В.В. Розанов
В.В. Розанов
Потуги на пророчество
Потуги на пророчество
Потуги на пророчество, Розанов Василий Васильевич, Год: 1909
Время на прочтение: 4 минут(ы)
— Бедненький, до чего он страдает
— Кто такой?
— Да все Димитрий Сергеевич.
— Какой Димитрий Сергеевич?
— Да Мережковский.
— Где же он страдает?
— Ну, конечно, не в темнице, не в ссылке, не в больнице, не около голодных или искалеченных, не в глухой России или в Сицилии, а у себя на кушетке, в кабинете. Лицо мрачное, в глазах меланхолия. Уже сутки лежит, обдумывает, как бы лучше сказать свое ‘страдание’, и на другой день утром пишет ‘страдальческую страницу’, которую посылает в ‘Речь’ или ‘Слово’…
— О чем же он нынче страдает?
— Разобрать нельзя. Я вам лучше прочту: ‘Лучше быть шутом гороховым, чем современным пророком. Лучше бить камни для мостовой, чем назваться учителем’…
— Да, в самом деле сильно. Но слово нуждается в проверке: ну, чтобы г. Мережковскому в самом деле недельку-другую, среди рядовых каменщиков, провозиться с киркой и ломом на мостовой. А то он все лежит на кушетке, а потом выползет в Религиозно-философском собрании и пророчествует. В случае же не очень удачного пророчества пишет в газетах, что ‘лучше быть каменщиком, чем пророком’. Это очень легко, но немного забавно и для обыкновенного глаза даже не совсем добросовестно. Что же, однако, он пишет дальше?
— Ничего нельзя понять. Только ужасно мрачно. Цитата из Евангелия — и свое слово. Свое слово — и цитата из Евангелия. ‘Все пророки и закон прорекли до Иоанна. Из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя’. Этим он прямо начинает статью: ‘Пророчество и провокация’ в ‘Слове’. Если так мешать свои и чужие слова, да еще не отмечая кавычками, то выходит очень красиво: блеск цитаты из Евангелия падает на тусклое слово… Техника искусная, только как будто не для ‘пророка’. Что же, однако, он пишет существенного?
— Существенного ничего нет. Один тон. Но тон — ужасен: кроме цитат из Евангелия он еще прибегнул к полному смешению мыслей.
— Как к ‘полному смешению мыслей’?
— Для увеличения мрачности. Известно, что пророки ‘безумствовали’, и, чтобы придать себе последний чекан ‘пророка’, г. Мережковский говорит совершенную белиберду: ‘Если нет и не будет пророков, это не значит, что нет и не будет пророчества, наоборот: потому-то и нет пророков, что все обладают прозрением божественной истины, т.е. причастны духу пророческому. Никто не пророк, никто не учитель, потому что все учат и учатся. Нет великих и малых, потому что все равны. Это еще не исполнилось и, судя по всему, что сейчас происходит, исполнится не скоро. Но вот именно теперь, когда умолкли пророчества, заговорили и пророки, когда учения мало — учителей много’.
— Да, действительно: дважды два уже не четыре у современного пророка, и даже не раз, а дважды кряду. ‘Пророков нет потому — что пророчества много’. Но ведь от кого же ‘пророчества’, если не от пророков, которых в наличности ‘нет’?! И ‘все будет потом, и даже — не скоро’, а между тем — все это происходит на наших глазах! Неужели это так и напечатано?
— В ‘Слове’, в воскресном нумере. Статья ужасно мрачная и называется ‘Пророчество и провокация’. Г. Мережковский жалуется, что его кто-то ‘провоцирует’. Невозможно сыграть роль Иисуса, если не указать на Иуду, — и Мережковский, по-видимому собирающийся играть в своем полуотечестве сию необычайную роль, заранее указывает на свою Голгофу. Хотя его нисколько не собираются распять, а только немного литературно посмеиваются над ним. Он пишет воображаемый диалог, предпослав и ему ‘безумную’ белиберду, где не разобрать, кто ‘пророк’ и кто ‘провокатор’:
‘Нет более страшного удушия, чем то, в которое попадает пророк, теснимый толпою’.
