Повстанская экспедиція Сигизмунда Милковскаго въ 1863 г.
Повстанская экспедиція Сигизмунда Милковскаго въ 1863 г.
Ф. 3.’
Повстанская экспедиция Сигизмунда Милковского в 1863 г., Берг Николай Васильевич, Год: 1880
Время на прочтение: 49 минут(ы)
Въ то самое время, когда Htel Lambert (т. е. князь Владиславъ Чарторыскій и его довольно большая партія въ эмиграціи и въ Польш всхъ захватовъ), затвалъ Кавказскую экспедицію, подъ покровительствомъ Англіи и Турціи (что длалось, можетъ быть, для отвлеченія въ другую сторону нашихъ и всякихъ другихъ польскихъ повстанцевъ отъ ихъ вредныхъ и опасныхъ работъ въ кра), и были посланы изъ Парижа съ этими цлями особые агенты въ Лондонъ, Константинополь и иные города, пріобртать людей, сочувствующихъ этому предпріятію въ разныхъ сферахъ, между прочимъ въ правительственныхъ, — въ то же самое время, несравненно боле кипучія силы работали въ Париж, въ нсколькихъ городахъ Италіи, на томъ же Восток и на огромномъ пространств всхъ прежнихъ владній Польши, работали съ неутомимою, можно сказать, нечеловческою энергіею, съ горячешнымъ жаромъ безумцевъ, ни передъ чмъ не останавливались. Всюду шмыгали, еще съ 1859 года, юркія повстанскія ищейки красныхъ кружковъ Варшавы, Кракова, Львова, Познани и мало ли какихъ городовъ и земель, нюхая воздухъ и подбивая гд только можно своихъ соотечественниковъ и кого случится къ спшнымъ революціоннымъ приготовленіямъ, къ собиранію денегъ, оружія, пороха и завязывая въ обществ т узлы, которые необходимы для начала повстанской организаціи. Конечно, дло это сначала шло туго. Розсказни юркихъ странниковъ, что гд то тамъ что-то творится, что-то затвается, съ цлями патріотическими, высокими, слушались везд не безъ любопытства, но соединяться съ движеніемъ слушающіе остерегались, никому не было извстно опредленно, что это такое и куда въ самомъ дл идетъ, и какія иметъ опоры въ Европ. Еще мене было охотниковъ давать чьимъ-то агентамъ, людямъ большею частію молодымъ, смотрвшимъ вертопрахами, деньги — яко бы ‘на дло отчизны, на заготовленіе оружія’ и т. п.
Къ числу такихъ странствующихъ рыцарей возстанія принадлежалъ въ то время членъ парижскаго революціоннаго комитета польской эмиграціи {Такихъ комитетовъ было въ Париж нсколько: одни пропадали, другіе возникали на ихъ развалинахъ… едва ли они вс гд нибудь исчислены. Впрочемъ Гиллеръ въ сочиненіи своемъ: Historja Powstania Narodu Polskiego w 1861—1864, Pary, 1867—1871, приводитъ ихъ довольно.} Сигизмундъ Милковскій, красный, бойкій, энергическій полякъ среднихъ лтъ, немного писатель, нюхнувшій пороху въ венгерскую кампанію 1848—1849, въ какомъ-то небольшомъ чин (по свдніямъ отеля Ламбертъ: унтеръ-офицерскомъ), подъ начальствомъ полковника, потомъ генерала Высоцкаго {Чуть ли прежде того онъ не служилъ въ русскихъ войскахъ. По крайней мр такъ значится въ книг Кнорра: Die polnischen Aufetnde seit 1830 Berlin, 1880. Стр. 94.}. Этотъ Высоцкій былъ тоже членомъ сказаннаго краснаго комитета. Кром того тамъ были членами довольно-солидные красные поляки: Северинъ Эльжановскій, Іосифъ Орденга и Викентій Мазуркевичъ. Комитетъ издавалъ журналъ, подъ названіемъ: Обзоръ Польскихъ Длъ (Przeglad Rzeczy Polskich), редактируемый Эльжановскимъ и читавшійся везд, гд живутъ поляки, съ интересомъ, даже можно, сказать, имвшій тогда значительное вліяніе на умы всего молодого и живого въ Польш трехъ захватовъ. Милковскій писывалъ временами въ этотъ журналъ. Наиболе выдающимися статьями его были: ‘О необходимости и возможности польскаго возстанія’ (о potrzebie i moliwoci polskiego powstania) — нсколько серій, гд онъ высказывалъ, между прочимъ, мысль, что ‘эмиграція должна играть въ такія минуты роль энергическаго помощника края, что край безъ эмиграціи обойтиться не можетъ’.
Когда ему показалось (въ сентябр 1859), что работы красныхъ въ Варшав и другихъ главныхъ пунктахъ Польши 1772 г. дошли до такого состоянія, что уже требуютъ дятельной поддержки польскихъ массъ везд, требуютъ организаціи, революціонныхъ приготовленій, денежныхъ и другихъ запасовъ, — онъ оставилъ Парижъ и перенесся въ сверную Молдавію, съ тмъ чтобы войти въ сношенія съ Русью (т. е. съ Волынью, Украйной и Подоломъ) {Всегда, когда мы будемъ говорить, для: краткости, Русь, просимъ читателя разумть подъ этимъ три сказанныя области, или губерніи.}, гд кое-что уже было — развивать это ‘кое-что’ въ повстанскомъ дух, готовить что можно, собирать деньги. Но какъ и вс прочіе того времени странники изъ разныхъ кружковъ, сновавшіе въ тхъ-же мстахъ и южне, Милковскій отыскалъ только уши, готовыя слушать безъ скуки его повстанскую болтовню, переходившую иногда въ совершенно-несбыточныя бредни, но боле — ничего ровно. Его бсило, что организація, какъ ей надо быть, чтобы ея существованіе получило нкоторый смыслъ, не завязывается и не завязывается на Руси, денегъ никто не даетъ, даже иные поляки, слушая его, относятся къ нему какъ то недоврчиво, подозрительно… Длать нечего! Онъ скитался по сверу Молдавіи, живя то въ Фолтычанахъ, то въ Богушанахъ, то въ Михаленахъ. Румынское правительство хотя и знало, что это за господинъ и ради чего онъ пріхалъ изъ Парижа, однако его на первыхъ порахъ не трогало.
Такъ подошелъ 1861 годъ. Дло красныхъ поляковъ, иначе сказать, дло возстанія Царства Подьскаго, значительно подвинулось впередъ. Уже многіе изъ блыхъ изъявили готовность длать тоже самое, что длали красные. На ихъ деньги и при ихъ помощи основана была въ Гену польская военная школа (въ март 1861, вскор посл того, какъ прогремли роковые выстрлы Заболоцкаго на Краковскомъ предмсть {Записки о польскихъ заговорахъ и возстаніяхъ посл 1831 года, стр. 198.} и старый вождь всего краснаго 1846—1860, въ Познани, въ Бельгіи, въ Сициліи и частію у насъ, въ Царств и сверо-западныхъ губерніяхъ, Мирославскій, сдланъ тамъ директоромъ. Его сильно подмывало разыграть въ предвидвшемся возстаніи главную ролю, ролю диктатора и предводителя польскихъ инсургентовъ — и онъ повелъ горячую интригу, ‘навязался стран’ по выраженію Гуттри {Pan Ludwik Mierosawski, jego dziea i dziaania. Drezno, 1870.} и нкоторыхъ другихъ, опираясь во Франціи на принца Наполеона и его сторонниковъ, въ Италіи — на Гарибальди, везд — на свое нахальство. Въ томъ-же самомъ мсяц март 1861, по всмъ польскимъ захватамъ стала гулять его ‘Временная программа возстанія’ {Русская Старина 1879, Польское возстаніе, продолженіе ІХ главы, стр. 498.}. Его агенты (наиболе всего неизмнное его копье, отчаянный, дерзкій, красный изъ красныхъ, Куржина, обыкновенно называвшійся его секретаремъ) {См. объ его пребываніи въ Варшав мои Записки о польскихъ заговорахъ и возстаніяхъ, стр. 158.}, вербовали ему всюду ратниковъ, устраивали комитеты и създы. Если не самъ Мирославскій, то его подвижной и кипучій секретарь, умлъ заглядывать во вс углы, чтобы видть, гд что длается, не ускользнули отъ ихъ вниманія также и работы Милковскаго, тмъ боле, что Милковскій, передъ отъздомъ изъ Парижа, заговаривалъ съ Мирославскимъ не разъ о своихъ планахъ. Съ тхъ поръ будущій диктаторъ Польши сталъ слдить за нимъ неотступно и какъ человкъ крайне-подозрительный, честолюбивый и властолюбивый, которому хотлось забрать поскоре въ свои руки все и всхъ, везд вліять и командовать, — былъ недоволенъ, что Милковскій дйствуетъ какъ-бы отдльно, самостоятельно, не подчиняясь никому, не сносясь съ нимъ, съ Мирославскимъ, такъ сказать съ центромъ революціоннаго движенія Польши, кто, въ конц концовъ, долженъ быть неизбжнымъ вождемъ всхъ силъ, потому что другого не было! Мирославскій, переговоривъ о такой профанаціи своей власти и значенія съ Куржиной, послалъ агентовъ слдитъ за каждымъ шагомъ Милковскаго, какъ-бы онъ не сдлалъ чего неловкаго вообще, и невыгоднаго для репутаціи и плановъ будущаго диктатора Польши въ особенности. Эти агенты повредили много агитаціи Милковскаго и возстановили противъ него, мстами, не только своихъ, но и чужихъ: румынская полиція стала наблюдать за нимъ строже. А когда Мирославскій, съ цлями, какъ видно, вовсе устранить Милковскаго изъ Румыніи, отправилъ къ нему 25 человкъ изъ числа самихъ заядлыхъ и нетерпливыхъ воспитанниковъ Генуезской школы и они прямо стали просить у него оружія и указанія мста, гд имъ дйствовать, — румынская полиція начала длать ему такія стсненія и придирки, что онъ перезжалъ изъ города въ городъ, изъ деревни въ деревню и съ трудомъ угомонилъ эти преслдованія тамошнихъ властей.
Въ генвар 1862 года, Стефанъ Бобровскій (недавній студентъ кіевскаго университета, позже, въ возстаніе — членъ Жонда Народоваго) {См. о немъ: ‘Русская Старина’ 1879, Польское возстаніе, глава II, стр. 417, приложенія къ глав III, стр. 615—620 и глава IV, стр. 57.}, сносившійся со всми красными Варшавы, но преимущественно, тяготвшій къ Академическому кружку, получилъ отъ послдняго приглашеніе объхать, за предлами царства Польскаго, вс главные пункты, гд только можно было предполагать хотя какую-либо завязь организаціи. Онъ заглянулъ и къ Милковскому, который находился тогда въ Михаленахъ, и одобрилъ его дйствія, какъ-бы лицо уполномоченное какою-то высшею властію, прося продолжать работы въ томъ-же дух, какъ он начаты. Затмъ похалъ въ Константинополь, Парижъ… везд посщая людей, готовыхъ идти тою-же дорогой, по какой шла уже вся польская масса, за самими малыми исключеніями, кое-кого посвящалъ во вс извстныя ему тайны заговора, устраивалъ съ ними связь и единомысліе… Подробности тогдашнихъ странствій этого лица неизвстны…
По образованіи центральнаго комитета, постилъ Милковскаго, въ тхъ же Михаленахъ, другой такой-же объздчикъ важнйшихъ пунктовъ заговора за предлами царства Польскаго, Леонъ Франковскій, и ввелъ его въ непосредственныя сношенія съ Центральнымъ Комитетомъ, который, въ август того-же года, оффиціально предложилъ Милковскому ‘завдываніе всми повстанскими приготовленіями на Восток и на Руси’. Милковскій согласился, только съ тмъ условіемъ, чтобы ему предоставленъ былъ выборъ средствъ. Это было принято и въ ноябр мсяц (когда комиссары и нкоторые члены комитета требовали открытія военныхъ дйствій зимою, въ декабр, или генвар, дабы воспользоваться замшательствами при набор) — Центральный Комитетъ пригласилъ Милковскаго прибыть въ Варшаву и тутъ назначилъ его начальникомъ военныхъ польскихъ силъ на Руси и на Восток, такъ-какъ вс чувствовали, что взрывъ уже очень недалекъ. Чувствовалъ это и Милковскій, но умолялъ членовъ Комитета, если только есть хотя малая возможность, отложить вооруженное возстаніе до весны, ибо во многихъ пунктахъ, которые должны принять единовременное участіе въ томъ, что совершится въ царств, еще ровно ничего не сдлано, какъ напр. и у него. Главное: нтъ нигд настоящей революціонной организаціи, а безъ этого ничто надлежащимъ путемъ не пойдетъ, никакое движеніе отрядовъ, снабженіе ихъ провіантомъ, телегами, лошадьми, чмъ-бы то ни было, а также и облегченіе коммуникаціи — немыслимы.
Комитетъ просилъ Милковскаго, какъ человка бывшаго на войн, составить планъ, для какого случится возстанія: для зимняго, такъ для зимняго, для лтняго, такъ для лтняго. Милковскій отказался, говоря, что никакой военный геній не составитъ плана для возстанія, у котораго ничего нтъ. ‘Дло придется имть сразу съ большими массами войскъ и въ разныхъ пунктахъ. Противъ нихъ нужно строить и мысленно двигать тоже массы, а заговоръ располагаетъ пока всего на все восемнадцатью тысячами присягнувшихъ, изъ которыхъ большей половины въ данную минуту не досчитаешься! Что-жъ тутъ чертить и писать? А потомъ: гд точныя свднія о расположеніи русскихъ войскъ въ царств? И этого нтъ! Составляйте ужъ вы эти планы, какъ хотите сами, а проектъ пожалуй я вамъ набросаю!’
И этотъ, повидимому, разсудительный и опытный повстанецъ, такъ здраво разсуждавшій о план, набросалъ своимъ новымъ пріятелямъ и вмст ‘начальству’ проектъ очень страннаго свойства, основанный тоже на фантазіяхъ, да еще на какихъ! Онъ совтовалъ: ‘избрать три-четыре сборныхъ пункта, на которые свезти сколь возможно боле оружія и аммуниціи. Между этими пунктами можетъ быть и Варшава, гд, въ минуту взрыва, должна произойти съ войсками, занимающими городъ и окрестности (т. е. съ самой главной массой войскъ въ царств) жестокая уличная свалка изъ-за барикадъ. Тмъ временемъ повстанцы внутри края сойдутся на сборные пункты, дабы вооружиться и образовать отряды, которые немедля ударятъ на русскіе гарнизоны, стоящіе по городамъ и мстечкамъ. А потомъ и т, кто будетъ биться въ Варшав, сдлавъ свое дло отвлеченія центральной русской арміи отъ всякаго участія въ дйствіяхъ войскъ внутри края, присоединяются тоже къ братьямъ — къ первому ближайшему отряду. Число солдатъ въ каждомъ изъ сборныхъ пунктовъ можно предполагать тысячъ въ десять человкъ (!) Итого, въ четырехъ пунктахъ — 40,000. Съ такими силами (предполагается, всмъ необходимымъ для военныхъ дйствій снабженными) можно попробовать очистить какую-либо часть царства отъ русскихъ гарнизоновъ, и тамъ уже формировать серьезную народную армію. Боле всего пригодна для этого полоса земли подл австрійской и прусской границы, такъ-какъ оттуда могутъ быть доставлены всякіе военные припасы и оружіе, и подана помощь готовыми къ бою, хорошо одтыми и вооруженными повстанскими отрядами’.
