(Hugh Wynne, free quaker)
ИЗЪ МЕМУАРОВЪ КВАКЕРА-ОФИЦЕРА
ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ
ВЭРА МИТЧЕЛЯ
ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ЖУРНАЛУ ‘ИСТОРИЧЕСКІЙ ВСТНИКЪ’
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1897
Уже много лтъ тому назадъ началъ я писать свои мемуары. Когда было написано боле трети, я отложилъ ихъ въ сторону, такъ какъ встртилъ большія затрудненія въ этомъ дл. Особенно тяжело было постоянно излагать отъ перваго лица обстоятельства, относящіяся не только до меня, но до значительнаго числа лицъ различнаго положенія въ свт. Не отличаясь литературнымъ талантомъ, я никакъ не зналъ, какую придать форму той части разсказа, которая выходила изъ моего личнаго кругозора, и какъ подражать беллетристамъ, которые обнаруживаютъ удивительное умнье отгадывать чужія намренія и мысли. Мн всегда казалось это притязаніе на необыкновенную проницательность со стороны романистовъ чмъ-то искусственнымъ, и потому ихъ произведенія не возбуждали во мн никакого восторга. Такъ какъ я писалъ свои воспоминанія главнымъ образомъ для моихъ потомковъ, то для нихъ было бы пріятно узнать, на что я походилъ въ молодости и зрломъ возраст, а также — какимъ я казался моимъ друзьямъ и врагамъ, но, конечно, этого я самъ сдлать не могъ, хотя я хорошо зналъ и то и другое. По всмъ этимъ причинамъ я бросилъ писать свои мемуары, съ твердымъ намреніемъ боле ихъ не продолжать.
Но, спустя нсколько лтъ, умеръ мой другъ Джонъ Вордеръ, оставивъ моему сыну значительное состояніе, а мн вс свои книги, рукописи, серебро и погребъ. Я нашелъ въ одномъ изъ книжныхъ шкаповъ дневникъ, который онъ велъ съ юности и впродолженіе нсколькихъ лтъ великой войны за независимость. Въ немъ нашлось много воспоминаній о нашей общей молодости и любопытныхъ описаній событій и людей, хорошо извстныхъ намъ обоимъ. Между прочимъ мой другъ много говорилъ обо мн и даже о такихъ событіяхъ, которыя имли большое вліяніе на мою жизнь, но были мн совершенно неизвстны. Въ приписк, сдланной за девять лтъ до своей смерти, Джонъ Вордеръ просилъ меня пользоваться своимъ дневникомъ, какъ мн будетъ угодно.
Прочитавъ, какъ это дозволеніе, такъ и самый дневникъ, я почувствовалъ вновь желаніе написать исторію своей жизни, но уже въ измненномъ вид, а не въ исключительной форм личныхъ воспоминаній, какъ я намревался прежде. Плодомъ этой переработки являются настоящіе мемуары, въ которыхъ я, съ одной стороны, излагаю то, что видлъ, слышатъ и чувствовалъ самъ, а съ другой — поясняю мой разсказъ воспоминаніями моего друга о такихъ событіяхъ, свидтелемъ которыхъ я не былъ, и о моей личности, о чемъ я говорить по скромности не могъ.
Я везд называю себя вольнымъ квакеромъ, и хотя этотъ терминъ не иметъ теперь значенія для юнаго поколнія, но, самъ по себ, онъ краснорчиво говоритъ о нравственныхъ страданіяхъ и сердечныхъ треволненіяхъ, возбужденныхъ разрывомъ съ прошедшимъ во имя будущаго. Вольные квакеры настаивали на томъ, что, продолжая раздлять мнніе Пэна и Фокса по религіознымъ вопросамъ, они имютъ право считать неизбжнымъ долгомъ сопротивленіе правительственному гнету. Они оставили свой слдъ въ исторіи бурной эпохи, и никто достойне ихъ не служилъ своей родин.
На углу Пятой и Арковой улицъ въ Филадельфіи находится старый домъ со слдующею надписью:
Эта доска воздвигнута по общей подписк
въ честь вольныхъ квакеровъ
въ 1783 году отъ Рождества Христова
и въ восьмой годъ независимости.
На противоположной сторон улицы, вокругъ церкви Христа покоятся на древнемъ кладбищ Веніаминъ Франклинъ, Френсисъ Гопкинсонъ, Пейтонъ Рандольфъ, Бенджаминъ Рушъ и много другихъ храбрыхъ бойцевъ за свободу. Рядомъ, и давно примиренные съ ними, спятъ, мстные аристократы, стоявшіе за короля, и т веселые безпечные люди, которые считали возможнымъ оставаться нейтральными, нимало не заботясь, при какомъ Георг они плясали, играли въ карты и пили старую мадеру. Эта мстность достойна возбуждать вчный интересъ во всякомъ, кто любить страну своей колыбели.
Первоначальная жизнь ребенка иметъ тотъ характеръ, который ей придаютъ люди, руководящіе имъ, но, какъ извстно, они могутъ только измнять въ извстной мр вліяніе наслдственности и окружающихъ его условій. Когда же человкъ выходитъ изъ рукъ своихъ воспитателей, то ему часто приходится вести борьбу не съ одной наслдственностью и окружающими его условіями, а также съ ошибками тхъ, которые руководили его воспитаніемъ. По всмъ этимъ причинами) я считаю необходимымъ сказать нсколько словъ о своемъ раннемъ дтств. Исторія дтства великихъ людей чрезвычайно важна для ихъ правильный оцнки, но и для врной характеристики простыхъ пшекъ въ шахматной игр жизни переходъ отъ дтства къ зрлому возрасту представляетъ значительный интересъ.
Говоря о своемъ дтств и молодости, я буду не только черпать въ своихъ воспоминаніяхъ, но и въ дневник моего друга Вордера, что дозволитъ мн представить полную картину тхъ великихъ историческихъ событій, среди которыхъ мы оба разыграли свою скромную роль. Разсказывать о своей жизни, не упоминая о борьб, измнившей исторію трехъ націй, было бы совершенно невозможно, такъ какъ національная борьба произвела на меня и на все мое поколніе такое громадное вліяніе, что, вступивъ въ нее мальчиками, мы вышли изъ нея зрлыми мужами. Конечно, были и грустные примры пагубнаго вліянія могучихъ соблазновъ на слабыя натуры, въ томъ числ трагическая исторія генерала Арнольда, но, вспоминая о паденіи этого человка и о тхъ, конечно, боле мелкихъ соблазнахъ, которымъ я подвергался въ своей жизни, я не смогу не вспомнить съ благодарнымъ сердцемъ о своемъ дтств и тхъ условіяхъ, среди которыхъ я росъ.
Я родился въ Филадельфіи, главномъ город Пенсильваніи, на берегу Делавара, и мои первыя воспоминанія относятся къ широкой рк, наполненной кораблями, и къ группамъ серьезныхъ джентльменовъ въ длинныхъ) сюртукахъ къ высокими, узкими воротниками и въ поярковыхъ шляпахъ съ широкими полями.
Я началъ жизнь въ эпоху, когда царили строгіе нравы, и въ сред людей, которые не заботились о томъ., чтобы дти ихъ были счастливы, какъ теперь заботятся современные родители. Кто были окружавшіе мою колыбель люди, откуда они взялись и какимъ отличались характеромъ,— необходимо мн выяснить, прежде чмъ приступить къ своему разсказу.
Въ спальн моего отца, надъ каминомъ висла картина масляными красками, не знаю какого художника. Она теперь находится въ моей библіотек, и на ней изображенъ красивый паркъ, а посреди, на пригорк, срый домъ эпохи Іакова I, съ длинными флигелями, идущими полукругомъ и соединенными ршеткой съ золочеными воротами, а также террасою съ цвтами и урнами. Я полагалъ, что это королевскій дворецъ, до прізда къ намъ очень веселаго господина Джона Пэна, исполнявшаго должность помощника губернатора нашей провинціи и въ квакерахъ, къ которымъ принадлежала моя семья, возбудившаго большія надежды. Онъ много разговаривалъ со мной и вызывалъ меня на такое участіе въ ихъ общей бесд, какого въ т времена не дозволяли дтямъ, а мои родители смотрли на это сквозь пальцы, благодаря высокому положенію моего новаго пріятеля.
— Ребенокъ длаетъ честь твоей семь,— сказалъ онъ, обращаясь къ моему отцу и добродушно гладя меня по голов:— когда ты, мой дружекъ, выростешь, то теб слдовало бы създить въ Уэльсъ и посмотрть на колыбель твоей семьи. Я бывалъ въ Винкот. Это прекрасный домъ съ флигелями на итальянскій манеръ, съ большимъ фонтаномъ на парадномъ двор и съ золочеными воротами, которыя были заперты посл отъзда изъ дома Карла II и, по преданіямъ, не могутъ быть открыты, докол не поститъ дома другой король.
Я тотчасъ понялъ, что онъ говоритъ о томъ дом, который изображенъ на столь знакомой мн картин, и воскликнулъ:
— Въ спальн моего отца виситъ изображеніе этого дома, а подъ картиной нарисованъ нашъ гербъ.
— Ты умный мальчикъ, но и я, должно быть, хорошо описалъ Винкотъ, если ты сразу узналъ его,— отвчалъ Джонъ Пэнъ.— Ну, другъ Винъ, посмотримъ на твою картину.
Но моя мать, видя, что Джемсъ Логанъ и другъ Пембертонъ, которые присутствовали при этомъ разговор, насупили брови, а лице моего отца выразило явное недовольство,— поспшила сказать, что въ виду весенняго времени въ дом происходила общая чистка, а потому неудобно было подняться въ спальню.
— Ага! Я понимаю!— воскликнулъ весело Пэнъ:— ваши старйшины, другъ Винъ, поражены твоей суетностью и любовью къ картинамъ, а, главное, къ гербамъ. Но, успокойся, я вчера у Джемса Пембертона пилъ пиво за его здоровье изъ кружки съ громаднымъ гербомъ. Фуй! Фуй! другъ Джемсъ. Я надюсь, однако, что я не подвелъ подъ непріятности мальчугана, напомнивъ ему, что онъ происходить отъ аристократической семьи.
