Андрей Ефимович Зарин
Андрей Ефимович Зарин
Прибор д-ра Аренса
Прибор д-ра Аренса
I
I
II
II
III
III
IV
IV
Прибор д-ра Аренса, Зарин Андрей Ефимович, Год: 1895
Время на прочтение: 17 минут(ы)
FineReader 12
А. Е. Зарин. Под корень. Прибор Д-ра Аренса. Черная дама. Издание книжного склада ‘Родина’, С-Петербург, 1895
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!
— Готово?
— Еще вчера, как обещались!
С этими словами маленький плешивый человечек в длиннополом сером сюртуке торопливо прошел в соседнюю комнату. Высокий брюнет в просторной шинели, в золотых очках на длинном горбатом носу, остался ждать в магазине.
Маленький плешивый человечек был хозяин физико-механической мастерской. Высокий брюнет был знаменитый д-р Аренс.
Зимнее солнце снопами бросало свои холодные, но яркие лучи в магазин, заставленный приборами. Со всех сторон на посетителя уставились телескопы и подзорные трубки, словно через них наблюдали за доктором невидимые существа: огромные стеклянные круги электрических машин отражали на него солнечные лучи, камер-обскуры и стекла волшебных фонарей — устремляли на него свои фокусы, даже стрелки компасов, казалось, указывали не на север, а на знаменитого посетителя, а гальванические батареи словно хотели опутать его своими проволоками и излить на него всю свою электрическую силу. Только тяжелые части металлических машин, лежавшие за стеклами, да еще рыжий лохматый человек, ожесточенно чистивший за прилавком медные части какого-то парового котла, не обращали никакого внимания на знаменитого доктора.
А д-р Аренс, несмотря на свои 36 лет, был действительно знаменитостью, и его считали авторитетом по вопросам психологии, хитрой науки, то опирающейся исключительно на опыт, то заводящей позитивный ум ученого в дебри метафизических гипотез. Но д-р Аренс, член всех обществ и съездов по вопросам психологии, психиатрии, гипнотизма, сомнамбулизма и т. под. отраслей великой науки о душе, — твердо стоял на почве научного метода и говорил, что он знает только то, что вычислил, вымерил и исследовал сам, вооруженный приборами, в свою очередь вычисленными и вымеренными…
— Наука требует знания, а не веры, — говорил он, и его знания в этой области ценились очень высоко.
Знаменитые Шарко, Ришэ, Бернгейм, Ламброзо, Юнг и друг., встречаясь на съездах с доктором Аренсом, называли его не иначе, как ‘уважаемым собратом’.
Да, д-р Аренс был знаменит. Но его имя было известно только в ученом мире, — теперь же оно должно было прогреметь по всему свету. Три года он преследовал одну идею, стремясь осуществить ее и теперь, кажется, достиг своей дели. Заказанный им плешивому человечку прибор должен был окончательно решить дело, — и д-р Аренс, поджидая скрывшегося хозяина мастерской, нетерпеливыми шагами ходил но магазину.
Наконец, маленький, плешивый хозяин вышел из соседней комнаты. Д-р Аренс бросился к нему.
— Вот-с, извольте разглядеть, все как объяснили! — сказал с улыбкой вошедший, отирая красным фуляром вспотевшую голову.
Д-р Аренс взял прибор в руки и с любовью стал его рассматривать. Это был маленький таинственный аппарат, удивительно тонкой конструкции, помещенный в легком алюминиевом часовом футляре.
— Ну, что-же, довольны? — спросил хозяин и замер в ожидании ответа.
Д-р Аренс с нахмуренным, озабоченным лицом вынул из кармана две проволоки, обмотанные зеленым шелком, прикрепил их одним концом к полученной вещи, свободные концы зажал в какую-то, чуть видную в его руке, машинку и опустил прибор в жилетный карман, скрыв под шинелью проволоки. Через минуту его нахмуренное, озабоченное лицо осветилось радостной улыбкой, и глаза сверкнули победой. Хозяин в нетерпении повернулся на своих коротких ножках.
— Что же, доктор, довольны? — спросил он опять, но доктор не ответил ни слова и, устремив глаза в стену, казалось, к чему-то прислушивался.