Центральный Комитетъ присоединилъ этотъ проектъ къ разнымъ бумагамъ, не особенно ему нужнымъ, какъ говорится: ad acta, и послалъ Милковскаго, въ декабр 1862, готовить возстаніе на Руси къ весн будущаго 1863 года, собирая для этого силы, гд хочетъ: въ восточной Галиціи, Румыніи, Турціи, и снабжая ихъ оружіемъ, откуда лучше знаетъ. Для сношеній съ румынскимъ и турецкимъ правительствами даны ему были особыя врительныя граматы. Денегъ общали прислать, и въ самомъ дл, въ скоромъ времени, когда Милковскій находился уже въ Галиціи, какой-то русскій гусаръ вручилъ ему 5,000 рублей въ кредитныхъ билетахъ, пожертвованные однимъ богатымъ подольскимъ помщикомъ, Александромъ Собанскимъ.
Въ Галицію Милковскій захалъ затмъ, чтобы войти своими дйствіями въ связь съ галиційской организаціей, которая уже проявляла значительные признаки жизни. Львовская Лава {Члены ея неизвстны. Милковскій въ своемъ сочиненіи: W Galicji i na Wschodsie, Poznan 1880, называетъ только одного Мечислава Романовскаго. По Гилдеру, лавъ было въ Галиціи о ту пору нсколько.} уже функціонировала, признавая себя солидарною съ варшавскимъ Центральнымъ Комитетомъ, и не отказывалась помогать начальнику еще не существующихъ пока силъ на Руси и на Восток, чмъ только случится. Милковскій условился съ нею насчетъ ключа при переписк и перебрался на Русь посмотрть, что длается тамъ. Тамъ, можно сказать, ничего не длалось: кіевская молодежь и житомірскій комитетъ хлопотали изо всхъ силъ о развитіи организаціи, но необходимыхъ для этого элементовъ (польскаго городского и ремесленнаго сословія) въ народной малоросійской масс не было — и потому всякія хлопоты и старанія заговорщиковъ по этой части разлетались прахомъ. Изъ нсколькихъ польскихъ помщиковъ сочинить организаціи было невозможно. А хлопы вс до одного держали сторону правительства. Ихъ нельзя было и трогать. Попытки были, но везд кончались для господъ экспериментаторовъ очень печально {‘Русская Старина’ 1879, Польское возстаніе, глава VI, стр. 555.}.
Милковскій перехалъ въ Молдавію, но тамъ произошли такія перемны въ его отсутствіе, что онъ никого и ничего не узнавалъ: вс отвертывались отъ него, прятались. Полиція просто-на-просто гнала поляковъ вонъ изъ всякаго боле или мене виднаго города или мстечка, ссылаясь на строгія предписанія высшихъ властей, основанныя на какихъ-то заявленіяхъ русскаго правительства. Милковскій, пошатавшись по разнымъ городамъ сверной Молдавіи и везд имя пренепріятныя объясненія съ полицейскими комиссарами и префектами (иные изъ нихъ прямо говорили ему, чтобы ‘убирался поскоре, а то выдадутъ его Россіи’) — ршился отправиться на Востокъ, попытать насчетъ формированія отрядовъ счастья тамъ, и по дорог, въ Ботушанахъ, въ самомъ конц января 1863 года по н. ст., узналъ о послдовавшемъ въ царств Польскомъ взрыв. Это заставило его измнить маршрутъ и перестроить планы. Онъ перебрался съ большими трудностями черезъ буковинскую границу въ Галицію и нашелъ тамъ неслыханный энтузіазмъ. Все настроилось воинственно. Львовская Лава цликомъ ушла въ ряды повстанцевъ царства Польскаго. Во Львов возникло нсколько новыхъ революціонныхъ кружковъ или комитетовъ, изъ которыхъ наиболе видные и вліятельные были: Блый, Братской помощи, Городской, Польской молодежи и Мирославскаго. Только второй изъ нихъ (Братской помощи), наслдникъ Львовской Лавы, относился къ возстанію довольно пріязненно и вошелъ въ сношенія съ Центральнымъ Комитетомъ. Остальные никакого Центральнаго Комитета не признавали. Каждый думалъ построить что-то свое, чрезвычайное, и играть первую роль. Боле всхъ лзъ въ общіе отцы и командиры Барскій Koмитетъ Блыхъ, гд членами были галиційскіе тузы: Флоріанъ Земялковскій {Повстанецъ 1848, осужденный первоначально на смерть, а потомъ приговоренный къ трехлтнему тюремному заключенію. Нын Высочайшимъ рескриптомъ, отъ 4 декабря 1880, возведенъ въ баронское Австрійской имперіи достоинство.}, Александръ Дздушицкій, князь Адамъ Сапга и Францискъ Смолка {Нын играетъ очень видную роль въ своемъ отечеств. Недавно, 2/14 марта 1881 года, выбранъ предсдателемъ австрійской палаты депутатовъ.}. Они не признавали въ ту пору не только Центральнаго Комитета, но и самаго возстанія. Однако, вскор, совершенно перестроившись, этотъ комитетъ протянулъ руку возстанію и дйствовалъ (благодаря главнйшимъ образомъ Сапг) весьма энергически {Сапга вооружилъ и отправилъ въ царство нсколько бандъ. Наиболе всего онъ покровительствовалъ Езёранскому. См. дйствія послдняго въ ‘Русск. Старин’ 1879, Польское востаніе, гл. IV, стр. 73—75. Взглядъ на Сапгу Гиллера, гл. II, стр. 401. Милковскій рисуетъ его такъ: ‘Князь едва-едва вышелъ изъ юношескихъ лтъ (1863). Природа надлила его большими способностями и темпераментомъ нсколько странноватымъ и загадочнымъ. Иныя слова его и дйствія приводили въ недоумніе сельскихъ домосдовъ прежней закваски. Это былъ молодой, эксцентрическій аристократъ, не шедшій путемъ, протореннымъ большими панами обыкновенныхъ свойствъ, для которыхъ очень много значитъ камергерскій ключъ и улыбка Внскаго двора. Онъ туда вовсе не заглядывалъ, а какъ дикій чистокровный арабскій аргамакъ, грызъ наложенныя на него непривычныя удила, такъ-что пна бжала по губамъ. Этими удилами было для него чуждое господство и хозяйничанье въ Польш. Пропекало оно его и мучило. Объ этомъ знали въ обществ и эта особенность, несвойственная большимъ панамъ, поднимала его кредитъ въ Галиціи’. ‘Galicja i Wschod’, стр. 25.}.
Милковскій, толкаясь между этими комитетами, долго не могъ оріентироваться и не зналъ, что ему начать. Наконецъ, встрча съ генераломъ Высоцкимъ, который прибылъ изъ Кракова, ршила его участь: онъ упросилъ стараго вояку, прославившагося своимъ крутымъ и настойчивымъ характеромъ въ Венгерскую кампанію 1849 года (гд онъ не разъ стрлялъ по своимъ картечью за нарушеніе его приказаній и отступленіе отъ диспозиціи), принять на себя командованіе военными силами на Руси. Написали Жонду Народовому: тотъ согласился измнить свое первое постановленіе и предписалъ Милковскому передать свою власть Высоцкому. Это совершилось во Львов, 3 апрля н. ст. 1863 г. Высоцкій сталъ начальникомъ военныхъ силъ на Руси и въ Люблинской губерніи. Милковскій сжегъ при немъ свою номинацію, но черезъ недлю назначенъ уже Высоцкимъ, отъ имени Жонда Народового, начальникомъ военныхъ силъ въ восьми уздахъ Подольской губерціи: Каменецкомъ, Ушицкомъ, Могилевскомъ, Брацлавскомъ, Гайсинскомъ, Олычжольскомъ, Балтскомъ, Яйпольскомъ и входящихъ отрядовъ.
Планъ дйствій обоихъ этихъ лицъ, Высоцкаго и Милковскаго, заключался въ томъ, чтобы Галиція дала съ обвода (которыхъ тамъ 12) по 300 человкъ хорошо вооруженныхъ и одтыхъ солдатъ, что составитъ со всхъ обводовъ 3,600 человкъ, и этимъ воинствомь подняла-бы и одушевила спящую Русь и выиграла у русскихъ, которыхъ силы (тысячъ 30) были разбросаны въ ту минуту на огромномъ пространств, такъ-что на каждый стратегическій пунктъ приходилось самое ничтожное число — дв-три побды. Такой фактъ: дв-три побды въ Малороссіи (отъ которой ничего не ждали) произвели-бы значительный эффектъ и одушевили царство и Литву, показавъ ясно, что старыя традиціи Польши еще живы, что Русь составляетъ съ Короной {Старое, народное названіе Коренной Польши, гд Варшава, Краковъ и Львовъ.} нчто общее, откликается ей, помогаетъ! Такой фактъ записался-бы въ исторію яркими буквами!
Но какъ многія тогдашнія фантазіи поляковъ, строившіяся на зыбкомъ фундамент, подъ вліяніемъ какого-то особаго дурмана, разсыпалась прахомъ и эта. Прибывъ въ Подольскую губернію, и осмотрвшись, Милковскій увидлъ очень скоро, что эффекта никакого тамъ не устроишь: русскія войска поминутно прибывали и прибывали — и вскор залили Малороссію, такъ что биться съ ними да еще побждать какимъ нибудь тремъ тысячамъ галиціанъ было очень трудно. А тутъ еще мшали длу и свои: тотъ самый Сапга, которому Милковскій восплъ впослдствіи такой дифирамбъ, выдвигалъ всячески Езеранскаго и осаживалъ Высоцкаго, котораго почему-то не терплъ.
Милковскій ршился перенести свою дятельность въ Турцію и Румынію, отправя туда агентовъ, а самъ оставаясь все-таки въ Малороссіи, дабы (какъ онъ говорилъ и думалъ) поддерживать жизнь тамошнихъ блдныхъ комитетовъ, чтобы не погасли въ нихъ послднія искры. А въ сущности держала его тамъ привязанность къ родин, къ насиженному гнзду: онъ самъ былъ подолянинъ, зналъ тамъ всхъ и все, а въ Турціи никого или очень мало. Къ тому-же агенты утшали его надеждами, что соберутъ безъ особеннаго труда отрядъ тысячи въ дв слишкомъ, изъ поляковъ, далматовъ, босняковъ, черногорцевъ, арнаутовъ, грековъ, лишь-бы только были деньги, но этого-то важнаго подспорья всякихъ военныхъ и гражданскихъ предпріятій, этого масла, смазывающаго вс пружины міра, и не хватало у повстанцевъ Руси и Востока! Нужно было на созданіе отряда въ дв тысячи человкъ, вооруженіе его, обмундировку и доставленіе на мсто военныхъ дйствій, по крайней мр, два милліона франковъ, а у Милковскаго было только 5,000 рублей въ русскихъ кредитныхъ билетахъ, что составляло въ то время 18,627 франковъ 60 сантимовъ, да и т лежали у комиссара Жонда Народового, Сокульскаго, въ Константинопол. Мялковскій обратился къ Высоцкому, что ему длать въ такихъ трудныхъ обстоятельствахъ — и тутъ-же начертилъ живую картину, какъ бы все это пошло, еслибъ деньги, еслибъ у разныхъ богатыхъ эгоистовъ было побольше патріотизма!.. Высоцкій, до нкоторой степени одушевленный пламеннымъ его разсказомъ, открылся ему, что у него есть талисманъ, могущій достать во всякую минуту весьма серьезную сумму: ‘видишь этотъ зеленый перстень: мн далъ его графъ Ксаверій Браницкій, располагающій, какъ теб, конечно, извстно, громадными средствами, и сказалъ: если теб нужны будутъ деньги, пошли ко мн этотъ перстень — дамъ хоть полцарствія моего! Возьми и пошли, не то позжай къ Браницкому самъ!’
Милковскій послалъ къ Браницкому съ перстнемъ какого-то шляхтича изъ Волынской губерніи, Пашкевича, тотъ пропалъ безъ всти и осталось неизвстнымъ, далъ-ли Браницкій два милліона франковъ и Пашкевичъ скрылся съ ними, можетъ быть, на другое полушаріе,— или Браницкій, осажденный въ то время со всхъ сторонъ тысячами подобныхъ требованій, не далъ ничего…
Время между тмъ летло. Ждать безконечно явленія не очень врныхъ милліоновъ отъ Браницкаго было невозможно. Милковскій снова сталъ налегать на Высоцкаго, прося его достать хотя что нибудь. ‘Если нельзя вооружить въ Турціи 2,000 повстанцевъ (говорилъ онъ), то слдуетъ попробовать собрать хотя четвертую часть этого: человкъ 500—600 — и съ ними пробиться черезъ Молдавію на Русь, ибо отрядъ мене этого едва ли пробьется’.
Высоцкій отвчалъ: ‘погоди немного, дамъ теб изъ собранныхъ на Руси денегъ 100,000 франковъ, а пока возьми вотъ эти 3,000 рублей!’ Милковскій взялъ и ршился дйствовать хотя съ такою малою суммой, какая была у него и у Сокульскаго на рукахъ, т. е. съ 8,000 рублей въ русскихъ кредитныхъ билетахъ, что на франки составляло тогда 29,857 фр. 60 сант. Милковскій былъ одинъ изъ тхъ безумцевъ польской націи, къ разряду которыхъ принадлежали: Заливскій, Лапинскій, Мирославскій, Куржина… и мало ли ихъ на свт! Задавшись какою нибудь задачей, онъ уже не могъ остановиться, а шелъ и шелъ до конца, какой-бы конецъ этотъ ни быль…
Мы разсказали читателямъ ‘Историческаго Встника’ трагическое, невроятное плаваніе Лапинскаго по Балтійскому морю, съ сотней такихъ-же какъ онъ угорлыхъ повстанцевъ, искавшихъ Богъ знаетъ чего: смерти въ волнахъ, или — на русскомъ штык. Теперь разскажемъ точно такое-же странствіе Милковскаго по суш и по водамъ, съ такою-же сотней или немного боле ратниковъ, тоже не знавшихъ опредленно, куда они идутъ, что они длаютъ, и какія препятствія встртятъ на дорог.
