Последняя надежда, Мерримен Генри Сетон, Год: 1904 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 148 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Генри-Сетонъ Меррименъ

ПОСЛДНЯЯ НАДЕЖДА

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
А. Б. МИХАЙЛОВА.

ПЕТРОГРАДЪ
1915

I.
Le roi est mort.

— Это вотъ здсь. Вотъ тутъ похоронили француза,— промолвилъ Андрей, по прозванью Рчной.

Былъ еще другой Андрей, который зарабатывалъ себ средства къ жизни на мор.

Андрей Рчной привелъ обоихъ джентльменовъ съ ‘Чернаго Моряка’ на кладбище по ихъ собственной просьб. Сегодня утромъ ему дали знать, что отъ него потребуется эта услуга, и онъ отвтилъ, что джентльменамъ придется подождать до вечера. Въ этотъ день ему надо было итти въ Маршфордъ съ сушеной рыбой, но вечеромъ, если они не перемнятъ своего ршенія, можно будетъ осмотрть церковное кладбище.

Андрей Рчной совмщалъ въ себ не трудныя обязанности могильщика и псаломщика фарлингфордскаго прихода въ Суффольк съ небольшой, но прочной торговлей рыбой своей собственной сушки, стьми своего собственнаго издлія и свининой, посоленной его собственными загорлыми отъ втра руками.

Фарлингфордъ лежитъ въ той части Англіи, которая соприкасается на юг съ. Фасерлэндомъ и, повидимому, отъ этой близости и получаетъ непомрный аппетитъ къ свинин и колбасамъ. Въ этихъ прибрежныхъ мстахъ убой свиней и приготовленіе колбасъ занимаютъ всхъ тхъ немногихъ жителей, которые не годятся для работы на мор. Не наше дло допытываться о томъ, почему Андрей Рчной не хотлъ имть дло съ этой зыбкой стихіей. Все это дло прошлое. Въ извстной степени ему удалось поправить этотъ недостатокъ — свою сухопутность — тмъ, что при его появленіи всюду распространялся запахъ дегтя и копченой рыбы, а въ глаза бросались синяя куртка и коричневыя, дома дланныя панталоны, недлями не сползавшія съ его ногъ. Къ этому иной разъ раздавалось у него и словцо, необычное для несчастныхъ сухопутныхъ обитателей, которымъ всю жизнь не приходится имть дло съ моремъ.

Въ этотъ вечеръ онъ отказался отъ своей зюдвейки, которую онъ носилъ въ хорошую и дурную погоду, и надлъ шляпу, служившую ему только во воскресеньямъ. Обыкновенный его головной уборъ носилъ, такъ сказать, офиціальный характеръ и подкрплялъ словечки, о которыхъ мы уже сказали. Говорилъ онъ обыкновенно съ оттнкомъ какого-то задора, который вообще свойствененъ людямъ земли, любящимъ выражаться кратко и сильно.

— Пассенъ думаетъ, что онъ хороненъ вотъ тамъ, подъ ивою, но онъ ошибается. Тамъ похороненъ утопленникъ, котораго однажды утромъ нашелъ старый Вилльямъ, сторожъ съ маяка. Нтъ, французъ лежитъ здсь.

И носкомъ своего морского сапога онъ показалъ на обсыпавшуюся могилу, безъ всякой надгробной плиты. По всему кладбищу росла высокая трава, почти скрывавшая камни, подъ которыми вкушали вчный сонъ фарлингфордскіе предки рядомъ съ безыменными утопленниками, нашедшими здсь себ послднее убжище.

Андрей Рчной обращался съ своими разъясненіями къ тому изъ двухъ постителей, который былъ помоложе. То былъ хорошо одтый, стройный человкъ лтъ около сорока. Онъ переводилъ слова Андрея по-французски для старшаго, уже сдого спутника, котораго онъ величалъ маркизомъ.

Онъ довольно бгло говорилъ на обоихъ языкахъ. Манеры его были непринужденны. Видно было, что это говоритъ гораздо боле привыкшій къ городскимъ мостовымъ, чмъ къ тихому спокойствію Фарлингфорда. Способность говорить на разныхъ языкахъ служитъ не совсмъ хорошей рекомендаціей для природнаго англичанина, и потому Андрей Рчной смотрлъ на этого джентльмена, пока онъ говорилъ, искоса. На почт онъ получилъ письма, адресованныя на имя Дормера Кольвилля. Это имя было небезызвстно въ Лондон и Париж. Но его слава не дошла даже до Ипсвича, лежащаго въ двадцати миляхъ отъ этого разрушающагося кладбища.

— Съ осени этому будетъ ужъ лтъ двадцать пять,— замтилъ Андрей.— Я еще не былъ тогда могильщикомъ, но хорошо помню, какъ его хоронили. И француза помню, какъ будто видлъ его еще вчера.

Онъ сорвалъ травку, намочилъ и сунулъ ее въ ротъ.

— Тутъ была какая-то тайна,— мрачно добавилъ онъ и лукаво посмотрлъ на далекое море, мелькавшее за болотами.

Подобно всмъ торговцамъ дешевыми товарами въ разносъ, Андрей Рчной хорошо зналъ, какую цну имютъ иной разъ новости.

Маленькій сдоволосый французъ повелъ плечами и воздлъ руки въ знакъ ужаса и горести отъ того печальнаго состоянія, въ которомъ находилась могила. Значеніе этого жеста было столь очевидно, что Андрей Рчной съ неудовольствіемъ переступилъ съ ноги на ногу.

— Пасторъ нашъ не обращаетъ вниманія на могилы,— промолвилъ онъ.— Онъ, что называется, книжный червь: все сидитъ у себя въ комнат да читаетъ книги. Сюда иногда пускаетъ своихъ овецъ мясникъ Франксъ. Но посл бурь и жаркой погоды трава немножечко повысохла. Французу не хуже, не лучше, чмъ всмъ другимъ. Тутъ есть такія могилы, которыя разсыпались совсмъ.

И онъ показалъ на чью-то могилу, которая уже совсмъ сравнялась съ землей и даже покрылась ямами.

— Разваливается прежде всего гробъ подъ тяжестью земли,— добавилъ онъ съ тмъ мрачнымъ реальнымъ видомъ, который пріобртается отъ постояннаго общенія съ дломъ.

Дормеръ Кольвилль счелъ лишнимъ переводить эту общеизвстную истину. Онъ едва удерживалъ звоту, разсматривая по сторонамъ покривившіеся памятники нкоторыхъ лихихъ моряковъ, нашедшихъ себ здсь вчное упокоеніе. Кладбище лежало на склон возвышенности, по которой въ одну улицу взбиралась вверхъ деревенька Фарлингфордъ.

Когда-то это былъ зажиточный торговый городъ. Его исторія похожа на исторію съ полдюжины другихъ портовъ на этомъ берегу: ею гавань была занесена пескомъ, а торговля перешла къ сосду, лежащему ближе къ желзной дорог.

Ниже кладбища вилась широкая дорога, длавшая около его вратъ поворотъ на западъ и приводившая прямо къ рк. Фарлингфордская набережная — маленькая группа лавокъ и осмоленныхъ избушекъ — отдлялась отъ собственно Фарлингфорда зеленымъ лугомъ, на которомъ въ часы прилива блестла вода. Въ старинные годы обитатели Фарлингфорда пользовались привилегіей пасти лошадей на этомъ лугу, но въ позднйшія времена мстный лэндлордъ заявилъ свои права и на это пастбище. Фарлингфордцы, однако, вс до одного отрицали это право.

— Да, тутъ есть тайна,— повторилъ Андрей Рчной, видимо, дожидаясь, когда же Дормеръ Кольвилль переведетъ эти знаменательныя слова своему спутнику. Но Кольвилль въ отвтъ только звнулъ.

— Рдко кто въ Фарлингфорд знавалъ француза такъ хорошо, какъ я.

Дормеръ Кольвилль направился къ церковной паперти, которая, повидимому, привлекла къ себ его артистическое вниманіе: онъ смотрлъ на это нормандское сооруженіе глазами знатока. То, очевидно, былъ человкъ образованный, боле интересовавшійся искусствомъ, чмъ людской судьбой.

Видя, что онъ уходитъ, Андрей Рчной звякнулъ ключами, которые были у него въ рукахъ, и съ нетерпніемъ посмотрлъ на старика, но маркизъ де-Жемозакъ не обратилъ никакого вниманія на этотъ звукъ, какъ раньше не обращалъ вниманія на замчанія могильщика. Онъ попрежнему смотрлъ вокругъ себя, переводя свои коричневые глаза отъ могилы къ могил, напрасно разыскивая хотя одну, на которой видна была заботливость тхъ, кто еще живетъ. Смотрлъ онъ и на дорогу, поросшую травой, и на набережную, гд коричневая рка была зажата между двумя рядами вывтривавшихся отъ непогоды кирпичныхъ зданій. Въ гавани стояло на якор какое-то судно, на половину нагруженное сномъ. На набережной на бревн сидлъ какой-то человкъ и, покуривая, посматривалъ на море. Но это былъ единственный видимый субъектъ: въ этотъ часъ весь Фарлингфордъ пилъ чай. За ркой тянулись болота, на которыхъ не было ни деревца, ни пригорка. Вдали, въ туманномъ сромъ Сверномъ мор смутно виднлся маякъ, похожій на столбъ дыма. Къ югу, насколько глазъ охватывалъ туманное пространство, разстилались болота. Къ сверу, гд рка бжала между плотинами, были т же болота.

Кругомъ — полная тишина, усиливаемая постояннымъ свистомъ втра въ изъденныхъ временемъ втвяхъ нсколькихъ деревьевъ, росшихъ на кладбищ.

Во всемъ мір, за исключеніемъ, можетъ, полярныхъ странъ, трудно было бы найти пейзажъ, который такъ ясно выражалъ бы тотъ фактъ, что человческая жизнь въ сущности пустяки, и память о ней развивается по втру, словно пучокъ сухой травы, и никогда уже не воскресаетъ.

Носитель одного изъ знатнйшихъ именъ Франціи стоялъ по колна въ выжженной солнцемъ трав и медленно обводилъ взоромъ всю окрестность, какъ бы желая запечатлть ее въ своей памяти. Онъ перевелъ свой взоръ на покривившуюся церковь, построенную много вковъ тому назадъ людьми, говорившими языкомъ, изъ котораго образовался его собственный. Онъ осмотрлъ изъ конца въ конецъ дурно содержимое кладбище, усянное костями именитыхъ и никому неизвстныхъ людей, которые провели всю свою жизнь въ заботахъ о томъ, чтобы добыть съ безплодной почвы достаточное пропитаніе, въ борьб съ жаднымъ моремъ и исчезли изъ памяти людей, оставивъ посл себя лишь небольшіе холмики, на которые мясникъ выгонялъ для пастбища своихъ овецъ.

Маркизъ де-Жемозакъ такъ былъ поглощенъ своими мыслями, что, казалось, забылъ о всемъ-окружающемъ и стоялъ надъ могилой, которую ему указалъ Андрей Рчной, не обращая вниманія ни на холодный дувшій съ моря втеръ, ни на вызывающее позвякиваніе ключей могильщика, ни на своего спутника, который терпливо поджидалъ его на паперти. Маркизъ былъ не высокъ ростомъ, сухощавъ, но широкоплечъ. Волосы его были совершенно блы, и въ сравненіи съ ними цвтъ его смуглаго и морщинистаго лица напоминалъ старинную слоновую кость. Носъ у него былъ небольшой, орлиный. По этому лицу видно было, что передъ нами, можетъ быть, не особенно умный человкъ, но, несомннно, аристократъ. Въ манерахъ его проглядывала величавость и та сдержанность, которой обыкновенно отличаются обладатели громкихъ историческихъ именъ.

Дормеръ Кольвилль слдилъ за нимъ съ добродушнымъ терпніемъ, которое вмст съ его равнодушной позой и звотой явно свидтельствовало, что онъ явился въ Фарлингфордъ вовсе не для удовольствія.

Онъ вернулся къ маркизу и сталъ сзади него.

— Тутъ очень холодный втеръ, маркизъ,— шутливо сказалъ онъ.— Это одно изъ самыхъ холодныхъ мста во всей Англіи. Что скажетъ мадемуазель, если я дамъ вамъ простудиться?

Де-Жемозакъ повернулся къ нему и поглядлъ на него черезъ плечо съ улыбкой, въ которой было что-то трогательное. Онъ простеръ свои руки въ знакъ ужаса передъ холодомъ этого мста, передъ грустной картиной опускающейся деревушки, передъ заброшенностью покрывающейся мохомъ церкви и могилъ.

— Я думалъ, другъ мой,— промолвилъ онъ,— Вотъ и все. Нтъ ничего удивительнаго… если человкъ наведенъ на мысли.

Кольвилль вздохнулъ и промолчалъ. Онъ, видимо, умлъ понимать людей, онъ самъ не былъ особенно вдумчивымъ, но понималъ мысли другихъ.

Было страшно втрено и холодно, хотя рожь стала уже созрвать. Но онъ не жаловался и не хотлъ торопить своего спутника.

Когда онъ взглянулъ на обвалившуюся могилу, въ его умныхъ, привтливыхъ глазахъ пробжала какая-то тнь, и онъ, видимо, приготовился ждать своего спутника, сколько тому будетъ угодно.

По-своему, онъ, очевидно, былъ философомъ. Глядя на него, нельзя было сказать, что онъ скучаетъ, но въ то же время было несомннно, что ему въ высшей степени не по себ въ этомъ безлюдномъ мст. Самый его костюмъ былъ совершенно необыченъ для Фарлингфорда, и носилъ онъ его такъ, какъ рдко кто носилъ даже въ Ипсвич.

Мужчины въ то время одвались съ большой тщательностью, ибо живъ еще былъ законодатель модъ д’Орсе, хотя слава его и стала уже меркнуть. Однако Дормеръ Кольвилль не былъ франтомъ. Онъ былъ слишкомъ уменъ и не доходилъ до такой крайности, но, съ другой стороны, и не чуждался этого франтовства: время было таково, что хорошій портной считался великимъ человкомъ и можно было сдлать карьеру однимъ костюмомъ.

Не только его костюмъ былъ слишкомъ хорошъ для Фарлингфорда, но и самая его фигура плохо гармонировала съ этимъ забытымъ уголкомъ Англіи. Его движенія были слишкомъ быстры для медленно поворачивавшихся туземцевъ. Они были не глупы и, пожалуй, даже умне своихъ южныхъ собратьевъ и, если двигались медленно, то единственно изъ убжденія, что не изобртенъ еще родъ жизни лучше того, при которомъ точно такъ же ходили ихъ саксонскіе предки.

Кольвилль, обладавшій созерцательнымъ умомъ, смотрлъ на міръ испытующимъ окомъ. Если бы онъ жилъ не въ начал царствованія Викторіи, а въ конц, то могъ бы сдлаться великимъ финансистомъ. Его быстрый взглядъ сразу установилъ оцнку всего Фарлингфорда: тутъ нечего длать. Фарлингфордъ былъ для него не интересенъ, ибо, очевидно, онъ не имлъ никакой будущности и не поощрялъ къ какимъ-либо предпріятіямъ. Итакъ, Дормеръ Кольвилль равнодушно смотрлъ на болота, слдуя взглядомъ вдоль рки, которая, изворачиваясь между плотинами, стремилась къ морю.

Вдругъ его глаза оживились: на юг показался парусъ. Въ устье рки направлялась какая-то шхуна, паруса которой стали совсмъ розовыми отъ заходившаго солнца.

Кольвилль взглянулъ на Андрея, желая знать, замтилъ онъ шхуну, или нтъ. Могильщикъ смотрлъ на небо съ такимъ видомъ, который какъ будто предсказывалъ скоре паденіе благопріятнаго втра.

— Это ‘Послдняя Надежда’,— отвчалъ онъ на вопросъ Кольвилля.— Много этихъ ‘Надеждъ’ построено въ Фарлингфорд, но эта послдняя. Теперь ужъ докъ закрытъ и больше ничего не строитъ.

Маркизъ де-Жемозакъ отвернулся было отъ могилы, но, когда Кольвилль подошелъ къ нему, онъ опять оглянулся на нее и покачалъ головой.

— И это посл восьми вковъ славы и блеска,— промолвилъ онъ.— Неужели этимъ и должно кончиться?

— Это еще не конецъ,— весело отвчалъ Кольвилль.— Это только конецъ главы. Le roi est mort — vive le roi!

И онъ показалъ своей палкой на шхуну, которая пробиралась между плотинами.

II.
Vive le roi.

‘Послднюю Надежду’ ждали уже нсколько недль. Въ Фарлингфорд вс знали, что она не очень надежная, что капитанъ Клеббъ ршилъ, по окончаніи поздки, отвести ее въ верфь. Капитанъ Клеббъ былъ изъ Фарлингфорда. ‘Послдняя Надежда’ была выстроена тоже въ Фарлингфорд, и самъ Клеббъ былъ не изъ тхъ людей, чтобы, ради лишняго заработка въ нсколько фунтовъ, пройти мимо родного порта.

Вс досужіе языки въ деревн естественно связали появленіе обоихъ джентльменовъ изъ Лондона съ ожидаемымъ возвращеніемъ ‘Послдней Надежды’. Вс знали, что у капитана Клебба были торговыя сношенія съ Франціей. Ходила даже молва, что онъ уметъ говорить по-французски. Трудно было перечесть вс его рейсы отъ Бристольскаго залива къ Ярмуту и даже Бергену и обратно. Онъ возилъ туда соленую рыбу, какъ разъ то, что предписывается религіей этихъ странъ и чего жители не могутъ добыть въ своихъ собственныхъ водахъ, а возвращался изъ Бордо съ краснымъ виномъ, а изъ Шаранты съ коньякомъ.