— Нтъ, не безпокойтесь,— отвчала моя мать.
— Я хорошо знаю вашъ гербъ: три орла…
— Прости меня, другъ Пэнъ,— перебилъ его мой отецъ:— но наше братство не иметъ ничего общаго съ этой свтской суетой суетъ. И безъ того тетка мальчика набила ему голову всякими пустяками.
— Такъ прекратимъ этотъ разговоръ,— добродушно замтилъ помощникъ губернатора:— повторяю свою надежду, что моя болтовня не отразится непріятно на мальчуган.
— Конечно, нтъ,— отвчалъ мой отецъ.
Онъ былъ слишкомъ гордъ, чтобы оправдывать себя, но я впослдствіи слышалъ, что Томасъ Скатергудъ и другіе квакеры упрекали его за пристрастіе къ этой картин съ фамильнымъ гербомъ, а онъ, съ одной стороны, объяснилъ, что картина находилась въ такой комнат, гд ее никто не видлъ изъ постороннихъ лицъ, а съ другой — напомнилъ такъ же, какъ Пэнъ, что у нкоторыхъ изъ друзей находится серебро съ гербами.
Я очень хорошо помню, что, когда веселый, молодой помощникъ губернатора покинулъ нашъ домъ, отецъ сказалъ матери:
— Это ты или сестра Тенора научили мальчугана, что это нашъ гербъ?
— А разв это не нашъ гербъ?— воскликнула мать, подымая брови и размахивая руками:— и нечего намъ этого стыдиться.
Отца какъ будто поставили втупикъ эти слова, и онъ только отвтилъ:
— Такія суетныя мысли не могутъ привести ни къ чему хорошему.
Все это я смутно помню и только впослдствіи узналъ слдующіе факты, которые имли потомъ значительное вліяніе на мою жизнь.
Въ 1671 году, или годъ позже, но во всякомъ случа до прибытія въ Америку Вильяма Пэна, мой ддъ перехалъ чрезъ океанъ и поселился въ Честер, на земл, принадлежавшей шведамъ. Причиной его переселенія изъ Англіи было слдующее обстоятельство. Въ 1669 году въ Уэльс англиканская церковь и мстныя власти стали преслдовать квакеровъ, заставляя платить десятину. Въ числ нарушителей закона было не мало мелкихъ дворянъ, особливо въ Маріонетшир.
Мой ддъ Гью Винъ былъ сынъ и наслдникъ Годфрея Вина, владльца Винкота. Онъ, говорятъ, въ молодости велъ веселую жизнь, но, достигнувъ зрлаго возраста и сойдясь съ квакерами, сталъ серьезнымъ, задумчивымъ человкомъ, покинулъ установленную церковь и поступилъ въ общество друзей. За отказъ платить церковный налогъ онъ былъ подвергнутъ пен, а потомъ посаженъ въ тюрьму, гд высидлъ цлый годъ, нимало не перемнивъ своего мннія насчетъ платежа десятины непризнаваемому имъ духовенству.
Его братъ Вильямъ, сохранившій преданность англиканской церкви и считавшій охоту за лисицами важне всего на свт, однако, любилъ своего старшаго брата и, боясь, чтобы онъ не умеръ въ тюрьм, предложилъ ему переселиться въ Америку. Ддъ на это заявилъ согласіе и отказался отъ своихъ правъ на родовое помстье въ пользу брата, а такъ какъ это было на руку властямъ, то они немедленно выпустили его изъ тюрьмы. Конечно, у дда были кое-какія средства для того, чтобы покинуть Уэльсъ и начать новую жизнь въ Пенсильваніи, но эти средства не могли быть большими. Кром денегъ и вещей, онъ вывезъ съ собою изъ старой родины свидтельство отъ общества квакеровъ. Я видлъ этотъ странный документъ: въ немъ говорилось, что мой ддъ и бабушка были преданные и достолюбезные друзья, извстные своими услугами на пользу братьевъ, безупречной жизнью, душеспасительной бесдой и т. д.
Вильямъ Винъ умеръ неожиданно въ 1679 году бездтнымъ, и ему наслдовалъ третій братъ Овенъ, который былъ приверженъ къ крпкимъ напиткамъ. За его смертью родовое помстье перешло къ его малолтнему сыну Овену, который, съ теченіемъ времени, женился и имлъ двухъ сыновей: Вильяма и Артура, о существованіи которыхъ я узналъ гораздо поздне.
Быть можетъ, нкоторымъ покажется, что мой ддъ легкомысленно и неблагоразумно отказался отъ наслдія своихъ предковъ, но это наслдіе не было очень значительно, такъ какъ помстье было заложено и не приносило большого дохода, а, главное, для дда свобода совсти значила боле богатства. Я хорошо помню, что моя тетка Тенора Винъ часто обсуждала этотъ вопросъ и приводила въ ярость моего отца. Она, повидимому, думала, что отецъ знаетъ боле, чмъ она, и что между ддомъ и его братомъ были какія-то невдомыя ей условія. По этой ли причин, или просто по складу своего ума, она наполняла мою дтскую голову разсказами о величіи нашего рода, о великолпіи стараго дома въ Винкот и о томъ, что мы потеряли все это, благодаря желанію нашего предка, дышать боле свободнымъ воздухомъ.
Подъ мягкимъ и справедливымъ управленіемъ Вильяма Пэна мой ддъ процвталъ, и съ теченіемъ времени его старинное помстье въ Уэльс все боле и боле забывалось, а новыя владнія въ Букс и Меріан превосходили его по величин и плодородію, а, владя многими невольниками въ Мэриланд и Пенсильваніи, они пользовался авторитетомъ, который постепенно потеряли колонисты въ отношеніи англичанъ, въ то время преимущественно офицеровъ, отличавшихся надменнымъ тономъ превосходства. Однимъ словомъ, какъ человкъ высокаго ума, онъ имлъ большое значеніе, состоялъ однимъ изъ любимыхъ совтниковъ Вильяма Пэна и много содйствовалъ ему въ спорахъ съ лордомъ Бальтиморомъ о границахъ коренныхъ земель. Наконецъ Пэнъ, по собственнымъ словамъ самого, не могъ боле удерживать въ колоніи жены и дочери и ухалъ съ ними въ Англію, а свою власть передалъ такимъ людямъ, какъ Маргаму, Логану и моему дду. Послдній сдлался задолго передъ своей смертью такимъ вліятельнымъ человкомъ, въ сравненіи съ которымъ маленькій англійскій сквайэръ казался ничмъ, и онъ, по всей вроятности, пересталъ вовсе думать о своемъ семейств въ метрополіи.
Въ первое время его поселенія въ Америк онъ часто, то-есть два раза въ годъ, получалъ письма съ родины, а потомъ они стали получаться рже, а посл смерти его брата Вильяма, прекратились ли они совершенно, или поддерживалась переписка съ его наслдникомъ — мн неизвстно. Въ продолженіе многихъ лтъ я зналъ только одно, что уэльскіе родственники владли помстьемъ нашихъ предковъ, а мы большими землями въ новой, свободной стран. Естественно, что грубая жизнь англійскаго сквайэра, охотящагося за лисицами, или скромная доля преслдуемаго властями квакера въ маленькомъ помсть Мерьюнетшира не могли соблазнить моего отца, а потому о сохранившемся изображеніи Винкота онъ мало думалъ, и только два раза въ моемъ дтств онъ при мн упоминалъ о своемъ англійскомъ происхожденіи и герб. Первый случай былъ вызванъ посщеніемъ нашего дома помощникомъ губернатора, а второй произошелъ, когда мн уже было двнадцать лтъ.
Однажды, войдя въ спальню, я засталъ отца, отличавшагося самыми строгими квакерскими правилами жизни, окончательно стушевавшими всякую родовую гордость,— въ очень странной поз. Онъ стоялъ неподвижно противъ вида своего родового помстья и пристально смотрлъ на него. Я хотлъ удалиться, но онъ замтилъ меня и подозвалъ. Я повиновался съ тмъ страхомъ, который онъ всегда внушалъ мн своими суровыми манерами. Къ моему величайшему удивленію, глаза его были влажны и лицо взволновано. Онъ положилъ руку мн на плечо и, не сводя глазъ съ герба подъ картиной, произнесъ отрывистымъ, странно звучавшимъ голосомъ:
— Меня сегодня оскорбилъ Томасъ Бродфордъ. Богъ помогъ мн отвчать ему съ христіанскимъ смиреніемъ. Онъ пошелъ дале брани. Но, сынъ мой, да будетъ это теб урокомъ. Очень тяжело жить побожески человку, происходящему отъ такой гордой, буйной семьи, какъ Вины.
Я посмотрлъ на него съ любопытствомъ. Онъ улыбнулся и продолжалъ:
— Но они не вс дурные люди, Гью. Помни, что аристократическое происхожденіе что нибудь да значитъ среди этого гнзда низкихъ торгашей.
Сказавъ это, онъ отвернулся отъ герба моихъ предковъ и строго прибавилъ:
— А ты сегодня хорошо зналъ урокъ?
— Да.
— Надюсь, что ты хорошо подумалъ, прежде чмъ отвтить. Въ послднее время ты сталъ лниться. Если отзывы о теб учителя не будутъ лучше, то ты въ этомъ раскаешься. Пора теб смотрть на жизнь боле серьезно. То, что я теб сказалъ, должно остаться между нами
Я вышелъ изъ комнаты съ смутнымъ сознаніемъ, что пострадалъ за мистера Брадфорда и отказъ отца отъ участія съ другими колонистами въ сопротивленіи гербовому сбору. Это было въ ноябр 1765 года. Слова отца сильно подйствовали на меня. Въ то время вся молодежь была противъ гербоваго сбора, а потому я боялся, что въ этомъ случа шелъ не только противъ правительства, но и противъ отца. Вмст съ тмъ мн стыдно было, что такой суровый человкъ, какъ отецъ, котораго я боялся боле всего на свт, могъ унизиться до того, что допустилъ обидть себя. Я уже тогда начиналъ подъ вліяніемъ школьной жизни колебаться въ своей преданности квакерскому ученію о непротивленіи, которое, мн казалось, нимало не содйствовало человческому благосостоянію. Я сожаллъ, что отецъ не далъ энергичнаго отпора мистеру Брадфорду, хотя впослдствіи научился очень уважать этого достойнаго джентльмена.
