Праздник абатства виноделов в Веве, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1865

Время на прочтение: 19 минут(ы)

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ГРАФА
Е. А. САЛІАСА.

Томъ XIX.

МЕЛКІЕ РАЗСКАЗЫ.

Изданіе А. А. Карцева.

МОСКВА.
Типо-Литографія Г. Н. ПРОСТАКОВА, Петровка, домъ No 17, Савостьяновой.
1906.

ПРАЗДНИКЪ АБАТСТВА ВИНОДЛОВЪ ВЪ ВЕВЕ.

(Fte de l’Abbaye des Vignerons).

Писать изъ Швейцаріи — значитъ писать о праздникахъ. Между тмъ, какъ въ другихъ углахъ міра сего умы волнуются мексиканскими и голштинскими вопросами, здсь все населеніе цлыхъ городовъ взволновано тмъ, что на прошломъ такомъ-то союзномъ стрльбищ (которыя бываютъ 365 разъ въ году) какой-нибудь Генрихъ Кикиль сорокъ разъ попалъ въ цль на разстояніи баснословнаго числа шаговъ и выигралъ призъ, поднесенный всею общиной. Призъ — серебряная ложечка, а то еще лучше — утюгъ изъ мельхіора. Затмъ, въ другомъ город или въ другомъ кантон еще сильнйшее волненіе… Какая-то школа кадетовъ, будущихъ защитниковъ отечества (отъ кого!), отправилась на лтнюю прогулку въ горы и въ такой-то день войдетъ въ такой-то городокъ съ барабаннымъ боемъ.. Имъ заготовляютъ шесть бутылокъ вина на площади и около ста печатныхъ строкъ спичей… Разумется, въ этихъ рчахъ Вильгельмъ Тель служитъ въ род pice de resistance: юношей уговариваютъ брать съ него примръ и словесно благословляютъ на бой противъ враговъ отечества не теперь, а если они когда-либо окажутся. Затмъ кадеты съ барабаннымъ боемъ идутъ въ другой городокъ для того, чтобъ опять услышать поучительную и не безъинтересную исторію о стрлк въ яблочко. Ихъ опять просятъ слдовать его примру, они опять общаютъ, и съ барабаннымъ боемъ идутъ дале.
Гд они проходятъ, тамъ жизнь и одушевленіе. На берегахъ женевскаго озера большею частью волнуютъ умы т же вопросы о федеральныхъ стрлкахъ, о Кикил, попавшемъ сорокъ разъ въ цль ит. д. Бываютъ событія боле важныя. Такъ, какой-то лозанецъ вдругъ изобртаетъ лодку, которая не можетъ перевернуться на вод. Какъ ее ни верти и ни кувыркай, она все сама приходитъ въ нормальное положеніе — мачтами вверхъ. Въ род древнйшей игрушки русской по имени: Ванька — встань-ко!.. Изобртатель однажды назначилъ день опытовъ своихъ на озер и самъ шестъ выхалъ по волнамъ, при многочисленномъ стеченіи звакъ, и самымъ искуснымъ образомъ утонулъ со всми товарищами, а на другой день какая-то газета увщевала міръ обзавестись такими лодками. Швейцарецъ ее выдумалъ! Обезсмертилъ свое имя и имя своего города!.. Вроятно, статья была заране заготовлена, ну и напечатали… Потомъ объяснялось, что хотя великій изобртатель и утонулъ, но что это не доказательство… Мало ли народа тонетъ въ вод. Тутъ безчестнаго ничего нтъ.
Назадъ два года я былъ въ Веве. Ничто не нарушало общественнаго спокойствія. Знаменитыя союзныя стрльбища волновали жителей нсколько приличне, то-есть мене. Толковали также о създ французскихъ легитимистовъ въ Луцернъ, на поклонъ къ будущему королю Генриху V-му, но какъ отъ ихъ създа ничего особеннаго не приключилось, кром сожженія нсколькихъ фунтовъ пороха для фейерверка, то и это quasi-политическое событіе не разбудило и не встревожило жителей Ваатландскаго Кантона. Жизнь текла какъ по маслу… Встанешь, бывало, въ десять часовъ утра и узнаешь, что вевезанцы уже давно поднялись, отзавтракали, отобдали и даже, кажется, отужинали, и всякая розовая, пухлая, квадратно-жирная физіономія, встрчаемая на улиц, рапортуетъ вамъ своимъ видомъ, что все обстоитъ благополучно.
Вдругъ, однажды вечеромъ, очень поздно, то-есть часовъ въ шесть пополудни, когда треть народонаселенія уже залегла спать… раздалась пушечная пальба надъ озеромъ. Ужъ не враги ли? Не Франція ли объявляетъ въ Веве, чрезъ своихъ зуавовъ, чтобъ приступали къ suffrage universel, не примру савойцевъ.
Все и вс въ сильномъ перепуг устремились къ мсту, гд какая-то заржавленная пушка отличалась наславу.
Стрльбою объявлялось жителямъ, что наступилъ праздникъ винодловъ, что совтъ братства или абатства ршилъ быть празднику… чрезъ два года.
— Что-жъ вы теперь-то длаете? сказалъ кто-то импровизированнымъ артилеристамъ.
— Палимъ!
— Зачмъ палите-то?
— Празднуемъ la fte des Vignerons de 1865.
— За два-то года…
Но артилеристы не смутились и пропалили весь вечеръ, до-тхъ-поръ, пока изъ всхъ сосднихъ гостиницъ и пансіоновъ не прислали имъ сказать: милые сограждане, хоть праздникъ и будетъ чрезъ два года, но… все же спать пора!