Рыжий лохматый человек, стоявший за прилавком, бросил свою работу и глядел с недоумением то на хозяина, то на посетителя, в полуотворенную дверь мастерской высунулась чья-то маленькая, востроносая головка и впилась своими черными глазками в неподвижную фигуру доктора, а д-р Аренс, не обращая внимания на нетерпеливые жесты хозяина, продолжал стоять по-прежнему безмолвно, и лицо его озарялось улыбкой, а глаза светились торжеством.
‘И что это за штука?’ — думал хозяин. — ‘К чему она? Мы с Петром Петровичем думали — не додумались… Может, тут капитал лежит, а мы и понять не можем!.. А он молчит!.. Хоть бы слово одно, намек!..’
— Тут не только капитал, — сказал доктор, — тут бессмертие!
Хозяин отпрыгнул в испуге.
— Значит, мы угодили вам? — пролепетал он в смущении и подумал: ‘Вот умная бестия, ему бы следователем быть!’
Д-р Аренс улыбнулся.
— Да, удалось! — сказал он. — Мы уговорились за 65… вот 75: дайте 10 рублей мастеру за его работу! — и доктор вынул бумажник.
‘Эх, ускользнет’, — думал хозяин, принимая деньги, — ‘хоть бы намек только’, и он вкрадчиво спросил:
— Это, доктор, у вас проволоки от карманной батареи?
Д-р Аренс опять улыбнулся.
— Да!
— Для чего же это? — робко спросил хозяин и подумал с тоскою: ‘Не скажет, нет…’
— Понятно, не скажу! — сказал посетитель, запахивая шинель.
Хозяин опять в испуге сделал пируэт: ‘Господи!.. Да он читает мысли!’
— И совершенно свободно! — со смехом сказал доктор и скрылся за дверью.
Хозяин словно окаменел на одном месте и почти безумными глазами смотрел на дверь, за которою скрылся странный посетитель.
— Хозяин, что с вами? — вышел из мастерской главный мастер, обладатель маленькой головки с черными глазами.
— А?.. что? — рассеянно спросил хозяин.
— Вы прыгали, как мяч. На лице вашем был испуг… Сказал он вам что-нибудь? Открыл секрет? — и обладатель маленькой головки начал сильно трясти хозяина за плечо.
Наконец, последний очнулся, растерянно огляделся по сторонам и вдруг тихо прошептал:
— Петр Петрович, он — чорт!
Тот даже отскочил.
— Кто?
— Доктор этот!
— Бог с вами! Я его в Москве сто раз в заседаниях видел. Это доктор Аренс! — засмеялся Петр Петрович.
— Но он узнал, что я думаю!
— Просто умный человек!..
— Но он отвечал мне, едва я оканчивал свою мысль!..
— Совпадение!..
Д-р Аренс, довольный и счастливый, вышел из магазина и бодрым шагом направился к своему дому. Тротуары Морской и Невского пестрела гуляющею публикой. Все вышли подышать свежим морозным воздухом на предобеденную прогулку.
Д-р Аренс, приветливо улыбаясь, раскланивался налево и направо. У него было обширное знакомство. Вдруг глаза его радостно сверкнули и, быстро подавшись влево, он остановил красивого блондина, торопливо шедшего мимо него.
— Сергей Семенович, это вы?.. Давно вернулись? — спросил он, пожимая руку блондина. — Я несколько раз вспоминал о вас! — добавил он.
Красивый блондин поднял на него свои голубые глаза, и на лице его отразилась досада. Он торопливо пожал руку доктора и, видимо, захотел скорее отделаться от неожиданной встречи.
— Приехал вчера только, — поспешно ответил он, — к вам непременно завтра вечером забегу, а теперь некогда… ‘Чтобы чорт тебя побрал! Вот не вовремя!’ — тут же подумал он.
Д-р Аренс поморщился, но ему нужен был этот красивый блондин, единственный его сотрудник по научным исследованиям, только что приехавший из Парижа с конгресса по вопросам гипнотизма.