Не принято, впрочемъ, на этихъ обуреваемыхъ втромъ берегахъ слишкомъ подробно останавливаться на профессіи каждаго человка, и болтали объ этомъ, какъ и везд, т, кто на самомъ дл зналъ мене всего, т.-е. женщины. Существовалъ, напримръ, въ Фарлингфорд вопросъ о необходимости ремонтировать кладбищенскую церковь. Поколніе, которое теперь едва могло найти дорогу за ея ограду, начало Обсуждать его еще тогда, когда вс были дтьми. Но тмъ не мене до сего времени изъ этого такъ ничего и не вышло.

Вотъ почему одинъ изъ сильныхъ умовъ высказалъ догадку, что джентльмены изъ Лондона не кто иные, какъ архитекторы, присланные королевой для осмотра церкви. Но это предположеніе пришлось оставить съ тхъ поръ, какъ миссисъ Колитонъ самолично заявила, что старый господинъ просто французъ.

. Миссисъ Клоптонъ содержала кабачокъ ‘Чернаго Матроса’ и знала гораздо больше, чмъ говорила. Обнаружилось, однако, что ‘языкъ’ обоихъ джентльменовъ Дормеръ Кольвилль спрашивалъ у нея, правда ли, что въ ‘Черномъ Матрос’ водится хорошее бургундское.

Если бы кто-нибудь усомнился въ этомъ, то достаточно было взглянуть на пустыя бутылки, стоявшія на заднемъ двор гостиницы.

— Это виноторговцы изъ Франціи,— ршили наиболе свтлыя головы въ Фарлингфорд, сидя вечеромъ за своимъ пивомъ.— И пріхали они сюда за тмъ, чтобы повидаться съ капитаномъ Клеббомъ..

Не особенно бойкіе на языкъ, обитатели Фарлингфорда были, однако, не чужды гостепріимныхъ наклонностей. Имъ было жаль французовъ, какъ народъ, которому потомъ во вс вка придется страдать отъ тяжелыхъ воспоминаній о морскихъ пораженіяхъ. Къ тому же это были иностранцы, случайно заброшенные въ ихъ среду, и притомъ не обычнымъ путемъ черезъ каналъ, а черезъ Ипсвичъ, откуда они пріхали въ экипаж. Имъ, конечно, было здсь не по себ, и они старались, по возможности, облегчить ихъ положеніе, кивая въ ихъ сторону головой при встрчахъ на ‘улиц’.

Молчаніе маркиза де-Жемозака особенно дйствовало на этихъ морокихъ жителей, которымъ природа скудно отпустила словъ для выраженія ихъ тусклыхъ мыслей. Тмъ не мене было единогласно ршено сдлать все возможное для иностранцевъ, пока не подойдетъ сюда ‘Послдняя Надежда’. Точно также единогласно было ршено показать имъ могилу ‘француза’.

Образъ дйствій Андрея Рчного и появленіе на его голов въ неуказанный день праздничной шляпы было только началомъ глубоко задуманнаго плана. Миссисъ Клоптонъ было поручено рекомендовать прізжимъ осмотрть церковь, а остальное было предоставлено -изобртательности Андрея Рчного, которому, по роду его занятій, не разъ приходилось вести рчи съ образованными людьми.

Вотъ это-то обстоятельство и увлекло Андрея Рчного за предлы его инструкцій и намекнуть, что при нкоторомъ поощреніи онъ могъ бы сдлать интересныя разоблаченія о ‘француз’. Это было не совсмъ правильно, ибо Андрей зналъ о немъ не больше, чмъ всякій другой обыватель Фарлингфорда.

Когда иностранцы, постивъ церковь, шли вдоль улицы, обыватели растворяли свои двери настежь и пристально глядли имъ вслдъ. Нсколько прозорливыхъ обитательницъ заявили даже, что, судя по манерамъ стараго джентльмена, онъ, видимо, почувствовалъ облегченіе и удовольствіе, когда ему деликатно дали понять, что Фарлингфордъ и раньше видалъ людей не хуже его.

Андрей Рчной слдовалъ за постителями по пятамъ, увряя всхъ направо и налво, что съ приливомъ ‘Послдняя Надежда’ войдетъ въ гавань.

Фарлингфордъ лежитъ въ четырехъ миляхъ отъ устья рки, и ни одно судно не можетъ причалить къ его ‘набережной’ незамченнымъ. Глядя на ‘Послднюю Надежду’, обыватели высчитывали шансы, удастся ли имъ поужинать не торопясь и попасть внизъ на набережную къ тому моменту, когда Сегнъ Клеббъ поведетъ къ ней свое судно.

Одинъ за другимъ, держа въ зубахъ трубку, они спускались къ набережной, не упуская случая кивнуть головой старому французу, который уже ждалъ тутъ.

Начался приливъ, и прозрачная зеленоватая вода зашумла и забурлила вокругъ обросшихъ водорослями столбовъ набережной, неся съ собой дары моря — водоросли и пну. ‘Послдняя Надежда’ неслась по средин потока и была уже совсмъ рукой подать. Солнце сло, и надъ болотами поднимался легкій туманъ. Капитанъ Клеббъ спустилъ вс паруса, и якорь, готовый упасть, лниво болтался на борту шхуны.

Характерно для Фарлингфорда — вс молчали. Андрей Рчной уже сидлъ въ своей лодк, готовый схватить причальный канатъ, если бъ капитанъ Клеббъ его бросилъ. Но было ясно, что капитанъ собирается бросить якорь на ночь по средин рки, такъ ясно, что, если бы кому-нибудь пришло въ голову сказать это, вс другіе бросили бы только на него презрительный взглядъ.

Не мене характерно было и то, что съ судна не раздалось ни одного привтствія. Т, кто стоялъ на берегу, могли ясно видть коренастую фигуру капитана Клебба, стоявшаго около мачты. Жены видли своихъ мужей, двушки — жениховъ. Но вс они, молча и сосредоточенно, были заняты своимъ дломъ, и потому ни одна рука не поднялась въ знакъ привтствія.

Втеръ спалъ: на этихъ берегахъ втрено днемъ и тихо вечеромъ. Приливъ ослаблъ, и ‘Послдняя Надежда’ едва двигалась: въ надвигавшемся сумрак она была похожа на какой-то фантастическій корабль, приплывшій съ дремотнаго неба.

И вдругъ тишина была нарушена такъ неожиданно и драматично, что старый французъ, который, по своей натур, казалось, долженъ былъ встрепенуться, быстро вскочилъ на ноги и сталъ изумленными глазами смотрть на судно: чей-то сильный и звонкій голосъ заплъ по-французски веселую псенку:

‘C’est le Hasard

Qui tt ou tard

Ici bas nous seconde,

Cor

D’un bout du monde

A l’autre bout

Le Hasard seul fait tout’ ¹).

¹) Рано или поздно насъ всхъ выручаетъ здсь случай, ибо отъ края свта до края все длаетъ только случай.

Странно прозвучала эта псенка: не только ея слова не согласовались съ печально-игривымъ мотивомъ отжившей эпохи музыки И поэзіи, но и самый голосъ представлялъ такой рзкій контрастъ съ этимъ медленно говорившимъ народомъ. То былъ звонкій теноръ, въ которомъ дрожали смхъ и слезы, голосъ, который ни одинъ британецъ не сталъ бы слушать безъ темнаго чувства стыда и застнчивости. Но т, кто стоялъ на берегу,— а тутъ стоялъ весь Фарлингфордъ,— только отрывисто засмялись. Женщины обмнялись между собой взглядомъ и сдлали какой-то неопредленный жестъ, какъ бы выражая понятное матерямъ снисхожденіе къ юности и втрености.

— Очевидно, вернулся Лео Баребонъ,— замтилъ одинъ изъ обывателей, пользовавшійся репутаціей остряка.

— Это врно,— отвчали посл долгой паузы два или три обывателя и добродушно засмялись.

Маркизъ де-Жемозакъ, видимо, стараясь взять себя въ руки, опять услся на бревн, на которомъ сидло нсколько поколній людей, наблюдавшихъ за приливомъ. Онъ повернулся и обмнялся взглядомъ съ Дормеромъ Кольвиллемъ, который стоялъ возл него, опершись на свою палку съ золотымъ набалдашникомъ. На его лиц какъ будто было написано:

— Я говорилъ вамъ, что это будетъ. Но подождите, еще не то услышите.

Онъ скользнулъ своими веселыми глазами по окружающимъ лицамъ и обмнялся съ нкоторыми изъ стоявшихъ выраженіями сочувствія, какъ бы въ доказательство того, что его платье нарядно только потому, что онъ принадлежитъ къ франтоватому поколнію, а что сердце у него такое же, какое бьется подъ каждымъ самодльнымъ кафтаномъ.

— А вотъ и Пассенъ,— сказала одна женщина другой, закрываясь концомъ передника, но такъ, что Кольвилль могъ слышать.— Теперь не такъ-то легко вытащить его наружу. Маленькій Сепъ и миссъ Миріамъ…

Кольвилль слышалъ эти слова. Ему показалось, что передъ упоминаніемъ этого послдняго имени было что-то недосказанное. Онъ не сталъ глядть по направленію, по которому указывала пальцемъ говорившая, сейчасъ же, а подождалъ, пока ему не удалось перемнить своей позы такъ, чтобы поворотъ головы не былъ принятъ за неприличное любопытство. Онъ откинулся назадъ и вытянулъ ноги, какъ человкъ, у котораго он отекли отъ долгаго стоянія.

Ярдахъ въ ста по рк, въ томъ мст, гд плотина становилась шире, шелъ по направленію къ набережной сдовласый человкъ. Шедшій передъ нимъ десятилтній мальчикъ старался заставить сопровождавшую его къ плотин молодую двушку итти быстре, чмъ это ей хотлось. Она смялась надъ его стремительностью и оглядывалась на старика, слдовавшаго за ними съ разсяннымъ и равнодушнымъ видомъ настоящаго ученаго.

Кольвилль быстрымъ взглядомъ схватилъ всю эту картину. Но пвецъ на ‘Послдней Надежд’ началъ слдующій куплетъ, и онъ повернулся. Слова доносились явственно и были понятны знавшимъ по-французски. Отъ Кольвилля не ускользнуло, что двушка вдругъ сдлалась серьезна и стала прислушиваться.

‘Un tel qu’on vantait

Par hasard tait

D’origine assez mince,

Par hasard il plut

Par hasard il fut

Baron, ministre et prince’ ¹).

¹) Человкъ, о которомъ шла слава, благодаря случаю, былъ довольно низкаго происхожденія. Благодаря случаю, онъ поправился. Благодаря случаю, сталъ онъ барономъ, министромъ и княземъ.

Пніе было прервано грубымъ голосомъ капитана Клебба, кричавшаго, чтобы опускали якорь. Хотя судно несло теченіемъ, тмъ не мене рулевой, безъ кафтана и жилетки, лниво двигалъ рулемъ, хотя въ этомъ теперь не было уже никакой надобности. То былъ молодой человкъ. Привтственные знаки, которые онъ длалъ собравшемуся народу свободной рукой, какъ будто онъ былъ увренъ, что тутъ все его друзья, изобличали въ немъ беззаботнаго пвца, столь отличнаго отъ всхъ обитателей Фарлингфорда, которые тмъ не мене отвчали ему кивкомъ головы. Онъ, казалось, умлъ правильно понимать чувства этихъ холодныхъ людей восточной Англіи.

Лодка Андрея Рчного была уже около ‘Послдней Надежды’. кто-то бросилъ ему канатъ. Захвативъ его одной рукой, онъ другой старался оттолкнуться отъ покрытой смолой стнки судна. Прошло нсколько минутъ прежде, чмъ лодка ошвартовалась. Капитанъ Клеббъ выглянулъ черезъ бортъ и, кивнувъ головой Андрею, сказалъ, чтобы онъ подождалъ минуту, пока онъ наднетъ подходящую для берега куртку. Рулевой, ища глазами въ толп знакомыя лица, также натягивалъ на себя свою куртку. Онъ, очевидно, пользовался привилегіями и для всхъ само собой разумлось, что онъ подетъ на берегъ съ капитаномъ.

Перйымъ высадился на берегъ капитанъ, привтствуя кивкомъ головы всхъ фарлингфордцевъ разомъ. За нимъ слдовалъ молодой матросъ, весело отвчая на привтствія друзей.

— Здорово, Лу?— говорили одни.

— Какъ поживаешь, Баребонъ?— спрашивали другіе.

Ихъ языкъ поворачивался такъ же тяжело, какъ и члены, и потому это ‘какъ живешь?’ было обычнымъ привтствіемъ.

Сидвшій на второмъ план маркизъ де-Жемозакъ, увидвъ высадившагося Баребона, испустилъ короткій крикъ удивленія и, обернувшись къ Дормеру Кольвиллю, вполголоса промолвилъ:

— Не говорите ничего.

— Общаю не говорить ничего,— беззаботно отвчалъ тотъ:— пока вы не увидите его.

III.
Возвращеніе ‘Послдней Надежды’.

Въ эпоху, къ которой относится нашъ разсказъ, не только Франція, но и вся Европа должна была считаться съ человкомъ, который, хотя и не былъ Наполеономъ, какъ утверждали его враги, все же представлялъ довольно удачное ему подражаніе.

Въ 1849 году Франція дала наконецъ міру возможность перевести духъ. Она только что пережила одинъ изъ тхъ бурныхъ періодовъ, отъ которыхъ только она одна могла оправляться такъ скоро. Въ теченіе четырехъ мсяцевъ Парижъ былъ въ осад. Не вншніе враги угрожали ему, а терзали внутренніе раздоры. На улицахъ было убито до шестнадцати тысячъ человкъ. Министерство пало. Монархія пала, и король бжалъ. Съ полдюжины генераловъ пытались возстановить порядокъ въ Париж и безопасность въ Европ. И вдругъ въ начал 1848 года втреный народъ избралъ президентомъ своей республики Наполеона, который не былъ Бонапартомъ, и Европ была предоставлена возможность вздохнуть свободно. Въ начал 1849 года для этого были приняты нкоторыя военныя мры, и годъ прошелъ почти спокойно.

Маркизъ де-Жемозакъ прибылъ въ Англію лтомъ слдующаго года. Это была уже не первая его поздка въ Англію: шестьдесятъ лтъ тому назадъ его увезла сюда сумасбродная мать. Въ то время онъ былъ блднымъ маленькимъ мальчикомъ, не отличавшимся особыми способностями, которому предстояло много испытаній и горя. Ребенокъ съ блестящими способностями едва ли и пережилъ бы ихъ.

И вотъ теперь, на склон дней, онъ опять пріхалъ сюда. Его манила сюда та же надежда, которая не покидала многихъ французовъ, не врившихъ, что Людовикъ XVII умеръ въ Тамил.

Дормеръ Кольвилль не разъ со смхомъ разсказывалъ о немъ, но отклонялъ отъ себя всякую отвтственность за разсказъ.

— Я разскажу всю эту исторію, какъ мн ее передавали,— говорилъ онъ маркизу де-Жемозаку, аббату Тувану и графин де-Шантоннэ, съ которыми онъ довольно часто встрчался въ дом своей родственницы m-me Санъ-Пьеръ-Лорансъ, жившей въ ныншнемъ департамент Нижней Шаранты.— Я разскажу всю эту исторію, какъ мн ее передавали. Для меня все это, понимаете, не иметъ значенія. Я не принадлежу къ числу мечтателей. Напротивъ, я — матеріалистъ и, если живу во Франціи, то потому, что люблю блескъ солнца, хорошую кухню и милыхъ людей, которые не будутъ хуже ни при какомъ правительств.

Онъ отвшивалъ галантный поклонъ, а хозяйка, съ которой онъ умлъ всегда ладить, лишь улыбалась въ отвтъ. Она также была матеріалисткой, любившей блескъ солнца и еще боле хорошую кухню.

Кольвилль никогда не уговаривалъ маркиза хать въ Англію. Напротивъ, будучи реалистомъ, онъ обращалъ его вниманіе на неудобства путешествія и только по настоянію нсколькихъ лицъ, заинтересовавшихся этимъ дломъ, занялся въ конц концовъ этимъ дломъ и согласился сопровождать престарлаго путешественника.

Онъ сдержалъ свое слово и во время самаго путешествія, а затмъ двухдневнаго пребыванія въ плохонькой фарлингфордской гостиниц поддерживалъ маркиза въ хорошемъ настроеніи той остроумной и легкой бесдой, которая всегда заставляла m-me Шантоннэ повторять, что онъ настоящій французъ. Вотъ почему онъ и отказался перевести маркизу мрачныя слова Андрея Рчного, сказанныя около заросшей травой могилы, которая какъ будто случайно заинтересовала прозжихъ.

— Я уже общалъ вамъ ничего не говорить, пока вы сами не увидите этого человка,— повторилъ онъ маркизу, не спускавшему глазъ съ группы людей, центромъ которыхъ былъ человкъ, называвшійся ими Лео Баребонъ.

Никто не обращалъ вниманія на прізжихъ. Въ этомъ обществ морскихъ волковъ считалось неумстнымъ освдомляться о каждомъ новомъ человк. Предметомъ общаго вниманія былъ, конечно, капитанъ Клеббъ. Разв не онъ привозилъ въ Фарлингфордъ иностранныя деньги, гд кошельки, вслдствіе паденія торговли, такъ нуждались въ пополненіи?

