ПРЕДМЕТ И ЕГО ТЕНЬ
ПРЕДМЕТ И ЕГО ТЕНЬ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Предмет и его тень, Розанов Василий Васильевич, Год: 1900
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Классическая система народного образования колеблется во всей Европе. Пруссия — классическая страна классицизма, если позволительна такая тавтология — не более других стран удовлетворена физическим, нравственным и умственным состоянием учеников излюбленного типа школы. На медицинские факультеты германских университетов будут допускаться воспитанники реальных училищ без требования от них греческого языка, с одним латинским, это показывает, что в цельном и стойком до сих пор здании классицизма пробивается брешь. Проектируется в Пруссии также коренная реформа классических гимназий. Здесь мы должны припомнить, что император Вильгельм в самом начале царствования высказался официально вообще против классицизма, и ничем не выразил с тех пор, чтобы во взглядах его на этот предмет произошла перемена. Во Франции, которая есть столь же давняя страна культуры древних литератур в ее лицеях, образование также передвигается более и более к реальным наукам. Нигде классицизм не делает шага вперед, во многих местах он делает шаг назад. Очевидно, в самых компетентных и притом вовсе не общественных, а педагогических сферах Европы классицизм утрачивает более и более доверие. Все видят и не могут преодолеть впечатления, что древние грамматики ни от чего дурного не предохраняют отрочество и юношество и между тем самым отнятием времени мешают насадить в них много важного и ценного.
Ничего нет поразительнее зрелища целой серии народов, которых образование держится на изучении две тысячи лет назад умерших и исчезнувших народов. Будто это троглодиты? Нет, это неизмеримо просвещеннейшие народы, чем те фатальные два, умершие. Взрослые учатся по детям искусству стать еще более взрослыми. Наконец, может быть тут заимствование религии, — событие, зависимости которого нельзя побороть просвещением? Совсем нет: напротив, учащие нас дети суть именно народы, с протеста против религии которых началась наша собственная религия.
Само собою очевидно, что всякая цивилизация должна иметь школу на собственном своем корне, иначе школа и цивилизация, расходясь в корнях, будут взаимно отравлять существования друг у друга. Вечные усилия изолировать от жизни и сделать какими-то искусственными оранжерейными растениями классические гимназии, — проистекают отсюда. Два света, диаметрально противоположные, и борьба их введена в душу каждого мальчика, русского, француза, немца. Что за мука это для души и что за чудовищность такая школа в составе современной цивилизации! Классическая школа есть нигилизм по отношению к европейской культуре в том определенном и непререкаемом смысле, что она есть недоверие, есть неуважение европейского человека к своей европейской цивилизации. После Ньютона мы мечтаем о Плутархе, после Гизо и Ранке — о Тите Ливии, после речей Борка, Фокса и Питтов — о Цицероне. Проплыв глубину, мы ищем мели и залюбовываемся золотыми на ней рыбками. Анахронизм, непонятное. Просто — lusus naturae {игра природы (лат.).}, наподобие человеческой фигуры, отпечатанной в камне. Можно при виде этого пожать плечами, но ничего нельзя сказать.
Шекспир и Мольер неизвестны нашим юношам, а должны быть известны Софокл и ‘Miles gloriosus’ {‘Хвастливый воин’ (лат.).} Плавта, или в некоторых усиленно классических гимназиях не только мужских, но и женских, учениками или ученицами разыгрываются ‘Антигона’ или ‘Эдип’. Верят ли они, однако, ‘року’? Нет, — они верят в Иисуса Христа. Что такое эти ‘хоры, медленно двигающиеся, грозно и не ясно предсказывающие’? Это — Немезида. Но ведь они знают Страшный Суд! И эти смешные куклы их ‘воспитывают’, между тем как от воспитательной роли устранены Шекспир, Гёте, Шиллер, да ведь и наш Пушкин известен только ‘в образцах’.
Но мы, русские, слишком робки, чтобы возмутиться даже перед анахронизмом, когда нас не ведет к этому авторитет. Тридцать лет наша школа стояла только тенью около прусской, не смея пошевелиться сама. Но вот начинается истинно трудное для нее положение. Предмет, коего она была тенью, колеблется в своем существовании, умаляется, сходит на нет. Неужели останется тень без предмета?
НВ. 1900. 29 марта. No 8652. Б.п.