Прекрасна жизнь для воскресших, Андреев Леонид Николаевич, Год: 1900
Время на прочтение: 4 минут(ы)
—————————————————————-
Электронный оригинал находится здесь: Библиотека. Леонид Андреев.
—————————————————————-
Не случалось ли вам гулять по кладбищам?
Есть своя, очень своеобразная и жуткая поэзия в этих огороженных,
тихих и заросших сочной зеленью уголках, таких маленьких и таких жадных.
День изо дня несут в них новых мертвецов, и уже вот весь живой,
огромный и шумный город перенесен туда, и уже народившийся новый ждет своей
очереди, — а они стоят, все такие же маленькие, тихие и жадные. Особенный в
них воздух, особенная тишина, и другой там и лепет деревьев — элегический,
задумчивый, нежный. Словно не могут позабыть эти белые березки всех тех
заплаканных глаз, которые отыскивали небо между их зеленеющими ветвями, и
словно не ветер, а глубокие вздохи продолжают колебать воздух и свежую
листву.
Тихо, задумчиво бредете по кладбищу и вы. Ухо ваше воспринимает тихие
отголоски глубоких стонов и слез, а глаза останавливаются на богатых
памятниках, скромных деревянных крестах и немых безвестных могилах,
укрывших собой людей, которые немы были всю жизнь, безвестны и незаметны. И
надписи на памятниках читаете вы, и встают в вашем воображении все эти
исчезнувшие из мира люди. Видите вы их молодыми, смеющимися, любящими,
видите вы их бодрыми, говорливыми, дерзко уверенными в бесконечности жизни.
И они умерли, эти люди.
Но разве нужно выходить из дому, чтобы побывать на кладбище? Разве не
достаточно для этого, чтобы мрак ночи охватил вас и поглотил дневные звуки?
Сколько памятников, богатых и пышных! Сколько немых, безвестных могил!
Но разве нужна ночь, чтобы побыть на кладбище? Разве не достаточно для
этого дня — беспокойного, шумного дня, которому довлеет злоба его?
Загляните в душу свою, и будет ли тогда день или ночь, вы найдете там
кладбище. Маленькое, жадное, так много поглотившее. И тихий, грустный шепот
услышите вы — отражение былых тяжелых стонов, когда дорог был мертвец,
которого опускали в могилу, и вы не успели ни разлюбить его, ни позабыть, и
памятники увидите вы, и надписи, которые наполовину смыты слезами, и тихие,
глухие могилки — маленькие, зловещие бугорки, под которыми скрыто то, что
было живо, хотя вы не знали его жизни и не заметили смерти. А может быть,
это было самое лучшее в вашей душе…
Но зачем говорю я: загляните. Разве и так не заглядывали вы в ваше
кладбище каждый день, сколько есть этих дней в длинном, тяжелом году? Быть
может, еще только вчера вы вспоминали дорогих покойников и плакали над
ними, быть может, еще только вчера вы похоронили кого-нибудь, долго и
тяжело болевшего и забытого еще при жизни.
Вот под тяжелым мрамором, окруженная частой чугунной решеткой,
покоится любовь к людям и сестра ее, вера в них. Как они были красивы и
чудно хороши, эти сестры! Каким ярким огнем горели их глаза, какой дивной
мощью владели их нежные белые руки!
С какой лаской подносили эти белые руки холодное питье к воспаленным
от жажды устам и кормили алчущих, с какой милой осторожностью касались они
язв болящего и врачевали их!
И они умерли, эти сестры, от простуды умерли они, как сказано на
памятнике. Не выдержали леденящего ветра, которым охватила их жизнь.
А вот дальше покосившийся крест знаменует место, где зарыт в землю
талант. Какой он был бодрый, шумный, веселый, за все брался, все хотел
сделать и был уверен, что покорит мир.
И умер — как-то незаметно и тихо. Пошел однажды на люди, долго
пропадал там и вернулся разбитый, печальный. Долго плакал, долго порывался
что-то сказать — и так, не сказавши, и умер.
Вот длинный ряд маленьких бугорков. Кто там?
