ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
. М. PШЕТНИКОВА
ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗДАНІЕ
ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
А. М. СКАБИЧЕВСКАГО.
Съ портретомъ автора, вступительной статьей А. М. Скабичевскаго и съ библіографіей сочиненій . М. Pшетникова, составленной П. В. Быковымъ.
Цна за два тома — 3 руб. 50 коп., въ коленкоровомъ переплет 4 руб. 50 коп.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ No 2.
1904.
Повсть объ отставномъ коллежскомъ асессор Зуботычин.
Почти каждое утро живущимъ въ верхнихъ этажахъ домовъ, находящихся на Кронверкскомъ проспект, который окружаетъ какъ зоологическій садъ, такъ и паркъ, назадъ тому недлю, можно было увидать старичка, идущаго по одной изъ тропинокъ парка отъ Сытнаго рынка. Этотъ старичекъ во всякую погоду весны, лта и осени ходилъ въ ветхой сраго сукна шинелишк, лвая пола которой, несмотря на слякоть, на цлую четверть волочилась по земл, оставляя за собою небольшой слдъ и зацпляя на себя порядочное количество грязи, которою такъ богата вообще вся Петербургская сторона. Эта пола потому болталась по земл, что субъектъ, вроятно, отъ долголтняго писанья съ налеганіемъ какъ головы, такъ плеча и руки на лвую сторону, сдлался кособокимъ, такъ что и голова его наклонилась значительно на лвое плечо, до того, что лвое ухо совсмъ бы касалось плеча, если бы плечо не опустилось ниже, вслдствіе того, что правое поднялось почти къ самому правому уху. На голов у него старомодная фуражка съ протертою кокардою, въ рук крючковатая трость, изъ-за шинели выглядываютъ: сюртукъ съ мдными, но очень тусклыми пуговицами, манишка, галстухъ и затмъ старыя суконныя брюки, заткнутыя въ сапоги, но забрызганныя грязью, на вершокъ выше колнъ, на сапогахъ глубокія калоши. Затмъ больше съ нимъ не было ничего, около него тоже никого не было. Въ пять часовъ тою же тропинкою, ближнею къ ршетк, онъ возвращался назадъ. Такъ какъ по парку вообще ходитъ много людей, потому что почти половина чиновнаго люда петербургской стороны сообщаются съ Петербургомъ или черезъ перевозы, идущіе отъ Спасителя и изъ крпости, или черезъ Троицкій мостъ, то я на этого скрюченнаго старика, ходящаго по парку въ опредленное время, и не обращалъ особеннаго вниманія и мало имъ интересовался. Но разъ я, сидя у окна въ шестомъ часу вечера, увидалъ его противъ нашихъ оконъ, уже не одного. Онъ шелъ съ какимъ-то молодымъ человкомъ, одтымъ франтовски, и, какъ замтно было издали, не то спорилъ, не то горячился, потому что размахивалъ руками и плевался. Въ этотъ разъ онъ курилъ изъ короткаго чубука табакъ. Но и этому я не придалъ никакого значенія, потому что Петербургская сторона, чмъ дальше отъ своихъ трехъ великолпныхъ проспектовъ — Каменноостровскаго, Большого и Кронверкскаго, изъ которыхъ на послднемъ въ одномъ мст мостовая до того прелестная, что какихъ-нибудь тридцать сажень нужно хать на извозчик по крайней мр пять минутъ, чтобы не сломать голову, вылетвши изъ душегубки, такъ что еслибы самому оберъ-полицеймейстеру пришлось хать туда на тройк во время пожара, то едва ли бы онъ проскакалъ благополучно, не испортивъ своего экипажа,— и такъ, говорю, Петербургская сторона отличается отъ Петербурга очень многимъ: въ особенности простотою жителей, доходящей до того, что торговцы Сытнаго рынка играютъ на площади въ бабки, чиновники влюбляются въ двицъ или двицы въ чиновниковъ посредствомъ карточной игры въ носки, отъ чего какъ у кавалеровъ, такъ и у дамъ носы порядочно распухаютъ, что же касается до того, что чиновники запросто ходятъ въ питейныя заведенія, по примру Сумарокова, въ халатахъ, въ калошахъ и въ фуражкахъ съ кокардами, играютъ на гитарахъ, то объ этомъ и распространяться нечего, это всмъ извстно, какъ извстно и то, что въ дождь здсь везд страшная грязь, каменные тротуары существуютъ только на проспектахъ и большихъ улицахъ, деревянные тротуары до того ветхи, что и днемъ по нимъ опасно ходить, газъ здсь не проведенъ, и фонари горятъ только сами для себя, такъ какъ около нихъ не только не увидишь на часахъ стрлки, но очень легко наткнуться на человка и стукнуться лбами, дома построены чрезвычайно тсно. Съ десяти часовъ ночи здсь существуетъ на мелкихъ улицахъ и особенно переулкахъ тишина, дворники служатъ за 6 рублей въ мсяцъ и жильцамъ и хозяевамъ, которымъ они служатъ и кучерами, и которые исправно получаютъ съ жильцовъ по два рубля въ мсяцъ, хотя бы нумерныхъ жильцовъ было и пятнадцать человкъ. Однимъ словомъ, Петербургская сторона мало отличается отъ губернскихъ городовъ какъ наружнымъ видомъ, такъ и внутреннею жизнію, совсмъ отличною отъ петербургской: здсь и квартиры дешевле, только очень легко можно сгорть и быть раздавленнымъ пожарною командою, какъ недавно здсь раздавили одного состоятельнаго купца за любопытство посмотрть на пожаръ, и народъ проще, и собакъ здсь много, и воровъ меньше, и народъ религіозне, зато городовыхъ мало.— На другой день въ пять часовъ вечера я опять увидалъ этого старика съ тмъ же молодымъ человкомъ и съ такимъ же чубукомъ. Меня начало разбирать любопытство. Я одлся и пошелъ шататься по парку. Черезъ полчаса я наткнулся на бесдку, еще не покрытую зеленью, и сквозь ршотки увидалъ старика и молодого человка. Молодой человкъ отдавалъ старику кредитныя бумажки, старикъ ихъ считалъ и пересчитывалъ. Я вошелъ въ бесдку и слъ напротивъ нихъ, по другую сторону бесдки и сталъ наблюдать за старикомъ.