Мн показалось тогда до такой степени глупо длать открытіе празднества за два года, что я почти далъ себ слово не быть въ Веве въ эту эпоху. Судьба, однако, распорядилась посвоему.. Я попалъ въ Веве въ ма и прожилъ вплоть до праздника, хотлъ-было ухать отъ окружавшей глупой возни, но вс, слышавшіе мое ршеніе, уговаривали меня остаться, на тэму: отъ своего счастія не бгутъ!.. Итакъ я присутствовалъ на знаменитомъ праздник вцнодловъ, и разскажу слышанное и виднное, боле или мене безпристрастно. Это крайне трудно. Пробужденное народонаселеніе кантона, своими приготовленіями къ празднику и особенно словесными и печатными прокламаціями о немъ, о его будущемъ великолпіи, надоло до тдкой степени, что самые терпливые молили Господа Бога, нельзя-ли какъ-нибудь іюнь и іюль исключить изъ лтосчисленья, поскоре отпраздновать 26-е іюля, да и съ плечъ долой. Желалъ бы и я поскоре разсказать вамъ, что видлъ на Торговой Площади Веве, но увы! надо прежде постараться узнать, отчего общество винодловъ называется абатствомъ, президентъ — абатомъ, и откуда взялись эти празднества.
Все это крайне трудно. Въ здшнихъ газетахъ печаталась объ этомъ такая разнородная чепуха, что, соединивъ все сказанное, получишь винигретъ.
Положительно извстно одно, что въ 1688 году страшный пожаръ истребилъ половицу города и архивъ. На этомъ основаніи большинство утверждаетъ, что l’origine de la fte se perd dans la nuit des temps. Врне было бы сказать, dans les flammes de l’incendie. Можно только утвердительно сказать, что, около первой половины третьяго столтія, уже существовалъ въ окрестностяхъ Веве монастырь Haut-Crt, владвшій виноградниками. Папа Урбанъ святой особенно покровительствовалъ монахамъ винодламъ и до-сихъ-поръ считается патрономъ здшнихъ виноградниковъ. Впослдствіи, въ эпоху процвтанія средневковыхъ цеховъ, вс владтели виноградниковъ основали общества или братства, или цехи винодловъ, но не ускользнули отъ патроната этого монастыря. Настоятель Haut-Crt сдлался президентомъ, и вышло Abbaye des Vignerons. Теперь монастырь давно исчезъ, президентъ же этого общества называется по традиціи monsier l’abb, и выбирается изъ богатыхъ землевладльцевъ. Когда начались празднества этого братства или абатства — неизвстно. Здсь говорятъ, что существуетъ какой-то кубокъ, участвовавшій въ процесіи и празднеств 1618 года.
За достоврное можно сообщить слдующее:
Тому назадъ около ста лтъ, существовалъ на берегу Лемана крошечный, городишко Веве. Дв узкія и грязныя улицы, овраги кругомъ, нсколько домиковъ и бдное населеніе винодловъ и барочниковъ, всего около двухъ тысячъ жителей. Въ три часа утра, при звук колокола, отворялись ворота городка, и все мужское населеніе выходило на работы. Лодочники и барочники отправлялись въ Савойю за лсомъ, камнемъ и болотной травой, которая составляла главный предметъ торговли. Винодлы выходили, въ рarchet, т. е. въ свои виноградники. Въ городк оставался прекрасный полъ, очень некрасивый собой, если судить по теперешнимъ представительницамъ, и потомъ мстная аристократія — губернаторъ или bailli, назначаемый изъ Берна, и его дворъ… Около захода солнца жители возвращались въ лачуги, двери и ворота запирались и все засыпало, кром контрабандистовъ, которыхъ было огромное число. Они начинали свою работу до восхода солнца. Братство или абатство винодловъ уже, разумется, существовало, потому что около этого времени, въ 1750 году, собравшіеся владтели виноградниковъ устроили нчто въ род банкета, наградили тхъ, кто работалъ всхъ прилежне, и затмъ гуляли по городу процессіей. У каждаго былъ боченокъ за спиной и лопата на плеч.
На этомъ празднеств положено было отнимать у лниваго доходъ съ его виноградника и награждать прилежнаго медалью.
Въ 1778 году, т. е. 28 лтъ спустя, была опять процессія винодловъ по городу, во глав которой шли президентъ и двое награжденныхъ медалями, съ надписью, съ одной стороны: Societas agricultnrae Viviaci, а на другой сторон, богиня Церера внчаетъ прилежнаго и (подразумвается) говоритъ: Agricolae bene merenti. Тутъ же появилось и знамя общества, съ девизомъ: ora et labora — молись и работай.
Въ 1797 году, около двухсотъ человкъ молодежи присоединились къ процессіи винодловъ: одного одли (или, лучше сказать, раздли) Бахусомъ, другого нарядили и назвали великой жрицей (grande prtresse) и посл хожденія по городу устроили на площади нчто въ род балета. При этомъ короновали достойнйшихъ и наградили ихъ медалями.
Въ 1819 году снова было празднество, но, кром Бахуса на бочк, къ процессіи прибавились вакханки въ тигровыхъ кожахъ, которыя, бгая по городу, пли знаменитое: Evohe Bacche! Шествіе открывала и закрывала швейцарская милиція, въ своемъ костюм XIV-го столтія.
Въ 1833 году празднество и процессіи приняли огромные размры. Бахусъ былъ не одинъ. Появилась богиня Церера, богиня Паллада, жрицы, жрецы, вакханки, фавны, пастухи и пастушки и т. д… Вмст съ ними участвовали тоже въ шествіи и ноевъ ковчегъ и громадная ханаанская виноградная лоза. На устроенныхъ жертвенникахъ приносились жертвы авелевы и каиновы, т. е. отъ скота и отъ земли. Тутъ же были баронъ и баронесса, которые вели молодыхъ и шаферовъ въ церковь.
Въ 1851 году въ празднеств было уничтожено все лишнее. Такъ какъ оно походило на послднее, виднное мною, то я прямо перейду къ этому.