Между тмъ Жондъ Народовый, не видя ровно никакихъ дйствій Милковскаго ни на Руси, ни на Восток, и полагая, что все это происходило отъ неловкости разосланныхъ имъ туда и сюда агентовъ, предписалъ ему черезъ Высоцкаго, въ самомъ конц апрля по п. ст. 1863 г., отправиться, немедля ни минуты, въ Турцію и лично формировать тамъ отряды, при содйствіи Гарибальди, который общалъ помощь людьми и оружіемъ {Милковскій подозрвалъ здсь интриги князя Адама Сапги, который хотлъ распоряжаться на Руси какъ дома, направлять туда отряды, оружіе, агентовъ, по своему собственному усмотрнію. Милковскій этому мшалъ. Кром того, Сапга считалъ его тайнымъ сторонникомъ Мирославскаго (Mierosawczykiem zakapturzonym), съ которымъ блые всхъ захватовъ не хотли имть никакого дла.}. (Будто-бы было приготовлено уже 600 человкъ и 800 штуцеровъ). Въ вид позолоченія пилюли, Жондъ Народовый возводилъ военнаго начальника 8-ми уздовъ Подольской губерніи изъ унтеръ-офицеровь въ полковники! Лапинскій отъ ‘генерала’ (какъ видли наши читатели) отказался (можетъ быть потому, что былъ и безъ того полковникъ русской службы), но унтеръ-офицеръ Милковскій принялъ чинъ полковника отъ Жонда съ удовольствіемъ и сталъ немедля подписываться имъ подъ всми бумагами.
Итакъ, длать нечего, пришлось повиноваться! Милковскій взялъ у военнаго комиссара Жонда, Пршевлоцкаго, его французскій паспортъ и 3 мая н. ст. перехалъ съ нимъ молдаванскую границу въ Фолтычанахъ, поручивъ передъ тмъ своимъ румынскимъ агентамъ заготовлять для отряда, имющаго придти съ Востока, амуницію, оружіе, провіантъ, въ различныхъ пунктахъ соединенныхъ княжествъ, а также подговаривать кого случится изъ тамошнихъ поляковъ служить возстанію {Въ Молдавіи довольно поляковъ-ремесленниковъ. Милковскій полагалъ, что около 300 изъ нихъ можно будетъ завербовать: на дл не пошелъ ни одинъ!}..
Прибывъ въ Константинополь, Милковскій счелъ за нужное повидаться прежде всего съ агентомъ князя Владислава Чарторыскаго, Владиславомъ Іорданомъ, старымъ воякой, который позже командовалъ довольно большою бандою въ царств, но увидлъ тотчасъ, что тутъ поживиться нечмъ: Іорданъ работалъ секретно для кавказской экспедиціи отеля ‘Lambert’, вмст съ какимъ-то Ленковскимъ, агентомъ Уркварта {Этотъ-же самый Урквартъ сносился и съ Лапинскимъ, что видно изъ записокъ послдняго. ‘Gazeta Narodowa’ 1878.}. Въ ихъ распоряженіи находилось нсколько сотъ хорошихъ англійскихъ штуцеровъ и дв пушки, которыя хранились въ турецкихъ военныхъ цейхгаузахъ {Той-же самой фирмы, которая доставила ружья и пушки Лапинскому: Витвортъ и сынъ (Withwort and Sons).}. Кром того, Іорданъ имлъ еще противъ Милковскаго и свой собственный зубъ, вслдствіе какой-то статьи, гд онъ былъ изображенъ не очень красиво…
Толкнулся Милковскій и къ Садыкъ-паш-Чайковскому, котораго тоже описалъ гд-то въ невыгодномъ для него свт, но Чайковскій, какъ добрый и незлопамятный хохолъ, забылъ эту обиду и очень дружески принялъ уполномоченнаго Жондомъ собирателя отрядовъ на Восток и всячески общалъ ему помогать. Изъ его казаковъ и драгуновъ дйствительно оказалось нсколько готовыхъ вступить въ ряды повстанскихъ дружинъ, которыя должны были отправиться изъ Турціи въ Польшу. Было-бы и больше, еслибъ кавказскіе агенты отеля ‘Lambert’ не подбивали ихъ идти въ другую сторону, общая имъ при этомъ золотыя горы, а тутъ-молъ что вамъ дадутъ, какой нибудь прощалыга Милковскій!..
Изъ представлявшихся воображенію Жонда и Высоцкаго какихъ-то, неизвстно кмъ и когда завербованныхъ 600 ратниковъ, Милковскій нашелъ въ Константинопол только 120. Что касается 800 штуцеровъ, имвшихъ прибыть отъ Гарибальди, — они хоть и прибыли въ константинопольскій портъ, но были такъ небрежно уложены, что агенты нашего посольства, безпрестанно вертвшіеся у пристани, сейчасъ-же узнали, что это за кладь (кое-гд изъ-подъ рогожъ просто-на-просто торчали стволы и штыки). Объ этомъ сообщено сейчасъ-же туркамъ — и они, волей-не-волей (хоть и мирволили полякамъ и смотрли на многія ихъ дйствія сквозь пальцы), должны были конфисковать таинственную посылку, и что потомъ ни длалъ Милковскій, но выручить этихъ штуцеровъ уже не могъ. Онъ видлся даже по этому поводу и съ великимъ визиремъ, Фуадъ-пашею, тотъ общалъ ‘похлопотать’ (когда это отъ него вполн зависло), но ничего не сдлалъ. Вроятно, штуцера понравились туркамъ и они сочли за лучшее взять ихъ себ, чмъ давать… неизвстно кому, и на что. Когда Милковскій откланивался великому визирю, послдній сказалъ ему, улыбаясь: ‘je vous croyais plus habiles!’
Предвидя въ Констангинопол большія затрудненія при вывод отряда, когда онъ будетъ совсмъ готовъ, за городскую черту и маршированіи съ нимъ по люднымъ предмстьямъ турецкой столицы, Милковскій ршился перенесть свое повстанское бюро въ Тульчу, небольшой, тихой городокъ въ устьяхъ Дуная, впрочемъ, съ пашею и значительнымъ гарнизономъ, но съ турецкими пашами и ихъ войсками Милковскій зналъ какъ ладить. Ему нужно было бжать и отъ ‘Чарторысцевъ’, которые всячески сбивали его съ настоящей дороги, какая казалась ему пряме и соотвтственне видамъ красной партіи захватовъ. Былъ, напримръ, такой случай: пріхалъ въ Константинополь новороссійскій агентъ Заремба и наткнувшись на Милковскаго и узнавъ, чмъ онъ занимается, предложилъ ему 10,000 франковъ, но черезъ нсколько дней, попавъ подъ перекрестный огонь кавказской экспедиціи, былъ уже совсмъ не тотъ: онъ усматривалъ боле выгодъ отъ этого предпріятія, чмъ отъ возни Милковскаго съ какими-то отрядами и сталъ просить выданныя ему деньги назадъ. ‘Высадимъ отрядъ въ Одесс, куда прибудетъ единовременно Менотти Гарибальди съ итальянцами и съ 6,000 черкесскихъ головорзовъ, которыхъ вербуютъ на Кавказ особые люди, имющіе на то весьма достаточныя средства. Вся эта масса отчаянныхъ, на все готовыхъ людей, легко возьметъ Одессу! А вдь это эффектъ не малый: взять у москалей Одессу! А!.. вдь старикъ Гарибальди взялъ-же съ марсальской тысячью Неаполь! Отчего-же сынъ его не можетъ взять Одессы, съ десятью тысячами такихъ-же кавказскихъ, итальянскихъ и польскихъ марсальцевъ?!..’
Милковскій плохо понималъ только свою собственную чепуху, когда приходилось нести ее передъ кмъ-нибудь, или писать на бумаг, но хорошо понималъ чепуху чужую: онъ отвчалъ Заремб чтобы какъ нибудь отъ него отдлаться), что ‘переговоритъ обо всемъ этомъ обстоятельно съ агентомъ старика Гарибальди, полковникомъ Биксіо, жившимъ тогда въ Константинопол и можетъ быть согласится на высадку вербуемаго имъ отряда въ Одесс’… а самъ сталъ поспшно сбираться въ дорогу. Ему какъ-то не врилось въ прибытіе черкесовъ съ Кавказа и Менотти Гарибальди изъ Италіи съ большимъ отрядомъ, которому нужно было пройти значительную часть Средиземнаго моря, потомъ — Дарданельскій проливъ, Босфоръ, Черное море и гирла Дуная такъ, чтобъ нигд не возбуждать подозрній. А еслибъ наконецъ они и преодолли вс эти неимоврныя трудности и добрались до Одессы, то почему Одесса могла быть для этихъ ‘марсальцевъ’ другимъ Неаполемъ? {Эти планы повстанцевъ дйствительно не осуществились. Сообразивъ всю нелпость подобнаго предпріятія, Менотти Гарибальди возвратилъ Жонду Народовому вс деньги (130,000 фр.), отпущенныя на формированіе итальянскаго отряда. ‘Русская Старина’ 1879, Польское возстаніе, глава VIII, стр. 77, примчаніе.}…
Составивъ съ разными военными поляками, находившимися тогда въ Константинопол, планъ своего похода черезъ Молдавію на Русь и поручивъ Сокульскому ходатайствовать у турокъ о выдач конфискованнаго оружія или хоть выпросить ‘кавказскіе’ штуцера у Ленковскаго и, кром того, условясь съ тмъ-же лицомъ о способ доставленія въ Тульчу навербованныхъ людей (небольшими партіями, на французскихъ, нмецкихъ и другихъ пароходахъ, въ вид рабочихъ, на уборку казацкихъ полей въ Добрудж), Милковскій выхалъ въ Тульчу между 20—23 мая н. ст. 1863. Разумется, прежде всего представился онъ Рашиду-паш и другимъ высшимъ чиновникамъ города. Паша зналъ, кто такой Милковскій и что онъ намренъ длать въ Тульч, но ршился до поры до времени ни во что не мшаться.
Милковскій взялся за дло горячо. Ему сильно помогалъ во всемъ расторопный начальникъ его ‘штаба’, майоръ Зима, прибывшій изъ Англіи. Отрядъ формировался живо. Явилось, какъ-бы какимъ-то волшебствомъ, мене чмъ въ дв недли, три роты (т. е. какъ и у Лапинскаго, въ сущности кадры будущихъ ротъ) и названы первымъ батальономъ. Каждый ратникъ (солдатъ и офицеръ) имлъ ‘казенную квартиру’ и получалъ въ день 3 піастра {Цна этой полумлкой монеты подвижная, отъ 7—10 коп. на наши деньги. Піастръ заключаетъ въ себ 40 лара — монета несуществующая, но есть мдныя монеты въ 5 и въ 10 лара.}. Мундиры этихъ ратниковъ (хранившіеся на какой-то нмецкой мыз, за городомъ), состояли изъ: кителя сраго полотна и такихъ-же штановъ, шапки-рогативки синяго цвта, съ красными кантами и козырькомъ. На ногахъ — то башмаки, то сапоги, смотря по мстности, гд придется отряду идти. По кителю висла на черномъ ремн сумка съ патронами, а съ другой стороны, черезъ плечо — блое одяло, свернутое въ трубку, наконецъ — мшокъ вмсто ранца на спин, съ бльемъ и всякими другими солдатскими пожитками. Время отъ времени войско это училось за городомъ маршировать и всему тому, чему можно было учиться безъ ружей, которыхъ съ часу на часъ поджидали изъ Константинополя. Гарибальдійскіе штуцера такъ и застряли гд-то, а ‘кавказскіе’ числомъ 200, Ленковскій общалъ взять у турокъ и передать въ распоряженіе Сокульскаго. Да было куплено еще 120 греческихъ штуцеровъ въ Аинахъ, наконецъ — собрано въ Молдавіи 56 карабиновъ и 39 охотничьихъ ружей. Милковскому сказали его друзья изъ мстныхъ жителей, что ‘оружіе черезъ портъ въ Тульчу не пройдетъ никоимъ образомъ, нужно придумать какой-нибудь другой способъ доставки, чтобы турки вовсе не знали, что оружіе прохало, а если потомъ и узнаютъ, то вроятно не возьмутъ’. Милковскій придумалъ слдующее: доставить оружіе изъ Константинополя на парусномъ купеческомъ судн къ мысу Кара-Орманъ, не такъ далеко отъ Тульчи, а оттуда перевезть его, въ окрестности города, на возахъ, хозяевамъ которыхъ (бднымъ польскимъ ремесленникамъ) пригрозить, что если только кто изъ нихъ проболтается, что здилъ въ Кара-Орманъ за штуцерами, то будетъ убитъ.
Когда была получена шифрованная телеграмма (въ конц іюня по н. ст.), что судно съ оружіемъ вышло изъ константинопольскаго порта, Милковскій отправилъ къ Кара-Орману расторопнаго офицера Холевинскаго, съ нсколькими подводами. Холевинскій простоялъ въ голой степи, подъ палящими лучами солнца, одиннадцать дней и проглядлъ, что называется, вс глаза. Наконецъ, утлая ладья причалила къ Кара-Орману: когда стали выгружать драгоцнную, такъ долго ожидаемую съ мучительнымъ нетерпніемъ кладь, оказались только одни греческіе карабины въ томъ вид, какъ они были пріобртены въ Аинахъ: гладкіе стволы, со старыми, ослабшими замками, гд курокъ не всегда разбивалъ пистонъ. Вмсто-же 200 англійскихъ штуцеровъ, присланныхъ изъ Англіи Ленковскому для кавказской экспедиціи, а имъ пожертвованныхъ на экспедицію Милковскаго, явилось 40 русскихъ кремневыхъ ружей, передланныхъ на пистонные! Самые пистоны были такого свойства, что не лзли на стержни! Пришлось опиливать послдніе, а замки передлывать. Это заняло довольно времени у нсколькихъ поляковъ-слесарей вдругъ, посл того, какъ оружіе перехало благополучно изъ Кара-Ормана въ Тульчу и было упрятано въ какіе-то загородные сараи.
Наконецъ все было готово, куплены вьючныя лошади, разные мелкіе предметы, необходимые отряду при движеніи, какъ напр. котелки, таганы, рожны и т. п., осмотрны подробно дунайскіе берега между Тульчею и Исакчею. Оставалось только переправиться черезъ Дунай, т. е. сдлать самый важный шагъ!
Само собою разумется, что какъ за приготовленіями экспедиціи Далинскаго въ Лондон, такъ и за всею подобною возней Милковскаго въ Тульч, слдила русская тайная полиція. Здсь тоже были свои Полесы-Тугендбольды и Туры. Они доносили обо всемъ, что только замчали, своему начальству въ Одессу, въ Каменецъ-Подольскъ, въ Галацъ и Сулинъ, гд объ эту пору постоянно держались два русскія военныя судна, которымъ было предписано, какъ только поляки тронутся изъ Тульчи по Дунаю, сейчасъ-же сняться съ якоря, догнать Милковскаго и весь его отрядъ забрать или утопить. Кром того, въ самомъ начал іюля по н. ст., прибылъ изъ Одессы какой-то грекъ {Изъ своихъ прізжалъ къ Милковскому въ Тульчу Жвиридовскій, сейчасъ-же посл упадка могилевскаго возстанія. Онъ искалъ спасенія въ Турціи, но потолкавшись тамъ и скучая безъ дла, отправился въ Краковъ и вскор затмъ появился начальникомъ банды въ Радомской губерніи, подъ именемъ Топора. Печальный конецъ его извстенъ. (‘Русская Старина’ 1879, Польское возстаніе, гл. X, стр. 667). Заглядывали еще въ Тульчу два французскіе офицера, пріятели Рошебрюна (посл его исторіи съ Высоцкимъ въ Краков. ‘Русская Старина’, Польское возстаніе, гл. II, стр. 427) и предлагали Милковскому услуги ‘генерала’ въ качеств начальника польскаго отряда, когда онъ сформируется., Милковскій отвчалъ имъ, что мсто въ отряд для такого храбраго офицера всегда найдется, но только не въ вид главнаго начальника, такъ какъ онъ не можетъ командовать по-польски.} и скоро познакомился съ Милковскимъ, который еще до прізда его зналъ, черезъ французскаго вице-консула Делювье (Deluvier), что онъ будетъ къ нимъ въ гости. Грекъ жаловался полковнику на Іордана, что тотъ не принялъ отъ него услугъ по части доставки оружія и другихъ предметовъ внутрь края, т. е. въ Малороссію или куда прикажутъ, говорилъ, что онъ иметъ торгово-контрабандныя сношенія съ Одессой, съ Балтой, съ Аккерманомъ, Ямполемъ, Могилевомъ и Каменецъ-Подольскомъ, что конечно безвозмездно трудиться онъ не станетъ, но во всякомъ случа возьметъ меньше, нежели вс другіе и доставитъ врне, что у него въ распоряженіи нсколько мелкихъ судовъ и лодокъ, люди, ими управляющіе, знаютъ въ Черномъ мор, въ Дуна, въ озер Ялпух, Кагул и другихъ вс ходы и выходы’.
Милковскій сказалъ ему, что ‘подумаетъ и пришлетъ за нимъ, когда будетъ нужно’.
Грекъ довольно часто встрчался потомъ съ полковникомъ въ разныхъ публичныхъ мстахъ, главнйшимъ образомъ на базар, гд, въ восточныхъ городахъ, обыкновенно толчется цлый день все мужское населеніе. Они говорили между собою какъ знакомые люди. Грекъ высказывалъ свои мысли о настоящей свобод, объ отвращеніи, какое питаютъ къ русскимъ истинные греческіе патріоты, говорилъ даже о какихъ-то личныхъ непріятностяхъ и преслдованіяхъ, испытанныхъ имъ въ Россіи и требующихъ возмездія…
Однажды Милковскій, (когда все ршительно было приготовлено къ переправ черезъ Дунай) пригласилъ этого грека къ себ и сказалъ ему: ‘дайте мн честное слово, что вы намъ не измните’ — и тутъ взглянулъ ему прямо въ глаза. Грекъ выдержалъ этотъ взглядъ очень спокойно и отвчалъ такъ: ‘если вы мн не довряете, полковникъ, то… лучше не будемъ ни объ чемъ говорить! Я уйду, горько сожаля, что вы лишили меня возможности служить вашему длу, столь для меня великому и святому, какъ будто это дло было дломъ моей родины. Конечно, я не имю никакихъ особенныхъ правъ на ваше довріе, не будемъ лучше говорить вовсе!’ ‘Можете-ли вы переправить черезъ Дунай нашъ отрядъ?’ спросилъ посл этой тирады Милковскій. ‘Могу, гд и когда прикажете!’ былъ отвтъ. ‘Поклянитесь, что вы не измните нашей тайн!’ ‘Клянусь! Клянусь моей Греціей, моимъ отечествомъ, которое люблю, какъ вы Польшу! Клянусь священнымъ прахомъ моихъ отцовъ!’ И при этомъ поднялъ къ верху руку, сложивъ пальцы, какъ складываютъ ихъ православные для крестнаго знаменія.— Довольно! сказалъ Милковскій: объявляю вамъ, что я собралъ отрядъ и намренъ съ нимъ высадиться у Аккермана. Приготовьте мн все нужное для этого. День, когда мы отсюда двинемся, будетъ вамъ скоро сообщенъ!’ ‘А сколько людей и лошадей должны мы будемъ поднять?’ — ‘Тысячу человкъ и сто лошадей!’
Грекъ общалъ заняться приготовленіями ту-же минуту, откланялся Милковскому — и только его и видли. Сообщивъ, что считалъ нужнымъ, русскому консулу въ Измаил, онъ въ туже ночь ускакалъ на перекладныхъ въ Одессу. Оттуда двинули большой отрядъ къ Аккерману на подводахъ…
Тмъ временемъ Милковскій отдавалъ послднія приказанія. За три дня до выхода отряда изъ города, майоръ Зима посланъ былъ въ Сулинъ, на отходившемъ туда французскомъ пароход, какъ-бы простой вояжеръ, съ мшкомъ черезъ плечо, гд заключалось десять штукъ револьверовъ. Онъ долженъ былъ розыскать тамъ нанятое итальянскимъ вицеконсуломъ въ Сулин, г-мъ Джесси (Jessy) англійское паровое судно и съ нимъ прибыть, въ извстномъ часу, вечеромъ съ 11 на 12 іюля н. ст., къ заране указанному пункту, между Тульчей и Исакчей, насупротивъ ветловыхъ кустовъ, — и тутъ отрядъ долженъ перессть на палубу судна, со всми своими пожитками и лошадьми. Дальнйшее странствіе зависитъ отъ разныхъ обстоятельствъ…
Наканун задуманнаго Милковскимъ выхода, 10 іюля н. ст., пришло отъ Зимы такое письмо:
‘Покамстъ дла идутъ кое-какъ, но трудно мн возиться съ греками {Поставлено вмсто ‘англичанами’.}: такъ трусятъ, такъ трусятъ! И золото не помогаетъ! Если случится что либо непредвиднное, что потребуетъ измненія нашего плана, я телеграфирую: La marchandise est avarie, j’ai command d’autre. Это значитъ: ‘не трогайся съ мста:’ Я былъ на англійскомъ военномъ пароход: капитанъ уже далъ знать коменданту въ Галацъ, чтобы онъ не спускалъ глазъ съ русскаго парохода. Въ крайнемъ случа совтуетъ овладть русскимъ судномъ, полагая, что оно не станетъ стрлять въ англійскій флагъ. Нашъ пароходикъ довольно силенъ, смотритъ, какъ стимеры Лойда. Не забудь соблюсти въ точности слдующее:
1. Чтобы сигнальщикъ былъ на своемъ мст и чтобы могъ увидть нашъ сигналъ издалека. Я буду на корм и спущу блый платокъ.
2. Чтобъ берегъ былъ повыше: иначе съ лошадьми будетъ неимоврная возня. Нужно пріискать мсто, гд-бы можно было причалить къ берегу вплоть.
3. Коммуникація съ Измаиломъ и Галацомъ должно-быть прервана — помни объ этомъ!
4. Берегитесь, чтобы австрійскій пароходъ, выходящій изъ Галаца по воскресеньямъ, не увидлъ васъ какъ-нибудь. Онъ пройдетъ мимо васъ въ 7 1/2 часовъ.
Употреблю всевозможныя старанія, чтобъ быть на мст въ означенную пору. Говорятъ однако, будто-бы въ Ялгани, ниже Тульчи, пароходы, по закат солнца, не пропускаются.
11 числа іюля н. ст. начальникъ отряда сдлалъ перекличку всмъ людямъ, состоявшимъ подъ его командой:, было всего на все 258 человкъ и 7 лошадей. 1-я и 3-я роты стояли въ Тульч, 2-я около мили оттуда, въ нмецкой колоніи Франценсталь. Какъ только были розданы магазинеромъ, поручикомъ Дентршинскимъ, по ротамъ мундиры, шапки, патронташи и походная обувъ — наша прислалъ за Милковскимъ.
— Собираешься, полковникъ? сказалъ онъ ему, когда тотъ вошелъ.
— Собираюсь, отвчалъ Милковскій: не хочу больше злоупотреблять добрымъ къ намъ расположеніемъ и гостепріимствомъ Высокой Порты!
— Не въ этомъ дло, возразилъ паша, а въ томъ, чтобы Турція не была изъ за васъ какъ нибудь скомпрометирована. Я не стану распространяться о томъ, что мы къ вамъ дйствительно расположены, но… политика часто заставляетъ обходиться съ самыми близкими друзьями, какъ съ врагами.
Милковскій молчалъ.
— Но я все-таки не желалъ-бы васъ третировать, какъ непріятелей (началъ снова паша), я бы желалъ устроить дло такъ, чтобы и вы ушли, и мы не были скомпрометированы. Какъ думаешь: есть на это средство?
— Есть, отвчалъ Милковскій: отворотитесь и не смотрите, когда мы соберемся и пойдемъ, а когда уйдемъ, подымите шумъ, пошлите насъ догонять… вдь бываютъ-же на свт случаи, что одни другихъ проводятъ: вотъ и вы скажите, что мы васъ провели, поступили съ вами неблагородно. Словомъ, всю вину свалите на насъ!
— Нтъ, такъ не годится! Надо выдумать что-нибудь другое!.. приди-ка часика черезъ два опять, а тмъ временемъ подумай, и я подумаю, авось что-нибудь и выдумаемъ! Врь только, что я дйствую, какъ человкъ, желающій вамъ всего лучшаго! Вришь?
— Врю!
И съ этимъ разстались.
Черезъ два часа Милковскій явился къ паш опять.
— Вотъ что я придумалъ, сказалъ наша: необходимо теб разстаться съ тридцатью молодцами! Какъ-только вы двинетесь, наши войска арестуютъ всхъ вашихъ солдатъ, не трогая офицеровъ, унтеръ-офицеровъ и сержантовъ. Изъ арестованныхъ выбери то, что теб не очень нужно, я отошлю этотъ народъ въ Константинополь, при бумаг, въ которой распишу какъ слдуетъ все случившееся. Арестъ произойдетъ между 10 и 4 часами. При закат солнца арестованныхъ выпустятъ и ты длай съ нимъ что хочешь!
Какъ ни было прискорбно Милковскому разставаться хотя бы и съ такимъ небольшимъ числомъ престарлыхъ солдатъ (все это были ветераны 1831 года, попавшіе въ Турцію разными путями и хотвшіе не меньше молодыхъ увидть на старости лтъ родную землю), но длать было нечего! Торговаться съ пашею было неловко и неприлично, да и ни къ чему-бы не привело. Какъ выражаются поляки въ подобныхъ случаяхъ: ‘Sprawa bya z Sarmat!’ {Слово въ слово: ‘дло было съ Сарматой’. Въ переносномъ значеніи: ‘съ человкомъ рзкимъ, неуступчивымъ, который, что ни говори, не подастся, настоитъ на своемъ’.}
Полковникъ веллъ отряду готовиться къ выступленію. Люди одлись, вооружились, пошли-было очень весело по дорог, которая была указана начальствомъ (разумется, о переговорахъ Милковскаго съ пашею никто ничего не зналъ). Вдругъ, откуда ни возьмись, турки! Наскочили какъ зври! Аресты произошли по всмъ правиламъ, однакоже нсколько солдатъ успли бжать и попрятаться въ густомъ бурьян, котораго за городомъ цлыя рощи. Изъ третьей роты турки арестовали только трехъ! По городу ходилъ приказъ паши, начинавшійся словами: ‘Будучи принужденъ принять суровыя мры противъ польскихъ бродягъ, замышлявшихъ что-то недоброе, я сдлалъ сегодня распоряженіе’… и т. д.
Милковскій собралъ не арестованныхъ на сборномъ пункт, за нмецкимъ предмстьемъ, гд былъ большой садъ и веллъ имъ стоять тамъ, не трогаясь съ мста, до девяти часовъ вечера, ожидая приказанія, какое не преминетъ послдовать. Кошки скребли у него на сердц. Участь арестованныхъ представлялась ему до того неврной, какъ будто ихъ уже не стало на свт. Турецкій арестъ и общанія совсмъ не то, что всякій другой арестъ и общанія! Слишкомъ доврять имъ не возможно… въ оставшихся рядахъ раздавались жалобы и ропотъ. Спрашивали: ‘какъ-же мы пойдемъ и куда, въ такомъ маломъ числ?’ — ‘Не малое число, проворчалъ Милковскій: у насъ еще не тронутая рота въ Франценстал!.. Да хоть-бы 20, хоть бы только 10 человкъ осталось — все-таки надо идти!’
Въ 9 часовъ вечеромъ онъ явился, сильно разстроенный и смущенный къ паш. Тотъ былъ также разстроенъ, лицо его было блдно.
— Что, разв ужъ пора? проговорилъ онъ, увидя вошедшаго къ нему полковника.
— Пора!
— Ну, такъ какъ-же?..
— Надлали вы намъ длъ, нечего сказать!
— А что?
— Разбили, разстроили отрядъ совсмъ! Кто его теперь соберетъ?
— Я приказывалъ не пугать, арестовать осторожно.
— А вотъ они напугали!
— Что длать, сила вещей этого требовала!.. выходишь?
— Выхожу!
Паша ударилъ въ ладоши и веллъ позвать какого-то чиновника. Когда тотъ вошелъ, онъ ему шепнулъ что-то, потомъ, обращаясь къ Милковскому, сказалъ: ‘люди твои будутъ сейчасъ выпущены’!
Наступило прощаніе. Паша разчувствовался, желалъ полякамъ всякихъ успховъ на пол брани, совтовалъ Милковскому, выходя изъ города, держаться подальше отъ турецкихъ лагерей и объяснилъ даже, гд именно они расположены. Милковскій благодарилъ за все это — и черезъ какихъ-нибудь полчаса очутился со своимъ отрядомъ. Арестованные подходили кучка за кучкой. Никто изъ нихъ не могъ понять, что такое длается. Иные объясняли себ это арестованіе и потомъ выпусканіе условіемъ ихъ начальника съ пашею, чтобы они до вечера не подпили, а вс до одного были трезвы и крпко держались на ногахъ передъ походомъ.
Отрядъ собрался почти весь и почти вс были вооружены: къ привезеннымъ и имвшимся въ цейхауз 160 ружьямъ Милковскій прикупилъ въ Тульч и окрестностяхъ еще 20 охотничьихъ ружей, вышло всего 180, а людей осталось, за выбывшими, 213 человкъ. Стало, безъ ружей было только 33 человка. Имъ роздали пики, которыя хранились въ галацкомъ склад повстанскихъ вещей въ значительномъ количеств, т. е. наконечники, а подлать къ нимъ древки было уже не долго и не трудно.
Собравъ всхъ къ одному пункту, Милковскій подвязалъ себ палашъ и сдлалъ своему войску Наполеоновскій ‘ночной смотръ.’ Затмъ отдалъ приказъ снять съ ружей штыки, маршировать осторожно и тихо, трубокъ не курить, громко не разговаривать — и отрядъ тронулся проселочными дорогами и разными ущеліями, слдуя указаніямъ одного мстнаго поляка Вытвицкаго, который былъ охотникомъ и зналъ окрестности Тульчи во всхъ направленіяхъ превосходно. Онъ велъ соотчичей къ тому пункту, гд нужно было ждать парохода. Когда спустились къ берегу Дуная, поросшему высокимъ камышомъ, стало свтать, но опасности уже не было: въ случа надобности вс могли укрыться въ камышъ. Въ восьмомъ часу утра, уйдя отъ города мили три, отрядъ встртилъ какого-то стараго турка, хавшаго въ тележк. Боясь, чтобы онъ не поднялъ въ Тульч шуму, арестовали его и вошли затмъ въ камыши, чтобы не имть еще такихъ-же исторій съ прохожими и прозжими изъ Исакчи въ Тульчу и обратно, которыхъ число, часъ отъ часу, должно было увеличиваться. Тутъ и ршились дожидаться парохода, а не въ ветловыхъ кустахъ, до которыхъ было еще довольно далеко. Милковскій, выбравъ берегъ повыше, слъ на него, замняя сигнальщика и сталъ смотрть, съ замирающимъ сердцемъ, въ ту сторону, откуда долженъ былъ показаться пароходъ. Прошло часа два. Пароходъ не показывался. Ратники въ камыш поснули. Наконецъ, около 10 часовъ, мелькнулъ вдали пароходъ: Милковскій устремилъ на него глаза и убдясь, по разнымъ соображеніямъ, что это тотъ самый, который долженъ ихъ поднять, далъ знакъ — на пароход сверкнулъ блый платокъ. ‘Вставать!’ крикнулъ полковникъ.
— Вставать, вставай! — загремли голоса по камышамъ. ‘Батальонъ’ поднялся, построился, штыки заблестли на солнц, польская команда маіора Ягмина громко пронеслась по рядамъ впервые. Вс лица засіяли. Мечты каждаго солдата и каждаго офицера полетли Богъ знаетъ куда… Одинъ лишь полковникъ задумчиво перекидывалъ свой взглядъ на ту сторону Дуная, за другіе камыши, за озеро Ялтухъ, синвшее вдалек, за городъ Болградъ — столицу Болгарскихъ поселенцевъ Бессарабіи… тамъ, за этими камышами, трясинами, полями и городами представлялись предводителю безпардонной кучки его соотечественниковъ такія препятствія, которыя другимъ и не снились. Въ Измаил стоялъ отрядъ румынъ, въ 900 человкъ, подъ начальствомъ полковника Калинеску, въ Галац и Рени — 1000 человкъ пхоты, подъ начальствомъ полковника Ману, въ Фокшанахъ — батальонъ стрлковъ, въ Яссахъ — пхотный полкъ, кавалерія и артиллерія, надъ Прутомъ, начиная отъ Скулянъ, внизъ по рк, былъ растянутъ пхотный батальонъ, въ каждомъ обводовомъ город, какими были: Измаилъ, Кагулъ, Галацъ, Текучъ, Фокшаны, Бырлатъ, Васлуя, Гучъ и Яссы, находилось непремнно по нскольку десятковъ жандармовъ, пшихъ и конныхъ, такъ-что всего на-все у румынскаго правительства было въ тхъ мстахъ около 5,300 человкъ. Дальше, въ Бендерахъу стоялъ русскій Замосцьскій полкъ, подъ начальствомъ полковника Леченко, въ Кишинев — Люблинскій полкъ, подъ начальствомъ полковника Челищева, въ Бльцахъ — Пражскій полкъ, въ Хотин — Модлинскій. По границ Молдавіи растянуто было два казачьихъ полка. Все это состояло подъ начальствомъ генералъ-лейтенанта Кишинскаго. Наконецъ, въ Новороссійскомъ краю, собраны были значительныя силы, подъ начальствомъ генерала отъ инфантеріи Коцебу, тысячъ по крайней мр 16, съ кавалеріей и артиллеріей. И на вс эти массы штыковъ, сабель и пушекъ, лзло дв сотни взбалмошныхъ поляковъ, съ надеждой пробиться въ отчизну, или хоть въ Малороссію!
Разумется, прежде всего приходилось имъ вдаться съ румынами. Милковскій отправилъ въ нимъ, въ нсколькихъ экземплярахъ, слдующую прокламацію, на французскомъ язык, сочиненія французскаго вицеконсула въ Тульч, Делювье, съ такимъ разсчетомъ времени, чтобы ее читали румыны тогда, когда польскій отрядъ пойдетъ уже по ихъ земл:
‘Румыны!
‘Какъ поляки, мы не можемъ обращаться къ европейскимъ кабинетамъ, заключать съ ними трактаты и договоры. Намъ остается только въ отношеніи васъ, а равно и всего цивилизованнаго свта, предъявлять прямо наши намренія и цли. Вотъ они:
‘Я веду черезъ соединенныя княжества вооруженный отрядъ и этимъ нарушаю нейтральность вашей земли.
‘Но передъ лицомъ Господа Бога и передъ лицомъ Европы, отъ имени моихъ товарищей и моего собственнаго, свидтельствую, что мы длаемъ это въ крайности.
‘Для насъ не существуетъ другой альтернативы, кром лишь той, что — либо вовсе не являться на призывъ отечества, либо — пройти черезъ вашу землю. Мы выбираемъ послднее — и пусть насъ судитъ свтъ!
‘Знайте: мы приходимъ какъ друзья ваши. Мы будемъ свято хранить неприкосновенность вашихъ личныхъ правъ и имущества. Но если-бы ваше народное чувство было почему-либо возмущено тмъ, что вы увидите насъ вдругъ у вашихъ очаговъ, то подумайте, что вдь мы — сегодня солдаты, идущіе сражаться за независимость отечества, люди, лишенные всякихъ правъ, а завтра — можемъ быть мученики!
‘А враги наши разв не нарушали неприкосновенности чужихъ земель? Разв не переходили неоднократно на Прусскую землю, чтобы маневрировать противъ поляковъ? Въ послднее время русскіе стрлки разв не стрляли въ польскіе отряды съ территоріи австрійской?
‘Что длаютъ они для нанесенія намъ врнйшаго и жесточайшаго пораженія, почему это-же самое не можетъ быть дозволено намъ единственно ради нашего спасенія, намъ, не имющимъ никакого достоянія, кром сердца, да плечей, никакихъ правъ, кром естественныхъ, никакихъ союзниковъ, кром правосудія Всемогущаго да совсти честныхъ людей?..
‘Пропустите-же насъ, ибо мы идемъ биться противъ враговъ цивилизаціи и свободы!
‘Пропустите насъ, потому что… мы должны пройти во что бы то ни стало!
‘Не забывайте, что народы наши связаны между собою братскими узами и что пролитая кровь ляжетъ на того изъ насъ, кто первый затронетъ.
‘А когда неравно найдутся, кто обвинитъ насъ передъ вами, вооружитесь противъ насъ хотя хладнымъ правомъ закона, отвтьте и пусть каждый человкъ съ сердцемъ отвтитъ вмст съ вами:
‘Какой судъ обвинитъ сына за то, что онъ перешелъ черезъ поле сосда, спша на помощь матери, когда на нее занесъ руку убійца?
’12 іюля 1863.
Начальникъ отряда полковникъ Сигизмундъ Милковскій’.
Но не смотря на вс эти цвты краснорчія, на вс эти пышныя фразы, которыя устраивались въ Тульч долго и старательно нсколькими лицами вдругъ, подъ главной редакціей французскаго вицеконсула, румыны ничуть ими не тронулись, они даже сочли оскорбительнымъ и нахальнымъ выраженіе: ‘мы должны пройти во что бы то ни стало!’ {Въ подлинник ‘quand mme’.}, выраженіе, сказанное громко кучкой вооруженныхъ кое-какъ бродягъ цлому народу, имющему значительную армію! Это было нчто въ род брошенной въ лицо противнику перчатки. Съ этой фразой вс въ Румыніи не мало носились и не мало надъ нею смялись. ‘Только поляки могутъ написать и напечатать что-либо подобное!’ говорили иные. ‘Вотъ я имъ покажу quand mme’ — воскликнулъ князь Куца, прочитавъ прокламацію — и приказалъ тутъ-же ближайшимъ къ Тульч отрядамъ, преимущественно Измаильскому, слдить сколь-возможно внимательне за поляками, которые должны придти изъ Турціи, и лишь только они покажутся, окружить ихъ, обезоружить и арестовать всхъ до единаго. Никакой стычки съ ними онъ не допускалъ, зная очень хорошо, сколько ихъ именно, но не зная характера поляковъ, которые, при какихъ угодно условіяхъ, способны повторить безумную атаку Сомо-Серра.
Когда Милковскій, со своими безпардонными ухарями, проплывъ съ большими опасностями (такъ что маленькій пароходикъ едва-едва не затонулъ) высадился поневол совсмъ не въ томъ мст, гд предполагалъ, и пошелъ куда глаза глядятъ, среди страшныхъ, можно сказать дремучихъ тростниковъ, нердко самъ себ прокладывая дорогу, неслыханно измучился и измучилъ своихъ солдатъ (они ободрали и обтерли себ ноги, платье и обувь) и радъ былъ радостью, что его нанесло наконецъ на какой то монастырь {Это былъ ерапонтовъ монастырь, въ 28 верстахъ отъ Измаила, воздвигнутый по обту государя Николая Павловича, который съ этого пункта наблюдалъ за переправой нашихъ войскъ черезъ Дунай, въ 1828 году, и подл него вдругъ упада бомба, не причинивъ ему никакого вреда.}, гд онъ могъ отдохнуть, пость, напиться сноснаго вина и какъ слдуетъ выспаться: въ это самое время, два чернеца, подобравши свои длинныя полы, слетали какъ птицы въ Измаилъ и дали знать полковнику Калинеску, что ‘поляки у нихъ, подъ монастыремъ, можно всхъ ихъ накрыть безъ всякаго боя!’
Калинеску снялся со своимъ отрядомъ, какъ только могъ поспшно, на подводахъ, ночью съ 12 на 13 іюля н. ст. Но когда прибылъ къ монастырю, Милковскаго тамъ уже не было. Можетъ статься, чуя грозу, а можетъ и видвъ, просто-на-просто, какъ чернецы летали къ Измаилу, онъ разбудилъ отрядъ свой очень рано, 13 іюля, и пошелъ форсированнымъ маршемъ на деревню Этюликіой, лежащую въ верховьяхъ озера Кагулъ, гд разсчитывалъ немного отдохнуть и снова идти къ одному пункту на берегу Прута, гд ждали его лодки, а потомъ, на другомъ, правомъ берегу — подводы: по крайней мр все это было общано агентами, заправлявшими длами возстанія въ Молдавіи. Такимъ образомъ, Милковскій думалъ уйдти отъ преслдованія Калинеску, (еслибъ тотъ шелъ, а не халъ). Другихъ румынскихъ отрядовъ поляки не очень боялись: вс они стояли довольно далеко, могъ разв придти еще отрядъ изъ Галаца. Вдругъ, на разсвт 14 іюля н. ст., когда польскій отрядъ снова двинулся въ походъ, только самъ командующій оставался еще, съ нсколькими штабными, въ деревн, — крестьяне послдней и жандармъ, захваченный на дорог, дали знать, что Калинеску показался на высотахъ, по сю сторону рки! Потомъ онъ прошелъ, въ густыхъ колоннахъ, черезъ деревню и за нею, въ одной долин, близь рки Кагула, развернулъ свои силы и построилъ ихъ въ боевомъ порядк, разсыпавъ впереди цпь стрлковъ, а къ полякамъ послалъ парламентеромъ маіора Скилетти, который потребовалъ отъ Милковскаго исполненія двухъ условій: 1) остановить отрядъ, находившійся въ поход, 2) переговорить лично съ полковникомъ Калинеской.
Въ первомъ Милковскій отказалъ наотрзъ, а второе согласился исполнить туже минуту, съ тмъ только, чтобы встрча произошла въ середин, между авангардомъ румынъ и тыломъ уходившаго отряда поляковъ.
Калинеску выхалъ въ назначенный пунктъ верхомъ, одинъ безъ всякихъ провожатыхъ и потребовалъ отъ Милковскаго (бывшаго тоже верхомъ) немедленной сдачи оружія и удаленія всего отряда за Дунай. Милковскій отвчалъ, что сдлаетъ это разв только по принужденію.
— Я имю на это средства, сказалъ Калинеску, показавъ на свои войска.
— Попробуйте! проговорилъ Милковскій, но вмст съ тмъ подумайте, что скажетъ Европа о пролитіи крови людей, идущихъ на спасеніе отчизны!
— Что мн за дло до вашей отчизны, я имю предписаніе отъ своего правительства, которому долженъ повиноваться: я солдатъ!
— И я тоже солдатъ, и на мн лежитъ обязанность отвестзи отрядъ въ Польшу! сказалъ Милковскій.
— Отчего-жъ вы не просили позволенія у моего правительства законнымъ путемъ, чтобы оно дозволило вамъ пройти черезъ нашу территорію?
— Я зналъ, что мн откажутъ.
— Теперь мн ничего другого не остается, какъ васъ атаковать, закончилъ Калинеску.
— Исполняйте свои обязанности! проговорилъ Милковскій — и они разстались.
Догнавъ отрядъ, Милковскій остановилъ его и сказалъ солдатамъ, что за ними стоитъ непріятель, который намренъ ихъ атаковать и заявилъ, чтобы поляки сложили оружіе, а сами воротились за Дунай.
— Я отвчалъ, что мы оружія не сложимъ: пусть приходятъ и вырываютъ его у насъ изъ рукъ!
— Да здравствуетъ Польша! Да здравствуетъ полковникъ! рявкнули солдаты и потомъ запли: Jeszcze Polska nie zginea!
Командиръ третьей роты, поручикъ Бржозовскій, пришелъ въ такой азартъ, что сказалъ полковнику: ‘мои люди пойдутъ прямо на штыки, не стрляя, какъ Чвартаки {‘Чвартаками’ назывался запросто 4-й пхотный полкъ польской арміи во время революціи 1830—31 г. Онъ доле другихъ оставался вренъ великому князю Константину Павловичу, потомъ, чтобы замолить эту вину передъ соотечественниками, онъ ршился, въ битв подъ Гроховымъ, 25 февраля н. ст. 1831 г., вовсе не стрлять, а биться только штыками — и сдержалъ слово.} подъ Гроховымъ!’
Румыны шли за поляками въ боевомъ порядк не долго, потомъ остановились и повернули въ сторону. Очевидно, биться имъ не хотлось. Они разсчитывали кончить дло какъ-нибудь такъ, принудить поляковъ положить оружіе безъ боя.
Отрядъ Милковскаго тмъ временемъ все двигался впередъ, по направленію къ деревн Волканешты, до которой достигъ около полудня того-же 14 іюля. Солдаты были неслыханно утомлены, валились съ ногъ и тутъ-же засыпали. Отдохнувъ не много, отрядъ снова пошелъ тою-же дорогой и миновавши Гречены, свернулъ направо въ степь, между рками Кагуломъ и Сальчей — и такъ дошелъ до деревни Муссаиды, гд переночевалъ. Достать провизіи было чрезвычайно трудно. Еще до Муссаиды жители деревень принимали поляковъ сносно. Можно было кое-что достать. Но съ Муссаиды все бжало передъ отрядомъ, напуганное извстіями, что ‘изъ Турціи вышли разбойники, ржутъ и грабятъ по дорогамъ’. Пршевлоцкій, Зима, и при нихъ фурьеръ безъ всякой пользы обшарили нсколько окрестныхъ деревень, въ теченіи вечера 14 и утромъ 15 іюля: нигд ни хлба, ни мяса, ничего ровно! Немного позже кто-то изъ отряда розыскалъ мшка два-три кукурузы, но длать изъ нея мамалыгу было уже некогда: польскій разъздъ встртился съ румынскимъ. Это показало близкое присутствіе непріятеля. Милковскій снова поднялъ отрядъ и пошелъ дальше въ томъ-же направленіи, проселками, параллельно почтовой дорог, отъ Кагула въ Готешты, ршившись въ случа, если Калинеску будетъ ихъ преслдовать, начать бой, который, при покровительств польскаго Бога, и при извстной всему свту неспособности румынъ къ военному длу — могъ быть выигранъ. Дале — быстрое движеніе къ Пруту — лодки, подводы и перездъ на Гусь! Такъ мечталось. На пути попались дв-три харчевни, въ которыхъ куплено все, что можно было купить — и сейчасъ-же съдено. За деревнею Карнаулъ открылась довольно обширная равнина, въ виду фольварка Костангалія-Боженари. Тутъ Милковскій веллъ отряду остановиться, повернувшись фронтомъ назадъ и поставить ружья въ козлы. Потомъ отдлилъ пекарей, съ приказаніемъ готовить, у ближайшей корчмы, солдатскій обдъ. Въ это самое время Калинеску тоже выстроилъ свой отрядъ, верстахъ въ двухъ-трехъ, упершись правымъ крыломъ въ долину Сальчи {Подробности позиціи и затмъ самаго боя у Милковскаго — Galicjai wschod, стр. 143—151.}. Прошло около часу. Солдаты Милковскаго, въ ожиданіи обда, а вмст, можетъ быть и битвы, повалились въ кусты, за плетнемъ одного сада, и крпко заснули. Полковникъ не будилъ ихъ нарочно, чтобы они какъ можно боле воспользовались этими минутами для отдыха. Начинать битвы онъ отнюдь не хотлъ, напротивъ ему хотлось, чтобы румыны задрали первые. Вдругъ изъ ихъ рядовъ выхалъ всадникъ съ блимъ платкомъ. Милковскій послалъ навстрчу ему Пршевлоцкаго и веллъ сказать румынскому парламентеру, что ‘поляки биться съ ними не хотятъ, а хотятъ отдохнуть и слдовать дале.’ Всадникъ, тотъ-же самый маіоръ Скилетти, который вызжалъ парламентеромъ и подъ Этюликіой, объявилъ Пршевлоцкому, что ‘полковникъ Калинеску желаетъ видться и переговорить съ полковникомъ Милковскимъ.’
Тутъ-же былъ выбранъ пунктъ, посередин дороги. На этотъ разъ Калинеску выхалъ съ большой блестящей свитой. Милковскій, чтобъ не отстать отъ него съ этой стороны, взялъ съ собою всю свою ‘кавалерію.’
Переговоры начались съ того-же самаго, какъ и при первой встрч вождей. Калинеску налегалъ на беззаконное нарушеніе поляками территоріальныхъ правъ румынскаго правительства, и говорилъ, что обязанности солдата принуждаютъ его, съ болью въ сердц, пролить польскую кровь, если только онъ не получитъ желаннаго удовлетворенія. Милковскій отвчалъ, что совершенно такія-же обязанности заставляютъ его отказаться отъ исполненія румынскихъ требованій. Калинеску нарисовалъ затмъ картину рзни, въ которой погибнетъ нсколько лучшихъ людей Польши. ‘И къ чему намъ драться, скажите на милость, когда можно кончить дло безъ этого: сложите оружіе — мы васъ доставимъ до границы особо, и оружіе особо!’ заключилъ Калинеску.
— Хорошо, воскликнулъ быстро Милковскій: только подъ условіемъ, чтобы я самъ выбралъ границу. Ршимъ этотъ вопросъ на бумаг и закрпимъ его нашими печатями!
— Я разумю границу турецкую, сухо замтилъ Калинеску.
— А я объ этой границ вовсе и не думаю! сказалъ холодно Милковскій.
Калинеску взялъ его за руку, отъхалъ съ нимъ въ сторону и началъ заклинать всми святыми, чтобы онъ пожаллъ тхъ, кмъ командуетъ.
— Да что вы такъ на меня напираете? спросилъ Милковскій.
— Я имю предписанія, строгія предписанія!
— Ну, такъ и отвтятъ т, кто даетъ такія предписанія!.. Что касается до меня, я оружія не сложу, не сложу, тысячу разъ не сложу!
— Подумайте, на что вы напрашиваетесь, началъ опять Калинеску.
— На бой, ни на что боле!
— Взгляните, продолжалъ Калинеску, показывая на колонны своихъ войскъ, стоявшія вдали: вдь я васъ ррразнесу {‘Je vous crrraserai!’ — Само собою разумется, переговоры, какъ въ тотъ, такъ и въ этотъ разъ происходили на французскомъ язык.}!
— Не спорю съ этимъ, отвчалъ Милковскій: и не удивлюсь, если буду разбитъ. Силы наши черезъ-чуръ неодинаковы, притомъ я нисколько не сомнваюсь въ храбрости румынъ.
— И такъ будемъ биться? сказалъ грустнымъ тономъ Калинеску. Милковскій отвчалъ наклоненіемъ головы.
Вс офицеры пожали другъ другу руки и разъхались галопомъ въ дв противуположныя стороны.
Прибывъ къ отряду, полковникъ Милковскій поднялъ всхъ людей, построилъ за котлами, въ которыхъ готовилась пища, и сказалъ:
— Ребята, я буду кратокъ! Переговоры кончились тмъ, что мы — будемъ биться!
— Ура! Да здравствуетъ Польша!— было отвтомъ.
Въ описаніе подробностей битвы пускаться мы не станемъ. Къ удивленію и къ огорченію румынъ (которыхъ было чуть не въ пятеро больше, нежели поляковъ и которые не пришли пшкомъ, а пріхали на подводахъ, стало-быть нисколько не были утомлены) поляки остались побдителями! Посл одного удачнаго польскаго залпа и ура на штыки (гд Бржозовскій со своею третьею ротой игралъ дйствительно главную роль) румыны бросились бжать въ-разсыпную, бросая ружья, кивера, лядунки… Говорили посл, что все это замшательство произошло отъ какого-то ошибочнаго движенія колонны, которою командовалъ майоръ Саегіу, но кажется, просто-на-просто, виновато все неособенно храброе румынское воинство и распоряженія Калинеску, а майоръ Саегіу выбранъ потомъ козломъ очищенія, какъ это бываетъ во многихъ арміяхъ. Его прогнали даже изъ службы и пропечатали въ газетахъ…
Поляки взяли много плнныхъ, собрали съ поля битвы массу разбросанныхъ румынами ружей, которыя оказались однако немудрыми и позариться отряду Милковскаго было не на что.
Потеря поляковъ простиралась до 6 убитыхъ и 25 раненыхъ, изъ нихъ 7 тяжело. У румынъ было убитыхъ около 40 (по показанію Милковскаго) и 18 — по показанію Калинеску. Раненыхъ до сотни. Пропадавшихъ нкоторое время безъ всти (по лсамъ, камышамъ, кукуруз и окрестнымъ деревнямъ, какъ замчаетъ Милковскій, Калинеску объ этомъ умалчиваетъ) — около 300 {Рапорты Калинеску въ книг ‘Galicja i wechd’, на стр. 140—142.}.
Черезъ два часа посл битвы, Калинеску прискакалъ съ большою свитой въ польскій лагерь просить у Милковскаго позволенія убрать съ поля битвы, прилегающаго къ расположенію польскаго отряда, раненыхъ и убитыхъ румынъ. При этомъ естественно разговорились.
— Потрепали вы насъ, что длать, сказалъ Калинеску, но… у васъ несравненно лучше оружіе!.. только никакъ не могу понять, изъ-за чего мы бились съ вами, господа!
— Это васъ надо спросить, изъ-за чего бились вы, сказалъ Милковскій, а мы не бились: вы помшали намъ варить мамалыгу — мы стали защищаться!
— Само собою разумется, этимъ дло не кончится, продолжалъ немного погодя Калинеску: я долженъ васъ снова атаковать, но ни сегодня, ни завтра этого не сдлаю. Я васъ не трону цлыхъ 56 часовъ сряду.
— Мн довольно 36, быстро проговорилъ Милковскій, т. е. остатокъ этого дня, 15 іюля, да сутки потомъ — согласны?
— Согласенъ!
— Честное слово?
— Честное слово!
На этомъ разстались. Но немного спустя Калинеску пришелъ въ польскій лагерь пшкомъ, совершенно одинъ, и взявъ Милковскаго подъ руку, пошелъ бродить съ нимъ по полямъ и все время говорили о разныхъ мелочахъ касавшихся боя.
— Что вы намрены длать съ нашимъ оружіемъ? спросилъ вдругъ Калинеску.
— Отдать вамъ его назадъ! отвчалъ Милковскій: дабы вы знали, что намъ вовсе не нужно румынскихъ трофеевъ {Милковскій признается впрочемъ, что не отдалъ-бы этихъ трофеевъ ни за что, еслибъ имлъ надежду доставить ихъ въ Польшу на возу, а не на плечахъ солдатъ (‘Galicja i wechd’, стр. 163).}.
Подвечеръ прибыло въ польскій лагерь нсколько румынскихъ офицеровъ: они просили, отъ имени всхъ участвовавшихъ въ бою своихъ товарищей, вврить тяжело раненыхъ поляковъ попеченію румынскаго народа: позволить ихъ перевезти въ Измаилъ и Галацъ, гд они будутъ немедля окружены всми удобствами и найдутъ полное спокойствіе.
Разумется, отказа на это не послдовало. Раненые забраны сейчасъ-же на присланные изъ румынскаго штаба подводы и перевезены въ сказанные города, гд за ними былъ, все время, до выздоровленія самый внимательный уходъ, какъ за родными братьями.
Подъ этими взаимно-пріятными впечатлніями для обоихъ отрядовъ, польскаго и румынскаго, воцарилась въ лагеряхъ мертвая тишина. Она была-бы разумется и безъ того: оба войска были утомлены. Поляки спали цлый день посл битвы, потомъ всю ночь и весь день 16 іюля н. ст. Калинеску поглядывалъ однако со своей высокой позиціи, на-взгорь: тутъ-ли поляки и былъ доволенъ, что находилъ ихъ постоянно тутъ. Съ 16 на 17 въ ночь они ушли. На разсвт 17, румыны сильно встревожились отсутствіемъ противника, тмъ боле, что было неизвстно, куда именно онъ двинулся: къ русской-ли границ, долиною-ли рки Сальчи, или, наконецъ, берегомъ небольшой безъименной рчки, впадавшей въ Сальчу? По всмъ этимъ трактамъ были разосланы немедля конные жандармы — и одинъ изъ нихъ увидлъ поляковъ, въ 6 часовъ утра, 17 іюля н. ст., идущихъ форсированнымъ маршемъ въ направленіи къ дер. Готешты — и тотчасъ-же поскакалъ назадъ и увдомилъ Калинеску. Тотъ двинулся.
Тмъ временемъ Милковскій, пріостановясь въ дер. Константиновк (которую держалъ въ аренд полякъ Швейковскій), отдохнулъ тамъ и перекусилъ, потомъ дошелъ до Готештъ (4 версты отъ Константиновки) — прямо на паромъ (общанныхъ лодокъ не оказалось) и быстро переправился съ отрядомъ на правый берегъ Прута, гд надялся найти подводы: но увы, и ихъ не было! Итти пшкомъ дальше не представлялось никакой возможности: солдаты, промаршировавшіе въ теченіи 14 часовъ, подъ іюльскимъ солнцемъ Румыніи, семъ миль, т. е. безъ малаго 50 верстъ, двигали еще кое-какъ ноги, когда имъ постоянно твердили, что за ркою они сядутъ на подводы, но переправясь черезъ рку и не найдя подводъ — упали духомъ, а тутъ, на бду, и небо разверзло свои хляби: полилъ страшный дождь, промочилъ всхъ до костей, земля разгрязла, итти стало неслыханно трудно. Въ заключеніе и Калинеску показался, въ нкоторомъ разстояніи, на подводахъ! Кром того получено извстіе, что на встрчу идетъ майоръ Раковица, съ 400 стами человкъ пхоты, а слва — капитанъ Сланичану, съ батальономъ саперъ! Мсить ногами грязь дале, безъ всякой надежды уйти, было совершенной безсмыслицей. Милковскій веллъ отряду остановиться подъ деревней Рынцештами, Калинеску, увидвъ это, также остановился и построилъ свой отрядъ въ боевой порядокъ. Было часовъ 5 пополудни, солдаты Милковскаго бросились сушить мокрую одежу, осматривали и обертывали свжими онучами свои сильно-потертыя и искалеченныя ноги, а иные, даже и не раздваясь, и не разуваясь, а такъ, какъ были, въ мокромъ плать и въ мокрыхъ онучахъ, повалились въ изнеможеніи на землю — и заснули мертвымъ сномъ!
Каково-жъ было этому до невроятности-измученному и нравственно-убитому воинству, едва-едва вздремнувъ, вскакивать вновь, заслыша рзкій, проницающій звукъ военнаго рожка! Вождю ихъ захотлось въ послдній разъ ими полюбоваться, въ послдній разъ взглянуть на ихъ мужественные ряды! И показать эти ряды непріятелю не иначе, какъ въ боевомъ порядк!
Нечего длать, поднялись они, вс до единаго, и выстроились, но по лицу каждаго было видно, что онъ никуда не годится, не только въ бой.
Между тмъ упорное повстанское воображеніе ихъ начальника, когда онъ окинулъ ихъ взглядомъ издали, нарисовало ему, Богъ вдаетъ по какимъ соображеніямъ, возможность побды {‘Przedstawa si mi mozliwo zwycistwa’.— ‘Galicja i wschd@, стр. 164, 12-я строка снизу.}!!