Волосы на голов его были срые, остриженные подъ гребенку, лицо круглое, желтое, глаза срые, отцвтшіе, но смотрвшіе съ какимъ-то злорадствомъ. Небольшія его губы часто передергивались, глаза моргали, когда онъ смотрлъ на двадцатипятирублевую бумажку съ портретомъ на оборот. Молодой человкъ былъ черноволосый, съ черными усами, лицо его выражало нетерпніе, точно ему хотлось скоре удрать отъ старика. Онъ смотрлъ на бумажки, находившіяся въ рукахъ его сосда. Вдругъ старикъ поднялъ одну бумажку, направилъ ее къ солнцу и сталъ смотрть.
— Это фальшивая!— сказалъ онъ, но не отдалъ молодому человку.
— Не можетъ быть: я получилъ изъ банкирской конторы.
— Могутъ и ошибиться.
— Какъ хотите, я, пожалуй, возьму.
— Вы бы лучше достали мн прежнихъ ассигнацій, а въ новыхъ я сомнваюсь, хотя он и съ портретами.
— Но я вамъ говорю, что я получилъ ихъ изъ банкирской конторы.
— Я сомнваюсь, потому-что нынче много развелось фальшивыхъ бумажекъ съ портретами.
— Какъ хотите!
— Ну я тогда буду требовать судомъ, потому что вы поступили безчестно.
— Какъ угодно. Пожалуйте деньги!
— Нтъ ужъ… Ужъ вы и обидлись… Только… милостивый государь,— обратился старикъ ко мн:— что вамъ угодно?
— Ничего не угодно, я просто отдыхаю!— сказалъ я.
— Разв паркъ малъ? можете итти въ другое мсто: бесдокъ много!— говорилъ старикъ, лицо его покрылось желтыми пятнами, рука съ палкой дрожала.
— Не угодно ли итти вамъ самимъ?
— Однако, г. Зуботычинъ, согласны вы взять деньги, иначе я приглашу ихъ въ свидтели.— И молодой человкъ указалъ на меня.
Старикъ окончательно растерялся, свернулъ бумажки, положилъ ихъ въ портмонэ и позвалъ молодого человка съ собой.
Дня черезъ два посл этой сцены я былъ въ гостяхъ у одного студента. Засидлся я долго, такъ часу до второго. Только вдругъ слышимъ мы возню надъ нами въ мезонин. Но на это мы не обратили вниманія, потому-что тамъ могли быть пьяные гости, взглянулъ, я въ окно — налво пожаръ. Хозяинъ мой тотчасъ же началъ укладываться, и мы въ десять минутъ стащили все, что дорого, а имнія у студента было немного. Предосторожность необходимая, такъ какъ студентъ жилъ во двор въ заднемъ третьемъ флигел, а горлъ сарай, находившійся у воротъ. Мы вытащили во дворъ чемоданъ и узелъ. Изъ другихъ квартиръ сновали тоже жильцы, кто въ одной сорочк и въ фуражк съ кокардой, кто босикомъ и съ книжкой, кто просто съ ящикомъ отъ комода. Изъ одного флигеля, ближняго къ пожару, выбжала молодая женщина такъ быстро, что чуть не смяла насъ и другихъ, такъ какъ во двор уже было много какъ жильцовъ, такъ и другихъ любопытныхъ. Она была въ юбк и въ тепломъ платк, волосы растрепаны.
— Куда вы бжите?— спросилъ ее студентъ.
— Ой, горимъ!— и пустилась бжать, но бжать было некуда, потому что въ узкомъ двор была давка, а изъ оконъ кидали чемоданы и, что попало подъ руку.
— Я вамъ помогу вынести что-нибудь. Что у васъ въ рук?— спросилъ ее опять студентъ.
— Шиньонъ!— отвтила она и прижала крпко свою драгоцнность къ груди.
Мы разсмялись, пошли назадъ, влзли на чердакъ и стали къ слуховому окну.
— Чья эта дама съ шиньономъ?— спросилъ я студента.
— Это дочь чиновника Зуботычина, она, впрочемъ, замужемъ.
— Кто этотъ Зуботычинъ?
— Чиновникъ… А, да вотъ и онъ. Смотрите, стоитъ на крыш на колнахъ съ иконой.
Я взглянулъ. На верхней крыш одного флигеля, около слухового окна стоялъ на колнахъ тотъ самый кособокій старикъ Зуботычинъ, который гналъ меня изъ парка. Онъ былъ въ халат, босой, безъ фуражки и держалъ обими руками на голов образъ, устремивъ глаза на пламя. На нсколькихъ крышахъ тоже были мужчины съ иконами и безъ иконъ.
Я спросилъ студента, не знаетъ ли онъ чего-нибудь изъ жизни этого Зуботычина. Онъ далъ отрицательный отвтъ, а сказалъ только, что у него есть еще дв дочери-невсты. О сцен въ парк я ему ничего не сказалъ.
Пріхали пожарные, оберъ-полицеймейстеръ, стали гнать со двора народъ, въ числ которыхъ выгнали и жильцовъ, не успвшихъ убжать въ свои комнаты, стали гасить огонь. Пожаръ началъ ослабвать. Ослаблъ и Зуботычинъ: онъ уже сидлъ и образъ держалъ на колнахъ и сидлъ до тхъ поръ, пока не ухали назадъ вс пожарные, и не осталось во двор ни души. По случаю тихой погоды сгорлъ только сарай, который причинилъ многимъ жильцамъ убытки и большія хлопоты.
