самый я несчастный человкъ! Все у меня большое, руки большія, ноги большія, а счастія мн нтъ — такъ, безъ пользы. Знаете, говоритъ, объ чемъ я мечтаю? Еслибы мн пришлось куда хать, или бы вы вдругъ ухали, я бы къ вамъ пришелъ проститься, сталъ бы васъ цловать…— Я ему говорю: что вы, что вы? А онъ говоритъ: — ей-Богу! И такіе у него глаза… Глаза у него были дйствительно что ни на есть наглые. И вотъ такими, или ужь не знаю какими, штуками онъ подстроился къ одной барын, и какъ есть мальчишкой, безъ гроша, и когда его самого-то никто въ грошъ не цнилъ, въ купцы вышелъ.
Мы жили согласно. Ссоръ мало бывало, ежели, конечно, не считать нашего брата помоложе, потому что между молодыми парнями безъ этого нельзя. Но зубоскальствовать насчетъ другъ друга любили, надъ кмъ больше, надъ кмъ меньше, кто какъ переноситъ. Но вообще дружески. Надъ троими только смялись безъ дружбы, не любя, и прямо скажу, по дломъ смялись, Ну, и еще одна порядочная гадина была. А чтобы другъ подъ друга подкапываться, или другихъ вклепывать, когда самъ попался, или не помочь, въ чемъ можешь — этого совсмъ не водилось. Помню я на этотъ счетъ заключеніе одного поляка, изъ сосланныхъ, которыхъ въ —ск проживало много. Былъ онъ старикъ, музыкантъ. Вмсто одного пальца на правой рук, онъ себ придлалъ какой-то гнутый наперстокъ и работалъ имъ преисправно. Къ намъ онъ приходилъ сбирать новый органъ и поэтому случаю обдалъ съ нами. Вотъ во время обда онъ разъ и сказалъ:— ‘Меня то удивляетъ, какъ вы не ссоритесь. Еслибы насъ столько человкъ вмст жило, непремнно бы перессорились’. Былъ онъ добрый, честный старикъ, вжливый. Держался очень бодро и весело. Всегда какую-нибудь шутку придумаетъ, съостритъ, но такъ незлобливо, что просто жалко станетъ. Кстати ужь еще про одного поляка вспомню, съ которымъ познакомился не въ контор, а въ винномъ погреб, когда сталъ покучивать. Молодой, красавецъ, кровь съ молокомъ, шея какъ у быка, голова аккуратная, и темные волосы короткіе вс въ завиткахъ. Бороду брилъ, усы маленькіе, глаза каріе, ясные, веселые. Ужь за что такого человка могли сослать, я и представить себ не могу. Пилъ онъ лучше всхъ насъ, и еще фокусы представлялъ. Пьетъ залпомъ, не торопясь, стаканъ рому, и представляетъ, будто онъ содовые порошки принимаетъ, и они у него въ глотк шипятъ. Или возьметъ стулъ, и длаетъ видъ, будто онъ ему ножки подпиливаетъ, и будто дерево въ конц маленько затрещитъ, надломится и отрзокъ упалъ, покатился. Жидовъ представлялъ, игроковъ на билліард, карамболи умственные длалъ и т. п. Не то что поссориться, а слова досаднаго ни одному человку во время попоекъ не сказалъ. И какой же конецъ? Пистолетъ.
О смерти упомянулъ, за одно ужь скажу, что видно не легка доля прикащика, ежели изъ насъ такъ много умираетъ. Значитъ, такъ или иначе, надрывается человкъ, ежели онъ гибнетъ. И въ какомъ возраст? Въ такомъ, когда всего меньше умирать полагается. Значитъ нездоровая жизнь, тягостная, ежели не могутъ люди ее выносить. Вотъ я сосчитаю, сколько могу припомнить, нашихъ прикащиковъ (кром дальнихъ и закрытыхъ предпріятій)… ну, положимъ, 47 человкъ. Изъ нихъ въ пять лтъ сколько же умерло? 12. Разв это не ужасно!? Бываетъ, что и отъ запоя, да вдь и запой при здоровой жизни минуетъ людей. А изъ рабочихъ при нашемъ дл четверо умерло — вс отъ простуды, отъ горячки, да отъ воспаленія въ легкихъ. И поваръ еще померъ съ перепоя. Какъ стану вспоминать, съ кмъ да съ кмъ въ одной комнат сидлъ, и ни одного изъ нихъ теперь въ живыхъ нтъ, такъ просто страшно. Старикомъ быть прикащику нельзя — не выдюжитъ. Онъ долженъ помереть, либо на свое дло перейти.
Ежели прикащикъ способенъ, онъ рано на хорошую линію попадетъ. А кто съ молоду изъ грубости не выбьется, такъ потомъ рдко-рдко до чего-нибудь значительнаго дойдетъ. На это много причинъ. Все не все, а очень многое, что для нашего дла требуется, молодой способный парень можетъ очень рано понять. Пишутъ подростки отлично, считаютъ на счетахъ тоже. Все примчаютъ и помнятъ. А пороку въ нихъ меньше: не пьютъ, не играютъ. При поздкахъ, хозяину или большому прикащику пріятне имть съ собой молодого паренька. Отъ него, по обычаю, и услуги принимать удобне, и объ немъ когда по человчеству и позаботишься. Жалованья не полагается или самое пустяшное. Ежели что дашь или однешь, обуешь его для представительности, выходитъ, что все подарилъ. А ежели за поздку хозяинъ къ нему привыкъ, съумлъ парень своимъ случаемъ воспользоваться, примнился, хозяинъ его и посл въ гору тянетъ, и врить ему, и случаи даетъ. Но кто въ третьихъ подручныхъ, на черной работ нсколько лтъ просуществовалъ, трудно ему не огрубть, не отупть, да не заразиться многимъ нехорошимъ. Особенную способность нужно, чтобы лтъ посл двадцати-пяти изъ темной колеи выбиться. У насъ въ эти годы человкъ ужь весь показалъ себя, въ смена пошелъ. Ежели съ мальчишескаго возраста до этихъ лтъ ничего хорошаго не объявилось, такъ и не объявится.
Кром того, что у насъ была хорошая выучка, самое дло наше такое было, чтобы могли изъ насъ путные торговые люди выходить. Во-первыхъ, дло большое, бойкое, ко всему приспособленвое отъ Москвы до Забайкальской и Якутской стороны. Что въ кра есть, все захватывали. Во-вторыхъ, торговали мы товаромъ настоящимъ, полезнымъ, глупаго товара у насъ не было. Оптовую торговлю мануфактурными и въ особенности бумажными товарами мы вели большую, но галантерейнаго ничего не держали. На галантерейной розничной торговл ничему путному не научишься. Столько, что ни на есть послднихъ, глупостей нужно понять, столько дурацкихъ словъ затвердить. Только про это и разговору, а примнить посл ни къ чему житейскому нельзя. Гораздо лучше молодому человку пріучаться къ розничной торговл, да въ обращенію съ публикой, въ бакалейномъ магазин или въ винномъ погреб, какъ у насъ было. Тутъ товаръ почти сплошь настоящій, всегда требующійся, да и къ оптовому длу прикасается. Тутъ и руками нужно умть работать и въ затрапезномъ вид орудовать. Конечно, молодымъ прикащикамъ только розничная торговля и подъ силу. Оптовая торговля дло трудное, до котораго только помаленьку дойти можно, и то ежели способенъ. Тутъ молодежь только по писарской части отличаться можетъ, или ежели парень пріятнымъ видомъ, да вжливостью располагаетъ человка, товарное мсто ловко откупоритъ, умючи стулъ подастъ, при угощеніи живо да чисто стаканы перетретъ, привтливо на столъ поставитъ.
Въ оптовой торговл дло начинается съ выписки товаровъ. Понять нужно что требуется, сколько, гд и когда купить, какъ провезти. Вс такъ называемые манеры ситцевъ да платковъ, да гарусныхъ матерій и прочаго въ разныхъ мстностяхъ разныя требуются. И сортъ не одинъ идетъ, гд подобротне любятъ, гд подешевле. Ежели новинка появилась, угадать нужно, будетъ ей ходъ или нтъ. Ежели товаръ бойко пошелъ, догадаться нужно, отчего вдругъ спросъ? случай ли особенный вышелъ или можно и на будущее время надяться? Тоже и конкуррентовъ имть въ виду нужно, и принимать во вниманіе, кто изъ нихъ какъ дйствуетъ и что замышляетъ. Видимое дло, что все это штука не простая. А это еще полъ-дла. Другая половина продать. Въ дальнихъ мстахъ торговля не то что въ столиц. Въ столиц можно сейчасъ по прочимъ сообразиться, да всякую ошибку поправить. А ежели за тридевять земель товары завезъ, да ошибся, не скоро поправишь, а поплатишься дорого. Дешево цны назначишь, разбросаешь товары, ни при чемъ останешься. Пожалуй, молва пойдетъ, что нехорошее задумалъ, къ банкротству дло ведешь. А иногда необходимо сразу ршиться спустить цны: и умный человкъ такъ это сдлаетъ, что уступка въ одолженіе съ его стороны зачтется, будто онъ услугу оказалъ. Не понялъ этого, подорожился, товары на рукахъ останутся, потомъ за безцнокъ бросишь. Еще самому хозяину легче ршаться, все-таки онъ самъ себ голова. Затмъ кредитъ. Безъ кредита нельзя. А кому вришь, на какую сумму?
Въ мое время Илья Егорычъ былъ, конечно, ужь не тотъ, что въ былые годы. Остороженъ сталъ, отъ всякаго риска сторонился, да и то въ ум держалъ, что при толстомъ карман, да большихъ связяхъ убытку все равно не будетъ. При такой осторожности, да, въ нкоторыхъ случаяхъ, упрямств вновь бы не разбогатлъ. Но торговецъ онъ былъ превосходный: соображеніе, выдержка, разговоръ съ людьми — во всемъ этомъ мало кто съ нимъ могъ сравняться. И изъ прикащиковъ у насъ были отличные торговцы.
Для богатыхъ, солидныхъ фирмъ торговля въ Сибири облегчается тмъ, что товары покупаются въ дальніе сроки, дабы, напримръ, до трехъ лтъ, а продаются частью на наличныя деньги, частью въ сроки короткіе на шесть, восемь, двнадцать мсяцевъ. Расцнка подобныхъ товаровъ, дйствительно, длается съ ничтожнымъ наложеніемъ. Можно даже, не раззоряясь, продавать въ убытокъ, то есть былъ бы убытокъ, еслибы покупка и продажа были на одинаковыхъ условіяхъ. Когда Илья Егорычъ самолично създилъ въ Ярмарку, онъ такіе счетики привезъ, что цна тамъ поставлена общая, ярмарочная, такъ что можно показать счетъ и конкурренту на ярмарк, и покупателю дома, прокладка была сдлана по цн невидимой, съ уступкой, которую ему лично изъ уваженія сдлали.
На розничную торговлю старшему прикащику нтъ надобности тратиться. Тутъ онъ нуженъ только для надзора, да уваженіе иногда кому слдуетъ оказать, претензію или споръ разршить. При большомъ дл ему и некогда торчать въ магазин. А молодежь тутъ какъ разъ у мста, чтобы привтливо обходиться съ хорошимъ покупателемъ и воевать съ надодливымъ. Потому что покупатель бываетъ суетливъ, безтолковъ, а иногда и противенъ до невроятности. Особливо изъ женскаго пола. Совсти или приличія ни на волосъ. По магазину ходитъ, на все бросается, все переворочаетъ, торгуется, отступается, обидныя замчанія насчетъ товара длаетъ. И всей-то покупки окажется на грошъ. Трудно это переносить, а разсердиться нельзя. Ну, молодой парень въ этомъ случа тмъ хорошъ, что онъ себ изъ этого забаву устраиваетъ. Товаръ показываетъ да убираетъ съ любезностью, а самъ замышляетъ, какъ бы этакую покупательницу наказать. Буквально война ведется. Ушла — у нихъ хохотъ. И къ слдующему разу разныя штуки заране придумываютъ, что предложить, да что при этомъ сказать.
У насъ къ торговл пріучались вс молодые парни, даже т, которые въ контор по счетной или письменной части отлично шли и были очень нужны. Бухгалтеру, разумется, это бывало обидно: пріучалъ-пріучалъ человка, а какъ сталъ онъ ему настоящимъ помощникомъ, глядь его и убрали. Возись съ другимъ. Онъ и жаловаться пробовалъ, но хозяинъ на это не подавался. ‘Ежели, говоритъ, онъ парень хорошій, тмъ боле нужно, его къ длу приставить. Хорошаго парня жалко навки при бумаг держать, пописухина изъ него длать. Какая это дорога?’
Отношенія въ прикащичьемъ мір такого рода, что, съ одной стороны, послушаніе должно быть безъ разсужденій, а въ другое время бываетъ и очень большая короткость. И пьютъ вмст, и въ увеселительное заведеніе закатятся, и всякая при этомъ возня можетъ выйти. Но дисциплин это все-таки не мшаетъ. И услуги, какія по порядку установлены, мы умемъ оказывать безъ униженія. Лакеевъ не полагается, а жить и дло длать нужно. Каждый понимаетъ, что ему въ какихъ случаяхъ длать слдуетъ и прислуживаетъ безъ униженія, а какъ бы, напримръ, хозяинъ гостямъ. Самоваръ поставилъ и подалъ: за то къ тому же столу садись чай пить. А главное, на все это заведенъ крпкій порядокъ, которому каждый въ свое время подчиняется.
Между собою вообще больше на вы говорятъ. Отъ младшихъ къ старшимъ всегда. Послушаніе, о которомъ я упомянулъ, не то значитъ, что всякое приказаніе непремнно во всей точности исполняется. И лность, и безпечность, и интересъ свой, все это, конечно, бываетъ. Сказано: не укради! А человкъ пользуется. Какое же это послушаніе? Но приказаніе личное: ступай, сдлай, исполняется безъ разсужденій. Гд бы ни стоялъ или сидлъ, въ тоже мгновеніе ступай. Положимъ, молодой парень пьетъ чай. Входитъ старшій прикащикъ (большею частью влетаетъ) и говоритъ: Блкинъ! возьми ключи, принеси изъ амбара то-то, или ступай туда-то. Такъ ежели онъ свой стаканъ попробуетъ допить, хотя бы залпомъ, его могутъ обругать въ лучшемъ вид. Человку некогда стоять надъ нимъ, чтобы знать наврное, что приказаніе исполнено. И нечего ему смотрть, какъ парень чай пьетъ. Ежели время терпитъ, онъ скажетъ: чай-то допей! Поспешь. Но, разумется, главный смыслъ такой внезапности заключается въ томъ, что при гоньб по дламъ нечего, да и нельзя объяснять разсыльному по важному или по пустому длу онъ идетъ. Разъ навсегда, это не его забота. Иногда нарочно видъ длается, что дло не стоящее вниманія, когда оно, напротивъ, очень интересное. Чтобы человка не застать дома или дать другому впередъ попасть, секунды достаточно. А изъ-за подобнаго большое дло можетъ лопнутъ. И прикащикъ зрлыхъ лтъ исполняетъ подобнаго рода приказанія безпрекословно и сейчасъ же.
Вообще прикащикъ своей воли не иметъ. Ни семейныхъ обстоятельствъ, ни болзни, ни даже длъ своихъ, хотя бы довольно порядочныхъ, ему имть не полагается. Живетъ, ничего не ожидая — и вдругъ приказаніе: позжай! сегодня вечеромъ, черезъ два часа, черезъ часъ, за тысячи верстъ, на два, на три мсяца. Никогда никакихъ разсужденій. Иногда даже самое дло не позволяетъ предупредить объ отъзд. Поздка должна бытъ именно внезапная, или совершается по какому-нибудь внезапному случаю, по неожиданной телеграмм.
Илья Егорычъ самъ велъ дло до послднихъ мелочей и всмъ прикащикамъ отдавалъ приказанія лично, а не черезъ старшихъ. Т сами распоряжались, какъ по длу требовалось, и ихъ приказанія исполнялись такъ же безпрекословно, какъ и хозяйскія. Но Илья Егорычъ вообще не поручалъ имъ его приказанія передавать, а звалъ къ себ лично каждаго, кто ему требовался, до послдняго мальчика. Когда получалась возможность телеграфировать отсутствующимъ, Иль Егорычу было непріятно, что станція отказываетъ въ пріем депешъ съ ругательными словами. Успокоился тмъ, что, вмсто дурака, сталъ писать ‘безразсудный’. ‘Зачмъ задержалъ товары, безразсудный?!’ стало у насъ довольно заурядной рчью, которую Илья Егорычъ разъяснялъ уже не по телеграфному, по возвращеніи виновнаго.
Являться посл прізда полагалось въ ту же минуту, въ чемъ пріхалъ, не причесываясь и не умываясь. Пріемъ былъ разный: съ одними лобызался трижды, весело, другимъ подавалъ руку, а въ иныхъ случаяхъ прямо приступалъ въ восклицаніямъ. Отпустивъ подручныхъ, уходилъ съ старшимъ въ кабинетъ и тамъ бесдовалъ долго. Отъздъ также происходилъ по церемоніалу. Длинныя наставленія, кому слдовало, онъ давалъ раньше. А когда все готово, позоветъ отъзжающихъ уже въ дорожномъ плать, помолится съ ними передъ иконой съ минуточку, поцлуется, напутственное что-нибудь скажетъ и отпустить. Ежели хотлъ показать особенное расположеніе, выходилъ проводить къ повозк. Когда усядутся, да застегнутъ повозку, скажетъ: ‘Ну, прощайте, Геннадій Иванычъ, съ Богомъ, счастливо. Трогай!’ И терпть не могъ, ежели ямщикъ въ это время закопается. Изъ-за этихъ проводовъ напутственная бутылочка иногда распивалась не въ контор, а ужь по дорог, въ винномъ погреб.
Но веселе проводовъ и встрчъ при отъздахъ и возвращеніяхъ старшихъ прикащиковъ изъ Москвы и нижегородской ярмарки у насъ была торговля вещами, т. е. ношенымъ платьемъ. Свои обновы мы всегда предъявляли на общій судъ. Рады бывали, ежели нравилось и цну признавали выгодной. Конфузились, огорчались, ежели поднимутъ на смхъ. Ну, а московскіе обновы тмъ боле интересны, да и выгодно было ихъ покупать: видъ совсмъ другой и служатъ долго. А здшнія въ дв недли протирались. Лтомъ мы ходимъ въ фуражкахъ, а зимой, какъ въ мховое нарядимся, насъ и отъ купца не отличишь. Поэтому зимній видъ намъ былъ любезне, и первое, на что человкъ тратился для щегольства и солидности, это шубка хорьковая съ бобрами, да шапка соболья или бобровая. Мы и фотографіи съ себя въ шуб, да шапк любили снимать. Въ цнахъ, при такомъ домашнемъ аукціон, допускался большой капризъ. Уступка значительная длалась и по дружб, и въ вид одолженія. Своимъ постояннымъ подручнымъ или кто въ послднее время помогалъ, тому дешевле отдавали. И просто дарили.— Годится?— Какъ не годиться!— Ну, и тащи. Принимать такіе подарки вполн прилично, а кто на нихъ щедръ, въ общемъ мнніе возвышается. А иногда и запрашиваніе жесточайшее бывало. Вообще, аукціонъ происходилъ вечеромъ, но вещи вс знакомыя, такъ что вникать нтъ надобности. Время къ ужину близится, закуска на стол, такъ что очень весело бывало. Иной разъ и лотерею въ моментъ разыграемъ. Лотереи и продажа вещей бывали у насъ, впрочемъ, и при другихъ обстоятельствахъ. Продулся человкъ — смотришь, и пошелъ съ подписнымъ листомъ.
Укладываться вообще полагается самому. Но ежели старшаго затормошатъ съ бумагами, да хозяйственными разговорами, то уложитъ ему чемоданъ и подручный. Остающееся имущество въ чемоданахъ или комод считается на храненіи у эконома. Копотную зашивку чемодана и затягиваніе ремнями всегда исполняетъ подручный или кто-нибудь изъ молодыхъ ребятъ. По сибирской зд, сундуковъ, разумется, не можетъ быть, а существуютъ мягкіе чемоданы черной юфти, которые набиваются вплотную (и много можно туда набить) и аккуратно зашиваются, т. е. застегиваются пропускными сыромятными петлями, изъ которыхъ въ послднюю продваютъ замокъ. Въ обхватъ черезъ крышу два ремня. Деньги возить въ чемодан не считается благоразумнымъ. Ихъ возятъ на себ, потому что съ чемоданомъ больше можетъ быть случаевъ, чмъ съ человкомъ. Разно ухитряются. Ноги бинтуютъ подъ штанами, особенные надежные карманы съ завязками подъ жилеткой длаютъ: два вдоль спины и по одному съ каждой стороны. Сотенныхъ бумажекъ въ растяжку тысячъ двадцать свободно уложится. Съ тхъ поръ, какъ банки завелись, нтъ, конечно, такой крайности возить большія суммы, но у насъ капиталъ требовался и въ мелкихъ трактовыхъ городахъ, и въ селеніяхъ. Кром вещей и денегъ, везутся при себ товары дорогіе: моржанъ, соболи высокіе. Для надежности и удобнаго обращенія, соболи не тючатъ, какъ товаръ, а кладутъ въ такіе же чемоданы, какъ вещи. И всегда еще навяжутъ отъзжающему то, другое изъ товаровъ, что не попало въ обозъ. Хитро приспособлена настоящая казанская повозка. Маленькая, бжитъ низко, отъ земли не отдляется, а крутые, да глубокіе у нея бока. Какъ начнутъ ее потрошить, выносить чемоданы, да тюки, да коробки, да ковры и подушки, такъ просто удивительно. Гору натаскаютъ, комнату всю завалятъ. Купечество здитъ лежа: оттого, конечно, и можно помстить столько, дутъ лежа, и лихая зда купеческая. Курьеровъ обгоняемъ, кром разв самыхъ ужь бойкихъ. И не то, чтобы какіе-нибудь наводки бшеныя платили, четвертакъ, полтинникъ, но нтъ того, чтобы горстями деньги бросать. Въ томъ тутъ дло, что человкъ отъ повозки не обходитъ, а въ случа чего и постромку пристегнетъ, и возжу продернетъ. Чай пьетъ, перехватываетъ что случится, горячее или холодное, гд готово, такъ чтобы и минутки на это лишней не ушло. Опять же и дороги не разбираемъ, хоть духъ вытряси, пощады не запросимъ. И ямщику веселе: чувствуетъ, что свои, по длу настоящему дутъ, и никакой обиды выйти не можетъ. Хочется мн, по поводу купеческой зды, сказать про разбои по сибирскимъ дорогамъ. Опасно, говорятъ: варнаки. Мста срзываютъ съ возовь, это точно. Такъ вдь это коммерція уже образовалась, въ род конокрадства, и полицейскіе аккуратно около пристаносодержателей кормятся. А чтобы прозжающаго тронуть, такъ вдь, кром того, сколько я самъ здилъ, сколько я зналъ людей, постоянно прозжающихъ, сколько разсказовъ дорожныхъ слышалъ, и ни единаго-то разу не пришлось мн услышать ни про одинъ случай грабежа. Между тмъ, купеческія повозки катятъ по заведенному порядку въ одни и то же числа, извстно вполн, что везутся въ нихъ большія деньги, на каждомъ перегон есть такіе подъемы, что хоть заржь лошадей, не ускочишь. По получасу шагомъ въ гору тянутся! И не трогаютъ. Револьверъ мало кто при себ возитъ. Непривычны къ обращенію и слышали, что больше себ увчья бываетъ. Илья Егорычъ смялся надъ тми, кто бралъ оружіе: ‘По моему, лучше всего табакъ нюхательный: въ глаза бросилъ, и готово’. Однакожъ, онъ и табакерокъ при себ не возилъ.
Потому ли, что Илья Егорычъ самъ не былъ кровный сибирякъ, или по какой-нибудь другой причин, но настоящихъ сибиряковъ у насъ при всемъ дл было мало, а особливо изъ Восточной Сибири. Я былъ, еще, можетъ быть, человка два якутовъ, одинъ томскій парень, тюменскихъ нсколько, одинъ пермякъ, да елабужецъ — и только. А то все ‘россійскіе’, владимірцы и особенно вологожане. Въ самомъ большомъ сбор мы бывали на Пасху. Тутъ, посл заутрени, для поздравленія хозяевъ, насъ сходилось человкъ до сорока. Я всегда раньше приходилъ, въ двнадцатомъ часу, чтобы вмст идти въ нашу приходскую церковь Петра и Павла, въ двухъ шагахъ отъ конторы. Не забуду я этихъ сборовъ. Очень строгаго благочестія у насъ не было. Я считаю, что изъ всхъ насъ двое только душевно были привержены къ церкви, да и то не такъ, чтобы выставляться или съ другихъ взыскивать. А нашъ братъ, помоложе, ничего серьзнаго на этотъ счетъ въ голов не держалъ. А тутъ такъ хорошо на душ, дружба ко всмъ, торжество. Не думаешь, что завтра гулять пойдешь или кутнешь, а именно только праздникъ свтлый чувствуешь, радость всеобщую. Разъ я съ однимъ человкомъ посчитался крупно передъ праздникомъ, вспылилъ, и даже за мной послднее слово осталось. Посл заутрени, онъ ко мн подходитъ — и я съ нимъ не помирился. До сихъ поръ не могу себ этого простить, и теперь прошу прощенія. Хозяинъ заутреню стоялъ въ собор. Съ властями похристосуется и прідетъ въ начал обдни къ Петру и Павлу. Становился сзади — всегда въ церкви стоялъ сзади, въ толп — къ хозяйк впередъ не протискивался и безпокойства не длалъ. Даже нашему брату за нимъ наблюдать слдовало, чтобы какъ-нибудь слишкомъ близко къ нему не очутиться. Потому онъ тогда похристосуется, а этого онъ не любилъ. Посл обдни, въ контор насъ, какъ сельдей. Другъ на друга оглянемся, и такъ толпой и идемъ поздравлять въ столовую. Чайный столъ стоитъ, экономка чай разливаетъ, хозяинъ въ регаліяхъ, только вмсто мундира пиджачекъ легонькій надлъ, хозяйка въ свтломъ плать, въ блой шали, на голов кружево блое, въ ушахъ брильянтовыя серьги надты. Встаютъ и христосуются со всми. Лицо у Ильи Егорыча важное, спокойное, и ужь для всхъ одно — не перемнитъ. А Дарья Прокофьевна тому, другому, кого любитъ, словечко скажетъ, улыбается. Посл этого мы должны по стакану чаю выпить. Не взыскивалось, ежели кто улизнетъ, а только чтобы вс стулья были заняты. Иные у двери стоя пьютъ. И Илья Егорычъ сидитъ.— Что же сливокъ не наливаете? Что безъ хлба пьешь? Очень горячій чай мы не глотаемъ, въ жаръ броситъ. Допилъ, стаканъ на тотъ или другой столъ поставилъ, поклонился и убжалъ. Ну, а въ прихожей, разумется, Настасья Никитишна, та съ большими косами двушка, объ которой я въ начал сказалъ. Кто не очень важенъ, да помоложе, тотъ и въ прихожей, времени не теряя, на ходу со всми перехристосуется — и ужь тутъ, можетъ быть, не безъ грха.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Хозяинъ, Илья Егоровичъ.