Приготовленія къ празднику начались еще въ январ, все готовилось въ секрет и на всхъ лежала печать какого-то душевнаго безпокойства и томительнаго ожиданія. Всякій народъ веселится по-своему: французъ веселится просто, англичанинъ веселится такъ, какъ будто ему приказали: кумолъ, веселись вотъ теперь до половины десятаго! Поэтому на него смотрть — звота беретъ. Испанецъ веселится какъ ребенокъ, который расшалился и ужъ не знаетъ, какую такую новую штуку выкинуть. Нмецъ развеселится — посторонняго затошнитъ — его веселье непозволительно прилично. Швейцарецъ веселится какъ-то особенно отъ всхъ. Онъ приличенъ какъ нмецъ, угрюмъ румянымъ лицомъ, какъ англичанинъ, и въ то же время полонъ какимъ-то безпокойствомъ, словно говоритъ себ: ахъ! что это я длаю? не вышла бы скверность. Видали вы на бал, какъ хозяйка дома, въ хлопотахъ о танцорахъ, уговоритъ иной разъ какого-нибудь Мишу или Ванюшу итти танцовать. Ванюша этотъ отлично учится, ласковый сынъ, малый скромный, очень любитъ варенье, но барышня для него страшне сфинкса и танцовать — мука адская!
Вытащатъ его, однако, на средину залы… Вотъ онъ прицпился къ какой-то кисейной юбк, поднимаетъ ноги, сопитъ и страдаетъ, молится, пожалуй про себя, съ перепугу. Отплясавъ, онъ, какъ ошпаренный, выкатывается вонъ, и отъ душевнаго волненія сопитъ и дико озирается еще часа два, вспоминаетъ, какъ проплясалъ, и снова страдаетъ воспоминаніями.
Вевезанцы (Vevesans) передъ праздникомъ походили на этихъ Ванютъ. Судьба заставила ихъ проплясать, т. е. устроить праздникъ, на который съдется около 30 тысячъ народу. На лицахъ, обыкновенно спокойныхъ, отражалось душевное волненіе и борьба.
— А ну, какъ скверность выйдетъ? Да отчего же скверность? Да, гд мн! Ну, вотъ! Чмъ же хуже другихъ? Пропляшу!
Такъ какъ, что у кого болитъ, тотъ о томъ и говоритъ, то здсь мысли, слова и дйствія всякаго, въ ожиданіяхъ и приготовленіяхъ къ празднику, перешли въ хроническую болзнь. Жители захворали праздникомъ винодловъ. Послдняя собака на улиц какъ-то болзненно и озабоченно тыкалась изъ угла въ уголъ и словно тоже размышляла:
— Дрянь дло! Не удастся этотъ праздникъ! Право не удастся!
На иностранца смотрли особенно, пожалуй подозрительно, будто думали:
— Ты зачмъ притащился! Насмшничать!
Чмъ ближе подходилъ праздникъ, тмъ боле овладвало всми какое-то нервное безпокойство: заварили кашу! Что-то выйдетъ!..
Газеты и листки грянули вдругъ, въ разъ, о праздник и словно съ отчаянія… Была не была! Заговорили объ осьмомъ чуд свта, что готовится въ Веве… До чего дошла печать, разсказать трудно… Тоже, какъ Ванюша!.. Ужъ коли вышелъ плясать, такъ съ отчаянія, такъ и лезетъ на проломъ. Семь бдъ — одинъ отвтъ!..
Праздникъ сравнили съ олимпійскими играми XIX столтія. Веве сравнили съ maison de plaisance Европы. Рчку Вевезу, чрезъ которую лтомъ муравьи въ бродъ переправляются, сравнили заразъ съ двумя рками, Тигромъ и Евфратомъ. Женеву, которую уже давно называютъ petit Paris, окончательно опошлили, окрестивъ швейцарской Венеціей. Горы, окружающія озеро, назвали гранитными, благоухающими ширмами, воздвигнутыми творцемъ, дабы не было въ кантон Во сквозного втра…
Однимъ словомъ, уже давно хворали праздникомъ, всякій изустно, мысленно или печатно пришелъ въ состояніе, когда человкъ искренно считаетъ себя Фердинандомъ VII, бутылкой или барашкомъ. Въ газетахъ искренно сожалли о несчастныхъ членахъ французскаго законодательнаго корпуса и англійскаго парламента, по той причин, что они не успютъ покончить свои дла и прискакать на праздникъ. Жалли также и о жителяхъ Палестины, Египта, Персіи — далеко имъ хать.
Народонаселеніе окрестностей, вообще весь простой народъ, занятый черезчуръ тоже празднествомъ, много думалъ, гадалъ, ломалъ голову надъ будущимъ представленьемъ, и эта неприличная умственная работа, вроятно, утомила мозги кантона Во, потому что начали ходить слухи самые нелпые. Не мудрено. Два года бились мозги на тому: праздникъ! праздникъ!
На торговой площади соорудили три большія эстрады, въ десять тысячъ мстъ, и очень высокія. Въ народ прошли слухи, что эстрады подпилены врагами отечества и что среди представленья он рухнутъ… Многіе прямо отсовтывали друзьямъ и знакомымъ брать мста. Начальство города, для проформы, назначило слдственную коммиссію, изъ трехъ архитекторовъ, освидтельствовать эстрады. Чрезъ три дня во всхъ газетахъ появилось клятвоприношеніе изслдователей, что они головою отвчаютъ за крпость эстрады. Успокоилось населеніе, но мозги продолжали работать и вдругъ разносится слухъ:
— Наврно извстно, что изъ Англіи пріхали гости Pickpockets, Pickpurses (воры карманщики), и подобные члены разныхъ другихъ компаній! Но эти незваные гости не ограничатся кражей, а уже подкопали эстрады, провели мины и навалили нсколько бочекъ пороха… Во время представленья вс десять тысячъ зрителей и вс 15 тысячъ народа, окружающаго эстрады, полетятъ въ воздухъ… Зачмъ? Какая цль взорвать столько народу? отчаянно вопили т, которыхъ интересовала продажа билетовъ.
— Изъ злобы къ свободной Гельвеціи! отвчали мозги, сработавшіе этотъ слухъ.