Головы поляковъ, въ особенности польскихъ повстанцевъ, устроены совершенно иначе, нежели всякія другія, оттого останавливаться надъ этимъ фактомъ нечего и разсматривать его съ разныхъ сторонъ. Никакой Лафатеръ-бы ничего тутъ не объяснилъ… Представилась возможность побды съ сотней съ чмъ-то полусонныхъ, едва ноги двигающихъ солдатъ, когда сзади стояло 800 человкъ свжихъ, прибывшихъ на подводахъ румынъ, впереди — 400, сбоку батальонъ!..
Уже не дожидаясь парламентера отъ Калинеску (который, по всмъ вроятностямъ, и не послалъ-бы его въ тхъ условіяхъ, въ какихъ находился Милковскій), послдній счелъ наиболе приличнымъ первый вступить теперь въ переговоры: онъ послалъ къ румынамъ Пршевлоцкаго, съ блымъ платкомъ въ рук. Калинеску отвчалъ, что сейчасъ-же прідетъ. Какъ только онъ отдлился отъ своего фронта, Милковскій далъ шпоры своей лошади и, въ сопровожденіи Зимы и Пршевлоцкаго, выхалъ къ нему на встрчу.
— Хотите, полковникъ, снова биться? сказалъ Милковскій, когда они сблизились.
— Имю предписанія… проговорилъ Калинеску.
— Объявляю вамъ, что я не хочу проливать вашей крови.
— И я не хочу проливать вашей. Но я не пущу васъ изъ Молдавіи никуда до тхъ поръ, пока вы не сложите оружія. Сложите оружіе!
— А подъ какимъ условіемъ?
— Пойдете тогда въ Польшу!
— Съ оружіемъ не пускаете, а безъ оружія можно: какой-же тутъ смыслъ? спросилъ Милковскій.
— Такъ приказываютъ, вотъ какой смыслъ. Можетъ быть потомъ наше правительство и отдастъ вамъ оружіе.
— Дайте честное слово, что отдалите!
— Не могу дать такого слова, но даю вамъ слово, что вы найдете въ насъ самыхъ искреннихъ друзей, больше чмъ друзей: братьевъ!
— Въ этомъ не сомнваюсь! заключилъ Милковскій.
Калинеску сталъ убждать его, чтобъ онъ не упрямился, потому что… во всякомъ случа, такъ должно быть.— Битва для васъ невозможна, я хорошо знаю положеніе вашихъ солдатъ и ихъ численность. Сложите оружіе — и будемте друзьями!
Милковскій поколебался. Сердце его сжалось болзненно. Онъ боялся, что изъ глазъ его хлынетъ неудержимый потокъ слезъ… нужно было перерзать нить, связующую его мечтанія съ Польшей, нужно было отцу занести мечъ на свое дтище, котораго рожденіе было такъ трудно, такъ трудно!.. онъ едва нашелъ въ себ силы сказать:
— Погодите немного, я поду и переговорю съ солдатами! Если они выразятъ желаніе биться, мы все-таки будемъ биться. Я не властенъ имъ въ этомъ отказать!
Калинеску только пожалъ плечами.— Позжайте, спросите!
Зима дорогой замтилъ вождю, что ‘солдатъ измученъ и для битвы не годится’. Милковскій едва это слышалъ. Ему опять что-то представилось, когда онъ окинулъ взоромъ державшіеся кое-какъ на ногахъ ряды, опершись на блествшій на солнц частоколъ карабиновъ.
— Ребята! сказалъ онъ, подъхавъ: румыны хотятъ, чтобы мы сложили оружіе и за это общаютъ пустить насъ въ Польшу и обходиться съ нами, какъ съ братьями: спрашиваю васъ: хотите вы положить оружіе, или хотите биться?
Солдаты глухо молчали. Полковникъ повторилъ вопросъ и снова услышалъ молчаніе. Ясно было, что битвы никто не хочетъ. Вдругъ кто-то крикнулъ:— москали!.. москалей бить, а не румыновъ! — Э, и румыны также галганы, раздался чей-то голосъ: и ихъ надо бить!— Ура!.. однако, никто этого не подхватилъ. Милковскій, видя, что нужно чмъ-нибудь это кончить, переговорилъ съ маіоромъ Ягминымъ насчетъ печальнаго обряда сдачи оружія и отправился опять въ лагерь Калинеску, которому объявилъ, что ‘польскій отрядъ сдается’. Румыны были видимо этимъ очень довольны. Калинеску пожалъ крпко руку Милковскому и вмст отправились къ пункту расположенія польскаго лагеря. Вслдъ за ними тронулся и цлый румынскій отрядъ. Когда вся масса офицеровъ, съ Калинеской и съ Милковскимъ во глав, стала приближаться къ польскому фронту — солдаты сдлали на-караулъ. Румынскія войска остановились на разстояніи пятидесяти шаговъ. Произошли обычные взаимные салюты между отрядами. Посл этого Милковскій первый снялъ съ себя палашъ и отдалъ его румынскому вождю. Маіоръ Ягминъ скомандовалъ: ‘ружья въ козлы!’ И когда это было сдлано: ‘отступи!’ Отрядъ подался назадъ на 15 шаговъ. Офицеры также отдали свои сабли — и поляки стали военноплнными румынъ.
Разумется, Калинеску телеграфировалъ объ этомъ немедля въ Бухарестъ, черезъ Галацъ, Вечеромъ прибылъ галацкій префектъ,
Леонъ Гика, съ депешей отъ князя Куцы, который приказывалъ своему отряду обходиться съ плнными какъ можно лучше и, кром того, просилъ къ себ въ Бухарестъ полковника Милковскаго {Такъ по сообщенію Милковскаго. По румынскимъ источникамъ, Милковскій самъ просилъ у князя позволенія съ нимъ видться.}. Послдній отвчалъ Гик, что ему желательно было-бы взять съ собою военнаго комиссара народнаго правительства при отряд, Пршевлоцкаго, чтобы онъ былъ свидтелемъ ихъ бесды съ княземъ, какъ человкъ, уполномоченный контролировать вс дйствія и слова начальника отряда.— ‘Необходимо испросить на это разршеніе у князя’, замтилъ Гика.’ — ‘Такъ испросите!’ Послали депешу: вечеромъ-того-же дня, 18 іюля н. ст., пришелъ благопріятный отвтъ. Милковскій собралъ отрядъ и веллъ прочитать передъ фронтомъ его слдующій приказъ:
‘Военный начальникъ южной части Подола и входящихъ отрядовъ. Дневной приказъ. Воины! Удаляюсь отъ васъ на нкоторое время, оставляя вмсто себя правящимъ мои обязанности маіора Зиму. Правительство соединенныхъ княжествъ постановило интернировать насъ въ Кагул. Постановленіе это временное. Дальнйшая судьба наша разршится скоро. Не падайте духомъ, не оставляйте надежды, будьте спокойны и терпливы: мы дойдемъ съ вами до Польши! Въ Кагул будетъ выдано вамъ пріостановленное жалованье за эти дни, которое, согласно вол Жонда Народового, таково: рядовому 15 польскихъ грошей, унтеръ-офицеру 20, сержанту и фурьеру злотъ, подпоручику, поручику и капитану 2 злотыхъ, маіору, подполковнику и полковнику 4 злотыхъ въ день. Жалованье это считается со дня перехода Дуная до минуты сложенія оружія. Организація наша остается ненарушимою. Ротные командиры, офицеры и унтеръ-офицеры должны сохранять при отряд свои мста и удерживать людей въ порядк, регулярно отбывая службу и длая перекличку, а также всемрно стараясь о томъ, чтобы солдаты вели себя прилично и отнюдь не выходили изъ субординаціи. Рынцешты, 19 іюля 1863 года. (М. П.) Полковникъ Сигизмундъ Милковскій. Начальникъ штаба Францискъ Зима.’
Посл этого Милковскій отправился съ Пршевлоцкимъ на почтовыхъ въ Бухарестъ. Калинеску далъ имъ въ провожатые сержанта, которому приказано всемрно заботиться о томъ, чтобы не было на станціяхъ задержекъ. хали скоро. Милковскій нигд не называлъ себя. Говорили, что ‘детъ румынскій капитанъ Альгіу’. 21 іюля н. ст. прибыли въ Бухарестъ и остановились въ гостинниц, не зная, что князь выслалъ имъ на встрчу экипажъ и веллъ приготовить для нихъ частную квартиру. Префектъ бухарестскаго обвода, съ помощникомъ своимъ и нсколькими чиновниками ждали на послдней станціи ‘полковника Милковскаго’ не иначе, какъ въ карет и когда подъхала какая-то колымага съ капитаномъ Альгіу, не обратили на нее вниманія. Сержантъ, вслдствіе требованій военной службы, не ршился вступать въ объясненія со старшими первый.
По прибытіи въ Бухарестъ, сейчасъ-же дали знать военному министру. Онъ прислалъ къ полковнику ‘фактотума’ князя, француза Додуна-Перье (Dodun de Perrier), чтобы служить ему въ столиц Румыніи чичерономъ. Додунъ съ первыхъ-же словъ заврилъ прибывшихъ въ самомъ лучшемъ настроеніи жителей къ полякамъ.
— Они того и гляди устроятъ вамъ демонстрацію, которая можетъ дойдти до значительныхъ размровъ (d’tre bruyante et formidable)… не знаю только, понравится-ли это князю.
— Нельзя-ли ее какъ-нибудь устранить, сказалъ Милковскій: я бы желалъ сохранить до конца строжайшее инкогнито. Намъ, полякамъ, въ томъ положеніи, въ какомъ мы теперь находимся, не приличенъ шумъ овацій. Чмъ скромне, тмъ лучше. Да и къ чему все это поведетъ? Русскій консулъ, пожалуй, надлаетъ вамъ непріятностей, удетъ изъ Бухареста!..
Додунъ отвезъ поляковъ къ военному министру, а тотъ — къ князю. Куца принялъ ихъ ту-же минуту, посадилъ и предложилъ имъ сигаръ, подвинувъ своею рукою спички. Но разговоръ повелъ сначала довольно рзкимъ и оффиціальнымъ тономъ, напирая на ‘дерзкое нарушеніе международныхъ правъ, что должно было естественно вызвать столкновеніе съ войсками, имвшее для обихъ сторонъ прискорбныя послдствія: кто вознаградитъ теперь безсмысленныя потери семействъ, какъ польскихъ, такъ и румынскихъ?’
Когда онъ кончилъ, Милковскій замтилъ, что международныя права служатъ во всей сил только тмъ, кто иметъ и всякія другія права. А для поляковъ, лишенныхъ этого, едва-ли они обязательны.
— Мы шли въ Польшу, вовсе не думая о дорог, какая передъ нами лежитъ. Если попалась намъ на этой дорог Молдавія, такъ въ этомъ никто не виноватъ, кром… географіи.
— Зачмъ-же вы стрляли по моимъ войскамъ? спросилъ Куца.
— Они загородили намъ дорогу!
— Ну, а еслибъ я самъ былъ въ чел этихъ войскъ, стрляли бы вы?
— Мы бы исполнили и тогда свою обязанность! отвчалъ, съ нкоторой сдержанностію голоса, Милковскій.
— А почему-же вы не бились подъ Рынцештами?
— Намъ показалось, что все уже сдлано и румыны не станутъ насъ боле останавливать на нашемъ поход…
Прошло нсколько минутъ молчанія. Потомъ Куца сказалъ:
— Вы нанесли Румыніи тяжкую обиду, полковникъ! Что бы сказали въ Европ, во всемъ цивилизованномъ свт о стран, черезъ которую можетъ пройдти безнаказанно всякій вооруженный отрядъ, когда ему вздумается? Вы, кажется, и не думали останавливаться надъ этимъ вопросомъ, вы, кого Румынія пріютила, можно сказать, считала своимъ. Я васъ знаю давно, по русскимъ и австрійскимъ извщеніямъ, а также и по мстнымъ рапортамъ. Вы жили въ Михаленахъ подъ именемъ Мелько. Вы женаты и имете сына. Я всячески старался васъ не видть и не мшать тому, что вы длали — и вдругъ вы меня такимъ образомъ отблагодарили за это! Напали на меня, стрляли по моимъ солдатамъ!.. Чмъ вы расплатитесь за это со мною?
— Судьба моя въ рукахъ вашей свтлости, отвчалъ Милковскій: длайте со мною, что хотите!
— А, ба! Судить васъ и растрлять! Прибавить себ еще хлопотъ! перервалъ быстро Куца: и что отъ этого намъ прибудетъ, если вы оставите здсь свой трупъ, пробитый двнадцатью румынскими пулями?.. Можетъ быть придетъ пора, когда Румынія потребуетъ вашей крови, зарубите это себ на стнк, полковникъ! На васъ тяготитъ румынская кровь — и расплатитесь съ нами за это кровью!
— Если только за этимъ дло стало, ваша свтлость: я готовъ хоть сейчасъ и буду считать себя счастливйшимъ человкомъ въ свт, когда-бы мн пришлось такъ расплатиться…
Куца махнулъ нетерпливо рукой, понявъ, куда Милковскій воротитъ. Продолженія ему слушать не хотлось. Онъ повернулъ разговоръ въ другую сторону:
— Что мн теперь длать съ вашимъ отрядомъ?
— Это вполн зависитъ отъ вашей свтлости!
— А чего-бы вы хотли сами?
— Получить назадъ оружіе и идти въ Польшу!
— Гм!— и при этомъ улыбнулся: такъ нельзя, а вотъ какъ: оружіе возьмите, на что мн оно? Но людей всхъ не пущу. Пущу только офицеровъ, вообще — интеллигенцію, человкъ 30—40 — и пусть себ служитъ Польш! Я знаю, что у васъ тамъ мало кому командовать, а васъ, полковникъ, и солдатъ отправлю въ Турцію!
Милковскій молчалъ. И князь нкоторое время не говорилъ ничего. Пршевлоцкій ршился первый нарушить молчаніе.
— Приговоръ вашей свтлости черезъ-чуръ тяжелъ для насъ! сказалъ онъ: офицеры не согласятся идти одни. Еслибъ они пошли, что-бы сказали объ нихъ солдаты, извольте только подумать объ этомъ, ваша свтлость!
— Да вдь я отпускаю не однихъ офицеровъ, я сказалъ: человкъ 30—40, это значитъ, что тутъ войдутъ и нкоторые нижніе чины. Выберите по собственному вашему усмотрнію, кто боле достоинъ такой участи: самыхъ выдающихся, самыхъ смышленыхъ, храбрйшихъ, словомъ: лучшихъ!
— Выборъ здсь очень затруднителенъ, ваша свтлость! продолжалъ Пршевлоцкій: у насъ все… лучшіе, вс одинаково храбры, вс достойны биться за Польшу — въ Польш!
— Ну, позволяю вамъ отдлить больше, чмъ половину: 50… 60… согласны?
Милковскій и Пршевлоцкій молчали.
— Впрочемъ, что тамъ долго толковать, заключалъ Куца: ваши сами меня просили, чтобы я отослалъ въ Турцію цлый отрядъ.
Видя, что Милковскій и Пршевлоциій выражаютъ на лиц своемъ чрезвычайное удивленіе, добавилъ: ‘да, ваши {Милковскій позже, въ Константинопол, добрался, что это были за люди, однако ихъ не называетъ. Скоре всего, это были агенты Чарторыскаго, хлопотавшіе о своей кавказской экспедиціи.} — отъ имени народнаго правительства! Просили меня о цломъ отряд, а я вамъ уступаю отъ 50 до 60 офицеровъ — чего же еще!
Потомъ князь спросилъ у своихъ гостей, знаютъ-ли они князя Чарторыскаго. Думая, что Куца разуметъ подъ этимъ князя Владислава, Милковскій отвчалъ, что ‘не знаетъ вовсе’, а Пршевлоцкій сказалъ, что ‘весьма мало’.
— Ваша главная ошибка въ томъ (продолжалъ князь, обратясь къ Милковскому), что вы пошли кривыми путями: вамъ слдовало, подъ конецъ вашего пребыванія въ Турціи, просто-на-просто снестись прямо со мной. Формировать и вооружать отряда здсь я бы вамъ не позволилъ, но когда-бы все это было устроено… гд-то тамъ, — я бы пропустилъ людей отдльно отъ оружія, а оружіе отдльно отъ людей. Не было бы ни шуму, ни драки, ни газетныхъ статей! Вдь пропустилъ-же я русское оружіе въ Сербію! Вы думаете, я сдлалъ это для русскаго правительства? Ничуть не бывало! Я сдлалъ это для Сербіи, во имя тхъ принциповъ, которымъ я служу съ давнихъ поръ и которые были главною причиною, что я попалъ на тронъ соединенныхъ княжествъ. Мн все равно, кто тутъ: русскіе, нмцы, французы… былъ-бы лишь свято сохраненъ принципъ!
Полякамъ хотлось возразить, и было что, но… они поудержались’. Куца продолжалъ:
— И впередъ готовъ вамъ помогать, только мн нужно заране знать подробности, въ чемъ дло. Безъ этого въ помоганіи не будетъ толку. Необходимо, чтобы при мн находился постоянно уполномоченный народнаго правительства, который сносился-бы со мною непосредственно.
— Это можно устроить, ваша свтлость, отвчалъ Милковскій: я войду въ переговоры съ Жондомъ, а покамстъ позвольте представить вамъ уполномоченнаго комиссара Молдавіи, Михаила Мрозовицкаго.
Куца не сказалъ на это ничего. Заговорили о разныхъ разностяхъ, между прочимъ о битв подъ Костангаліей.
— Тутъ есть для насъ впрочемъ и хорошая сторона, замтилъ Куца: вы окрестили въ огн битвъ мое молодое войско. Лучшихъ крестныхъ отцовъ трудно желать… но прокламація ваша передъ тмъ!!… можно-ли же писать такія вещи! ‘Мы должны пройти во что бы то ни стало!’ Вдь это вызовъ! Я принужденъ былъ поневол сказать: А я ихъ не пущу во что бы то ни стало! И вотъ, какъ видите, не пустилъ!.. Позвольте вамъ сказать прямо, полковникъ: вы дерзкій, дерзкій, очень дерзкій человкъ!
Затмъ не много помолчали. Князь продолжалъ такъ:
— Въ Молдавіи вы таки нашалили: раскинули цпь застрльщиковъ, которые служатъ вамъ лучше, нежели мн мои чиновники. Везд у васъ склады: тамъ порохъ, тамъ огнестрльные снаряды, тамъ сдла, въ Галац наконечники отъ пикъ! Все это я веллъ конфисковать, агентовъ арестовать, напр. Швейковскаго…
— Да вдь это не агентъ, ваша свтлость, возразилъ живо Милковскій: онъ только насъ накормилъ {Въ дер. Константиновк, незадолго до перехода отряда черезь Прутъ, см. выше.}, вотъ въ чемъ вся его вина!
— Если-бъ только это! Я бы васъ самъ накормилъ, когда-бы вы проходили черезъ мою деревню… но онъ, кром этого, былъ вашимъ агентомъ!
— Никогда, ваша свтлость! Даю вамъ честное слово!
— Въ такомъ случа я велю его выпустить, сказалъ князь… Ну, а Плумъ? А докторъ Малевскій?.. И эти арестованы, хоть я и знаю, что это весьма порядочные люди.
— Что же вы станете съ ними длать? спросилъ Милковскій.
— Что? Выпровожу ихъ изъ Молдавіи, прогоню за Дунай, выброшу на турецкій берегъ! Вотъ что!
— Этихъ весьма порядочныхъ людей, какъ вы сами изволили выразиться?
— Ну, пожалуй, и ихъ велю освободить!.. Но боле ужъ ни чемъ не просите! Ни ноты не уступлю!
Тутъ онъ привсталъ. Гости поняли, что аудіенціи конецъ (и то она продолжалась два часа), быстро встали и откланялись князю.
Вечеръ провели они у военнаго министра, гд сошлись съ домашнимъ секретаремъ князя, Баллиго-де-Бень (Balligot de Beyne), котораго просили замолвить при случа слово его свтлости насчетъ участи ихъ отряда: нельзя ли какъ измнить принятаго ршенія? На другой день пришелъ категорическій отвтъ, что ‘политика требуетъ по-настоящему отсылки всего отряда въ Турцію, а потому исключеніе, сдланное для офицеровъ, слдуетъ считать за особенную милость.’
При этомъ отвт приложенъ былъ ящикъ хорошихъ гаванскихъ сигаръ. Кром того князь предлагалъ своимъ гостямъ присутствовать на смотру войскъ, который онъ назначилъ на завтра на одномъ плацу. Они, по какимъ-то соображеніямъ, отказались и просили позволенія ухать къ отряду. Куца далъ для этого свой экипажъ — и Милковскій съ Пршевлоцкимъ укатили въ Рынцешты.
Что касается исполненія приговора князя относительно отдленія офицеровъ для отсылки въ Польшу, это было возложено на галацкаго префекта, Леона Гику. Отрядъ долженъ былъ предварительно перейти въ Кагулъ. Гика прибылъ туда производить ‘отдленіе’, но только-что приступилъ къ этому, какъ вс офицеры въ одинъ голосъ объявили ему, что ‘разлучаться съ солдатами не думаютъ. Куда солдаты пойдутъ, туда и они!’ И сколько Гика ихъ не упрашивалъ, ни умолялъ, — они стояли на своемъ ршеніи твердо: ‘или всмъ до единаго въ Польшу, или всмъ до единаго въ Турцію!’ Длать было нечего: отрядъ препроводили подъ эскортомъ въ Рени. Тутъ начались новыя просьбы и заклятія, офицеры отвчали: ‘или вмст въ Польшу, или никакъ!’
Не зная однако, какъ примутъ поляковъ турки и примутъ-ли, румынское правительство, не ршилось отправить своихъ гостей за Дунай, не снесясь прежде этого съ турецкими властями. Поляковъ-же тмъ временемъ перевели въ ближайшую отъ Рени деревню, Анадолкіой, и тамъ они прожили цлый мсяцъ, ожидая, чмъ кончится румынско-турецкая переписка насчетъ ихъ участи. Наконецъ изъ Тульчи увдомили Гику, что ‘Турція — не Сибирь. Ссылать туда поляковъ, если они передъ кмъ-либо провинились, нельзя. Когда-бы Румынія отважилась это сдлать, то пусть знаетъ, что присланный транспортъ турки встртятъ картечью.’
Милковскій, пользуясь этимъ, снова сталъ налегать на румынъ касательно отправленія цлаго отряда поляковъ туда, куда они шли, т. е. въ Польшу, ибо это будетъ самое естественное и справедливое ршеніе вопроса.
— Нельзя, никакъ нельзя, сказалъ Гика — и признался, что главною причиной распоряженія, какое послдовало въ Бухарест — есть ничто иное, какъ усиленное настаиваніе русскаго генеральнаго консульства. Къ тому-же надо знать, что въ настоящую минуту идутъ у насъ переговоры съ русскимъ правительствомъ насчетъ записей, сдланныхъ давнымъ-давно богатыми господарями Молдавіи и Валахіи въ пользу Аонскихъ монастырей. Намъ очень важно, чмъ это дло кончится и на чьей сторон станутъ русскіе…
— Вотъ теб и народный принципъ, которому служитъ Куца съ давнихъ поръ, и о которомъ онъ такъ важно разглагольствовалъ въ Бухарест! подумалъ Милковскій…
Само собою разумется, румынамъ было ясно, что начальникъ польскаго отряда составляетъ значительное препятствіе въ ршеніи вопроса такъ, какъ имъ хотлось, какъ было нужно въ смысл политическомъ. Онъ, такъ сказать, цлый отрядъ. Безъ него все можетъ скоро разшататься, измнить свои взгляды. А потому однажды Гика сказалъ полковнику: ‘вы бы сами създили въ Константинополь и похлопотали тамъ, чтобы эти ослы не упрямились.’
Милковскій отвчалъ ни такъ, ни эдакъ, общалъ переговорить объ этомъ съ офицерами и въ самомъ дл спросилъ у нихъ, хать ему, или не хать. Большинство находило, что ‘хать выгодне, что въ Константинолол онъ еще больше поддержитъ турецкое упрямство, не пускать поляковъ обратно въ Турцію. Румынамъ будетъ тогда нечего больше длать, какъ отправить отрядъ въ Польшу.’ Вслдствіе этого Милковскій объявилъ Гик, что онъ детъ — и сталъ сбираться. Оставалось только сообщить длу польскую оффиціальную форму. Уполномоченный комиссаръ Жонда въ Молдавіи, Мрозовицкій, выпустилъ такой приказъ:
‘Отъ имени Жонда Нородоваго полковнику Сигизмунду Милковскому. Въ силу даннаго мн уполномочія увольняю васъ, полковникъ, отъ дальнйшихъ обязанностей при обезоруженномъ отряд и поручаю вамъ сдать командованіе онымъ маіору Іосифу Ягмину. Сами-же вы должны хать въ Турцію, дабы тамъ всячески ходатайствовать о недопущеніи отряда воротиться опять на турецкую территорію. А если-бы это случилось, то облегчить ему пребываніе въ Турціи и отправить его какими удастся путями въ Польшу. Привтъ и братская любовь!— Анадолъ, 10 августа. 1863 года. (Подписано). Уполномоченный комиссаръ Жонда Нородоваго, Михаилъ Мрозовицкій.’
Передъ отъздомъ въ Константинополь, Милковскій вмст съ Пршевлоцкимъ свели счеты по приходу и расходу денегъ. Оказалось, по документамъ комиссара Сокульскаго, прибывшихъ съ разныхъ сторонъ, по 1 іюля н. ст. 1863 г., денегъ 115.861 франкъ 10 сантимовъ. Израсходовано: 63.940 фр. 5 сант. Въ остатк 51.921 фр. 5 сант.— 11.000 фр. изъ этой суммы оставлено Сокульскимъ на дальнйшіе расходы въ Константинопол, а 40.921 фр. 5 сант. поступило въ кассу отряда.
По счетамъ плательщика Личбинскаго, присланныхъ въ Тульчу, съ 4 марта по 9 іюля н. ст. 1863 года, денегъ было: 309.747 піастровъ, 20 лара. Израсходовано съ 4 марта по 9 августа н. ст. 1863 года: 173.122 піастра 30 лара. Въ остатк: 136.642 піастра 30 лара.
Считая франкъ = 4 піастрамъ 16 лара, и сопоставляя оба счета, получимъ цифру, означающую, что пошло на экспедицію: 65.173 фр. 80 сантимовъ.
Затмъ, пославъ Жонду Нородовому представленіе разныхъ чиновъ отряда къ наградамъ, Милковскій выхалъ на пароход, который долженъ былъ проходить мимо Тульчи. Тутъ, когда бросили якорь, полковникъ пригласилъ къ себ въ каюту Холевинскаго (все время остававшагося въ Тульч, для наблюденія за польскими интересами) и отъ него узналъ, что Рашидъ-Паша и не думаетъ пускать на берегъ поляковъ, и безъ того надлавшихъ ему много хлопотъ.
Прибывъ въ Константинополь, Милковскій на другой-же день отправился къ великому визирю, который ту-же минуту его принялъ у себя въ кабинет:
— Я не представляюсь вашему высокопревосходительству въ характер лица, играющаго какую-либо дипломатическую роль, началъ Милковскій: я просто-на-просто солдатъ, перебирающійся съ одного театра войны на другой, ду теперь въ Польшу, гд конечно увижусь съ Жондомъ Нородовымъ и гд, конечна, спросятъ меня, что слышно на Восток: а потому я счелъ моимъ непремннымъ долгомъ явиться къ высшему правительственному лицу Турціи, дабы получить врныя свднія о взглядахъ Высокой Порты на дло моихъ соотечественниковъ.
Великій визарь отвчалъ, что Турція относится съ большимъ сочувствіемъ къ борьб, которая происходитъ въ Польш и просилъ выраженія этого сочувствія передать Жонду Народовому.
— Осмлюсь замтить, сказалъ Милковскій, что мы ожидаемъ отъ Турціи немного больше, чмъ сочувствія и думаемъ, что съ этимъ связаны ея собственные интересы. А сочувствіемъ насъ кормитъ весь цивилизованный міръ уже цлые 8 мсяцевъ, но что пользы намъ отъ этого? Было-бы выгодне для свта положить борьб этой конецъ, нежели безконечно рукоплескать. А для Турціи выгодне всего, чтобы этотъ конецъ былъ тріумфомъ Польши. Поэтому мы ршаемся питать кое-какія надежды, что Порта выступитъ впередъ съ иною, несравненно-боле знаменательною поддержкой, чмъ поддержка нравственная, — выступитъ съ оружіемъ въ рукахъ!
Фуадъ-паша, съ улыбкой, скоре похожей на гримасу, замтилъ Милковскому, что онъ, въ званіи солдата, перебирающагося съ одного театра войны на другой, уже черезъ-чуръ много себ позволяетъ и совсмъ не солдатскіе затрогиваетъ вопросы.
— Я ничего не могу сказать вамъ кром того, что Турція идетъ въ польскомъ дл рука объ руку съ западными державами и одна никогда не предприметъ рискованной войны. А я тутъ, de mon chef, ровно ничего не значу!
— И такъ я долженъ передать Жонду Народовому, что Турція нисколько не думаетъ объ интервенціи въ пользу Польши? спросилъ Милковскій.
, — Турція думаетъ, но… не одна. Она ждетъ приглашенія Запада, отвчалъ Фуадъ: пусть намъ Франція пришлетъ хоть батальонъ!..
Милковскій молчалъ. Въ интервенцію Запада онъ не врилъ, какъ и вс прочіе сколько-нибудь смышленые и практическіе поляки. Великій визирь какъ-будто угадалъ его мысли — и перешелъ въ другому предмету: ‘что-жъ вашъ отрядъ’?