Черезъ нсколько дней посл этого я зашелъ въ одинъ изъ трактировъ, окружающихъ Сытный рынокъ, и спросилъ бутылку пива. Слъ. Вдругъ входитъ тотъ самый молодой человкъ, что отдавалъ въ парк Зуботычину деньги. Замтивъ меня, онъ подошелъ ко мн.
— Здравствуйте! Мы, кажется, гд-то видлись съ вами?
— Въ парк. Вы были тогда съ Зуботычинымъ.
— А вы знакомы съ нимъ раньше?
— Нтъ!— И я разсказалъ, что видлъ его во время пожара на крыш съ иконой, и потомъ я спросилъ его:— вы должны ему, что ли, были?
— Нтъ. Тутъ дло другое. И я очень радъ, что развязался съ его дочерью.
— Какъ такъ?
— Очень просто: я хотлъ жениться на его дочери, было уже обрученье, да хорошо, что я отказался, а то пришлось бы жить съ ней, а теперь я свободенъ.
— За что же деньги-то онъ взялъ?
— За то, что я отказался. Впрочемъ, они сами подали поводъ къ отказу. Да и не съ однимъ мной такимъ манеромъ поступаютъ, а и до меня было нсколько человкъ, нкоторые заплатили Зуботычину деньги безъ суда и по суду. Это я узналъ только очень недавно. Я вамъ, пожалуй, разскажу свою исторію. Это романъ.
Онъ потребовалъ дв бутылки пива и вотъ что онъ разсказалъ мн.
— Я служу въ такомъ-то департамент канцелярскимъ чиновникомъ и получаю жалованье по высшему окладу, кром этого, я получаю награды и пособія, такъ что мн жить очень можно, хотя бы и въ город. Но тамъ мн не правится, тамъ и квартиры высоко, и грязно, и душно, и жарко, особенно лтомъ. Не люблю я тамъ жить. А здсь лучше, я къ Петербургской сторон привыкъ, да и люблю жить въ одной квартир. Въ теченіе восьми лтъ, какъ я пріхалъ изъ провинціи и водворился на Петербургской сторон, я теперь перешелъ только на третью квартиру. Первая моя квартира, хотя и была въ мезонин, но мн очень нравилась, и я и теперь жилъ бы тамъ, если бы мн не захотлось жениться. Захотлось жениться, да и кончено. Двицъ много, и красивыхъ много, но какая-то робость не допускаетъ подойти къ двушк и предложить руку и сердце, однимъ словомъ, я не умю ловеласничать, хотя бы и хотлось подчасъ. Посщать извстные дома мн было неловко, да я и боялся туда ходить. Посщалъ и Невскій проспектъ, гулялъ по вечерамъ и на Адмиралтейскомъ бульвар, гд гуляютъ большею частью модистки, нкоторыя изъ нихъ предлагали мн проводить ихъ, погулять съ ними, однако я не ршался: мн хотлось жениться законнымъ образомъ, а изъ нихъ ни одной, по легкому ихъ поведенію, я не могъ выбрать въ жены.
Однажды въ прошломъ году, въ какой-то праздникъ, я гулялъ около заведенія минеральныхъ водъ, тамъ играла музыка, публика, большею частію чиновный и торговый классъ, или стояла, или бродила взадъ и впередъ, кто курилъ папироски, кто грызъ, по провинціальному, орхи, дамы кушали апельсины или груши. Молодыхъ дамъ было много. Сердце мое распалилось. Нсколько разъ я хотлъ подойти къ какой-нибудь двушк и предложить ей прогуляться со мной, потому что я замтилъ двухъ господъ, взявшихъ на буксиръ по двиц. Робость проклятая: а вдругъ она закричитъ караулъ, еще, пожалуй, къ мировому судь потащатъ, потому что у насъ, на Петербургской, строго блюдется нравственность, не то что въ Петербург. И оскандалятъ, и изъ службы выгонятъ, и еще, пожалуй, въ тюрьм насидишься. Разсердился я, выпилъ бутылку пива и хотлъ итти домой съ горя и завалиться спать. Только иду я долой черезъ бесдку и вижу: на одной скамейк, вдали отъ другихъ, сидитъ молодая, красивая блондинка. Лицо у нея немножко съ веснушками, и на лвой щек бородавка, но такъ мн понравилось ея лицо, ея русые волосы и простенькое ситцевое голубое платье, что я влюбился въ нее въ ту же минуту. Однако приступить къ своему плану боялся. Пошелъ дальше, а сердце бьется, да такъ — просто хочетъ выскочить. Обошелъ я бесдку и пошелъ черезъ нее снова. Блондинка сидла на прежнемъ мст. Я слъ недалеко отъ нея и, когда садился, то замтилъ, что она немножко придвинулась и такъ граціозно поправила платье, что меня въ краску бросило. Она тоже покраснла. Минутъ пять я молчалъ и изрдка взглядывалъ на нее, она тоже взглядывала на меня и краснла. Наконецъ, я не выдержалъ. Я вытащилъ папироску и придвинулся къ блондинк, она покраснла, потупила глазки, снова поправила платье.
— Мадмоазель, позвольте вамъ предложить папироску?— сказалъ я.
— Я не курю,— сказала она стыдливо, и все лицо у нея, какъ макъ, покраснло. Затмъ она встала и ушла.
— Вы скучаете?
— Нтъ.
— Что-жъ вы не гуляете?
— Я нагулялась.
— А какая погода отличная.
— Да.
Что было говорить больше? Въ моей голов только и вертлись: департаментъ, директоръ, начальникъ отдленія и тому подобный вздоръ. Надо было занять ее чмъ-нибудь, но чмъ? Хотя я и читалъ много романовъ, но вс эти разговоры выходили изъ моей головы на другой же день. Тоска была страшная, мн было неловко, каждая минута казалась мн часомъ, и я готовъ былъ, пожалуй, провалиться сквозь землю.
