Превратность судьбы, Гончаров Иван Александрович, Год: 1891
Время на прочтение: 12 минут(ы)
—————————————————————————-
Оригинал находится здесь.
—————————————————————————-
Очерк
В двадцатых годах нынешнего столетия, по Варшавской дороге, на
перекладной телеге, подъехали к заставе в Петербург два путешественника. У
шлагбаума, где была застава, один объявил себя польским помещиком Загруско,
а другой отставным штабс-ротмистром Леонтьем Хабаровым. Так писарь и
записал их фамилии. Затем подняли шлагбаум и пропустили обоих..
Они остановились вместе в двух чистых комнатах, где-то близ Невского
проспекта, и на другой день оба разошлись по своим делам.
Этот Хабаров служил в военной службе в Царстве Польском, которым
управлял тогда великий князь Константин Павлович. Отец привез Хабарова
почти прямо из корпуса в полк в одну из местностей царства, уже офицером,
отдал его на руки начальству полка, а сам уехал, оставив сыну пятьсот
рублей деньгами. Молодой Хабаров скоро свыкся в полку со своими товарищами,
другими офицерами, и производил также на начальство выгодное впечатление.
Он был очень исправен по службе: не гулял, не пил, словом, был трезвым и
исправным офицером. Годы между тем проходили, он привыкал все более и более
к делу, в очередь получил следующий чин. Только денег у него было немного,
вся беда заключалась в том, как ни старался он сберегать данные ему отцом
пятьсот рублей, жить этими деньгами и офицерским жалованьем ему трудно было
и в деревне даже, где стоял их полк. Он стал ухитряться, как бы вести свои
дела так, чтобы не затянуться в долги и поддержать свое достоинство
офицера. Для этого он купил за сто пятьдесят рублей, разумеется,
ассигнациями, молодую лошадь, выездил ее отлично и сбыл в другой полк уже
за тысячу рублей. Когда это удалось ему, через несколько времени он
повторил опыт, купил другую лошадь, выездил ее, как первую, и опять сбыл.
Таким образом, дела его были в хорошем положении. Он всегда был при
деньгах, притом любим товарищами и уважаем начальством.
Отец, кажется, забыл о нем. Он писал к нему раза два, но ответа не
получил никакого, и стороной узнал, что старый Хабаров продал деревеньку и
уехал в Москву, где и умер, не оставив сыну ничего. Матери своей .он
лишился давно.
Молодой человек вздохнул раза три, утер украдкой слезу, навернувшуюся
на глаза при печальном известии, махнул рукой и продолжал свое дело в
полку. Он служил усердно, узнал толк в лошадях, выезжал их, сбывал в другие
полки и жил почти припеваючи.
Так прошло года четыре. Он был уже поручиком и продолжал служить
по-прежнему.
Вдруг великий князь потребовал их полк, как и прочие полки, из
провинции в Варшаву, на какой-то смотр. Хабаров, как и другие офицеры,
старались не ударить себя лицом в грязь: они усердно занимались выправкой
людей и лошадей, и готовились сами, чтобы достойно предстать пред великого
князя.
Проведя несколько дней в Варшаве, они успели приглядеться к тамошним
порядкам и могли явиться на смотр, совсем подготовленные. Великий князь
остался очень доволен смотром. Когда Хабаров подъехал к нему ординарцем, на
прекрасно выезженной им самим лошади, молодецки отсалютовал саблей, великий
князь, обращаясь к его полковому командиру, бывшему в свите, сказал:
— Этого перевести в Варшаву, в мою гвардию. Когда полковой командир
объявил ему об этой милости, надеясь его обрадовать, он встретил, к
удивлению своему, одно гробовое молчание офицера.
— Вы, кажется, Хабаров, не рады этому случаю? — спросил он.
— Как не радоваться: только жить мне нечем будет здесь! Я бы попросил
избавить меня от этой чести.
Полковой командир доложил об этом великому князю. Последовал приказ
выдавать Хабарову вдобавок к жалованью по двести рублей в год. Это была
безделица при том образе жизни, какой нужно было вести в Варшаве, в столице
царства, где служба., обычай — было все другое, не так, как в деревне, где
стоял их полк.
Но надо было исполнить волю великого князя, и Хабаров остался. Он
промаячил еще кое-как года два, потом донес своему начальству, что он не
может существовать в столице, и просил уволить его от военной службы, для
определения к другим делам.
Великий князь, наконец, согласился. Кроме обыкновенного указа об
отставке, он дал ему свидетельство за собственноручной подписью в том, что
он своею службою и поведением заслуживает полное одобрение и может
исполнять все возлагаемые на него дела и поручения.
Снабженный этими документами, сколотив кое-как около тысячи рублей
ассигнациями, продажей между прочим своей лошади, взяв свой мундир и
вицмундир, данный ему при отставке, вместе с чином штабс-ротмистра, Хабаров
из экономии подыскал себе попутчика, и вместе с ним на почтовых, в
перекладной телеге, приехал, как сказано выше, в Петербург.