Клеббъ, расталкивая толпу, добрался до пастора Септимія Марвина и пожалъ ему руку. Это обстоятельство, казалось, вывело досточтимаго отца изъ міра видній. Но, исполнивъ необходимую церемонію, онъ опять вернулся къ своимъ созерцаніямъ.

Посл этого большинство зрителей ринулось по домамъ. На ступенькахъ набережныхъ осталось только нсколько женщинъ и влюбленныхъ парочекъ, которыя пристально смотрли на паутину снастей ‘Послдней Надежды’.

Дормеръ Кольвилль и маркизъ остались одни. Лишь въ нсколькихъ шагахъ отъ нихъ стоялъ священникъ, разсянно поглядывая на нихъ сквозь золотыя очки, какъ будто они были какими-нибудь обломками, принесенными сюда приливомъ.

— Я вспомнилъ,— `сказалъ своему спутнику Кольвилль:— что у меня есть рекомендательное письмо къ священнику этой деревушки. Если не ошибаюсь, онъ теперь обдумываетъ, какъ ему вступить съ нами въ разговоръ. Письмо далъ мн одинъ парижскій банкиръ, который самъ изъ Суффолька. Вы помните, маркизъ, Джона Тернера на улиц Лафайетта.

— Да, да,— разсянно отвчалъ маркизъ.

Онъ все еще слдилъ глазами за удалявшимися обитателями.

— Воспользуюсь случаемъ и представлюсь ему самъ,— сказалъ Кольвилль, слдившій, не подавая вида, за священникомъ.

Поднявшись, онъ двинулся прямо къ нему.

Достопочтенный отецъ былъ, очевидно, гораздо моложе, чмъ казалось. Онъ былъ плохо одтъ, плохо выбритъ, и сдющіе волосы въ безпорядк спускались на его воротникъ. Видъ у него былъ какой-то заплснввшій, какой бываетъ у книги, если ее положить на долгое время въ необитаемой комнат и не трогать.

О Септиміи Марвин можно было сказать, что его положили на полку, лишь только онъ явился въ Фарлингфордъ для назиданія своего стада. Но не одинъ умный человкъ былъ положенъ судьбой на полку. Она кладетъ ихъ туда безъ ихъ воли и покрываетъ пылью забвенія.

Видя, что Дормеръ Кольвилль идетъ къ нему, достопочтенный отецъ Септимій двинулся ему навстрчу съ той непринужденностью манеръ, которая давала понять, что когда-то онъ вращался среди боле интеллигентнаго общества.

Манеры Кольвилля считались безупречными особенно тми, кто ре умлъ различать линію, отдляющую простую развязность отъ чрезмрной. Марвинъ хорошо помнилъ Джона Тернера. Лтъ десять тому назадъ онъ велъ переписку съ парижскимъ банкиромъ по поводу одной цнной гравюры. Можетъ быть, и г. Кольвилль интересуется гравюрами? Кольвилль отвчалъ, что онъ дйствительно глубоко интересуется этимъ родомъ искусства, но этотъ интересъ,— прибавилъ онъ со смхомъ,— значительно умряется его колоссальнымъ невжествомъ. Впрочемъ, онъ тутъ же опровергъ заявленіе о своей скромной роли въ этомъ дл, смло пустившись толковать о меццотинто и гравюрахъ.

— Однако,— прервалъ онъ себя съ видимой неохотой,— я забылъ исполнить то, что требуется. Позвольте васъ познакомить съ моимъ старымъ другомъ маркизомъ де-Жемозакомъ.

Оба джентльмена поклонились другъ другу. Отецъ Марвинъ, не зная французскаго языка, заговорилъ съ новымъ знакомымъ на англійской латыни, которая, по своему произношенію, была совершенно непонятна его слушателю.

Потомъ пасторъ, въ свою очередь, представилъ обоихъ иностранцевъ своей племянниц Миріамъ Листонъ.

— Главная опора моего тихаго дома,— прибавилъ онъ съ своей неопредленной, мечтательной улыбкой.

— Я уже слышалъ о васъ,— сразу же заявилъ Кольвилль,— отъ моей родственницы m-me Санъ-Пьеръ-Лорансъ.

Завязался общій разговоръ, причемъ обнаружилось, что она прекрасно владетъ французскимъ языкомъ. Кольвилль выразилъ сожалніе, что имъ пора уже возвращаться къ ихъ скромной, трапез въ гостиниц ‘Чернаго Матроса’.

— Ну,— сказалъ Кольвилль маркизу, когда они тихо шли черезъ лугъ къ своей гостиниц, расположенной въ скромномъ домик:— ну, маркизъ, теперь вы видли этого человка. Хотите ли вы повидаться съ нимъ еще разъ?

— Другъ мой,— отвчалъ старикъ, длая быстрые жесты, которые свидтельствовали, что волненіе еще не улеглось въ немъ:— этотъ человкъ приковалъ къ себ мое вниманіе. Я не могу ни о чемъ больше думать. Не помню даже, что я отвчалъ этой англійской двушк. А, вы сметесь надъ моимъ энтузіазмомъ. Вы не понимаете, что значитъ, когда готова сбыться надежда, которую преслдовалъ всю жизнь. Охъ, это лицо, лицо!

Маркизъ де-Жемозакъ былъ правъ: Дормеръ Кольвилль былъ слишкомъ разносторонній человкъ и не могъ бы сосредоточиться только на чемъ-нибудь одномъ.

— Посл обда я разскажу вамъ маленькую исторію, какъ мн передавали ее самому,— промолвилъ онъ.— Мы можемъ уссться здсь, а не въ гостиниц, среди аромата цвтовъ и нашихъ сигаръ.

Маркизъ охотно согласился на это предложеніе. Онъ былъ уже старъ, и такія вещи, какъ хорошій обдъ и личный комфортъ, играли для него огромную роль. Кром того, онъ былъ обломкомъ того класса, которому Франція была обязана своимъ паденіемъ среди другихъ народовъ, класса, врнымъ представителемъ котораго былъ ихъ король, Людовикъ XVI.

Какъ предсказывалъ Андрей Рчной, втеръ съ закатомъ солнца спалъ, и когда оба француза вернулись изъ садика въ гостиницу, на всей ровной мстности лежалъ полусвтъ. Все стихло, лишь посвистывала гд-то ночная птица. День прошелъ.

— Вы помните,— сказалъ Кольвилль своему спутнику:— что черезъ шесть мсяцевъ посл казни короля по Парижу и по всей Франціи разнесся слухъ, что Диллону удалось спасти дофина изъ Темпля.

— Въ іюл 1793 года — ровно пятьдесятъ восемь лтъ тому назадъ — эта всть дошла и до меня въ Австріи,— отвчалъ маркизъ.

Кольвилль искоса взглянулъ на своего спутника, на лиц котораго отпечатллось такое упрямство, которое было бы достойно самихъ Бурбоновъ.

— Королева была еще жива въ это время,— продолжалъ онъ.— Ей оставалось жить еще три мсяца. Ее только что отдлили отъ дтей. Но это ее не сломило, и она была въ полномъ расцвт здоровья и энергіи. Несмотря на весь свой умъ, она была окружена людьми, половина кбторыхъ была помшана, а другая опьянла отъ неожиданно доставшейся имъ власти, къ которой они не были подготовлены. Многіе изъ нихъ были крайне невжественны и не получили никакого образованія. И, наоборотъ, маркизъ, бываетъ не мало людей низкаго происхожденія, которые получаютъ высокое образованіе.

Онъ отрывисто засмялся и закурилъ сигару.

— Замтьте,— продолжалъ онъ, сдлавъ паузу, какъ бы для того, чтобы подумать. Мысли его, впрочемъ, были, очевидно, не особенно глубоки, такъ какъ онъ все время смотрлъ съ улыбкой на болота, подъ которыми уже начиналъ подниматься туманъ.— Замтьте, я, какъ вы, вроятно, уже замтили, не принадлежу къ числу энтузіастовъ. Я не держусь ничьей стороны. Вдь она не была моей королевой, и Франція для меня не родная страна. Я стараюсь глядть на дло съ точки зрнія здраваго смысла. Я понимаю, что Марія-Антуанетта защищалась отчаянно и напрягала вс свои силы и изворотливость. Конечно, она должна была думать о дтяхъ. Такія мысли диктуются самой человческой природой. Нельзя забывать и того, что у ней были преданные друзья, располагавшіе огромными деньгами. Думаете ли вы, маркизъ, что никого изъ этихъ санкюлотовъ нельзя было купить?

И Дормеръ Кольвилль, устремивъ взоры на отдаленное море, задумчиво улыбался, какъ бы давая этимъ понять, что, изучивъ основательно и мужчинъ и женщинъ, онъ пришелъ на этотъ счетъ къ твердымъ выводамъ.

— Ни одинъ изъ смертныхъ, рожденный женщиной, не устоитъ противъ подкупа и лести, а тмъ боле противъ того и другого вмст.

— Отъ этого отребья всего можно ожидать,— сказалъ маркизъ съ презрніемъ.

— Я говорю съ вами, какъ съ человкомъ, который всю жизнь посвятилъ подобнымъ наблюденіямъ,— продолжалъ Кольвилль.— Если я въ чемъ-нибудь не правъ, то поправьте меня. Мн передавали, что въ конц концовъ нашелся человкъ, который согласился за извстную сумму денегъ подмнить дофина собственнымъ сыномъ. Найти такого человка въ то время во Франціи было не трудно.

Маркизъ де-Жемозакъ обернулся и взглянулъ на своего собесдника съ удивленіемъ.

— Вы какъ будто сомнваетесь въ этомъ, г. Кольвилль?— промолвилъ онъ, и сразу сталъ держать себя, какъ большой вельможа, какъ держалъ себя когда-то его отецъ передъ народомъ на площади Согласія, гд ему пришлось ‘чихнуть въ мшокъ’ гильотины. Такой человкъ нашелся. Я самъ говорилъ съ нимъ, я, который теперь говорю съ вами.

IV.
Вра маркиза.

Дормеръ Кольвилль продолжалъ улыбаться съ сомнніемъ. Онъ былъ, впрочемъ, настолько вжливъ, что не выражалъ своихъ сомнній и всей своей фигурой выражалъ желаніе, чтобы его могли убдить.

— Какъ жаль,— сказалъ маркизъ:— что такой умный человкъ, какъ вы, даетъ сбить себя съ толку нсколькимъ писакамъ, подкупленнымъ Орлеанами,

— Я не сбитъ съ толку, маркизъ. Я только ничего не знаю,— засмялся Кольвилль.— А это не всегда одно и то же.

Маркизъ бросилъ свою сигару и быстро повернулся къ своему собесднику.

— Слушайте же,— сказалъ онъ.— Я могу убдить васъ въ нсколько секундъ.

Кольвилль прислонился къ побурвшей отъ времени скамейк съ видомъ человка, приготовившагося пропустить все мимо ушей.

— Такой человкъ, какъ вы и сами догадываетесь, нашелся. Найденъ былъ и мальчикъ, который не могъ уклониться отъ этого великаго риска и совершить измны по той простой причин, что онъ былъ нмъ. Чтобы разсять слухи, появившіеся кое-гд въ Европ, Конвентъ отправилъ трехъ своихъ членовъ къ дофину въ Тампль и въ своемъ доклад они удостоврили, что онъ не отвчалъ на ихъ вопросы и вообще не сказалъ ни слова. Почему? Да потому, что онъ былъ нмъ. Онъ только сидлъ и важно смотрлъ на нихъ. Это былъ не дофинъ. Дофинъ былъ въ это время спрятанъ на чердак. Посщеніе тюрьмы членами конвента не разсяло слуховъ. Нтъ ничего боле упорнаго и жизнеспособнаго, чмъ слухи. А, вы опять улыбаетесь!

— Напротивъ, я всегда самымъ внимательнымъ образомъ отношусь къ слухамъ,— поспшилъ согласиться Кольвилль.— Гораздо боле внимательно, чмъ къ офиціальнымъ извстіямъ.

— Итакъ, нмой мальчикъ не могъ разсять слухи. Т, которые получили мзду за это дло, встревожились. Конечно, не за свои карманы: они были полны денегъ. Половина коронованныхъ головъ въ Европ* и вс женщины готовы были открыть свои кошельки, лишь бы спасти мальчика. Дурное обращеніе съ нимъ сильно дйствовало на ихъ мягкія сердца. Для нихъ особа его была священна, ибо онъ былъ потомкомъ шестидесяти шести королей! Баррасъ и другіе негодяи догадались наконецъ, что есть только одно средство выпутаться изъ затрудненія, въ которое они попали: дофинъ долженъ умереть! Такимъ образомъ, нмой мальчикъ исчезъ. Спрашивается, куда онъ двался и какова была его судьба…

— Ну, объ этомъ пришлось бы говорить слишкомъ много,— насмшливо вставилъ Кольвилль.

Теперь роли перемнились, и маркизу страстно хотлось убдить своего спутника.

— Итакъ, единственной развязкой являлась смерть дофина. Но тутъ былъ совершенъ подлогъ,— продолжалъ де-Жемозакъ.— Роль дофина сыгралъ умирающій мальчикъ изъ больницы. Онъ былъ совсмъ не похожъ на дофина. Тюрьма была устроена такъ, что часовой не могъ видть своего арестанта, а долженъ былъ окликать его для того, чтобы удостовриться, тутъ ли онъ. Жаль, конечно, что этотъ золотушный мальчикъ не походилъ на дофина. Но надо было спшить и другихъ средствъ не было. Къ тому же не всегда можно найти ребенка, которому предстоитъ умереть въ указанное время. Но этотъ мальчикъ долженъ былъ такъ или иначе умереть. Это было нужно для Франціи и для безопасности республики.

— Надо полагать, что онъ оцнилъ эту привилегію,— философски замтилъ Кольвилль.

— Онъ долженъ былъ умереть публично, чтобы его смерть могли удостоврить люди, заслуживавшіе полнаго доврія. Въ послднюю минуту они призвали извстнаго въ т времена доктора Дезо. На ихъ несчастье, этотъ Дезо оказался честнымъ человкомъ. Придя домой, онъ заявилъ, что заболвшій мальчикъ былъ вовсе не дофинъ и что онъ былъ отравленъ. Его ассистентомъ былъ Шоппаръ. По приказанію Дезо, онъ составлялъ лекарство, которое должно было служить противоядіемъ.

Маркизъ сдлалъ паузу и потомъ поднялъ вверхъ палецъ, какъ бы приглашая слушателя сосредоточить теперь все свое вниманіе.

— Черезъ четыре дня Дезо не было уже въ живыхъ, черезъ пять дней посл него умеръ и Шоппаръ, а черезъ три дня посл Шоппара — и мальчикъ въ Тамил. И никто не знаетъ, отчего они умерли. Эти молодцы изъ новой республики были порядочные мошенники. Конечно, они поспшили собрать другихъ своихъ товарищей, и одинъ изъ нихъ, гражданинъ Пеллетанъ, увковчилъ явную ложь. Доктора, конечно, удостоврили, что умеръ не кто иной, какъ дофинъ. Положимъ, они никогда не видали его раньше, но не все ли равно? Затмъ были приняты обширныя мры, чтобы уврить всхъ, будто умеръ именно дофинъ. Въ Тампль были приглашены лица, занимавшія выдающееся общественное положеніе, но никогда и въ глаза не видавшія сына Людовика XVI. Нкоторыя изъ нихъ потомъ говорили: ‘Мы видли то, что намъ выдавали за тло дофина’.

Старикъ опять повернулся къ своему слушателю и опять предостерегающе поднялъ руку.

— Если бы они хотли. призвать свидтеля, слова котораго были бы вн всякаго сомннія и могли бы похоронить разъ навсегда все это дло, то такой свидтель у нихъ былъ. Теперешняя принцесса Ангулемская, сестра дофина, Марія-Терезія, была тогда налицо. Почему же они не призвали ея, чтобы она удостоврила, что умершій — дйствительно дофинъ и что, такимъ образомъ, родъ Людовика XVI прекратился? Было ли это актомъ деликатности? Но позвольте васъ спросить, проявили ли они какую-нибудь деликатность къ Маріи-Антуанетт, къ принцесс Ламбаль, къ сестр короля, принцесс Елизавет? Позвольте васъ спросить, могли ли они церемониться съ тми, кого называли дтьми тирана? Конечно, нтъ. Они не подвели ее къ кровати, на которой покоилось тло, только потому, что тамъ лежалъ не ея братъ. Мы съ вами не дти, и сказкой о внезапномъ смягченіи сердецъ насъ не проведешь. Они, изволите ли видть, не хотли огорчать ребенка! Да разв національное собраніе не занималось только тмъ, что кого-нибудь да огорчало?

И маркизъ де-Жемозакъ залился смхомъ, въ которомъ слышалась ненависть и увренность въ томъ, что часъ мести настанетъ.

— Похороны были совершены публично. Эта церемонія имла въ то время огромное значеніе. Но въ послднюю минуту мужество имъ измнило. Мальчика бросили гд-то въ заброшенномъ углу парижскаго кладбища, въ девять часовъ вечера, безъ всякихъ свидтелей. Даже этого мста нельзя теперь отыскать. И вы будете говорить, что это былъ дофинъ? Вдь это было бы слишкомъ ребячливо!

— Люди невжественные и безграмотные,— замтилъ Кольвилль съ такимъ видомъ, какъ будто онъ длалъ уступку,— всегда въ проигрыш, даже если совершаютъ преступленіе.