Между тмъ, роковое число 26-го іюля приближалось. На всхъ углахъ появились огромныя афиши о представленіи. Билеты на эстрады были разосланы всюду. Ихъ можно было получать во всхъ городахъ, на всхъ станціяхъ желзныхъ дорогъ, во всхъ книжныхъ лавкахъ и у всхъ важныхъ лицъ всей Швейцаріи. По сколько же билетовъ пришлось на каждую кассу? Мстъ — десять тысячъ. Три тысячи надо исключить для тхъ, которые запаслись мстами за годъ по подписк. Во всей Швейцаріи можно насчитать наврное боле четырехъ тысячъ однхъ книжныхъ лавокъ, станцій и важныхъ лицъ. Стало быть, въ каждое bureau des billets попало на продажу полтора билета! Къ счастью, это было газетной уткой. Билеты продавались въ Веве, въ Лозанн, Женев и, кажется, въ Нёшател.
Въ Веве начались уже послднія судороги приготовленій. Домовладльцы съ утра до вечера лазили на окнамъ, карнизамъ и крышамъ своихъ домовъ, опутывая ихъ зелеными внками и гирляндами, окна и двери (несмотря на шедшій дождь и на втеръ) не закрывались, потому что изъ нихъ торчали разноцвтные и разнокалиберные знамена и флаги.
Толпы иностранцевъ наполнили вс гостиницы и вс пансіоны, и запрудили два коридора города, наиболе похожіе на улицы.
Носы прохожихъ всегда торчали вверхъ, слдя за гимнастикой украшавшихъ свои дома. Особенно англичане внимательно слдили, за движеніями гимнастовъ. Авось, молъ, хоть одинъ свалится на мостовую. Однимъ ощущеніемъ больше!
Въ одной темной и кривой улиц, въ небольшомъ дом, постоянно слышалась плохая музыка, топанье и шмыганье по полу. Назадъ лтъ семь, я видлъ въ этомъ дом фокусника и вспомнилъ, что за наглухо затворенными ставнями должна, быть зала. Оказалось, дйствительно, что тутъ ежедневно и ежечасно уже съ января идутъ репетиціи.
Вокругъ дверей и ставень этого дома всегда толпилась куча народа: одни лезли ко входу, другіе ковыряли тайкомъ дырочки въ ставняхъ и прикладывали кто глаза, кто ухо, а кто и носъ. Какая-то пожилая женщина ежедневно, и каждыя пять минуть, появлялась на крыльц и охриплымъ голосомъ вопила:
— Постыдитесь, сограждане! Куда вы лезете? Увидите на праздник все! Интереснаго-то ничего нтъ. Они безъ платьевъ пляшутъ (вроятно, это значило: безъ костюмовъ). Ты куда пострленокъ. Я твоему отцу скажу… Гражданинъ! Гражданинъ! Позоръ какой! Вамъ вдь 50 лтъ, а вы ставню ковыряете! А вы сударыня, гражданка, домой шли бы. У васъ бабушка больная. Стыдно-съ…
Однако, родственнымъ воплямъ женщина внимала и племянниковъ своихъ пропустила, живо захлопнувъ дверь на носы остальныхъ… Черезъ пять минутъ она опять появилась и хрипла:
— Гражданинъ! Да вы стекла раздавите! Гражданка! Я вашему мужу пожалуюсь. Ты! Чертенокъ!… Погоди вотъ…
Я забылъ еще прибавить, что костюмы и составъ праздника облеклись непроницаемой тайной. Увлеченные этой таинственностью своихъ приготовленій, учредители, для пущей важности, хотли убдить публику, что эстрады устроены особенно, на колесахъ или на рулеткахъ, и что на второй день празднества, во время фейерверка, он повернутся фасомъ къ озеру, какъ избушка на курьихъ ножкахъ въ русскихъ сказкахъ. Это былъ промахъ! Пересолили! Не одни англійское семейство, какъ только поврило рулеткамъ подъ этими махинами, сейчасъ же понесло свои билеты назадъ въ кассу, говоря:
— Не хотимъ кататься! Шеи дороги.
Насилу ихъ разуврили, что пошутили ради эфекта.
Дирекція желзныхъ дорогъ объявила, что, для удобства, публики, между Веве, Женевой и Берномъ будутъ пущены въ ночь передъ праздникомъ особые спеціальные позды, каждыя десять минутъ… Благоразумные люди, однако, не захотли воспользоваться этимъ удобствомъ и заблаговременно перебрались сюда. Впрочемъ, надо правду сказать, несмотря на громадные позда, появлявшіеся здсь въ дни праздника каждые четверть часа — на всемъ протяженіи французской Швейцаріи былъ убитъ (по своей вин) только одинъ кондукторъ. Когда поздъ съзжалъ со станціи, онъ перевсился изъ вагона поглазть на какую-то проходившую по городу вакханку, зацпилъ головой за телеграфный столбъ и погибъ жертвою своей неумстной любознательности.
Наканун праздника, передъ площадкой въ 50,000 здшнихъ квадратныхъ футовъ, появились три большія тріумфальныя арки. Цвты, плоды, букеты, щиты разныхъ городовъ, амуры и купидоны, съ растопыренными ногами и руками, и всякаго рода живопись пестрла на нихъ. Средняя арка, самая большая, носила надпись: Bacchus, и на верхушк цвтовъ и амуровъ сидла блая (нарисованная) Гельвеція въ фригійской шапк. Республика сильно смахивала издали на повара въ бломъ фартук и колпак, но какъ всхъ предупредили печатно, то никто не принялъ ее за повара. При възд въ Веве, со стороны Лозанны, тоже появилась арка, и надпись вщала възжавшимъ и входившимъ:
Venez, venz tous
Dans cette cit o la gait respire
Car il nous faut encore un sourire
Et du ciel, et de vous!
Vous и tous должны были рифмовать, но этого, однако, не вышло. Улыбки неба, какъ мы увидимъ, тоже не вышло.