Пора, однакоже, чтобы читатель кое съ кмъ поближе познакомился. И ужь ежели объ комъ говорить, такъ, конечно, первымъ долгомъ объ Иль Егорыч, потому что онъ, дйствительно, былъ у насъ хозяинъ и всему длу голова. Кое-что при разныхъ случаяхъ сказано, но надо хорошенько все по порядку разсказать.
Родомъ онъ былъ вологжанинъ и привезенъ въ Сибирь мальчикомъ. Родство кое-какое въ купечеств было, не важное, однакожъ оно ему въ пользу пошло. Очень рано, году по осьмнадцатому, онъ уже велъ торговое дло, и затмъ, при большихъ способностяхъ, настойчивости и трудолюбіи, быстро сталъ богатть. Начавъ жизнь лавочнымъ мальчикомъ, онъ нетолько не стыдился этого, а, напротивъ, любилъ вспоминать это время. Случалось, дойдетъ до него — все до него доходило, только онъ рдко видъ подавалъ — что кто нибудь обидлся, зачмъ заставили прислуживать у стола. Внушеніе сдлаетъ, объяснитъ, что обижаться этимъ глупо, и себя въ примръ приведетъ, какъ онъ лавку подметалъ, да подносы съ чаемъ подавалъ въ такое время, ‘когда ужь знали люди, что настоящій-то хозяинъ въ дл я’. Лакеями онъ, дйствительно, брезгалъ и старался обходиться парнями, которыхъ бралъ съ тмъ, чтобы вывести въ прикащики. Но когда пошли разныя утонченности, требующія лакейской снаровки, пришлось хоть одного привилегированнаго держать. Нечего грха таить: грубъ былъ Илья Егорычъ въ обращеніи, дрался. Коли долго не отворяютъ по его звонку, онъ могъ, не войдя и слова не сказавъ, въ рожу мальчику създить. При всемъ необыкновенномъ прилежаніи къ длу, онъ въ молодые годы и въ среднемъ возраст кутилъ сильно. Пить онъ могъ необыкновенно много, и хотя пьяный озорничалъ, но противъ прочихъ, въ барыш оставался. Въ карты тоже игралъ по очень большой (въ бостонъ, напримръ, по рублю), на тысячи, и этихъ тысячъ изъ рукъ не выпустилъ. Въ мое время, разумется, ни отъ чего подобнаго и слда ужь не оставалось. Только двадцатилтніе служаки помнили старину. Сверхъ одной рюмки во время обда, онъ теперь капли не пилъ. Въ угоду властямъ, бывалъ иногда принужденъ садиться въ сибирскій вистъ по копейк, но говорилъ, что дороже четверти играть не прилично.
Съ перваго взгляда могъ онъ показаться похожимъ на чиновника. Но черты лица были другія, и въ нихъ ясно сказывался человкъ большой силы. И волчій ротъ, и лисій хвостъ несомннно тутъ были, и гнвъ, который, дйствительно, могъ испугать, и улыбка необыкновенно тонкая была у него, и зловщая усмшка. Невидимо въ чемъ она выражалась: смется лицо и глаза свтлые стали. Сконфузится хвастливый человкъ, или который обмануть старался, ежели подъ эти глаза попадетъ.
Вставалъ Илья Егорычъ всегда въ шесть часовъ, и вскор затмъ появлялся въ кабинет чисто вымытый и причесанный, въ халат. Такъ и оставался до вызда или до обда. Отъ письменнаго стола онъ въ это время вставалъ разв, чтобы проводить гостя поважне, и потомъ съ замтной торопливостью возвращался. Раннимъ утромъ, между семью и восьмью, какъ говорилось, ‘до людей’, старались попасть къ нему кое-кто изъ купечества, приближенные люди, пользовавшіеся расположеніемъ, а отчасти и по дламъ прикосновенные. Это было самое лучшее время, чтобы переговорить безъ помхи, посовтоваться, сообщить сплетню, призанять негласно изъ рукъ въ руки нсколько тысченокъ. Сообщеній выслушивалъ онъ много, но постители, большею частью, входили съ задняго крыльца, спрашивая, есть ли кто. Ежели сидлъ не удобный человкъ, не шли: посидятъ въ столовой или къ намъ пройдутъ. И изъ насъ, кому нужно было для развязки на все утро, спросить или доложить о чемъ, старались въ это время улучить минутку. Очень часто онъ въ окно все движеніе во двор видлъ, и шагъ каждаго зналъ — иной разъ и самъ позоветъ. Итакъ у него все хитро разсчитано было: иногда только затмъ и звалъ, чтобы свидтель былъ, чтобы стснить, сконфузить непріятнаго постителя, не дать ему говорить. Посл восьми часовъ набиралась публика попестре, а съ десятаго часа обыкновенно отдавалось приказаніе:— нту дома, а ежели такой-то и такой-то будутъ, проси. Бда, ежели мальчикъ передъ чьей-нибудь важностью спасуетъ, и вообразитъ, что отказать нельзя.
Мы имли право входа во всякое время, кром, разумется, когда въ спальн. Но и то, ежели чувствуешь, что дло важное, постучишься. Я нсколько разъ стучался. Спроситъ, велитъ войти, или черезъ дверь прикажетъ. Тоже и насчетъ послобденнаго сна. Спать ему нужно было, хотя бы минуть двадцать, а ежели время не терпитъ, все-таки пошлешь мальчика разбудить. Въ туже минуту выйдетъ. И никогда онъ за это не сердился, т. е. даже отклика недовольнаго изъ спальни не сдлаетъ. Нужно было понимать, что при комъ говорить, когда съ какимъ дломъ соваться, какъ незамтно напомнить или намекнуть. И ежели кто вс эти штуки, какъ игру разыгрывалъ, онъ очень цнилъ.
Вообще длалось такъ: письма и телеграммы неси во всякое время, иди прямо, клади, уходи. На телеграммахъ надпись синимъ карандашемъ, крупно, откуда, чтобы онъ сразу зналъ, которую раньше читать. Почту, деньги, бумаги и справки изъ конторы, письма къ подписи, носилъ кто-нибудь одинъ: онъ не любилъ, чтобы непривычное лицо входило въ кабинетъ. Ежели торчишь въ кабинет и видишь въ окно, что несутъ изъ конторы что-нибудь еще, выходишь въ столовую и берешь. Почту на столъ положилъ, а объявленія прямо передъ нимъ. Которое подписываетъ, говори отъ кого и сколько. Съ бумагами идешь, остановись въ дверяхъ. Онъ сидитъ къ теб спиной, пишетъ. Ежели нужно, говори сейчасъ, сразу. А нтъ — молчи. Иногда, не оборачиваясь, спроситъ: что? И продолжаетъ писать. Допишетъ, обернется, кому слдуетъ руку подастъ. Если призванъ, тоже остановись и жди. Кто съ порученіемъ здилъ, отвтъ короткій, положимъ: ‘Ивана Петровича дома нтъ’, ‘кланяется, благодарить’, ‘будетъ въ 7 часовъ’, и т. д. Говори сразу и уходи. Ежели отвть длинный — жди. Ни за чмъ служебнымъ, хотя бы самымъ пустымъ, домашняя прислуга не разсылалась.
Очень замчательная въ немъ черта была, что онъ наушничества не возбуждалъ и любимцевъ не имлъ. Онъ зналъ все черезъ бабъ, да и зорокъ былъ очень, но прикащиковъ не разспрашивать, и что зналъ негласно, виду не давалъ. А насчетъ любимцевъ не то я хочу сказать, что онъ никого не любилъ. Напротивъ, онъ бывалъ очень расположенъ, и даже такъ, что ему именно пріятно было, чтобы человкъ тутъ при немъ въ комнат находился, хотя бы безъ прямого дла. У него первый признакъ, что онъ человкомъ доволенъ, ежели онъ его тормошитъ. Самыхъ разныхъ порученій надаетъ, а исполнять мшаетъ. Позоветъ за чмъ-нибудь, и держитъ. Дло не терпитъ, а ты часъ и два торчи въ кабинет, пока онъ почту пишетъ или бесды ведетъ, а на тебя въ это время взглянетъ или улыбнется. Молодому, положимъ, эти разговоры большая наука, но старику маята одна, въ особенности, какъ одинъ человкъ у насъ изъ-за мозолей замшевые сапоги носилъ. Ежели неудовольствіе произошло, а между тмъ человкъ старается, успваетъ — смотришь, помаленьку опалу сниметъ и опять тормошитъ. А ежели сердитъ, сейчасъ же перестаетъ звать, ни о чемъ не спрашиваетъ, всякое дло въ двухъ словахъ кончаетъ. Тхъ, у кого не было постояннаго дла, по мсяцамъ безъ занятій держалъ. И ужь такому опальному не давай отъ себя работы, не посылай никуда за самымъ пустымъ дломъ, не ставь къ пріемк или накладк товаровъ, ни письма, ни фактуры не давай переписывать. Замтитъ, гонка будетъ — не изъ-за этого самаго, а изъ-за чего придется. Одного человка полтора года такимъ манеромъ продержалъ: кончилось, что тотъ разсчитался. Изъ всхъ насъ, это былъ единственный человкъ, довольно глупый. То есть никакихъ обстоятельствъ сообразить не могъ, и все длалъ невпопадъ. Важность на себя напускалъ, и ежели что скажетъ, да ему поддакнуть, обрадуется, и сейчасъ повторитъ громче прежняго: а что же и говорю! Былъ онъ съ Ильей Егорычемъ товарищъ, состоялъ съ нимъ приблизительно въ одномъ капитал, въ карты вмст играли, и даже преданіе ходило, будто бы порядочная часть Долгушинскаго капитала въ руки Ильи Егорыча по картамъ перешла. Потомъ пошла дорога разная, и наконецъ, попалъ онъ къ прежнему товарищу въ прикащики. Изъ старшихъ былъ, каждый годъ въ Москву здилъ, а денегъ хорошихъ не нажилъ потому только, что въ длахъ былъ глупъ. Но все-таки, тысячъ двадцать накопилъ. Въ послдній разъ, онъ вина въ Москв купилъ. По письмамъ и счетамъ было видно, что покупка плохая: главные сорта дороги, фантазіи разныя допущены, отправка тоже неудачная. Прізжаетъ. Ильи Егорыча не было дома. Матвй Терентьичъ его дожидаться не сталъ, одлся и похалъ въ гости — и именно въ родственный хозяину домъ, отъ чего умный человкъ и во всякое время бы воздержался, потому что Илья Егорычъ никакихъ подобныхъ сближеній не любилъ. Вотъ только что онъ со двора, а хозяинъ во дворъ. Павлушка и докладываетъ: Матвй Терентьичъ Долгушинъ пріхалъ.— Позови.— Нту. Разъ, два, и три — такъ до ночи и не бывалъ. Утромъ — свиданіе…
Кром опалы, ежели недоволенъ, или разсердился, или не въ дух — и разговоръ, по человку глядя, различный. Самые набольшіе прикащики, главные довренные у насъ такіе люди были, что имъ мораль читать или наставленія давать не приходилось. Слышно, конечно, что человкъ не доволенъ, брюзжитъ, съ мнніемъ несогласенъ, велитъ по своему сдлать. Разговоръ, конечно, всегда на ‘вы’. ‘Ты’ только изрдка, въ очень дружескомъ тон, при имени и отчеств, и то какъ бы для показанія большой близости передъ инымъ, постороннимъ человкомъ изъ купечества.— Ну-ка, братъ Геннадій Иванычъ, объясни ты ему, въ какую онъ бду съ этимъ дломъ влетитъ. Или такъ:— Что, братъ, Богатовъ, оплелъ насъ съ тобой Иванъ Максимычъ, опростоволосились мы. Нсколько пониже сортомъ люди назывались также по имени и отчеству, вы или ты, смотря по давности службы и отношеніямъ (первое гораздо чаще). Намъ, мелкот, обознымъ, молодымъ парнямъ, которыхъ кликали по фамиліямъ, не рдко тоже приходилось угодить подъ ругань. И тутъ, впрочемъ, разное обращеніе. Илья Егорычъ зорко видлъ, какъ на кого дйствуетъ, и примнялся. Молодыхъ парней иногда ругалъ, и скверныя слова въ поученіе употреблялъ, но безъ всякаго сердца, просто въ род разговора. Иной разъ, ежели человкъ по новости или отъ старанія ошаллъ, или глупость сдлалъ, ему смшно, и онъ даже расположенъ къ нему длается. Но только онъ всегда себя выдержитъ, а какъ-нибудь посл пошутитъ для ободренія. Дйствительно, жестоко и обидно доставалось прислуг и эконому, потому что тутъ были отношенія, въ которыхъ онъ не привыкъ себя сдерживать. А всхъ страшне разносилъ онъ родственниковъ. Дтей своихъ не было, и потому онъ старался вывести въ люди племянниковъ, которыхъ бывшій бухгалтеръ прозвалъ принцами крови. Отличные случаи всмъ имъ были даны, но только одному пошли они въ прокъ, и онъ въ короткое время всталъ на ноги и сдлался богатымъ купцомъ. Теперь, конечно, перевалилъ за милліонъ. По совсти нужно признаться, что въ служебномъ отношеніи купеческіе сынки и племянники плохой народъ. До того они взбалмошны, не надежны въ характер, что и сказать нельзя. Сегодня онъ съ тобой цлуется, а завтра пакость сдлаетъ, подведетъ передъ хозяиномъ, ни за грошъ продастъ, насплетничаетъ, наклевещетъ. Тоже и насчетъ денегъ бываетъ до крайности подозрительно. Состоитъ при дл — разумется хозяйскія деньги быть должны. Знаешь про него наврное, что продулся онъ въ пухъ — и вдругъ опять бумажки во всхъ карманахъ, и въ чемоданчик или комод, пачки починаются. Даже во время игры смотрть на такія деньги неловко. Разъ я былъ при томъ случился, какъ Илья Егорычъ подобнаго принца крови разносилъ. Просто страшно: побллъ,
глаза выкатились, голосъ на весь домъ. Такъ и бьеть вся эта сила въ человка. Какъ съ глазъ прогналъ, обращается ко мн, хочетъ говорить спокойно, а голосъ обрывается, грудь такъ и ходитъ. Другой разъ такая сцена вышла. Узжаетъ на ярмарку, тарантасъ у крыльца, мы вс въ столовой, въ прихожей горничныя, кучера, дворники. Видимъ, въ зал помолился, перецловался съ родственниками, выходитъ къ намъ. Тоже, по порядку, съ каждымъ трижды цлуется. До племянника дошелъ, остановился, глаза въ него уставилъ, да въ короткихъ словахъ, тутъ же, при всхъ, такъ его обработалъ, что мы только рты разинули.
Когда нужно было, напримръ, въ общественныхъ собраніяхъ, Илья Егорычъ могъ себя обуздать. Только дорого это ему стоило. Между тмъ въ собраніяхъ тоже и враговъ было довольно, кляузники, выжиги изъ разжившихся кабатчиковъ и т. п., которые, кром обдлыванія своихъ длишекъ, прямо на то били, чтобы его взбсить и сдлать скандалъ. Прідетъ домой до того измученный, что прямо въ постель. Посл подобныхъ случаевъ призоветъ иногда вечеркомъ одного изъ старшихъ прикащиковъ, поговорить немного о чемъ-нибудь, а потомъ и свернетъ на общественныя дла. Жалуется, отвращеніе выражаетъ: ‘Только и остается, что наплевать на всхъ, да затворить ворота’. Сидитъ при этомъ иногда въ кабинет, или тихими шагами по зал ходитъ. И эта мысль объ отвращеніи у него упорная была, потому что онъ часто къ ней возвращался. И когда у него тихо и мирно было на душ, опять говорилъ объ томъ же: бросить все…
Терпливъ былъ Илья Егорычъ съ людьми необходимыми, даже при большомъ ихъ безобразіи, напримръ, съ бухгалтеромъ. У насъ постепенно до того дошло, что бухгалтеръ по мсяцу и боле не показывался въ контор. Мы копошимся въ книгахъ и счетахъ, какъ умемъ, справки задерживаемъ, счета составляемъ не полные, иного и вовсе доискаться не можемъ. А хозяинъ терпитъ, потому что бухгалтеръ знающій и замнить его не кмъ. Пробовалъ онъ сойтись съ прежнимъ бухгалтеромъ, который тогда жилъ своимъ домкомъ, независимо. Собственно для счетной части оно было бы не дурно, надежно. Но ладить съ Дмитріемъ Кирилычемъ Бахматовымъ было бы трудне, чмъ переносить безобразіе пьяницы. Дмитрій Кирилычъ былъ человкъ очень умный, быстре Ильи Егорыча, образованне гораздо, замчательно находчивый и способный къ насмшк. Чтобы въ дуракахъ не остаться, обращеніе съ нимъ требовалось самое осторожное. Неожиданное его возраженіе или шутку не поймешь сразу, а переспросишь, придется отъ него поученіе принять.
Въ числ многихъ дловыхъ способностей Ильи Егорыча, былъ даръ приказывать просто и вразумительно, каждому въ тхъ словахъ и тмъ голосомъ, какъ кому для пониманія требовалось. Еще важне было, что онъ возраженіе выслушивалъ отъ всякаго, и ежели признавалъ справедливымъ, то соглашался. Смиреніе онъ любилъ, но въ чемъ? Въ томъ, чтобы человкъ не воображалъ о себ много, правъ никакихъ въ помышленіи не держалъ, и самое грошовое жалованье принималъ, какъ великую отъ хозяина милость. А чтобы человкъ передъ нимъ шаллъ и рта не смлъ разинуть, этого онъ не цнилъ. Онъ голову повернетъ, черезъ плечо взглянетъ и спросить:— почему?— Объясни. Для примра, какую можно было смлость себ позволить, разскажу одну исторію про себя. Очень поздно осенью требовалось переправить за Байкалъ и оттуда по глухому, малопрозжему тракту отправить партію товаровъ, не большую, но необходимую и спшную. Принесъ я бумаги по этой отправк, все оказалось въ порядк. Воскресенье было, расположеніе духа благодушное. Вотъ онъ подписалъ и говорить: — Поди, скажи Костылеву, чтобы собирался, а посл обдни ко мн бы пришелъ. Сергй Костылевъ былъ мой первый другъ, и въ то время какъ разъ былъ поставленъ за конторку помощникомъ новаго бухгалтера, который къ намъ поступилъ съ огромнйшей репутаціей, и такъ себя важно началъ держать, что даже обдать съ нами за однимъ столомъ не захотлъ, а приказалъ подавать ему обдъ въ его комнат, гд онъ и помщался одинъ. И Сергй, и я, оба мы думали, что ему, т. е. Сергю, будетъ большая польза отъ выучки бухгалтеріи при такомъ хорошемъ учител. Между тмъ, поздней осенью не въ диковину было, что пароходъ цлую недлю качается, не можетъ пристать къ Посольску. Поздка могла затянуться недли на три, а мученія много. Вдругъ мн все это въ голову пришло, не усплъ я до конца столовой дойти, какъ повернулся къ Иль Егорычу, который слдомъ за мной шелъ въ спальню одваться, и говорю:— Илья Егорычъ, позвольте мн слово сказать.— Что такое?— Извините пожалуйста, что я осмливаюсь… Ну, и разсказалъ всю исторію и къ концу, должно быть, довольно покраснлъ.— Кого же мы пошлемъ? Матвя Терентьича Долгушина разв? и улыбнулся своей тонкой, красивой улыбкой.— Ну, пошли его ко мн. Обрадовался я, бгу черезъ дворъ, подхожу къ Матвю Терентьичу съ такимъ пріятнымъ видомъ, какой бываетъ у молодыхъ для насмшки надъ стариками.— Илья Егорычъ васъ проситъ.— Что такое? Засуетился, на пятый мсяцъ опалы дло это было — пошелъ. Я Сергю все потихоньку разсказалъ. Вотъ идетъ Матвй Терентьичъ назадъ, побагровлъ и брови нахмурены.— То есть, говоритъ, еслибъ не для Шарапова, ни за что бы не похалъ.— Что такое? Куда?— За Байкалъ посылаетъ съ —скими товарами. Я, говоритъ, хотлъ Костылева послать, да въ Подольск чаи ужь подходятъ, присмотрть надо: мальчишк не управиться.
Старшіе прикащики и обозные, кром того, что въ деньгахъ не могли имть стсненія, сами себ выписывали въ счетъ жалованье и положенные расходы. А для нашего брата, мелкоты, большая это была исторія просить денегъ, даже заслуженныхъ. Гораздо чаще приходилось просить впередъ.— Много ли? Пятьдесятъ рублей.— А много ли за тобой? Тридцать рублей.— На что теб деньги? По моему, вовсе теб денегъ не нужно. И пойдетъ разводить. Разумется, у кого хорошая причина: матери послать, или что-нибудь подобное, разговоръ короткій. Распроситъ только и все приметъ къ свднію. А ежели обносился, сапоги къ празднику, пальто новое, сорочекъ совсмъ нтъ и т. д., тутъ всегда эубоскальствуетъ и жилы тянетъ. И кутежемъ, и картами, и женскимъ поломъ, всмъ попрекнетъ. Потомъ, ежели не сердитъ, дастъ. А, ежели сердитъ, дастъ нелюбезно, ругань про себя произнесетъ, записывая въ журналъ. Жалованья были ничтожныя: 15, 20, 25 рублей, 40 или 50 немногіе получали. Прибавка длалась такъ: передъ балансомъ составлялся списокъ, кто сколько получаетъ и сколько за нимъ долгу. Тутъ Илья Егорычъ и длалъ отмтки, кому прибавить, кому списать долгъ или частъ долга въ награду. Тутъ у иного длишки маленько поправлялись. Водилось, что и сами ходили проситъ прибавки, иногда и добивались. Но вообще человкъ себ подобными просьбами вредилъ…
Снисхожденіе, ежели кто запутается по денежной части, онъ иногда оказывалъ большое, но только тогда, ежели человкъ, можно сказать, въ ногахъ валяется. А къ тмъ, кто не хочетъ, не уметъ унизиться, великодушія не было. Однихъ, проворовавшихся опять приставляетъ къ длу, иногда къ большому длу, прежнюю растрату замазываетъ: Ну, что тамъ, ежели какія крохи къ рукамъ пристали.
А разъ вышелъ случай совсмъ въ другомъ род. Вполн вроятно, что позже, когда Илья Егорычъ сталъ больше остерегаться всего неблаговиднаго, онъ не ршился бы такъ подтупить. А можетъ-быть и то, что онъ этимъ средствомъ надялся врне закабалить на нсколько лтъ полезнаго человка.
Эту исторію я въ первый разъ услышалъ, когда лежалъ дома больной, и лечился на деньги Ильи Егорыча, а Сергй забгалъ иногда въ послобденное время меня провдать. Тетушка тогда ужасно полюбила Сергя, да оно, пожалуй, и не трудно было, потому что при моемъ жалкомъ положеніи, онъ оставилъ свою дикость, и старался быть попріятне, шутилъ, смялся. Эту приверженность она навсегда сохранила. И я даже думаю, что когда потомъ начались наши бушеванія, прізды въ не показанное время, стукъ дверей и сапоговъ, голоса не трезвые, кутежи до утра и проч., ея удивительное снисхожденіе, можетъ быть, больше къ Сергю относилось, чмъ ко мн. Бдная тетушка! Нетолько ея пяльцы исчезли изъ гостиной, но даже она сама перебралась спать на кухню, гд будто бы было тепле. Да, бываетъ подобное зврство. Не воротишь. Вотъ съ больными Илья Егорычъ былъ очень добръ и внимателенъ. Мн нетолько далъ денегъ, но и веллъ сказать, чтобы и насчетъ будущаго не безпокоился:— эти выйдутъ, и еще можно. Чаю и сахару веллъ мн отвезти. Въ контор ли кто лчился или дома, онъ всегда помогалъ, присылалъ доктора, трудно больныхъ навщалъ. О вычет жалованья за время болзни, какъ многіе длаютъ, конечно, и рчи не было. То ли онъ въ этихъ длахъ дйствительно по христіанскимъ мыслямъ и доброт поступалъ, то ли сообразилъ, что стоитъ все это не дорого, а впечатлніе производитъ полезное, и на человка узду лишнюю налагаетъ — но только больные никогда безъ помощи и попеченія не оставались. Тоже и въ случа смерти: вс расходы на свой счетъ, и чтобы все прилично было, и угощеніе духовенства посл похоронъ, однимъ словомъ — все. На панихиду придетъ и до кладбища проводитъ.
Скажу еще объ нкоторыхъ церемоніяхъ, которыя у насъ соблюдались. Самая главная церемонія — приглашеніе къ хозяйскому обду. Самые набольшія приглашались почти всегда. Затмъ прізжіе съ отчетами изъ торгующихъ по городамъ, а иногда и изъ прочихъ кое-кто. Костюмъ — кто въ чемъ ходитъ, хотя, конечно, на случай приглашенія себя вообще чище соблюдаютъ. А набольшіе, или кто по купечеству, да по банкамъ и присутственнымъ мстамъ рыщетъ, со щегольствомъ одвались. Входятъ въ столовую и становятся вдоль стны и у печки. Съ хозяиномъ или хозяйкой глазами встртятся, кланяются. Между тмъ, гости подходятъ къ закуск. Мста мало, столикъ маленькій, въ углу, такъ что немногіе могли сразу пользоваться. Когда вс закусятъ, Илья Егорычъ обращается къ намъ, будто въ первый разъ видитъ и примчаетъ, что мы тутъ:— что же, господа, водки? Садятся, какъ пришлось, стараются присосдиться къ знакомымъ изъ купечества. Ежели во время обда влетитъ какой-нибудь запоздавшій, Илья Егорычъ подвигаетъ свой стулъ, и сажаетъ подл себя кого-нибудь, къ кому больше благоволитъ. Это ужь послднее мученіе, потому знаешь, что ему неловко и непріятно. Подаютъ въ два блюда, сряду, хозяину, непремнно, послднимъ. Разговору, чтобы не было никакого. Посл обда, въ числ прочихъ — вонъ, безъ кофе.
Несмотря на вкусный и сытный столъ, вс вообще приглашаемые тяготились обыденной церемоніей. А Геннадій Иванычъ, много разъ предупрежденный, заране прошенный и убждаемый неоднократно, каждый день бунтовалъ, и комедіи разыгрывалъ.
Пищей и питіемъ за столомъ Ильи Егорыча прикащиковъ не обдляли. Но за то ясно выражалось, чтобы въ присутствіи хозяина никто ихъ за людей не почелъ. Эта черта, и во всхъ прочихъ случаяхъ, строго соблюдалась. Ежели входишь въ кабинетъ, и тамъ сидитъ довольно даже знакомый человкъ, смотри на одного хозяина, гостю не кланяйся, будто его и не видишь. Разв ужь близкій, и твое положеніе въ дл знаетъ вполн, тогда можно, пока Илья Егорычъ пишетъ или читаетъ, привстать, поздороваться, перекинуться словечкомъ: но только самымъ шопотомъ. Еще признакъ хозяйской важности: ежели, бывало, зайдетъ въ контору, шапки или шляпы не снимаетъ. Заходилъ онъ, между прочимъ, рдко, и больше для одного благодушія. Разъ только пришелъ подписать почту, когда ему нужно было поскорй выхать. Торопилъ спокойно, безъ суеты, т. е. собственно, подходилъ и заглядывалъ, соображалъ, можно ли ему дождаться. Однажды пришелъ вечеромъ, дозоромъ, посмотрть, дома ли молодые принцы, и разнесъ исправнаго за не исправнаго. Вообще, хотя онъ желалъ, чтобы считали, будто онъ все видитъ и непремнно каждаго согршающаго застигнетъ, но избгалъ частыхъ столкновеній, которыя уронили бы его достоинство, и закрывалъ глаза на многое, что было ему извстно вполн.
Личность Ильи Егорыча въ моихъ замткахъ описана гораздо подробне, но я исключилъ все, относящееся къ домашней обстановк или общественной и свтской дятельности, и оставилъ только то, что касается торговаго дла и отношеній къ прикащикамъ. Мн жаль этихъ сокращеній, въ особенности потому, что это лишаетъ меня возможности помянуть одного добраго и несчастнаго человка, отчего выиграла бы и личность самого Ильи Егорыча. Потому что въ человк этомъ лежало наружу многое, что у того было глубоко скрыто полъ броней, наросшей отъ богатства и многолтняго веденія большаго дла. Я разсказалъ много дурнаго, и только потому умолчалъ о разныхъ неблаговидныхъ мелочахъ торговаго дла, что было бы несправедливо говорить о нихъ непривычнымъ людямъ. Он бы всего больше поразили, и впечатлніе вышло бы не врное. Везд, во всемъ одни и т же дла длаются и мелкими, воровскими людишками, и честными людьми. Илья Егорычъ на этомъ былъ воспитанъ, выросъ и разбогатлъ, и, по совсти, одну только причину видлъ поступать иначе — осторожность. Вдь, ежели вс люди подлецы, ежели изъ нихъ многіе подлецы такіе, что смотрть на нихъ отвратительно, такъ зачмъ стсняться съ ними? Не глупо ли, отдавать имъ, этакимъ подлымъ людямъ, то, что можно взять себ? Разв не наказывался каждый разъ, когда воображалъ, что можно человку поврить, когда пробовалъ поступать иначе? Откуда, въ виду чего, во имя чего, могли явиться другія мысли? А эти мысли были. И это мысли невеселыя, не легкія для того, въ комъ мысль работаетъ одиноко и упорно. Безъ грха никто не живетъ. Но мра разная для знающаго, нераскаяннаго, который въ зл и лжи наслажденіе находитъ, и для темнаго, который смутно тяготится зломъ, желалъ бы добра, радъ былъ бы перестать злодйствовать, отдохнуть onвчнаго вытягиванія жилъ, которому роковымъ образомъ обрекаетъ капиталъ всхъ беззащитныхъ и поддающихся. Не непремнно большой капиталъ — всякій, хотя бы тотъ, который заключается въ моей чернильниц. Потому что ежели возмешься тутъ предльную грань проводить, такъ и при малой сообразительности, большое затрудненіе почувствуешь. Слушаю я, бывало, всякіе разговоры Ильи Егорыча, и, ни чуть не сомнваюсь, что онъ правдивый и честный человкъ — какъ и въ себ самомъ не видлъ дурного, когда изъ всхъ силъ старался исполнять порученное, или самостоятельно дйствовалъ въ томъ же дух. Потому что все это было въ порядк, какъ слдуетъ, и безъ чего нельзя. Трудно сказать, въ чемъ тутъ заключается разница между людьми, которые одинаковыя, дрянныя дла длаютъ — но она есть. И въ силу ея, совсть признаетъ самымъ оправданнымъ того, о комъ справедливо сказано, что онъ всхъ гршне. Въ томъ, что Илья Егорычъ хорошій, справедливый и честный человкъ, я былъ, нисколько не думавши, убжденъ въ т мои мальчишескіе годы. Такимъ же я его и теперь считаю. Учиться правд ему было не у кого, ни по книг, ни отъ живого человка. А сознаніе и желаніе правды все-таки держались. Равнодушія, мертвенности не было до конца.
Лично, я долженъ быть ему навсегда благодаренъ. Я ему обязанъ выучкой, сознаніемъ, что могу работать. Увы! для работы, какая была тогда, нужна та же вра въ дло, та же возможность искать лучшаго, соображать, стараться. Прочее, что было въ мальчик, быть можетъ, еще и теперь бы воскресло въ усталомъ человк.