— Несомннно, что въ это время дофина скрывали гд-нибудь въ одной изъ башенъ тюрьмы. А затмъ можно съ увренностью сказать, что его вынесли въ корзинк съ бльемъ, это можно сказать съ такой же увренностью, съ какой можно говорить о томъ, что завтра взойдетъ солнце. Я полагаю, что королева, отправляясь на эшафотъ, уже знала, что ея сына нтъ въ Тамил. Я врю, что Небо послало ей это небольшое утшеніе, небольшое потому, что ея дочь осталась въ ихъ рукахъ. Но вся ея любовь была отдана ея сыну, ибо герцогиня не обладала даромъ снискивать себ любовь. Какова она теперь, такой же была и въ Тамил — холодной, жесткой, невозмутимой женщиной. Вы это слышите отъ человка, который зналъ ее въ теченіе всей ея жизни. И вотъ съ того времени и до сихъ поръ…

Маркизъ помолчалъ и сдлалъ жестъ, означающій полную неизвстность.

— Съ того времени и до сихъ поръ о дофин ни слуху, ни духу.

Онъ повернулся на своемъ стул и вопросительно посмотрлъ на покривившуюся церковь съ ея четыреугольной колокольней, въ которую много лтъ тому назадъ ударила молнія, съ ея заросшимъ травой кладбищемъ, покрытымъ срыми надгробными плитами, изъденными бурями и зимними холодами.

— Кто знаетъ, что съ нимъ сталось?— прибавилъ онъ.— Кто можетъ сказать, гд онъ лежитъ теперь? Ибо жизнь, которую ему предстояло вести, не могла быть очень длинной. Впрочемъ, треволненія не убиваютъ человка, и этому примръ я самъ, я на пять лтъ старше его.

Повинуясь приглашающему жесту, Кольвилль сталъ глядть на него, глядть, какъ на нчто для него непонятное, недоступное его пониманію. Вдь треволненія маркиза де-Жемозака были не его личными, а касались его родины.

— А герцогиня?— спросилъ наконецъ англичанинъ.— Что она говоритъ и думаетъ объ этомъ?

— Ничего она не говоритъ,— рзко отвчалъ маркизъ,— Она молчитъ, ибо міръ жадно прислушивается къ каждому слову, которое она скажетъ. А что она думаетъ… Кто это знаетъ? Она уже старуха. Ей теперь семьдесятъ одинъ годъ. Воспоминанія для нея — настоящій камень на ше. Не удивительно, что она молчитъ. Припомните, чмъ была ея жизнь. Въ дтств — три года почти тюремнаго заключенія въ Тюльери съ ревущей около ршетки толпой. Потомъ три съ половиной года настоящаго заключенія въ Тамил. Отецъ и мать погибли на гильотин, тетка — ложе. Вс ея знакомые перерзаны. Достигши двическаго возраста, она показала себя спокойной и величавой. Иначе она не выжила бы этихъ трехъ лтъ въ Тамил — одна, послдняя изъ всей семьи. Каковы могли быть ея мысли въ тюрьм, по ночамъ? Какъ женщина, она оказалась холодной, угрюмой, неподатливой на эмоціи. Никому не приходилось переживать такихъ событій и при томъ волноваться такъ мало. Реставрація, сто дней, вторичная реставрація, Людовикъ XVIII и его бгство въ Англію, Карлъ IX и его отреченіе, ея мужа, герцогъ Ангулемскій — дофинъ и даже король на полчаса,— вотъ что пришлось ей пережить. Сорокъ лтъ жила она въ изгнаніи въ Митав, Мемел, Варшав, Кенигсберг, Праг, въ Англіи. Теперь она въ Фросдорф и ждетъ конца. Вы спрашиваете, что она говоритъ. Ничего она не говоритъ, но она знаетъ и всегда это знала, что ея братъ не умеръ въ Темпл.

— Въ такомъ случа…— сказалъ Дормеръ Кольвилль, безъ сомннія, усвоившій уже французскую манеру вкладывать большой -смыслъ въ одно слово.

— Въ такомъ случа, почему бы ей не поискать его, спросите вы. А почему вы знаете, другъ мой, чт.о, заливаясь слезами, она этого не длала? Но проходилъ годъ за годомъ, объ немъ не было ни слуху, ни духу, и желаніе искать пропадало. Что у Людовика XVIII, призваннаго на престолъ, не могло быть особеннаго желанія разыскивать Людовика. XVII, это вы сами отлично понимаете. Карлъ X, зная, что онъ долженъ наслдовать брату, тоже не проявлялъ особаго энтузіазма къ поискамъ. А сама герцогиня Ангулемская, скажете вы. Я вижу по вашему лицу, что вы хотите спросить это.

— Врно,— сознался Кольвилль.— Ибо вдь дло шло объ ея брат.

— Что было бы изъ того, если бъ она его нашла? Ея дядя былъ бы лишенъ престола, ея свекоръ не могъ бы его наслдовать. Наконецъ, ея мужъ пересталъ бы быть дофиномъ, и она сама не могла бы разсчитывать сдлаться со временемъ французской королевой. Для женщины это слишкомъ тяжело…

Маркизъ задумался и съ минуту молчалъ.

— Да,— заговорилъ онъ опять:— трудно, очень трудно. Въ этомъ мір, г. Кольвилль, ни мужчинамъ, ни женщинамъ не дано быть ангелами. Я зналъ герцогиню и всю жизнь служилъ ей, но долженъ признаться, что она ни на минуту не забывала о томъ, что, найдись Людовикъ XVII, она никогда не будетъ королевой Франціи.

— Правда, правда,— замтилъ со снисходительнымъ смшкомъ Дормеръ Кольвилль. Онъ былъ всегда готовъ къ снисходительности,— Лучше, конечно, было оставить Францію при томъ режим, который она избрала, чмъ смущать ее перспективами другого режима, который, быть можетъ, оказался бы мене пріемлемъ. Вы, имя дло съ Франціей, напоминаете мн укротителя львовъ въ цирк. У васъ слишкомъ мало власти надъ вашими зврями. Если они отказываются продлать какую-нибудь штуку, вы на ней не настаиваете, а поскоре переходите къ другой. Можетъ быть, маркизъ, и лучше, что дофина оставили въ поко. Переходите лучше къ другимъ штукамъ, которыя будутъ въ данную минуту боле по сердцу вашимъ животнымъ.

Маркизъ засмялся короткимъ смхомъ, въ которомъ слышались нотки радости и страха, знакомые тмъ, кто старается схватить неуловимое.

— Въ то время, это, пожалуй, было врно,— согласился онъ.— Но не теперь. Тогда живъ былъ еще Людовикъ XVIII, Карлъ X, герцогъ Ангулемскій и герцогъ Беррійскій, который могъ разсчитывать, въ свою очередь, имть сыновей. Тогда Бурбоновъ было много. А теперь — гд они? Что отъ нихъ осталось?

И кивкомъ головы онъ указалъ на море, разстилавшееся между нимъ и Германіей.

— Одна старуха въ Фросдорф, ожидающая конца ея горькихъ странствій, да графъ Шамборскій, который не хочетъ ничего предпринять, хотя и могъ бы. Нтъ, мой другъ, никогда не чувствовалось такой необходимости отыскать Людовика XVII, какъ теперь. Это необходимо для Франціи, для всего міра. Этотъ принцъ-президентъ, послдній отпрыскъ ядовитаго революціоннаго растенія, втянетъ въ грязь насъ всхъ, если ему удастся забрать силу во Франціи. Т, кто наблюдалъ и видлъ, т знаютъ, что такое время неминуемо придетъ: Франція всегда стремится стать жертвой какого-нибудь ловкаго авантюриста. Мы предвидли это. Вотъ почему мы такъ серьезно относились ко всякимъ лже-дофинамъ, которые стали появляться, какъ грибы, въ Европ и даже Америк. Что же доказали Бурбоны, выводя на свтъ Божій ихъ обманъ? То, что сынъ Людовика XVI никогда не умиралъ въ Тамил. Вотъ и все. И сама герцогиня убдилась, что маленькій король не былъ вовсе похороненъ въ заброшенномъ углу кладбища святой Маргариты. Она знаетъ, что никто изъ этихъ претендентовъ — ни Наундорфъ, ни Гаверго, ни Брюно, ни Ричмондъ — никто изъ нихъ не былъ ея братомъ. Самъ король не открылъ своего мстопребыванія, потому ли, что онъ самъ не зналъ, что онъ король, или просто по своему благородству и лояльности. Его приходилось и до сихъ поръ приходится разыскивать.

— Вотъ почему я и хочу вамъ разсказать эту исторію. Вотъ почему я и привезъ васъ въ Фарлингфордъ,— спокойно сказалъ Кольвилль.

По обычаю умныхъ людей на семъ свт, онъ, казалось, ждалъ удобнаго момента. Если такой моментъ не наступаетъ, умные люди умютъ забыть и о своемъ дл.

Кольвилль слегка разсмялся и вытянулъ свои длинныя ноги, разсматривая окомъ знатока свои клтчатыя брюки и ярко вычищенные сапоги.

— И вдругъ я окажу услугу Франціи и другимъ! Хотлъ бы я знать, вспомнятъ ли когда-нибудь объ этомъ Франція и эти другіе! Можетъ быть, я держу въ своихъ рукахъ надежду Франціи, маркизъ!

Онъ замолчалъ и на минуту сосредоточился на своихъ мысляхъ.

Было уже восемь часовъ, и длинныя сверныя сумерки переходили въ ночь. На судн капитана Клебба пробило восемь ударовъ — необычайный звукъ среди тишины, окутавшей этотъ забытый городишко.

— ‘Послдняя Надежда’,— промолвилъ съ усмшкой Дормеръ Кольвилль.

V.
На плотин.

Никто изъ нихъ не проронилъ ни слова, когда ихъ мысли были такъ внезапно отвлечены отъ исторіи, которую вызвался разсказать Кольвилль.

Человкъ, исторію котораго онъ разсказывалъ, перескъ зеленый лугъ прежде, чмъ замеръ послдній ударъ колокола на судн капитана Клебба. Онъ перемнилъ свое платье и шелъ, закинувъ назадъ голову, большими легкими шагами. Его походка и осанка были до такой степени не похожи на тяжелую поступь окружающихъ людей, которые по цлымъ днямъ не вылзали изъ морскихъ сапогъ, что никто бы не поврилъ, что онъ родился и выросъ въ Фарлингфорд. Исторія запечатлвается не только въ книгахъ, но и въ поворот головы, въ звук голоса, въ неясныхъ, наполовину сформировавшихся мысляхъ, которыя приходятъ въ голову, когда человкъ начинаетъ засыпать.

Маркизъ де-Жемозакъ, остановивъ на полдорог сигару, которую готовился поднести къ губамъ, молча смотрлъ, какъ шелъ этотъ человкъ. А Дормеръ Кольвилль, прислонившись къ стн, слдилъ за нимъ сбоку полузакрытыми глазами.

Повидимому, Баребонъ торопился на свиданіе. Онъ шелъ, не смотря вокругъ себя, какъ человкъ, который опоздалъ. Онъ, видимо, избгалъ привтствій друзей, стоявшихъ въ открытыхъ дверяхъ своихъ хижинъ. Дойдя до набережной, онъ быстро повернулъ налво и пошелъ по тропинк, которая вела къ плотин на рк.

— По натур своей онъ не морякъ,— замтилъ Кольвилль.— На корабль онъ никогда и не взглянетъ.

— Однако именно онъ управлялъ судномъ при опасномъ вход въ рку.

— Онъ ловокъ на всякое дло,— пояснилъ Кольвилль.— Капитанъ Клеббъ самъ разскажетъ намъ объ этомъ. Вдь онъ знаетъ его съ дтства и былъ пріятелемъ его отца.

Они сидли молча, слдя за темной фигурой на плотин, смутно выдлявшейся на туманномъ горизонт. Человкъ шелъ быстро къ дому пастора, который едва былъ виденъ изъ-за полукруга наклонившихся надъ нимъ деревьевъ. Навстрчу ему отъ дома быстро шла другая фигура. То былъ мальчикъ Сепъ Марвинъ. Въ вечерней тишин слышно было, какъ онъ звонко привтствовалъ пришедшаго.

— Что ты принесъ?— закричалъ онъ и бросился бгомъ къ Баребону.

Имъ, повидимому, такъ много хотлось сказать другъ другу, что они не могли дождаться, пока они подойдутъ на такое разстояніе, что можно будетъ разговаривать не крича. Мальчикъ схватилъ Баребона за руку и пошелъ съ нимъ къ ветхому домику, смотрвшему черезъ плотину на море. Онъ не могъ итти спокойно отъ радости, что вернулся его другъ, и скакалъ изъ стороны въ сторону, задавая ему вопросы и самъ же на нихъ отвчая, какъ это длаютъ дти и женщины. Но Баребонъ отдавалъ ему лишь половину своего вниманія и, пока мальчикъ говорилъ о гнздахъ и ножахъ, бросалъ впередъ серьезные взгляды. Онъ смотрлъ на садъ, который, словно какое-то укрпленіе, скрывался за плотиной. Вечеръ былъ тихій, и пасторъ спокойно прогуливался взадъ и впередъ по гладкой дорожк, проложенной по тропинк, словно капитанъ на своемъ мостик. Руки его были заложены за согбенную спину, а глаза механически-однообразно окидывали весь горизонтъ. На конц плотины, утоптанной задумчивыми шагами Септимія Марвина, мелькнуло блое платье, выдававшее здсь присутствіе его племянницы Миріамъ Листонъ.

— А, это вы?— спросилъ ректоръ, поднимая свою дряблую руку по направленію къ Баребону.— Да, вспоминаю: Сену было позволено посидть здсь до половины восьмого въ надежд, что вы пойдете мимо него. Ну, какъ вы поживаете, Лу? Да, да.

И онъ разсянно посмотрлъ на море, повторяя свое ‘да, да’ почти шопотомъ, какъ будто онъ говорилъ съ своими собственными мыслями, которыя должны были остаться тайной для всего міра.

— Конечно, я не могъ пройти мимо,— отвчалъ Баребонъ.— Какъ же иначе? Я пришелъ, какъ только мы напились чаю, перемнилъ платье и могъ выбраться отъ милйшей миссисъ Клеббъ. Странное испытываешь впечатлніе, когда возвращаешься сюда изъ шумнаго міра и особенно изъ Франціи, и видишь, что въ Фарлингфорд все идетъ попрежнему.

Съ этими словами онъ пожалъ руку пастору и его племянниц. Его выговоръ сильно отличался отъ говора фарлингфордцевъ и походилъ на выговоръ самого достопочтеннаго Септимія Марвина. Никто въ Суффольк не могъ научить его этому.

— Все попрежнему,— сказалъ онъ, заглядывая въ книгу, которую Миріамъ, здороваясь, отложила было въ сторону и за которую теперь принялась опять.

— Должно быть, эта книга напечатана жирнымъ шрифтомъ,— продолжалъ онъ:— если вы можете читать ее въ такой темнот.

— Дйствительно, жирнымъ шрифтомъ,— отвчала, смясь, двушка.

— А вы все еще хотите быть морякомъ?— спросилъ Марвинъ, вскидывая на него свои мягкіе глаза, погрузившіеся, повидимому, навкъ въ какую-то дремоту, обозначающую смерть одного изъ источниковъ человческой энергіи — честолюбія и надежды.

— Да, пока не найду лучшаго занятія,— отвчалъ Лу Баребонъ со своимъ веселымъ смхомъ.— Когда я узжаю изъ Фарлингфорда, я удивляюсь, какъ можно довольствоваться здшнимъ житьемъ-бытьемъ и не видать свта. А когда я здсь, я удивлюсь, какъ можно быть такимъ глупцомъ, чтобы мотаться по блу свту, когда можно спокойно сидть въ Фарлингфорд!

— Вы предназначены для свта, дорогой Лу,— задумчиво промолвилъ ректоръ.— Вы съ вашими способностями къ ученью и ко всему, съ вашей веселостью, вы предназначены для него. Такіе люди преуспваютъ въ мір. Быть веселымъ значитъ веселить другихъ. Вся ваша карьера тамъ.

— А не въ Фарлингфорд?— весело сказалъ Баребонъ.

Говоря это, онъ быстро повернулся къ Миріамъ, какъ будто на этотъ вопросъ должна была дать отвтъ почему-то именно она. Но Миріамъ углубилась въ чтеніе. Книга, должно быть, дйствительно была напечатана жирнымъ шрифтомъ, ибо сумерки уже смнились мракомъ.

При его вопрос она подняла на него свои твердые срые глаза и прямо и спокойно посмотрла на него. Суровый критикъ того, что нельзя опредлить словами и что называется женской красотой, можетъ быть, замтилъ бы, что ея лицо было слишкомъ ши. роко, а подбородокъ слишкомъ четвероуголенъ. Ея ясный и спокойный лобъ былъ обрамленъ густыми волосами свтло-каштановаго цвта. Въ глазахъ свтилось упорство и стремленіе преслдовать свои цли. Ученый, изучающій человческую природу, пожаллъ бы, что душа, глядвшая изъ этихъ очей, досталась на долю женщины. Сила и настойчивость въ мужчин обыкновенно направляются на дло, общее всему человческуму роду, а въ женщин только на благо одного человка ея поколнія и еще для нсколькихъ, которыя могутъ появиться въ ближайшемъ будущемъ.

— Здсь въ Фарлингфорд мужчин нечего длать,— сказала она, вернувшись опять къ своей книг.

— А женщин?— спросилъ Баребонъ, не глядя на нее.

— Для женщины всегда найдется какое-нибудь дло… везд.

Септимій Маркинъ, на минуту остановившійся въ своей прогулк, устремилъ глаза на море и задумчиво произнесъ свое ‘да, да’, какъ бы подтверждая справедливость шуточнаго замчанія Миріамъ.

— Да, да,— повторялъ онъ,— поворачиваясь къ Баребону, который стоялъ и слушалъ, что болталъ мальчикъ.— Вы находите насъ въ томъ же самомъ положеніи, въ какомъ оставили насъ, Лу. Неужели это было шесть мсяцевъ тому назадъ? Ахъ, какъ время-то бжитъ, когда остаешься на одномъ мст. Для васъ оно, вроятно, летитъ не такъ скоро.

— Для меня не такъ скоро,— отвчалъ, весело поблескивая глазами, Баребонъ и взглянулъ на Миріамъ.

— Все стало только немножко старе,— продолжалъ ректоръ.— Церковь заплснвла немножко боле. Въ Фарлингфорд стало немножко пустынне. Умеръ старикъ Годбольдъ — послдній изъ фарлингфордскихъ Годбольдовъ. А это значитъ, что на улиц будетъ одной пустой хижиной больше.

— Я замтилъ это, какъ только пріхалъ,— промолвилъ Баребонъ.— Эти опуствшія хижины имютъ видъ какихъ-то прошлогоднихъ гнздъ. Но у васъ здсь, въ вашемъ дом, все шло хорошо съ тхъ поръ, какъ мы ухали? Хижины, вдь, въ конц концовъ остаются только хижинами.

Миріамъ на минуту оторвала глаза отъ книги.

— Такъ они теперь разсуждаютъ во Франціи?— спросила она.— Таковы теперь чувства республики?

Баребонъ громко разсмялся.

— Я такъ и зналъ, что заставлю васъ оторваться отъ книги,— заговорилъ онъ.— Достаточно бросить легкую тнь на бдный Фарлингфордъ, ивы уже въ одну минуту во всеоружіи. Но я вовсе не хочу наводить на него тнь, ибо я самъ изъ того же бднаго Фарлингфорда и обязанъ ему, т. е. не ему,а его духовенству, тмъ, что умю писать и читать.

— Но для васъ было бы естественно,— замтилъ Марвинъ, задумчиво глядя черезъ болото на крыши городка,— предположить, что т, кто живетъ въ хижинахъ, принадлежатъ къ другой пород людей….

Онъ вдругъ замолчалъ, предавшись теченію своихъ мыслей, какъ часто длаютъ люди, у которыхъ нтъ собесдниковъ, способныхъ слдовать туда, куда они хотли бы ихъ повести.

— Такъ ли?— рзко спросилъ Баребонъ и быстро повернулся, глядя на своего друга и наставника съ какой-то мимолетной грустью.— Не думаю. Вы вдь никогда не внушали мн подобныхъ мыслей. Какъ разъ наоборотъ. Не могъ я научиться этому и отъ Клебба.

Онъ вдругъ смолкъ и залился веселымъ смхомъ: всмъ было ясно, что мысли Септимія Марвина гд-то въ другомъ мст.

— Можетъ быть, вы и правы,— началъ онъ опять, обращаясь на этотъ разъ къ Миріамъ.— Можетъ быть, въ республику слдуетъ създить только для того, чтобы разъ навсегда убдиться, что люди совсмъ не равны.

— Вы говорите это съ такимъ убжденіемъ, что вы какъ будто знали это и раньше.

— Этого я не знаю. Откуда мн знать это?

И въ знакъ ршительнаго отрицанія онъ махнулъ рукой. Онъ былъ быстръ въ своихъ движеніяхъ и живо схватывалъ всякую невысказанную или скрытую мысль.

Марвинъ лишь взглянулъ на него съ задумчивой улыбкой и опять погрузился въ размышленія, которыя наполняли т моменты, когда онъ не дремалъ. Дла жизни никогда не пользовались его полнымъ вниманіемъ. Онъ созерцалъ міръ издали.

Заслышавъ звонъ церковнаго колокола, онъ посмотрлъ на своего сына, который держался относительно Баребона, какъ любящій младшій братъ.

— Сепъ,— сказалъ онъ:— твой получасъ прошелъ. У тебя еще будетъ время завтра, чтобы обмняться мыслями съ Лу.

Мальчикъ былъ преждевременно взрослымъ, какъ это бываетъ съ дтьми пожилыхъ родителей.

— Хорошо,— промолвилъ онъ, серьезно кивнувъ головой.— Только не говори Лу, когда я пойду спать, гд находятся молодые аисты.

И онъ медленно пошелъ къ дому, время отъ времени подозрительно оглядываясь.

— Аисты? Не скажу. Зачмъ же говорить!— разсянно бормоталъ Марвинъ, идя за сыномъ.

Миріамъ Листонъ попрежнему сидла на дерновой скамейк, устроенной на плотин, а Баребонъ стоялъ въ нкоторомъ отдаленіи отъ нея.

Царило молчаніе, то молчаніе, которое водворяется по уход третьяго лица, когда оставшіеся хотятъ перевернуть новую страницу. Миріамъ положила книгу къ себ на колни и смотрла на рку, которая медленно убывала. Она не смотрла на Баребона, но, видимо, чувствовала его близость. Поза того и другого говорила о томъ, что оба они знали съ самаго начала, что этотъ моментъ неизбженъ, хотя оба они не имли ни малйшаго желанія ни ускорять его, ни уклоняться отъ него.

— Я страшно боялся, когда мы входили въ рку,— началъ онъ наконецъ спокойно и со страннымъ для него изяществомъ манеръ.— Думалъ, что вы, можетъ быть, ухали. Это несчастье всегда грозитъ этому мирному дому.

Все это онъ проговорилъ съ такой свободой, которая указывала на продолжительную дружбу между ними, возникшую благодаря общности интересовъ и усилій.

— А зачмъ мн узжать?— спросила она.

— А съ другой стороны, зачмъ вамъ оставаться?

— Затмъ, что, по моему мннію, я нужна,— сказала она обычнымъ мягкимъ тономъ.

— Конечно, конечно. Нельзя и представить себ, что они будутъ длать безъ васъ.

И онъ посмотрлъ на Септимія Марвина, который шелъ съ мальчикомъ къ дому. Видъ ихъ былъ довольно жалкій.

— Но есть же предлъ и самопожертвованію. Наконецъ для васъ открытъ и другой міръ.

Она слегка усмхнулась, какъ будто онъ поднялъ вопросъ, въ которомъ они совершенно расходились.

— Да, конечно. Вы можете сказать мн: tu quoque. Я это знаю. Можете сказать, что для меня открыты и другіе міры.

Онъ посмотрлъ на нее съ веселой улыбкой. Но она не отвчала и только крпко сжала губы. Тема разговора, имла, очевидно, отношеніе къ какому-то другому разговору или инциденту, оставившему по себ память.

— Кто эти два человка, остановившіеся въ ‘Черномъ Матрос’?— спросила она, желая перемнить разговоръ, или, можетъ быть, совсмъ отъ него уклониться. Вы видли ихъ?

— Да. Я видлъ ихъ, но не знаю, кто они такіе. Я пришелъ сюда, какъ только освободился.

— Одинъ изъ нихъ французъ,— сказала она, не обращая вниманія на то, что онъ не могъ знать фарлингфордскихъ новостей.

— Это старикъ, повидимому. Я сразу это узналъ, какъ только взглянулъ на него. Вроятно, это отъ общности чувствъ. Я предполагаю, что я тоже французъ. Когда я стою у рулевого колеса и веду корабль по втру, капитанъ Клеббъ всегда это говоритъ.

Миріамъ глядла вдоль плотины, вперивъ взоръ въ сгущавшуюся темноту. ‘

— Одинъ изц нихъ идетъ къ намъ,— предостерегающе сказала она.— Не маркизъ де-Жемозакъ, а другой, англичанинъ.

— Спровадьте его поскоре,— пробормоталъ Баребонъ.— Что ему нужно?

Если судить по походк, Дормеру Кольвиллю только и нужно было, что нарушить ихъ tte—tte.

VI.
Исторія потерпвшихъ крушеніе.

Когда Андрей Рчной утверждалъ, что немного найдется въ Фарлингфорд людей, которые знали бы француза такъ хорошо, какъ онъ, то надо предполагать, что ему было извстно, что въ этотъ моментъ капитана Клебба на берегу не было. Ибо капитанъ Клеббъ зналъ француза съ дтства.

— Мн кажется,— сказалъ ему Дормеръ Кольвилль дня черезъ два или три посл прибытія ‘Послдней Надежды’:— что маркизу де-Жемозаку лучше всего обратиться къ вамъ за нужными ему свдніями. Мы вдь за ними только и пріхали.

Предварительные переговоры требовали большого терпнія, ибо капитанъ Клеббъ, несмотря на свои путешествія, не потерялъ свойственнаго жителямъ восточной Англіи недоврія ко всему, что было неизвстно. Онъ, конечно, замтилъ присутствіе на фарлингфордской плотин двухъ новыхъ лицъ, но на его широкомъ, неподвижномъ лиц не выразилось никакого любопытства. Нашлось бы не мало людей, которые съ удовольствіемъ разсказали бы ему все, что имъ было извстно о маркиз де-Жемозак и Дормер Кольвилл, и даже все то, что о нихъ предполагалось. Но при встрч со взглядомъ голубыхъ глазъ капитана Клебба и при полномъ отсутствіи съ его стороны поощренія воображеніе не могло разыграться даже у Андрея Рчного.

Хотя вс видли, что прізжіе съ дружескимъ видомъ ходили въ домъ священника и, даже выпили въ его кабинет по стаканчику вина, говорить о нихъ было нечего. Отвтственность за вс распространившіяся новости лежала на миссисъ Клеси. Ея профессія давала ей возможность проникать съ чернаго хода въ любой домъ въ Фарлингфорд и такимъ образомъ собирать новости изъ первоисточника. Миссисъ Клеси являлась для разнаго рода услугъ. Въ дом священника она бывала по понедльникамъ, а у миссисъ Клеббъ по вторникамъ для исполненія того, что носитъ техническое названіе большой стирки. Миссисъ Клеси соглашалась неохотно. Она-де къ этому не привыкла, но готова на эту жертву, чтобы сдлать одолженіе. Ей платили по восемнадцати пенсовъ въ день на своихъ харчахъ и въ конц дня давали чашку чаю. Послднія слова она добавляла, поднявъ брови и съ такимъ видомъ, который явно свидтельствовалъ, что, обдая, она исполняетъ лишь свою обязанность относительно своихъ хозяевъ.

Въ среду Дормеръ Кольвилль встртился лицомъ къ лицу съ капитаномъ Клеббомъ- и былъ принужденъ скорчить любезную улыбку и привтливо кивнуть ему головой. Но капитанъ Клеббъ прошелъ мимо него съ окоченвшимъ лицомъ и пристально устремленными въ бокъ глазами, словно монументъ, которому захотлось прогуляться. Въ самомъ дл, въ немъ было что-то такое, что заставляло вспомнить о камн: лицо его выражало увренность, а широкіе члены способность къ медленнымъ, но врнымъ дйствіямъ.

Кольвилль и маркизъ де-Жемозакъ были на набережной, когда ‘Послдняя Надежда’ вошла въ рку. Здсь же былъ и весь Фарлингфордъ,и капитанъ Клеббъ, имя помощникомъ Лу Баребона и стоя на своемъ мостик, исполнилъ эту трудную задачу, едва проронивъ нсколько словъ.

Капитанъ Клеббъ сейчасъ же замтилъ прізжихъ, которые стояли въ нсколькихъ ярдахъ отъ него. Маркизъ де-Жемозакъ особенно пристально смотрлъ на палубу. ‘Послдней Надежды’, гд стоялъ Баребонъ, передавая команд знаки, длавшіеся молчаливымъ капитаномъ. Кольвилль также внимательно слдилъ за кораблемъ, но съ видомъ моряка интересовался главнымъ образомъ ловкостью его экипажа.

На плотин показался Септимій Марвинъ и нершительно остановился въ самомъ ея конц. Онъ всегда приближался къ своей паств съ нкоторымъ недовріемъ, хотя она обращалась съ нимъ довольно любезно, гораздо любезне, чмъ со своими собственными дтьми, которыя оказывались почему-либо неудачными и обнаруживали умственную неспособность.

Кольвилль подошелъ къ капитану Клеббу и стоялъ рядомъ съ нимъ, пока ‘Послдняя Надежда’ не стала окончательно на якорь. Потомъ ректоръ познакомилъ Клебба съ обоими прізжими. Это было въ среду, и капитанъ, очевидно, зналъ о нихъ все, что можно было знать, ибо миссисъ Клеси, какъ уже было сказано, являлась въ дом Клебба по вторникамъ. Однако по широкому четвероугольному лицу капитана нельзя было узнать, что ему кое-что извстно объ его новыхъ знакомцахъ, и, когда Кольвилль откровенно объяснилъ ему причину ихъ появленія въ Фарлнъгфорд, онъ только важно кивнулъ головой.

— Мы, впрочемъ, можемъ подождать, когда представится боле благопріятный случай,— поспшилъ прибавить Кольвилль.— Вы теперь заняты и, конечно, думаете только о своемъ судн, пока вода не схлынетъ и не оставитъ его на суш.

Обернувшись къ маркизу, онъ объяснилъ ему положеніе вещей. Тотъ только нетерпливо пожалъ плечами. Онъ былъ южанинъ и не зналъ, очевидно, что, имя дло съ уроженцемъ Свернаго моря, поспшностью не только нельзя ничего выиграть, но, наоборотъ, есть вс шансы испортить дло.

— Вы знаете,— отрывисто прибавилъ Кольвилль, оборачиваясь къ капитану. Онъ всегда руководствовался тмъ чувствомъ, которое обыкновенно называется симпатіей и мнялъ свою рчь, смотря по тому, съ кмъ приходилось говорить.— Вы знаете, что маркизъ говоритъ только по-французски. Здсь похороненъ одинъ его соотечественникъ. Приходите какъ-нибудь вечеркомъ. Мы выпьемъ стаканчикъ-другой вина. Хоть сегодня вечеромъ, если вы свободны.

— Мой разсказъ не займетъ много времени,— сказалъ черезъ плечо Клеббъ.

— У насъ въ ‘Черномъ Матрос’ найдется недурное бургундское, и мы будемъ рады узнать о немъ ваше мнніе

Клеббъ кивнулъ головой, засмявшись короткимъ смхомъ, который можно было истолковать въ томъ смысл, что онъ не понимаетъ въ этомъ толку или же сомнвается, чтобы Кольвиллю нужны были его познанія въ этомъ дл.

Тмъ не мене вскор посл заката солнца его широкая фигура появилась въ тни деревьевъ на узкой дорог, которая вела отъ его дома къ церкви.

Маркизъ де-Жемозакъ и его спутникъ сидли на двор на скамейк, прислонившись спиной къ окну занимаемой ими комнаты. Капитанъ переодлся и облачился въ костюмъ, въ которомъ онъ ходилъ въ церковь или въ таможню, когда бывалъ въ Лондон и другихъ большихъ городахъ.

— Вотъ идетъ точный человкъ,— промолвилъ Дормеръ Кольвилль, какъ нельзя точне характеризуя этими словами капитана.

Клеббу хотлось бы остаться въ этотъ вечеръ у себя въ садик и, погрузившись въ созерцательное молчаніе, выкурить свою трубку. Но онъ давно уже предвидлъ, что настанетъ когда-нибудь день, когда онъ долженъ будетъ сдлать что-нибудь въ пользу Лу Баребона. Онъ не искалъ этого случая, ибо не зналъ, въ чемъ будетъ заключаться это ‘что-нибудь’.

Онъ важно обмнялся рукопожатіями съ прізжими и, казалось, хотлъ показать, что онъ отлично понимаетъ изящныя фразы, которыми его встртилъ маркизъ де-Жемозакъ. Дормеръ Кольвилль былъ въ молчаливомъ настроеніи.

Поздоровавшись съ капитаномъ, онъ вынесъ маленькій столикъ съ тремя стаканами и бутылкой знаменитаго бургундскаго.

Такъ какъ Кйеббъ не говорилъ по-французски, то было условлено, что онъ сначала разскажетъ по-англійски все, что ему было извстно о француз, похороненномъ на фарлингфордскомъ кладбищ, а потомъ Дормеръ Кольвилль какъ-нибудь передастъ все это маркизу де-Жемозаку. Въ знакъ согласія капитанъ только кивнулъ головой. Оставалось раскупорить бутылку и зажечь свои сигары.

— Разсказывать придется недолго,— осторожно сказалъ Клеббъ.— Кром того, все это не составляетъ тайны, насколько я знаю. Не говорятъ объ этомъ только потому, что это было уже давно. Умеръ человкъ, похоронили его, и конецъ.

— Конецъ ему, но не его роду,— замтилъ Кольвилль.

— Вы говорите объ его маломъ?— спросилъ Клеббъ, устремляя на Кольвилля свой серьезный, пристальный взглядъ. Онъ весь повернулся къ нему, медленно и тяжело, словно осадное орудіе.

— Да. Вы понимаете,— продолжалъ Кольвилль, какъ будто вызцваемый голубыми глазами собесдника:— вы понимаете, что я тутъ ни при чемъ. Я здсь въ качеств друга маркиза де-Жемозака. Я познакомился съ нимъ во Франціи, гд я большею частью жилъ.

Клеббъ кивнулъ головой.

— Французъ былъ подобранъ въ мор пятьдесятъ пять лтъ тому назадъ. Случилось это въ іюл,— отрывисто началъ онъ свой разсказъ.— Подобралъ его бригъ ‘Мара и Марія’ изъ здшняго порта. Въ то время я былъ юнгой. Французъ былъ съ прекрасными волосами и съ женственнымъ лицомъ. Это былъ нженка. Но я тогда былъ мальчикомъ и, быть можетъ, судилъ несправедливо о немъ. Онъ былъ съ своей матерью.

Капитанъ Клеббъ замолчалъ. Вынувъ сигару изо рта, онъ пригладилъ вншній ея листокъ, который сталъ коробиться. Можетъ быть, онъ ждалъ, пока его спросятъ. Кольвилль смотрлъ на него сбоку, и тоже молчалъ.

— Была темная ночь,— началъ опять капитанъ Клеббъ.— Море было бурное. Дло происходило посредин канала, противъ Діеппа. Мы замтило одинокое французское рыбачье судно, и шкиперъ ршилъ, что тутъ что-то неладное. Неладныя тогда была времена во Франціи. Мы окликнули его и, не получивъ отвта, спустили лодку и привели его на канат. Въ ней оказалась только женщина съ ребенкомъ. Отъ страха женщина почти сошла съ ума. Я видалъ многихъ въ страх, но ничего подобнаго мн встрчать не приходилось. Я тогда былъ мальчикомъ, но хорошо помню, какъ я подумалъ, что, вроятно, ее напугало не море. Мы не могли опредлить, какъ называлось судно. Названіе его было замазано дегтемъ, и оно почти на половину было наполнено водой. Шкиперъ снялъ съ него женщину и ребенка и бросилъ судно на произволъ судьбы. Вс разсчитывали, что оно затонетъ черезъ нсколько минутъ. Но у насъ былъ одинъ старикъ-боцманъ, человкъ на мор бывалый, который утверждалъ, что въ судн не было никакой течи. Онъ утверждалъ, что вода была накачена въ судно сверху, чтобы потопить его. Онъ былъ убжденъ, что экипажъ оставилъ его всего нсколько минутъ тому назадъ и, можетъ быть, держался гд-нибудь недалеко на другомъ судн, когда мы замтили его и спасли съ него людей.

Дормеръ Кольвилль жестомъ пригласилъ капитана осушить свой бокалъ.

— Вроятно, произошло какое-нибудь несчастье?— тономъ простой бесды спросилъ онъ.

— Когда еще было свтло, въ канал сзади насъ шло три военныхъ французскихъ судна,— продолжалъ многознаменательно капитанъ,— Эта эскадра поднялась за нами до Форлэнда. Потомъ французы повернули и оставили насъ.

Клеббъ опять остановился въ своемъ разсказ и однимъ духомъ выпилъ стаканъ вина, словно пиво.

— Шкиперъ нашъ былъ изъ Фарлингфорда. Звали его Дой. Пока онъ былъ живъ, французское правительство засыпало его запросами по поводу судна, которое мы подобрали противъ Діеппа. Но онъ не отвчалъ на эти запросы. Онъ уже былъ старикомъ, когда это случилось, и утонулъ въ мор вскор посл того, какъ кончился срокъ моему контракту. Женщина съ мальчикомъ были привезены сюда, гд никто не говорилъ по-французски. А они, конечно, не говорили по-англійски. У мальчика было очень блое лицо, и онъ сначала всхъ дичился, но потомъ скоро ободрился. За ними ухаживали вс по очереди — вс, кто могъ. Фарлингфордъ всегда готовъ пріютить и пригрть людей съ моря.

— То же самое говорилъ намъ вчера ректоръ. Мы утромъ имли съ нимъ длинный разговоръ. Умный человкъ, но…

Дормеръ Кольвилль не договорилъ своей, мысли и умолкъ, тяжело вздохнувъ.

— Н-да…— медленно промолвилъ капитанъ, какъ бы заключая разговоръ,— Стало быть, цы видли нашего пастора?

— Конечно,— весело отвчалъ Кольвилль посл нкоторой паузы.— Маркизъ де-Жемозакъ желаетъ знать все изъ первыхъ рукъ, а не по наслышк. Мн кажется, что онъ пожелаетъ узнать, когда умерла эта женщина, т. е. мать.

Клеббъ смотрлъ ему прямо въ глаза.

Съ обычной своей монументальностью онъ повернулся къ своему собесднику, который сдлалъ передъ словами ‘мать’ совершенно такую же паузу, какъ самъ капитанъ. Но Кольвилль только весело улыбался.

— Окажу вамъ откровенно, капитанъ,— промолвилъ онъ:— для меня было бы пріятне, чтобы это не была мать.

— Я здсь не для того, чтобы длать вамъ пріятное,— отвчалъ не спша, но и безъ особаго колебанія капитанъ Клеббъ.

— Конечно. Ну, пока положимъ, что это была его мать. Объ этомъ мы поговоримъ какъ-нибудь въ другой разъ. Когда же она умерла?

— Черезъ семь лтъ посл того, какъ высадилась здсь.

Кольвилль сдлалъ въ ум подсчетъ и съ удовлетвореніемъ кивнулъ головой.

— Я дловой человкъ, капитанъ,— сказалъ онъ, наконецъ, закуривая новую сигару,— Я люблю длать дло хорошо. Откровенность за откровенность. Прежде, чмъ итти дальше…

Онъ замолчалъ, видимо, желая обдумать прежде, чмъ высказать свою мысль. Можетъ быть, онъ замтилъ, что капитанъ Клеббъ самъ не желаетъ ‘итти дальше’.

— Прежде чмъ итти дальше, я полагаю, что я могу посвятить васъ въ тайну маркиза де-Жемозака. Дло идетъ о наслдств, капитанъ. О большомъ наслдств, и этотъ молодой человкъ и можетъ оказаться лицомъ, которое мы ищемъ. Онъ, можетъ быть, рожденъ для кое-чего лучшаго, чмъ здить по морямъ, капитанъ.

— Маркизу нечего говорить мн объ этомъ,— отвчалъ капитанъ съ своей медленной, разсудительной улыбкой — Я воспитывалъ его съ дтства, онъ былъ со мной на мор и въ хорошую, и въ дурную погоду,— и все-таки онъ не то, что мы.

VII.
На слду.

Дормеръ Кольвилль придавалъ такое значеніе этимъ серьезно-шутливымъ словамъ капитана Клебба, что немедленно перевелъ ихъ маркизу.

— Капитанъ говоритъ, что ему незачмъ говорить, что Лу Баребонъ есть именно тотъ человкъ, котораго мы ищемъ. Онъ зналъ это давно. Маркизъ де-Жемозакъ,— продолжалъ онъ, поворачиваясь къ моряку:— естественно, хотлъ бы знать, не были ли найдены при женщин или при мальчик какіе-нибудь документы или другіе предметы, которые удостовряли бы ихъ личность?

— Документовъ было очень мало. У женщины въ карман оказался римско-католическій молитвенникъ, а у мальчика — маленькій медальонъ съ портретомъ.

— Королевы Маріи-Антуанетты?— быстро подсказалъ Кольвилль.

— Можетъ быть, и ея. Съ того времени прошло уже много лтъ. Да и тогда онъ сильно выцвлъ. Помню, что медальонъ этотъ какъ-то упалъ и съ тхъ поръ его не могли открыть. Потомъ его никто не видалъ лтъ двадцать пять.

— Медальонъ или портретъ?— спросилъ Кольвилль, прикрывая допросъ легкимъ смхомъ.

— Портретъ.

— А медальонъ?

— Онъ, кажется, гд-то у моей жены.

Кольвилль нетерпливо засмялся: мирный воздухъ Фарлингфорда не способствовалъ, очевидно, обостренію его предпріимчивости и энергіи, которую онъ пріобрлъ въ городахъ, особенно въ Париж.

— На все это нужно взглянуть, если мы хотимъ сдлать что-нибудь для этого молодого человка,— воскликнулъ онъ.— Маркизъ захочетъ осмотрть все какъ можно скоре. Вы вдь длаете все такъ медленно здсь, въ Фарлингфорд. Покажите намъ скоре эти вещи, которыя могутъ обнаружить его личность. Дайте намъ этотъ медальонъ. Но не старайтесь открыть его силою. Дайте мн его, какъ онъ есть. Дайте намъ и бумаги.

— Бумагъ нтъ никакихъ,— Спокойно перебилъ его капитанъ Клеббъ, на котораго нисколько не подйствовала торопливость его собесдника.

— Никакихъ бумагъ?

— Никакихъ. Французъ сжегъ ихъ у меня на глазахъ.

Дормеръ Кольвилль на минуту погрузился въ свои мысли.

Хотя онъ былъ и торопливъ, но на этотъ разъ, видимо, хотлъ ставить свои вопросы съ такой же осторожностью, съ какой Клеббъ давалъ на нихъ отвты.

— Зачмъ онъ это сдлалъ? Можетъ быть, онъ зналъ, кто онъ такой?.. Не говорилъ ли онъ вамъ чего-нибудь о своей прежней жизни, о своемъ дтств, о какихъ-либо воспоминаніяхъ о Франціи?

— Это былъ не такой человкъ, чтобы говорить много,— отвчалъ Клеббъ, не любившій болтать и самъ.

Кольвилль нкоторое время спокойно, сквозь дымъ сигары, изучалъ лицо моряка.

— Послушайте, капитанъ,— сказалъ онъ посл нкоторой паузы.— Попробуемъ объясниться. Мы имемъ счастливый случай доказать, что Лу Баребонъ какъ разъ тотъ человкъ, котораго мы ищемъ. Но для этого намъ нужно дйствовать дружно — всмъ четверымъ: маркизу де-Жемозаку, вамъ, Баребону и вашему покорному слуг. Я увренъ, что намъ стоитъ похлопотать.

— Я готовъ сдлать для Лу все, что могу,— послдовалъ отвтъ.

— А я готовъ сдлать все для маркиза де-Жемозака, который вкладываетъ всю душу въ это дло. Будемъ надяться,— прибавилъ онъ съ откровенностью что каждый изъ насъ получитъ свою награду: я вдь человкъ бдный, и перспектива остаться бднякомъ на старости лтъ мн не нравится. По-моему, капитанъ, если человкъ осыпанъ богатствомъ, то врядъ ли онъ станетъ вести жизнь морского волка, а?

— Стало быть, тутъ замшаны деньги?— осторожно спросилъ Клеббъ.

— Деньги,— засмялся его собесдникъ.— Для всхъ лицъ, которыя примутъ участіе въ этомъ дл, будутъ деньги, и хорошія.

Капитанъ Клеббъ выросъ среди людей, которые были небогаты и вели тяжелую жизнь, оставаясь на старости лтъ въ нужд. Естественно, что этотъ вопросъ имлъ для него большое значеніе. Для молодого человка, котораго онъ воспиталъ, какъ родного сына, онъ, конечно, желалъ сдлать все, что было возможно. Много было въ Лу такого, чего онъ не понималъ. Много было такого, что отличалось отъ качествъ, принимавшихся въ Фарлингфорд за добродтель. Французъ принесъ съ собой эти особыя качества, когда ему было еще десять лтъ, они пережили его самого и теперь передались его сыну.

Но особенности его мышленія и поведенія, которыя могли прощаться ему, какъ иностранцу, были уже не такъ извинительны для Лу, въ жилахъ котораго текла фарлингфордская кровь: его мать была изъ семьи Клеббовъ — дочь Сета Клебба, одного изъ самыхъ зажиточныхъ здшнихъ фермеровъ, къ которой когда-то сватался самъ капитанъ.

— Это, конечно, ничего не значитъ, что мальчикъ сталъ не такимъ, какъ его окружающіе,— тихо говорилъ Клеббъ, раздумывая о томъ, что ему сказалъ Кольвилль.

— Это, конечно, странно, что человкъ можетъ получить наслдство отъ дда, котораго онъ и въ глаза не видалъ. Но Господь Богъ пишетъ прямо по кривымъ строчкамъ, капитанъ.

Этими словами Дормеръ Кольвилль нашелъ сразу дв точки соприкосновенія съ этимъ медленнымъ шкиперомъ, который не обижалъ никого изъ своихъ служащихъ и въ то же время не клалъ въ мор охулки на руку: точки эти — простая вра въ Божественный Промыселъ и почтительное отношеніе къ деньгамъ.

Такъ было положено начало союзу между этими четырьмя людьми, столь разнообразными по своему характеру и положенію, союзу, который не остался безъ вліянія на всю ихъ дальнйшую жизнь.

Они сидли на своихъ стульяхъ возл изъденныхъ непогодою стнъ ‘Чернаго Матроса’, пока съ моря незамтно не надвинулась темнота, неся за собой спокойствіе на плоскіе и пустынные берега. Кольвиллю хотлось задать еще много вопросовъ, но онъ воздержался отъ нихъ до боле удобнаго случая. Но все же ему удалось узнать, что, высадившись на берегъ, французъ — этотъ затерянный и запуганный мальчикъ — самъ назвалъ себя Баребономъ. Впослдствіи, освоившись съ англійскимъ языкомъ и женившись на англичанк, онъ не измнилъ своего имени. Капитанъ Клеббъ разсказалъ еще, что французъ, какъ продолжали его называть, несмотря на то, что его настоящее имя было уже дважды внесено въ приходскіе списки, вскор посл женитьбы уничтожилъ вс бумаги, которыя для него тщательно подобрала женщина, которую называли его матерью, хоть это названіе она дала себ сама.

Она добывала себ средства къ жизни иглой и, повидимому, не нуждалась въ деньгахъ. Это послднее обстоятельство привело фарлингфордцевъ къ заключенію, что у нея гд-то былъ ихъ тайный запасъ, изъ котораго она и черпала въ случа надобности. Она нердко получала письма изъ Франціи, которыя тщательно сохранялись, сначала ею самою, а посл ея смерти французомъ. Посл женитьбы онъ, какъ сказано, сжегъ вс эти бумаги, говоря, что онъ теперь сталъ англичаниномъ и не хочетъ больше имть никакихъ связей съ Франціей. Какъ разъ въ это время, насколько помнилъ Клеббъ, Людовикъ XVIII прочно утвердился на престол, и державы-союзницы произвели вторую, посл ‘Ста дней’, реставрацію.

Французъ, конечно, хорошо зналъ, что ему слдовало бы вернуться во Францію и отыскивать здсь свое достояніе. Но онъ никогда не говорилъ объ этомъ и не пускался въ воспоминанія дтства. Его душа была наполнена холодной сдержанностью и такой ненавистью къ Франціи и всему французскому, что онъ, видимо, стремился истребить въ своей памяти все, что соединяло его съ родной страной.

Черезъ годъ посл свадьбы его жена умерла. Оставшійся на попеченіи этого мизантропа сынъ выросъ тмъ не мене французомъ и первыя свои слова говорилъ на этомъ язык.

— Онъ жилъ довольно долго, чтобы выучить сына этому языку, потомъ онъ умеръ. Если считать по годамъ, то онъ былъ еще молодымъ человкомъ,— добавилъ Клеббъ:— но душою онъ былъ гораздо старше, чмъ я теперь.

— И его тайна такъ и умерла съ нимъ?— полюбопытствовалъ Кольвилль, поглядывая на дымокъ отъ своей сигары.

Капитанъ Клеббъ молчалъ.

— Во всякомъ случа онъ, очевидно, хотлъ, чтобы она умерла съ нимъ,— продолжалъ Кольвилль, вызывая собесдника на дальнйшій разговоръ.

— Совершенно врно.

Капитанъ Клеббъ поднялся и изъявилъ намреніе отправиться восвояси. Объ этомъ свидтельствовалъ легкій кивокъ въ сторону маркиза де-Жемозака, который протянулъ -ему руку, съ полнымъ убжденіемъ, что онъ слдуетъ англійскому обычаю.

— Пора домой,— просто сказалъ капитанъ.

Говоря такъ, онъ пристально посмотрлъ черезъ болота но направленію къ рк. Слдуя за его взглядомъ, Кольвилль увидлъ на посеребренномъ восходящей луной неб силуэтъ большого паруса.

— Что это?— спросилъ Кольвилль.

— А это возвращается Лу Баребонъ. Онъ здилъ къ ректору. Онъ здитъ туда большею частью по вечерамъ. Отъ Мейденъ-Гревъ къ рк идетъ небольшая рчка.

— А!— задумчиво воскликнулъ Кольвилль, словно эта рчка и мелькавшій парусъ вдругъ объяснили ему нчто такое, чего онъ раньше не понималъ.

— Я думалъ, что онъ придетъ съ вами,— прибавилъ онъ посл нкоторой паузы.— Вдь, я думаю, въ Фарлингфорд теперь вс знаютъ, зачмъ мы сюда пріхали. Повидимому, онъ не очень стремится къ тому, чтобы отыскать свое достояніе во Франціи.

— Нтъ,— отозвался Клеббъ, поднимая къ небу свое каменное лицо, чтобы разглядть хорошенько маленькое облачко, носившееся въ ожиданіи луны надъ головами.— Нтъ, не очень! Вы правы.

Потомъ онъ кивнулъ головой и разстался съ ними.

Маркизъ де-Жемозакъ дождался, пока онъ ушелъ, потомъ показалъ рукой въ темноту ночи, въ которой онъ скрылся, какъ бы желая этимъ жестомъ показать свое отчаяніе.