На другой день по приезде, утром, Хабаров надел мундир и отправился к
одному из министров просить место городничего, где-нибудь в уездном городе.
Он надеялся, что его документы откроют ему двери повсюду. Он не ошибся.
Министр принял его очень любезно и адресовал его к директору департамента,
а директор позвал секретаря, велел ему рассмотреть документы Хабарова, и
если там не было дурной отметки, записать его в кандидаты на просимую
должность. Оказалось, что он был четырнадцатым, чающим движения воды. Его
имя и адрес записали и велели время от времени наведываться. Но и только.
Он пошел домой в сильном раздумье от этого первого своего дебюта.
Однако же он не упал от этого духом и успел с помещиком, с которым приехал
и поселился вместе, пообедать и даже в театр сходить, также посмотреть
город, который он давно не видел.
Прошло дня два-три. Кто-то надоумил его просить или искать места
смотрителя какого-нибудь казенного заведения. Он явился со своими
аттестатами к новому начальству, которое заведывало этими местами. Но там
оказалась такая масса лиц, желающих таких мест, что он не счел нужным даже
записаться в кандидаты.
Наконец, по чьему-то совету, он обратился к почтовому ведомству,
выразив желание определиться почтмейстером в какой-нибудь уездный город. Но
и там не оказалось для него места.
Недели через две он пришел осведомиться о месте городничего, но
секретарь сказал ему, что с тех пор, как он записан, только двое поехали на
открывшиеся вакансии, и что число записанных почти не уменьшилось, так что
ему, Хабарову, месяца три или четыре придется подождать.
Хабаров сильно затосковал. Он наконец понял, что и с отличными
документами можно просидеть без дела и без куска хлеба. Тогда ему
предложили поискать частных занятий и указали места два или три.
Он явился к одному богатому человеку, который только что купил дом и
искал управляющего. Он показал ему книги, росписание квартир и цены этим
квартирам, какие из них в настоящее время заняты, какие пустые, сколько
казенного долга числится на доме и прочее.
— Разберите все это, — сказал он, — и приведите в порядок! Я купил дом
и не могу один сообразить ни доходу, ни того, кто мне должен, кто заплатил
за квартиру, кто нет, ничего! Все это есть в этих бумагах. Потом надо
осмотреть квартиры от чердаков до подвалов. Завтра мы об этом поговорим.
Хабаров взял все бумаги к себе и разобрал их на досуге и по
возможности привел в порядок. На другой день он пошел осматривать квартиры,
потом чердаки и подвалы и нашел в этих последних помещениях много хламу,
ненужных вещей и вообще большой беспорядок. При осмотре пострадал его
вицмундир. Когда он лазил, то вынес на себе пыль, сор и всякую дрянь.
Он принялся прежде всего за дворников и велел одному из них стоять у
ворот по очереди, а других заставил сносить с чердаков ненужные вещи в
пустую кладовую. Он занимал этих людей дня три-четыре. Двоих, которые из-за
пьянства не явились к делу, он прогнал и вместо них взял новых. Потом
обошел всех жильцов, которые не внесли за квартиру, потребовал с них денег,
чем вдруг нажил себе много врагов.
В доме про него говорили, что новая метла всегда хорошо метет,
оттого-де управляющий так и старается. Но прошло пять, шесть недель,
Хабаров не только не унимался, но усердствовал все более и более, за всем
смотрел зорко и постоянно занимал работой дворников, так что они плевали на
все и уходили в кабак, лишь только управляющий куда-нибудь отлучался. Он
добывал их и там и так надоел всем в доме, что его возненавидели и стали
жаловаться на него хозяину дома.
Сначала хозяин не слушал и только смеялся над жаловавшимися и одобрял
распоряжения управляющего. Но наконец все это до того надоело ему, что он
решился или как-нибудь помирить этого чересчур усердного управляющего с
врагами его, или пожертвовать управляющим. ‘Не гнать же из-за него всех.
жильцов!’ — думал он. — Вы отлично распоряжаетесь! — сказал он, пригласив
Хабарова к себе. — Но войдите и в мое положение: не проходит дня, чтобы
кто-нибудь на вас не пожаловался! Он засмеялся.
Хабарову было не до смеха, он принужденно улыбнулся и сказал:
— Ну, тогда увольте лучше меня.
— Нет, зачем же? Посмотрим, что будет дальше! — улыбаясь, сказал
хозяин. И оставил пока его.
Прошло еще недели две. Вдруг в доме сделался отчего-то пожар, так что
Хабаров успел только спасти вицмундир, белье, немного денег и документы по
дому. Все же остальное, в том числе мундир его, тоже, сгорело.
Когда прискакала пожарная команда, флигель, где он жил, был уже объят
пламенем. Огонь скоро успели потушить, но дворников не оказалось налицо:
все они разбежались еще до пожара, и в доме были смутные слухи о поджоге…
На другой день хозяин его пригласил к себе. — Я знаю, что вы не виноваты,-
сказал он: — все думали, что вы новая метла, а вы исправный и честный
человек, оттого все и напали на вас и чуть было не сожгли, как недаром
говорят в доме. Тут надо не такого человека, как вы, а собаку! Такого я и
сыщу! А пока прощайте и извините меня! Вот вам заработанные вами сто
рублей.