Ах да. Это дети. Маленькие, резвые: шаловливые надежды. Их было так
много, и так весело и людно было от них на душе, — но одна за другой
умирали они.
Как много было их, и как весело было с ними на душе! Тихо на кладбище,
и печально шелестят листьями березки.
Пусть же воскреснут мертвецы! Раскройтесь, угрюмые могилы, разрушьтесь
вы, тяжелые памятники, и расступитесь, о железные решетки!
Хоть на день один, хоть на миг один дайте свободу тем, кого вы душите
своей тяжестью и тьмой!
Вы думаете, они умерли? О нет, они живы. Они молчали, но они живы.
Живы!
Дайте же им увидеть сияние голубого безоблачного неба, вздохнуть
чистым воздухом весны, упиться теплом и любовью.
Приди ко мне, мой уснувший талант. Что так смешно протираешь ты глаза
— тебя ослепило солнце? Не правда ли, как ярко светит оно? Ты смеешься? Ах,
смейся, смейся — так мало смеху у людей. Буду с тобой смеяться и я. Вон
летит ласточка — полетим за нею! Ты отяжелел в могиле? И что за странный
ужас вижу я в твоих глазах — словно отражение могильной тьмы? Нет, нет, не
надо. Не плачь. Не плачь, говорю я тебе!
Ведь так прекрасна жизнь для воскресших!
А вы, мои маленькие надежды! Какие милые и смешные личики у вас. Кто
ты, потешный, толстый карапуз? Я не узнаю тебя. И чему ты смеешься? Или
сама могила не устрашила тебя? Тише, мои дети, тише. Зачем ты обижаешь ее —
ты видишь, какая она маленькая, бледненькая и слабая? Живите в мире — и не
кружите меня. Разве не знаете вы, что я тоже был в могиле, и теперь
кружится моя голова от солнца, от воздуха, от радости.
Пришли и вы, величавые, чудные сестры. Дайте поцеловать ваши белые,
нежные руки. Что я вижу? Вы несете хлеб? Вас, нежных, женственных и слабых,
не испугал могильный мрак, и там, под этой тяжелой громадой, вы думали о
хлебе для голодных? Дайте поцеловать мне ваши ножки. Я знаю, куда пойдут
они сейчас, ваши легкие быстрые ножки, и знаю, что там, где пройдут они,
вырастут цветы — дивные, благоухающие цветы. Вы зовете с собой? Пойдемте.
Сюда, мой воскресший талант — что зазевался там на бегущие облачка?
Сюда, мои маленькие, шаловливые надежды.
Стойте!..
Я слышу музыку. Да не кричи же ты так, карапуз! Откуда эти чудные
звуки? Тихие, стройные, безумно-радостные и печальные. О вечной жизни
говорят они…
…Нет, не пугайтесь. Это сейчас пройдет. Ведь от радости я плачу!
Ах, как прекрасна жизнь для воскресших!
Впервые, под заглавием ‘Впечатления’ и подписью Л.-ев, — в ‘Курьере’,
1900, 9 апреля, Љ 99.
В этом лирическом наброске, близком к стихотворению в прозе,
отразились настроения Андреева, его размышления о жизни и смерти в связи с
работой над большим ‘Рассказом о Сергее Петровиче’. 8 апреля 1900 г.
Андреев с братом Павлом совершил прогулку по Кремлю, а в первый день Пасхи,
9 апреля, посетил ‘с братьями’ Ваганьковское кладбище. 11 апреля 1900 г.
Андреев получил письмо от сотрудника ‘Курьера’, искусствоведа и критика, С.
С. Голоушева. ‘Не могу удержаться, — писал он, — чтобы не послать Вам
своего горячего привета за Ваше ‘душевное кладбище’ (пасхальные
‘Впечатления’). Это одна из лучших страниц, написанных Вами. Я их вырезал и
вклеил в тетрадку, куда идут вещи мне дорогие…’ (Дневник).
Рассказ в переводе на английский язык опубликован в сентябре 1910 г. в
журнале ‘Current literature’. Включен в сборники рассказов Андреева,
вышедших в переводах С. Вермер на немецкий язык (Вена, 1904), С. Перовского
на французский язык (Париж, 1908).