Но боле всего этотъ случай возбудилъ во мн желаніе узнать какъ можно боле о семейств Винъ, и я почувствовалъ въ себ какую-то родовую гордость, которая, конечно, перешла ко мн отъ отца, такъ тщательно скрывавшаго это чувства.
Прежде отъзда изъ Англіи, мой ддъ женился на дальней своей родственниц, Еллин Овенъ, а, спустя много лтъ посл смерти бездтной первой супруги, вступилъ во второй бракъ съ ея младшей сестрой Генорой, такъ какъ Овены также сдлались квакерами и эмигрировали въ Америку. Отъ второй жены онъ имлъ одну дочь, Тенору, и одного сына, Джона, моего отца. Я совершенно не помню ни дда, ни бабушки, они оба покоятся на квакерскомъ кладбищ безъ памятниковъ или надгробныхъ плитъ съ надписями по обычаю друзей.
Мой отецъ, суровый и молчаливый, подвергся закону природы въ томъ отношеніи, что контрасты сходятся, и влюбился въ Марно Бовэ, дочь француза изъ Прованса, который сдлался квакеромъ. Единственнымъ плодомъ ихъ брака остался я, такъ какъ сестра Елинора умерла, когда я былъ еще ребенкомъ. Мое появленіе на свтъ произошло 9-го января 1759 года въ 9 часовъ вечера въ город Вильяма Пэна.
Мн стоитъ только закрыть глаза, чтобъ передо мною явился домъ, въ которомъ прошла моя юность. Онъ стоялъ на берегу Доковой бухты, близъ Болькотской улицы. Е адъ натъ доходилъ до самой воды, а по об стороны наружной двери возвышались дв большихъ сосны, остатки вковыхъ лсовъ, подъ тнью которыхъ нашли убжище первые поселенцы. За домомъ находилась особая, длинная, низкая постройка, гд производилась стряпня, и жили отдльно невольники.
Большой садъ простирался на западъ до Третьей улицы и былъ переполненъ фруктовыми деревьями, а также дынями, которыя впервые мой отецъ выписалъ на своихъ судахъ въ Америку. Было у насъ и много ягодъ, а на лкарственныя растенія моя мать, какъ вс хорошія хозяйки того времени, обращала большое вниманіе, такъ какъ тогда лчили простуду и другія легкія болзни домашними средствами. Цвты также были къ изобиліи и мать моя въ особенности любила пересаживать въ свои куртины лсные цвты изъ губернаторской рощи.
Домъ былъ сложенъ изъ краснаго и чернаго кирпича, по об стороны блой наружной двери находилось по два окна, и вообще все жилище дышало достаткомъ и гостепріимствомъ. Въ сняхъ висли на стн кожаныя ведра съ надписями: ‘Пожаръ’ и ‘Дж. В.’.
Первый день, когда я пошелъ въ школу, живо сохранился въ моей памяти. Я вижу себя, толстаго мальчугана, восьми лтъ, въ срой одежд, изъ сотканной дома матеріи, въ короткихъ панталонахъ, чулкахъ, башмакахъ и низенькой поярковой шляп. Я слышу ясно голосъ матери:
— Вотъ для твоего учителя два большихъ яблока.
Тогда былъ обычай располагать учителя подарками къ его ученикамъ, и я часто потомъ носилъ ему яйца къ корзиночк или цвты.
— Ну, бги скоре, а то опоздаешь,— прибавила она, хлопая въ ладоши, и не спускала съ меня глазъ, пока я не исчезъ изъ вида.
Она же встртила меня въ дверяхъ по моемъ возвращеніи изъ школы и только тогда успокоилась, когда замтила улыбку на моемъ лиц. По правд сказать, я со страхомъ отважился на этотъ важный шагъ, и она, повидимому, очень безпокоилась обо мн.
— Ну, или скоре,— воскликнула она: — я едва дождалась тебя. Я такъ сожалла, что не пошла съ тобою, Гью. Ну, это было очень страшно? Покажи свой дневникъ. Что же тебя похвалили за ученье? А ты сказалъ, что я научила тебя грамот? Въ школ есть и двочки?
И она продолжала засыпать меня вопросами, не дожидаясь отвтовъ.
Между тмъ мы прошли черезъ сни, въ которыхъ стояли высокіе стулья краснаго дерева, рельефно выдлявшіеся на выбленныхъ стнахъ, какъ во всхъ комнатахъ. Я былъ такъ радъ вырваться на свободу, посл скучныхъ трехъ часовъ, проведенныхъ въ школ, что весело прыгалъ и наконецъ, поскользнувшись, упалъ, растянувшись на посыпанномъ пескомъ полу. Моя мать засмялась и торжественно произнесла, подражая голосу одного изъ квакерскихъ проповдниковъ:
— Всегда горе слдуетъ за радостью, друзья, въ сей юдоли плача.
Я захохоталъ, но въ ту же минуту въ дверяхъ гостиной показался мой отецъ, и за его спиной я увидлъ нсколькихъ друзей, державшихъ въ своихъ рукахъ толстыя трости съ золотыми набалдашниками.
— Убирайся въ огородъ,— крикнулъ онъ строго:— твой мальчикъ намъ мшаетъ своимъ шумомъ, жена. Вдь ты знаешь, что у меня засдаетъ комитетъ старйшинъ.
— Убжимъ отсюда, Гью,— шепнула мн мать, и мы поспшили въ столовую: — посмотри, какъ я устроила полъ. У насъ обдаютъ друзья.
И она съ гордостью указала на полъ: онъ былъ устланъ толстымъ слоемъ благо песку, на которомъ добрая женщина вывела прихотливые узоры. Среди комнаты стоялъ большой тяжелый столъ изъ краснаго дерева, и къ нему были положены доски, чтобъ можно было накрывать обдъ, не нарушая рисунка на песк. Въ углахъ стояли буфеты съ стекляными дверцами, за которыми красовались серебро, дельфтская посуда и большая ваза для пунша.
— Полъ красивъ, не правда ли,— сказала мать: — я еще вывела бы на немъ цвты, да твой отецъ считаетъ все это суетой суетъ, а другъ Пембертонъ сталъ бы смотрть на меня такъ пристально въ свои очки, что я наговорила бы ему непріятностей. Ну, пойдемъ въ садъ, я найду теб сплыхъ ягодъ, а къ ужину спрячу теб кэка, если другъ Вордеръ не състъ всего. Онъ маленькій человчекъ, но сть много,— прибавила она вдругъ, передразнивая Джоржа Вордера.
Вообще моя мать была очень искусна въ подражаніи, что считалось за грхъ квакерами.
— Ну,— воскликнула она, когда мы очутились съ ней въ саду:— догони меня.
И она быстро побжала по дорожкамъ. Ея срое платье и голубой ситцевой передникъ мелькали между старыми деревьями, а роскошныя каштановыя кудри разввались втромъ. Повидимому, она очень гордилась этими кудрями, которыя противорчюш обычаю квакерскихъ женщинъ, всегда прилизывавшихъ свои волоса на вискахъ. Вообще она во многомъ не походила на квакеровъ, была всегда весела, граціозна, легкоподвижна, добродушна, щедра, смла и не боялась никого, ни своего суроваго мужа, ни инквизиторскихъ комитетовъ друзей. Милая, добрая, дорогая мама! Не было никого на свт равнаго теб, и никого я такъ не любилъ въ своей жизни, какъ тебя, кром еще одного существа, у котораго была такая же свтлая душа, какъ у тебя, но совершенно другія манеры, другія чары…
Такъ началась моя школьная жизнь. Я ходилъ въ школу два раза въ день отъ 8 до 11 и отъ 2 до 4, такъ какъ отецъ не одобрялъ троекратнаго посщенія школы, что было заведено не знаю по какой причин въ квакерскихъ школахъ. Училище, которое я посщалъ, находилось въ Видальской алле, близъ Чикотской улицы, его содержалъ Дэвидъ Довъ, и въ немъ было много мальчиковъ и двочекъ а мать учителя, вдова, жила рядомъ и была хозяйкой меблированнаго дома, въ которомъ жили англійскіе офицеры, обыкновенно курившіе трубки на подъзд и презрительно отзывавшіеся о проходившихъ гражданахъ и женщинахъ.
Учителя обыкновенно бываютъ эксцентричными личностями, и Дэвидъ Довъ не составлялъ исключенія, и, право, я не знаю, почему такому странному человку довряли воспитаніе дтей. Я думаю, что моя мать выбрала его по той причин, что онъ рдко прибгалъ къ тлесному наказанію, а обыкновенно ставилъ провинившагося ученика или ученицу на стулъ, засунувъ розгу ему или ей за спину, такъ что она торчала надъ головой. Я ненавидлъ это наказаніе, такъ какъ двочки очень смялись, и мн казалось, что я предпочелъ бы порку, но впослдствіи я перемнилъ свое мнніе.
Тихо текла моя жизнь, пока я учился писать, считать и настолько латын и греческому языку, на сколько требовалось для поступленія въ академію, которую открылъ докторъ Франклинъ въ 1750 году въ Четвертой улиц. Въ школ я сблизился съ Джономъ Вордеромъ, сыномъ друга Джоржа, любившаго кэки, и будущимъ авторомъ дневника. Большая часть игръ не считались приличными для дтей квакеровъ, а потому наши забавы были очень ограничены, и мы преимущественно удили рыбу лтомъ, катались на конькахъ зимой и во всякое время года ходили по кораблямъ, разговаривая съ матросами.