— Ах, погодите, — сказал он, придерживая блондина за локоть. — Вы ко мне сегодня зайдите, непременно сегодня. Видите ли, у меня открылись совершенно новые факты касательно самой природы гипнотического…
И д-р Аренс начал передавать блондину открытые им явления, а блондин стоял, переминаясь с ноги на ногу, и, тоскливо озираясь, думал: ‘Вот ведь привязался-то, Господи! Словно невесть что, а из-за него опоздать придется!.. У-у, чорт!.. Сперва Гржимайло задержал, прилетел на квартиру, там Анетова встретила, трещать начала, теперь этот идиот… А она ждет, ждет, — и уедет. Еще рассердится, дуться начнет’…
Доктор вдруг оборвал свою речь, недовольно нахмурясь.
— Если вы на свиданье спешите, так и заявили бы сразу, — резко сказал он, подавая блондину руку.
Тот в изумлении отшатнулся и, смущенно улыбаясь, пробормотал:
— Действительно… то есть не на свиданье, но тороплюсь… Это вы верно…
Доктора развеселило смущение собеседника.
— Эх, юность, юность! — сказал он уже добродушно и через минуту крикнул удалявшемуся блондину: — так вечером, сегодня!
— Непременно! — ответил, обернувшись, блондин и почти побежал к извозчику.
‘Ишь, как торопится!’ — улыбнулся доктор и тем же гордым, уверенным шагом пошел дальше. Он улыбался дорогою и говорил сам с собою, как бы делая наблюдения над прохожими.
Странны были речи его, тем более странны, что он не был ни писателем, ни рисовальщиком типов, а был ученым, не знавшим людей, три четверти своей жизни проведшим в кабинете!
‘Какой важный, посмотришь’, — думал он, перегоняя стройного офицера, — ‘идет в перевалку, сабля звенит, шинель в бобрах, а между тем только и думает: хоть бы 10 рублей достать откуда-нибудь!’
‘Забавная парочка… Кажется, воркуют, точно голубки, а в душе клянут друг друга…’
‘Бедный городовой! Смотрит за порядком, а сам думает, чем бы семью прокормить: ребенок заболел… расходы…’
‘Вот, ведь, за мазурика примут все, а он вешаться идет!..’
Доктор поспешно подошел к пожилому мрачному оборванцу, угрюмо переходившему улицу, и заговорил:
— Оставьте! Что вы задумали?! Разве нет у вас больше надежды, силы…
Оборванец остановился, как вкопанный, и с искаженным от страха лицом едва проговорил:
— А вы… откуда?..
— Я знаю, я следил за вами?
— Зачем?
— Я хочу вам помочь!
И доктор мало-помалу успокоил бедняка, дал три целковых и свой адрес, приказав прийти на следующее утро. Оборванец ожил. В глазах его блеснуло что-то вроде надежды.
Счастливый этой встречей, доктор пошел дальше, но по мере пути его лицо все больше и больше омрачалось. Он все ниже и ниже опускал голову. Мысли его почему-то приняли другое направление. Может быть, на него подействовала встреча с оборванцем, а может быть — оттого, что, свернув с Невского и идя вдоль Лиговки, он не видел уже закутанных в богатые меха, довольных, сытых людей, и ему все чаще встречались легкие пальто, худые платки, стоптанные сапоги, посиневшие от холода лица, испитые и измученные. Может, наконец, на него повлияло и то и другое вместе, — только все грустнее и грустнее становились его мысли.
‘Боже, как много горя!’ — думал он. — ‘Мы, веселые и довольные, с беспечной улыбкой идем мимо людей, а в сердцах этих людей угасает надежда, у одного погибла любовь, у другого смерть унесла любимых существ, у третьего нет приюта, нет куска хлеба, ни работы, ни сил, у четвертого…’
И долго бы думал доктор о бедствиях, посылаемых судьбою на долю бедняков, если бы его не остановил молоденький студент. Он поклонился и торопливо заговорил:
— Как я рад, профессор, что встретился с вами. Я поджидал вас в университете, но как-то не успевал застать вас свободным!
При виде юного, свежего лица студента, д-р Аренс опять вернул себе на время утраченное настроение.
— Зачем я вам?
