Потухшие огни, Розанов Василий Васильевич, Год: 1909 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

В. В. Розанов. Полное собрание сочинений. В 35 томах. Серия ‘Литература и художество’. В 7 томах

Том четвертый. О писательстве и писателях

Статьи 1908-1911 гг.

Санкт-Петербург, 2016

ПОТУХШИЕ ОГНИ

Рассказ Куприна ‘Яма’, посвященный описанию проституции и размышляющий о проституции, вызвал критическую оценку, как литературный труд известного и даровитого автора. Но описанное им явление, которому посвящены силы тысячи умов во всех странах Европы, заслуживает специального к себе внимания, специального о себе слова независимо от качеств литературного произведения, хотя и в связи с ним. Всякий будущий исследователь этого тяжелого и мрачного явления не забудет ‘Ямы’, и, может быть, ее именно возьмет исходною точкою фактического и идейного освещения дела. ‘Судьба русской проститутки — о, какой это трагический, жалкий, кровавый, смешной и глупый путь. Здесь все совместилось: русский Бог, русская широта и беспечность, русское отчаяние в падении, русская некультурность, русская пошлость, русское терпение, русское бесстыдство’. Действительно — это огромный бытовой узел, огромное скопище национальных черт, выразившихся в этом особенном положении, и нельзя не думать, что в каждой нации, в каждой стране, в каждой религии и в каждой культуре и эпохе проституция складывается на свой лад и приобретает свой колорит. Напр., рассказ его начинается историей той ‘ямской слободки’, — как говорят, определенной улицы в Киеве, — которая теперь вся застроилась домами терпимости, и которая положила зерно делу: ‘Давным-давно, задолго до железных дорог, на самой дальней окраине большого южного города жили, из рода в род, ямщики — казенные и вольные. Оттого и вся эта местность называется Ямской слободой, или просто Ямской, Ямками, или, еще короче, Ямой. Впоследствии, когда паровая тяга убила конный извоз, — лихое ямщичье племя понемногу растеряло свои буйные замашки и молодецкие обычаи, перешло к другим занятиям, распалось и разбрелось. Но за Ямой на много лет — до сего времени — осталась темная слава как о месте развеселом, пьяном драчливом и в ночную пору небезопасном. Как-то само собою случилось, что на развалинах тех старинных, насиженных гнезд, где раньше румяные разбитные солдатки и чернобровые сдобные ямские вдовы тайно торговали водкой и свободной любовью, постепенно стали вырастать открытые публичные дома, разрешенные начальством, руководимые официальным надзором и подчиненные нарочитым суровым правилам’. Очень важный очерк, и, конечно — отвечающий факту. Куприн, устами репортера-резонера, в конце рассказа спрашивает: ‘прекратится ли когда-нибудь проституция’ и ‘что это за явление в его сверхчеловеческом безобразии’. Обратившись к первым строкам собственного рассказа, он ясно бы увидел, что тут есть расслоения, — и что вопрос резонера его рассказа не имеет ответа только по неточности самого вопроса, по его неопределенности. ‘Солдатские женки’ и ‘чернобровые ямские вдовы’, конечно, всегда были, и, если хотите, это была проституция: а, в то же время — это и не была проституция. Она не давала темы для того патологического рассказа, каким является ‘Яма’, для ужасных вздохов и стонов, и автора, и читателей. Много песенок, собранных первым их собирателем Новиковым, — песен городских, развеселых и разудалых, иногда грустных и санти— ³⁰ ментальных, — вышло из таких ‘ямских слободок’ и ‘солдатских слободок’, где любовь цвела из-за денег или около денег, небольших, а иногда и порядочных, а иногда и вовсе без денег, в формах пошлых и идеальных, смотря по человеку. ‘Товара’ не было, ‘лавочки’ не было, запатентованной и зарегистрированной, куда 1) приходят, 2) берут, 3) платят и 4) уходят, — без памяти, без песни, с анекдотом вонючим, а не с рассказом пахучим. Эта новая проституция возникла совсем недавно, когда стало все ‘упорядочиваться’, и, конечно — через начальство. Рассказ Куприна очень верно, инстинктивно-верно начинается с разговора околоточного Кербеса с содержательницею дома, и с получения взятки в сто рублей за недонесение о взятии в дом несовершеннолетней. Тут и не— ⁴⁰ совершеннолетняя — вздор, и взятка — вздор, т. е. побочное, несущественное: важно, что на первый план выступают полицейский и содержательница дома, взаимодействующие, взаимопонимающие, взаимоуслужливые. Они и есть, как говорится о древних хорах — ‘корифеи’ проституции, выводящие за собою девушек, заморенных, усталых, на продажу по типу лавочки и торговли. Лавочка и торговля учреждены совсем недавно, совместными усилиями государства и медицины, — при негласном ‘благословении’ церкви. Читатель удивился последнему: голоса церкви не было слышно. Да, но идея ее живет тут: ‘солдатских женок’ и ‘чернобровых вдов’ она не отстояла, не защитила как живое самостоятельное лицо, с правом на дальнейшее существование. ‘Человек, в сущности, животное многобрачное, и даже — чрезвычайно многобрачное’, говорит Куприн устами того же резонера. Это не так — в целом, преувеличение: потому что есть мужчины, которые при полной возможности, при полном праве — и не коснулись проституции, да и не коснулись вообще никакой женщины, кроме своей жены. Человек коронует живой, органический Mip: и все типы любви, от абсолютной моногамии у голубей и лебедей, до абсолютной же полигамии у других животных, встречаются у человека, и по закону именно коронуемости животных человеком — должны встречаться и будут встречаться извечно. Давно это пора принять в фундамент суждений об отношении полов и государству, и обществу, и церкви: в Библии, где на первой же странице установлен брак как половое притяжение, как родительская связь, рождающая связь — не установлена нумерационная сторона брака: и евреи, которые знали свою Библию не хуже же нашего, никогда и не ставили вопроса о нумерационной стороне семьи. Моногамная семья, строго моногамная, установлена впервые в истории цивилизации Римом, римским правом, римскою юриспруденциею, — и, заметим, римская семья, в конце концов, и повалилась, изолгалась и развратилась под действием этого требования, которое никогда не могло быть исполнено по несоответствию натуре человека в указанной выше дроби ее. Эта дробь и разрушила римскую семью, как не истинную. Восточное христианство было созерцательным, ‘пустынножительным’, и практическими вопросами, в частности вопросами семьи и брака, не занималось, упоминая о них нехотя и небрежно: напротив, западное практическое христианство занималось ими много. Но оно выросло на почве Рима. Католичество взяло римскую формулу семьи — абсолютную моногамию, и по возможности без развода, — думая, что она подпирается и тем фактом, что Ева одна была создана для одного Адама. Но, конечно, если бы для Адама было создано две Евы — это предписывало бы полигамию всем людям, обязывало бы всех к ней, что противоречит натуре человека в голубиных и лебединых ее особях. Бог не связал так человека: и вот это все, что означало создание одного Адама для одной Евы. Но статистика всемірно доказала, что рождается на каждых 100 мальчиков 103 девочки, — и эти ‘3’ никак и никем не обречены же на вечное девство, на бесплодие, на ‘дурную траву — из полявок’, — ‘вон’ из памяти человеческой и рождения всемірного. Законы природы тоже что-нибудь значат, и, при внимательном рассмотрении, они никогда не противоречат закону Божию: ‘3’ сверх нужных для абсолютной моногамии ‘100’ девушек и составляют тот остаток для полигамических инстинктов, которые вовсе не так многочисленны, если отбросить распущенность и дебош: но чрезвычайно упорны и, так или иначе, ‘находят свое’. Эти ‘3’ сверх ‘100’ образовали собственно и ту слободу ‘чернобровых вдов’ и ‘веселых солдатских жен’, они вообще образуют в каждом обществе и в каждую эпоху некоторый женский остаток, который должен быть бережно сохранен и защищен, и государством, и церковью, конечно, не для девства и бесплодного засыхания, абсолютно никому не нужного и не интересного, — а для пользования ими ‘в час, его же не знает никто, только Отец Небесный’. Я пишу совершенно серьезно, и хочу выразить ту мысль, что половой инстинкт, который не есть только родовой, ‘потомственный инстинкт’, но и заключает в себе некоторую ‘сказку, сущую в себе’, — нельзя рассматривать как железнодорожный поезд, ‘идущий от Петербурга до Москвы со скоростью 24 версты в час’, и поэтому его не удавалось и никогда никому не удастся поставить на рельсы. Это и хорошо, в этом и истина. Печально было бы, если бы дети рождались из машины: такие дети были бы машинные же, куколки на пружинах, а не люди. Половой инстинкт — океан и буря, с электричеством, но и с тишью, гладью, с невыразимой прелестью и красотою в нем. ‘Всего есть’. И так и должно быть: иначе все было бы мертво и безжизненно в нем, а через это — мертво и безжизненно и во всем рождающемся.