Моя школьная жизнь у Дова окончилась чередъ четыре года очень страннымъ образомъ. Мн было тогда двнадцать лтъ, и я сталъ здоровеннымъ, смлымъ мальчикомъ, заимствовавшимъ у отца твердость и правдивость, а у матери веселость. Однажды я опоздалъ въ школу, потому что по дорог перелзъ черезъ заборъ въ садъ друга Пембертона и наполнилъ себ карманы яблоками. Учитель придумалъ странное наказаніе для опоздавшихъ учениковъ, онъ посылалъ имъ на встрчу четырехъ старшихъ мальчиковъ съ фонаремъ и колокольчикомъ, первый надвали на шею провинившемуся, а въ колокольчикъ звонили пока его вели въ этомъ вид до школы. Я теперь подвергся этому наказанію, и мн было бы все равно, еслибъ не встртилъ на улиц отца, который спокойно посмотрлъ на меня и не сказалъ ни слова. Но когда я вернулся домой въ 11 часовъ, онъ задалъ мн трепку, не смотря на просьбы матери, а, найдя яблоки у меня въ карман, довелъ до сознанія и послалъ къ другу Пембертону просить прощенія.
Добрый человкъ побранилъ меня, но сказалъ, чтобъ я вернулся съ однимъ или двумя товарищами, когда яблоки созрютъ, и набралъ бы ихъ въ волю.
Посл этого учитель мн сталъ ненавистенъ, тмъ боле, что онъ безжалостно наказалъ одну двочку, съ которой я и Джонъ Вордеръ были большіе пріятели. Она не приняла участія въ общемъ смх, который былъ возбужденъ моимъ появленіемъ съ фонаремъ на ше, а напротивъ расплакалась, а когда на вопросъ учителя о причин ея слезъ она сказала, что жаль меня, то онъ приказалъ ей обнажить плечи и сталъ немилосердно бить по нимъ розгой, что тогда было обычнымъ наказаніемъ для двочекъ. Я зажалъ себ пальцами уши, чтобъ не слыхать ея криковъ, и закрылъ глаза, чтобъ не видть ея истязанія. Потомъ, выходя изъ дома, я написалъ мломъ на наружной стн школы ‘Дэвидъ Довъ злая бестія’.
На слдующій день учитель взошелъ на каедру и надлъ дв пары очковъ, что означало въ немъ припадокъ злобы. Онъ гнвно спросилъ нсколько разъ, кто написалъ оскорбительную для него фразу, и потомъ прибавилъ, что заплатитъ фунтъ стерлинговъ тому, кто откроетъ имя виновнаго. Никто изъ мальчиковъ и двочекъ не отвчалъ ни слова. Но мн пришла въ голову мысль, что не дурно было бы заполучить такую сумму денегъ, на которую можно было купить много книгъ, шариковъ, волчковъ и всякой всячины. Поэтому я поднялъ руку:
— Что такое?— спросилъ учитель.
— Вы дйствительно дадите фунтъ стерлинговъ всякому, кто вамъ откроетъ эту тайну?
— Стыдись!— воскликнулъ одинъ изъ мальчиковъ, думая, что я хочу донести на кого нибудь изъ товарищей.
Довъ приказалъ ему замолчать и повторилъ свое обязательство. Тогда я торжественно произнесъ:
— Я сдлалъ это. Заплатите мн фунтъ стерлинговъ.
Учитель набросился на меня и такъ безжалостно избилъ меня, что двочки разревлись, а я упалъ на полъ, изнемогая отъ страданій. Черезъ нсколько времени я всталъ и слъ на скамейку, меня боле огорчала несправедливость, чмъ жестокость учителя, который обманулъ меня и но далъ такъ тяжело заработанныхъ мною денегъ.
Вернувшись домой, я ничего не сказалъ родителямъ, но отецъ замтилъ, что я какъ-то неловко поворачиваюсь на стул, и спросилъ:
— Что тебя наказали сегодня, а за какую провинность?
— Скажи, сыночекъ, въ чемъ дло, не бойся,— прибавила мать мягкимъ тономъ.
Я не выдержалъ, горько расплакался и объяснилъ случившееся со мною трагическое происшествіе.
— Иди сюда,— воскликнулъ отецъ, побагроввъ отъ злобы, и всталъ изъ-за стола.
— Нтъ, нтъ, Джонъ,— промолвила мать, заслоняя меня:— посмотри, какъ у него избиты руки и шея. Грхъ его еще бить. Я не позволю теб этого. Оставь его мн.
Къ моему удивленію, отецъ отвчалъ:
— Какъ хочешь.
Она быстро увела меня въ свою комнату. Тамъ она поговорила со мной по душ, и тмъ дло кончилось. Потомъ она положила меня въ постель подъ предлогомъ лихорадки и не выпускала цлый день, боясь, чтобъ я не встртился съ отцемъ.
Это было въ субботу, а въ понедльникъ я пошелъ, какъ всегда, въ школу, но часовъ въ десять неожиданно явился туда мой отецъ и громко сказалъ, обращаясь къ учителю:
— Дэвидъ Довъ, мой сынъ былъ непочтителенъ къ теб и къ твоей лавочк, я не говорю, что онъ солгалъ въ своей надписи на стн, потому что ты дйствительно злой и несправедливый бестія. Онъ достаточно пострадалъ за свой грхъ (я съ удовольствіемъ услышалъ эти слова), но онъ заключилъ съ тобою сдлку. Онъ обязался теб за фунтъ стерлинговъ сказать, кто написалъ извстную надпись на стн, онъ исполнилъ свое обязательство, и ты, другъ Шейлокъ, спустилъ у него фунтъ мяса. Ну, отдавай же и ты, Довъ, должный ему фунтъ стерлинговъ.
Услыхавъ эти слова, одна изъ двочекъ взглянула на меня съ улыбкой, а Бордеръ ущипнулъ меня за руку. Учитель съ минуту помолчалъ, а потомъ заявилъ, что нтъ закона, который заставилъ бы его исполнить то, что онъ сказалъ по легкомыслію.
— Погоди,— отвчалъ сурово отецъ:— мой сынъ теб поврилъ и исполнилъ свою долю обязательства, и теб я совтую сдлать то же, а то я задамъ теб такую трепку той самой розгой, которой ты наказываешь учениковъ, что ты меня меня никогда не забудешь. Надюсь, что Господь Богъ проститъ меня, если это будетъ грхомъ.
Онъ говорилъ съ такимъ остервенніемъ, что я уже надялся присутствовать при экзекуціи нашего тирана, какъ вдругъ учитель, пошаривъ въ карман, молча подала, отцу золотую гинею.
Отецъ взялъ деньги и сказалъ:
— Лишній шилингъ зачтется въ проценты.
Объяснивъ такимъ образомъ, почему онъ не далъ сдачи съ гинеи, которая дороже фунта стерлинговъ на одинъ шиллингъ, отецъ вышелъ изъ комнаты, крикнувъ мн:
— Слдуй за мной, Гью!
Я повиновался, очень довольный тмъ, что получу свои деньги, но не смлъ сказать объ этомъ отцу, а онъ какъ будто забылъ о нихъ. Всю дорогу онъ толъ, задумавшись и заложивъ руки за спину.
На слдующій день я спросилъ у матери, какъ мн добыть свою гинею, но она отвчала со смхомъ:
— Плохую ты сдлалъ операцію, Гью. Ужъ лучше не упоминай объ этомъ долг, а то получишь еще проценты. На юг Франціи существуетъ пословица: если чортъ теб долженъ деньги, то лучше съ него не взыскивай. Ай, ай! что я сказала, кого я назвала чортомъ? Забудь, сынокъ, объ этомъ долг. А повтори-ка, что сказалъ отецъ учителю.
Она со смхомъ снова выслушала мой разсказъ и потомъ, принявъ серьезный видъ, замтила:
— Ничто никогда такъ не волновало твоего отца посл его отказа присоединиться къ протесту противъ гербоваго сбора, какъ эта исторія. Жаль, что я не пошла съ нимъ въ школу: я люблю видть, какъ энергичный человкъ разсердится въ справедливомъ дл. Но что я говорю? Я боюсь, что стала плохою квакершей.
Въ сущности моя мать нимало не отставала отъ принциповъ квакерства, но не раздляла нкоторыхъ узкихъ взглядовъ друзей.
Что касается до моего отца, то онъ долго не прощалъ мн, что но моей милости вышелъ изъ себя и пригрозилъ учителю. Впрочемъ онъ всегда былъ очень строгъ ко мн, и хотя безмилосердно наказывалъ за всякій пустякъ, но никогда и ни за что не хвалилъ меня. Относительно моей гинеи я долженъ прибавить, что нашолъ ее, спустя много лтъ, въ стол отца: на бумажк, въ которую она была завернута, находилась надпись: ‘эти деньги принадлежатъ Гью, но ему лучше обойтись безъ нихъ’.
Вообще отца боялся весь домъ, начиная съ меня и до слугъ, а только одна мать умла съ нимъ обращаться и почти всегда настаивать на своемъ. Вн дома также рдкіе люди ршались противодйствовать ему, такъ какъ онъ былъ богатъ, справедливъ въ дловыхъ отношеніяхъ и, несмотря на свой обычный холодный деспотизмъ, заботился объ интересахъ друзей. Его сестра, а моя тетка Тенора, принадлежала къ тому небольшому числу личностей, которыя не поддавались его вол, а шли своей дорогой.
Спустя два дня посл этой исторіи, я поступилъ въ академію, или коллегію, какъ тогда называли то, что теперь носить имя университета. Въ спискахъ этого учрежденія я помченъ поступившимъ Т-то іюня 1765 года, и рядомъ со мною занесено имя Джона Вордера, такъ какъ, по совту отца, Джоржъ Вордеръ взялъ, своего сына изъ школы вмст со мной. Наша маленькая пріятельница, благодаря которой произошла столь важная перемна въ нашей жизни, вскор также покинула школу и перехала жить къ тетк въ Бристоль, на берегу Делавара, такъ какъ она осталась сиротой посл смерти матери. Ее звали Дартея Винистонъ, и на много лтъ она исчезла съ горизонта моей жизни.
