ИНСТИТУТ К. МАРКСА и Ф. ЭНГЕЛЬСА
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
БИБЛИОТЕКА НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Д. РЯЗАНОВА
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА * 1928 * ЛЕНИНГРАД
Предисловия к 2-му и 3-му изданиям брош. ‘Анархизм и социализм’
(2-е изд. — Женева, 1904 г., 3-е изд. — Берлин, 1911 г.)
В феврале 1894 г. я получил от книгоиздательства ‘Vorwrts’ в Берлине предложение составить брошюру об анархизме, обратившем в то время на себя внимание всего цивилизованного мира своей ‘пропагандой действием’. Написанная первоначально по-французски, рукопись была переведена на немецкий яз. Э. Бернштейном. Вскоре брошюра была переведена на итальянский язык и Элеонорой Маркс — на английский. От последней я узнал, что мой незабвенный учитель Фридрих Энгельс ревностно содействовал изданию брошюры. Позднее был опубликован и французский текст товарищами, издающими социал-демократическую газету ‘Jeunesse Socialiste’. Кроме того, статья появилась и на других европейских языках.
Таким образом, произведение было принято социал-демократическим миром с симпатичным участием. Иначе отнеслись к нему анархисты. До сих пор еще не надоело им утверждать, что я ложно понимаю теорию анархизма и клевещу на их практическую деятельность. Однако они до сих пор не дали доказательств справедливости их утверждений. Поэтому у меня нет основания изменить свое понимание анархизма. Как и прежде, я убежден, что в теоретическом отношении анархизм покоится на почве утопизма, а в практическом отношении влияет отрицательно на борьбу за освобождение пролетариата. Во время последнего заседания амстердамского конгресса Ван-Коль высказал взгляд, что анархисты — наши злейшие враги. Конечно, это выражение следует принять cum grano salis. Ибо прямые и открытые защитники капитализма представляют никак не менее враждебную силу, нежели посредственные защитники его — анархисты. Однако, вне всяких сомнений, что анархисты — наши непримиримейшие враги. Поэтому наш долг никогда не упускать из вида эту противоположность между нами и ими, для того чтобы избежать ошибок, которые, напр., делает д-р Фридеберг в своей критике парламентаризма, приближаясь в ней иногда к точке зрения анархистов. Непростительная ошибка думать, что можно найти в рабочем движении нейтральную почву совместной деятельности с анархистами.
В заключение, пожалуй, вспомню следующий курьез. В 1894 г., т. е. в том же году, в котором появилось мое сочинение против анархизма, я был выслан из Франции, как анархист… Правительство ‘de la dfense rpublicaine’ и до сих пор еще не находит достаточных оснований, чтоб отменить ‘указ’ о моей высылке.
Женева, 14 сентября 1904.
Настоящая брошюра была написана в 1894 г. и носит на себе печать той эпохи, когда пропаганда действием была особенно сильна. Так как эта пропаганда была очень вредна для рабочего движения не только там, где она сильнее всего велась, но и везде, где о ней говорили, то я, конечно, не мог сохранить спокойного тона ‘беспристрастного’ наблюдателя в брошюре об анархизме. Я довольно строго критиковал анархистскую тактику. В настоящее время о ‘пропаганде действием’ уже почти не говорят, и если бы мне пришлось писать эту брошюру теперь, она была бы написана в гораздо более спокойном тоне.
Несмотря на это, я и теперь не нахожу нужным смягчить своп тогдашние выражения, так как это дало бы повод к очень нежелательному недоразумению. Анархисты могли бы подумать, что я изменил свои взгляды на анархизм. Я ничего не изменил и не мог бы этого сделать. Анархистская тактика и анархистская мораль теперь заслуживают такого же строгого осуждения, как и тогда. Если теперь они вызывают меньшее негодование, то лишь потому, что теперь они меньше практикуются. Но это ни в коем случае не говорит в их пользу. Наоборот, это обстоятельство показывает, что мы, социал-демократы, были правы, когда утверждали, что они не устоят. На стр. 78 своей брошюры я говорил, что беспристрастному человеку очень трудно сказать, где кончается анархист и начинается бандит, и я прибавил, что ‘проблему эту тем труднее решить, что есть немало людей, которые в одно и то, же время являются и ‘бандитами’ и ‘анархистами’.
