Предметная и курсовая системы экзаменов
Предметная и курсовая системы экзаменов
Предметная и курсовая системы экзаменов, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. В. Розанов
Искусство направлять составляет душу искусства управлять. Управление, опирающееся на силу и на записанное в законе право, первобытнее и элементарнее, чем мастерство направления, которое требует разума, зоркости и постоянного сообразования с обстоятельствами, постоянной оглядки на людей и на текущую минуту. Восток и Азия знают только управление. Европа давно перешла к принципам направления, — и она перешла к ним невольно, вследствие развития самодеятельности и самосознания в населении и в группах его, в сословиях и классах. Направлять хлопотно и трудно, но это путь всегда безопасный. Управление легко, но зато очень хрупко, ломко. Все революции и даже все бунты всегда назывались управлением. Направление есть путь эволюции, развития, постепенности. Можно сказать, что с тех пор как Европа во всей частях и подробностях политической жизни перешла к принципам направления, она застрахована навсегда от революции. ‘Социальная революция будущего’ никогда не настанет, она разложится в медленное и постепенное социальное законодательство, рабочее законодательство, где труждающемуся классу дано будет и уступлено будет все, что вообще ему можно уступить без разрешения целой социальной системы.
Россия, с дарованием ей конституционных форм, также вступила на этот путь переработки методов управления в методы направления. Власть и в центре, и на периферии, в важном и в мелочном приблизилась к населению и уже не может смотреть на него только сверху вниз, не может относиться к нему грубо, да этого и не нужно. Грубость не есть сила. Сила разумности может быть необъятной, и власть, при всей мягкости форм, может сохранить за собою величайший авторитет, если она на деле покажет, что ее рассуждения и зоркость, а вместе с тем и ее благожелательность стоят выше самих управляемых или направляемых масс.
Мы сказали, что это должно проявиться во всем, в самом большом и в самом малом. Но может быть удобнее, чтобы началась эта перемена с малого, с подробностей.
Русская учащаяся молодежь, кажется, чувствует то, чего теперь нельзя не чувствовать в России: именно, до чего всем надоела вечная возня с ее ученьем. Это что-то скучное, монотонное, все повторяющееся в тех же вариациях, где нет ничего нового, никакого нового мотива. Все то же, ‘нет денег внести за лекции — помогите’, и ‘мы не хотим учиться, потому что не удовлетворены такие-то и такие-то наши требования’. Все это скучно потому, что на настоящее, прилежное ученье у общества, конечно, всегда хватило бы средств, но у общества нет уверенности в хорошем учении, и от этого нет твердого желания помогать. Это — одно. Что касается до исполнения требований, то даже в случае их основательности всегда приходит на ум, при каких условиях и обстановке ученья, при каких уставах и правилах учились и воспитались Соловьевы, Ключевские, Чичерины, Кавелины? Устав и правила — только форма, и довольно пустая форма. Умный учащийся всегда найдет в себе силы приноровиться ко всякой форме и взять от университета то, что нужно: науку, знания, уменье. Вот если нет самого желания все это получить, т.е. если в наличности у учащихся имеются только знаменитые и старые русские добродетели — лень и косность, тогда, конечно, во всяком уставе отыщутся непременно ‘невозможные качества’, и студенты заявят бойкот вплоть до ‘отмены’. Неустанность студенческой критики уставов и правил едва ли не является только придирчивостью ленивого, который все отлынивает от дела, не хочет взяться за работу, но ссылается не на настоящие мотивы к этому — вялость своей натуры, а якобы на препятствующие этому ‘правила’.
Повторяем, все это противно и надоело по существу своему и фальши своей. И это чрезвычайно чувствуется во всей России. И, кажется, почувствовалось это и студенчеством.