Академія помщалась и теперь помщается въ простомъ кирпичномъ дом на Четвертой улиц, спереди и сзади дома простиралась широкая вымощенная площадка. Весь западный фасадъ былъ занятъ главною аудиторіей, а надъ нею, въ верхнемъ этаж, была отведена большая пустая комната для христіанскихъ сектъ, которыя не имли своего храма. Такова была воля основателя академіи, и здсь проповдывалъ знаменитый Вайтфильдъ, а внизу училось одно поколніе за другимъ.
Въ первое время я очень боялся академіи. Тлесное наказаніе было въ то время въ большомъ ходу, и, кром того, свирпствовала постоянная война между учениками и городскими мальчиками, такъ что драка каменьями и снжками была обычнымъ препровожденіемъ времени, что, конечно, противорчило правиламъ квакеровъ. Эта академія, или коллегія, пользовалась громадной репутаціей, и среди ея первоначальныхъ учениковъ было много лицъ, прославившихъ себя въ созданіи Соединенныхъ Штатовъ. Поэтому я съ удовольствіемъ распространился бы о внутренней жизни этого замчательнаго училища, но время и мсто мн этого не позволяютъ, а потому ограничусь тмъ, что касается лично меня.
Въ дневник моего друга Джона Вордера находится мой портретъ, который, я полагаю, очень схожъ.
‘Когда мы съ Гью Виномъ перешли изъ школы въ академію на Четвертой улиц,— пишетъ онъ,— то онъ былъ такимъ здоровеннымъ могучимъ мальчикомъ, что я невольно завидовалъ его сил. Въ двнадцать лтъ онъ, по росту, равнялся шестнадцати-лтнему юнош, а, благодаря своей мускульной сил и энергіи, онъ общалъ достигнуть массивныхъ размровъ своего отца. Онъ не зналъ, что такое страхъ, и любилъ боле всего рисковать опасностью, чего я никакъ не могъ понять. Онъ наслдовалъ отъ матери ея прекрасные большіе голубые глаза и свтлый цвтъ лица. Мы двое, да еще два другихъ мальчика, были единственные сыновья квакеровъ, находившіеся въ академіи, и, благодаря основательной подготовк, данной намъ жестокимъ Довомъ, мы знали боле, чмъ большинство нашихъ товарищей’.
Конечно, я оставляю на отвтственности моего друга вс, высказываемые имъ въ своемъ дневник, взгляды и перейду къ своимъ собственнымъ воспоминаніямъ.
Вскор посл моего поступленія въ академію отецъ далъ мн однажды утромъ письмо къ тетк Тенор Винъ, я долженъ былъ отнести его во время утренняго роздыха, а если я не засталъ бы ея дома, то могъ остаться у нея до возвращенія въ училище. Отецъ не любилъ посщать своей сестры, такъ какъ она измнила вр своей семьи и вернулась въ лоно установленной церкви. Она постоянно посщала церковь Христа и даже, къ величайшему негодованію своего брата, водила меня въ сентябр 1763 года слушать проповдь Вайтфильда. Ничто въ сестр не нравилось моему отцу: ни ея вра, ни ея общество, ни ея образъ жизни, ни ея одежда. Со времени моего дтства она объявила своимъ обычнымъ ршительнымъ тономъ, что я буду ея единственнымъ наслдникомъ, а она имла большое состояніе. По этой причин мн было дозволено посщать ее, когда я желалъ, и я часто бывалъ у нея. Въ сущности я никого столько не любилъ, сколько эту добрую женщину, конечно, посл моей матери. По правд сказать, я не понимаю, почему отецъ, зная взгляды сестры, далъ мн такую свободу въ моихъ отношеніяхъ къ тетк, такъ какъ, конечно, его нельзя заподозрть, чтобы онъ жертвовалъ своимъ мнніемъ въ пользу матеріальныхъ интересовъ.
Когда я съ письмомъ отца явился въ домъ тетки въ Аркадной улиц, дверь была мн отворена маленькимъ негромъ въ странной одежд паяца: на немъ былъ срый камзолъ съ красными пуговками и красный тюрбанъ на голов. Тетки не было дома, и я былъ очень радъ, что могъ на свобод осмотрть ея квартиру. Ея большая гостиная, выходившая тремя окнами на улицу, представляла рзкій контрастъ съ нашимъ скромнымъ жилищемъ. Въ этой комнат, на гладко-полированномъ полу, лежали смирискіе ковры, и это было тогда такой рдкостью, что люди нарочно зазжали къ ней, съ цлью посмотрть драгоцнные ковры. Мебель была изъ темнаго орха, съ рзбою, а столы, большіе и маленькіе, такъ наполняли всю комнату, что надо было осторожно пробираться между ними, изъ боязни уронить что либо изъ разставленной на нихъ массы бездлушекъ, привезенныхъ изъ Франціи, Испаніи и съ Востока. Въ одномъ углу стояли клавикорды, а въ другомъ шкафъ съ книгами, число которыхъ постоянно увеличивалось съ каждой почтой изъ метрополіи. Надъ большимъ каминомъ висли два портрета тетки, изъ которыхъ одинъ былъ рисованъ сэромъ Джонсуа Рейнольдсомъ во время ея пребыванія въ Англіи, въ 1750 году. Она была видная, красивая женщина, быть можетъ, съ слишкомъ крупными чертами лица въ молодости, но подъ старость сдые волоса скрасили этотъ недостатокъ. Подобно представителямъ всей нашей семьи, она была высокаго роста, крпкаго тлосложенія и отличалась чисто мужской силой, а также независимостью, рдко встрчавшеюся у прекраснаго пола. Она смло шла своей дорогой, сама управляла своими значительными помстьями и ни у кого не спрашивала совта. Подобно брату, она любила господствовать надъ окружающими ее лицами, была занята дломъ цлый день и съ удовольствіемъ оказывала помощь всмъ нуждавшимся въ ней, въ особенности же она питала склонность къ устройству браковъ.
Въ ея роскошномъ дом собирались вс выдающіеся англійскіе офицеры, и часто у нея велась серьезная картежная игра до поздней ночи. Сама мистриссъ Тенора Винъ, такъ какъ въ то время старымъ двамъ придавали титулъ мистриссъ, а не миссъ, отличалась хладнокровіемъ стараго игрока, что немало тревожило моего отца. Моя же мать была любимицей тетки, которая дарила ей дорогіе наряды, на зло квакерамъ, которые сердились, но не осмливались принимать какихъ либо мръ противъ такой ршительной женщины, какъ моя мать.
Дожидаясь прізда тетки, я сталъ разсматривать недавно полученныя ею изъ Англіи книги и напалъ на новое изданіе путешествій капитана Гуливера. Я такъ заинтересовался этимъ знаменитымъ сочиненіемъ Свифта, что не замтилъ, какъ въ комнату вошла моя тетка съ тремя выдающимися дамами города. Къ моему величайшему удивленію, за ними слдовалъ мой отецъ. Вс дамы весело болтали и приставали къ отцу съ вопросами, какого цвта выбрать маски для предстоявшаго уличнаго маскарада. Онъ нимало не казался смущеннымъ среди свтскихъ дамъ, а напротивъ чувствовалъ себя въ этомъ обществ гораздо боле дома, чмъ между квакерами. Онъ говорилъ любезно, съ достоинствомъ и во всхъ отношеніяхъ походилъ на настоящаго джентльмена. Наконецъ ему, повидимому, надола дамская болтовня, и онъ со смхомъ объявилъ сестр, что придетъ къ ней въ другой разъ съ тмъ дломъ, которое привело его въ домъ, такъ какъ боле не можетъ поддерживать свтскаго разговора. Но тутъ дамы вспомнили, что у нихъ еще много визитовъ, и присдая удалились изъ комнаты, а отецъ проводилъ ихъ всхъ до дверей съ такими низкими поклонами, на которые, я думалъ, онъ былъ совершенно не способенъ.
Не успли они уйти, какъ онъ спросилъ у меня свое письмо, которое теперь было излишне, и полюбопытствовалъ узнать, что я читаю. Тетка Тенора взглянула на книгу и отвчала за меня:
— Это путешествіе, Джонъ. Возьми книгу домой, Гью, и если ты не найдешь въ ней ничего неприличнаго, то дай ее почитать отцу.
Она ужасно любила трунить надъ братомъ.
— Я не понимаю, что можетъ быть дурнаго въ путешествіи,— отвчалъ отецъ:— ты можешь читать эту книгу, Гью. Ну, поговоримъ теперь съ тобою, Тенора. Правда, ты хотла купить у меня табаку, но я не люблю заключать торговыя сдлки съ сестрой, да и вообще мн претитъ, чтобъ она занималась торговлей, а потому я продалъ товаръ въ другія руки. Теперь же узнаю, что все-таки табакъ попалъ къ теб. Я зашелъ къ теб, чтобъ предупредить о скоромъ прибытіи новыхъ грузовъ. Смотри, ты понесешь потерю.
Тетка Тенора ничего не отвтила и сняла свою верхнюю одежду, посл чего спросила:
— Хочетъ, Джонъ, стаканъ мадеры? Или выпьешь голландской водки?
— Голландской водки.
— Гью, позвони. Ну, сколько же ты даешь мн сегодня за твой табакъ?
— Зачмъ ты всегда шутишь?
— Я уже продала свой товаръ и нажила сто фунтовъ. Два судна, нагруженныя табакомъ, потерпли крушеніе у Гинлапена. Разв ты объ этомъ не слыхалъ?
— Прощай,— промолвилъ отецъ и удалился, повидимому, недовольный тмъ, что сестра не понесла убытка.