— Я пишу реферат, профессор, о наследственной порочности, и мне бы хотелось воспользоваться вашими указаниями, я хотел просить разрешения побеседовать с вами!
‘Любознательный юноша!’ — подумал доктор и пригласил его к себе, назначив день.
— Мало теперь кто работает честно, — заговорил он затем. — Вас как зовут?
— Крюков!
— Да, Крюков, мало кто работает честно. Все хотят достигнуть, не трудясь, — знать, не изучая, — а наука требует жертв, и каких!.. Надо отдаться ей со всем пылом…
Доктор говорил, а студент слушал его с заискивающей улыбкой и думал: ‘Да, брат, тебе легко распевать. Ты кончил лямку эту, теперь живи только! Уважение, хорошее место, деньги, красивая жена, — чего еще надо? Катайся себе по съездам, да и все тут!..’
Доктор сначала нахмурился, но потом улыбнулся и перебил свою речь.
— Нет не ‘все тут!’ — сказал он с оттенком грусти, — этого мало, коллега! Я приобрел имя, уважение, но их надо беречь, а это еще большая работа, чем приобретать. Правда, я обеспечен, но это еще больше налагает на меня обязательств!
Студент покраснел до самого козырька фуражки.
Чтобы не смущать его больше, доктор ласково сказал:
— Так в среду вечерком!.. Мы потолкуем! — и пошел домой.
По дороге он невольно задумался о себе. Да, он бесспорно удачлив. Его товарищи — то чиновники, и то небольшие, то учителя, а он уж ординарный профессор. Его знают, уважают, его слова считают авторитетными. Да и в жизни ему тоже повезло: он со средствами, у него красавица жена и бойкий сынишка уже в третьем классе гимназии… Да, он счастлив, а теперь… с этим великим изобретением его имя станет бессмертным…
Он дошел до дому, приветливо кивнул швейцару, распахнувшему перед ним двери, легко взбежал во второй этаж и нажал пуговку воздушного звонка у двери, на которой сверкала медная дощечка с надписью: ‘Владимир Платонович Аренс’.
Дверь отворила бойкая, смазливая горничная и, увидев доктора, сильно смутилась.
Барыня ушла гулять, барина не было дома, к ней пришел ее ‘кум’, — и вдруг… вернулся барин.
‘Вот принесла-то нелегкая’, — мелькнуло у горничной в голове.
Профессор нахмурился.
— Барыня дома?
— Никак нет-с, ушли гулять!
— А Павел?
— Еще не вернулись!
— Накрывайте на стол!
‘Как же!.. так и полетела!.. подождешь!’ — сердито подумала горничная, помогая снять шинель.
Доктор нахмурился еще больше.
— Сию секунду накройте! — сказал он сердито, проходя к себе в кабинет.
— У-у, жизнь анафемская! — проворчала, входя в кухню, горничная и злобно хлопнула дверью.
Д-р Аренс вошел к себе в кабинет и стал переодеваться. Прежде всего он вынул только что полученный прибор, распутал проволоки и положил его на письменный стол. Потом, умывшись и надев рабочий сюртук, он сел у стола, взял прибор в руки и глубоко задумался. Прибор сверкал и блестел, отражая солнечные лучи, но еще ярче сверкали глаза задумавшегося доктора, и улыбка мелькала на его губах.
Все, я думаю, слыхали о наделавшем столько шуму ‘чтении чужих мыслей’. Давно уже эта загадочная способность была известна в классической стране чудес, Индии, но европейские ученые только скептически качали головами, читая рассказы путешественников о подобного рода чудесах, творимых индийскими факирами и браминами. В таком положении оставался этот вопрос до самых последних лет, пока опыты знаменитого Фельдмана и тщательные исследования Шарко, Ришэ, Льебо, Бернгейма, — целой, словом, плеяды блестящих ученых, — не поведали изумленному миру, что чтение мыслей — не шарлатанство и не фокусничество, но действительная способность, присущая многим людям.