Хозяйственная часть. Семейный флигель.

Хозяйственная часть была вся на рукахъ эконома. Дла тутъ было много. Ремонтъ строеній, а иногда и новыя постройки, садъ, огородъ, дровяной дворъ, амбары, экипажи, 12—15 лошадей, кучера, прачки, кухня, вся прислуга, прикащики, выписка и покупка всего, что для дома требовалось, серебро, сервировка для парадныхъ пріемовъ человкъ на сто, возня съ товарами, насколько они попадали во дворъ или имли прикосновеніе къ дому, вчная гоньба по городу со всякого рода порученіями — словомъ, дло очень большое и бойкое. И экономъ Николай Филипычъ Ефремовъ, былъ къ этому длу вполн способенъ. Въ татарк, остроухой мерлушчатой шапк, при темнорыжей бород и усахъ, онъ смахивалъ маленько на атамана. Но разбойникомъ не былъ, а былъ, напротивъ, человкъ доброй души, и совстливе другихъ, которые считали его мытаремъ. Разумется, у него съ утра до вечера, ко всякому длу приплеталась забота, сколько къ счету приписать. Зажигаетъ лампаду передъ образомъ, не сметъ, конечно, объ чемъ-нибудь дурномъ помолиться, но въ глубин души все-таки мечтаніе, что авось либо дло удачно сладится. Жалованья онъ получалъ 150 руб. въ годъ, а дло такое, что другому хоть нсколько тысячъ дай, такъ онъ не справится, съ той ли, съ другой ли стороны окажется негоденъ. Недльные счета бывали по 500 руб. и боле, не считая крупныхъ покупокъ. И требовалось, чтобы дло велось хорошо, исправно, чтобы все было въ порядк, прилично, чтобы хозяинъ былъ доволенъ, и прочіе не роптали. Такъ оно и было. Хозяинъ привыкъ ругать эконома изъ-за всякихъ пустяковъ и даже вовсе безъ причины, но доврялъ ему. Врагъ у него былъ, изъ прикащиковъ, такъ тотъ въ базарные дни чуть свтъ оба базара обойдетъ, ко всему прицнится, и въ восьмомъ часу Иль Егорычу и доложитъ. Потомъ тотъ эконома и спрашиваетъ.— А овесъ сегодня почемъ?— Шесть гривенъ.— А какъ же Алексй Петровичъ по полтин купилъ? Къ ругани хозяина, хотя рдкій день безъ нея проходилъ, экономъ не могъ привыкнуть, обиду чувствовалъ, клятвы мести произносилъ. И разв ужь вечеромъ, какъ подграфитъ и подпишетъ счетъ, почувствуетъ, что какъ будто сквитался, и опять начинаетъ смотрть весело. Къ торговому длу онъ бы не годился — ошалвалъ бы передъ покупателемъ, но хозяйство, присмотръ, исправленіе своевременное, покупка хозяйственная, толковая, обращеніе съ мебелью, да посудой (хозяинъ щеголялъ тмъ, что въ лтнее время, посл парадныхъ обдовъ, гости еще съ сигарами сидятъ, а подносы съ посудой такъ одинъ за другимъ и несутъ черезъ дворъ въ амбаръ, послдній гость со двора, а въ дом ужь мало и слдовъ передряги), возня со всякимъ народомъ, на все это онъ былъ молодецъ. Товарищъ онъ былъ также хорошій, и объ нашемъ благополучіи старался.
Николай Филипычъ былъ родомъ изъ Устюга, и своего устюжскаго угодника, Прокопія, всегда праздновалъ. Къ обдн ходилъ и насъ угощалъ пирогомъ, что было удобно потому, что день этотъ приходится на лтнюю Казанскую, 8-го іюля. Имянины свои, 9-го мая, онъ праздновалъ роскошно. Пирогъ само по себ, при участіи духовенства, а главное, тотчасъ посл обда, передъ самымъ хозяйскимъ окномъ, запрягаютъ телжку, кладутъ туда самоваръ, коробки съ посудой, провизіей и напитками (все хозяйское), амбаръ открытъ, несутъ оттуда коверъ тюменскій, садится въ тележку самый лучшій дворникъ, Степанъ, который иногда вызжаетъ за кучера нетолько съ хозяйкой, но и съ самимъ хозяиномъ, и детъ за рчку. А потомъ и мы на извощикахъ туда являемся. Травка зеленая въ то время всегда бываетъ, хвоя вполн ожила и освжилась, но на березкахъ листья самые разв маленькіе. Иной разъ очень свжо. Въ контор остается одинъ Макаръ Степанычъ, которому приказано посылать телеграммы прямо въ прихожую къ хозяину. Безобразія на этомъ гуляніи ни разу не случалось. Вс чувствовали, что ужь очень не хорошо это вышло бы передъ хозяиномъ.
Къ картамъ питалъ экономъ слабость значительную. Онъ всхъ легче изъ числа солидныхъ людей, поддавался соблазну ссть играть съ прогорвшимъ человкомъ, съ котораго взять нечего, а спустить ему можно много. Характеръ эконома хорошо обозначился и по части женскаго пола. Онъ содержалъ двицу изъ благородныхъ, не слишкомъ ужь молодую, порядочно ужь подсохшую и съ морщинками кое-гд. Зубы, впрочемъ, были отличные и волоса завиты. Онъ ее выкупилъ у какого-то подлйшаго отца, и бывалъ принужденъ еще отъ времени до времени посылать ему денегъ. Она вышивала въ пяльцахъ самые мудреные узоры, гладью, не торопясь, шила себ воротнички и рукавчики, да Николаю Филипычу мтила платки. А всего больше любила стишки выписывать въ тетрадку, романы читала, и курила. Все время, какъ я зналъ Николая Филипыча, онъ оставался ей вренъ. Про нее нельзя того же сказать, хотя мудрено было строго и взыскивать. Одну свою страсть она мало отъ него скрывала, и даже разошлась бы съ нимъ, еслибы онъ вздумалъ ее стснять. Николай Филипычъ нанималъ ей довольно хорошую квартирку, комнатки въ три. Съ кмъ былъ больше друженъ, любилъ приводить съ собой чайку напиться, по благородному. Она чай разливаетъ аккуратно, ложечки серебряныя, подъ печеніемъ салфеточка, лимонъ, сливки. Разговоръ, какъ въ семейств. Николай Филиппычъ всхъ серьзне, никакой вольной шутки себ не позволитъ и ничмъ своихъ отношеній не покажетъ. А безъ благородныхъ свидтелей онъ исчезалъ поздно вечеромъ, когда хозяева отойдутъ на покой. Остается его кровать въ маленькой комнатк, застлана малиновымъ одяломъ и лампадка теплится. Можетъ быть, еще дв-три койки въ контор стоятъ пустыя.
За добродтели свои экономъ впослдствіи былъ взысканъ и приставленъ къ постоянному длу, какъ разъ по немъ.
Нашъ конторскій сторожъ, отставной матросъ, Макаръ Сгепанычъ, былъ старикъ старый. Сгорбился, колна подогнулись, носъ вдавленъ, зубовъ нтъ, волосы и борода не чесаны. Говорилъ мало и все больше пророчества. Хозяину во двор попадется, тотъ его объ чемъ-нибудь спроситъ, онъ только мнется. Въ богадльню теб, старикъ, пора! Миску со щами носилъ черезъ дворъ, ужасно горячую, и не за ручки, а такъ подъ бока. Намъ отъ него мало было пользы, разв что въ кабакъ пробирался довольно удачно, не попадался съ бутылью. И самъ выпивалъ. Мы, однакожь, согласны были терпть взбалмошнаго и неряшливаго Макара Степаныча, такъ какъ онъ былъ изъ старыхъ служакъ, боле пятнадцати лтъ, и будто приросъ къ контор. Когда онъ посл пошелъ по городу нищенствовать (врно не захотлъ въ богадльню, а то бы Хорчинъ, конечно, его пристроилъ), намъ всмъ было жалко. Я какъ теперь вижу, какъ онъ сидлъ между самоваромъ и печкой, и не могу вспомнить, просто представить себ, кто посл него у насъ былъ. Самые послдніе обноски, которые никуда ужь не годились, шли, конечно, вс ему. Вотъ онъ въ праздникъ почудне и вырядится, и цилиндръ чей-нибудь наднетъ. Посл обда онъ уходилъ къ своей старух, которая жила гд-то по сосдству. Конечно, таскалъ кое-что. А къ нему двочка приходила, дочь его. Рубаху принесетъ выстиранную или что-нибудь, а онъ ей всучитъ что-нибудь изъ състнаго. Въ послднее время она вдругъ выросла, складываться стала, лицо пріятное сдлалось. И было видно, что ничего, кром нищенской своей работы, у нея на ум нтъ. Не знаю, что съ ней случилось: въ то время, какъ она была очень молода, ни у кого не повернулся языкъ пристать къ ней.
Хлбъ и печеніе, соленія, настойки, блье и кухня состояли въ вдніи экономки Таисіи Степановны, опрятной женщины, лтъ сорока съ хвостикомъ. Денегъ въ рукахъ у нея не было — все денежное шло черезъ эконома. Но, конечно, ей отъ всякихъ салопницъ былъ почетъ, и могла она обо всемъ доложить и у хозяйки выпросить. Жалованье тоже было пустое — 15 р. За то отличная комната, чистенькая, хорошо убранная, видъ изъ оконъ веселый, портреты разные, и въ комодахъ и сундукахъ довольно добра всякаго, даренаго и припрятаннаго. Мы ея не любили, а отчего, не умю сказать. Была она всегда вжлива и любезна, не обижала насъ, и въ день своего ангела, 8-го октября, присылала намъ къ обду дв бутылки наливки. Должно быть, тутъ какія-нибудь сплетни бабьи были въ ходу, которыя и можно предполагать, шли черезъ семейный флигель, гд изъ-за работъ, да кухни, да утюговъ вчно пакости и даже драки выходили. Наслушившись всякой всячины, я тогда еще сталъ соображать, что при необразованіи да дикости, знакомымъ людямъ съ женскимъ поломъ на казарменный манеръ жить не приходится. Невозможно было ожидать, чтобы и у Таисіи Степановны съ бабьемъ тамошнимъ ссоръ не выходило.
Хозяинъ въ мелочи по экономкиной части никогда не вмшивался. То есть приказывалъ онъ все до послдняго, а до разбора не касался. Очень хорошо онъ понималъ, что тутъ безъ помарки не обойдешься. Но въ самомъ-то дл, по такому огромному дому таскали немного. И порядокъ соблюдался, и расходы не велики были. За то одинъ разъ Таисія Степановна удрала съ нимъ штуку необыкновенную. Вдругъ, какъ ни въ чемъ не бывало, попросила жалованье за какое-то большое время. А у нея все было забрано, обыкновеннымъ порядкомъ, кром послднихъ мсяцевъ.— Да вдь я, кажется, выдавалъ деньги.— Выдавали, тогда-то выдавали столько-то, да еще, да вотъ тогда еще, а больше не выдавали.— Потребовалъ счетъ: все выдано. Сталъ онъ ее убждать. Она только плачетъ, да сморкается. Махнулъ рукой, поручилъ намъ ее урезонить, на чье краснорчіе больше надялся. Вытащили мы ей черновые журналы за все время, показываемъ, что вотъ записано рукой хозяина, что не могъ же онъ подкапываться подъ ея деньги. Ничего я этого знать и понимать не могу. Я безграматная, меня обидть можно. Ну, приказалъ заплатить, и чтобы она человка посторонняго, надежнаго привела расписаться, что разсчетъ за все прежнее время конченъ. Конечно, Илья Егорычъ въ этомъ случа правильно поступилъ, какъ ни досадна подобная наглость. Во-первыхъ, все въ дом по прежнему осталось, большого безпокойства избавились. А, во-вторыхъ, молва бы по городу пошла, и большею частью экономк бы поврили или въ род сомннія бы осталось. А другіе по злоб стали бы повторять.
Къ числу безсчетныхъ обязанностей эконома относился развозъ передъ Рождествомъ и Пасхой нескрываемыхъ даровъ всмъ начальствующимъ лицамъ, отъ наиболе высокопоставленныхъ до секретарей и писцовъ. Особый списокъ, собственной руки у него хранился, кому и сколько слдуетъ. Передъ каждымъ праздникомъ списокъ исправлялся, соотвтственно прибытіямъ, отбытіямъ и превознесеніямъ. Въ голов архіерей: рыба семга, 1/4 ящика чаю, сахаръ и вино. Прочимъ вообще сахаръ и вино, отъ дюжины до четырехъ и даже двухъ бутылокъ подороже и подешевле. При страшной сует предпраздничной, это отнимало ужасно много времени и, конечно, одинъ или двое изъ насъ тоже рыскали съ развозомъ.

