Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909-1913) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2014.
———————
В прошлом году мне пришлось посетить в Сибири одну каторжную тюрьму.
Начальник тюрьмы очень охотно разрешил мне ознакомиться с её внутренним распорядком. И даже допустил подробно осмотреть мастерские, в которых работают каторжане. Надо сказать, что начальник этот отличался редкой гуманностью: недавно его перевели куда-то…
Он держался того взгляда, что в тюрьме надо как можно шире поставить отдел мастерских. Это — лучшее средство ‘успокоения’ арестантов. Тюрьма превращается тогда в большой работный дом. Заключённые мало-помалу входят в колею рабочего человека — их не доводит до сумасшествия и отупения бездеятельное однообразие долголетнего заключения.
И действительно, за время своего недолгого ‘начальствования’ он сумел поставить на широкую ногу тюремные мастерские. Длинный ряд комнат был отведён под столярные, токарные, плотничные работы. Появилась целая мастерская ‘художественных работ’, в которой выжигали по дереву, лепили, рисовали масляными красками. Любителям садоводства предоставлено было возиться в тюремном саду.
Я слышал, что с уходом этого начальника в тюрьме начались совсем другие порядки. Работа в мастерских сокращена больше чем наполовину, а единовременно с этим из тюрьмы заключённые стали писать на волю тяжёлые, тоскливые, жуткие письма…
Тюрьма — одно из ужаснейших несчастий человечества. Отрицать тюрьму — это значит отрицать государство. Таким образом, признавая государство несовершенной, но исторически необходимой формой организации людей, приходится признать и тюрьму как ‘неизбежное зло’.
Принудительное лишение людей свободы, абсолютно недопустимое в христианском обществе, — в обществе не христианском, объединённом не Церковью, а государством, — будет существовать до тех пор, пока будут существовать преступники.
Преступление и наказание в жизни государства связаны неразрывно. Но именно в силу этой ‘неразрывности’, в силу ‘неизбежности’ этого зла — государство должно напрягать все свои силы на то, чтобы ‘зла’ было как можно меньше и чтобы ‘наказание’ преследовало свою настоящую цель: исправления и временной изоляции вредного члена общества.
Тюрьма, как и всякое ‘наказание’, легко вырождается в орудие мести, и тогда из наказания она превращается в преступление.
Долг всякого правительства — строго блюсти, чтобы учреждение, призванное служить государственным интересам — исправлению и спасению преступников, — не превратилось в учреждение ‘легального мучительства’.
Признаки извращённого понимания у нас идеи ‘наказания’ налицо. Ещё не так давно в Государственном совете цинично возмущались, что в наших тюрьмах слишком хорошо кормят преступников и вообще им слишком хорошо ‘живётся’. Как будто бы задача тюрьмы — морить голодом и сделать жизнь невыносимо тяжёлой.
Нет, как раз наоборот.
По внутреннему смыслу ‘наказания’ — государство берёт испорченного человека, под своею ответственностью, на исправление. Оно обязано заботиться о хорошем питании, дабы вернуть исправленного человека здоровым физически. Оно не должно бесцельно создавать тяжёлые условия для заключённых, ибо самое лишение свободы есть уже достаточно большая ‘тяжесть’.
Словом говоря, при правильном взгляде на преступника как на человека, нуждающегося в исправлении, — и при правильном взгляде на наказание как на средство исправить преступника, — коренным образом изменится вся система нашего тюремного управления.
Государство не должно ‘мстить’, это был бы возврат к диким временам, к эпохе родовой мести. Государство должно спасать. Во имя этого высокого назначения — оно только и может быть прощено за один из величайших грехов: за лишение свободы человека.
Как далеко зашла преступная идея, что тюрьма — место, где всё ‘позволено’, могут служить события в исправительном приюте в Одессе1 и убийство в Рукавишниковском приюте в Москве2.
Швейцар бьёт кочергой по левому боку мальчика так, что сердце разрывается, детей бросают в карцер с каким-то особенным ‘зубчатым полом’, — и делают так потому, что мальчики очень испорчены, очень надоели, ‘вывели из себя’.
Другими словами, швейцар и администрация кочергой и карцером сводят с малолетними преступниками ‘счёты’ — мстят им.
Они поступают так, не чувствуя всей чудовищности своего дела, потому что и во всём учреждении видят такую же ‘кочергу’, такое же орудие для сведения счётов с преступниками, для мщения им со стороны государства.
И долго будут ещё всплывать на поверхность подобные же чудовищные факты, до тех пор, пока государство не встанет на высоту своего призвания во всех вопросах государственной жизни, и в частности, в вопросе о преступлении и наказании.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 ‘Административным дознанием подтверждается факт жестокого обращения с воспитанниками в приюте, которых, без ведома директора, почти ежедневно подвергали избиению… Часто били до потери сознания. Сажание воспитанников в голом виде в карцер с рубчатыми полами широко практиковалось воспитателями’ (Новая Земля. 1911. 20. С. 5).
2Рукавишниковский приют — исправительная школа в Москве для состоящих под следствием или судом детей до 14 лет. 18 января 1911 г. сторож приюта Савельев убил 14-летнего питомца Затевахина, нанеся ему три удара железной кочергой, и получил за это год (!) тюрьмы. Ср. события в подмосковном филиале: ‘В колонии при штате в 80 мест, находится всего 33 воспитанника. Из них 14 были посажены в карцер. [Остальные] освободили товарищей. …20 воспитанников сбежали… В колонии дежурят стражники’ (Новое время. 1911. 30 сентября).