Въ 3 часа утра, 26-го іюля 1865 года, раздался пушечный ударъ, возвщавшій, что празднество, котораго не было уже юъ 1851 года, которое объявили еще въ 1863 году, къ которому готовились съ января — начинается.
По этому сигналу 1,200 фигурантовъ должны были собраться въ назначенные пункты. Въ четыре часа отворились двери, ведущія на эстрады. Въ пять часовъ он были залиты народомъ. (Вс, очевидно, забыли о карманщикахъ и другихъ гостяхъ, о минахъ и о бочкахъ съ порохомъ). Позды, между тмъ, свистали и стучали непрерывно, и къ шести часамъ улицы Веве были запружены страшными толпами народа. Около 50-ти тысячъ съхалось, сошлось и сползлось отовсюду. Въ толп попадались такія фигуры, которыя, вроятно, въ первый и послдній разъ въ жизни спустились съ горъ на празднества. Попадались и такіе старички и старушки, которые были скоре изумлены не праздникомъ, а тмъ, что они дожили до него. Вроятно, на другой день половина перемерла отъ излишняго волненья. Да и зачмъ жить. Вдь слдующій праздникъ будетъ въ 1880 году, а одинъ старичекъ, въ кантон Швицъ, наврное объявилъ, что конецъ свту непремнно будетъ въ 1867 году. Въ Америк, слышь, ужъ началось свтопреставленіе!
Въ шесть часовъ и я отправился на эстраду. Я былъ уже въ числ запоздавшихъ. Эстрады были набиты народомъ, а все пространство, окружающее ихъ, сосднія улицы, и особенно лстницы, ведущія къ мстамъ, просто-напросто закупорены зрителями на даровщинку. Напрасно рычали на толпу какія-то соломенныя шляпы съ надписью ‘полиція праздника’. Трудно было совладать съ тми, которые спустились на праздникъ съ Dent du Midi, съ Сен-Бернара, Сен-Готарда и другихъ горъ, а денегъ за мсто не принесли.
Говорятъ, однако, что дло обошлось одной бранью, что никто въ зубы не получилъ, и не далъ. Не врится! Какъ же это? Народу было много, а драки не было.
Итакъ, въ шесть часовъ я направился по волнамъ океана, каждая капля котораго была человческая голова. Въ шесть часовъ вечера? думаете вы. Нтъ-съ, въ шесть утра! Въ одинадцать часовъ все должно было уже кончиться. Вы забыли, что швейцарцы ужинаютъ, кажется, въ два часа пополудни, и что во всемъ Веве только иностранцы безобразничаютъ — обдаютъ въ три часа и ложатся спать въ 10 часовъ вечера.
Кое-какъ я добрался до дверей и лстницы, затмъ, съ помощью одной соломенной шляпы съ надписью: ‘полиція’, нашелъ свое мсто на средней эстрад, между шести тысячъ другихъ мстъ. На немъ сидлъ какой-то старичекъ, въ синемъ фрак съ золотыми пуговицами (костюмъ Вертера въ день самоубійства). Я предъявилъ свой No 2,780-й. Старикъ предъявилъ 3 тысячи съ чмъ-то, и боле богатый былъ переведенъ еще выше. Видъ былъ отсюда оригинальный. Три эстрады чернлись отъ густыхъ массъ народа. Впереди три цвтистыя тріумфальныя арки, за ними три улицы, выходящія на торговую площадь, запруженныя народомъ, тысячъ въ десять, а среди эстрадъ и тріумфальныхъ воротъ площадка въ восемь тысячъ квадратныхъ саженей, чисто вычищенная и ожидающая… тхъ, кто появляется здсь раза три, четыре въ столтіе. Вчно красивыя, чудныя горы женевскаго озера окоймляли и завершали эту оригинальную, непривычную для глаза картину. Помню, видлъ я гд-то картину, изображающую послднее auto-da-fe въ Испаніи… Громадныя эшафодажи вокругъ площади, тысячи головъ, а по средин процессія… Тутъ припомнилась мн эта картина. Приходилось стоять лицомъ къ лицу съ этимъ тысячеголовымъ звремъ, называемымъ толпою. По-крайней-мр, до сорока тысячъ существъ сплылось теперь сюда и запрудило все видимое пространство подвижной, черной глыбой. Густой гулъ тысячей голосовъ, не умолкая, носился въ воздух.
Что-то поразительное, суровое, почти грозное чудилось въ окружающемъ. Видимое теперь, если не напомнило мн картины олимпійскихъ игръ, или средневковые турниры, то, во всякомъ случа, было одно изъ тхъ національныхъ празднествъ, которыя рдко приходится видть.
Впрочемъ, грозный видъ придало окружающему небо, которое не улыбнулось, какъ ждали и просили его вевезанцы.
Густыя, лохматыя свинцовыя облака носились надъ озеромъ, надъ городомъ и окутывали ближайшіе утесы горъ, а со стороны Савойи плыла огромная темно-синяя туча, и тяжелые, глухіе раскаты грома заглушали непрерывную пушечную пальбу съ гулянья Сенъ-Мартенъ.
Прошло полчаса, тысячеглавый черный зврь все шевелился и гудлъ, площадка все еще была пуста. Все и вс — ждали… Раекъ, тысячи въ четыре, гремлъ и вопилъ противъ медленности, въ виду могущаго политься дождя. Тамъ были заплачены за мста кровныя денежки, для большинства членовъ это было, быть можетъ, первое и послднее въ жизни зрлище.
Наконецъ, на улицахъ, примыкающихъ къ тремъ воротамъ, началось сильное движеніе. Густыя черныя волны народа заколебались и, отхлынувъ на дв стороны, разверзлись, какъ воды Чермнаго Моря при проход Израиля, въ глубин сверкнули яркіе костюмы и загремла музыка.
— Les voici! Вотъ они! пронеслось повсюду.