Бухгалтеръ Иванъ Григорьичъ.— Наша комната.

Собственно изъ насъ я про немногихъ скажу. Слишкомъ длинно бы вышло, да и на одинъ манеръ. Скажу только про тхъ, къ кому стоялъ поближе, по дружб или другимъ причинамъ.
Во-первыхъ, бухгалтеръ, конторщикъ Иванъ Григоръичъ Жабринъ. Про другого прежняго, бухгалтера, Дмитрія Кирилыча Бахматова, и про слдующаго я уже кое-что сказалъ. Но Иванъ Григорьичъ былъ для меня гораздо важне, потому что при немъ началась моя служба, и я, конечно, предполагалъ, что она отъ него будетъ зависть. Къ нему вдь я, по приказанію Ильи Егорыча, и явился. Наружность: высокій и немного одутловатый мужчина, лтъ сорока съ небольшимъ, довольно короткіе, русые волосы, широкіе усы и борода только на подбородк, а щеки бритыя, глаза срые, золотыя или черепаховыя очки. Двубортный, застегнутый сюртукъ, поношенный и попачканный, но не такой, какъ у приказныхъ. Сипота, шепеляніе и отъ времени до времени свистъ, вслдствіе потери многихъ зубовъ. Выраженіе рта, когда онъ смялся, было до такой степени подлое и скотское, какъ я во всю жизнь не видывалъ. Не разъ думалось: Господи! до чего этотъ человкъ былъ бы гадокъ, еслибы его выбрить! Родомъ онъ былъ москвичъ, московскій мщанинъ, происхожденія неизвстнаго — всего врне изъ крпостныхъ. По крайней мр, онъ много разсказывалъ про службу у весьма важныхъ баръ, и разъ совралъ или проврался на счетъ какихъ-то бархатныхъ фраковъ на атласномъ оранжевомъ подбо. Купцовъ онъ презиралъ и не пропускалъ случая надъ ними издваться. Кое-что читалъ когда-то, и теперь изрдка заглянетъ въ газету или журналъ, и не прочь былъ пустить пыль въ глаза. Но такъ какъ онъ при этомъ, насчетъ всего, что мы знали, жестоко вралъ, то во время разговоровъ его только поддразнивали и смялись надъ нимъ. Былъ онъ отъявленный срамникъ, до такой степени, что когда, посл выпивки, устраивались неизбжныя поздки, онъ на слдующій день во всей подробности разсказывалъ о своихъ похожденіяхъ. Каждое слово онъ умлъ перековеркать на срамной манеръ, или приплесть къ нему что-нибудь гнусное. На это у него былъ положительный талантъ. Еще былъ у него талантъ — говорить людямъ вещи досадныя или обидныя. Все забудетъ, всякую необходимую конторскую или домашнюю надобность, а ужь этого никогда. Сплетню услышалъ — счастливъ. Какія только можно придумать обидныя объясненія какого нибудь случая, онъ придумаетъ. А ужь про заглазную клевету и говорить нечего. Такъ у него всякая подобная гадость изъ его подлой, злорадной души и лилась.
Но и въ такомъ сбившемся съ кругу, скверномъ и пропащемъ человк во всхъ статьяхъ, все еще держались остатки добрыхъ чувствъ и способностей. Дтей своихъ маленькихъ любилъ. Такая, разумется, любовь, что по недлямъ пилъ мертвецки. А все-таки несомннно любилъ. Съ покойницей женой жилъ, говорятъ, хорошо. Повторялъ:— святая была. Дло зналъ и способность къ длу имлъ. Когда примется, въ три дня мсячную работу сдлаетъ. Все сразу къ мсту разверстаетъ, а не то, чтобы путаться, да со счета на счетъ переводить. Все ясно, умно, ошибокъ — никогда. И вотъ что странно: при такомъ своемъ безобразіи, все-таки въ денежномъ отношеніи честенъ былъ. Я уже говорилъ, что по нашему длу тысячи къ рукамъ приставали, и что хозяинъ это зналъ и даже цнилъ людей, которые около его дла умючи наживались. Не бухгалтера забота вникать, не приписано или не убавлено гд цны, да сполна ли за все привезенное количество пудовъ вощику заплачено. Тычетъ, бывало, пальцемъ въ цифру, кричитъ: укралъ! укралъ! укралъ! А чтобы съ нимъ стакнуться, да чтобы онъ какой-нибудь фокусъ или пропускъ въ счет просмотрлъ, или хотя бы въ той же цн неврность, ежели ее усчитать можно, объ этомъ никто бы и заикнуться не посмлъ. Не то, чтобы ужь самому сфальшивить, а за одну поблажку много бы онъ могъ получать. Но онъ и изъ грошовыхъ гостинцевъ: кувшинъ водки китайской, контрабандной (майгуло или майгала), кушакъ, галстухъ — длалъ непріятности. Кричитъ, всмъ показываетъ — вы не видли, какую вещь мн Платонъ Петровичъ изъ Москвы привезъ? Ахъ, какая вещь! Нтъ вы подите, посмотрите. Во время работы держалъ себя, однако-жь, безъ панибратства. Всякія объясненія и справки настойчиво спрашивалъ. Отсутствующимъ подробные вопросные пункты писалъ, о которыхъ каждому было извстно, что хозяинъ ихъ видлъ и отвты увидитъ.
Мы вс вообще его не любили, знали, что каждому съ наслажденіемъ пакость сдлаетъ, и сами надъ нимъ смялись вовсе не такъ, какъ у насъ между собой водилось, а злорадственно. По части вранья, онъ у насъ считался примромъ, т. е. въ пословицу вошелъ. Играть съ нимъ было, пожалуй, выгодно, потому что онъ садился играть, когда возьметъ жалованье, пачку зелененькихъ въ 300 руб., и большею частью проигрывалъ. Но помаленьку вс стали избгать игры съ нимъ. Геннадій Иванычъ, тотъ бы прямо не сталъ. Попробуй Иванъ Григорьичъ приссть, онъ бы сейчасъ запыхтлъ, свою сдачу отбылъ и вышелъ бы изъ игры. Меня онъ злилъ всего больше во время втораго чаю. Работа идетъ горячая, а онъ возьметъ стаканъ, дв-три булочки, выйдетъ къ намъ, къ косяку дверному прислонится и начинаетъ сть и разговаривать. Жуетъ и говоритъ. При его беззубомъ рт, да шепеляніи, да при смх подломъ, до того это отвратительно выходило, что просто всю душу воротилъ. Посл, когда я поокрпъ въ контор и вообще сталъ работать прямо въ подписи или разсмотрнію хозяина, я много разъ прямо просилъ Ивана Григорьича уйти, потому что онъ мшаетъ. Во время полугодового отсутствія хозяина, Иванъ Григорьичъ просто замучилъ насъ. Потому что, кром затрудненія въ дл, еще и страхъ надлать пакостей, въ отвтъ попасть на страшныя суммы. Посл возвращенія хозяина, онъ тоже не поправился, и, наконецъ, болзнь въ немъ объявилась, почти безъ перерыва. Илья Егорычъ ршился покончить, хотя не пріискалъ еще новаго конторщика. Ради дтей несчастныхъ, конечно, разсчетъ былъ сдланъ значительно выше, чмъ по контракту слдовало. Иванъ Григорьичъ собрался въ Россію и въ безчувственномъ состояніи всю Сибирь прохалъ. Наконецъ, вовсе обезсиллъ и умеръ въ Тюмени. Большое счастіе, что онъ дотянулъ до такого мста, гд всегда были наши, такъ что нашлось, кому присмотрть. Денегъ и билетовъ для кое-какого обезпеченія сиротъ оказалось отъ двухъ до трехъ тысячъ. Да и старшая, одиннадцатилтняя двочка была, должно быть, умненькая.
Теперь, наша комната.
Въ самомъ углу, отъ двери Ивана Григорьича по лвую руку — я, а по длинной сторон стола, противъ окна — Сергй Захарычъ Костылевъ. Направо отъ двери, за маленькимъ столомъ — Фролъ Михайлычъ Лебедкинъ. Сейчасъ же за его столомъ — дверь въ прихожую, потомъ печка, а на нашей сторон конторка едора Иваныча Карпова. По четвертой стн — дверь въ самую нашу почетную комнату, куда обыкновенно ставили одну только кровать и гд, впослдствіи, жилъ новый бухгалтеръ. Мн девятнадцать лтъ, Сергю семнадцать, Фролка чуть его постарше, едору Иванычу двадцать два. Вс мы другъ друга уважаемъ, говоримъ на вы, величаемъ одинъ другого по имени и отчеству, живемъ дружно, одинъ другому помогать въ работ не отказываемся, хотя иной разъ приходится порядочно повилять хвостомъ, пока допросишься. Особенно трудно бывало возиться съ едоромъ Иванычемъ. Онъ былъ помощникомъ бухгалтера, т. е. настоящая, главная его работа — переписывать журналъ и разносить. Ему отъ насъ никакой почти помощи не могло быть, разв когда счетъ перепишешь, а мы, и я въ особенности, приставали къ нему сплошь и рядомъ. И то могло ему казаться, что его работа важне, а невдома остается. Насчетъ послдняго онъ ошибался, потому что Илья Егорычъ такъ былъ внимателенъ и памятливъ, что всякую строчку замтитъ, кмъ написана. А еслибы онъ бумаги къ хозяину носилъ, ему бы отъ этого пользы не было. Онъ всмъ, какъ есть, не подходилъ къ этому. Блобрысый, некрасивый парень, засмется — зубы непріятно оскалитъ, грудь впалая, лопатки выставились, всегда въ черномъ сюртук. Ни дать, ни взять писарь изъ мщанской управы. И разговоръ не подходящій, смиренный, или же вдругъ грубый. Хозяинъ съ Карповымъ обращался всегда вжливо, но ходу ему не давалъ.
Сергй въ ту пору былъ не то, чтобы херувимчикъ, а какъ есть красавецъ — парень на удивленіе: блый, румяный, отъ близны большой у него весной сильно веснушки выступали, темные волосы волной, глаза срые, зубы блйшіе, ровненькіе. Къ тому же, богатырь: плечи, грудь, голову какъ держитъ, походка какая. Одвался, какъ у насъ водится: въ воскресенье и четвергъ рубашка чистая, ситцевая, дома шита, мать стирала, чуть подкрахмаливала, галстухъ измочаленный, штаны по части застежки не вовсе въ аккурат и изъ-подъ жилетки вылзти могутъ, визитка старенькая, синяя. Фролка былъ забавный: маленькій, совсмъ не доросъ, оттого и держался на положеніи горничнаго мальчика, отъ хозяина ему и одежда шла. Экономъ захватитъ въ лавк матеріи, портного привезетъ и справитъ пару. Въ будни изъ твину коричневаго былъ костюмъ, а въ праздникъ изъ сукна, синяго кяхтинскаго, а для улицы у него былъ хорошій черный полушубокъ, шубка, дешевая, песцовая и шапка нмецкаго бобра съ зеленымъ бархатнымъ верхомъ. При полушубк хорошо выходило. Про себя мало могу сказать хорошаго, но долженъ быть благодаренъ и за то, что говорить могъ складно и память имлъ хорошую. Что когда написано, сразу могъ сказать, и цифры помнилъ, пять цифръ съ копейками легко. Вообще, товарищи всегда меня любили и въ гимназіи. И въ контор, чрезъ самое малое время, дружба явилась. Насчетъ общей работы все шло дружно. Про почтовую часть я уже разсказалъ, а другое, что требовалось самое спшное — это переписка копій съ контрактовъ. Мы брали много всякихъ подрядовъ. Ну, разумется, контрактъ, залогъ въ размр одной десятой, установленное количество копій и сейчасъ же авансъ. Копій требовалось много, потому что кром казны, нашимъ всмъ, кого дло касалось, посылали. А хозяинъ любилъ, чтобы это дло въ мигъ длалось. Во-первыхъ, чтобы деньги въ казн попусту не валялись, а шли бы къ мсту и въ оборотъ. А главное, чтобы утереть носъ всякимъ присутственнымъ мстамъ, что, дескать, у нихъ сотни чиновниковъ, а дло по недлямъ таскается, у насъ же два-три паренька малограматныхъ, и за день всегда все поспваютъ. Вотъ какъ этакой контрактецъ подойдетъ, потребуемъ мы себ свчей стеариновыхъ, да какъ въ четыре руки подхватимъ, такъ экземпляра по три испечемъ, даромъ что листъ кругомъ мелкимъ почеркомъ выходилъ. У Фролки обыкновенно и не помщалось. Начнетъ хорошо, а потомъ все разбгается и перейдетъ на другой листъ. Сорокъ копеекъ, а все-таки расходъ, но хозяинъ за это замчаній не длалъ, лишь бы готово было. Разъ по частному длу я писалъ на лист въ 600 рублей. Тутъ ужь вс прошены были въ комнату не входить. Ошибки ни единой. Чуть-чуть только не совралъ, на первой букв замтилъ: въ жаръ и холодъ бросило. Вообще скажу: хоть съ четырехъ странъ свта были мы нахватаны, не на выборъ взяты, а вс, сколько было насъ въ этой комнат, четверо, были честные. То есть такъ, что порошинки чужой бы не тронули.
едоръ Иванычъ былъ томскій мщанинъ. Не знаю, была ли у него жива мать, братья или сестры, вообще какое семейство, а отецъ былъ слесарь плохонькій и бдный, потому что едоръ Иванычъ изъ своихъ 25 р. ему помогалъ. По воскресеньямъ всегда письмо напишетъ, длинно все описывалъ, и любилъ читать эти письма Фролк и вообще, съ кмъ былъ подружне. Онъ и дневникъ велъ, т. е. иногда кое-что для себя въ тетрадку записывалъ. При своей невзрачной наружности все-таки онъ по любовной части успвалъ. Настасья Никитишна въ то время не попала еще на настоящую свою линію и, не долго думая, соглашалась създить къ Мар Степановн, и въ томъ числ съ едоромъ Иванычемъ здила. Только онъ скоро отъ нея отсталъ и влюбился въ ‘очаровательную’ Надечку изъ кабачка, насупротивъ нашихъ оконъ. И ничуть это не удивительно. Настасья Никитишна тогда была порядочно потаскана: румянца никакого, окна протираетъ, на подоконникъ встанетъ босая, платье высоко подтыкано, въ род тряпки, косы не заплетены. Какая въ ней сила была, что люди за ней ходить стали — этого едоръ Иванычъ не могъ понять. А Надечка была темноволосая, румяная и глаза голубые. Идетъ къ Петру и Павлу, или по набережной погулять, все какъ слдуетъ, и сапожки съ каблучками. Зимой даже соболью шапочку завела. Насколько онъ усплъ познакомиться — мн неизвстно, но жениться мечталъ. И мечта эта не исполнилась: умереть пришлось бдняг. Обълся онъ должно быть Успенскимъ постомъ пирога съ омулями и заболлъ. День, другой — все хуже. Пригласилъ знакомаго доктора изъ поляковъ. Тотъ прописалъ ему пилюли слабительные. Хозяинъ своего доктора прислалъ, консиліумъ произошелъ,— Зачмъ, говоритъ ему, слабительное, онъ возбужденъ, ему главное спокойствіе нужно, отдыхъ. Тотъ докторъ не согласился, но перечить не сталъ: дали успокоительнаго. Вдругъ, утромъ что-то вышло. Засуетились, хозяйскій докторъ погналъ домой.— Что такое? Нехорошо, воспаленіе брюшины. Стало его рвать чернымъ, при этомъ такъ и встряхиваетъ. Не понимаю, сколько всего дней пролежалъ, только немного. Большіе приказчики вс въ отъзд, и потому комната возл нашей была свободна. Тамъ онъ и лежалъ. Фролка тоже ухалъ. Мы съ Сергемъ дежуримъ все время, я большую часть ночи, потому что Сергй былъ сонливый. Тутъ едору Иванычу подъ кожу сонныя капли вспрыскивали очень маленькой машинкой. Должно быть не для лченія, а просто чтобы не мучился. И еще давали мы ему нюхать какую-то соль въ банк. Причастить нельзя было, отецъ Павелъ исповдовалъ и разршилъ. Сижу я у постели ночью, тихо, въ тхъ комнатахъ спятъ, Макаръ Степанычъ на полу страшно храпитъ, пугаетъ. Въ контор горитъ его же, едора Иваныча, лампа подъ колпакомъ, свтъ убавленъ, а онъ лежитъ, головой по подушк мечется и дышетъ часто. Глаза не вовсе закрыты, ротъ тоже. Вдругъ онъ поуспокоился и говоритъ: ‘Простите меня, я виноватъ передъ вами. Я былъ грубъ…’ Совсмъ я взволновался. Потомъ онъ бредилъ про Надечку, что она хочетъ съ нимъ видться, что она приходила, что вотъ теперь старуха во дворъ пришла, спрашиваетъ его, записку отдать. Въ послднюю ночь, съ вечера Настасья Никитишна пришла съ Варварой, постояла немного, вдругъ ей захотлось плакать, нагнулась, поцловала руку и убжала. Утромъ въ седьмомъ часу пріхалъ докторъ и написалъ рецептъ, Сергй побжалъ взнуздать лошадь и безъ сдла поскакалъ въ аптеку, а докторъ пошелъ къ Иль Егорычу. Немного спустя, съ едоромъ Иванычемъ сдлался страшный приступъ рвоты, я испугался: одной рукой кое-какъ его поддерживаю, а другой сталъ сильно звонить. Когда я его на подушку опускалъ, докторъ входитъ. Взглянулъ, махнулъ рукой и еще отъ двери повернулъ назадъ. Такъ я въ первый разъ на вку увидалъ смерть.
Когда я возвратился часа черезъ два, едоръ Иванычъ лежалъ на стол и уже началъ портиться: за ушами темныя пятна выступили. Хозяинъ каждый день его больного навщалъ, и теперь оба дня на панихиду приходилъ. Когда мы стали поднимать гробъ, немного его покачнули, изо рту черная струйка полилась. Гробъ мы несли сами, и онъ провожалъ до кладбища.
При этой смерти, между прочимъ, проявилась подлость души Ивана Григорьича. По его разговору, уже такъ-то онъ едора Иваныча и любилъ, и цнилъ, и благодтелемъ ему былъ. А когда хозяинъ поручилъ ему переписать имущество, и при письм отправить въ Томскъ, къ отцу, такъ онъ серебряные часы у себя оставилъ за долгъ въ 20 р. Между тмъ, покупка этихъ часовъ была для едора Иваныча величайшимъ событіемъ: со всми-то онъ совтовался, всмъ показывалъ, просилъ оцнить, гордился часами. Конечно, и отцу писалъ объ нихъ со всей подробностью. Наконецъ, изъ всего имущества это была единственная вещь, которую можно было сохранить на память о сын.
Фролка былъ вообще забавный. Семнадцать лтъ не велики годы, а по росту и по всему, онъ казался еще гораздо моложе: совсмъ мальчикъ. Глазки у него были каріе, къ носу слишкомъ близко, веселые и понятливые, точно у зврька и рыльце маленько выдалось. Стараніе понимать въ немъ было постоянное. Разговоръ ведетъ, слушаетъ, и голову то такъ, то этакъ повернетъ, точно зврекъ ручной или птица. Иногда вдругъ порвется заговорить, раздумаетъ и не то пикнетъ, не то скрипнетъ, точно подавили куклу. Смяться любилъ, не могъ удержаться. Ежели онъ веселый, да проситъ о чемъ нибудь, то ластится, ласково глазками смотритъ, какъ дитя, и голоскомъ выводитъ слова ласковыя. Лапки, конечно, маленькія, не настоящія, ноги колесомъ. У него прозванія были: новорожденный, младенецъ, мышь, скрипучка. А обижался онъ всего больше вотъ на что: очень онъ любилъ сть. Когда Макаръ Степанычъ несетъ булки или пироги, ужь онъ на крыльц его шагъ чувствуетъ, выскочитъ и въ прихожей на ходу захватитъ, сколько ему требуется, и особенно, ежели шанежки горячія. На бумажку подл себя положитъ, нальетъ чаю и начнетъ стараться. Зубы большіе, откусываетъ куски непомрные, жилка на виск нальется. Ежели въ это время скрипнуть, то разсердится. Его часто таскали подавать кушанье къ хозяйскому столу. Всмъ вообще прохвостамъ, которые тамъ бывали, подаетъ блюдо благочестиво,? вжливо, головку на бокъ поворачиваетъ, въ лицо заглядываетъ.
Выслали его на службу къ намъ изъ глухого вологодскаго городишка. Мать и сестра на родин остались, и онъ имъ помогалъ. Помню, мать звали Натальей Ивановной, и, по его разговорамъ, я думалъ объ ней съ удовольствіемъ, и о сестр любилъ его разспрашивать. Замчательно, что мы, вс четверо, въ нашей комнат были дружны и разговаривали между собой охотно, а разговоры были совсмъ разные. О женскомъ пол, напримръ, мы съ Сергемъ говорили много, съ едоромъ Иванычемъ мало, съ Фролкой никогда ни словечка. Будто чутье какое-то было, что къ кому подходитъ. И еще мн вспоминается, что хотя не очень наши разговоры были мудрены, а все-таки не всегда же и совсмъ пустые. Напримръ, Фролка мн разсказывалъ, что, по дорог въ Сибирь, ему пришлось быть въ Ярославской усадьб Некрасова. Ему пріятно было разсказывать, какъ онъ тамъ ходилъ и смотрлъ. Стало быть, думалъ же онъ объ чемъ-нибудь подобномъ, и не вовсе безчувственны мы были.
Посл, Фролка испортился. Случаи ему были даны отличные. Нсколько разъ здилъ онъ довреннымъ мальчикомъ съ Геннадіемъ Иванычемъ въ Якутскъ и Ирбить и очень былъ хорошъ. Но только покуда въ немъ ребячья старательность и забавность оставалась. И Геннадій Иванычъ, даромъ что въ торговыхъ длахъ тоньше всякаго, насчетъ мелочей самъ былъ настоящій младенецъ. Что ему пить и сть, во что одться, да какъ бы вещей не растерять — это все другой за нимъ долженъ присмотрть. Всмъ этимъ онъ затруднялся, отъ всего отказаться былъ радъ. И по письменной части непремнно нужно было его подталкивать, потому что онъ ее ненавидлъ, хотя, когда примется, писалъ свободне и лучше всхъ. Душа не унялась: что пріятное или подлое увидитъ, изъ себя выходитъ и Фролк все серьезно объясняетъ. Такъ что путешествовали они, на прочихъ людей не похожи, въ род какъ бы большой Робинзонъ съ маленькимъ. И между прочимъ, было въ Фролк именно то, что Геннадій Иванычъ всего больше цнилъ: стараніе, искренность. Но когда Фролка изъ ребячихъ лтъ сталъ выходить, то у него охота къ длу пропала, тупть сталъ. Мы вс больше привыкаемъ и понимаемъ лучше, что да какъ, а онъ все хуже сталъ длать. Даже писать хуже сталъ. Считаетъ — ошибается. Что ему поручаютъ, беретъ неохотно, непріятный видъ длаетъ. Наконецъ, когда прослышалъ онъ во время поздки на Лену о большихъ пріисковыхъ жалованьяхъ, показалось ему вовсе противно и невыгодно служить у насъ. Разсчитался, и получилъ мсто въ тысячу съ чмъ-то рублей. Ходитъ уже, какъ слдуетъ, въ черномъ сукн, цпочку золотую шейную завелъ, и, конечно, такъ и засохнетъ на обсчитываніи рабочихъ, да составленіи грабительскихъ матеріальныхъ вдомостей.

