Д. И. Писарев
<Предисловие к книге Т.-Г. Гексли ‘Уроки элементарной физиологии’>
Предисловие к книге Т.-Г. Гексли ‘Уроки элементарной физиологии’, Писарев Дмитрий Иванович, Год: 1867
Время на прочтение: 9 минут(ы)
В нашей литературе за последние пять-шесть лет господствовала сильная и разносторонняя популяризаторская деятельность. Рабочих сил было мало, но почти все наличные силы направлялись к тому, чтобы так или иначе, посредством переводов, извлечений или компиляций знакомить общество с результатами европейской науки. Хотя наши популяризаторы были малочисленны и недостаточно приготовлены к своей высокой деятельности, однако их дружным усилиям удалось воспитать в обществе уважение к положительной науке, удалось создать запрос на такие знания, которыми в былое время способны были интересоваться только самые заклятые специалисты. Что деятельность наших популяризаторов, компиляторов, переводчиков и издателей не может считаться совершенно безуспешною, — это доказывается теми воплями и доносами, которые уже успела вызвать против себя в нашем отечестве положительная наука. Если проницательное зрение и чуткий слух наших разнообразных обскурантов уже подметили для себя опасность в развивающейся любви нашего общества к естествознанию, если уважение к микроскопу и к химическому анализу уже включено нашими обскурантами в число самых важных примет неблагонамеренного и беспокойного человека, — то ясное дело, что знание становится силою и знаменем даже у нас в России.
Если деятельность наших популяризаторов действительно заронила в наше общество зародыши потребностей и стремлений, способных жить и развиваться, то прямая обязанность всех людей, сознательно преданных делу добра и правды, состоит в том, чтобы по мере сил охранять зародившееся умственное движение от всех ошибочных уклонений, в высшей степени свойственных первым шагам только что пробудившейся мысли. Усилия популяризаторов клонились к тому, чтобы возбудить в обществе любознательность. Но для чего надо было возбуждать эту любознательность? Для чего надо было наглядными и осязательными примерами убеждать неразвитых читателей в том, что истины положительной науки могут сделаться доступными и занимательными для всякого мало-мальски грамотного человека? — Неужели только для того, чтобы неразвитые читатели разнообразили свои бесконечные досуги чтением легких и приятных книжек и статеек по физике, химии, ботанике или зоологии? Неужели только для того, чтобы ‘Физиология обыденной жизни’ Льюиса или ‘Иллюстрированная жизнь животных’ Брема, или ‘Растение’ Шлейдена появились на письменном столике светской барыни рядом с романами Понсон-дю-Террайля и с историческими скандальностями Капфига? Одним словом, неужели расположение общества к естествознанию было до сих пор простою модою, которая завтра может смениться неожиданною нежностью к спиритизму или к метафизике? Неужели мы, популяризаторы, старались пустить в ход эту моду только для того, чтобы в продолжение двух-трех сезонов пококетничать перед публикою в качестве модных писателей?
Нет. Мы до сих пор смотрели и всегда будем смотреть очень серьезно на нашу деятельность. Цель нашей деятельности до сих пор стояла и всегда будет стоять в наших глазах очень высоко, как бы ни были недостаточны наши личные силы и как бы ни было мучительно для нас ясное понимание этой недостаточности. Мы старались излагать научные факты живо и занимательно, мы старались переводить общедоступные и увлекательно написанные естественнонаучные книжки совсем не для того, чтобы плодить на Руси бесполезных дилетантов, способных оценивать живость и занимательность журнальных статеек и переводных книжек. Дилетант, упивающийся в течение всей своей жизни занимательными книжками Фохта, Бюхнера, Льюиса, Росмесслера и других даровитых популяризаторов, дилетант, читающий постоянно только для своего личного наслаждения и совершенно неспособный перейти от пассивного воспринимания впечатлений к самостоятельному изучению, к упорному и усидчивому труду, вызывает в нас те же чувства презрительного сострадания, с которыми мы смотрим на человека, посвятившего всю свою жизнь созерцанию картин и статуй, чтению наших лирических поэтов или благоговейному слушанию квартетов и симфоний.
Мы глубоко убеждены в том, что Россия нуждается в мыслящих, знающих и неутомимых работниках по всем многочисленным отраслям чистой и прикладной науки. Мы видим и знаем, что наше юношество дома и в школе развивается при таких невыгодных условиях, которые в большей части случаев мешают ему отыскать себе верную и прямую дорогу общеполезного труда. Мы хотели и хотим до сих пор уравновесить эти невыгодные условия живительным и освежающим влиянием литературы. Мы хотим, чтобы литература вносила постоянно чистую струю естествознания в ту умственную атмосферу, в которой гибнут силы молодых людей, способных сделаться мыслителями и работниками. Мы хотим, чтобы до каждого развивающегося ума доходили обаятельные сведения о таких областях знания, в которых умные люди с постоянно возрастающим успехом и наслаждением отыскивают истину на пользу своим ближним. Но мы никак не хотим, чтобы развивающиеся умы остановились надолго или навсегда на собирании этих обаятельных сведений. Мы сообщаем эти сведения именно для того, чтобы возбудить в развивающемся уме желание идти трудною дорогою основательного изучения в те области знания, о которых мы ему рассказываем. Если это желание не возбуждается — это значит, что вся наша деятельность пропала даром. Если же это желание действительно возбуждено, то развивающийся ум должен проститься с популяризующею литературою так точно, как ученик, успешно окончивший курс в низшем училище, прощается с своими учителями для того, чтобы перейти в высшее учебное заведение и отдать себя в руки новых, более сведущих наставников. Тот человек, которому популяризующая естественнонаучная литература принесла действительную пользу, должен перейти от чтения популярных книг и статей к изучению строго научных сочинений и к практическим занятиям в лабораториях и в анатомических театрах.
Чтобы достойным образом выполнять свое просветительное назначение, литература во всякую данную минуту должна удовлетворять всем умственным потребностям читающих людей, стоящих на самых различных ступенях развития. Одних она должна заинтересовать занимательным изложением научных истин. Другим, уже заинтересованным, она должна давать возможность приступить к серьезному изучению предмета. Третьим, уже втянувшимся в изучение, она должна сообщать те ответы, которые даются авторитетами науки на многочисленные частные вопросы, ежеминутно возникающие перед учащимся. Для первой категории читателей должны, существовать в достаточном изобилии занимательные статьи и популярные книжки, для второй — хорошие учебники, для третьей — дельные монографии и исследования. В России, где все эти три отрасли научной литературы находятся еще в колыбели, в России, где почти не появляются ни хорошие популяризации, ни хорошие учебники, ни хорошие монографии, бесчисленные пробелы, оставляемые в научном образовании нации туземными деятелями, должны, конечно, пополняться скромными усилиями трудолюбивых и добросовестных переводчиков.
Та книга, к переводу которой приложено это предисловие, предназначается для второй категории читателей. Под именем ‘Уроков элементарной физиологии’ Гексли издал не популярную книгу для любителей легкого и приятного чтения, а очень хороший учебник для тех людей, которые, не боясь труда и твердо решившись напрягать свое внимание, желают серьезно приобрести себе основательные сведения о различных процессах, совершающихся в теле живого человека. Кто ожидает найти в книге Гексли те достоинства, которые нравились читающей публике в ‘Физиологии обыденной жизни’ Льюиса, тому мы предсказываем полное разочарование. В ‘Уроках элементарной физиологии’ нет ни того игривого литературного изложения, ни тех занимательных анекдотических подробностей, которые очень мало относятся к физиологии и которым, однако же, книга Льюиса в очень значительной степени обязана своим блестящим успехом. Кто требует от книги только приятного препровождения времени, тот не одолеет и десяти страниц в ‘Уроках элементарной физиологии’. Но кто уже действительно понимает цену положительного знания и кто серьезно хочет учиться, для того ‘Уроки’ Гексли сделаются настольною книгою, потому что в них он найдет ясное, сжатое и чрезвычайно дельное изложение фактов именно в том виде, как понимают их в настоящую минуту лучшие европейские исследователи.
Я вовсе не думаю и не желаю возвеличивать Гексли в ущерб Льюису. Обе книги замечательно хороши, каждая в своем роде, и каждая из них вполне достигает той цели, к которой стремились их авторы. Я только констатирую тот факт, что эти две книги принадлежат к двум существенно различным родам и что цели обоих авторов были существенно различны. Литературные украшения и анекдотические подробности, совершенно уместные и даже необходимые в такой книге, которая должна пробудить и расшевелить любознательность неразвитого читателя, оказываются излишними и только затемняют сущность дела в том случае, когда писатель обращается к публике, уже достаточно убедившейся в необходимости приступить к серьезному изучению предмета. Книгу Льюиса можно только читать, а книгу Гексли можно и должно непременно изучать.
‘Уроки элементарной физиологии’ написаны в высшей степени ясно. Каждое слово обдумано и взвешено. Каждый эпитет стоит на своем месте и действительно характеризует тот предмет, о котором автор хочет дать нам точное понятие. Все отделы науки расположены в строжайшей систематической последовательности, так что читателю нет надобности ни забегать вперед, ни возвращаться назад для того, чтобы во всякую данную минуту вполне понимать описания и объяснения автора. Несмотря на все эти достоинства, чем внимательнее вы будете читать Гексли и чем настойчивее вы будете его перечитывать, тем сильнее будет укореняться в вашем уме то убеждение, что никакая книга, как бы она ни была превосходно написана, какими бы роскошными рисунками она ни была снабжена, не может дать вам полного и отчетливого понятия о тех бесконечно сложных и переплетающихся между собою процессах, которых совокупность называется жизнью. Я сказал: несмотря на все эти достоинства. Я выразился неудачно. Вернее было бы сказать: благодаря всем этим достоинствам, потому что истинные достоинства хорошего физиологического трактата естественным образом должны вести за собою тот общий результат, чтобы учащийся почувствовал себя неудовлетворенным книжными объяснениями, и чтобы в нем зародилась непреодолимая потребность видеть собственными глазами и рассматривать со всех сторон те живые явления, на которые книга могла делать только более или менее отдаленные намеки.
Подобно всем мыслящим натуралистам, Гексли придает огромное значение практическому знакомству учащихся с живыми фактами, составляющими предмет их изучения. Один месяц дельных занятий в лаборатории или анатомическом театре перевешивает в его глазах целые горы прочитанных книг. Такого рода занятия рано или поздно должны сделаться, по его мнению, необходимою составною частью каждой сколько-нибудь рациональной системы общего образования. В одной публичной лекции, читанной в Кенсингтонском музеуме, Гексли высказывает свои мысли о том методе, по которому должно производиться изучение какой бы то ни было отрасли естествознания. Так как эти мысли применяются ближайшим образом к изучению биологических наук, и преимущественно физиологии, то я считаю не лишним познакомить с ними читателей, которым они, по моему мнению, дадут возможность понять, с какой именно точки зрения сам Гексли смотрит на свои ‘Уроки элементарной физиологии’.
Гексли считает образцовым тот способ, по которому анатомия преподается обыкновенно в медицинских школах. В состав этой методы преподавания входят три элемента: лекции, демонстрации и экзамены. Польза лекций состоит, во-первых, в том, что они гораздо сильнее книги возбуждают любовь студентов к науке, разумеется, в том случае, если они читаются сколько-нибудь даровитым, добросовестным и уважаемым профессором. Во-вторых, лекции направляют внимание учащихся на выдающиеся точки предмета и в то же время поневоле заставляют их знакомиться со всем предметом, не позволяя им преждевременно пристраститься к изучению какой-нибудь отдельной части. Для того, чтобы лекция достигла своей цели, Гексли считает необходимыми некоторые специальные предосторожности. Самая увлекательная ораторская речь может быть очень плохою, потому что внимание слушателей, поглощенное стройным течением фраз и периодов, не будет останавливаться на основных положениях лекции, вследствие чего общее впечатление останется, по всей вероятности, довольно смутным. По мнению Гексли, всего полезнее сосредоточивать сущность всей лекции в немногих сжатых предложениях, которые записываются студентами под диктовку профессора. Когда предложение продиктовано и записано, тогда профессор развивает и поясняет его, рисуя при этом в случае надобности чертежи, особенно вразумительные для студентов именно потому, что эти чертежи возникают тут же под рукою профессора, который может отдать себе и своим слушателям строжайший отчет в каждой отдельной черточке. При таком методе преподавания чисто литературные достоинства лекции, конечно, совершенно подчиняются серьезным интересам дела. Во время слушания учебного курса, составленного по такому методу, Гексли считает усердное чтение ученых сочинений излишним и даже вредным. На обыкновенный вопрос студентов о том, какие книги им следует читать, Гексли отвечал обыкновенно:
‘Никаких. Записывайте ваши заметки тщательно и в полном объеме, старайтесь понимать их совершенно отчетливо, приходите ко мне за объяснением того, что остается для вас непонятным, и я бы предпочел, чтобы вы не развлекали ваших мыслей чтением’.
Чего Гексли не ожидает от чтения книг, то он требует от демонстраций, то есть от наглядного изучения предмета в анатомическом театре. ‘Великое благо, доставляемое научным образованием, — говорит Гексли, — со стороны ли умственной дисциплины, или со стороны знания, зависит от того, насколько ум студента приводится в непосредственное соприкосновение с фактами, насколько он усвоивает себе уменье обращаться за ответами прямо к природе и приобретать посредством своих чувств конкретные представления о тех свойствах предметов, которые выражаются и всегда будут выражаться на человеческом языке только приблизительно.
Наш взгляд на природу и наша манера говорить о ней изменяются с года на год, но факт, однажды усмотренный, связь между причиной и следствием, однажды подмеченная на живом примере, составляют такое достояние, которое не изменяется и не пропадает, а, напротив того, образует точки опоры для новых истин, группирующихся вокруг них путем естественного сродства. Поэтому великая задача научного преподавателя состоит в том, чтобы запечатлеть основные и неоспоримые факты науки не только словами в уме, но и чувственными впечатлениями в зрении, слухе и осязании учащегося до такой степени прочно, чтобы впоследствии каждый употребленный термин или сформулированный закон вызывали в нем немедленно живые образы тех особенных анатомических или других фактов, посредством которых был доказан закон или пояснен термин’… ‘Я понимаю, что процесс действительных зоологических демонстраций представляет значительные практические трудности.
Рассечение животных вовсе не привлекательно и требует большой траты времени, кроме того, нелегко доставать необходимое количество экземпляров, подлежащих анатомированию. Ботаник находится в гораздо более выгодном положении: его материалы легко добываются, они чисты, не вредны для здоровья и могут рассекаться в частном доме и во всяком другом месте. И этим обстоятельством объясняется, я полагаю, тот факт, что ботаника преподается гораздо основательнее и успешнее, чем ее сестра — зоология. Но будь это трудно или легко, все-таки, если зоология должна изучаться серьезно, то необходимо прибегать к демонстрации и, следовательно, производить рассечения. Без этого ни один человек не может усвоить себе никаких здоровых сведений об организации животных’.
Об экзаменах Гексли говорит очень коротко, что необходимы экзамены письменные и словесные, и что их польза в настоящее время не оспаривается никем.
Если Гексли для основательного изучения предмета считает необходимыми лекции, демонстрации и экзамены, то спрашивается, какую роль он отводит в деле изучения физиологии своей собственной книге или даже вообще лучшему из всех возможных учебников. Нетрудно понять, что эта роль оказывается очень скромною: люди, подобные Гексли, ценят только основательное знание и относятся с глубочайшим презрением к той ошибочной и вредной мысли, что для массы читателей должно существовать какое-то особенное знание из пятого в десятое, знание, которое может быть схвачено на лету, кое-как, без усидчивого труда, без собственных наблюдений и опытов и без всякого напряжения умственных способностей. По мнению людей, подобных Гексли, к знанию ведет только один путь, и на этом пути не существует почтовых лошадей и экипажей, при содействии которых богач мог бы сберечь свои силы и обогнать утомленного бедняка, принужденного тащиться пешком.
Для желающих учиться книга также не может быть таким чудесным талисманом, который разом перенес бы их к далекой цели их усилий и избавил бы их от необходимости подчиняться сложной системе занятий, составляющей, по мнению Гексли, единственную верную дорогу к положительному знанию. Книга может только до некоторой степени заменить собою лекции. Кто потребует от книги слишком многого, кто пожелает, чтобы она заменила ему наглядное изучение и практические занятия в лаборатории или препаровочной, тот не получит от нее даже и того, что она может дать и непременно даст читателю, умеющему сдерживать свои требования в границах возможного.
Книга Гексли, без сомнения, дает читателю все то, что может дать превосходная книга, но при этом, во избежание бессмысленных разочарований, надо постоянно иметь в виду, что в деле изучения какой бы то ни было положительной науки всякая книга, как бы она ни была хороша, должна непременно оставлять читателя неудовлетворенным, указывая ему вдаль на необозримо длинный ряд опытов и наблюдений, ценою которых покупается прочное и плодотворное знание.
Лучшая похвала, которую можно сказать книге Гексли, состоит именно в том, что эта книга не успокоивает читателя и не замаскировывает от него тех трудностей, которыми усеяна дорога основательного изучения.