Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
ПРЕСЫЩЕННЫЕ И ГОЛОДНЫЕ.
ПРЕСЫЩЕННЫЕ И ГОЛОДНЫЕ.
Пресыщенные и голодные, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Въ окнахъ перваго этажа большаго каменнаго дома видна зажженная елка. Шторы подняты. Ярко горятъ свчи, тусклый матовый свтъ испускаютъ изъ себя цвтные фонарики, блестятъ позолоченные орхи. Нагнулись елочныя втки подъ тяжестью конфектъ, фруктовъ, пряниковъ, бонбоньерокъ. Подъ елкой разставлены игрушки. Тутъ и куклы, и шлемъ, и барабанъ, и медвдь, стоящій на заднихъ лапахъ. Вокругъ елки дти: маленькій гимназистъ, двочка въ локонахъ, мальчикъ въ матросскомъ костюм. Видна и дебелая разряженная мамка съ груднымъ ребенкомъ, безсмысленно засовывающимъ въ ротъ костяную погремушку. Офицеръ и дама раздаютъ дтямъ сласти и игрушки.
На улиц тоже дти. Они пріютились на приступочк параднаго подъзда и заглядываютъ въ окна, смотря на горящую елку. Нкоторыя стоятъ внизу на тротуар. Одинъ забрался на цоколь, держится за подоконникъ, и такъ и прилипъ къ стеклу. Тутъ и мальчикъ въ отцовской шапк и женской ситцевой кацавейк, двочка съ корзинкой въ рукахъ, окутанная въ срый грязный платокъ, мастеровой ученикъ въ неимоврно огромныхъ валенкахъ, маленькая двочка съ парой соленыхъ огурцовъ въ горшечк, очевидно посланная въ лавку, и подросточекъ изъ мясной лавки въ тулуп и грязномъ передник. Передъ окнами останавливаются и взрослые. У дтей идутъ толки.
— Экіе-какіе эти господскіе ребятишки! Стоятъ и смотрятъ, словно пристукнутые!— восклицаетъ мастеровой мальчикъ, выбивая ногами отъ холоду дробь на тротуар. Смотри, смотри, какой ему громадный пряникъ дали! Съ голову. Вотъ дуракъ-то! И чего онъ его держитъ въ рукахъ я не стъ? Я-бы сейчасъ сълъ.
— Такой большой, пожалуй, сразу и не одолешь, возражаетъ другой мальчикъ. Вотъ яблоковъ я-бы сейчасъ пятокъ уплелъ, а это царь-пряникъ, его одному не състь.
— Мн не състь? Да знаешь ты, мн въ имянины дядя подарилъ пятиалтынный, я сейчасъ побжалъ въ лавочку, купилъ себ два пеклеванника съ патокой и въ одинъ мигъ сълъ.
— Эка мудрость! лепечетъ двочка съ корзинкой. У насъ разъ тетку мою баринъ лошадью задавилъ и десять рублей ей далъ, такъ я пятнадцать сухарей съ кофіемъ сгрызла.
— А я разъ одинъ на Митрофаньевскомъ кладбищ шесть рпъ сълъ да бутылку кислыхъ щей… Я и мороженаго на цлый гривенникъ могу и сразу… Конфеты раздавать начали… замчаетъ мальчикъ Двочка-то… вотъ дрянь! Взяла да еще нюхаетъ. Чего тутъ нюхать?…
— А вдь поди паточныя конфеты-то! восторженно облизывается двочка съ солеными огурцами.— Мн на Масляной нашъ лавочникъ подарилъ… У меня и теперь картинка на шкапу прилеплена. Непремнно паточныя!
— Паточныя!— серьезно откликается паренекъ изъ лавки. Нешто господа паточныя конфеты дятъ? Имъ на меду длаютъ.
— Мели, Емеля, твоя недля!— вмшивается въ разговоръ взрослая чуйка. Господа меду-то и не нюхаютъ. Разв въ великій постъ съ чаемъ. У нихъ ананасный ликеръ и рафинадъ Молво, а то и постный сахаръ отъ братьевъ Лапиныхъ.
— Анъ врешь! Я сама видла, какъ у насъ на двор генеральша изъ третьяго этажа къ себ разнощика съ сотовымъ медомъ зазывала! Да… Стояла потомъ у окошка и ложкой хлбала.
— А вотъ дать теб по затылку на чай или вихры нащипать, такъ и похлбаешь! Дура безсережная!
Чуйка замахивается.
— Что ты дяденька! За что ты дерешься! слезливо взвизгиваетъ двочка.
— За что? За волосы. Не перечь старшимъ.
— Ну, надумался мальчикъ-то! сть началъ… Эхъ, и сть-то не уметъ, сосетъ только. Дали бы мн, такъ я ему показалъ,— продолжается разговоръ.
— Видишь, у него руки заняты. Цлый ворохъ гостинцевъ держитъ. Куда-бы ему ихъ дть?
— А взялъ, положилъ вонъ въ тотъ бубенъ — вотъ теб и лукошко. Изъ него и шь сколько хочешь. Какіе это барченки недогадливые!
— Видишь, у него глаза разбжались. Вдь это на всякаго дйствуетъ.
— Подпустили-бы меня, такъ я-бы имъ показалъ, храбрится ‘отцовская шапка’.
— А что-бы ты сдлалъ?
— Полъ елки-бы сълъ.
— Ну, и выскли-бы. У господъ вдь тоже строгость есть.
— Господъ не скутъ, господъ на колни только ставятъ.
— Важное дло, на колни! Ну, и всталъ-бы на колни, а все-таки нался… И отъ-бы сейчасъ взялъ эту куклу, что на барабан играетъ, выворотилъ-бы у нея нутро и посмотрлъ, что въ середин есть. А господа идоломъ стоятъ.
— И какая у васъ у мальчиковъ изводка ломать все… У меня простая кукла, у нея теперь тараканы все лицо съли, да я и ее берегу, отзывается двочка и становится на тумбу, чтобы лучше заглянуть въ окно, но сейчасъ-же сталкивается съ нея ловкимъ подзатыльникомъ.
Къ ней подкралась мать.
— Ахъ, ты мерзкая двчонка!— кричитъ она, подбоченившись.— Посмотрите, добрые люди! Я ее послала съ корзинкой на Семихатовъ дворъ щепки сбирать, а она на улиц топчется. Мать безъ кофію сидитъ, а она свои буркулы поганые въ окна пялитъ! Нешто это модель! Ахъ ты, висльница эдакая! Иди, миленькая, домой, иди! Я съ тобой дома поговорю на досуг!
Двочка плачетъ и идетъ, понуря голову.
На крикъ женщины изъ подъзда выскакиваетъ швейцаръ и разгоняетъ остальныхъ ребятишекъ. Взрослая чуйка, ни съ того ни съ сего, ловитъ какого-то мальчишку за вихоръ и даетъ ему затрещину.