Установив факт существования этой таинственной способности, ученые Западной Европы, Франции по преимуществу, построили и гипотезы для рационального ее объяснения. Как известно, из таких гипотез наиболее вероятными представляются две: одна принадлежит парижской школе, другая — нансийской. Парижская школа, во главе которой стоит знаменитый Шарко, считает чтение чужих мыслей способностью, исключительно присущей субъектам с патологической чувствительностью, чувствительностью чрезмерно изощренной, которая позволяет воспринимать впечатления, для людей со здоровой нервной системой решительно недоступные. Иначе смотрит на дело нансийская школа со своими представителями Бернгеймом и Льебо: по их мнению, тут не может быть и речи о чем-либо ненормальном, болезненном, — чтение мыслей есть явление вполне естественное, присущее каждому человеку. Что касается самого процесса чтения мыслей, то, по взгляду нансийской школы, процесс этот сходен с процессом возникновения индуктивного тока. Точно так же, как в наружной спирали Румкорфовой катушки возбуждается наведенный ток, когда по внутренней пробегает электричество, — точно так же и мысленный ток, пробегающий по нервному аппарату одного человека, вызывает соответственный ток в нервной системе другого человека, стоит последнему уловить этот ток, — и он в состоянии прочесть мысли своего соседа.
Ученик и друг профессора Бернгейма, д-р Аренс всецело разделял его воззрения и, обдумывая теорию своего учителя, напал на остроумную мысль. ‘Раз чтение мыслей’, — рассуждал он, — ‘основанию на возникновении в нервной системе своего рода индуктивного тока, то очевидно, что весь секрет в этой способности — в том, чтобы возможно отчетливее и тоньше воспринимать колебания этого тока, а для того, чтобы сделать колебания нервного тока более удобными для восприятия, нужно, конечно, усилить их. Но возможно ли такое усиление?.. Отчего же нет?’ — рассудил доктор. — ‘Ведь может же микрофон в десятки, в сотни раз усиливать звуковые вибрации, стоит устроить подобный же мультипликатор для усиления вибраций нервного тока, — и вопрос решен’.
Д-р Аренс принялся настойчиво трудиться над осуществлением своей идеи, и его упорный труд принес, наконец, желанные плоды. Он изобрел прибор для чтения мыслей!.. Идя из магазина домой, он всю дорогу наслаждался блестящими результатами своего изобретения. Он в буквальном смысле читал мысли всех встречавшихся с ним, читал легко и ясно, без малейшего усилия. Еще несколько опытов, — и он сделает доклад о своем приборе в московском психологическом обществе, и имя его прогремит по всему миру!..
— Да, мое имя будет бессмертно! — прошептал д-р Аренс, выходя из задумчивости, и медленно стал прохаживаться по кабинету, время от времени повторяя тихо:
— Да, мое имя будет бессмертно!..
Дверь кабинета отворилась, и в комнату вошла m-me Аренс, стройная, томная блондинка. Бархатная шубка плотно охватывала ее талию, волосы слегка выбились из-под шляпки, и полное лицо ее разгорелось от мороза.
Опа устало опустилась на диван, сбрасывая шляпку и расстегивая пальто.
— Вольдемар, какая чудная погода! — восторженно сказала она.
Доктор улыбнулся.
— Благодаря этой погоде я очень голоден и велел накрыть на стол! — сказал он и вдруг, вспомнив немую сцену в передней, прибавил: — Я нахожу ее грубой, Софи!
— Кого это?
— Нашу Анну!
— Ах, нет, нет… Она такая услужливая, преданная! — с каким-то умилением воскликнула жена.
Доктор слегка нахмурился.
— Поскорей бы обедать! — сказал он нетерпеливо.
— Сейчас, как только придет Павля!
Доктор посмотрел на часы.
— Пора бы вернуться! Верно, его оставили в классе.
— Ах нет, нет! не говори так!.. Он такой умный, тихий мальчик!
Доктор улыбнулся. Он любил свою красавицу-жену.
— За всех заступаешься! — ласково сказал он. — Ну, иди, распорядись. Я сейчас выйду!
Едва ушла его жена, в кабинет вошел слуга доктора, старый Кузьма, из выслужившихся унтер-офицеров, с седыми усами, жесткие волосы которых торчали вперед, как иглы.
— Тебе что, Кузьма? — спросил доктор.
— Павленька вернулись. Кушать пожалуйте!