Однако и здесь нельзя класть шаблонов. Жизнь учебная чрезвычайно сложна и многообразна. В этом многообразии найдутся кое-какие стороны, где по естественному несовершенству всех человеческих дел есть действительные дефекты, и на те из них, которые вредят самому ученью, т.е. делу, а не лицам, учащиеся вправе скромно и благоразумно обратить внимание администрации. Профессор манкирует лекциями, — и по чрезвычайно важному предмету, практически важному, оператор на глазах учащихся делает ужасные промахи по небрежности и лени: приказывает по телефону хлороформировать оперируемого, еще не приехав сам в клинику, ведет небрежно клинические, т.е. главные, занятия для выпускаемых: все это такие вещи, которые требуют протеста от добросовестности учащихся, а не от духа самого протеста, взятого отвлеченно. Такой случай имел место недавно в одном медицинском учебном заведении, и он вызвал точные пункты обвинения, подтвержденные всеобщим голосом учащихся, и повел, кажется, к решению самого профессора-поляка к удалению от занятий, ему явно постылых. Но подобный случай всегда можно различить, потому что он не сразу возникает, как ‘по команде’, и потому что он является частностью общей системы, а не есть выражение протеста против всей системы. Здесь страдают учебные интересы учащихся, и они могут роптать и даже волноваться. Но это ничего не имеет общего с характером студенческих волнений последних лет. Что касается борьбы студентов Лесного института, направленной за сохранение предметной системы экзаменов против вводимой советом профессоров курсовой системы, то здесь надо принять во внимание, что курсовая система удобнее для экзаменующих, так как вставляет их работу в рамку одного дня по каждому предмету и курсу, а предметная система удобнее для экзаменующихся, но, кажется, в то же время она ведет и к лучшей подготовке к экзаменам, а следовательно, и лучше в чисто педагогическом отношении. При курсовой системе экзамен сразу сдается в один день всем курсом, при многочисленности учащихся ответы учащихся становятся чрезвычайно краткими, вопросы профессора становятся случайны и беглы, и экзамен не имеет солидности от естественного утомления внимания экзаменатора. При предметной системе студент в определенное экзаменационное время избирает сам предмет своего экзамена, и, естественно, что он не пойдет на экзамен, худо приготовившись к нему, так как в его власти отложить его до завтра и послезавтра. Подготовка здесь непременно делается более солидною, да и экзамен может быть произведен тщательнее, подробнее. Наконец, при предметной системе, вследствие отсутствия скопа экзаменующихся, оценка экзамена может быть произведена строже и взыскательнее, и студенты не могут чинить тех безобразий принуждения экзаменатора к постановке известного бала, к какому они иногда безобразно прибегали, и прибегали, увы, уже очень давно. Таким образом, здесь педагогические преимущества, по-видимому, лежат на стороне студенческих пожеланий, и совет мог бы сделать комбинацию между своим требованием и ихним, вместив экзаменационную пору в небольшой срок, но в этом небольшом сроке сохранив предметную систему. Курсовая система все долгие годы своего существования обращала экзамен в некоторую лотерею счастья, подробности которой хорошо всем известны. И этой лотерее нет места при науке, она есть зло в учебном заведении. Но, с другой стороны, даже и при основательности своих пожеланий, студенты Лесного института не имеют права прибегать к бойкоту лекций, что всегда есть беззаконие и безобразие. Это есть немой и глухой способ противодействия, лишенный мысли и убеждающей силы. И неужели в руках учащейся молодежи нет других методов разъяснить свои мотивы и заставить их выслушать? Без сомнения, такие методы есть, без сомнения, мотивы могут быть выражены и устно, и печатно, — выражены и доказаны. Во всяком случае, здесь есть путь согласования — тот путь, где верхней власти можно руководить и убеждать, а не только сухо и коротко приказывать, а нижний слой может употреблять членораздельные звуки, а не прибегать к бестиальному бойкоту, унижающему человеческое их достоинство.
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1908. 26 ноября. N 11750.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_predmetnaya_i_kursovaya.html.