— Вы студентъ?— опросила наконецъ она меня.
— Нтъ. Я служу тамъ-то. А что?
— Такъ… Вы какую занимаете должность?
Я сказалъ, не скрылъ и объ жалованьи, наградахъ и пособіяхъ.
— А что, съ такимъ содержаніемъ мн можно жениться?— вдругъ бухнулъ я.
— Не знаю… Можетъ-быть, и можно.
Я вытащилъ два апельсина. Одинъ взялъ себ, другой далъ ей. Она взяла, поблагодарила и начала чистить. Но я самъ очистилъ апельсинъ. Она опять поблагодарила и ближе придвинулась ко мн. Мы погуляли съ ней полчаса, и потомъ я проводилъ ее до выхода изъ парка въ Сытный рынокъ. Потомъ я увидалъ ее черезъ мсяцъ. Она похудла. Въ этотъ разъ она разсказала мн, что зовутъ ее Марьей Дмитріевной, по фамиліи Зуботычиной, что мать ихъ померла годовъ шесть тому назадъ, а отецъ Дмитрій Ильичъ Зуботычинъ въ отставк ужъ седьмой годъ, получаетъ пенсію, что теперь служитъ въ какой-то частной контор за двадцать-пять рублей въ мсяцъ, хочетъ купить тотъ домъ, въ которомъ они живутъ, что у нея еще дв сестры, изъ коихъ старшая Катерина уже просватана за чиновника, другая, Саша, еще толькодвнадцати лтъ, а ей, Марь Дмитріевн, девятнадцатый годъ. Мы пошли вмст гулять по парку. Встртилъ я нсколькихъ товарищей, т поздоровались со мной, раскланялись съ моей дамой и, глядя на меня, какъ-то насмшливо улыбнулись. Потому, вроятно, что меня до сихъ поръ дразнили святошей, а у нихъ были у каждаго любовницы по нскольку штукъ изъ извстнаго сорта. Мы подошли къ канав, что у крпости, и сли на траву.
— А вы хотите итти замужъ?— спросилъ я Марью Дмитріевну.
— Не знаю.
— А если найдется женихъ?
— Какъ папаша!— и она вздохнула.
— Неужели онъ у васъ такой злой?
— Нтъ, онъ ничего. Только за меня сваталось уже пять жениховъ, и онъ отказалъ каждому.
— А если бы я посватался?..
— Какія вы говорите глупости. А сама покраснла и встала.
Я пошелъ ее провожать.
— Вотъ что,— начала она:— у насъ на коридор, въ сосдней квартир отдается комната.
— Такъ что?
— Коли хотите… переходите.
— Хорошо. А видться будемъ?
— Глупости. Прощайте.
Мы были у выхода изъ парка. Я крпко пожалъ ей руку и дальше не пошелъ.
На другой день, въ девять часовъ утра, я уже былъ въ томъ дом, гд жили Зуботычины. Вмсто того, чтобы позвонить въ 16 No, гд отдавалась квартира, я, по ошибк, позвонилъ въ 15. Дверь мн отворилъ самъ Зуботычинъ. Онъ вжливо указалъ мн на сосдній No. Въ этомъ No я и нанялъ комнату въ два окна за шесть рублей, и несмотря на то, что мн еще на старой квартир слдовало жить двадцать дней, я все-таки, къ удивленію прежнихъ хозяевъ, перешелъ сюда, поступившись деньгами, такъ какъ извстно, что въ Петербург, и въ особенности на Петербургской сторон, не принято возвращать жильцамъ денегъ.
На прежней квартир я обдалъ у хозяевъ за семь рублей въ мсяцъ. Здсь же хозяева не брались кормить меня, а старуха хозяйка сказала, что она поговоритъ съ сосдомъ Зуботычинымъ, который, можетъ-быть, согласится, потому что у него есть кухарка и дочери, причемъ какъ-то сладко улыбнулась и подмигнула. Въ этотъ день я на службу не пошелъ. Въ третьемъ часу къ хозяйк пришла Марья Дмитріевна. Он что-то пошептались, а я вышелъ въ коридоръ. За мной вышла и Марья Дмитріевна.
— Перешли?— спросила она радостно, схвативъ меня за руки.
— Какъ видите. А вашъ отецъ дома?
— Нту, онъ ушелъ гулять. Онъ говорилъ намъ, что къ Татьян Ивановн перешелъ красивый молодой человкъ.
Я поблагодарилъ за любезность и спросилъ, нельзя ли мн обдать у нихъ.
— Познакомьтесь съ отцомъ.
И она убжала.
Я зашелъ къ Зуботычину вечеромъ попросить чернилъ.
Прихожу. Пьютъ чай. Я объявилъ свою просьбу и отрекомендовался.
— Очень пріятно, очень пріятно. Коллежскій ассессоръ Зуботычинъ. Это мои дочери,— рекомендовался Зуботычинъ.— Прошу покорно стаканъ чаю. Маша, гд у насъ папироски?..
Я было сталъ благодарить, и хотлъ уйти, но Зуботычинъ почти насильно усадилъ меня за столъ, сказалъ, что Татьяна Ивановна уже передала ему мое желаніе обдать у него, и что онъ, пожалуй, согласенъ за восемь съ полтиной. Я согласился и просидлъ у нихъ долго. Старикъ былъ говорливъ. Онъ много толковалъ о своей служб, добрыхъ и злыхъ начальникахъ, и особенно хвастался своимъ счастіемъ, происходившимъ отъ вры въ Бога.
