З. Н. Гиппиус
‘Православный’ Струве
КОММЕНТАРИИ
‘Православный’ Струве, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1925
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Гиппиус З. Н. Мечты и кошмар (1920—1925)
СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток’, 2002.
Я не считаю особенно продуктивной полемику посредством напоминания П. Б. Струве, что в таком-то году он держался таких-то политических взглядов, а теперь высказывает противоположные. Поворот Струве начался давно, и об изменениях своих политических позиций Струве всегда открыто заявлял. Но о перемене взглядов своих на религию, в частности на Церковь и Православие, мы таких открытых его заявлений не слышали. Поэтому мы вправе напомнить о совсем недавней его позиции в данной области, чтобы сравнить ее с той, которую он ныне занял в своей газете ‘Возрождение’.
Существа вопроса, поднятого в связи с докладом Ильина, — вопроса о ‘религиозном насилии’, о ‘кресте и мече’, — я намеренно не касаюсь. По существу я буду говорить лишь тогда, когда приду к полному убеждению, что мой собеседник тоже берет вопрос по существу, хочет решать его безотносительно, вне зависимости от своих решений в другой области. И я ограничиваюсь пока изложением тех взглядов Струве на православие, религиозную политику и т. д., которые он много раз высказывал и от которых ни разу не отрекался.
В течение нескольких лет, перед самой войной, между П. Б. Струве и группой участников СПБ-ского Рел. Философского О-ва велся оживленный спор, мало-помалу перешедший в борьбу. Группа отстаивала связь религии с общественностью (и непременно с ее освободительной линией), крайне отрицательно смотрела на подчинение Церкви автократическому государственному строю, одной из причин этого подчинения считая внутреннюю неподвижность Церкви. П. Б. Струве держался взглядов определенно противоположных. Он, во-первых, отрицал в принципе связь христианства, даже какой бы то ни было религии, с общественностью: религия — ‘приват захе’. Во-вторых, что касается Церкви, он не придавал важности ее связи с автократией: на православную, ‘седовласую’, по его выражению, Церковь он смотрел просто как на некую добрую необходимость ‘для народа’, — хотя бы в моральном отношении.
Эти взгляды, с большой четкостью высказываемые Струве и на собраниях, и печатно, привели его к действенному столкновению с группой противников по поводу исключения Розанова из Р. Ф. Общества. Это было во время дела Бейлиса. Струве признавал, что поведение Розанова — непозволительно с общественной, политической, даже моральной точки зрения. Но религиозное общество не может будто бы его за это исключать, так как, по Струве, религия не имеет к этому никакого касанья. Розанова все-таки исключили. Тогда Струве, — очень последовательно, — вышел из Совета О-ва.
Спор, — или борьба, — однако, продолжались. Я не могу восстановить сейчас всей линии. Да это и не нужно. Помню, что всякую работу религиозно-общественную Струве называл ‘демагогией’. Именно это было темой моего ‘открытого письма П. Б. Струве’, напечатанного в последней, перед войной, книжке ‘Русской Мысли’, вместе с его ответом. (Приемы полемики в то время были такие, что мы могли спорить рядом.)
Итак — все ясно. Взгляды Струве определены были им самим, с присущей ему четкостью. Что же случилось? Как объяснить, что он стал ныне во главе газеты не просто политической, но православно-политической? Что он грудью защищает ‘истинное христианство’, Ильина с ‘православным мечом’ и крайне подозрительно и насмешливо относится к религиозному ‘аполитизму’?
Только два объяснения возможны. Не изменился ли Струве коренным образом? Быть может, религия для него уже не приват захе, ‘седовласая’ Православная Церковь не полезный институт для народных масс, а христианская политика не демагогия? Но если Струве ‘обрел истину’ для себя, то как могло случиться, что об этом — уж не повороте, — а перевороте — он умолчал? Вспомним, что именно религиозный переворот, даже в человеке менее прямом и открытом, чем Струве, никогда не происходит тайно. Он по природе, по существу таков, что кладет явный отпечаток на дела человека, он требует доказательства. Еще в политике, на худой конец, можно втихомолку сжечь то, чему поклонялся, и обратно, а Струве даже это делал всегда открыто. Как не покаялся бы он в прошлых ‘грехах’, если б пережил своего рода путь в Дамаск?
Нет, мы вынуждены отказаться от первого предположения. И вот как приходится объяснить неожиданное ‘православие’ Струве: он коренных своих взглядов ни на христианство, ни на Православную Церковь не изменил. Он изменил только свою политику. Эта новая политика (новая для него, сама же по себе — наиболее ‘седовласая’ из политик) требует своих аксессуаров, а главное — известных, испытанных, подпорок. Одна из таких подпорок — Православие. Что удивительного, кстати, что многие верующие, не мирясь с этой ролью Церкви, пытаются утвердить ее хотя бы аполитизм? Но для Струве иерархия ценностей начинается с политики. Общий же рисунок его религиозных взглядов таков, что никак не может воспрепятствовать использованию Православия, а приспособить эти взгляды, внешним образом, к данной политике совсем не трудно. У многих сегодняшних политических единомышленников Струве — подобная же иерархия ценностей и подобные же религиозные взгляды: приспособление происходит успешно и даже искренно. В искренности Струве я нисколько не сомневаюсь. Почему, в самом деле, при том взгляде на Церковь, о котором говорилось, не использовать ему, для защиты политики Ильина, Шульгина, Ольденбурга и т. д., — то Сергия Радонежского, то Серафима Саровского, от которого, при случае, можно перескочить к Константину Великому? Не все ли равно, кого потревожить, лишь бы ‘забились белые сердца’ (по выражению Ильина) и годилось бы имя для поддержки ‘седовласой’ политики?
Об этой политике, — политике Возрождения, — я не буду сейчас говорить. Установим только одно: как ее ни звать,— национальной, самобытнической, консервативно-либеральной, либерально-консервативной, — все это словесные узоры. Самое точное, строго точное ей название — реставрация, восстановление. А самое краткое и несомненное, что можно в данный час истории сказать о политике реставрационной, это что она — гиблое дело.
Впервые: Последние Новости. Париж, 1925. 5 июля. No 1594. С. 2.
Струве Петр Бернгардович (1870-1944) — философ, историк, политический деятель. В 1925-1927 гг. в Париже под его редакцией выходила газета ‘Возрождение’.
доклад Ильина — религиозный мыслитель Иван Александрович Ильин (1883-1954) в книге ‘О сопротивлении злу силой’ (Берлин, 1925) выступил против теории Л. Н. Толстого о непротивлении злу силой.
‘приват захе’ — личное дело (нем.).
…исключение Розанова из Р. Ф. Общества… — 26 января 1914 г. Религиозно-Философское Общество вынесло резолюцию о ‘невозможности совместной работы’ с В. В. Розановым. 15 февраля 1914 г. он подал заявление о выходе из Общества.
Бейлис Мендель Тевье (1874—1934) — приказчик кирпичного завода в Киеве, обвиненный в ритуальном убийстве 13-летнего Андрея Ющинского и на судебном процессе (1913) признанный невиновным, после процесса уехал за границу.
Открытое письмо П. Б. Струве — опубликовано в ‘Русской Мысли’ (1914. No 5. С. 133—135) под названием ‘Открытое письмо редактору’.
путь в Дамаск — на пути в город Дамаск произошло обращение в христианство апостола Павла.
Шульгин Василий Витальевич (1878-1976) — политический деятель, монархист, писатель. С 1920 в эмиграции, в 1944 г. депортирован в СССР.
Ольденбург Сергей Сергеевич (1888-1940) — историк, журналист, сын академика С. Ф. Ольденбурга. В эмиграции с 1920 г., работал в редакции газеты ‘Возрождение’.