Мой первый другъ Сергй.

Съ Сергемъ я подружился въ первый же день поступленія. Посадили меня за одинъ съ нимъ столъ, и я, конечно, обо всемъ его разспрашивалъ. Я чувствовалъ себя одинокимъ, ороблъ, сконфузился, и для меня было большимъ утшеніемъ, что такой пріятный молодой человкъ вжливо, дружески со мной обращается. Посл обда онъ повелъ меня къ себ, на дворянскую половину. Постель онъ на день убиралъ, и кровать была застлана тюменскимъ ковромъ, а на стн другой коверъ, скрипка и смычекъ. Онъ скрипку снялъ, настроилъ и сыгралъ мн барыню. Я потому знаю, что мы подружились съ перваго дня, что когда его вечеромъ вдругъ турнули съ безконными — очень меня это слово озадачило, не могъ понять: какъ это хать на безконныхъ!— то онъ меня утшалъ, что детъ только въ догонку за другой партіей, сдастъ товары въ Дубин, всего пятьдесятъ верстъ, и вернется посл завтра. Мы оставались друзьями во все время, хотя ссорились часто, а посл, когда служба пошла врозь, и расходились надолго.
Черезъ Сергя я подружился и съ его семействомъ. Они были тюменскіе, по отцу и по матери изъ хорошаго, давняго семейства. Домикъ былъ у нихъ старенькій, а потомъ затяли и новый построить, по вывели только каменный пижній этажь, куда и переселились ‘бабушки’. Я впослдствіи этихъ бабушекъ вздлъ, а въ —ск зналъ ихъ по карточкамъ, какія въ подобныхъ городахъ снимаются: въ род какъ бы дв жабы представлены, черныя и страшныя. Но были они предобрыя, внуковъ (У Сергя былъ старшій братъ, Вася) обожали, и, должно быть, баловали крпко. Оба брата не забывали ихъ, и писали имъ письма. Отецъ Сергя, Захаръ Захарычъ, былъ изъ числа обозныхъ, изъ самыхъ малограматныхъ. Потомъ одно время состоялъ экономомъ, а впослдствіи, когда для экономской должности много утонченностей потребовалось, опять возвратился въ обозъ. Онъ былъ извстенъ по всему тракту, какъ красавецъ и силачъ. Мн въ контор говорили: вотъ увидите, прідетъ Захаръ Захарычъ, просто братъ своимъ сыновьямъ, а не отецъ. Пріхалъ онъ черезъ нсколько мсяцевъ — ну, конечно, и подобія нтъ. Выше ростомъ, крупне гораздо, здоровякъ, но ужь лицо багровое, глаза посоловли, слезятся на втру, волосы и не такъ причесаны, и не такъ разметаны, какъ у молодого, во всей осанк толсто, да тонко не въ томъ мст, накопилось сала, гд не слдуетъ. Нтъ ужъ, у кого сыновья выросли въ добрыхъ молодцовъ, не бывать тому молодымъ рядомъ съ ними. Онъ слышалъ обо мн отъ Сергя, и встртилъ меня дружески. Какъ тюменскій человкъ, онъ, разумется, былъ плутъ, но для забавы любилъ напускать на себя простоту. Былъ очень сдержанъ. Коли разсердится — виду не подастъ, и ужь въ крайности начинаетъ крутить усы, или уйдетъ. Слово отвтное у него никогда не срывалось необдуманно, а скажетъ погодя, мтко, больше въ род присказки. И, кого дло касалось, долженъ былъ смекать, что думалъ онъ больше, чмъ сказалъ. Вообще въ длахъ и спорахъ всего чаще отмалчивался, и очень трудно было заставать его сдлать что-нибудь не по своему. Что задумалъ, пустякъ или что посерьзне, не покажетъ до послдней минуты, и вообще особой своей распоряжаться шито и крыто умлъ удивительно. Привычка силача въ томъ сказывалась, что когда съ нимъ затвали возню, набрасывались на него, онъ никогда не отбивался. Только вдругъ кого-нибудь подомнетъ и поворотитъ какъ-нибудь неловко (всего чаще эконома), да въ такомъ положеніи и продержитъ. А самъ на прочихъ смотритъ и смется. Въ карты игралъ осторожно и прижимисто, однако-жъ, въ самую большую игру, какая у насъ бывала. Когда не везло, умлъ остановиться. Дтей училъ никогда не пить на свой счетъ, но, разумется, въ очередной покупк четвертныхъ бутылей учавствовалъ. Въ контор не обдалъ, по брезгливости, которую отъ него и Сергй унаслдовалъ. Въ семейств былъ голова, однако-жь при постороннихъ, и вообще въ мелочахъ, держался какъ бы въ подчиненіи у сыновей, которые были гораздо граматне его. Къ сыну, Вас, въ погребъ придетъ, угощенія попроситъ, но Вася знаетъ сколько дать, и онъ подчиняется. Въ былые годы, говорятъ, могъ пить страшно. Въ контор вс его любили, а по всему тракту до Перми онъ былъ популяренъ вполн, и прозжалъ на безконныхъ выгодне (для себя), нежели всякій другой. Хозяинъ говорилъ о немъ: позвать ко мн Костылева-старика! а въ разговоръ всегда называлъ его Захаръ Захарычъ.
Вася и Сергй воспитывались въ тюменскомъ приходскомъ училищ. При начальственныхъ посщеніяхъ, ихъ выставляли впередъ, и постители трепали ихъ по щечкамъ, и брали за подбородки. Вася былъ слабе здоровьемъ, и потому оставался дома лишній годъ, а Сергя отецъ привезъ въ —скъ по двнадцатому году, и отдалъ его Иль Егорычу въ горничные мальчики. Онъ просуществовалъ въ мальчикахъ три или четыре года, и отъ этого времени у него осталась непреодолимая ненависть къ Иль Егорычу. Подробностей онъ мн разсказывать не хотлъ, но я знаю, что по жалоб Ильи Егорыча отецъ наказывалъ его ременнымъ кушакомъ. Потомъ онъ здилъ одно лто въ Якутскъ, поступилъ подручнымъ въ бакалейный магазинъ, и не задолго до меня былъ переведенъ въ контору. Повидимому, Илья Егорычъ замтилъ его особенный характеръ, и потому неоднократно давалъ ему хорошіе случаи. Напримръ, по восемнадцатому году, онъ ему предложилъ подъ отчетъ бакалейный магазинъ. Для мальчика на побгушкахъ, съ жалованьемъ 20 р., это могло показаться завиднымъ: для ловкаго человка мсто тысячное. Но Сергй отказался, и, конечно, хорошо сдлалъ. Во-первыхъ, онъ сообразилъ, что ему обуздывать прежнихъ товарищей будетъ неловко. А во-вторыхъ, бакалейная торговля требуетъ постояннаго и мелкаго надувательства, на которое онъ не былъ способенъ. Поврежденія, бой, расхищеніе — громадныя, все это нужно покрывать, а правильно покрыть нельзя, потому что тогда, по выраженію Дмитрія Кирилыча, въ магазинъ только бшеные будутъ заходить, а прочіе станутъ покупать у конкурентовъ. Приходится рвать и тянуть, гд, съ кого и на чемъ можно, запрашивать, обманывать, подсовывать дрянь. И часть всего непремнно пойдетъ въ карманъ подручныхъ. Изъ году въ годъ накопляется масса безнадежныхъ товаровъ. Что изъ нихъ не убрано, только вредитъ магазину, возбуждаетъ насмшки и недовріе покупателей. Уцнка допускалась хозяиномъ только на то, что прямо выбросить нужно. А чуть что въ город подобралось, сахаръ, свчи, масло, керосинъ, сейчасъ надбавляй сильно, и слушай ругань. Опять же исправленье товаровъ, сообщеніе годнаго вида разнымъ вареньямъ, сиропамъ, банкамъ, пострадавшимъ отъ мороза. Безъ всего этого торговать нельзя — а все это мелочное и противное мошенничество. Илья Егорычъ не разсердился на Сергя за этотъ отказъ и откровенное объясненіе. Вскор потомъ онъ послалъ его поздней осенью къ Байкалу, распорядиться массой товаровъ, которые привалили и скучились на обоихъ берегахъ, при чемъ предвидлось большое возвышеніе цнъ вощиками. Глядя по погод, слдовало извстные товары отправить пароходами, а прочіе кругомъ и т. д. Вс наши обозные тамъ были, въ томъ числ и Захаръ Захарычъ, а Сергй все-таки похалъ главнокомандующимъ. Все обошлось благополучно, и погода позволила пароходу оба рейса исполнить скоро. Только пароходная команда выкрала нсколько паръ сапогъ, да банокъ варенья. Хозяинъ приказалъ отнести это на счетъ Сергя, со словами: ‘впередъ будь граматне’. Но вычета сдлано не было. Потомъ онъ взялъ Сергя съ собой на ярмарку, и остался имъ вообще доволенъ (и Сергй, единственный разъ, по поводу этой поздки отозвался о немъ хорошо: все время веселъ былъ, шутилъ, разговаривалъ). Но затмъ все-таки ничего путнаго не вышло. Сергй продолжалъ держаться враждебно и непріятно, и когда Илья Егорычъ постигъ наконецъ, что ему не подобаетъ выслушивать въ обществ замчанія насчетъ того, что свчи дороги, селедка подгуляла и лафитъ въ магазин Абрамова гораздо лучше, то ршился продать магазинъ и погреба приказчикамъ, которые ими завдывали. Сергй перешелъ къ нимъ. Они, конечно, просили Илью Егорыча отпустить его, такъ что приличіе было соблюдено, но онъ все-таки разсердился и сдлалъ Сергю разсчетъ нехорошій. Приволье и денежное обезпеченіе у молодыхъ хозяевъ, бывшихъ товарищей, не пошло, однако-жь, Сергю въ прокъ.
Сергй почти никогда въ контор не обдалъ. Ему было противно перехватывать куски. Отъ ножей, вилокъ и ложекъ Макара Степаныча его передергивало. Онъ бгалъ обдать домой къ матери, и изрдка меня угощалъ. У нихъ было очень чисто, и мн нравилось, что все немного на деревенскую руку. Стны просто бленыя, полы блые, чисто вымыты, и полазы (половики, дорожки) къ столу и дверямъ, перегородка тесовая, занавска одна во все окно, каленкоровая, съ бахромой по краю. Въ прихожей умывальникъ мдный съ тазомъ, какъ жаръ горитъ, и полотенце тюменское съ кружевными концами. Немного спустя, Сергй и ночевать сталъ дома. Илья Егорычъ не могъ ему отказать: отецъ большею частью въ отъзд, старуха-мать одна, боится.
Въ одно время въ жизни Сергя произошла перемна. Онъ сталъ каждый день уходить посл обда домой на все время, отъ прогулокъ нашихъ отказался, меня просилъ не заходить, говоря, что теперь неудобно. Я думалъ, что у него явилось какое-нибудь новое знакомство, и огорчился такимъ недовріемъ, потому что прежнія его дла по этой части были мн извстны вполн. Потомъ оказалось, что онъ пріобрлъ хорошую скрипку, по случаю, за 25 р., купилъ дв книги нотъ въ красномъ переплет, и ходилъ брать уроки къ одному музыканту. Ршился онъ, наконецъ, показать мн свое искуство. Ноты на стол раскрылъ, къ стн приставилъ, сталъ играть. Я до сихъ поръ не знаю, что мн про него на этотъ счетъ думать. Мн очень понравилось, и лицо прекрасное, серьзное было, тогда ужь съ бородкой, легонькая, черная бородка у него пошла, которую онъ на щекахъ незамтно подбривалъ. Онъ подолгу игралъ дома въ свободное время, и посл обда, и по вечерамъ — и все-таки ничего изъ этого не вышло. Захаръ Захарычъ мн потомъ говорилъ такъ жалостливо, какъ про дурачка: — пиликаетъ, пиликаетъ все одно.— Изъ всхъ удовольствій онъ музыку всхъ выше цнилъ. Гд только можно послушать, въ концерт, въ театр, въ саду, непремнно отправляется. Читалъ жизнеописанія музыкантовъ, мн разсказывалъ. Фотографіи купилъ, изъ которыхъ помню двухъ его любимцевъ: Листа — глаза къ верху смотрятъ, и Паганини — больше на деревянную куклу похожъ. Даже разговоръ его былъ всего живе, тверже, образованне, когда онъ объ этихъ вещахъ говорилъ. Я признаюсь, по этой части ужасно плохъ, ничего не понимаю, вообще мн кажется, что у него была способность къ музык, но что онъ слишкомъ поздно началъ. А потомъ кутежи, или попросту пьянство, окончательно отшибли и загубили и охоту, и способность.
А насчетъ моей мысли объ роман, такъ съ нимъ было одно приключеніе необыкновенное. Но это онъ мн въ тотъ же вечеръ сказалъ. Привелъ меня къ себ, и, посл разныхъ предисловій, съ большимъ волненіемъ сообщилъ, и сталъ совтоваться, какъ ему поступить. Вдругъ, совершенно нежданно и негаданно, получилъ онъ отъ одной купеческой барышни письмо, самое страстное — длинное, но до того безграматно и такъ дурно написанное, что мы хотя довольно наторли въ чтеніи писемъ отъ торгующихъ по дальнимъ деревнямъ, а тутъ разбирали, разбирали и все-таки нсколько словъ не могли разобрать. До позднихъ часовъ мы совщались, и хотя Сергй въ то время былъ въ самомъ полномъ увлеченіи Настасьей Никитишной, и воображалъ, что одинъ ея расположеніемъ пользуется, по это предложеніе до того ему польстило, что у него голова пошла кругомъ, и онъ ршился отвчать, что очень счастливъ и, разумется, самъ будетъ любить. Писемъ потомъ набралось много, толстая пачка — прямо насчетъ свадьбы, какъ устроить, чтобы отецъ далъ согласіе, или какъ обойтись безъ его согласія. Встрчи, гд можно, на минутку назначались. Въ саночкахъ катитъ — у нихъ отличныя лошади были, и вся выздка щегольская — отъ матери муфтой закроется, ему улыбку длаетъ, губачи шевелитъ. По вечерамъ мимо дома проходили — у одного окошечка тихонько пальчиками постукиваютъ. Она была очень смлая. Когда Сергй являлся къ ея тятеньк съ порученіями отъ Ильи Егорыча, она, какъ замтитъ тележку, выскочитъ въ проходную комнату, и тутъ они цловались. Однакожь, во время отъзда Сергя, она преблагополучно вышла замужъ. Были ли тутъ слезы, или все вольной волей сдлалось, мн неизвстно, а письма Сергй тотчасъ сжегъ. Отъ Настасьи Никитишны все осталось скрыто, да и вообще никакой огласки не вышло.
Не помню я совершенно, какъ и когда мы съ нимъ начали прикладываться къ рюмочк Врно, что долгое время этого не было, а потомъ пошло очень бойко. Но какъ, когда, какая тутъ была постепенность, совсмъ не помню. Подъ хмлькомъ онъ смягчался. Съ нимъ очень пріятно было пить. Ссоръ никогда, а разговоры безъ конца, про музыку, про ***, а всего больше про Настасью Никитишну — порою въ самомъ одобрительномъ смысли, то, напротивъ, насчетъ ея подлости: разв можетъ такъ порядочная двушка поступать? Какая же у нея посл этого душа? На этотъ счетъ онъ былъ особенный человкъ. Про наружность его я сказалъ. Здоровье было подъ стать. Много отцовской силы къ нему перешло. По двадцатому году восемь пудовъ одной рукой съ земли поднималъ, ловокъ былъ, любилъ экономскую тележку на рыси настигать, такъ ловокъ былъ, что назадъ черезъ руки кувыркался, въ городки лихо игралъ, на купаніи изъ воды не выдетъ, пока не посинетъ весь. Кажется, такому парню не штука бы случай себ подыскать. Положимъ, въ —ск на этотъ счетъ было скудно, однакожъ прочіе пристраивались. Вася, тотъ никогда безъ знакомства не оставался, и всегда по два и по три. А Сергй за все время, какъ мы съ ними вмст жили, и даже посл, держался около одной Настасьи Никитишны. Только и было его измны, что переписка съ ***. Бывали они въ ссор по нскольку мсяцевъ, и онъ во все время шага не сдлаетъ, чтобы завести другое знакомство. Говорилъ, что ему обо всхъ противно подумать. На Настасью Никитишну золъ, изобиженъ до крайности, а какъ она пройдетъ, да взглянетъ или улыбнется, ужь не можетъ устоять, идетъ за ней слдомъ, спрашиваетъ, что это значитъ, за руку беретъ. Досталась она ему сначала совсмъ нечаянно, въ помышленіи не имлъ. Жилъ онъ еще въ мальчикахъ, по шестнадцатому году, она была годами тремя старше, встртилась сумерками въ саду, осенью, въ холодное время стали возиться — только и было всей любви. Посл, какъ его стало бить отъ одного разговора объ ней, онъ удивленіе выражалъ: даже удовольствія никакого! Потомъ она съ нимъ нсколько разъ условливалась, онъ злится, ежели она обманетъ, а все-таки большого вниманія на это знакомство не обращалъ. Чмъ, да когда она его раздразнила, мн неизвстно. То ли ему на другихъ смотрть завидно показалось, то ли просто въ силу вошелъ и сталъ понимать, что въ ней такое привлекательное было, отчего отстать нельзя, то ли сама она умне сдлалась, да научилась людьми вертть, только на немъ, какъ еще на нкоторыхъ, оказалось, что Настасья Никитишна изъ тхъ женщинъ, которые умютъ привораживать. Между прочимъ, надо сказать, что несмотря на всю красоту Сергя, она его никогда не любила. Она не могла съ нимъ быть откровенна. Онъ того требовалъ, что она все время должна была его обманывать. Надодалъ. И съ нимъ ей пріятне было, чмъ со всякимъ другимъ поссориться, развязаться, сдлать величайшую пакость. Онъ идетъ къ хозяину, а она нарочно начинаетъ возню съ Павлушкой, въ столовую нарочно его вытащитъ, да такъ, обнявшись, Сергя и поджидаетъ. Сергю ничего бы не стоило Павлушку изувчить, но, по его характеру, умереть легче, чмъ въ подобномъ случа руки замарать. Я считаю, что Настасья Никитишна никого не любила, а ужь ежели кого, такъ именно Павлушку, черномазаго, угреватаго, который ее билъ. Цлую недлю съ подбитымъ глазомъ.— Ушиблась, говоритъ, объ столъ ночью. Но и Павлушку она свободно бросала. И когда онъ ухалъ на постоянное мсто приказчикомъ и вскор умеръ тамъ, она, ни при отъзд, ни при письм о смерти, ничуть не огорчилась. Правда, что въ то время у нея явились великіе замыслы. Она вдругъ всхъ какъ будто оставила и стала жить, не скрываясь, съ однимъ изъ нашихъ, тоже совсмъ молодымъ человкомъ, Александромъ Семенычемъ Рогачевымъ, купеческимъ сынкомъ, не богатымъ, но при настоящемъ семейств, съ домомъ, родствомъ, знакомствомъ и проч. Когда онъ ей совсмъ поддался, она даже удрала такую штуку: отошла отъ насъ. Никто сначала не хотлъ врить, такъ вс къ ней привыкли. Однакожъ, она на своемъ поставила, и наняла себ квартиру, гд Александръ Семенычъ каждую ночь и ночевалъ. Настоящій перемны въ дом впрочемъ не вышло, потому что квартира была близко, а Настасья Никитишна по нскольку разъ въ день приходила къ Варвар, и, вроятно, кормилась. Она прямо била на то, чтобы Александръ Семенычъ на ней женился, и онъ былъ готовъ, но родные, разумется, перепугались, добыли ему мсто въ отъздъ подальше и сплавили.