— Сейчас!
Доктор вышел в столовую, где к нему подошел стройный хорошенький мальчик лет 14 и поцеловал отца в щеку.
— Здравствуйте, папа!
— Здравствуй! Отчего опоздал?
— У нас гимнастика была.
— Что это все гимнастика?… И вчера и третьего дня.
— Тогда танцы были, а сегодня мы лазали!
Доктор с женою и сыном сели обедать. За столом он оживился и все время весело болтал. Наконец, обед кончился.
— А ты знаешь, — сказал он, вставая из-за стола, жене: — Сергей Семенович вернулся.
M-me Аренс сделала изумленное лицо.
— Ну-у?
— Да, вчера вечером.
— Когда же он к нам заглянет?
— Хотел сегодня.
— Вот жалость! — воскликнула жена, — а я хотела в театр!
— Можешь и не ехать!
— Ну, уж нет: сегодня новая опера!
— Как знаешь.
Доктор отправился в кабинет, чтобы, по обычаю, немного отдохнуть.
— Папа! — догнал у дверей его Павел, — я отметки за неделю принес!
— После покажешь, когда встану! — нетерпеливо сказал мальчику отец, закрывая дверь в кабинет и снимая сюртук…
Он спал крепким, здоровым сном часа два, как вдруг в комнате послышался шорох. Доктор проснулся.
— Кто там?
— Я-с!
— Чего тебе, Кузьма?
— Сергей Семенович приехали!
Доктор быстро поднялся.
— Зажги лампы и проси его! Ну, скорее, шевелись!
‘Вот и начну свой прибор испытывать… На весь вечер надену’, — решил Владимир Платонович, подходя к своему столу и надевая прибор.
— Пожалуйте! — раздался за дверью голос Кузьмы.
— Здравствуйте, дорогой мой! — весело сказал хозяин, протягивая обе руки посетителю, которого он сегодня так неожиданно повстречал на Морской.
В клетчатом, модном пиджаке, в коротких брюках, плотно охватывавших стройные ноги, раздушенный и улыбающийся, вошел Сергей Семенович Поленов и, восторженно отвечая на рукопожатие хозяина, заговорил мягким голосом:
— Здравствуйте, Владимир Платонович! Здравствуйте, мой учитель! Как поживаете? Что нового?.. Я хотел к вам завтра, но вы звали, — и я, как покорный ученик… А это что у вас? Давно купили?..
Сергей Семенович оставил руки доктора и в два шага очутился подле стола, уставленного томами французского энциклопедического словаря. Доктор самодовольно улыбнулся.
— В последнюю поездку, — ответил он. — Необходимая вещь!..
— Роскошь, роскошь! — воскликнул Сергей Семенович и подумал с завистью: ‘Рублей триста заплатил!.. Хвастун тоже… Необходимая вещь… Просто для обстановки купил, а сам и не заглянет’…
— Что же нового в Париже? Садитесь и рассказывайте! Были на съезде? — спросил доктор.
Поленов быстро обернулся и с недоумением взглянул на хозяина: его поразил тон доктора, сделавшийся вдруг резким и раздражительным.
‘С чего это он взбеленился?’ — подумал Сергей Семенович, усаживаясь в кресло. — ‘Верно, интересуется больно… завистлив!’
— Был, как же, только нового ничего! — ответил он вслух: — Все старые споры между школой Сальнетриера и нансийцами… Виделся с вашими друзьями: Бернгеймом и доктором Льебо…
— Ну, что они рассказывают? — продолжая еще хмуриться, перебил его доктор.
‘Чего это он?’ — с беспокойством подумал опять Сергей Семенович. — ‘Уж не узнал ли? Вот будет история!.. Надо приласкать его… Ну, навру в ее пользу!’
Владимир Платонович потемнел, как туча. Он не в силах был усидеть в кресле и начал быстро ходить по комнате.
‘Про что я знать не должен?’ — волновался он. — ‘Что еще он врать хочет? Кто это ‘она’?’
Сергей Семенович между тем заговорил горячо, бойко, с увлечением. Он рассказывал о своих визитах к знаменитым светилам науки, передавал беседы их, и по его словам выходило, что все в Париже не столько заняты наукою, сколько доктором Аренсом, одно имя которого производит сенсацию в аудиториях. Д-р Аренс помнил отлично, что магистр Поленов, его друг и товарищ, для какой-то цели собирался наврать ему, но, — такова уже сила лести, — по мере рассказа гостя, его лицо принимало все более и более веселое выражение, а когда тот кончил, доктор уже ласково сказал:
— Что же еще, дорогой мой?
— Да всего и не вспомнишь сразу! — небрежно махнул рукою Сергей Семенович, думая в тоже время: ‘Вот осел-то! Сразу поверил, и даже лицо умаслилось!.. Ну, слава Богу, пронесло. А то все злился на что-то… Вот опять… Да что это с ним?.. Ей-ей узнал!..’
Сергей Семенович тревожно двинулся на кресле, увидев внезапно вспыхнувшее гневом лицо своего учителя.
‘Боже, что за дрянь!!.. И это друг мой!’ — воскликнул в душе доктор.
Сергей Семенович вкрадчиво сказал:
— Теперь, дорогой учитель, я весь в вашем распоряжении. Вы начали говорить мне о природе гипнотического…
Доктор нахмурился. Ему стал противен этот двуличный человек, которого ои считал своим искренним другом.
— Не все еще готово у меня. Я потом поговорю с вами, — перебил он его.
‘Вот каналья!’ — обозлился в душе посетитель, — ‘совсем зазнался! Сперва — приди, потом — не надо. Словно и невесть, что за гусь!.. Везет, — весь секрет! Дубина дубиной, фамилия немецкая, — ну и ученый!..’
С этими мыслями магистр Поленов встал, и, сделав льстивую улыбку, мягко сказал:
— Ну, так не буду мешать вам! Поспешу откланяться Софье Антоновне и затем домой — за работу! Если понадоблюсь вам, уважаемый…
Но он не договорил и отпрыгнул к двери, бледный от испуга. Доктор Аренс не выдержал, он вскочил с кресла и неистово закричал:
— Никогда вы мне не понадобитесь!! Слышите? И жену мою вам видать не надо! Можете прямо пройти в переднюю и взять свое пальто!.. Кузьма!! — гаркнул он, с лицом, налитым кровью.
‘Узнал, все узнал!’ — молнией пронеслось в голове напуганного Сергея Семеновича, и он, не дожидаясь появления Кузьмы, выскочил из двери.
— Чего прикажете? — вошел на крик барина Кузьма.
Доктор оглянулся, но посетителя уже не было.
— Пошел вон, дурак! — крикнул он на Кузьму.
Тот медленно повернулся и пошел, думая: ‘Надо полагать, Сергей Семенович начисто свинью подложил нашему, потому — вон он как!..’
— Стой! — крикнул доктор. — Что ты подумал?
Кузьма смутился.
— Я-с?.. ничего… Ей-Богу… подумал, топить, может, прикажете… печку? — добавил он уже уверенным тоном.
Доктор грозно взглянул на него и молча отошел в глубь кабинета.
‘Совсем обалдел’, — решил Кузьма, скрываясь за дверью.
Доктор, как голодный зверь в клетке, заметался по кабинету. Мысли вихрем проносились в его голове, в груди закипала злоба…
‘И это друг, лучший друг?.. На языке — честь, в душе — зависть и подлость, и вдобавок ко всему — какая-то тайна!’ — проносилось в его голове. — ‘Интересно знать, кто эта ‘она’? Чего он боялся?.. Умаслить захотел!.. Вот скотина! И это дружба!..’
Дверь слегка приотворилась. Доктор оглянулся и с облегчением вздохнул: он увидел в ней стройную фигурку своего милого мальчугана. Но едва вошел маленький Павля и своими бойкими глазами взглянул на отца, как доктор опять нахмурился и почти простонал вслух:
— Что же это?!.. О, Господи!!
Павля, тихо двигаясь по кабинету с тетрадкой в руке, радостно думал: — ‘Обозлился за что-то, не смотря подпишет! Самое удобное время!’
— Чего тебе? — сердито спросил ого доктор.