Вместо того чтобы охранить и сберечь этих ‘3’ сверх ‘100’, церковь взглянула на них с враждою, презрением и отвращением. Это — сор, мешающий поезду двигаться, мешающий машине идти. И она ничего не имела против, т. е. молча одобрила и ‘благословила’, когда государство и медицина, на этот раз безглазая, — взяли в свои жесткие руки этот женский остаток, в свой надзор, опеку и наблюдение. Государство же, войдя в эту сферу, сделало то, что оно всегда делало, куда бы ни входило: преобразовало существа с лицом и биографиею во что-то безличное и имеющее вместо истории жизни формуляр о ‘службе’. Оно преобразовало ‘солдатских жен’ и ‘чернобровых ямских вдов’ в послужных ‘чиновниц’, с полезной или необходимой функцией для общества. Так появилась ‘проституция’ XIX-го века и ‘дом терпимости’ этого же столетия. Это не міровые явления, не вечные, как думает Куприн: смешивать это явление, местное и недавнее, с фактом всемірной и вечной свободной любви, свободной отдачи себя за плату — невозможно. ‘Наследник престола в Турции должен быть сыном рабыни, купленной на рынке’: эта-то ‘за деньги купленная женщина’ и есть первая жена Султана. Когда я прочел это в каком-то очерке, то изумился закону: но сейчас же все понял, сообразив, что ведь ‘мусульмане суть агаряне‘, происходят от Измаила, сына Агари, купленной возлюбленной и вместе рабыни Авраама. ‘Наследник турецкого престола и будущий падишах правоверных должен быть рожден строго по типу рождения Измаила, т. е. от продажной любви: это есть самая аристократическая, единственно аристократическая и вместе мусульманско-церковная форма рождения, происхождения, брака. Но ведь Турция просуществовала пять веков и потрясла Европу войнами, мужеством, здоровьем. О порочности турок и вообще мусульман, о развале у них семьи — ничего не слышно. Неужели же эту ‘любовь за деньги’ мы сблизим с европейскою проституцией, а их семью — с нашими домами терпимости. Архаическая, самая священная форма брака у евреев есть не маленькое подобие нашего венчания, — крошечный обряд с раввином, введенный подражательно: давая монету девушке-невесте, именно одну монету, наш рубль, юноша-жених произносит: ‘Беру тебя, дочь Израиля, в жену себе по закону Моисееву’. И брак был кончен и не расторжим — до первого желания мужа, который мог расторгнуть брак без повода, по формуле: ‘ты (жена) не угодна в очах моих’. Это — типичный проституционный акт: ‘беру тебя, пока ты мне нравишься, беру за рубль’. Но семья и у евреев не разваливается. Дело в том, что ‘священный брак’, религиозно-освещенный, у евреев, как и у других восточных народов, развился непосредственно из ‘священной проституции’, которая на самом деле проституциею в нашем смысле, в нашем значении, с нашим вонючим запахом — отнюдь не была. Хотя была: 1) временною любовью, 2) за деньги. Куприн смешивает имя с делом. Имя ‘проституции’ всегда было: но того ужасного явления, которое у нас существует под этим именем, глубоко неприличного, отвратительного до невозможности произнести это имя в обществе, в семье, до боязни произнести его в литературе — никогда не было. Оно &lt,появилось&gt, совсем недавно и обязано происхождением своим ‘благопопечительности’ государства и ‘мудрости’ медицины.