По-видимому, это — о настоящем пророке? Тогда о ком же следующее:
‘Нет более злостной провокации, чем современное пророчество’.
О ком же: о настоящем пророке или о пророке-провокаторе идет речь в дальнейшем диалоге, который приспособляет к себе сотрудник ‘Слова’, делая страдальческое лицо:
‘ — Покажи знаменье, сотвори чудо.
— Чудо могут видеть только верующие, — поверьте и увидите.
— Чему же верить? Ты все говоришь, а не делаешь. Какие дела твои? Были у нас пророки, — те шли на смерть. А ты, что?’
Не все читающие знают, что здесь говорится об ответе, выслушанном г. Мережковским от представителей левых партий. Он сам же их позвал в Религиозно-философское собрание и довольно наивно объявил, что хочет их ‘разделить’, ‘разрезать на две половины, как рассекающий меч’, — и одну половину, отторгнув от Маркса, привлечь к себе. Левые ему довольно грубо объявили, что они не пойдут за ним, ибо у него нет дел, а что идут они за теми, кто ‘умирал’. Однако ‘чудес’ от г. Мережковского марксисты не требовали, — это уж ему мерещится все из Евангелия, и потому мерещится, что снится ему сон, будто его ‘прегорькое житие’ похоже на страдальчество Иисусово. Диалог свой с марксистами Мережковский сближает с прением иудеев со Христом:
После вопроса ‘ты — что?’ марксистов-иудеев Мережковский отвечает:
‘ — Я пойду вместе с вами.
— Ступай же вперед, а мы за тобою.
— Пойдем, когда велит нам Бог. Но вы еще не знаете Бога. Я вам еще не сказал. Слушайте…
— Слыхали, довольно. Соловья баснями не кормят.
— О, род лживый и коварный (слова И. Христа, приведенные без кавычек и таким образом вставленные в свои уста Мережковским).
— Нет, брат, шалишь. Зубы не заговаривай.
— Трус!
— Шарлатан!
— Провокатор!
— Бей!’
‘И если нового пророка (подлинного? провокатора?) не побивают камнями, как древних, то заплевывают, забрасывают гнилыми яблоками, тухлыми яйцами и сажают в сумасшедший дом’.
Ну, зачем так далеко. Оставляют на своей квартире, признают не очень удачным литератором и колко полемизируют с ним: на что ‘пророк’ ужасно сердится. Вся эта евангельско-библейская бутафория действительно кажется забавною и несколько кощунственна, когда ее натягивает на себя, положим, идеалист, намеренный рассечь надвое марксистов. Марксисты никак не могут рассечься надвое от этой смеси евангельских текстов с довольно деланным ‘безумием’, которому помогает природная бестолковость, а вот ‘пророку’ очень легко разлететься на несколько кусков, стукаясь о стену марксизма, без всякого понимания его, без всякого вникания в него. Марксисты нисколько не собираются его ‘бить’, и напрасно ‘пророк’ спешит обвинить их в общности приемов с Союзом русского народа. Марксисты ему могут ответить:
— Да что ты понимаешь в нас и в нашем учении? Зачем ты идешь к нам, не зная нас и не любопытствуя о нас. Учиться, так взаимно. Мы, пожалуй, возьмемся за Евангелие, за историю церкви, но уже и ты, будь добр, проштудируй всю нашу литературу, вникни в классовую борьбу, в экономическое положение масс, да немножко и поработай где-нибудь на фабрике. И вообще испытай на своей спине гнет экономических условий. А то ты обо всем судишь со своей кушетки. Рабочего вопроса ‘не надо’, экономический матерьялизм ‘не интересен’, а всем нужно ходить и слушать тебя на Религиозно-философских собраниях. Но нам некогда: у нас своя работа, как и ты ведь отказываешься серьезно изучить марксизм, ссылаясь на то, что тебе ‘некогда’ за религиозно-философскою проповедью. Но за тобой нет голодных ртов, которые бы от тебя ожидали помощи, а за нами есть: и нам в самом деле некогда!
‘Пророку’ останется только испариться, как пахучим духам в незаткнутом флаконе.
Впервые опубликовано: Новое время. 1909. 5 янв. No 11788.