Хабаров с тем, что у него осталось, печально вернулся домой. Он прежде
жил где-то на хлебах у хозяйки и занимал небольшой уголок. Теперь, после
пожара, вернулся к ней же. Взятые им из Варшавы деньги были израсходованы,
и жить приходилось трудом. На квартире теперь стояла его кровать и
единственный стол и стул, на котором он поместил другую пару белья, а на
стене рядом повесил, сняв с себя, свой вицмундир и фуражку с своими
документами.
— За что же уволил вас от должности этот барин? — спросила его
хозяйка.
— За что? За исправность! — со вздохом сказал он и погрузился в
уныние.
Однажды, когда он особенно был задумчив и не в духе, хозяйка его
сказала ему, что один купец ищет себе на пристань у Смольного приказчика за
25 рублев в месяц, так не пойдет ли он к нему? ‘Ему, дескать, нужен честный
человек!’ На другой день он пошел к этому купцу, по прозванью Сивкову,
которому показал свои документы. Тот принял его и сказал, что он рад иметь
дело с ‘благородным’ человеком, ему-де такой нужен, а то все ‘плуты да
мошенники!’ Он поставил его в амбаре у Смольного, куда с барок складывали
кули муки, а оттуда, под присмотром приказчика, развозили их купцам,
забиравшим хлеб у Сивкова.
Сначала все шло как по маслу. Возы брали из амбара кули и отвозили
купцам, а Хабаров отмечал число кулей, записывал в тетрадь и отдавал ее
каждый день хозяину. Так прошло недели три-четыре, приехали от какого-то
купца несколько возов, взяли около сотни кулей и уехали. Хабаров отметил
число кулей в своей тетрадке и, по обыкновению, отдал ее хозяину. Но купец,
на которого показали подводы, забравшие кули, отозвался, что он никаких
кулей не требовал и за ними подвод не посылал. Оказалось, что мужики с
подводами были сами по себе и заметив, что рассылкой кулей распоряжался не
их брат-мужик, а ‘благородный’, решили понадуть его и показали на купца
облыжно, а мукой воспользовались в свою пользу. Хабаров их в лицо не знал и
отпустил доверчиво кули. Удивленные хозяин и купец, на которого показали
мужики, приступили к нему с вопросами. Он не мог указать подводы, потому
что не знал в лицо ни купца, ни мужиков.
— Вот что, ваше благородие, наш-то простой человек, приказчик,
заприметил бы этих самых мужиков в лицо и что они не тово… не от хозяина
приехали, а сами по себе. — При этом купец не то крякнул, не то вздохнул. —
Я сыщу этих самых возчиков, а вы нам нерука! — прибавил он. — Вот вам
пятьдесят рублев, что вы зажили у нас! Бог с вами, нам таких не надо!
Купец выдал ему рублей пятьдесят ассигнациями и расстался с ним,
Хабаров пришел домой совсем расстроенный своею неудачей.
— Что ж стало с вами? — спросила его хозяйка, когда он не пошел к
своему делу ни завтра, ни послезавтра. — За что ж этот купец отказал вам?
— За неисправность! — с горькой усмешкой отвечал Хабаров,
— Ох, вы, сердешный! — сказала добрая женщина. Дня через три он пошел
наведаться о месте городничего или исправника, потом почтмейстера, потом
смотрителя казенного дома. Но везде был принят сухо, а в некоторых местах
швейцары не допустили его даже до приемной, видя его потертый вицмундир, и
грубо ему отказывали. — Вам сказано, что ж вы лезете! — сказал один.
— Много вас этаких шляется! — отвечали в другом месте на его смиренный
вопрос. Он вздохнул и пошел далее.
На другой день он пробрался в Казанский собор и помолился там Божией
Матери, потом вышел и машинально стал смотреть, как на Екатерининском
канале воротом тащили большой камень на пьедестал какого-то монумента.
Неизвестно, сколько времени он простоял в грустном раздумье. Приказчик в
синей сибирке вдруг пригласил его занять пустое место и вместе с другими
тянуть канат.
— Что так-то стоять да зевать: принимайся-ка за дело! — промолвил он:
— получишь рубль в сутки, на полу не поднимешь.
‘Видно, в самом деле я обносился! — подумал Хабаров — и мой вицмундир
не спасает меня от обид!’
Постояв еще немного, он молча встал у шпиля на пустое место и вместе с
другими потянул лямку… На другой день ранним утром он пришел на ту же
работу и встал к шпилю вместе с другими. На третий, на четвертый день то
же, и так он проработал дней двенадцать, доставив ту же работу проживавшему
вместе с ним у той же хозяйки какому-то Штукину. Но этот, однако же, не
всякий день аккуратно являлся к Казанскому мосту, а, заработав небольшие
деньги, предавался любимому занятию — пьянству.
Проработав дней двенадцать, Хабаров захотел наконец отдохнуть, тем
более, что от непривычного труда на шпиле ладони у него покрылись мозолями.