— Ну, ужъ и мямли же эти англичане!— воскликнулъ онъ.— Съ такими людьми ничего не сдлаешь, другъ мой. Теперь я понимаю, почему они образуютъ великую націю. Просто потому, что они стоятъ и предоставляютъ вамъ колотить по нимъ, пока вы не устанете, посл чего они приступаютъ къ тому, что хотли сдлать съ самаго начала.

— Это потому, маркизъ, что мы знаемъ, что тотъ, кто прыгаетъ больше всхъ, устаетъ раньше всхъ,— шутливо замтилъ Кольвилль.— Не слдуетъ, впрочемъ, судить о всхъ англичанахъ по этимъ восточнымъ обитателямъ. Здсь именно вы встртите самые лучшіе образцы британской твердости и упорства.

— Но имть дло съ этими лучшими образцами настоящее несчастье для насъ.

И маркизъ пожалъ плечами съ видомъ того скоропреходящаго отчаянія, которое знакомо только человку латинской расы.

— Нтъ, маркизъ,— серьезно поправилъ его Дормеръ Кольвилль.— Капитанъ Клеббъ тотъ самый человкъ, который намъ нуженъ. Если намъ удастся заставить его сказать то, что намъ нужно, то онъ скажетъ именно все то, что намъ нужно. Я замтилъ еще, что онъ говоритъ по-французски такъ же, какъ и по-англійски, хотя и длаетъ видъ, что не владетъ французскимъ языкомъ.

Маркизъ пристально посмотрлъ на своего собесдника.

— Вы даете мн надежду, другъ мой,— сказалъ онъ.— Въ вашемъ голос есть что-то такое…

— Разв?— спросилъ со смхомъ, видимо, довольный Дормеръ:— можетъ быть, и такъ. Этотъ человкъ своимъ монотоннымъ голосомъ говоритъ такія вещи, что если бъ вы ихъ слышали, у васъ захватило бы дыханіе. Я тысячу разъ благодарилъ Господа Бога за то, что вы не понимаете по-англійски: ваше нетерпніе, маркизъ, непремнно заставило бы его замолчать, какъ рдкую птицу, испугавшуюся рзкаго движенія. Да, маркизъ, здсь есть медальонъ съ портретомъ Маріи-Антуанетты. Здсь есть немало и другихъ вещей. Но есть и одно неудобное обстоятельство. Самъ этотъ человкъ не очень стремится впередъ. Есть, очевидно, причины здсь въ Фарлингфорд, которыя заставляютъ его не искать своего счастья гд-нибудь въ другомъ мст. Завтра утромъ…

Дормеръ Кольвилль поднялся и громко звнулъ. Было замтно, что онъ упрекаетъ самъ себя за энтузіазмъ, съ которымъ онъ отнесся къ длу, его лично не касающемуся.

— Завтра утромъ посмотримъ.

VIII.
Маленькій мальчикъ, который былъ королемъ.

Достопочтенный отецъ Септимій Марвинъ потерялъ жену лтъ пять тому назадъ, и вс говорили, что съ того времени онъ сталъ совсмъ другимъ человкомъ. Это было неврно. Многое вдь изъ того, что вс говорятъ, окажется далекимъ отъ истины, если разобраться хорошенько. Септимій Марвинъ, какимъ былъ въ дтств, такимъ и остался. Онъ всегда смотрлъ на міръ черезъ очки разсянно. Среди своихъ современниковъ, уже зараженныхъ несимпатичнымъ духомъ поспшности, который теперь представляетъ самую суть нашей жизни, онъ всегда не могъ во-время найти подходящаго слова и вчно искалъ родственной души.

Онъ былъ историкъ, и притомъ очень ученый историкъ. Его товарищами были книги, и онъ любилъ приходить духомъ въ соприкосновеніе съ писателями, давно уже умершими.

Если бы онъ былъ инымъ человкомъ, то, конечно, и жизнь его была бы иной. Его жена, напримръ, была бы, по всей вроятности, жива до сихъ поръ. Его положеніе больше соотвтствовало бы его способностямъ. Онъ не былъ предназначенъ для деревенскаго прихода, и ему не было дано того практическаго пониманія значенія разныхъ повседневныхъ молочей, безъ котораго пастырь не можетъ понимать и свое стадо.

— Пасторъ нашъ не обращаетъ вниманія на могилы,— сказалъ Андрей Рчной:— и ни онъ, ни кто-нибудь другой изъ фарлингфорддевъ не могли бы объяснить, почему въ самомъ дл заброшенъ этотъ уголокъ, гд подъ некрасивой плитой лежала и миссисъ Марвинъ.

Мистеръ Марвинъ избгалъ ходить мимо ея могилы.

— Онъ, должно быть, забылъ, какая она была,— говорили между собой фарлингфордскія обывательницы.

Но, можетъ быть, это было и не такъ. Если бы онъ забылъ жену, то, вроятно, сталъ бы ходить съ южной стороны отъ церкви, такъ какъ это былъ кратчайшій путь отъ его дома до паперти. Онъ былъ разсянный человкъ, но,какъ замтилъ и Андрей Рчной, ходилъ всегда съ сверной стороны. А между тмъ могила его жены заросла травой, какъ и вс остальныя.

Когда колледжъ, которому не нуженъ былъ такой мечтатель, выхлопоталъ ему этотъ приходъ, фарлингфордцы приняли его не только съ покорностью, но и съ глубокимъ равнодушіемъ. Отдаленный приходъ, отрзанный отъ длового міра страны обширными болотами и лсами, съ рдкими и плохими дорогами, никогда не видалъ отъ своихъ пастырей какой-нибудь суетливой дятельности.

Ихъ дды и отцы довольствовались въ этой роли джентльменомъ, преданнымъ спорту, который шесть дней рыскалъ по мстнымъ помщикамъ, а на седьмой обнаруживалъ сердечность и набожность. Что касается Марвина, то они предпочитали бы, чтобы онъ лучше дйствовалъ весломъ и ружьемъ. Но и у него были свои хорошія качества: онъ оставилъ ихъ въ поко, и они были самыми независимыми людьми въ мір.

Когда умерла его жена, на ея мсто явилась его сестра, вдова офицера, служившаго въ Индіи. Явилась она затмъ, чтобы, какъ она объясняла своимъ новымъ знакомымъ изъ Фарлингфорда, не дать пастору мсяцевъ черезъ шесть жениться на своей кухарк. Посл этого срока она умывала руки. Пріхала она въ сопровожденіи своей дочери, которая только что окончила школу.

Черезъ шесть мсяцевъ сестра Септимія Марвина вышла замужъ за брата своего покойнаго мужа. Марвинъ совершилъ обрядъ бракосочетанія съ видимымъ облегченіемъ, вздыхая такъ, что слышно было даже на хорахъ, гд стоялъ органъ. Не успли еще смолкнуть свадебные колокола, какъ новобрачная, вовсе не похожая на брата по мечтательности, напомнила ему, что онъ общалъ пріютить у себя Миріамъ, что ему необходимо имть около себя женщину для наблюденія за порядкомъ въ дом и ухода за Сетомъ и что, наконецъ, вещи Миріамъ уже упакованы.

Септимій что-то не помнилъ о такомъ общаніи. Тмъ не мене новобрачные, осыпаемые добрыми пожеланіями и рисомъ, отбыли къ себ, а Миріамъ вернулась съ Септиміемъ въ Фарлингфордъ.

Въ то время желзная дорога шла мимо Фарлингфорда черезъ Ипсичъ и, когда поздъ подошелъ къ ихъ станціи, Миріамъ уже выяснила себ свое положеніе. Ей стало ясно, что ее не ждали въ дом и что ея дядюшка никогда по своей доброй вол не предлагалъ ей пріюта у себя. Эти об истины она крпко спрятала, въ своемъ сердц, не уступавшемъ сердцу любого мужчины.

Узнала Миріамъ и то, что Септимій былъ очень бденъ. Ей не нужно было говорить, что онъ былъ совершенно безпомощенъ: это она уже давно угадала инстинктивно. Ей было всего девятнадцать лтъ, но она уже смотрла и на мужчинъ и на женщинъ пристально своими срыми глазами, которые свтились спокойнымъ свтомъ, словно звзды, и, казалось, видли всхъ ихъ насквозь.

Но все-таки она была прежде всего женщина и потому легко стала жертвой человка, находящагося въ безпомощномъ состояніи. Когда ей было еще лтъ десять, она готова была летть на помощь по первому призыву.

Она жила у дяди не постоянно, но иногда навщала мать въ Англіи или въ одномъ изъ иностранныхъ модныхъ мстъ, куда собираются люди, которымъ нечего длать. Но съ теченіемъ времени эти визиты длались все короче и рже. Когда ей исполнилось двадцать одинъ годъ, она получила въ наслдство отъ отца маленькое состояньице. Наслдство это передалъ ей душеприказчикъ отца, парижскій банкиръ Джонъ Тернеръ, тотъ самый, который далъ Дормеру Кольвиллю рекомендательное письмо къ ея дяд. Деньги были до зарзу нужны въ пасторскомъ домик, и Миріамъ дослала Джону Тернеру уже не мало чековъ.

— Странная вы двушка,— говорилъ ей ловкій банкиръ, когда они встртились у m-me Сентъ-Пьерръ Лорансъ въ Руан.— Хотлъ бы я знать, на что вы тратите деньги. Но я не ломаю себ голову надъ этимъ, а вамъ, конечно, нтъ необходимости объяснять это. Но] когда вамъ понадобится помощь или совтъ, то я къ вашимъ услугамъ? Я держусь всегда на заднемъ план, старый толстякъ. Но, можетъ быть, и я еще пригожусь даже для молодой двушки, благодаря своему жизненному опыту и здравому смыслу.

Было не мало людей, которые, подобно ЛуБаребону, думали, что для Миріамъ открыты другіе міры. Сначала она, подъ крыломъ матери, и вошла было въ эти другіе міры и наглядлась на нихъ достаточно. Ея мать и ея мужъ, капитанъ Дунканъ, принадлежали къ тому англо-французскому обществу, которое народилось посл паденія Наполеона и явилось до извстной степени результатомъ той роли, которую сыграла Великобританія въ столкновеніи между Бурбонами и Орлеанами. Капитанъ Дунканъ вышелъ въ отставку и засдалъ съ выцвтшими, обремененными долгами аристократами въ курительныхъ комнатахъ европейскихъ клубовъ.

Познакомившись покороче съ этимъ міромъ, Миріамъ скоро вернулась въ Фарлингфордъ, считая, что для нея это будетъ благой долей. Сначала она посщала нкоторыхъ мстныхъ помщиковъ, которые приглашали ее, благодаря ея знакомству съ нкоторыми аристократическими домами. Но мало-по-малу она подпала подъ вліяніе той спокойной жизни, которую еще ведутъ кое-гд по отдаленнымъ угламъ.

— Что вы длаете цлый день и о чемъ думаете цлый день въ этомъ заброшенномъ углу?— спрашивали ее друзья, не находившіе покоя днемъ и проводившіе безъ сна ночи въ погон за тмъ, что называется удовольствіями.

‘Если онъ хочетъ жениться на своей кухарк, то и брось его, а сама оставайся у насъ,— писала ей мать съ юга Франціи.— Прізжай къ намъ въ Біаррицъ. Этой зимой здсь будетъ принцъ-президентъ. Будетъ очень весело. P. S. Мы не приглашаемъ тебя къ себ, такъ какъ намъ здсь очень трудно. Предлагаемъ расходы пополамъ. Подумай!’

Однако Миріамъ осталась въ Фарлингфорд, и мы напрасно стали бы искать причины этого. Есть два основанія, по которымъ не слдуетъ доискиваться причинъ, заставляющихъ женщинъ дйствовать такъ или иначе. Первое — что причинъ этихъ, по всей вроятности, и не существуетъ. Во-вторыхъ, если бы такія причины и были, то она, наврно, поступила бы какъ разъ наоборотъ, и вы тогда поняли бы эти причины сами.

Дормера Кольвилля можно было считать представителемъ того же самаго міра, блестящимъ украшеніемъ котораго были капитанъ Дунканъ и его супруга. Но онъ не раздлялъ такого взгляда. Ибо, они вращались главнымъ образомъ среди британцевъ, общество которыхъ изрдка приправлялось какимъ-нибудь французскимъ графомъ, на котораго настоящая французская аристократія смотрла искоса.

Друзья Дормера принадлежали къ этой послдней. Онъ вращался среди роялистскихъ круговъ, которые утверждали, что особенной разницы между наполеоновскимъ и орлеанистскимъ режимомъ не было. Онъ тщательно избгалъ всякой близости къ англичанамъ, которые постоянно и по непонятнымъ причинамъ жили за границей.

Тмъ не мене Дормеръ Кольвилль зналъ всю подноготную о капитан Дункан, зналъ то, что не знали многіе, а именно что онъ былъ изрядно глупъ. Пользуясь довріемъ m-me Сентъ-Пьерръ-Лрансъ, онъ зналъ все и о Миріамъ. Онъ зналъ, что эта дама удивляется и не можетъ понять, почему это Миріамъ предпочитаетъ оставаться въ Фарлингфорд вмсто того, чтобы вращаться въ лучшемъ обществ Руана или даже Парижа.

Онъ считалъ, что ему извстно, почему и Лу Баребонъ выказываетъ такъ мало предпріимчивости.

Сорвавъ въ саду ‘Чернаго Матроса’ цвтокъ и укрпивъ его въ петличк своего сюртука, Дормеръ Кольвилль на другой день посл свиданія съ капитаномъ Клеббомъ двинулся къ домику ректора.

Было свжее іюльское утро. Съ моря нагнало туманъ, и солнце было едва видно. Сквозь его молочную близну небо казалось безоблачно-синимъ. Воздухъ былъ легокъ и рдокъ.

Входя на плотину, Дормеръ Кольвилль напвалъ потихоньку какую-то псенку. Это былъ сангвиникъ, полный надеждъ и оптимизма.

— Я помшалъ вашему ученію?— спросилъ онъ съ легкимъ смхомъ, вдругъ появляясь передъ Миріамъ и Сетомъ, которые сидли въ бесдк небольшого садика при дом ректора.— Вы должны мн сказать это откровенно.

Они, въ самомъ дл, сидли съ книгами, и на лиц мальчика лежало то выраженіе разсянности, которое всегда вызывается желаніемъ не видть множества интересныхъ вещей на суш и на мор, которыя упорно бросаются въ глаза какъ разъ тогда, когда не надо. Кольвилль уже усплъ снискать его расположеніе, обнаруживъ полное свое невжество въ естественной исторіи и равное ему желаніе пополнить свое образованіе.

— Мы занимаемся исторіей,— отвчалъ Сетъ, вскакивая и пожимая Кольвиллю руку.

— Ага! Вильгельмъ Завоеватель, 1066 годъ и все прочее. И я это все зналъ, но перезабылъ теперь.

— Вотъ и нтъ. Мы занимаемся исторіей Франціи. Это нравится Миріамъ больше, но я ненавижу ее.

— Исторія Франціи!— задумчиво промолвилъ Кольвилль.— Да, конечно. Это очень интересно. Итакъ, это больше нравится миссъ Листонъ, не правда ли? Или, можетъ быть, она думаетъ, что для васъ лучше знать именно эту исторію. А вы знаете о Людовик XVI и Маріи-Антуанетт?

— Очень хорошо,— не безъ колебанія отвчалъ Сетъ.

— Когда я былъ маленькимъ мальчикомъ въ род васъ, я зналъ многихъ, которые видли Людовика XVI и Марію-Антуанетту. Это, впрочемъ, было очень давно,— прибавилъ онъ, обращаясь къ Миріамъ.— И тмъ не мене такія вещи никогда не забываются, не правда ли, миссъ Листонъ?

— Я бы очень желала, чтобы кто-нибудь напомнилъ о нихъ Сету,— отвчала Миріамъ, закрывая книгу, которую она держала въ рук.

Она замтила, что Кольвилль мимоходомъ уже скользнулъ по ней своими ласковыми глазами, которыми онъ быстро скользилъ по всему, что находилось въ пол его зрнія.

— Мн кажется,— продолжалъ Кольвилль посл нкоторой аузы:— что въ этомъ дом вс усердно занимаются исторіей и главнымъ образомъ исторіей Франціи. Это очень пріятное и спокойное занятіе. Это гораздо спокойне, чмъ участвовать въ самой исторіи, какъ участвовалъ всю свою жизнь мой другъ маркизъ де-Жемозакъ и какъ участвовалъ отчасти и я самъ. Франція длаетъ свою исторію съ большей насильственностью, чмъ Англія. Франція бросается изъ стороны въ сторону, а Англія стоитъ на мст, не можетъ сойти съ наковальни временъ и всегда остается такой же, какой была и раньше.— Тутъ онъ прервалъ свою рчь и обратился къ Сету:— А знаете вы исторію маленькаго мальчика, который былъ королемъ?— вдругъ спросилъ онъ.— Его заключили въ тюрьму, а онъ убжалъ оттуда. Его вынесли въ корзин съ бльемъ. Чудно, не правда ли? И онъ убжалъ отъ своихъ враговъ и пришелъ въ чужую страну, гд сдлался морякомъ. Здсь онъ выросъ и женился на женщин изъ этой страны. Потомъ она умерла, оставивъ ему сына. Потомъ умеръ и онъ, а мальчикъ перешелъ на попеченіе его англійскихъ родственниковъ, которые и не подозрвали, что онъ король. А онъ, дйствительно, былъ королемъ, ибо его отецъ, его ддъ и праддъ и такъ дале — вс были королями. Вплоть до того времени, съ котораго начинается книга, которую миссъ Листонъ держитъ въ рук. Бдный сирота сталъ морякомъ, не подозрвая, что онъ король, надежда его страны, надежда всхъ старыхъ и умныхъ людей, опора судьбы всей націи. Только представьте себ это!