Чрезъ минуту въ три арки вступили тремя вереницами 1,200 актеровъ. Впереди шла почетная швейцарская милиція, въ костюм XIV вка. Полосатые кафтаны (розовое съ блымъ), шаровары, розовые токи (toques) съ блыми перьями, алебарды на плечахъ, длинные мечи на перевязяхъ. За ними, въ среднюю арку, въхала, на четверк блыхъ лошадей, зеленая колесница Бахуса, за которой извивалась зеленой лентой его многочисленная свита. Направо, на блыхъ волахъ, явилась розовая колесница богини Цереры и вся ея длинная розовая свита. Налво была голубая колесница, на коричневыхъ волахъ, богини Паллады, и ея голубая свита.
Площадка покрылась этими тремя цвтами. Все, что когда-либо существовало на этой планет, сошлось сюда. Средневковые швейцарцы, служившіе ненавидимому монарху, верховные жрецы въ мантіяхъ, пастушки съ барашками, косцы съ косами, жнецы и жницы съ серпами, сятели, винодлы (vignerons et vendangeurs), коровники, называемые здсь armaillis, съ своими коровами, возы сна, соломы, возы съ рожью, телги съ виноградомъ. Воины временъ Кира или Артаксеркса, въ серебряныхъ и золотыхъ шлемахъ (они же и музыканты), горцы-охотники (chasseur de chamois). Тутъ же были фавны въ плющ, вакханки съ бубнами и свирлями, сатиры съ дубинами, толстый и жирный Силенъ на осл и негры-невольники, его сопровождавшіе. Тутъ же мельница съ колесами, съ мельникомъ и мельничихой, телга съ чаномъ, окруженная бочарами, наконецъ, 22 пары, изображающія 22 кантона, каждая въ своемъ костюм, потомъ свадьба, молодые, ихъ свита, les grands parents, и за ними приданое — различная мебель на телжкахъ.
Чрезъ минуту вс эти олицетворенные вка, въ лиц 1,200 актеровъ, уже пли и плясали. Но разскажу подробне и по порядку.
Когда швейцарцы XIV вка, три колесницы боговъ и ихъ три свиты стали по мстамъ, то абатъ-президентъ и винодлы, составляющіе совтъ и правленіе общества, услись на свои мста въ первомъ ряду.
Затмъ заиграла музыка и вся тысяча фигурантовъ запла гимнъ: ‘Salut la patrie’, который кончался словами:
…Repoussant Poutrage,
La honte et l’esclavage,
Combattre avec courage
Et, s`il le faut, mourir!..
Посл этого выступили на сцену (т.-е. впередъ, на площадку, у подножія средней эстрады) три жреца, въ длинныхъ бархатныхъ мантіяхъ, которыя несли пажи. Это были три мстные Тамберлика, приглашенные и заплаченные обществомъ, чтобъ исполнять черезчуръ пвучія должности жрецовъ. Они спли тріо, называемое: invocation l’agriculture. О голосахъ умалчиваю, скажу только, что какъ двое изъ нихъ были нмцы, то слышались фразы:
Sur les pords tu Leman
Tu fois touchours rgner…
вмсто: bords, du, dois, toujours и т. д.
Когда жрецы вернулись на свои мста, каждый въ колесниц своего божества, винодлы, сидвшіе ошую и одесную президента, сошли на площадку и выстроились въ дв шеренги передъ его креслами, чтобъ выслушать его рчь, не безъинтересную въ одномъ пасаж, котораго ни одинъ вевезанецъ не могъ мн объяснить:
‘Но эти отличія (короны и медали) не имютъ чисто личнаго характера, они имютъ въ виду почтить въ васъ не только воздлываніе винограда, но земледліе вообще… Pour celebrer ses rcompenses, vous avez su faire un appel tous les arts, montrant ainsi que la culture de la terre n’est point trangre la culture de la musique, de la poesie, de la peinture et de la danse, et que sous des institutions dmocratiques, le culte des arts peut marcher de pair avec les ralits de la vie!’
Немножко темно. Дв шеренги винодловъ почтительно выслушали рчь, хлопая глазами, и, разумется, не понимая ничего, потому что большинство ихъ — простые горные крестьяне. Затмъ вызвали двухъ изъ нихъ, надли имъ внки на головы и прицпили къ фракамъ по золотой медали.
Смшне этихъ двухъ загорлыхъ и суровыхъ фигуръ, въ внкахъ изъ цвтовъ, я въ жизни еще не видалъ.
Въ эту минуту коронаціи, три жреца подошли къ героямъ празднества, съ подарками отъ своихъ боговъ, т. е. съ плодами и цвтами.
Винодлы вернулись на свои мста. Несчастные коронованные услись тоже, и какъ-то кисло озирались по сторонамъ, чувствуя, что въ нашъ вкъ пятидесятилтняя голова въ внк изъ цвтовъ ничего не возбуждаетъ, кром веселаго смха.
На сцену, впереди всхъ, выхала голубая колесница богини Паллады (красивой черноволосой двушки), на ступеняхъ ея трона, подъ балдахиномъ, сидли и лежали маленькія двочки. Жрецъ богини снова заплъ воззваніе къ ней, начинавшееся такъ:
Les sephirs brintaniers (printaniers)
Raniment la ferture (verdure).
Посл длинной аріи такого рода, сптой безъ голоса, взятой крикомъ и патетическими жестами, начался балетъ садовниковъ и садовницъ, пастуховъ и пастушекъ, косцовъ и косицъ. За ними вышли armaillis, то-есть горные пастухи, и съ ними до десятка великолпныхъ коровъ съ колокольчиками. Это появленіе, среди эстрады, публики и костюмированныхъ, было крайне оригинально, почти эфектно. Armaillis подоили коровъ, угостили ближайшихъ молокомъ и затмъ запли знаменитую національную Ranz des Vaches, столь дорогую пснь сердцу всякаго швейцарца. Ranz — горная вковая псня монотоннаго и унылаго напва, она сочиняется и поется горными пастухами, и переходитъ изъ поколнія въ поколніе съ незапамятныхъ временъ. Слова мняются по напву, конечно, больше трехсотъ лтъ.