Вообще она рдко несла потери въ своихъ торговыхъ операціяхъ, которыя велъ для нея Джоржъ Вордеръ. Будучи щедрою иной разъ даже до легкомыслія, эта добрая женщина, однако, вообще отличалась расчетливостью и любила деньги.
— Ну, Гью,— сказала она по уход отца:— будемъ сть и пить. Отложи книгу, ты возьмешь ее домой и не давай никому другому. Вотъ теб шесть пенсовъ изъ моего барыша. Я надюсь, что ты никогда не будешь торгашемъ, да и къ чему при моей жизни и посл нея? А какъ ты думаешь, не поступить ли теб на военную службу?
— Я бы этого очень желалъ.
— Пора нашей семь бросить торговлю и взять въ руки родовую шпагу.
Мы весело пообдали, а потомъ тетка посадила меня къ себ на колни и начала разсказывать, какими славными джентельменами были мои предки, и какъ глупо поступилъ ддъ, сдлавшись квакеромъ, о томъ, сколько она проиграла наканун денегъ мистеру Пэну, и о многомъ другомъ, о чемъ было бы лучше мн вовсе не знать. Но она не обращала на это вниманія и наполняла всегда мою голову мыслями о томъ, что хорошо было бы освободиться отъ конторской жизни, которая мн предстояла.
— Однако ты сталъ очень тяжелъ, Гью,— сказала она, наконецъ:— правду говоритъ красавица Фергюсонъ, ты сталъ слишкомъ великъ, чтобы дамы тебя цловали, хотя еще рано теб самому цловать дамъ. Ну, пора, ступай въ академію на вечерній классъ.
Не пробылъ я и двухъ недль въ училищ, какъ получилъ первый урокъ въ безполезности непротивленія, такъ что разлетлись въ прахъ вс навязанныя мн дома теоріи по этому предмету. Мы возвращались домой съ Джономъ Вордеромъ, веселые и счастливые, потому что посл ужина мы должны были попробовать новую лодку, которую мн подарила тетка. Передъ нами шла группа старшихъ учениковъ. Вдругъ они остановились, и одинъ изъ нихъ сказалъ:
— Винъ, теб надо драться.
— Зачмъ?— отвчалъ я: — не хочу.
— Это необходимо, чтобъ хорошо поставить себя въ училищ, и ты будешь драться съ Томомъ Оловэ.
Я протестовалъ и бросился бжать съ Джономъ, но два мальчика догнали насъ, и, право, не знаю, какъ у насъ завязалась серьезная драка. Я такъ разгорячился, что ршительно не помню происшедшаго, а когда я пришелъ въ себя, то передо мною стоялъ другъ Форестъ, который часто проповдывалъ на квакерскихъ собраніяхъ о подставленіи второй щеки, когда ударяли по первой, и т. д. Но онъ, повидимому, смотрлъ съ удовольствіемъ на нашу драку.
— Это крупное побоище, въ чемъ дло?— произнесъ онъ, расталкивая насъ.
— Я долженъ бороться, чтобъ хорошо поставить себя въ училищ, а я не хочу.
— Однако, ты за минуту передъ симъ былъ, кажется, противоположнаго мннія, и у васъ не будетъ мира, пока ты не докажешь своей силы. Значитъ, скидывай куртку и за дло, да смотри, не осрамись.
Я удивился, но захохоталъ отъ удовольствія. Я ничего на свт такъ не желалъ, какъ помриться силами съ Томомъ Оловэ, который былъ больше и старше меня.
Мы схватились. Конечно, мн трудно было противостоять опытнымъ кулакамъ моего соперника, но я былъ сильне его и не терялъ головы. Наконецъ, мн удалось схватить его за голову и нанести ему такіе удары, что онъ зашатался, блдный, какъ полотно.
— Будетъ,— воскликнулъ другъ Форестъ, схвативъ меня:— спроси его, признаетъ ли онъ, что довольно.
— Нтъ, чортъ его возьми,— промолвилъ я.
— Тише, не надо ругаться,— произнесъ Форестъ.
— Я не хочу говорить съ этимъ дьяволомъ.
— Ну, ты разомъ обезпечилъ себ хорошее положеніе въ школ,— отвчалъ со смхомъ Форестъ, смотря въ слдъ Оловэ, который молча удалился, не ршаясь продолжать драки и стыдясь признать себя побжденнымъ.
— Теперь моя очередь, но съ кмъ мн бороться?— воскликнулъ Джонъ.
— Отецъ Фокса!— произнесъ Форестъ: — война окончена. Пойдемте, дти, мн надо уладить эту исторію.
И онъ повелъ насъ въ домъ моего отца, который, увидавъ насъ въ изорванной одежд и въ крови, воскликнулъ:
— Это что такое?
Другъ Форестъ спокойно разсказалъ о случившемся и въ особенности настаивалъ на своемъ участіи въ моей драк. Къ моему удивленію, отецъ улыбнулся.
— Очевидно дти ни въ чемъ не виноваты,— сказалъ онъ: — но какъ ты отвтишь за это друзьямъ?
— Я никого не боюсь.
— Знаю, но ты недавно побилъ слугу друга Вилиса. Ахъ, я боюсь, ты кончить дурно.
— Но кто же донесетъ объ этомъ?
— Конечно, не я.
— Еще бы. Впрочемъ, не бойся, Джонъ. Я хорошій квакеръ, и если иногда выхожу изъ себя, то потомъ искренно раскаиваюсь.
— Я знаю. Ты, Гью, или къ своей матери, а ты, Джонъ Вордеръ, погоди, я напишу записку твоему отцу. Другъ Форестъ, выпей чего нибудь.
Увидавъ меня въ такомъ жалкомъ вид, мать расплакалась, но потомъ сказала:
— Я рада, что ты хорошо побилъ его. Никогда не надо драться, сынъ мой, но ужъ если случится такая бДа, то старайся всегда выйти побдителемъ. О Боже мой, Боже мой, какъ я боюсь буйной крови Виновъ!
Мы весело поужинали, и тмъ кончилась моя первая драка, составлявшая крутой поворота въ моей жизни.
Посл этого моя жизнь потекла мирно. Помощь и примръ Джона много содйствовали моему ученію, которое я не очень долюбливалъ. Но за то я питалъ страсть къ книгамъ и пожиралъ ихъ безъ конца, благодаря тетк, которая постоянно ссужала меня чтеніемъ. По временамъ отецъ заглядывалъ въ т томы, которые я приносилъ отъ тетки, но, заглянувъ въ нихъ, онъ вскор засыпалъ, сидя въ покойномъ дубовомъ кресл, которое подарилъ моему дду губернаторъ Пэнъ.
Мн уже было пятнадцать лтъ, когда я прочелъ съ Джономъ впервые ‘Робинсона Крузо’, и онъ привелъ насъ въ такой восторгъ, что мы вдвоемъ устроили на маленькомъ островк среди Делавара шалашъ, гд весело проводили время, разыгрывая Джонъ Робинсона, а я — Пятницу. Большимъ счастьемъ было для насъ также кататься по рк на лодк, на которой мы устроили мачту и парусъ, но не мало удовольствія доставляли намъ прогулки въ экипаж съ моей матерью въ губернаторскомъ лсу, который простирался отъ Широкой улицы до Шилькиля и отъ Кологиля до Южной улицы. Тамъ мы гуляли, собирали цвты, играли съ матерью, которая въ лсу казалась моложе, чмъ въ другомъ мст, и весело рзвилась съ нами, уставъ, мы отдыхали на трав, слушая разсказы о Франціи или волшебныя сказки, далеко не во вкус друзей.
Дома у насъ продолжала царить прежняя строгая дисциплина. По словамъ тетки Теноры, отецъ въ молодости былъ далеко не ревностнымъ квакеромъ, но съ годами онъ становился все боле и боле суровымъ ригористомъ, что длало очень непріятной жизнь всмъ окружавшимъ его. Такъ, онъ уже веллъ вынести картину, изображавшую Винкотъ, на чердакъ, ссорился съ матерью за ея любовь къ нарядамъ, и чмъ мрачне становился политическій горизонтъ, тмъ боле мрачный и суровый видъ принималъ онъ на себя.
Наша школьная ‘жизнь текла тихо, спокойно, среди уроковъ и забавъ, а наши старшіе пока были озабочены постоянно ухудшавшимися отношеніями между колоніей и королемъ. Но, за исключеніемъ шумныхъ критическихъ моментовъ, насъ, учениковъ, мало интересовали политическія затрудненія.
Большая часть торговыхъ фирмъ выгружали получаемые товары съ судовъ или на рк съ помощью баржъ, или на городскихъ пристаняхъ, но у насъ былъ свой особый докъ съ амбарами. Туда приходили суда съ табачныхъ плантацій отца близъ Анаполиса и съ тхъ острововъ, съ которыми была дозволена торговля, именно Зеленаго мыса и Мадеры. Предметами вывоза у насъ были обручи для боченковъ, табакъ и соленая рыба, а взамнъ мы получали восточные товары, вино и ромъ. Остальные предметы, выписываемые отцомъ изъ Франціи, и чай шли черезъ Англію, такъ какъ намъ было запрещено вести прямо торговлю съ вропейскимъ континентомъ и Индіей.
Незадолго до того дня, когда мн минуло шестнадцать лтъ, тетка подарила мн лошадь, и я вскор научился отлично здить верхомъ, благодаря урокамъ все той же тетки, которая была ловкой наздницей. Отецъ Джона, всегда слдовавшій примру моего отца, также подарилъ лошадь, и мы вдвоемъ вскор изъздили верхомъ всю окрестную страну до Джерментауна и Каштановой горы. Но въ особенности я любилъ кататься съ теткой, весной 1769 г. ея обычнымъ кавалеромъ состоялъ капитанъ Монтрезоръ. Это былъ человкъ среднихъ лтъ, большого роста и плотнаго тлосложенія. Многіе говорили, что онъ хотлъ жениться на тетк Тенор, хотя она была старше его, но, по замчанію ея большаго пріятеля, Оливера Лансея, ‘деньги не имютъ возраста и всегда молоды’. Къ тому же она была еще видной женщиной и казалась моложе своихъ лтъ, которыхъ она нимало не скрывала по чисто мужской привычк. Этотъ обычай вести себя во многихъ отношеніяхъ, какъ мужчина, мшалъ ей, какъ она сама однажды прямо сказала мистеру Лансею,— выйти замужъ. ‘Я боле мужчина, чмъ вс англійскіе офицеры,— произнесла она:— какъ же выйду замужъ за одного изъ нихъ’.