Мальчик сделал серьезную рожицу и ответил:
— Я, папаша, принес подписать тетрадку. Сегодня нам баллы за неделю проставили!
— Покажи!
Павля подал тетрадку. Доктор внимательно стал рассматривать ее: русский — 3, арифметика — 4, латинский — 4, география — 2!.. Отец улыбнулся. ‘Это он за географию струсил!’ — подумал он и, взяв перо для подписи, спросил:
— Почему по географии 2?
— Я, папаша, плохо Германию выучил, много там! — бойко ответил Павля.
Доктор обмакнул перо. Павля вздохнул: ‘Ну, пронесло! Пустяки это, а всегда дрожу… Ну, вот опять… И чего это он?’
Павля с тоскою посмотрел на отца, который отложил перо и стал опять внимательно вглядываться в отметки. Павля побледнел. Доктор сурово взглянул на сына и перевернул назад несколько страничек. Павля задрожал и закрыл глаза.
— Это что? — воскликнул в ужасе доктор, — я прошлую неделю не видел этого! Тут 4 было!
Он стал перевертывать страницы назад, и везде, где, раньше подписывая, он видел 4, стояли толстые, огромные единицы.
— А здесь?.. А сегодня? — закричал он, стуча рукою по столу.
— Тоже, — сквозь слезы прошептал мальчуган.
— Арифметика — 1, латинский — 1?
— Да.
Доктор опустил голову и тихо спросил:
— Значит, ты это подделывал, мошенничал?
Павля стоял бледный, испуганный, безмолвно опустив голову.
Владимир Платонович схватился за виски. Еще низость! Его любимый сынишка, его радость — оказался испорченным мальчишкой, его четверки — единицами! Доктор вскочил и, схватив сына за руку, начал говорить почти со слезами:
— Что ты делаешь?!.. Павля, милый!.. Ты ведь все время мошенничал, подлоги делал… Ведь это уголовное преступление! Понимаешь — уго-лов-ное!.. Что ты сделал, что сделал?! Ведь ты семью позоришь!!! — и доктор с яростью потряс сына за руку.
Испуганный мальчуган заорал, что было мочи, и на его крик в кабинет вбежала перепуганная Софья Антоновна. Она была одета в изящное платье, собираясь ехать в театр. Ее голые руки были по локти затянуты в светлые перчатки.
— Ах, что ты, что ты?! — подбежала она к мужу. — Вольдемар, Бога ради, не бей его! — кричала она с театральным испугом.
Доктор оставил сына и взглянул на жену.
— Я его вовсе не хотел бить, хотя он и стоит этого: он оказался мошенником!
— Ах, нет, нет!.. Не говори так!.. Мой Павля — честный мальчик! — воскликнула с жестом Софья Антоновна, думая про себя: ‘Да что это с ним? Сначала Сергея выгнал, теперь на Павлю набросился!’
Доктор вспыхнул. ‘Что это за фамильярность? Какой Сергей для нее Поленов?’ — мелькнуло у него в голове.
— Мошенник! — заорал он, — а ты, ты!..
Жена в ужасе отшатнулась.
‘Неужели узнал?’ — подумала она.
‘Опять тайна!.. И у нее тайна!.. Господи!’ — с тоскою подумал доктор.
Софья Антоновна незаметно толкнула Павлю, который, схватив злополучную тетрадку, быстро выскользнул из кабинета. Оставшись наедине с мужем, она вкрадчиво заговорила:
— Вольдемар, что с тобою? Сегодня целый день ты просто сам не свой: Поленова выгнал, Павлю чуть не избил… Что с тобой? — и, смотря пытливо в глаза мужу, она подумала: ‘Господи, из-за этих глупых историй и в театр опоздаешь! Хоть бы от Сергея узнать, что у них вышло’.
Доктор опять нахмурился и, деланно улыбаясь, сказал:
— Ты в театр торопишься, Софи? Поезжай, лучше. Вернешься, — я расскажу…
Софья Антоновна обрадовалась.
— Отлично, милый!.. Я еду, а ты успокойся и выйди в гостиную…
— Кто еще там?
— Дядя Анатолий и Настасья Петровна… Она, впрочем, сейчас уезжает…