Поется Ranz, разумется, на мстномъ нарчіи, и въ каждой мстности разно. Вотъ вамъ припвъ здшняго Ranz, одного изъ самыхъ старинныхъ Швейцаріи:
Le zarmailli d’ei Colombett
D bon matin se san lha
На-ah! На-ah!
Liauba! Liauba! por aria!
Vinid tot,
Bllantz et nair
Rodz et motail,
Dzouvn et otro,
Dezo on tzano
Jo vo z’ario,
Dezo on treinbll
Jo le treintzo
Liauba! Liauba! por aria!
То-есть:
Пастухи Коломбета
Рано утромъ поднялись,
Га-а! Га-а!
Люли, люли! и кричатъ:
Идите вс,
Блыя и черныя (коровы),
Красныя и пестрыя,
Молодыя и другія
Подъ дубъ —
Я васъ подою.
Подъ навсъ,
Гд я длаю сыры.
Люли, люли!
Кстати ужъ приведу вамъ и всю эту горную пснь, которую пропли здсь, въ ней цлая исторія. Судите сами, мила ли эта псня и стара ли она:
Пастухи Коломбета
Поднялись ранехонько!
Га-а! Га-а! и т. д.
И погнали коровъ
По ущельямъ.
Га-а! га-а! и т. д.
Съ колокольчиками (т. е. коровы)
Идутъ впереди.
Га-а! га-а! и т. д.
А совсмъ черныя
Идутъ позади.
Га-а! га-а!
И пришли въ болото
И никто ни съ мста!
Га-а! га-а!
Бднякъ Петруша! что тутъ длать?
Мы преотлично застряли!
Га-а! га-а!
Ступай-ко, стучи въ дверь,
Въ дверь батюшки-попа.
Га-а! га-а!
Да что-жъ вы хотите, чтобъ я сказалъ
Нашему доброму батюшк-попу?
Га-а! га-а!
Пусть отслужитъ намъ молебенъ,
Чтобъ мы выбрались отсюда.
Га-а! га-а!
И отправился прямо въ двери
И вошелъ Петруша къ попу.
Га-а! га-а!
Нужно отслужить молебенъ,
Чтобъ мы выбрались изъ болота.
Га-а! га-а!
Батюшка такой держалъ отвтъ:
Бдный братъ! коли хочешь выбраться,
Га-а! га-а!
Надо мн принести молока,
Да только не снятого, а цльнаго.
Га-а! га-а!
Присылайте къ намъ вашу горничную
Мы ее озолотимъ.
Га-а! га-а!
Моя горничная… слишкомъ хороша,
Вы, пожалуй, ее сманите.
Га-а! га-а!
Не бойтесь батюшка,
Не такъ же ужъ мы голодны!
Га-а! га-а!
Утащивъ вашу горничную,
Придется потомъ каяться.
Га-а! га-а!
А кража церковнаго имущества
Не будетъ прощена!
Га-а! га-а!
Ну, ступай, бднякъ Петруша,
Я скажу за тебя: Ave Maria.
Га-а! га-а!
Петруша вернулся въ болото
И сразу вс выбрались!
Га-а! га-а!
Люли! люли!
И кричатъ:
Идите вс,
Блыя и черныя,
Красныя и пестрыя,
Молодыя и другія
Подъ дубъ —
Я васъ подою,
Подъ навсъ,
Гд я длаю сыры.
Люли! люли!
За коровами и коровниками выхали на сцену возы съ сномъ, и косцы представили публик снокосъ.
Затмъ наступила очередь богини Цереры. Розовая колесница, на блыхъ волахъ, стала среди платформы. Жрецъ ея сплъ къ ней воззваніе, довольно длинное. Свита ея пла тоже и плясала. Тутъ были жнецы, молотильщики, сятели, огородники. Въ костюмахъ преобладалъ цвтъ богини, т. е. розовый. За ними выхали плугъ, борона, соха и возы съ рожью. Послдніе изъ свиты Цереры были мельникъ съ мельничихой, на телжк, представлявшей водяную мельницу. Псня мельника много смшила, потому что была хорошо спта, но переводить ее не стоитъ.
Третій актъ былъ немного испорченъ полившимъ вдругъ дождемъ. На платформу выхало отдленіе Бахуса, но зрители развернули зонтики, въ райк вопили: долой зонтики! и, видя упорство переднихъ, начали швырять чмъ попало по зонтикамъ. На границ между дорогими мстами и райкомъ была настоящая драка, и нсколько зонтиковъ разлетлись въ клочки. Между тмъ, Бахусъ, на своей великолпной колесниц, обвитой плющемъ, выхалъ на средину. Четыре блыя лошади покрыты тигровыми кожами, самъ богъ, тоже въ тигровой кож и въ розовомъ трико, въ внк изъ виноградныхъ листьевъ, сидлъ верхомъ на бочк. Свита его: сатиры, фавны и вакханки были тоже въ розовомъ трико и съ плющемъ на голов и на бедрахъ (вакханками были мужчины, тщательно выбритые). Когда жрецъ, въ зеленой мантіи, плъ воззваніе къ Бахусу, дождь усилился и, вроятно, наполнялъ его раскрытый ротъ, тщетно старавшійся выводить рулады. Часто псня его прерывалась продолжавшимися неистовыми криками: долой зонтики! Посл жреца началась вакханалія, то-есть, балетъ и псня. Все это подъ проливнымъ дождемъ. Слова псни недурны, вотъ два куплета:
Вакханки: …Allgresse,
Qui sans cesse
Nargue le chagrin
Et soulage
Tous les ages
Viens nous mettre en train!
Фавны: De livresse
La sagesse
Reoit des leons,
Et le sage
Dmnage
Fuyant nos chansons!