Во время одной изъ прогулокъ верхомъ съ теткой и капитаномъ Монтрезоромъ я былъ свидтелемъ сцены, которая произвела на меня сильное впечатлніе и осталась въ моей памяти. Была суббота, мы похали посл полудня въ имніе мистера Гамильтона, лежавшее на гор, въ живописной мстности, надъ лниво катившимъ свои воды Шелькилемъ. Подъ классическимъ портикомъ великолпнаго дома находились въ моментъ нашего прізда: мистеръ Гамильтонъ, мистриссъ Пэнъ, съ надутыми, срыми глазами, мистриссъ Фергюсонъ, хорошенькая Ребека Франксъ, мало думавшая, что она кончитъ жизнь въ Лондон женою англійскаго генерала и баронета, маленькая Пели Шиппенъ, Андрю Алленъ, сынъ верховнаго судьи, и многіе другіе изъ губернаторскаго кружка. Къ этому кружку принадлежали еще Галовеи, Еадеальдеры и Виллинги, вс они исповдывали догматы англійской церкви и составляли замкнутое общество, подражавшее англійскимъ обычаями^, обдавшее въ 4 часа, игравшее въ карты и устроивавшее балы, скачки, даже птушиные бои. Съ ними водили дружбу такъ называемые приличные квакеры: Морисы, Пембертоны, Вортаны и Логаны.
Весело болтало и смялось общество, собравшееся у Андрю Гамильтона и среди котораго было много лицъ, записавшихъ свои имена въ лтописи нашей исторіи. Новыхъ гостей приняли радушно и тотчасъ предложили имъ чая или пунша, т изъ присутствующихъ, которые боле не желали продолжать чаепитіе, клали ложку поперекъ чашки и, разбиваясь на группы, вели оживленный разговоръ.
Открывъ свой бархатный ридикюль, который вислъ у нея на таль, чтобъ заплатить мистриссъ Фергюсонъ картежный долгъ, тетка Тенора воскликнула:
— Ахъ, я и забыла, у меня есть для васъ подарокъ, мистеръ Монтрезоръ. Вотъ вамъ гербовая марка Гренвиля: я достала дв у гербоваго сборщика. Это диковина.
— Я сохраню марку до того времени, когда она вновь войдетъ въ употребленіе,— отвчалъ Монтрезоръ съ почтительнымъ поклономъ.
— Этого никогда не будетъ,— рзко произнесъ Андрю Алленъ, оборачиваясь.
— Никогда,— подтвердила тетка:— будемъ надяться, что это послужитъ урокомъ для всхъ будущихъ министровъ.
— Въ Нью-Іорк необходимъ энергичный человкъ на мсто Гэджа,— воскликнула мистриссъ Фергюсонъ:— что же касается до пуританъ Новой Англіи, то они всегда были бунтовщиками и на старой родин и здсь.
— Ну, а что же вы скажете о Нью-Іорк, о нашемъ город и о Виргиніи?— спросила тетка, гордо поднявъ носъ.
— Уже давно слдовало усмирить всхъ этихъ бунтовщиковъ,— замтила миссъ Фергюсонъ.
— Право, удивительно, что оказываютъ такое сопротивленіе правительству,— сказалъ мистеръ Галовей:— кажется, мы можемъ быть довольны своей судьбой.
— Довольны,— воскликнула тетка: — поговариваютъ о налогахъ, въ установленіи которыхъ мы не будемъ имть голоса. Мы должны быть довольны и не смемъ торговать прямо съ Франціей. Я только удивляюсь, какъ находятся люди, которые спокойно сидятъ на своихъ плантаціяхъ при такихъ порядкахъ.
— Я раздляю ваше мнніе,— сказалъ мистеръ Макферсонъ: — и пошелъ бы еще гораздо дале.
— Они считаютъ насъ своими колонистами и не дозволяютъ имть своего епископа, Я бы имъ показала, еслибъ была мужчиной.
— А что бы вы сдлали?— спросилъ мистеръ Чю.
— Я сказала бы: ‘господинъ генералъ-аторней, дайте намъ такую же свободу, какою пользуются вс англичане’.
— А еслибъ вамъ этого не дали?— замтилъ съ улыбкой Монтрезоръ.
— Еслибъ не дали, то вотъ что…
И тетка гордо дотронулась до его сабли.
— Я надюсь, что вы въ такомъ случа не будете командовать полкомъ,— сказалъ капитанъ, попрежнему улыбаясь.
— Дай-то Богъ!
— Нтъ, избави Богъ, а то я обращусь въ бгство.
Судьба уже точила мечъ, который мы вскор должны были обнажить, и среди лицъ, болтавшихъ и смявшихся въ этотъ день, находились такіе, которымъ суждено было сражаться съ отцами и братьями. Юноша моихъ лтъ, сынъ Макферсона, шутившій съ молодыми двушками, не подозрвалъ, что сложитъ свою молодую голову на бастіон въ Квебек, да и мн не приходило на умъ, что я приму участіе въ войн, которая очевидно подготовлялась.
Вскор меня послали собирать съ двицами цвты, но я былъ очень застнчивъ, не привыкъ къ женскому обществу, а потому не нашелъ ничего пріятнаго въ ихъ болтовн и вернулся съ удовольствіемъ въ домъ. Наконецъ, тетка собралась въ путь, и мы похали снова втроемъ съ капитаномъ Монтрезоромъ, но по дорог его лошадь потеряла подкову, и онъ долженъ былъ вернуться, ведя ее подъ уздцы къ Гамильтону. До этой минуты тетка упорно молчала, но, оставшись со мною вдвоемъ, она начала подсмиваться надо мною за то, что я не умлъ ухаживать за Пегги Что. Я долженъ былъ сознаться, что не имлъ ни малйшаго расположенія ни къ Пегги и ни къ какой другой двиц.
— Погоди, это придетъ, и скоро,— продолжала тетка:— тогда не забудь, что Пегги Что лучше другихъ, у нея хоть хорошія манеры. Ахъ, да, кланяясь, держи спину попряме, вотъ какъ мистеръ Монтрезоръ. Бери съ него примръ. Жаль только, что онъ дуракъ. Да и вс остальные дураки, а Бетти Фергюсонъ я съ удовольствіемъ отдлала бы этимъ бичемъ.
И тетка такъ крпко ударила мою лошадь своимъ бичемъ, что она понесла, и я едва не слетлъ. Когда тетка меня догнала, и мы снова похали рысью, я спросилъ, почему вс эти приличные, учтивые, любезные господа были дураками.
— Я объясню теб это,— отвчала тетка:— между нами и королемъ много несогласій. Не успетъ одна причина непріятностей, какъ гербовой сборъ, исчезнуть, тотчасъ появляется другая. Англію покинули и переселились сюда ея лучшіе люди, а теперь мы научились надяться на самихъ себя и не нуждаемся въ Англіи. Ты доживешь до мрачныхъ дней, Гью, и одному Богу извстно, чмъ все это кончится. Теб могутъ казаться странными мои слова, но то, что я предвижу, совершится.
Я не зналъ, что именно предвидла тетка, и что, по ея словамъ, должно было совершиться, а она вдругъ замолчала, и мы дохали до дома, не возобновляя разговора.
Я остался въ коллегіи годъ лишній. Если мн приходилось еще нсколько разъ драться съ товарищами, то я это скрывалъ отъ родителей и только разсказывалъ о моихъ дракахъ тетк Тенор, которая гордилась моими подвигами и давала мн каждый разъ по шилингу, чтобъ залчить мои раны. Что же касается до ученія, то мы прочли Горація, Цицерона, Овидія, вроятно, для развитія нашей нравственности, Виргилія, Салюстія и Цезаря. Изъ всхъ этихъ писателей мн нравился только послдній, и мы съ Джономъ построили въ саду тетки Теноры на Каштановой гор мостъ по образцу того моста, который воздвигнутъ былъ Цезаремъ на Рейн. Наша инженерная попытка встртила сочувствіе въ капитан Монтрезор, который очень насъ хвалилъ, конечно, зная пристрастіе тетки къ ея племяннику.
Осенью 1769 года я началъ изученіе математики и греческаго языка подъ руководствомъ Джемса Вильсона, который тогда былъ туторомъ нашей академіи, а впослдствіи сдлался великимъ государственнымъ человкомъ и знаменитымъ юристомъ. Онъ очень полюбилъ Джона, а такъ какъ мы съ Джономъ были неразлучны, то онъ мирился съ моимъ легкомысліемъ и плохой подготовкой, хотя Джонъ въ своемъ дневник увряетъ, что Вильсонъ видлъ во мн хорошіе задатки, благодаря которымъ изъ меня могъ выйти замчательный человкъ. Какъ бы то ни было, мистеръ Вильсонъ часто гулялъ съ нами по субботамъ и длалъ намъ честь кататься въ нашей лодк. Мой отецъ одобрялъ нашу дружбу съ нимъ и приглашалъ его по праздникамъ къ обду. Слушая ихъ разговоры, я впервые понялъ, что отецъ спорилъ изъ упрямства, за что его мннія отличались узкимъ ригоризмомъ. Чаще всего они разсуждали о прав казны налагать на насъ налоги безъ согласія на то нашихъ представителей, и Вильсонъ доказывалъ, что такъ какъ въ Англіи многіе города не имли представителей въ парламент, то правительство, признавъ отстаиваемый нами принципъ, произведетъ и въ метрополіи коренную политическую реформу. Къ этому Вильсонъ прибавлялъ, что многіе говорили, что если нельзя допустить внутреннихъ налоговъ, то можно помириться съ ввозными пошлинами, но это было еще хуже. Мой отецъ, конечно, стоялъ за повиновеніе и непротивленіе, не понимая, что мы вели борьбу за свободу всхъ англичанъ. Онъ только упорно повторялъ свои мннія и казался ребенкомъ въ сравненіи съ такимъ глубокомысленнымъ мыслителемъ, какимъ былъ Вильсонъ.