— Разъ,— говорилъ онъ,— еще когда я былъ холостъ, было время, что у меня денегъ не было ни гроша. Иду я на службу и думаю: гд, какъ и, главное, на что я буду обдать? Вдругъ я увидалъ на панели двугривенный. Я перекрестился, возблагодарилъ Бога и поднялъ находку. Иду дальше — опять двугривенный. Я опять перекрестился и возблагодарилъ Бога. На двугривенный я пообдалъ, а другой двугривенный съ крестнымъ знаменіемъ положилъ на комодъ, благодаря Бога за то, что мн есть на что завтра пообдать… И что же, сбираясь на службу, я подхожу съ крестнымъ знаменіемъ къ комоду, чтобы взять деньги — и вижу: вмсто одного двугривеннаго, лежитъ шесть двугривенныхъ… Говоря это, старикъ умилялся и часто, гд нужно было по разсказу, крестился.
О себ онъ говорилъ, что родился и выросъ въ Петербург. Пробовали родители сдлать изъ него важнаго человка посредствомъ наукъ, для чего и помстили въ гимназію, но онъ вышелъ изъ третьяго класса, не осиливъ языковъ, грамматики и ариметики. Съ такими плохими знаніями онъ далеко уйти не могъ, и закончилъ свою служебную карьеру на младшемъ помощник столоначальника. Въ теченіе тридцати-восьмилтней службы (три года ему не зачли, такъ какъ онъ былъ тогда несовершеннолтній), онъ немного испыталъ хорошаго, но такъ какъ онъ не пьянствовалъ и жилъ на Петербургской сторон, то ему жилось сносно. Здсь онъ женился на дочери помощника столоначальника, жившаго въ Колговской, близъ Малой Невки, и тамъ жилъ до смерти жены, хотя ему и далеко было ходить на службу. Потомъ домъ онъ продалъ, перехалъ сюда, хотлъ здсь купить домъ, да просили дорого, а такъ какъ съ того времени, съ каждылъ годомъ, не только дома, но и квартиры дорожаютъ, къ тому же у него на рукахъ три дочери, которыхъ надо пристроить за порядочныхъ людей, то онъ и не могъ собраться, чтобы купить домъ. Двицы все это, кажется, знали хорошо и потому звали на всю комнату, только Марья Дмитріевна посматривала на меня, хотя тоже широко развала ротъ. Вдругъ старикъ Зуботычинъ обратился къ Марь Дмитріевн съ приказаніемъ сыграть на фортепьяпо. Та не безъ нкотораго неудовольствія зажгла дв пальмовыя свчки, и за нею все общество двинулось въ просторную комнату, гд стояла фисъ-гармоника. Марья Дмитріевна заиграла какой-то вальсъ: инструментъ дребезжалъ непріятно, Марья Дмитріевна играла плохо. Сестры ея, сидвшія на клеенчатомъ диван, тупо смотрли на спину игравшей, и звали, закрывая рты лвыми ладонями, зато почтенный отецъ былъ въ восторг. Онъ улыбался.
— Каково? Хорошо?— спросилъ онъ меня.
— Недурно было бы, если бы инструментъ былъ получше!— сказалъ я.
— Ну, батюшка, мы люди бдные, куда намъ заводить дорогіе инструменты? Еще людей насмшишь. Маша, сыграй еще что-нибудь.
— Псню какую-нибудь!— попросилъ я.
— Ну хоть псню!— сказалъ отецъ.
Стала она перебирать ноты, долго рылась, щеки ея краснли.
— Что же ты? Ну хоть наизусть.
Марья Дмитріевна начала что-то играть, но я не понялъ ничего.
— Ты что играешь?— спросилъ отецъ.
— Я… я… смшалась дочь, на глазахъ у нея показались слезы. Мн ея стало жаль, и я распрощался съ хозяиномъ и дочерьми. Хозяинъ звалъ меня завтра утромъ къ себ на чай.
Только я прихожу въ свою комнату, которая, какъ оказалось, находилась рядомъ съ залой Зуботычина, и слышу, что Зуботычинъ кричитъ:
— Для того на васъ тратятся, чтобы вы не умли жениховъ за собою удержать…
Слышались крупныя ругательства и шлепки. Кто-то плакалъ.
Я сталъ ходить къ нимъ обдать, и они дожидались, какъ бы поздно я не пришелъ. Посл обда, самъ Зуботычинъ уходилъ въ свою комнату спать, а я оставался съ двицами, приходилъ и женихъ старшей сестры, мы играли въ карты, большею частью въ дураки, причемъ, у кого сколько оставалось на рукахъ картъ, того щелкали по носу, по количеству оставшихся картъ тми же картами, отъ чего все общество хохотало, и это насъ всхъ коротко сблизило, особенно меня съ Марьей Дмитріевной, такъ что въ декабр дло дошло до поцлуевъ, украдкой отъ отца и сестеръ. И ко мн она стала забгать. Съ женихомъ старшей сестры я тоже сблизился, но это былъ какой-то мрачный, молчаливый господинъ, да и смотрлъ какъ-то болзненно. Бывало, придетъ ко мн, сядетъ, и если я ничего не скажу ему, онъ молча просидитъ хоть цлый день. Разъ даже онъ у меня заснулъ, сидя на стул.
Родитель на наши шалости, смотрлъ сквозь пальцы. Наконецъ, Катю обвнчали съ флегматикомъ, который и поселился у нихъ. Черезъ мсяцъ посл свадьбы, Зуботычинъ засталъ меня и Машу на мст преступленія: мы цловались. Онъ вспылилъ.
— Это что такое? Милостивый государь, что это такое,— спрашиваю я васъ? Пожалуйте.
Мы вошли.
— Пожалуйте за мной!
Онъ ввелъ меня въ свою спальную и заперъ дверь.
Я первый началъ просить руки Марьи Дмитріевны. Онъ нсколько минутъ молчалъ.
— Пожалуй, я непрочь.. Я вижу, что вы не мотыга и не пьяница… но, кто васъ знаетъ: я знаю многихъ молодыхъ людей, которые только общаютъ жениться, смущаютъ двушку, а потомъ и драло.
— Я этого не сдлаю.
— Кто васъ знаетъ! Вонъ у Маши было пять жениховъ, и вс они, какъ оказалось потомъ, хотли жить, какъ бы вамъ сказать… страмъ! гражданскимъ бракомъ. Теперь я уже не намренъ такъ поступать, какъ поступилъ съ ними. Вы очень любите Машу?
— Очень.
— Такъ я прошу васъ принести мн залогъ, что вы ее не обманете, а женитесь.
— Для чего же это?
— Для врности. Я вамъ дамъ росписку, а когда женитесь, залогъ будетъ вашъ. Потомъ я хочу купить этотъ домъ съ флигелями, и сдлаю васъ управителемъ, и подарю одинъ флигель.
Меня зло взяло. Къ чему этотъ залогъ? Я сталъ холодне къ Маш, хотя, можетъ-быть, она тутъ ни въ чемъ и невиновата.
— Какъ внесете залогъ — сдлаемъ обрученье, потомъ посл Пасхи и свадьбу сыграемъ.
— А какъ великъ залогъ?
— Да… такъ, примрно, рублей пятьдесятъ.
— У меня столько денегъ не наберется. Правда, у меня есть три билета съ выигрышами, но мн жалко продавать ихъ.
— А разв мн не жалко своей дочери. Можетъ-быть, у васъ есть вещи, я возьму подъ залогъ.
А у меня, дйствительно, было кое-что. Сбираясь жениться, я купилъ въ разное время по полдюжин серебряныхъ ложекъ, столовыхъ и чайныхъ, серебряный молочникъ, полдюжины мельхіоровыхъ ножей и вилокъ, у меня есть хорошее на мху пальто, и т. п.
— Я вамъ, пожалуй, дамъ свое теплое пальто или ложки.
— Зачмъ пальто, лучше дайте ложки, ножи и вилки.
Я принесъ. Старикъ выдалъ мн росписку, что, ‘въ случа неустойки, онъ принимаетъ въ обезпеченіе подъ залогъ, за обезчещеніе дочери, вещи, цною въ пятьдесятъ рублей’.
— Я что-то не понимаю?
— Тутъ и понимать нечего.
Черезъ два дня пригласили священника, насъ обручили. За угощеніемъ я замтилъ, что ложки были мои, но промолчалъ. Наконецъ, наступилъ постъ. Мы вс отговли. На шестой недл, посл обда, на которомъ у Зуботычина были гости, и самъ онъ изрядно подпилъ, мы съ невстой крупно поспорили: больно ужъ она сдлалась капризна, къ тому же я замтилъ, что она уже меньше ласкова со мной, къ нимъ сталъ ходить какой-то офицеръ. Я ревновалъ. Шутя я замтилъ, что эти ложки мои.
— Что вы за вздоръ говорите! Это ложки наши,— сказала она.
— А я увряю, что мои.
Невста надула губы. Отецъ это замтилъ. Когда я пришелъ въ свою комнату, то услыхалъ крикъ отца.
— Это еще что такое? Я заплатилъ за ложки деньги, а онъ говоритъ: его! Извстно, когда-то были его, а теперь наши.
— Папаша!— унимала моя невста отца.
— Не твое дло! Ты знаешь, что я ему могу отказать. Офицеръ будетъ почище его.
Я разсердился и пошелъ къ нимъ.
— Я слышу, что вы говорите о ложкахъ…— началъ я дрожащимъ отъ волненія голосомъ.
— Я… я ничего не говорилъ… Что вы, что вы?..— проговорилъ онъ, какъ-будто въ испуг.
— Да, я слышалъ.
— Маша, говорилъ я?— спросилъ онъ сурово дочь.
Маша сидла блдная и ничего не сказала.
— Тебя спрашиваютъ: говорилъ я или нтъ что-нибудь худое про твоего жениха?
— Нтъ,— отвтила робко моя невста.
— Слышите! съ чего же вы взяли? И все вы подслушиваете у стны.
Онъ подошелъ къ стн со свчкой, оглядлъ стну и вдругъ отскочилъ.
— А! теперь я все понимаю! по-ни-ма-аю! Вы изволили телеграфъ сюда провести!
— Что такое?
— Смотрите!— и онъ подвелъ меня къ стн.
Въ стн я увидлъ отверстіе, выходившее въ мою комнату, такъ что, наставивъ въ него глазъ, можно было видть огонь и то, что доступно для одного глаза въ отверстіи на два дюйма въ діаметр. Но я замтилъ, что отверстіе было пробито или проверчено съ этой стороны, а не съ моей. Его даже большимъ гвоздемъ можно было пробить, такъ какъ стна состояла изъ досокъ въ полтора пальца толщипы. О существованіи этой дыры я и не подозрвалъ раньше, да, вроятно, не подозрвала и невста.
Я ушелъ, и почти цлую ночь душило меня зло. Мн казалось, что меня обманывали, меня засадили въ клтку, но кто? Я ясно слышалъ разговоръ объ ложкахъ отца, и вдругъ онъ отпирается, отпирается и невста. Если бы я пьянствовалъ, то отнесъ бы все это къ галюцинаціямъ. Но я человкъ трезвый. Я заснулъ поздно и проспалъ долго, такъ что услыхалъ стукъ въ двери. Я отворилъ. Это былъ Зуботычинъ.
— Извините, пожалуйста, я немножко погорячился вчера. Это, должно быть, подъ вліяніемъ вина все случилось.
— Но ложки?
— Ну, полноте, пожалуйста, охота вамъ принимать все къ сердцу. Пойдемте пить кофій.
Я пошелъ. Невста моя была сумрачна, я тоже. Мы почти все время молчали. Офицеръ былъ тутъ же. Вставъ изъ-за стола, я подалъ руку невст, она тоже подала, но скоро вырвала. Я пошелъ одваться на службу. Когда я вышелъ въ коридоръ, моя невста стояла у окна печальная. Я подошелъ къ ней.
— Вы сердитесь?
— Конечно. Ну, что это за срамъ сердить отца, длать меня несчастною. Къ чему эта дыра?
— Ей-Богу, я не виноватъ.
— Не божитесь! Вы подглядывали за нами, подслушивали.
— А если бы и такъ — вдь мы женихъ и невста.
— Такъ вы негодяй.— И она быстро ушла.
Она не поняла моей шутки, она приняла ее въ серьезъ. Но я уже былъ радъ, что могу развязаться съ капризною двчонкой. Ужъ если она теперь такъ командуетъ надо мной, что будетъ дальше?
На службу я пришелъ взволнованный. Сталъ переписывать, врется. Надо мною шутятъ, острятъ, смются, а меня беретъ зло. Однако, хочется мн потолковать съ помощникомъ, съ которымъ мы друзья-пріятели. Улучилъ я минутку и позвалъ его къ окну. Разсказалъ вчерашнюю и сегодняшнюю сцену, показалъ росписку. Тотъ ахнулъ и меня же обругалъ.
— Дуракъ, братъ, ты, больше ничего, а еще чиновникъ. Невсты теб не видать, какъ своихъ ушей, такъ какъ тамъ уже есть кандидатъ. Къ чему этотъ офицеръ? А ложки у тебя пропали. Лучше, братъ, простись съ ложками и бги съ квартиры.
Я задумался. Жалко мн было Маши. Думалъ я, что эта дурь у ней не надолго. Стоитъ только купить бутылку одеколону, туфли съ золотомъ — все пойдетъ по старому. Вдь буду же я жить въ отдльномъ флигел. Но въ этотъ день получали жалованье, и меня пригласили обмывать жалованье. Я досел не участвовалъ никогда въ этихъ компаніяхъ, но теперь пошелъ. Попробовалъ выпить рюмку — горько, но ничего, выпилъ другую, разболталъ свое горе, товарищи хохочутъ и называютъ меня дуракомъ, осломъ… Много я пилъ и не помню, какъ попалъ домой. Только просыпаюсь утромъ — дома, лежу на кровати въ сюртук, брюкахъ, и все это въ грязи. На стол стоитъ косушка. Дверь была полуотворена. Вошла хозяйка.
— Ай, ай! Гд это вы были?
— А что?
— Да какъ, васъ вдь насилу втащили. Вы ничего не помните, потому безъ чувствія были.
— А т?
И я указалъ на стну.
— Т не знаютъ.
— А кто косушку принесъ?
— Это я принесла, потому что вамъ непремнно нужно опохмелиться. Я ужо принесу огурчика.
И она ушла.
Скверно вдь. Какъ вы думаете? Кто знаетъ, можетъ, я и обругался, и они слышали. Хотя хозяйка и говоритъ, что Зуботычины ничего не знаютъ обо мн, но не можетъ быть: вдь меня тащили, стало-быть, былъ шумъ. Стыдно мн было, я чувствовалъ себя виноватымъ. Но голова болла страшно, все тло ныло, чувствовалось разстройство въ желудк. И что же бы вы думали! Вдь я всю косушку выпилъ, и, какъ выпилъ, у меня явилась храбрость, и я пошелъ къ Зуботычину. Дома его не было. Невста что-то шила. Я подслъ къ ней. Она отодвинулась. Я ближе, она дальше. Мн стало смшно.
— Милостивый государь, что вамъ угодно?— сказала она строго, встала и скрестила руки.
— Вотъ какъ!
— Уйдите, вы пьяны.
Меня взорвало.
— Хорошо. Завтра же я узжаю. Извольте ваше кольцо, потому что у васъ уже есть на мое мсто кандидатъ — офицеръ.
Я ушелъ искать квартиру и нашелъ скоро, потомъ пошелъ въ департаментъ. Только-что я пришелъ домой, какъ моя хозяйка сказала, что меня зоветъ къ себ Зуботычинъ.
Я пошелъ, чтобы поршить окончательно. Въ зал сидли: самъ Зуботычинъ въ ветхомъ вицмундир, офицеръ, два какихъ-то старыхъ, обрюзглыхъ крючкотвора, моя невста, Катерина съ мужемъ и младшая дочь. На стол лежали: кольцо, которое я возвратилъ, бумага, перья, и стояла чернильница.
— Вы меня звали?— спросилъ я.
— Да. Что это значитъ, что вы сегодня возвратили вашей обрученной невст кольцо?— спросилъ меня старикъ Зуботычинъ.
— А то, что я, посл всхъ вашихъ продлокъ со мною, не хочу жениться.
— А! Зачмъ же вы сватались? Это нечестно! Такъ благородные люди не поступаютъ!— заголосили Зуботычинъ и крючкотворы.
— Вы нехорошо со мной поступили, а не я!
— Нтъ, вы. Вы меня обезчестили, обругали, какъ негодяй, а я не мо…— сказала моя невста и заплакала.
— Вотъ видите. Теперь ее никто не возьметъ замужъ. Однако, скажите напрямикъ: согласны вы жениться, или нтъ?— спросилъ отецъ.
— Нтъ, я уже квартиру нанялъ.
— А невста ваша какъ же?
— Это дло ваше.
— Да, именно мое. И я съ вами поступлю по закону. Я судить васъ уголовнымъ порядкомъ не хочу, силой заставить васъ жениться не имю права, а буду требовать съ васъ деньги за безчестье.
— Да, деньги, именно деньги!! Пятьсотъ рублей!— завопили крючкотворы, даже почему-то и мужъ старшей дочери распалился и тотъ завопилъ: деньги!
— Какія? за что? Вдь я уже отдалъ вамъ вещей на пятьдесятъ рублей.
— Э-за! Вы думаете этимъ и отдлаться. Нтъ, голубчикъ, мы васъ съ квартиры не выпустимъ безъ двухсотъ пятидесяти рублей
— Но это вдь разбой?