За ними появился, въ розовомъ же трико, толстйшій и уродливйшій нмецъ изъ Фрибурга, представлявшій архипьяницу Силена (никто изъ вевезанцевъ не захотлъ взять на себя эту роль. Этотъ фрибуржецъ былъ уже Силеномъ въ праздник 1851 года, но какъ съ-тхъ-поръ усплъ потолстть, то былъ еще пригодне). Онъ выхалъ на маленькомъ осл, почти волоча длинныя ноги по земл и опираясь на двухъ негровъ. Псня его недурна. Перевожу просто подстрочно:
Принято говорить, что Силенъ
Родился въ древней Греціи.
Ну, а я вамъ исповдуюсь,
Что это чистйшій вздоръ.
Нтъ! Я родился
Въ зеленыхъ долинахъ,
Гд находятся въ изобиліи
Вина Иворнъ и Лаво 1).
Да разв, похожъ я на грека?
Я просто добрый буржуа!
Я съумю, пожалуй…
Пропть вамъ en patois.
Силенъ васъ увряетъ,
Что когда-то давалъ
Бахусу въ пищу
Здшній виноградъ.
1) Мстности около Веве, извстныя лучшимъ виномъ.
За Силеномъ появилась свита Бахуса, винодлы (vignerons et vendangeurs), которые довольно долго плясали, представляя уборку винограда и дланіе вина. Затмъ явился le remouleur, т. е. точильщикъ ножей, въ костюм, который носился ими въ прошломъ столтіи. Коричневый кафтанъ съ золотыми пуговицами, панталоны до колнъ и пестрые чулки, на голов громадная шляпа. Его слуга, одтый такъ же какъ и хозяинъ, тащилъ на спин станокъ съ каменнымъ колесомъ. Выточивъ два ножа и спвъ свою псню, точильщикъ уступилъ мсто верениц телгъ: на первой везли разныя орудія для уборки винограда, на второй огромный прессъ, на третьей громадный чанъ, окруженный бочарами… Наконецъ, послдніе прошли передъ публикой т, которые съ барабаннымъ боемъ объявляютъ обыкновенно по селеньямъ все, недоходящее до нихъ черезъ печать: продажи, аукціоны, распоряженія начальства, празднества, свадьбы, пропажи собакъ, скота, вещей и т. д., за ними же вышли и мелькнули безъ псни т, которые по ночамъ собираютъ въ корзинки все выбрасываемое на улицу. Ихъ имя тряпичники (chiffoniers), но подбираютъ они, извстно, не одн тряпки. Ничто не было забыто, какъ видите, въ этой верениц. Силенъ сошелся здсь съ тряпичникомъ.
Такъ какъ первыя три отдленія, предполагалось, представляютъ весну, лто и осень, то за свитой Бахуса появилось четвертое отдленіе: зима. Что длаютъ люди зимой? Ничего! Женятся! Поэтому зиму представляла вереница парочекъ. Впереди шла парочка сдыхъ стариковъ: les grands parents. Это ддушка и бабушка въ костюм конца прошлаго столтія, за ними отецъ и мать въ костюм двадцатыхъ годовъ нашего вка, за ними сами молодые въ ныншнихъ платьяхъ (не могу не прибавить, что невста, самый видный пунктъ въ верениц, была неприлично дурна собой, счастливъ былъ женихъ, что все это длалось въ шутку и что къ вечеру онъ избавился отъ этой невстушки), за молодыми шли, шаферами и приглашенными на свадьбу, 22 пары, представлявшія собою вс швейцарскіе кантоны. Каждая пара была въ костюм своего кантона. Это отдленіе было самое удачное и красивое, особенно когда пары стали кругомъ и начался старинный, граціозный вальсъ Лаутербаха. Вслдъ за этимъ вс фигуранты, вс музыки и вс хоры, жрецы, фавны, негры и винодлы, вс, безъ различія, запли патріотическій гимнъ, кончающійся словами:
Loin de nous la discorde et les haines!
Sainte patrie, unis tes dfenseurs!
Regnez sur nous, vertus rpublicaines!
Inspirez nous, animez tous les coeurs!
Тогда все загудло и поднялось съ мстъ. Это былъ конецъ празднества. Спускаясь по лстниц, я услыхалъ родную рчь и родной складъ.
— Лександра Семенычъ! Идите, штоль. Господъ, я чай, промочило тоже. Передваться будутъ.
— А, ну ихъ!.. Здсь заграница. Я вотъ пойду на голыхъ-то поближе взглянуть, на вакханокъ-то… Чудная штука это…
— Да отчего они эдакъ… нагишемъ-то есть… не знаете?
— Отчего!? говорятъ теб: исторически представляютъ!
— Такъ! такъ!..
— Какъ Адамъ и Ева стало быть…
— Ахъ, черти! Гляди-ко! Вонъ одинъ идетъ! Все видать.
Впрочемъ, русскихъ было много на праздник. Около меня сидла барыня, объяснявшая дочери:
— Кто это Бахусъ, мама?
— Гд?
— А вотъ написано: Бахусъ!
— Онъ пьяница былъ извстный!
Уже идя по улицамъ домой, я слышалъ еще:
— Кабы они женщинъ одли вакханками… а то мужчинъ. Эка невидаль!
— Вообще плохо! У насъ въ Подновинскомъ не такія штуки откалываютъ. Коровъ тоже вывели! Болваны!
Вечеромъ городъ былъ илюминованъ. Костюмированные смшались съ толпою. Дико было видть фавна въ кофейной за мороженымъ, сатира или воина въ шлем подъ руку съ дамой въ кринолин. Въ одномъ закоулк я наткнулся на негра. Онъ лежалъ посредин улицы мертво пьяный, носъ и подбородокъ у него поблли. На слдующій день былъ фейерверкъ подъ проливнымъ дождемъ. На третій день былъ балъ среди эстрадъ для всхъ участвовавшихъ. Здсь плясали польку и кадриль жрецы съ пастушками, сатиръ съ мельничихой, точильщикъ съ Церерой, вакханка съ огородницей, Бахусъ съ жницей и т. д.
Силенъ, говорятъ, не былъ на бал. Лежалъ дома въ безчувственномъ состояніи.
Веве. Августъ, 1865 г.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека