I
I
II
II
Примечания
Примечания
Преступление и наказание в ‘Борисе Годунове’, Мандельштам Осип Эмильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 5 минут(ы)
По тому, как относится данное мировоззрение к проблеме преступления и наказания, — можно вскрыть его сущность. Это — проблема чисто нравственная, — а для любого миросозерцания наиболее характерно его отношение к вопросам человеческой нравственности. Преступлением называется человеческое действие, противоречащее правилам нравственности. Наказание — есть нечто, постигающее преступника, — тесно связанное с чувством нашего удовлетворения. Должно ли преступление влечь за собой наказание? Высшая нравственность отвечает на этот вопрос отрицательно, в том смысле, что чувство удовлетворения, испытываемое нами от перспективы наказания, настолько же безнравственно, насколько и само преступление. Но относится это лишь к тем случаям, когда человек наказывает человека и делает это сознательно. С точки зрения позитивной, реалистической — не может быть иного наказания, как человеческое, ибо преступление преступно лишь с человеческой точки зрения.
Всякое положение, в которое попадает преступник, напоминающее наказание, но не являющееся в то же время результатом сознательного акта человеческой воли, рассматривается с этой точки зрения — как следствие случайного стечения обстоятельств, если же оно логически вытекает из преступления, то считается имеющим такое же отношение к преступлению, как обыкновенная причина к обыкновенному следствию. Но теология известного рода возводит в принцип этот последний частный случай и искусственно подводит под эту последнюю категорию все остальные возможные отношения. Наказание она представляет себе всегда — как следствие преступления, а не чего-либо иного, а на преступление смотрит как на причину, в которой неизменно заключается зародыш наказания. В подобном учении преступление всегда логически связано с наказанием через посредство Бога, абсолютной справедливости или другого высшего начала, которое само отстаивает свои права.
Эта точка зрения особенно противна и отталкивает всего сильнее тогда, когда ее берут под свою защиту поэт или художник. Поэтической формой, ярким художественным воспроизведением поэт оказывает обыкновенно идее возмездия, которую он хочет защитить, настоящую медвежью услугу. В художественном произведении — всего рельефнее выступают и лучше всего бросаются в глаза — узость, неестественность, лживость и лицемерие теологической точки зрения.
Был ли Пушкин в своих взглядах свободен от теологии или нет, но как автор ‘Бориса Годунова’, силой своего артистического чувства, он понял, насколько антихудожествен и антиреалистичен теологический взгляд на наказание.
Наказание в ‘Борисе Годунове’, если несчастье, постигшее Годунова, можно вообще назвать наказанием, построено просто, легко и свободно, все совершается на земле, по земным законам, на основании естественной причинной связи явлений — без участия, без вмешательства Высшей Силы.
Все это Пушкин сделал как художник-реалист, и в этом — художественная ценность ‘Бориса Годунова’.
Наказание, постигшее Годунова, слагается из двух совершенно самостоятельных процессов. Первый — происходит в душе Годунова и так или иначе отражается на его поведении, угрызения совести, раскаяние, страшные душевные муки отравляют существование Бориса, лишают его необходимого спокойствия, отнимают у него решимость, твердость, энергию и волю. Этот процесс исходит непосредственно из самого акта преступления, и только из него одного, но его еще недостаточно, он сам по себе еще не ведет к наказанию, т. е. к падению Годунова. Он дополняется другим процессом, который почти совершенно, даже вовсе не зависит от душевного состояния Бориса, хотя и стоит в некоторой чисто внешней связи с Борисовым преступлением. Это — появление Самозванца, его бегство, его успехи, его поход на Москву — заканчивающийся победой. Карамзин и Белинский, несмотря на всю противоположность своих взглядов, сходятся на том, что причины падения Бориса следует искать в нем самом, в его душевном состоянии, в свойствах его ума и характера. Карамзин находит разрешение вопроса: почему должен был пасть Годунов — в его нравственном падении перед самим собой, в терзаниях больной совести. Белинский считает, что Годунов не мог закрепить за собой престола, потому что не был гениален, а только талантлив, потому что не мог ничего противопоставить честолюбию соперников, — ни новой идеи, ни нового государственного принципа, а обаяние его личности было не настолько велико, чтобы масса привыкла видеть в этом выскочке законного царя. Падение Годунова было обусловлено не одним только его душевным состоянием, но поскольку это последнее влияло на судьбу Бориса, и Белинский, и Карамзин до известной степени правы. Не отсутствие гениальности погубило Годунова и не угрызения совести, но обе причины имелись налицо и оказали свое действие. Вся личность Годунова, весь он целиком, все свойства его характера в своей совокупности толкали Бориса к печальному концу, а не одна только больная совесть и не одно только отсутствие гениальности. К особенностям характера Годунова, на которые указал Белинский, следует еще прибавить — болезненное самолюбие, раздражительность, неумение владеть собой и заставить себя уважать. Но не будь Самозванца, все эти специфические черты духовного облика Бориса не привели бы его к роковому концу, не помешали бы ему, может быть, влачить еще много лет свое венценосное существование, пока он не забыл бы о своих старых грехах, а бояре не помирились бы с разумным и, в сущности, добрым царем. Что же способствовало успеху Лжецаревича? Без сомнения, перемена в настроении различных общественных слоев и, наконец, личность Самозванца.
Бояре с самого начала драмы относятся к Борису с явным, нескрываемым предубеждением. Вряд ли можно объяснить это отрицательное отношение нравственными мотивами.
Бояре рисуются из ‘Бориса Годунова’ не очень-то нравственными людьми, — измена, месть, предательство, тайное убийство, шпионство, ложь — вот атмосфера придворной жизни, с которой бояре, очевидно, вполне сроднились. Как на счастливого соперника своего смотрят бояре на Бориса, им нужно поэтому его унизить в собственных глазах и также в глазах народа, средств для этого много, — и, не убивай Годунов Димитрия, они нашли бы десяток других преступлений, которые не постыдились бы ему навязать.
Обратимся теперь к народу.
Можно ли признать в пушкинском ‘народе’ носителя справедливости, представителя высшей нравственности? Народ у Пушкина обрисован поверхностно, самыми общими штрихами. К избранию Годунова народ относится довольно бессознательно и пассивно, но тем не менее он хочет Годунова — нельзя сказать, чтобы кто-нибудь морочил его и навязывал ему Бориса, потому что иначе народ не мог бы отнестись к избранию царя, которое представляло для него чисто внешний интерес. Но вот появляется щепетильное отношение народа к злодеянию Бориса. Однако и не с такими злодеяниями на троне мирился, бывало, народ. Дело здесь отчасти в том, что Годунов выскочка, но еще больше — в каких-то силах, которые под конец изменили вовсе настроение народа и бросили его в объятия Самозванца. Эти силы — подлежат изучению историка, они находятся вне компетенции поэта. Поэт лишь ‘констатирует факт’.
Крик отвратительной, слепой ненависти, который вырывается у мужика на амвоне: ‘вязать Борисова щенка!’ — заставляет нас окончательно разувериться в какой бы то ни было нравственной миссии народа. Зато духовенство основывает свое отношение к Борису на чисто нравственных началах. И в то же время оно является единственным во всей драме представителем теологической точки зрения. Во всех событиях духовенство видит перст Божий, карающий несчастного цареубийцу. Оно последовательно и не изменяет своему взгляду от начала (Пимен в келье) до конца (рассказ Патриарха).
Наконец, личные свойства Лжедмитрия немало способствовали успеху. Он обладал удивительной силой влияния на людей, ловкостью, смелостью, доходящей до дерзости, и, наконец, несколько поверхностным, но все же блестящим умом. Из этого сочетания пестрых, разнородных элементов получается вполне художественная канва для драмы, где на фоне взаимодействия самых случайных разнородных сил трагически выделяются две личности — Бориса и Гришки Отрепьева.
Не преступление и не наказание составляют главный интерес ‘Годунова’, а эти две личности, поставленные силой внешнего стечения обстоятельств в исключительно трагическое положение.
<1906>
По копии с автографа из собрания И. Б. Синани, сына Бориса Синани — ближайшего друга Мандельштама по Тенишевскому училищу (см. главы ‘Тенишевское училище’ и ‘Семья Синани’ в ШВ). Записано в большой общей тетради с конспектами лекций по русской и европейской литературе (в наст, время в ГПБ). Впервые разыскано А. Г. Мецем. По всей видимости — сочинение на заданную тему (датируется 1906 годом).
Белинский считает, что Годунов… — см. в его статье ‘Борис Годунов’ (Белинский В. Г. Собр. соч. в 9 тт. М., 1981. Т. 6, с. 437-442).