Въ сущности, отцу слдовало бы бояться вліянія на меня взглядовъ Вильсона, который открывалъ передо мною такія перспективы мысли, о какихъ я не имла, и понятія, но онъ такъ привыкъ къ слпому повиновенію всхъ окружающихъ его, что не подозрвалъ опасности. Поэтому въ моемъ ум были посяны смена послдующаго развитія, и возбуждено сомнніе въ способности отца спорить съ такимъ замчательнымъ логическимъ и интеллектуальнымъ бойцемъ, какъ нашъ учитель.
Однако наши отношенія съ Вильсономъ были неожиданно прерваны. Однажды въ конц октября мы пошли съ моей матерью въ губернаторскій лсъ. Тамъ къ намъ присоединился Вильсонъ и сказала, мн, къ величайшему нашему удивленію:
— Я только что встртилъ вашего отца и мистера Пембертона. Первый сказалъ мн, что вы оба уходите изъ школы, но почему — не знаю. Я очень сожалю объ этомъ.
Мы съ Джономъ въ послднее время ожидали этого, и я лично не ощутилъ никакого неудовольствія, но ему прекратить ученіе было не по сердцу.
Занятые мыслями о перемн въ нашей жизни, мы, однако, стали собирать желтые и красные листья, валявшіеся на трав, и вить изъ нихъ внокъ, которымъ украсили срую шляпу матери. Мистеръ Вильсонъ похвалилъ насъ и прибавилъ, что внокъ очень шелъ къ мистриссъ Винъ, но не усплъ онъ сказать этихъ словъ, какъ вдали показались отецъ и мистеръ Пембертонъ.
— Ты мн нуженъ сегодня вечеромъ, Гью,— сказалъ первый, поровнявшись съ нами:— а ты, жена, все дурачишься? Неужели ты пойдешь домой съ этимъ глупымъ украшеніемъ?
— Это очень мило и невинно,— замтилъ Пембертонъ, а мать, нимало не сконфуженная, подняла на мужа свои большіе, голубые глаза.
— Ты всегда останешься ребенкомъ,— сказалъ отецъ.
— Надюсь,— отвчала мать:— что же, меня за это поставятъ въ уголъ. Господь Богъ только что перемнилъ нарядъ лса. А интересно бы знать, другъ Пембертонъ, что Богъ — квакеръ, или нтъ.
— У тебя всегда готова шутка,— сказалъ добродушный старикъ и прибавилъ:— но, Джонъ, мы еще не кончили своего разговора.
И они удалились, а за ними пошли изъ лса и мы.
Вернувшись домой въ шесть часовъ, я увидлъ у нашихъ дверей экипажъ тетки и тотчасъ понялъ, что происходило нчто важное, такъ какъ она рдко прізжала къ намъ и то обыкновенно утромъ, чтобъ застать мать наедин. Къ тому же у окна стоялъ отецъ, а онъ никогда не возвращался такъ рано.
— Я говорилъ съ теткой о моихъ намреніяхъ относительно тебя,— произнесъ онъ, какъ только я вошелъ въ комнату.
— А я вполн ихъ осуждаю,— отвчала тетка.
— Погоди,— продолжалъ отецъ:— я желаю, чтобъ ты поступилъ въ нашу контору въ качеств приказчика, но прежде этого я хочу, чтобъ ты согласно правилу, постановленному добрымъ и мудрымъ основателемъ, научился какому нибудь ремеслу, мн все равно какому.
Въ то время и поздне нкоторые строгіе квакеры придерживались этого правила, очень полезнаго въ начал, но мало-по-малу потерявшаго силу и значеніе.
— Отчего же теб не пойти въ портные, или сапожники?— замтила презрительно тетка.
— Пожалуйста, не смущайте мальчика,— промолвила мать.
— Въ этомъ дл я не потерплю возраженія,— сказалъ отецъ:— я пригласилъ тебя сюда, чтобъ съ тобой посовтоваться, а не для того, чтобы слушать твои глупыя шутки.
— Я уже теб высказала вс свои умныя мысли. Я думала попросить моего хорошаго пріятеля Чарльса Таузенда принять мальчика на военную службу, но теперь, когда войска посланы противъ Бостона, я не хочу имть съ ними никакого дла. Распоряжайся съ мальчикомъ, какъ хочешь. Я умываю руки.
Отецъ видимо этого не хотлъ и разсердился, но мать схватила его за руку, и онъ, сдержавъ свой гнвъ произнесъ холодно:
— Я сообщилъ о моемъ ршеніи другу Джоржу Вордеру, и онъ выразилъ желаніе, чтобъ его сынъ поступилъ къ одному мастеру съ Гью. Поговори съ нимъ, Тенора.
— Я никогда не совтуюсь съ своимъ агентомъ, Джонъ. Онъ только исполняетъ мои приказанія. Къ тому же я могу сдлать изъ него, что хочу: онъ сегодня торій, завтра вигъ и такъ дале. Но зачмъ ты болтаешь пустяки. Онъ уже приходилъ ко мн за совтомъ. Его, бднягу, беретъ сомнніе, и онъ говорить, что надо подумать. Пусть его думаетъ, мн какое до этого дло?
— Если онъ перемнилъ мнніе, то я нтъ. Правда, онъ флюгарка.
— Я скажу ему, какого ты о немъ мннія,— воскликнула со смхомъ тетка.
— Нтъ, ты этого не скажешь,— промолвила нжнымъ тономъ мать.
— Ну,— произнесъ отецъ:— чмъ же онъ будетъ, кузнецомъ?
— Чмъ хочешь. Вины уже достаточно унизились,— почему имъ теперь не ковать лошадей. Прощай.
И тетка гнвно вышла изъ комнаты, несмотря на крики матери:
— Тенора, Тенора!
— Ты выйдешь изъ академіи,— сказалъ спокойно отецъ, обращаясь ко мн:— я уже переговорилъ съ кузнецомъ Лори, на Южной улиц. Онъ согласенъ взять тебя на три мсяца.
— Да, да,— отвчалъ я и ушелъ къ себ очень недовольный, хотя мать кричала мн въ слдъ:
— Это только на короткое время, сынокъ.
Вотъ что говоритъ Джонъ въ своемъ дневник:
‘Мальчики въ т времена были большими политиками и слдили съ живымъ интересомъ за пузырьками, появлявшимися на поверхности политическаго котла, который киплъ все сильне и сильне. Министерство Чарльса Таузенда давно исчезло. Канулъ въ вчность и гербовый сборъ. Согласіе не покупать привозимыхъ изъ Англіи товаровъ было подписано такими людьми, какъ Андрю Алленъ и мистеръ Пэнъ. Лордъ Нордъ, очень упрямый, хотя галантерейный человкъ, былъ первымъ министромъ, а колоніями завдывалъ лордъ Гильзборо, приходившійся по сердцу королю. Новыя войска высадились въ Бостон, а письма Дикенсона и Виндекса раздули пламя недовольства’.
‘Мы, школьники, ухитрялись знать обо всемъ, что происходило. Меня пугали распространяемыя всти о Гью, между тмъ какъ большинство мальчиковъ находило удовольствіе во всякомъ волненіи и безпорядк. Отца также смущали непріязненныя отношенія къ Англіи и кризисъ въ торговл, но Джонъ Винъ и почти вс друзья хладнокровно продолжали вести свои коммерческія дла, ршивъ подчиниться всмъ постановленіямъ короля’.
Пламенныя разсужденія о политик съ Джономъ не мшали намъ каждое утро въ шесть часовъ отправляться въ кузницу Лори на Южной улиц. Сначала намъ не нравилась эта работа, но мало-по-малу мы привыкли къ ней и даже стали находить въ ней нкоторую прелесть. Кром интереса, возбуждаемаго въ насъ лошадьми, которыхъ мы вскор научились распознавать и цнить, мы съ любопытствомъ разговаривали съ собственниками этихъ лошадей, и я все боле и боле убждался, какъ глубоко засла въ народныя души ршимость противостоять несправедливымъ дйствіямъ правительства.
Юноши и въ особенности молодыя двушки такъ называемаго свтскаго класса часто останавливались передъ кузницей и смялись надъ нами. Джонъ молча краснлъ, а я не могъ долго вытерпть подобныхъ оскорбленій и однажды задалъ такую трепку молодому Галовею за его насмшки, что разомъ прекратились издвательства надъ нами. Тяжелая, но физически полезная работа чрезвычайно развила наши мускулы, въ особенности у Джона, который отличался слабымъ сложеніемъ. Мой отецъ былъ очень доволенъ выказанными мною успхами въ кузнечномъ дл и впервые въ моей жизни одобрялъ то, что я длалъ.
Спустя три мсяца посл нашего поступленія въ кузницу, Лори женился на какой-то вдов и перевелъ свое заведеніе въ домъ жены, находившійся далеко за городомъ. Въ виду этого обстоятельства, а также и того факта, что Лори засвидтельствовалъ нашимъ родителямъ, что мы могли хорошо длать гвозди и подковы, наше ученіе кончилось. Однажды утромъ въ кузницу пришолъ мой отецъ и сказалъ, обращаясь къ намъ обоимъ:
— Снимайте, ребята, передники и ступайте домой: вамъ теперь предстоитъ другая работа.
Мы съ удовольствіемъ повиновались, а, спустя недлю, Лори принесъ мн славную поярковую шляпу, которую, по обычаю, каждый кузнецъ давалъ своему ученику, въ знакъ успшнаго обученія мастерству.