— Никакого нтъ разбою. Денегъ если нтъ, пишите росписку.
Я выскочилъ. Сталъ складывать вещи, позвали полицію — обезчестилъ дочь. Но полиція позволила съхать, а Зуботычинымъ посовтовала обратиться къ мировому судь съ жалобой на меня.
Я съхалъ. Разсказалъ въ департамент объ этомъ казус, тамъ сказали, что я не отверчусь, что-де лучше отдать деньги 250 руб., а то если онъ подастъ мировому судь, то и четыреста заплатишь.
Длать нечего. Пошелъ я къ Зуботычинымъ. Денегъ жалко, а жениться ужъ не хочется на Марь Дмитріевн, посл всхъ этихъ каверзъ. Прихожу я къ нимъ — самъ спитъ. Марья Дмитріевна шьетъ, одна къ комнат. Жалко мн стало ея, но я ужъ не захотлъ измнить своего ршенія. Все-таки я поздоровался съ ней за руку, но она ссть не пригласила. Я сталъ ходить по комнат, куря папироску.
— Вы, Марья Дмитріевна, сердитесь на меня?— спросилъ я свою невсту.
— Конечно. Да и что говорить: вы, мужчины, вс одинаковы.
— Неужели вы думали, что отверстіе въ стн провертлъ я?
— Я бы вамъ простила это, но вы оскорбили папашу, обругали меня, бросили мн кольцо. Зачмъ вы пришли?
— Стало-быть, вы меня не любили.
Она заплакала. Я подошелъ къ ней, обнялъ ее, она меня легонько оттолкнула. Если бы въ это время не пришелъ ея отецъ, кто знаетъ, можетъ быть, я и женился бы на ней. Но въ дверяхъ показался самъ Зуботычинъ и все дло испортилъ.
— Вы зачмъ здсь? Кто васъ проситъ ходить сюда и безпокоить моихъ дочерей, посл того, какъ одной изъ нихъ,— обрученной вашей невст, вы нанесли безчестіе. Принесли деньги?
— Нтъ. Но я прошу васъ сбавить пятьдесятъ рублей.
— Я согласенъ. Пишите росписку.
Я написалъ, что отрекаюсь отъ Марьи Дмитріевны Зуботычиной, за что и обязуюсь въ теченіе недли уплатить ей или ея отцу серебромъ двсти рублей и подписался.
— Пиши, что ты на нихъ своей претензіи не имешь,— сказалъ онъ дочери и подалъ ей росписку.
— Но, можетъ-быть, они… такъ… еще измнятъ ршеніе,— проговорила дрожащимъ голосомъ двушка.
— Не твое дло! Пиши… Успешь еще выйти замужъ!— проговорилъ строго отецъ.
— Воля ваша!..— сказала она съ тяжелымъ вздохомъ и дрожащею рукою кое-какъ нацарапала то, что продиктовалъ ей отецъ.
Затмъ я ушелъ. Я шелъ въ городъ. Не усплъ я еще войти въ паркъ, какъ онъ нагналъ меня, остановилъ и сказалъ, что вздумалъ немножко освжиться. Онъ болталъ всякій вздоръ, какъ ни въ чемъ не бывало, между прочимъ, замтилъ, что я напрасно погорячился, такъ какъ мн такой невсты не сыскать. Я молчалъ, на душ у меня было тяжело, мн хотлось отдлаться отъ него поскоре. Вдругъ онъ спрашиваетъ меня:
— А вы совершеннолтній ли?
— Конечно. Я уже десятый годъ состою на служб. Можете завтра справиться въ департамент.
— Вы, извините, но, знаете, осторожность всегда у мста. Разъ тоже одинъ господинъ хотлъ жениться на Катеньк, да схлыздилъ такъ же, какъ и вы. Онъ далъ мн росписку. И что же вышло? Прихожу въ мсто его служенія,— говорятъ, вышелъ въ отставку. Я къ нему, а онъ говоритъ: мн пошелъ, назадъ тому съ мсяцъ, только двадцатый годъ, а такъ какъ совершеннолтіе считается съ 21 года, то вы и не имли права врить мн, и поэтому ничего съ меня не получите. Я туда, сюда,— такъ ничего и не получилъ.
На другой день, какъ вы видли, я отдалъ ему деньги. Потомъ мы заключили условіе, что другъ на друга претензіи не имемъ.
— А ложки?— спросилъ я разсказчика.
— Онъ подаетъ на меня прошеніе мировому судь о взысканіи съ меня пятидесяти рублей неустойки за обезчещеніе его дочери. Но у меня есть его росписка въ полученіи вещей. Только вдь мы все дло поршили на бумаг на двухъ стахъ рубляхъ. У меня есть и подлинная его росписка, подписанная и дочерью и тремя свидтелями, а у него копія.
— Съ тхъ поръ вы не видали невсты?
— Видлъ, въ прошлое воскресенье — шла отъ Спасителя. Что, спрашиваю я, сыграли комедію? А она говоритъ: не грхъ вамъ обижать меня. Я вотъ иду отъ Спасителя, мн гршить не хочется, я, право, тутъ ни въ чемъ не виновата. Отецъ и съ прежнихъ жениховъ бралъ деньги, разстроивая свадьбы.— Что же молчите и терпите?— Не могу: онъ все-таки отецъ.— А вы подтвердите ваши слова въ суд?— Ни за что.
Такъ мы съ ней и разстались. Теперь, вроятно, Зуботычинъ ухаживаетъ за офицеромъ. Интересно бы знать: кто кого надуетъ.
Нарвавшійся чиновникъ кончилъ. Мы выпили и распрощались. На этомъ и я кончаю. Прибавлю только, что старика въ парк я у же давно не вижу, что же касается до достоврности разсказа, то могу только сказать, что подобные факты на Петербургской сторон не рдкость.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