Это было беспощадно, и, может быть, теперь я бы выразился иначе. Но по существу я бы и теперь сказал то же самое. В 1894 г. я для подверждения моего взгляда привел пример покойного Элизэ Реклю, который, хотя и не решался вполне одобрять действия знаменитого разбойника Равашоля, но все же относил его к числу ‘героев с редким великодушием’ и восторгался ‘его мужеством, его сердечной добротой, его величием души’. На это я иронически заметил, что ‘гражданин Реклю очень сомневается и не может с уверенностью сказать, где кончается его товарищ и начинается бандит’. Читатель согласится со мной, что в данном случае не могло быть более едкой иронии. А что видим мы теперь? Анархистский еженедельник ‘Le Libertaire’ печатает в No от 29 мая с. г. ‘Мысли’ знаменитого анархиста Эмиля Анри, который между прочим говорит: ‘Если человек в современном обществе становится сознающим свои действия мятежником, — а таким был Равашоль, — то это происходит потому, что он мысленно проделал работу болезненной критики, выводы которой имеют повелительную силу, и обойти их можно только трусостью. Он сам держит весы, он сам решает, имеет ли он право или нет питать ненависть и быть дикарем или даже диким зверем’. Приводя эти строки без всякой оговорки, редакция ‘Libertaire’ этим доказывает, что она согласна с их содержанием и что по отношению к Равашолю у нее нет даже той уверенности, которая чувствовалась у Элизэ Реклю.
Редакция анархистской газеты называет Равашоля известным мятежником и потому считает его своим товарищем. И разве я не имел права сказать, что и теперь, в лето от Р. X. 1911, так же как и в 1894 г., есть анархисты, которые не только не знают, но ‘сознательно’ не хотят знать, где кончаются их товарищи и начинаются бандиты.
Более того. В 1894 г. я писал, что истинная мораль анархистов — это мораль коронованных особ: ‘Sic volo, sic jubeo!’ (так я хочу, так я приказываю!). А что доказывает факт, что редакция ‘Libertaire’ без оговорки перепечатывает цитированные мною мысли Эмиля Анри? Что для нее ‘известный мятежник’, подобный Равашолю, имеет право делать все, что ему вздумается, потому что он сам является судьей своих действий — что он в своем роде сверхчеловек. И разве я не имел права сказать, что сегодня, в лето от Р. X. 1911, как и в 1894 г., есть анархисты, мораль которых совершенно совпадает с моралью абсолютных монархов?
Если теперь я опять повторяю это с холодным презрением, между тем как 17 лет тому назад я писал то же самое с негодованием, то это объясняется только тем, — как я уже сказал, — что анархистская мораль и анархистская тактика все более и более теряют свою актуальность и все более отходят в область истории.
Анархизм умирает, но он не принадлежит к числу тех мертвецов. о которых по латинской пословице: ‘aut bene aut nihil’ — либо хорошо, либо ничего не говорят. Мы не имеем права молчать по отношению к этому умирающему, хотя мы не можем сказать о нем ничего хорошею, кроме того, может быть, что иногда лично очень уважаемые люди по недоразумению становятся анархистами. Мы не имеем права молчать об умирающем анархизме, потому что, во-первых, такими действиями, как попытка ограбления банка в Montreux, которую правительство Столыпина приписывает русским революционерам и которая оказала неоценимую услугу реакционному русскому правительству, он вне всякого сомнения доказал, что он все еще имеет влияние, и, кроме того, еще и потому, что в Западной Европе он нашел себе наследника в ‘революционном’ синдикализме.
Известно, что ‘революционный’ синдикализм в латинских странах, в особенности во Франции и в Италии, силен, поскольку можно вообще говорить о силе при довольно слабом течении в действительности. Но именно там теоретиками его являются или прежние анархисты, или люди, которые быстро склоняются к анархизму и отказываются от своей прежней более или менее социалистической позиции. Так, например, итальянец Арт. Лабриола в своей книге: ‘La Commune di Parigi, raccolta di otte conference (Lugano 1907)’ {Парижская Коммуна, Сборник из восьми лекций.} говорит категорически, что для него прудонизм ‘является совершенной и ясно определенной теорией пролетарскою социализма’ — una perfetta e precisa teoria del socialismo proletario. Он прибавляет, что синдикализм нашего времени в значительной степени является возвращением к прудонизму. Лабриола не решается еще окончательно порвать с Марксом. Так, в другом месте он требует, чтобы мы все вернулись к Марксу ‘без всеобщего избирательного права и парламентской системы, к Марксу 1848 и 1871 гг.’. Нет надобности доказывать, что Маркс, который еще в 1847 г. в ‘Misè,re de la Philosophie (Нищета философии) дал уничтожающую критику Прудона, не мог год спустя видеть в прудонизме ‘ясную, определенную и совершенную теорию пролетарского социализма’. Но для всякого ‘склонного к анархизму теоретика’ Маркс без всеобщего избирательного права и парламентарной системы представляет то большое удобство, что предоставляет известную свободу фантазии в области ‘революционной’ тактики.
Тактика ‘революционного’ синдикализма сильно напоминает тактику старого анархизма. Хотя покушения в ней не занимают еще места, старый анархистский путчизм играет еще в нем значительную роль. Путчизм был одной из важнейших форм ‘анархистской пропаганды действием’.
Даже генеральная стачка, которую ‘революционные синдикалисты так охотно противопоставляют ‘парламентаризму’ и которую они провозглашают самым действительным средством эмансипации рабочего класса, приобретает в их речах и брошюрах печальное сходство с анархистскими путчами. Наконец, ‘революционные синдикалисты переживают в своей критике парламентаризма старые анархистские аргументы, главной характерной чертой которых является их удивительная слабость. Это — прирожденное свойство, которое проявляется все отчетливее по мере того, как развивается политическое сознание пролетариата и увеличивается его политическая организация.
Чтобы немецкий читатель мог судить о тесном родстве ‘революционного’ синдикализма со старым анархизмом, мы напомним речь, которую произнес Виктор Гриффюэльс 3 апреля 1897 г. на международной конференции синдикалистов в Париже. В этой речи тогдашний секретарь Confdration gnrale du Travail поставил себе задачу показать, в чем заключаются существенные характерные черты французского синдикализма и почему он возбуждает внимание пролетариев других стран. Для этой цели он сравнил ‘французский рабочий класс с германским рабочим классом’. По его мнению, ‘в Германии имеется масса членов профессиональных союзов, во Франции же — синдикализм, теория, охватывающая и объясняющая всю деятельность рабочего класса’. И так действительно обстоит дело: в Германии сильные профессиональные союзы, во Франции вместо этих союзов синдикалистская теория. Тот, кто не ослеплен этой теорией, ни минуты не колеблясь, признает, что в этом отношении в Германии дело поставлено несравненно лучше, чем во Франции. Более того: проведенная Гриффюэльсом параллель похожа на саркастическую критику Франции. Между тем он видит в этом преимущество своей страны и добросовестно старается объяснить своим слушателям, как дошла несчастная Германия до своего печального положения.
‘Германский рабочий, — говорит он, — не знает свободного духа свободной критики, который является нашей отличительной чертой, и его всегда держит в узде страх и боязнь. Благодаря своему тяжеловесному уму, он тяжеловесен в действии и медлителен в движении’. Французский рабочий, наоборот, ‘отличается смелостью и независимостью. Его ничто не страшит. Он не признает никакого авторитета, он чужд благоговения, всякого чинопочитания’. В заключение Гриффюэльс советует своим слушателям не слишком много предаваться размышлениям, так как, ‘кто слишком много раздумывает, тот никогда ни на что не решается’, а кроме того ‘никогда нельзя всего предвидеть’ {‘Syndicalisme et socialisme’, pp. 55—58 (Bibliothè,que du Mouvement Socialiste).}.
Вся эта болтовня заимствована у Бакунина. Как все утопические социалисты, анархисты в своих выводах исходят из абстрактного принципа. Их принцип заключается в принципе абсолютной свободы индивидуума. В своем отстаивании этого принципа они доходят до абсурда. Но они по крайней мере остаются верными своему исходному пункту. ‘Революционный’ синдикализм, наоборот, совершенно непоследователен. Он кокетничает с анархистским принципом абсолютной свободы индивидуума, но в то же время заменяет анархистский девиз: ‘делай то, что тебе нравится’, категорическим императивом: ‘повинуйся постановлениям твоего синдиката’. Он разделяет отвращение анархизма ко всяким законам, но в то же время требует, хотя бы только своими действиями, законов для защиты интересов рабочего класса. В 1906 г. революционные синдикаты Парижа манифестировали в пользу закона о воскресном отдыхе с лозунгом: ‘Vive la loi!’ {Правда, итальянские синдикалисты приняли на своем конгрессе в Ферраре в 1907 г. резолюцию, что законодательство об охране труда не только бесполезно для пролетариата, но даже вредно. Но итальянский революционный синдикализм все более и более превращается в чистейшей воды анархизм.}. Эта непоследовательность, диктуемая самой логикой жизни, ясно доказывает несостоятельность анархистской теории, лежащей в основе доктрин ‘революционного’ синдикализма наших дней. Чтобы сохранить хотя бы ничтожное влияние на ход рабочего движения, симпатизирующие этой теории принуждены в каждом отдельном случае изменять ей.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