Вася. Торговля въ погреб.

Съ Васей Костылевымъ я, конечно, познакомился съ первыхъ же поръ. Онъ принесъ бумаги изъ погреба, быстро промелькнулъ въ прихожей, и мн показалось, что это Сергй прошелъ. Вотъ что значитъ кровь, потому что въ самомъ-то дл они не были похожи. Вася былъ немножко повыше, волосы русые, цвтъ лица не такъ чистъ, черты помягче. Осанка совершенно не та, грудь впалая и вся комплекція пожиже. Братья были дружны и не ссорились, но большой близости не было. Каждый шелъ своимъ путемъ. Изрдка перемолвятся, конечно, словечкомъ на ‘ты’, но вообще принятъ былъ тонъ шутливый, на ‘вы’ и по имени и отчеству. Со мной оба были дружны и доврчиве гораздо, чмъ между собой. Но сначала наше знакомство съ Васей было только шапочное, а сошлись мы уже во время отъзда Сергя въ ярмарку, когда я сдлался, можно сказать, завсегдателемъ въ Васиномъ погреб. Я разскажу про него подробно, потому что въ его исторіи, хорошо видна прикащичья жизнь: и казовыя стороны, и темныя.
Вотъ отворилъ человкъ расхлябанную, стекольчатую дверь въ Васинъ погребъ. Бичевка на блок пищитъ, ускоряется, дверь хлопъ, звонокъ громко качается, долго успокоиться не можетъ. Вася, изъ двери напротивъ выскакиваетъ къ прилавку, воротнички аккуратные, галстухъ цвтной съ булавкой, густые волосы шикарно разметаны, улыбка привтливая. За нимъ, и по об стороны, всякія бутылки красиво разставлены, хрустальные графины разноцвтные, ярлыки росписные. Все чисто протерто, нигд пылинки нтъ. Длается покупка, поговорятъ, пошутятъ. Понадобилась бутылка съ верхней полки: Вася ловко вскочить на полутора-аршинную приступочку, ноги въ щегольскихъ сапожкахъ, подошва вокругъ шелкомъ прострочена, между бутылками, которыя наставлены тутъ же, переступаетъ, не заднетъ, спрыгнетъ безъ шуму. Бутылка у него въ рукахъ, словно обросла бумагой, итогъ въ книг въ моментъ окажется, сдача преподнесется вжливйшимъ образомъ. И еще надо замтить, что въ погреб покупатели почти всегда мужчины, такъ что самаго настоящаго случая отличаться Вася еще не имлъ. Разумется, иному могло бы показаться смшнымъ, какъ онъ интересничаетъ, но вообще, каждый бы подумалъ, что это молодой человкъ, безпечальный и благополучный. Тмъ боле, еслибы зналъ, что у него и личный барышъ отъ покупочки соображенъ, и къ вчерашнимъ барышамъ присчитанъ. Или еще такую картину представлю, которой, разумется, никто не могъ видть, но которая была. Лто, пустое время, покупателей мало, длать нечего. Андрей Иванычъ надежнымъ образомъ исчезъ на весь вечеръ, и мы съ Васей сидимъ въ его, Андрея Иваныча, чистенькой комнат, гд противъ окна помщается и конторскій столъ. Комодъ тутъ есть, зеркало, разныя склянки, пудра для бороды посл бритья, и особенная, Васина, розовая пудра. Я сижу, можетъ быть, рюмочка подл, а Вася передъ зеркаломъ то приступитъ, то отступитъ, то такъ, то этакъ повернется, такъ и этакъ волосы взобьетъ и размечетъ. И все время веселый, улыбается. Часъ подъ-рядъ это можетъ продолжаться, и боле. И вдругъ какой же разговоръ?— Правда, что у меня ротикъ маленькій? Мн вчера Надечка сказала, что у меня ротикъ маленькій.
Однакожъ, жизнь этого легкомысленнаго мальчика была каторжная, трудная и унизительная. Она его надорвала и свела въ могилу, и въ три года скрутила и погубила въ блой горячк его преемника, который къ тому же, сначала только помогалъ Вас и вовсе не могъ длать той значительной письменной работы, которая постоянно на немъ лежала. А еще бдняга, Никаноръ Лаврентьичъ, былъ здоровенный двадцатилтній вологжанинъ, выдержанный въ лошадиной работ и лишеніяхъ. А Вася былъ пять лтъ единственнымъ подручнымъ въ погреб, и попалъ въ каторгу четырнадцатилтнимъ мальчикомъ, холенымъ, береженымъ, которому идти въ школу, въ шесть рукъ кафтанчикъ обдернутъ, да кушачокъ расправятъ, да поцлуютъ. Онъ выдержалъ дольше, потому что былъ умне, приспособительне, меньше поддавался огорченію, и потому что въ немъ былъ — совершенно не въ отца и не въ брата — азартъ отличнаго работника, артельнаго перваго парня, отчего въ трудные дни, до поры до времени, все кажется ни почемъ, и болезнь не беретъ человка.
Повторяю заявленіе и убжденіе мое, что все, что я дурное сказалъ про помщеніе, пищу, личное положеніе и т. п., у прочихъ вообще должно быть еще хуже. Во-первыхъ, какъ я уже сказалъ, самъ Илья Егорычъ былъ человкъ, котораго съ другими нельзя ровнять, затмъ, такіе люди, какъ Дмитрій Кирилычъ и Геннадій Иванычъ, не могли не имть на насъ вліянія, не прибавить намъ приличія и не убавить дикости. Пища, положимъ, скверная, неопрятная, а все-таки не отъ скряжничества и не отъ тухлой провизіи. Помщеніе въ бакалейномъ магазин и у насъ отвратительное. Оно вообще бываетъ всего хуже именно въ парадныхъ каменныхъ домахъ, гд порядочныя помщенія дороги, и прикащикамъ поэтому предоставляются отвратительныя конуры. Во всю длину магазина, отдленъ былъ сплошной переборкой узкій коридоръ, не проходной, безъ оконъ, гд лампа горла круглый годъ, и печная труба по невол всегда стояла открыта. Тутъ спало на койкахъ четыре или пять человкъ (въ томъ числ въ свое время Сергй), и на полу погребской мужикъ. Отхожее мсто далеко, и потому стояла лохань, куда выбрасовались и вс отброски отъ продаваемой рыбы и сыровъ, а частью и отъ ды. Тутъ же столъ со шкапомъ для пищи, судки, въ которыхъ приносятъ одновременно обдъ и ужинъ, щи кислыя каждый день. Ежели и захочешь что вытереть загаженнымъ полотенцемъ, такъ въ сумрак и не видать, вытерто или нтъ. Впрочемъ, оно и не требуется. У насъ вдь опрятность и брезгливость какая? Чтобы поганства не было, а чистоту мы плохо понимаемъ. Коридоръ въ бакалейномъ магазин, со всей копотью и вонью, со всей грязью, клопами и блохами, стоялъ не тронутый годы. Очень не хорошо. Однакожъ, ежели жить въ подвал, гд изъ-году въ-годъ складываютъ и работаютъ блку, такъ будетъ еще хуже. А живутъ и тамъ. И надъ этимъ три этажа большихъ оконъ, за которыми часто одн пустыя стны, и въ жиломъ помщеніи каждодневныя плутни, чтобы оттянуть банкротство.
За дверью, изъ которой выскакивалъ Вася, былъ закопченый до черноты сводчатый подвалъ, зимой угарный, съ однимъ окномъ, изъ котораго зимняя рама отъ сотворенія міра не выставлялась, и стекла были зеленыя, загаженныя, залпленныя, какъ въ самомъ паскудномъ кабак. Такая же кабачная стекольчатая дверь во дворъ. Другая, сплошная дверь запиралась только на ночь, т. е. когда спать ложатся, потому что пока ходятъ, съ двумя дверьми возиться неловко. Да и темно. Морозъ врывается клубомъ, и все время пронзительный сквозникъ. Въ самомъ сквозник — на продолженіи двери съ улицы, двери въ погребъ и двери во дворъ — въ стнк углубленіе, въ аршинъ или полтора ширины, и тутъ Васина койка. Спитъ подъ одяломъ и бараньей шубой, закрывается всегда съ головой. Вдругъ звонокъ! Босыя ноги спускаются въ нахолодлыя калоши, надвается сверхъ рубашки таже шуба (между прочимъ, при всей цивилизаціи, Вася носилъ рубашку на выпускъ, и снять гайтанчикъ, поясокъ, не согласился бы ни за что), спичка чиркъ, пошелъ въ погребъ, у окошечка спрашиваетъ, что нужно? И этихъ звонковъ бываетъ много. Чуть человкъ заснулъ, опять и опять, до двухъ и до трехъ часовъ. А затмъ и то случается, что нтъ того вина въ погреб, и отъ такихъ людей прислали, что нельзя отказать или замнить, исторія выйдетъ. Нужно идти въ подвалъ. Берется фонарь, и конечно, какъ былъ босикомъ, въ калошахъ, маршъ. Снгу намело, морозъ, двери тяжелыя, кованыя, два замка, бутылокъ штукъ шесть набралъ, ступени оледенли, скользкія, шуба совершенно распахнулась.
Сонъ, стало быть, очень недостаточный, тмъ боле для мальчика. И ужь какъ простудился, такъ все простуженный и ходи, и разстроивайся. Къ тому же еще вотъ что: Андрей Иванычъ былъ человкъ молодой, 23—25 лтъ, ночевали у него двушки часто, а рядомъ мальчикъ спитъ, т. е. долженъ бы спать.
Утромъ вставай самое позднее въ семь часовъ и сапоги Андрею Иванычу вычисти, хорошенько — потому онъ франтъ. Булки къ чаю принесены вчера, въ обдъ, и сложены въ ящикъ стола. И все, что не додено, назадъ туда же сгребается, для собакъ. Ящикъ до того провонялъ, что ежели пять минутъ булка пролежитъ, она ужь воняетъ. Обдъ тоже, какъ сказано выше. Двадцать минутъ ходьбы отъ кухни: все совершенно холодное. Къ ужину разогрваютъ въ печк. Носитъ эту ду погребской мужикъ, сифилитикъ, Наумъ Даниловичъ. Правый глазъ у него вытекъ совсмъ и прикрытъ тряпицей на тесемк, которая не перемняется никогда. Носъ тоже не совсмъ цлъ. Вася не брезгливъ, какъ отецъ и Сергй, онъ стъ. Но стъ всегда холодную мерзость и мало. Мяса ему попадаетъ самый вздоръ, а все больше чай и вонючія булки.
Затмъ работа. Конечно, пріятно лебезить съ шутливымъ покупателемъ, и при этомъ первыя свои денежки въ карманъ откладывать. Но бываютъ покупатели, которые вовсе не заигрываютъ, напротивъ, ругаются и злятъ до чрезвычайности. Затмъ, ежели торговля пошла бойко и придется пробыть въ погреб долго, такъ вдь онъ нетопленый. Нагрвается, сколько для винъ нужно, только тмъ, что на ночь и днемъ, когда никого нтъ, отворяютъ дверь изъ жилого помщенія, въ головахъ Васиной кровати. Дверь на улицу, какъ мы знаемъ, одиночная, стекольчатая, расхлябанная. Конторка съ книгой, куда нужно каждую бутылку записать, и по счетамъ справляться, и кое-кому тутъ же счетъ выписать — у самаго окна. Зналъ бы, надлъ бы шубу, хотя вообще не принято, да и опасно возиться между бутылками. Ну, а не надлъ, проберетъ бока, посинешь въ костюм. Къ тому же, розничная торговля въ этомъ погреб — послднее дло. Это погребъ оптовый. Подвалы огромные. Сотни ящиковъ по всмъ стнамъ, въ четыре, пять рядовъ, мстами только узенькій проходъ оставленъ. Десятки бочекъ, въ особомъ подвал, гд розливъ. Ставятъ ящики, разумется, такъ, чтобы къ росхожимъ сортамъ доступъ былъ легкій, вообще не кое-какъ они установлены, а все-таки перетасовка бываетъ порядочная, потому что всего нельзя предусмотрть. Тутъ идетъ разливъ изъ бочекъ, отпускъ винъ по требованію собственнаго главнаго розничнаго погреба, и укупорка для оптовыхъ отправокъ. Даже цлые ящики одного вина нужно перекупоривать, потому что при пріемахъ изъ нихъ вынимаютъ до послдней бутылки, смотрятъ, нтъ ли боя. Эта работа на пожаръ: бутылки кладутся назадъ настолько аккуратно, чтобы благополучно въ подвалъ снести. А въ отправку требуется укладка, совсмъ другая. Укупорка ликерныхъ и водочныхъ бутылокъ разнаго фасона, разумется, еще копотливе. Стало быть, каждый отправляемый ящикъ сними съ мста, выпотроши, уложи аккуратно, заколоти, стяни деревянными обручами, марку и номеръ фуксиномъ или чернилами выведи и отставь къ сторонк. Для сборныхъ ящиковъ, кром того, лазай за бутылками въ разные углы, производи перетасовку. Разлитое вино изъ бочекъ въ корзинахъ переносилось въ жилое помщеніе, и тамъ ихъ заливали смолой — она въ печк разогрвается, воняетъ — или надвали капсюли и наклеивали ярлыки. При всей осторожности, смотришь, кокнули бутылку, вино полилось, пошелъ духъ, часть того особеннаго погребского запаха, увы, мн столь знакомаго! Для всей погребской работы помощники: безглазый мужикъ, сифилитикъ, положимъ, знающій, опытный, не воръ, и старикъ, уличный сторожъ, настоящій тюлень. Только въ самые крупные дни поднаймутъ кого-нибудь. А ящики шампанскаго, 60 бутылокъ, девять пудовъ, прочіе, по 50 бут., шесть-восемь пудовъ. И бросить нельзя: надорвись, руки, ноги отдави, но спусти бережно. Андрей Иванычъ въ подвал не работаетъ, является только для надзора и приказаній. Ему, во-первыхъ, некогда. Большую часть утра онъ въ контор, или по разнымъ порученіямъ по городу рыщетъ. Ежели ему можно посидть дома, такъ онъ лучше встанетъ на розничную продажу и, между тмъ, поразберется въ счетахъ и бумагахъ. Дла у него, дйствительно, по уши, и кром того, знакомство и женскій полъ. Да и самъ Вася не желалъ бы, чтобы другой въ подвальную работу вмшивался: затрудненіе выйдетъ. Онъ Науму Данилычу врить. Ему легче по своему Науму Данилычу приказывать, да когда можно урваться, вдвоемъ съ нимъ работать, но чтобы онъ зналъ каждый ящикъ и снаружи, и внутри. Да при неисправности и гршки кое-какіе, то же до поры до времени одинъ бы зналъ. Входить съ фонаремъ въ подвалъ можно, но работать при огн не полагается. Что днемъ короткимъ не усплъ, а время не терпитъ, тащи ящикъ въ жилье десять, пятнадцать штукъ и работай вечеромъ. Передъ отправкой на воду, мартъ и апрль, жилье заставлено по цлымъ мсяцамъ. Пройти нельзя: все ящики, солома и бутылки. Иногда и большую бочку хересу, меду или портвейну, такъ сказать якутскихъ, сюда приволокутъ, дадутъ отстояться и разливаютъ. Для разлива бутылки приготовить нужно: тоже вдь он моются, въ ящики складываются, перетаскиваются. Мыли ихъ въ бан и я разъ съ полка, съ двухъ ступенекъ скатился и ногами въ такой ящикъ въхалъ.
И такъ дале. Работа большая, трудная, съ большой опасностью насчетъ грыжи и простуды. Приступами круто приходилось ужасно, напримръ, во время пріемки винъ въ конц сентября и начал октября. Погода можетъ быть всякая. Ежели морозъ опасенъ для винъ, то пріемка идетъ въ подвал. Но большею частью происходитъ это на втру и легкомъ мороз во двор: свтле, удобне, нтъ тсноты, въ десять разъ скоре. На крутую, огневую работу Вася былъ молодецъ изъ молодцовъ, проворный, ловкій, веселый. За все брался самое трудное, все свое прежде кончитъ, на ходу другому поможетъ, покажетъ, самъ устали не знаетъ, другимъ не дастъ почувствовать. Между прочимъ, замчательно, что его команда, несчастный Наумъ Данилычъ, сторожъ, Никаноръ Лаврентьичъ, впослдствіи подручный, парень Плотниковъ, питали къ нему рабскую преданность, такъ онъ умлъ съ людьми обращаться и располагать къ себ. И по мсяцу въ зеркало не смотрлся. Выскакивалъ къ покупателю уже дйствительно косматый, въ фартук сверхъ старенькаго, рыжаго пальто, руки въ фуксин и саж, лицо захватано. Въ этомъ была величайшая разница между двумя братьями. Сергя нельзя было не уважать за нкоторыя черты его характера, но строптивость не располагала къ нему многихъ. И хотя онъ могъ хорошо работать — въ особенности ни въ какой сует не терялся — но работникъ былъ вообще лнивый и упрямый. Вздумаетъ — сдлаетъ хорошо. Нтъ — ни хозяйское дло, ни своя выгода не заставятъ. Вася ни въ чемъ, кром дла, особеннаго уваженія не могъ внушить, но вс его любили, и работалъ онъ отлично, и толково, къ польз хозяина и съ выгодой для себя. Между прочимъ, на немъ и переписка большая лежала нетолько по погребу, но и по таможенному нашему длу, которое всегда спшное. Онъ же пересчитывалъ и приводилъ въ аккуратный видъ огромныя суммы денегъ, проврялъ залоговые билеты, пачкался съ купонами и т. д. Помимо того, что онъ помаленьку наживалъ деньги, установленными въ коммерціи способами, Вася пользовался довріемъ Андрея Иваныча, и вполн его оправдывалъ. Разъ только вышелъ маленькій скандалъ, который, до извстной степени, и меня коснулся. Случилось это 30-го августа. Погребъ заперли на весь день. Мы были на имянинахъ у Александра Семеныча и возвратились въ погребъ въ такомъ превосходномъ настроеніи духа, что даже Васино каменное сердце разстаяло, и онъ ршился угоститься и меня угостить. Существовалъ въ подвал ящикъ, другой давняго рейнвейну, купленнаго за безцнокъ у раззорившагося человка. Онъ былъ разцненъ дешево, и въ продажу не шелъ, потому что много бутылокъ было порченыхъ. Но Вася почти безъ промаха умлъ отличать хорошія, а въ случа ошибки не трудно опять закупорить. Вотъ этимъ рейнвейномъ онъ и угощалъ, и наша бесда шла, какъ нельзя лучше. Въ заключеніе стали роспивать полбутылочки мараскину — и вдругъ совершенно неожиданно возвратился Андрей Иванычъ. Вася какъ порвался встать, такъ рюмку на себя и опрокинулъ. Андрей Иванычъ выговаривать не сталъ, но ключи отъ комода у Васи отобралъ, помнится, лежало тамъ въ то время тысячъ тридцать. Какъ мы ни просили, а ключи онъ увезъ.
Когда поступилъ Никаноръ Лаврентьичъ, Вас стало легче. Не могу я безъ сожалнія вспомнить объ этомъ парн. Согршилъ человкъ, который допустилъ его погибнуть. Когда онъ явился, мы съ Васей уже совершенно погрязли въ порок. Онъ пристроивался къ двицамъ средняго поведенія, а я игралъ въ карты и пилъ. Онъ все смлй наживался, да потихоньку сталъ отдавать деньги за большіе проценты подъ врные векселя, а я все безпутне влзалъ въ долги. Никаноръ Лаврентьичъ былъ погрубе, да попроще, да за то святая душа. Ни одной мысли гршной, усердный, бодрый, веселый. Ничего не иметъ и всмъ доволенъ. Работаетъ, какъ лошадь, и не воображаетъ, чтобы это составляло какую-нибудь трудность. На наше безобразіе смотритъ, и только на скрипк наигрываетъ свои деревенскія псни. По части дла онъ обиженъ не былъ. Вполн заслужилъ довріе, оказался надежнымъ человкомъ и получилъ въ завдываніе большой подвалъ для разлива дешевыхъ винъ и наливокъ. Помаленьку освоился бы, простоту лишнюю откинулъ и наживать бы сталъ. Нажить было съ чего. Но онъ заболлъ, запилъ мертвую и погибъ. Его даже вскрывали. Вася тоже былъ боленъ, и тоже зимой — на этомъ самомъ сквозник, да въ страх, что вотъ-вотъ позвонятъ, но къ нему здилъ лучшій докторъ, лекарства покупались, исполнялось, что приказано. Съ трехъ сторонъ его берегли, не дали метаться и капризничать, отъ унынія, насколько можно, оградили. А сирот Никанору Лаврентьичу только сказано было: ‘Ты что же, парень, не лечишься? Лечиться надо’. А можетъ быть, и того не сказали.
Съ теченіемъ времени, Андрей Иванычъ настолько приличіе понялъ, да и денежки явились такія, что завелъ въ город содержаночку, насчетъ которой впрочемъ ошибся. Тогда и Вася сталъ помаленьку исчезать въ ночное время, сначала изрдка, а потомъ почти постоянно. Изъ всхъ нашихъ молодыхъ людей онъ одинъ избгъ стей Настасьи Никитишны. Разъ онъ отнялъ у нея платокъ и общалъ отдать только на условіяхъ. Она мимо погреба идетъ, въ окно ему постучитъ. Но ничего изъ этого не вышло, потому что она ему нисколько не нравилась. Цлью его стремленій были чужія содержанки, и онъ умлъ на шаромыжку пристроиваться къ двумъ и тремъ сразу, и чмъ дальше, тмъ становился все не воздержне. Мы съ нимъ въ то время значительно разошлись. Во-первыхъ, погреба поступили къ новымъ хозяевамъ, причемъ Вася получилъ подъ отчетъ главный розничный погребъ, что было для него очень выгодно, и онъ сталъ жить одинъ въ большой свтлой комнат. А кром того, онъ слишкомъ ужь увлекался своимъ ростовщичествомъ и вообще сталъ не тотъ человкъ. Тогда же, осенью, онъ простудился, и на этотъ разъ довольно серьзно заболлъ чмъ-то, въ род воспаленія легкихъ. Посл болзни выхалъ слишкомъ рано, опять сталъ разнемогаться, и докторъ объявилъ, что у него чахотка. Можетъ быть, тогда еще была возможность его спасти, еслибъ онъ ршился ухлопать свои денежки на поздку въ Москву и дальше, куда доктора пошлютъ. Разговоръ объ этомъ во всякомъ случа былъ, но Вася не поврилъ, не ршился. Облекся онъ въ свое любимое коричневое пальто старенькое, мягкое, въ род халата, потомъ и въ валенки. Не надолго сталъ показываться въ погреб. Прислонится къ конторк, унылый, посмотритъ-посмотритъ въ окно, да и уплетется къ себ на диванъ. Бриться пересталъ, бороду отпустилъ. Рождественская бойкая продажа подошла, молодой хозяинъ говорить ему: ‘Вася, я за тебя встану торговать…’ — Ладно. Потомъ, разъ сижу я съ хозяевами въ тамошней контор, пробовали мы какіе-то напитки. Вася входитъ деньги сдавать. Къ дверямъ назадъ пошелъ, комната большая, мы ему вслдъ смотримъ, а онъ плетется въ валенкахъ неслышно и изъ стороны въ сторону шатается, не можетъ идти прямо. Опять сталъ я у него просиживать все свободное время, пока онъ не заснетъ. Мазали его тогда чмъ-то, отчего кожа лупится, и онъ немножко ожилъ, веселй былъ вечеромъ, когда съ себя кожу сдиралъ. Его привычка пачкаться съ собой, что-нибудь надъ собой длать, тутъ въ немъ сказалась. Но все хуже, хуже. Мартъ на исход — окончательно въ постель слегъ, настоящимъ труднымъ больнымъ сдлался. Въ погреб продолжалъ, однакожь, распоряжаться, подручный къ нему бгалъ, и онъ, что нужно ему, говорилъ. Голосъ тихій сдлался, глаза большіе, нескоро поворачиваются, долго глядятъ. Тутъ и Сергй большую часть времени сталъ у него проводить и на диван спалъ. А Васину кровать защитить — хозяинъ далъ хорошую ширму. Блюдечко мы ему подавали плевать, для доктора, замтилъ я, что много было блой пны. Когда сталъ онъ сползать съ кровати, приподняли мы рубашку, увидалъ я ляшки его, ну просто кость одна въ вершокъ, толщиной, страшныя кости въ бедрахъ, сквозь разрзъ рубашки тоже грудь видна, узенькая-преузенькая. Но онъ ни за что не хотлъ умирать, не смирялся. Разъ такимъ страстнымъ голосомъ говоритъ: ‘Не правда ли, я не такъ боленъ? Я не умру?’ Апрля первые дни настали, докторъ сказалъ: скоро, двое-трое сутокъ. Мы предложили Вас причаститься. Онъ отказался, но когда пришелъ отецъ Павелъ, онъ принялъ его прилично и причастился хорошо. И приступа кашля потомъ не было. Илья Егорычъ вскор затмъ пріхалъ, и Вася, по прежнему почтенію, пролежалъ передъ нимъ тихенькій, восковой, красивый. Для причастія простыни, наволочки перемнили, все опрятно было. Тогда Сергй сказалъ ему, что мать очень желаетъ къ нему пріхать повидаться съ нимъ. Онъ разсердился. Она пряталась отъ всхъ, и онъ понялъ, что если она ршается показаться — значитъ плохо. Однакожь, нельзя было его слушаться, она пріхала и ночь у него съ Сергемъ и со мной провела. На слдующій день, только-что я прилетлъ изъ конторы, въ первомъ часу, подхожу въ изголовью, Сергй въ ногахъ сидитъ, Вася ко мн голову повернулъ и говоритъ — голосъ не громкій, но видно, что онъ изъ всхъ силъ говоритъ: ‘Ваня, скажи ему, чтобы онъ отсталъ отъ меня, чтобы онъ меня не мучилъ!’ Я понялъ, что Сергй спрашивалъ его насчетъ денегъ, чтобы он не миновали рукъ семейства. А Вася все время держалъ ключи подъ подушкой, и до послдняго дня погребъ, конечно, по доброт хозяевъ, которые не захотли его огорчить, оставался у него на отчет и выручку Плотниковъ ему сдавалъ, по его указанію клалъ въ комодъ и отдавалъ ему ключи. Вечеромъ докторъ сказалъ, что Вася ночи не переживетъ. Пошли вс спать. Катерина Гавриловна пріхала, и мы опять втроемъ съ нимъ остались. Нужно было распорядиться всмъ на случай смерти. Мы съ Сергемъ очень на этотъ счетъ волновались и суетились. Ни тому, ни другому не приходилось видть, какъ что длается. У насъ была душевная забота, чтобы Васю положить въ гробъ, какъ можно приличне и красиве, а мы слышали, что черезъ четверть часа посл смерти тло коченетъ и можетъ выйти что-нибудь безобразное. Мы этого ужасно боялись. Приготовленъ былъ опытный человкъ, вода грлась на хозяйской кухн, соломы припасли. Мы выходили для этихъ хлопотъ и возвращались къ Вас. Какія онъ слова въ забытіи шепталъ, что мы послднее отъ него слышали, сознательное — не помню. Было въ числ этихъ послднихъ слышаныхъ словъ и мое имя. Мать припала къ нему, и онъ цловалъ ее нсколько разъ, хорошо, какъ дитя. Потомъ опять шевелились его бдныя, дтскія губы, но уже ничего нельзя было разслышать, хотя близко наклонялись. Можетъ быть, въ этомъ беззвучномъ шепот было смиреніе, прощаніе, слово доброе… котораго никто изъ насъ не слыхалъ. Еслибы я такъ любилъ его, какъ прежде, въ первое лто нашей дружбы, не выдержать бы безъ рыданій, сердце бы разорвалось. Во второмъ часу, онъ какъ будто сталъ кончаться: судорога въ лиц сдлалась, челюсть оттянулась. Однако, отдохнулъ и потомъ еще смотрлъ и шепталъ, а, наконецъ, въ четвертомъ часу сдлался второй такой приступъ — и смерть. Передъ тмъ я разбудилъ Плотникова, который любилъ Васю, чтобы онъ видлъ его кончину и потомъ поскорй помогалъ. По нашей просьб, Катерина Гавриловна торопливо простилась съ Васей и ушла. Въ одно время стали и обмывать его, и кровать выносить, а я у окна возился. Какъ назадъ въ комнату повернулся, вижу Васю на табурет поддерживаютъ и скачиваютъ водой: голова свсилась, ноги сдвинуты, тло отъ теплой воды блое — и странный видъ мн показался. Одли мы его, причесали, рдкіе сдлались волосы, но все-таки прилично причесались. И лицо у него было хорошее, спокойное, молодое, губы сомкнулись, какъ были у живого, голова на подушк хорошо легла. Галстухъ забыли, потомъ уже побоялись его трогать, а на мн былъ галстухъ на резинк, такъ мы прикололи бантикъ спереди. Потомъ мы съ Сергемъ пересмотрли комодъ. Въ разныхъ ящикахъ нашли аккуратныя пачки и въ нихъ денегъ и векселей вдвое и втрое больше, чмъ думали. Сергю на слдующій же день предложили принять погребъ и взяли на себя переговоры съ Ильей Егорычемъ. Сергй согласился и объявилъ, что ежели при пріем окажется какая-нибудь недостача, такъ онъ покроетъ сполна, потому что посл брата остались деньги. Сколько именно, мы ршили не говорить, чтобы не было пересудовъ. Однакожъ, все оказалось врно, до послдняго рубля той выручки, которую Плотниковъ положилъ въ комодъ наканун смерти. Посл нсколькихъ недль безконтрольной торговли, это, конечно, доказываетъ его сердечную преданность къ Вас. Изъ того, какъ все это просто сдлалось, читатель можетъ видть, какое вообще существовало довріе въ кругу людей, о которыхъ здсь ведется разсказъ, и что далеко тамъ было отъ всякаго полицейскаго крючкотворства и придирокъ. Какъ впослдствіи деньги въ семейств распредлились, сколько родителямъ пошло и сколько Сергю — мн неизвстно.
Вс объ Вас жалли и всхъ боле ***. Она не ршилась показаться въ погребъ, но прислала много зелени и цвтовъ. Въ церкви, въ дальнемъ углу, рыдала. Илья Егорычъ пріхалъ къ отпванію и проводилъ тло до поворота съ главной улицы. Тутъ же и мы передали гробъ наемнымъ носильщикамъ изъ солдатъ. Погода была чудная. И на этомъ самомъ пути, въ одномъ шаг отъ гроба, Сергй договорился съ Настасьей Никитишной жить съ ней на квартир, какъ она передъ тмъ жила съ Александромъ Семенычемъ. Лица у обоихъ были веселыя. Конечно, они и на тотъ вечеръ условились. Сергю, дйствительно, трудно было не чувствовать, что теперь вс его денежныя бдствія кончились, противная кабала у Шарапова тоже. Не могъ онъ также быть равнодушнымъ къ возможности взять въ полное обладаніе женщину, которая имла надъ нимъ такую власть. Въ шествіи не было никого, чье присутствіе могло бы его стснять. Захаръ Захарычъ былъ въ отъзд. Катерина Гавриловна прямо изъ церкви похала домой присматривать за обдомъ. Вспомнился мн тотъ же Сергй, въ былое время, до нашего развращенія, когда онъ несъ гробъ Карпова, простого товарища, даже вовсе нелюбимаго. Все время до могилы шелъ на одномъ мст, въ ногахъ, не захотлъ смниться, холстъ черезъ плечо держитъ, голову несетъ высоко, лицо строгое, богатые волосы втеръ чуть вздымаетъ…
Когда вскор потомъ Захаръ Захарычъ возвратился, онъ въ первую удобную минуту крпко пожалъ мн руку и сказалъ: спасибо, спасибо, спасибо! Потомъ я пришелъ къ нему вечеромъ. Графинчикъ былъ поставленъ, булка и яицы, нарзанныя четвертинками — должно быть, вскор посл Пасхи это было. Разсказалъ я ему все подробно. Онъ вдругъ переспросилъ меня какое-то слово, голосъ у него оборвался, онъ закрылъ лицо руками и заплакалъ.

Геннадій Иванычъ.— Пушнина.— Соболи.

Изъ людей, которые въ мое время служили у Ильи Егорыча, всхъ выше по душ, по образованію и по торговымъ способностямъ былъ Геннадій Иванычъ. Онъ читалъ газеты со страстью. Изъ Москвы прізжалъ со всякими разсказами вольнодумнаго содержанія, какой-то адресъ запрещенный онъ разъ привезъ, номера газетъ ‘День’ и ‘Москва’. Разсказывалъ про представленіе оанна Грознаго. Существовали для него въ Москв любимые люди, и изъ нихъ всхъ боле Иванъ Сергичъ Аксаковъ. Разъ мы получили бумагу на счетъ безплатной перевозки какихъ-то вещей. Заголовокъ былъ выведенъ славянскими буквами и подписано: Предсдатель и потомъ съ большимъ шикомъ ‘Ив. Аксаковъ’. Геннадій Иванычъ мн показываетъ и говоритъ:— Знаете вы, чья это подпись?— Не знаю.— Вотъ это чья подпись! Объ томъ, какой онъ былъ младенецъ, во всемъ, что до него лично касалось, я ужь упоминалъ. Прачки, со второго же раза, переставали возвращать ему сорочки и платки. Во всхъ личныхъ, имущественныхъ сношеніяхъ, въ немъ была именно та деликатность, которая иногда прямо вызываетъ грабительство. Онъ хорошо зналъ вс наши товары: чай, мануфактуру во всей подробности, по фабрикамъ, колерамъ и мстностямъ, бакалею и вина, зналъ все купечество прикосновенное. Но его настоящій товаръ, въ знаніи котораго никто съ нимъ не ровнялся, была пушнина, и еще того боле — соболи (по сибирски говорятъ: соболи, не соболя). Разсказывалъ я выше, какая дикость въ нашемъ кра, въ нашей торговл Якутской. Отъ всего нашего торгующаго сословія онъ отдлялся, какъ совсмъ особенный человкъ. Ни къ кому не имлъ и десятой доли того уваженія. И при всемъ томъ, никто ему, такъ сказать, не завидовалъ, не злобствовалъ противъ него. Онъ не пилъ совершенно: капли въ ротъ не бралъ. Другому бы этого не позволили, сторониться бы стали, а съ него не взыскивали. Я другого такого примра не знаю. Никто лучше его не умлъ вести комерческіе разговоры, всегда — со всми безъ изъятія — дружески, весело. Никто бы не могъ узнать его мысль, на что онъ ршился, что задумываетъ, вообще, скрываетъ ли что-нибудь или все сказалъ. Одно только было врно, что подвоха, того, что въ комерціи сомнительнымъ считается, не будетъ и не можетъ быть. Изумительной тонкости бывали у него выраженія лица. До того въ немъ душа кипла, что бросался при слабыхъ ногахъ своихъ, въ замшевыхъ сапогахъ, на вс пожары, не зрителемъ, а непремнно участникомъ. По лстницамъ на крыши взбирается, изъ слуховыхъ оконъ выползаетъ, работаетъ. Неугасимый огонь былъ еще насчетъ одного — женскій полъ страстно любилъ.
Мн особенно любопытно было его увидть, потому что еще, будучи ребенкомъ, я видлъ его у насъ въ дом и слышалъ про его славу. Я помнилъ его: высокій, худой, но плечи широкія, большой носъ крючкомъ, длинные, черные волосы, усы и борода рденькіе, съ просдью.
Его вниманію ко мн и разговорамъ я обязанъ тмъ, что немного сталъ понимать пушное дло и полюбилъ эту статью больше прочихъ. Мои товары были: пушнина и вина. Въ подробности насчетъ пушнины пускаться не буду, но попробую, въ короткихъ словахъ сказать, что, можетъ быть, изъ публики не всмъ извстно. Объ соболяхъ только больше скажу, потому что тутъ уже не возможно удержаться.
Вообще, въ Сибири пушнины добывается мало, и пушнина сибирская дорога. Шить мха въ Сибири не слдуетъ ни подъ какимъ видомъ. Мха сибирскаго издлія дороги, тяжелы, дурно подобраны и дурно сшиты, неуклюжи — то, что, по сибирски называется озойны. Не велика, кажись бы, мудрость сшить шапку, а шапка сибирскаго дла всегда озойна — и все сплошь населеніе, кром инородцевъ, носитъ шапки московскія. Мха изъ сибирскихъ шкурокъ, выдланныхъ въ Лейпциг и оттуда доставленные на Ярмарку, и изъ Ярмарки въ Москву, непремнно будутъ дешевле сибирскаго мха, несмотря на вс эти путешествія и барыши нсколькихъ посредниковъ. И будутъ во всхъ статьяхъ лучше. Этотъ фокусъ происходитъ отъ искусной выдлки, отъ хорошаго подбора изъ множества шкуръ, отъ пользованія ворохами шубнаго лоскута, умнія кое-гд чуть повытянуть, чуть-чуть подкрасить. Мха вдь шьются не изъ цльныхъ шкурокъ. Шкурки ржутся на нсколько частей, подборъ которыхъ и даетъ хорошіе мха разнаго достоинства, соотвтственно разнымъ требованіямъ. Ни одинъ волосъ не пропадаетъ. Въ Сибири ничего подобнаго не можетъ быть. Дло совсмъ не развито, выдлка и подборъ безобразные, масса обрзковъ, шубнаго лоскута пропадаетъ. Никогда, ни въ какомъ случа не долженъ человкъ той мыслью увлекаться, чтобы въ Сибири даже отдльныя шкурки покупать — разв ужь прямо на правахъ исправника или вліятельнаго лица.
Настоящая, главная сибирская пушнина: блка, лисица, песецъ, соболь. Прочее — мелочь, не стоющая вниманія. Комчатскіе бобры и камчатскіе соболи провозятся черезъ Сибирь заплоченными и къ общему обороту сибирской пушнины не принадлежатъ. Соболи камчатскіе хорошіе, крупные, пушистые, волосъ высокій и довольно ровный, въ общемъ уступаютъ только якутскимъ соболямъ. Но уступка, конечно, большая.
Блка бываетъ: ленская, вообще дрянь, 10—14 коп., якутская хорошая — 20—23 коп., нерчинская хорошая, вслдствіе боле дорогого провоза до 30 коп. Невозможно себ представить, до чего наторли опытные торговцы въ распознаваніи сорта блки. Чуть-чуть шкурку заворотитъ, у хвоста три волоска увидитъ — говоритъ: такой-то сортъ. И до того это врно, что когда потомъ тючатъ блку, по три тысячи штукъ, разница въ вс тюка одинъ, два фунта — рдко больше. Второго сорта всъ пойдетъ ужь совсмъ другой и т. д. до конца. Нерчинская блка крупне, выше волосомъ, темне, почти всегда съ хвостами, тогда какъ якуты большею частью отрзываютъ хвосты для своихъ мховыхъ работъ, и тогда блка въ торговл называется безхвостая. Но якутская блка, хотя и ниже волосомъ, ровне, пожалуй, голубе, отъ рыжаго цвта дальше. Для легкаго мхового платья она лучше. Лисица бываетъ обыкновенная, рыжая или красная (огневка) разнаго качества, отъ 2 р. 50 к. до 4 р., и затмъ нкоторое количество сиводушки, темной, съ большимъ количествомъ сраго и чернаго волоса, 20—25 р. Чернобурая лисица теперь ужь не сибирскій зврь. За шкурку платятъ 100—125 р., но ихъ бьютъ 3—5 штукъ въ годъ. Такъ что существующіе въ торговл настоящіе чернобурые лисьи мха, т. е. не такіе, которые изъ темной сиводушки сдланы — не сибирскаго происхожденія. Песецъ, какъ извстно, блый и голубой. Голубого немного. Онъ пушистъ, легокъ, тепелъ, всегда лзетъ. Цны своей не стоитъ. Блая песцовая шуба очень тепла, но лзетъ такъ, что въ город носить нельзя. Дака изъ пыжиковъ (молодыхъ оленей) на песцовомъ мху — лучшая одежда для зды по Сибири. Купить можно за 80—100 р. Самыя дешевыя шубы шьются еще изъ крестоваго, молодого песца, бураго съ блымъ. Куницы средняго достоинства немного. Затмъ колонки рыжія, волкъ, медвдь — все самые пустяки. Бобра нмецкаго, якутскаго кто бы увидалъ въ невыдланномъ вид, не догадался бы: больше похожъ на телячью шкуру. Потомъ, грубый волосъ счесывается.
Соболь соболю рознь. Вс соболи хороши, но какъ рядомъ положишь получше, прежній сейчасъ же конфузится. Главные сорта соболей (кром камчатскихъ) называются: амурскіе, баргузинскіе, очень немного такъ называемыхъ иркутскихъ, и, наконецъ, якутскіе или олекминскіе, или точне, учурскіе.
Было время, когда амурскіе соболи можно было вымнивать у гиляковъ за рубль серебряный или за полтора. Теперь ничего подобнаго не можетъ случиться, и цна соболей на мст, партіями, отъ 7 до 15 руб. Но, конечно, исправникъ всегда съуметъ купить дешевле. А ежели считать по тмъ деньгамъ, которыя онъ изъ кармана выложилъ, такъ, пожалуй, и вовсе даромъ пріобртетъ. Вообще амурскіе соболи довольно крупны, но, конечно, разные. Бываютъ довольно темные, красивые, съ сдиной шикарной, и затмъ всхъ тней посвтле, и волосъ поплоше до самыхъ послднихъ, мышастыхъ, которые называются голыми и составляютъ собственно ужь не товаръ, а бракъ. Вс амурскіе соболи желтой воды, т. е. ихъ общій главный цвтъ желтовавый, и ежели дуть на шкурку, то въ пуху, который подъ волосомъ, больше желтой, нежели срой тни. Ость, т. е. средняя полоса лучшаго волоса по хребту, всегда узкая, разница между хребтомъ и брюшкомъ огромная. Поэтому амурскіе соболи всегда пестры. Выдаются изъ нихъ отборныя шкурки съ очень темной и красивой остью. Но они всегда жидки, не пушисты. Сквозь видна ихъ жидкость, и чуть повернулъ — ужь не то. Въ Сибири соболей не подкрашиваютъ, но буряты ихъ мараютъ, т. е. коптятъ. Отъ этого вода голубетъ, и для незнающаго соболь кажется лучше. Но привычный глазъ сразу видитъ, и ежели сквозь руку пропустить, слдъ сажи обозначится. Цну дадутъ тогда ужь гораздо дешевле, чмъ еслибы эти самые соболи были не мараные. Иркутскіе соболи, преимущественно изъ Верхоленскаго и Киренскаго округа, неважные, а главное ихъ очень мало. Вообще, они подороже амурскихъ, даже порядочныхъ. Изъ нихъ-то всего чаще попадаются мараные. Буряты соблазняются надеждой продать незнающимъ городскимъ обывателямъ. Да и самое мараніе больше пристало къ среднему, неопредленному цвту этихъ соболей. Баргузинскіе соболи — изъ дорогихъ: рублей отъ 30 до 50. Вообще, они мельче амурскихъ и пушисте, остисте и ровне много, и гораздо темне. Выдаются чрезвычайно красивые (видлъ шкурки до 80 р.). Но опять-таки и они ‘пестры’, и очаровываютъ, пока съ хорошимъ якутскимъ соболемъ не сравнить.
Торговля якутскими соболями настоящая, т. е. оптовая, изъ первыхъ рукъ, есть дло на охотника, и соболь якутскій — товаръ любительскій. Втянувшись, оторваться трудно. Не любя, не стоитъ столько трудовъ поднимать. Прочіе соболи отправляютъ и высылаютъ съ мста добычи. За якутскими соболями здятъ. Барыши бываютъ не важные, убытки — очень чувствительные. Въ Якутск между собой настоящимъ образомъ спорятъ три-четыре человка, которые только за этимъ и пріхали. Телеграфъ въ Москву и Лейпцигъ есть, но въ конц-концовъ цну все-таки ршаетъ капризъ, азартъ, страсть. Въ Ирбит, дло уже преимущественно зависитъ отъ европейской моды, отъ заказовъ изъ Лейпцига.
Якутскіе соболи, разумется, тоже очень разнаго достоинства отъ 20 руб. Но вс они вообще ровные. Ость ровне и вообще шире, почти во весь хребетъ, и меньше разницы между хребтомъ и брюшкомъ. Вода голубая, пухъ темно-срый, высокій, густой. Шуба, безъ сомннія, вдвое тепле. И затмъ все выше и выше сортъ, прекрасне шкурки, цны среднія 40—60 р. Наконецъ, шкурки отборныя, красоту которыхъ невозможно описать, и за которыя платятъ 80, 100, 125 р. изъ первыхъ рукъ, прямо изъ штановъ тунгуса, который убилъ звря за многія сотни верстъ, въ глухой тайг, куда только тунгусъ можетъ ршиться идти, совершенно одинъ. Самому въ род звря надо быть, чтобы идти въ таежный грохотъ бури, зимой въ безразсвтную ночь, или въ тихіе морозы, когда вся тайга цпенетъ, какъ умерла. А тунгусъ пробирается и звря не боится, и нору найдетъ, и кормится. Кожаные штаны, удобная и надежная пазуха. Говорятъ, жемчугъ лучше сохраняется, ежели его на себ носить, и парики въ коробк будто бы скоре рыжютъ, чмъ на голов. Можетъ быть и тунгуская манера носить соболи полезна для сохраненія ихъ жизненности. Относительно покупки шкурокъ у тунгусовъ, мн Геннадій Иванычъ говорилъ, что ежели попалъ въ руки настоящій высокій соболь, такъ ужь выпускать его не слдуетъ. Торгуйся, какъ знаешь, но почемъ бы ни было, купи. Потому что отъ присутствія этихъ-то соболей въ партіи духъ захватываетъ, и оно цну ршаетъ.
Въ высокихъ соболяхъ не все равно, самецъ или самка, или, какъ говорится, маточка. Геннадій Иванычъ очень высоко цнилъ маточекъ. Но на мой взглядъ, имъ все-таки цна должна быть дешевле. Он вообще мельче, нжне волосомъ, пожалуй, темне и ровне. Запахнуть лицо, ужь объ нихъ не уколешься. Но отъ самой нжности волоса нкоторая какъ бы прилизанномъ образуется, и отъ чрезвычайной густоты нжнаго пуха, онъ склоненъ немножко сваливаться, такъ что ежели повертть шкурку, такъ, чаще щель по длин образуется. А этого бы не надо. У самца волосъ выше, сильне, и оттого въ шкурк больше переливовъ, прозрачности и глубины.
Все это слова настоящія, кстати про соболя сказанныя, также какъ и слово ‘вода’. Такой мягкій, теплый блескъ, чистота и глубина только въ дорогихъ камняхъ бываютъ. И во всей крас можно видть соболи только, когда они лежатъ, ворохомъ въ Якутск. Въ Москв, они появляются лишь на второй годъ — а это ужь не то. Какъ бы ни былъ хорошъ прошлогодній соболь, какъ бы вы имъ ни восхищались, но ежели положить рядомъ съ соболемъ послдняго боя, сейчасъ скажется разница. Въ волос самомъ черномъ уже проступитъ тотъ рыжеватый, париковый оттнокъ, который свойственъ мертвому волосу. Тогда какъ въ первое лто, волосъ соболя сохраняетъ еще свою живучесть, и оттого блескъ, переливы и прозрачность поразительные. Глазъ отвести нельзя — привораживаетъ.
Сдина вовсе не составляетъ въ соболяхъ достоинства. Сильная сдина удешевляетъ соболь. Довольно часто встрчаются хорошіе, пушистые соболи, не темные, сплошь сдые. Смотря по достоинству, они, разумется, разной цны, но вообще изъ мене дорогихъ. Это отливный хозяйственный мхъ для женской шубы или дорогой шубки, но къ красот соболиной подобныя шкурки не имютъ отношенія. Ими можно передъ куницей гордиться, или передъ амурскимъ соболемъ, но и только. Нсколько иглъ сдыхъ часто бываютъ въ самыхъ лучшихъ соболяхъ, и ихъ не портятъ. Но въ нихъ нтъ надобности и безъ нихъ даже лучше.
Когда —скіе торговцы прізжаютъ въ Якутскъ, въ послднихъ числахъ іюля, у всхъ одно только слово на язык, одно дыханіе, одна мысль — соболи. Довольно значительное количество шкурокъ покупается по мелочамъ, у якутовъ и тунгусовъ, но главныя партіи собраны въ трехъ-четырехъ рукахъ. Показываютъ соболи не вдругъ. Чрезвычайно важно выбрать для этого хорошій день, съ такимъ освщеніемъ, которое для соболя выгодно. И пасмурный день повредитъ, и слишкомъ яркій не годится. И тутъ соболи, какъ вода. Имъ не все равно, какая тучка по небу проходитъ, какъ солнышко свтитъ. Все это въ нихъ отражается. Было бы, напримръ очень выгодно, еслибъ противъ оконъ возъ сна остановился: отраженіе для соболей благопріятное — но, конечно, подобнаго фокуса никто не допуститъ. Ежели одному неудачно покажешь, да другому, партія сконфузится. Пожалуй придется отдать въ убытокъ. Партія всегда идетъ въ одн руки, т. е. мн неизвстно примра другой продажи. Да, кажется, и нельзя иначе продать, потому что головка, т. е. лучшіе, высокіе соболи, тащитъ за собой все. Ее дробить нельзя, а безъ нея за прочее слишкомъ мало выручишь.
Дешевые Амурскіе соболи большею частью складываются въ чемоданы шерстью вверхъ. Якутскія всегда выворачиваются шерстью внутрь и набиваются въ сумы чрезвычайно плотно. Не годится, чтобы отборныя шкурки слишкомъ ужь ярко били въ глаза тмъ, кому не слдуетъ. Сокровища вообще полезно припрятывать. Кром того, тутъ волосъ лучше сохраняется и боле обезпеченъ отъ случайныхъ поврежденій: въ Иркутск, вс вообще соболи (кром камчатскихъ) правятся, т. е. ихъ смачиваютъ, выправляютъ и приглаживаютъ. Амурскіе соболи, и вообще соболи не высокіе, чрезвычайно отъ этого выигриваютъ, но высокіе остаются почти безъ измненія. Они такъ хороши, что трудно сдлать ихъ лучше. Подобную шкурку вынь изъ сумы, совершенно сплющенную, вывороти, разъ встряхни, она ужь и показалась во всей крас — волоска помятаго нтъ. Затмъ соболи вяжутся ремнемъ въ полусорочка, т. е. по двадцати штукъ, но говорятъ всегда просто: сорочкъ. Сорочка подбираются по номерамъ, отъ самыхъ дорогихъ до самыхъ дешевыхъ, но вовсе не такъ, чтобы въ одномъ сорочк были все одинаковые соболи. Напротивъ, все разные: снаружи гораздо лучше, кругомъ они располагаются, хребтами, конечно, кверху — а потомъ рядами до тхъ, которые поплоше. Только общій характеръ сорочка выдерживается: соболи разные, да подходящіе, такъ сказать подъ масть. Изъ средины сорочка торчитъ широкая сыромятная петля, за которую тянутъ, чтобы надть на сорочекъ такъ называемую сорчку, т. е. мшочекъ, съ не зашитымъ дномъ, который потомъ по обоимъ концамъ затягивается бичевкой. Тянуть приходится изъ всей мочи, особенно пушистые якутскіе соболи. Чмъ плотне обтянуто, тмъ лучше сохраняется волосъ. У насъ было принято шить сорочка изъ зеленаго коленкора, и за это слдуетъ похвалить, потому что зеленый цвтъ соболю благопріятенъ. Когда смотрятъ партію, полезно, чтобы взглядъ упалъ на зеленое.
Разскажу я исторію одной операціи съ якутскими соболями, которая была при мн. Когда Илья Егорычъ похалъ на Ярмарку, Геннадій Иванычъ остался управлять всми длами, и, стало быть, не могъ хать въ Якутскъ. Между тмъ, замнить его было совершенно не кмъ. Подручные большей частью бывали перемнные, потому что дло ихъ въ якутской операціи самое немудрое, и у насъ обыкновенно плавали туда новички. Все-таки наиболе опытнымъ и вообще пригоднымъ, хозяинъ призналъ одного дрянненькаго и плутоватого человка, который плавалъ нсколько разъ, людей въ нашемъ кра зналъ и по-якутски могъ объясняться (что необходимо). Можно бы было пригласить въ качеств довреннаго, одного отличнаго и опытнаго торговца, который самъ длалъ небольшіе обороты въ Якутск и пользовался общимъ расположеніемъ. Дло бы вышло хорошее и врное. Но, разумется, тутъ пришлось бы заплатить порядочную комиссію, гласную и негласную, а Илья Егорычъ этого не любилъ, и, напротивъ, очень былъ склоненъ поручать дла плохонькимъ, дешевымъ людямъ, чтобы показать, что онъ ни въ комъ не нуждается, и что у него каждый можетъ работать — за что, конечно, много разъ и наказывался. Вотъ Иванъ Борисычъ Портнягинъ такимъ манеромъ, на удивленіе всмъ, и похалъ въ Якутскъ довреннымъ отъ нашей фирмы. Августъ наступилъ, получаемъ телеграмму, что покупка состоялась дорого, притомъ же покупка большая. А затмъ слухи стали доходить, что покупка неудачная, что человка одурачили и проч. Сентябрь — является Иванъ Борисовичъ, сумы привезъ.— Ну, показывайте, въ домъ велите нести, въ залу, тамъ свтле. Пошелъ и меня взялъ съ собой. Стали выворачивать шкурки. Попадаются очень хорошія изъ купленныхъ въ розницу, и даже не дорого, 90, 95 рублей, отличные собольки. Но средній сортъ, настоящая партія, видимо, переплачена. На розничныхъ среднихъ смлая надбавка сдлана. Взялъ Геннадій Иванычъ одну связку изъ дешевыхъ, рублей по 25, рукой провелъ — сильно мараны. Уныніе на него напало, ничего ужь не говоритъ, не спрашиваетъ, просто до обморока.— Хорошо, говоритъ, велите убрать, счетомъ займитесь (т. е. представленіемъ счета по операціи). Въ свое время выправимъ и связали сорочки, возвратился хозяинъ, представили ему партію, огорчился и онъ и разршилъ, въ случа крайности, продать въ Ирбит съ порядочнымъ убыткомъ. А впослдствіи безпокойство хозяина еще усилилось, потому что Геннадій Иванычъ заболлъ. Такъ заболлъ, что мало вроятія было, чтобы могъ выхать. Отъ сотворенія міра ирбитской ярмарки безъ него не бывало, а тутъ какъ на зло. На его церемоніи, да отказы хозяинъ не обратилъ вниманія, перевелъ его въ новый особенный флигель, который у насъ за лто отстроился, два доктора здило, Илья Егорычъ ихъ распрашивалъ, какое кушанье готовить, и самъ заказывалъ. Наконецъ, сталъ онъ немного поправляться. Въ послдніе, ршительные дни объявили, что хотя съ большимъ рискомъ, а хать можно. Предосторожности и насчетъ пути особенныя были приняты. На случай бды, главная партія боле дешевыхъ соболей и разной пушнины отправлена впередъ на возахъ не съ посторонними вощиками, какъ обыкновенно длалось, а съ Захаромъ Захарычемъ. Повозку Илья Егорычъ далъ свою, теплую, но она была не большая, а соболей дорогихъ оказалось такъ много, что одинъ чемоданчикъ узенькій пришлось на отводину привязать. Наконецъ, кому подручнымъ хать? Цыпленокъ Фролка въ подобномъ случа не годится. Надумалъ Геннадій Иванычъ взять Максимова. Парень здоровенный, молодой, стало быть, покладистый и услужливый, мануфактурный товаръ знаетъ, и именно такой поплоше, какъ на ирбитскую да якутскую руку требуется (товары для Якутска покупались, главнымъ образомъ, въ Ирбит). Ну вотъ срядились, и въ самый послдній день, какой можно, 19-го что ли января, ужь не помню, легъ Геннадій Иванычъ въ повозку и покатилъ. здокъ онъ былъ чуть ли не самый лихой по всей Сибири. И на этотъ разъ, на вольномъ воздух, не разболлся, а окрпъ, и выскакалъ въ Ирбитъ сутками раньше, чмъ по соображеніямъ Захарыча возможно было. А Захаръ Захарычъ, какъ человкъ, тонкій, халъ, разумется, съ такимъ разсчетцемъ, чтобы ему и себя не надсаживать безъ надобности, и цны не переплатить, и суточки въ Тюмени у бабушекъ прогостить. Геннадій Иванычъ прискакалъ въ Ирбитъ — его нтъ, нтъ и тюменскаго артельщика, котораго онъ долженъ былъ привезти, опытнаго, знающаго человка, который всегда въ Ирбит при нашемъ дл состоялъ. Ну, разумется, какъ хозяинъ въ трепет ожидалъ депеши о благополучномъ прізд, Геннадій Иванычъ въ тотъ же моментъ пишетъ телеграмму, прибавивъ: Костылева нтъ. Ничего изъ этого не вышло, но Захаръ Захарычъ простить ему потомъ не могъ:— не усплъ, съ позволенія сказать, грязь съ себя отмыть съ дороги, я ужь тутъ былъ, а онъ хозяину телеграфируетъ! Какъ депешу написалъ, Геннадій Иванычъ чуть пріодлся, похалъ воздуху ярмарочнаго понюхать, и приказалъ Максимову соболи раскупорить, изъ сорочекъ вытащить, встряхнуть, да разложить, чтобы отдыхали, да оправлялись. Возвращается — чемоданы не тронуты, Максимовъ храпитъ на диван, добудиться нтъ возможности, и тащи все изъ номера, кто что хочетъ. Оно понятно, что посл двнадцати дней зды, сломя голову, отдыхъ требовался, не должно воображать, будто лошади сами везутъ, а ты лежи и спи: большое напряженіе нужно все время, день и ночь. По всей вроятности, молодой парень только на минутку на диванъ прислъ, а вышло, что мертвецки заснулъ. Но у насъ, когда дло, никакого сна не полагается, и это была одна изъ тхъ штукъ, которыя Геннадій Иванычъ не умлъ извинять: сразу всякое довріе къ человку терялъ. Какъ бы ни было, пошли переговоры, является покупатель, смотритъ соболи. Геннадій Иванычъ, вс обстоятельства сообразивши, ршилъ съ самаго начала вести дло очень свысока, и произвелъ впечатлніе благопріятное. Но цна, имъ объявленная — значительно выше той, которая значилась по вдомости о капитал въ ярмарк — все-таки показалась несообразной. Онъ покупателя отпускаетъ, не удерживаетъ, улыбочка у него на лиц чуть примтна, будто насмшечка надъ простотой, которая своей выгоды не видитъ, и будто онъ эту насмшку и пренебреженьеце маленькое желаетъ скрыть. Покупатель ушелъ, Генадій Иванычъ обращается къ артельщику, спрашиваетъ:— Какъ думаешь? уступать?— Это мн потомъ артельщикъ разсказывалъ.— Бги, говоритъ, зови еще на одно слово зайти. Только тотъ хотлъ броситься, видитъ въ окно, покупатель назадъ повернулъ. Входить. Генандій Иванычъ въ счетахъ роется, увлекся, о немъ чисто забылъ.— А я, артельщикъ говоритъ, тоже свое дло знаю, знай складываю соболи въ чемоданъ, будто и не понимаю, къ чему дло идетъ. И ужь тутъ рубля изъ объявленной цны уступлено не было. Такъ партія и пошла. Какъ велика была разница между этой цной и цной въ убытокъ, которую разршилъ взять Илья Егорычъ, я не скажу — но только разница большая.
Эту исторію я всего больше къ тому разсказалъ, чтобы читатель видлъ, что невозможно соболями заниматься изъ-за одного разсчета или барыша. Положимъ, для Ильи Егорыча все это дло, съ денежной стороны, было, въ сущности, пустяки. Какъ бы ни продались соболи, онъ бы не могъ почувствовать. Ну, а тому, у кого большая часть капитала въ партіи такого товара, разв можно торговать, когда дло на великія тысячи отъ фантазіи, да отъ минуты зависитъ? Для подобной торговли задоръ игрецкій требуется, страсть.
Помню я, какъ Геннадій Иванычъ возвращался отъ Ильи Егорыча посл прізда въ —скъ. Смется: — не знаетъ, говоритъ, на какое мсто меня посадить!

ЗАКЛЮЧЕНЕ.

Поздка на Ярмарку съ Геннадіемъ Иванычемъ вышла прекрасная, особенно за Томскомъ. юнь мсяцъ, лто во всей крас, свобода, разговоры, зда быстрая, которую я смерть люблю. До Томска потому хуже, что втеръ былъ больше попутный: духота, пыль слдомъ гонится, и иногда всякое доброе расположеніе испакоститъ. Кром того, много арестантскихъ партій попадалось (между Тюменью и Томскомъ ихъ везутъ водой). А на большомъ протяженіи тутъ мошка страшная, такъ что и собакъ дегтемъ мажутъ, и крестьяне на работу выходятъ въ сткахъ: противъ лица изъ конскаго волоса, а на голов и по плечамъ ситецъ. И вотъ какъ встртишь партію: кандалы брякаютъ, ружья, да еще эти черныя маски надты, веселіе-то и перешибетъ. Отъ Томска до Тюмени зда самая лихая. Тысячу пятьсотъ верстъ, а зимой многіе вызжаютъ въ пять сутокъ. Врьте, не врьте, а мы, не генералъ-губернаторами будучи, безъ выставленныхъ лошадей и ямщиковъ съ бляхами, выскакали въ одни сутки 340 верстъ. Отъ Тюмени до Екатеринбурга дорога хуже, гористая. Дальше до Перми, мученіе и злоба. Оттуда, конечно, вода, пароходъ и опять праздникъ. Именно праздникъ, потому что чмъ ближе къ Ярмарк, тмъ сильне и нетерпливе разгорались мои мечты.
Молодость! Надежды! Какія были не мудрыя — какія золотыя…
Не воображалъ я, что больше не увижу Сибири, и что черезъ знакомство Геннадія Иваныча жизнь моя совершенно иначе направится.
Лучше-ли теперь? Не спился, не одеревнлъ. Иное сталъ понимать. Но ежели по дламъ судить, ежели о томъ подумать, къ чему жизнь сводится, изъ чего она состоитъ, какую себ можно цль выбрать, насколько къ этой цли стремиться… Лучше ли? Тамъ и тогда дло было полезное, при всхъ грхахъ. Здсь и теперь… отвтьте за меня читатель, что у насъ совершается здсь и теперь.

Ив. Бредихинъ.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 6—7, 1882

Обручев Владимир Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Обрученные, Дружинин Александр Васильевич, Год: 1857
  2. Рыцари, Позняков Николай Иванович, Год: 1906
  3. Заклятый козак, Мачтет Григорий Александрович, Год: 1892
  4. Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном, Мид-Смит Элизабет, Год: 1904
  5. Нерассказанная любовь, Барсуков Михаил Николаевич, Год: 1928
  6. Гражданин Уклейкин, Шмелев Иван Сергеевич, Год: 1908
  7. На борту ‘Утренней звезды’, Мак-Орлан Пьер, Год: 1920
  8. Неудавшаяся жизнь, Григорович Дмитрий Васильевич, Год: 1850
Электронная библиотека