* * *

Обратимся к теперь, к нашему. Что такое теперь проститутка? Рисунок Куприна очень не полон, и едва ли фотографически верен. Между тем, здесь было бы чрезвычайно важно собрать возможно больше литературных фотографий, по мере возможности — собрать живые, натуральные слова. Важны обычаи, нравы, времяпрепровождение. Важны песенки, анекдоты. Медики давно обязаны были бы, хотя на латинском языке, описать все эксцессы, какие совершаются здесь, и кем совершаются, лицами в каком возрасте, положении, с каким образованием. У Куприна есть об этом страница и одно мимолетное замечание в шесть строк: но обличающая ‘профессоров и адвокатов’ и всех сословий людей страница — так горяча и вместе так обобщена, что не дает читателю ничего существенного. А оброненное замечание именно оттого, что оно кратко, дает мысль, что это ‘случай и исключение’, тогда как на самом деле это и не случай, и не исключение, а ¹/₂ всей проституции. Вообще мы вовсе не знаем, ‘что именно совершается’ в этой области, а оттого не знаем ее и вообще, — иначе как схематично и отдаленно. Что же такое теперь проститутка? и кто становится ею?

Кроме небольшого процента как бы продолжательниц древней священной проституции, — древних Клеопатр из простолюдинок, — огромнейший процент их, подавляющая и основная масса, образуется из девушек врожденно слабого пола, недоразвитого, некрасивого, незначительного, безжизненного. Без лица пола. Это-то безличие пола, стертость лица в нем, индивидуальности, — и есть производитель теперешней нашей проститутки.

ПОТУХШИЕ ОГНИ

КОММЕНТАРИИ

Читайте также: