Осип Мандельштам.
Прибой у гроба
Осип Мандельштам.
Прибой у гроба
Примечания
Примечания
Прибой у гроба, Мандельштам Осип Эмильевич, Год: 1924
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Необычна Москва в эти ночи. Морозный хруст шагов по завьюженным улицам. Тысячи шагов. Идут кучками: терпеливые пешеходы с Замоскворечья, с Плющихи, с Таганки…
Чем ближе к сердцу Москвы, к ночному гробу — тем громче шорох, и темные тени пешеходов сливаются в сплошной движущийся лес.
Университет на Моховой гудит, как пчельник глухой ночью. Колонны выстроились. Узкая горбатая Тверская запружена неподвижной толпой. Снега розовеют от костров. С трудом движутся всадники в черном человеческом потоке.
Двери аптеки распахиваются: малиновая аптека пышет паром, там яблоку негде упасть — отогреваются…
Революция, ты сжилась с очередями. Ты мучилась и корчилась в очередях и в 19-ом, и в 20-ом: вот самая великая твоя очередь, вот последняя твоя очередь к ночному солнцу, к ночному гробу…
Мертвый Ленин в Москве! Как не почувствовать Москвы в эти минуты! Кому не хочется увидеть дорогое лицо, лицо самой России?
Который час? Два, три, четыре? Сколько простоим? Никто не знает. Счёт времени потерян. Стоим в чудном ночном человеческом лесу. И с нами тысячи детей.
Высокое белое здание расплавлено электрическим светом. Три черных ленты спадают к ногам толпы. Там, в электрическом пожаре, окружённый елками, омываемый вечно-свежими волнами толпы, лежит он, перегоревший, чей лоб был воспален еще три дня назад…
Сколько жизней вокруг него, который так любил жизнь суровой любовью, взыскательной любовью.
Перебегают к костру. Горький дым ест глаза. Какой-то художник сует к костру замерзшие краски, оттаивает кисти, шарахаются людские ряды от автомобилей и коней.
Чем ближе, тем плотнее жмутся люди:
— По трое, по трое в ряд!
Шутка ли в этой тьме запомнить свое место! Но перекличкой, на голос находят своих.
На полотнище над крышей театра неровным почерком вспыхивают ночные телеграммы. Снуют продавцы папирос. Нет, нет, да и прорвется детский смех. Дети — всегда дети: даже в чехарду играют.
Но мелочи жизни не оскорбляют величия минуты.
Ленин любил жизнь, любил детей.
И мертвый — он самый живой, омытый жизнью, жизнью остудивший свой воспаленный лоб.
1924
На вахте, М., 1924, 26 января, с. 1.