Разсказъ очень понравился Сету, который слушалъ его съ открытымъ ртомъ и блестящими глазами.

— Не правда ли, интересная исторія? А какъ вы думаете, какой будетъ ея конецъ?

— Не знаю,— серьезно сказалъ Сетъ.

— И я не знаю! Пока еще никто не знаетъ этого. А что, если бы этимъ мальчикомъ, этимъ королемъ и оказался ты? Сталъ бы ты королемъ, или побоялся бы?

— Нтъ. Я сталъ бы королемъ. И сталъ бы сражаться.

— Но вдь теб пришлось бы кое съ кмъ разстаться. Пришлось бы, напримръ, покинуть своего отца.

— Я объ этомъ не думалъ,— довольно грубо отвчалъ Сетъ.

— А оставилъ ли бы ты миссъ Листонъ?

— Я возьму ее съ собой,— послдовалъ убжденный отвтъ.

— Вотъ какъ!— воскликнулъ Кольвилль, кивнувъ головой.— Конечно, конечно. Для настоящаго мужчины другого выбора и быть не можетъ.

— Кром того,— вскричалъ Сетъ, ерзая на своей скамейк:— она сама будетъ сопровождать меня. Не правда ли, Миріамъ?

Кольвилль обернулся къ сверу и сталъ смотрть на ручеекъ, который назывался ‘Двій ровъ’ и бжалъ черезъ болото въ рчку. На плоской линіи горизонта виднлся еще косой парусъ, хотя лодка, которой онъ принадлежалъ, скрылась уже за плотиной.

— Будемъ сопровождать тебя,— разсянно повторилъ Кольвилль, не отрывая глазъ отъ паруса.— Теб лучше знать характеръ миссъ Листонъ. Безъ сомннія, ты правъ. А такъ какъ этотъ мальчикъ не ты, то и спорить не о чемъ. Не такъ ли?

Помолчавъ немного, онъ искоса посмотрлъ на Миріамъ, которая твердо смотрла прямо передъ собой. Щеки ея были блдны.

Слышно было, какъ Лу Баребонъ весело плъ въ лодк, которую не видно было изъ-за плотины. И вс они молча слдили, какъ парусъ двигался по рк, направляясь къ набережной.

IX.
Неудача.

Отливъ еще продолжался, когда въ одинъ прекрасный вечеръ Баребонъ отчалилъ въ своей лодк отъ крутыхъ ступенекъ, которыя вели изъ сада домика при ‘Двьемъ рв’ къ ручейку. Это было около домика, въ которомъ обыкновенно жилъ капитанъ Клеббъ, когда бывалъ на берегу. Онъ жилъ здсь со дня смерти своего брата, того самаго Клебба съ ‘Двьяго рва’, о жизни и земледліи котораго говорили на всхъ окрестныхъ рынкахъ и который умеръ года два тому назадъ.

Вечера стали теперь короче: іюль приближался къ концу, а лто не долго задерживается на этихъ берегахъ. Мсяцъ еще не появлялся, но долженъ былъ скоро взойти. Баребонъ поднялъ парусъ, пропахшій морской травой. Съ боле холодной поверхности моря лниво тянулъ легкій втерокъ, прогоняя горячій воздухъ, струившійся цлый день съ полей. Въ его движеніяхъ было больше быстроты, чмъ у тхъ, кто обыкновенно дергаетъ за эти грубыя веревки и держитъ тяжелый, неуклюжій руль. Баребонъ былъ быстръ и въ то же время спокоенъ.

Онъ провелъ у ректора три вечера. Но ректоръ былъ только любезенъ и смотрлъ на него- водянистыми глазами сквозь свои сползавшія на носъ очки, какъ будто не ршаясь задать ему какой-то вопросъ.

Септимій Марвинъ зналъ, что Кольвилль и маркизъ де-Жемозакъ прибыли сюда для того, чтобы звать Лу Баребона съ собой во Францію и принять нкоторыя мры по поводу наслдства, которое должно ему достаться. А Баребонъ только отшучивался и со дня на день откладывалъ свой отвтъ.

Немногіе въ Фарлингфорд знали объ этомъ, хотя большинство совершенно врно объясняло себ столь продолжительное пребываше здсь двухъ прізжихъ изъ ‘Чернаго Матроса’. Знали объ этомъ только Кольвилль, маркизъ де-Жемозакъ, капитанъ Клеббъ да Септимій Марвинъ, и вс они ждали съ нетерпніемъ отвта, который, конечно, могъ быть только положительнымъ. Клеббъ днемъ былъ слишкомъ занятъ на верфи, гд чинилась ‘Послдняя Надежда’ — послднее судно, которое могли еще выдержать гнилыя стропила верфи.

Лу Баребонъ также не терялъ времени на берегу и работалъ цлый день то на палуб, то въ снастяхъ, а въ свободное время длалъ паруса или перемнялъ канаты. Онъ всегда былъ веселъ и потому непонятенъ для населенія, медленно думающаго и сохраняющаго на лиц всегда серьезное выраженіе.

— Для чего мн наслдство,— беззаботно говорилъ онъ.— Я матросъ съ ‘Послдней Надежды’ — вотъ и все. Дайте мн подумать. Я еще не ршилъ, но думаю, что отвчу: нтъ.

Кольвилль увщевалъ своего спутника запастись терпніемъ.

— Дайте ему время,— говорилъ онъ.— На такое предложеніе можетъ быть только одинъ отвтъ. Но онъ молодъ. Въ молодости мы не видимъ міръ, какъ онъ есть, а живемъ разными мечтами. Дайте ему время.

Маркизъ де-Жемозакъ тмъ не мене обнаруживалъ признаки нетерпнія и даже выражалъ намреніе сказать Баребону больше, чмъ ему было уже сказано.

— Вдь неизвстно,— кричалъ онъ:— что этотъ каналья длаетъ во Франціи!

— Неизвстно,— вторилъ Кольвилль, съ трудомъ подавляя звоту.— Но я думаю, что мысъ вами, маркизъ, знаемъ это. Но во всякомъ случа спшить не надо.

Прошло три дня, а Лу Баребонъ все еще не давалъ отвта.

Поднимая паруса или дотрагиваясь въ темнот до руля, онъ, можетъ быть, и думалъ объ этомъ важномъ отвт. А, можетъ быть, онъ уже давно принялъ ршеніе и готовъ былъ держаться за это ршеніе до послдней крайности, какъ это часто бываетъ съ порывистыми, но не сильными людьми.

Вода подымалась и бурлила подъ носомъ лодки: втеръ. теперь дулъ прямо въ лобъ, и Баребону съ трудомъ удавалось перемнять парусъ на лодк, въ которой онъ разъзжалъ по маленькой бухточк.

Утромъ онъ, какъ всегда, вошелъ въ рку и направился къ верфи, не подозрвая, что Миріамъ и Сетъ уже сидли надъ нимъ на плотин на томъ самомъ мст, гд три дня тому назадъ Дормеръ Кольвилль разсказывалъ имъ исторію маленькаго мальчика, который былъ королемъ. Вечеромъ онъ направилъ свою лодку въ жесткую и колючую траву, гд стояла собственная пирога Септимія Марвина, и выбрался на берегъ, цпляясь за мокрую отъ росы траву.

Затмъ онъ, почти въ отчаяніи, пошелъ къ бесдк и остановился, не доходя до нея нсколькихъ ярдовъ. Миріамъ была уже здсь. Баребонъ думалъ, что она одна, и нарочно остановился, чтобы собраться съ духомъ. Миріамъ сидла въ самомъ углу бесдки, закрытая отъ холоднаго свернаго втра. Фарлингфордъ, вдь, словно корабль: тутъ всегда приходилось считаться съ подвтренной стороной, и вс, кто жилъ здсь, вс зависли отъ втра.

— Наконецъ-то!— произнесъ Лу съ нсколько вынужденнымъ смхомъ.

Онъ видлъ ея лицо, обращенное къ нему, но ея глаза только темнли подъ спущенными волосами. Ея лицо въ темнот казалось блднымъ. Она засмялась, и въ ея смх чувствовалось желаніе уклониться отъ разговора.

— Почему же наконецъ?— спросила она.

Въ ея голос слышались ноты старинной дружбы. Они въ самомъ дл были давно дружны между собой, не зная недоразумній. А самая лучшая дружба та, которая не испытывала никакихъ ссоръ, хотя поэты и воспваютъ сладость примиренія.

Лу и Миріамъ ни разу не поссорились между собой. И вотъ теперь, вопреки обыкновенію, ссору затяла женщина.

— Да потому, что я былъ здсь три вечера подъ рядъ и не находилъ васъ здсь, обманувшись въ своихъ ожиданіяхъ.

— Зато вы заставали дядю Септимія въ его кабинет. Я слышала, какъ вы разговаривали съ нимъ до самой ночи.

— Конечно, я былъ очень радъ повидаться и поговорить съ нимъ. Вдь именно ему я обязанъ тмъ, что у меня хоть немного развилась неудовлетворенность обществомъ необразованныхъ людей, съ которыми мн приходится имть дло всю свою жизнь, кром тхъ немногихъ часовъ, которые я провожу у него въ кабинет да здсь въ бесдк съ вами. Хоть и темно, а я все же вижу, что вы смотрите на меня сурово. Не длайте этого. Не надо.

Онъ прервалъ самъ себя веселымъ смхомъ, какъ будто желая прогнать навянныя ею тяжелыя мысли.

— Не надо смотрть на все такъ мрачно! Очень жалю, если я не достаточно деликатно выразился минуту тому назадъ. Я, конечно, не имлъ никакого права предполагать, что вы здсь. Это было, можетъ быть, дерзко съ моей стороны, не правда ли?

— Я не буду ссориться съ вами изъ-за этого,— мягко сказала она.

Она какъ будто хотла сказать своимъ голосомъ, что сегодня она явилась сюда нарочно, что ей интересно поговорить только объ одномъ и что ко всему остальному она будетъ глуха.

Баребонъ подошелъ поближе и, прислонившись къ бесдк, взглянулъ на нее. Онъ какъ-то вдругъ сталъ серьезенъ. Теперь роли перемнились: женщина упорно держалась за одну мысль, а мужчина непослдовательно переходилъ отъ одной мысли къ другой, отъ серьезности къ смху. Онъ извинился довольно ловко, но съ какой-то странной гордостью, совершенно далекой отъ самомннія, которое замняетъ гордость людямъ низшаго общественнаго положенія.

— Я и самъ этого не хочу,— отвтилъ онъ.— Я хотлъ бы хоть немного сочувствія ко мн, вотъ и все. Вдь я получилъ лучшее образованіе, чмъ позволяло мое положеніе. Мн далъ образованіе вашъ дядя. Поэтому онъ прежде всего иметъ право на мою признательность, и я очень благодаренъ ему.

— Но онъ не могъ бы дать вамъ образованія,— прервала его Миріамъ: — если бъ вы не обнаружили сами готовности учиться.

Баребонъ не продолжалъ этого разговора. Очевидно, онъ выучился у Септимія Марвина и покорности, къ которой вовсе не была склонна его натура.

— Вы также принимали въ этомъ участіе,— промолвилъ онъ, помолчавъ.— Именно вы растолковали мн пользу образованія.

— Вотъ какъ!— тихо воскликнула она вопросительнымъ тономъ, какъ будто онъ наконецъ затронулъ вопросъ, на который она уже давно его наводила.

— Самую большую пользу, которую я только могъ извлечь! Разговаривать съ вами, какъ съ равной!

Онъ пристально смотрлъ на нее сквозь темноту, которая теперь стала свтле, ибо луна чуть-чуть поднялась уже надъ горизонтомъ. Ея лицо было блдно, и ему казалось, что она дышитъ слишкомъ часто.

— Когда мы находимся въ мор, то, совершенно естественно, я мечтаю о томъ, какъ бы возвратиться обратно сюда…

Онъ замолчалъ и ударилъ носкомъ сапога по стн бесдки, какъ бы для того, чтобы показать, что и прежде она сидла въ томъ же самомъ саду.

— Все это люди очень хорошіе, надленные тысячею добродтелей, которыхъ нтъ у меня. Но они не могутъ ни понять, ни представить себ очень многаго, даже капитанъ. По-своему онъ хорошо образованъ, но вдь это только капитанъ берегового судна, который за свои заслуги сдлался капитаномъ заграничнаго плаванія.

Миріамъ нетерпливо вздохнула: онъ опять отклонился- отъ самаго важнаго.

— Вы, вроятно, думаете, что я забылъ о моемъ родств съ нимъ,— вдругъ сказалъ Лу, обнаруживая такимъ внезапнымъ оборотомъ мысли свою досаду.— Нтъ, я этого не забылъ. Я этого никогда не забываю. Я сынъ его родственника. Я это знаю. Черезъ него я въ родств со многими изъ Фарлингфорда. Но я никогда не на’ зываю его родственникомъ, да и онъ этого не требуетъ.

— Нтъ, я этого не думала,— отвчала Миріамъ какимъ-то особеннымъ голосомъ, который заставилъ его повернуться.

— О!— воскликнулъ онъ съ внезапнымъ смхомъ, какъ будто понявъ ее наконецъ.— До васъ, вроятно, дошли сплетня, столь распространенная въ Фарлингфорд. Вы знаете, зачмъ пріхали сюда эти господа, маркизъ де-Жемозакъ и этотъ другой… какъ его? Дормеръ Кольвилль. Вы слышали, какія для меня открываются великолпныя перспективы. А я совершенно выбросилъ это изъ головы.

И онъ весело махнулъ въ знакъ полнаго презрнія-. Даже въ темнот онъ не могъ удержаться, чтобы не усилить значеніе своихъ словъ жестомъ своей худощавой руки и выраженіемъ своего подвижного лица.

— Да, я слышала объ этомъ отъ нсколькихъ лицъ,— созналась она.— Но больше всего я слышала отъ капитана Клебба. Онъ относится къ этому гораздо серьезне, чмъ вы думаете. Вы этого не знаете. Онъ вдь принадлежитъ къ числу наиболе молчаливыхъ людей, съ которымъ намъ приходится имть дло. То обстоятельство, что мой дядя далъ вамъ образованіе и что вы проявили такую способность къ нему, онъ считаетъ провиденціальнымъ.

— Способность? Скажите еще: геніальность!— смясь замтилъ онъ.

— Вы сметесь,— отвтила Миріамъ:— а между тмъ дло очень серьезное. Вс обстоятельства за васъ. Вамъ придется хать во Францію и потребовать свое наслдіе.

— Ну, нтъ. Вдь это значитъ навки разстаться съ Фарлингфордомъ и жить съ совершенно чужими мн людьми, въ род, напримръ, маркиза де-Жемозака, который наводитъ меня на мысль о тысячахъ мелкихъ церемоній и разныхъ тщеславныхъ вещей.

Онъ повернулся лицомъ къ втру, дувшему съ моря черезъ песчаныя косы и участки морской травы, самому бодрящему и здоровому втру въ мір.

— Я предпочитаю остаться въ Фарлингфорд. Я на половину Клеббъ, на половину — самъ не знаю кто! Отпрыскъ какого-то забытаго ствола, сломленнаго во Франціи великой бурей. Если мой отецъ и зналъ объ этомъ ствол, то онъ ничего не говорилъ мн. А если онъ объ этомъ не говорилъ, то, очевидно, оттого, что ему было стыдно объ этомъ говорить. Вы никогда не видали его, иначе вы знали бы, какъ онъ боялся Франціи и всего французскаго. Онъ жилъ какъ бы во сн. Его тло было здсь въ Фарлингфорд, но его мысль была гд-то въ иномъ мст. Кто знаетъ гд? По временамъ мн кажется,— конечно, это лишь обманъ чувствъ,— будто я здсь и въ то же время гд-то въ другомъ мст. Но все равно я преджочитаю остаться въ Фарлингфорд. Пусть это будетъ даже сонъ.

Мсяцъ наконецъ поднялся, половина луны на ущерб желтымъ пятномъ плыла по небу низко, надъ самымъ горизонтомъ, бросая по земл слабый, колеблющійся свтъ. Лу повернулся къ Миріамъ, которая обыкновенно встрчала его своимъ твердымъ, вдумчивымъ взглядомъ. Но на этотъ разъ она отвернулась.

— Въ Фарлингфорд мн будетъ лучше всего во всякомъ случа,— убжденно сказалъ онъ.— Я здсь только внукъ стараго Сета-Клебба съ двьяго рва. Я фарлингфордскій матросъ и только. Я боцманъ съ ‘Послдней Надежды’.

— Вы нчто больше, чмъ это.

Онъ сдлалъ шагъ по направленію къ ней и впился глазами въ ея блдное, отвернувшееся отъ него лицо. Въ ея голос не было твердости, какъ будто она сказала это противъ своей воли.

— Даже если бы это было и такъ,— сказалъ онъ серьезно:— то для меня Фарлингфордъ все же останется мечтой. Фарлингфордъ и вы.

— Что вы хотите этимъ сказать?— быстро спросила она.

Она какъ будто достигла самаго главнаго и теперь была готова дйствовать.

— Я хочу сказать только то, что я всегда думалъ,— отвчалъ онъ,— Но я боялся сказать это, боялся. Приходится иной разъ слышать о благородныхъ женщинахъ, которыя отдаютъ свою любовь человку безъ роду и племени. Иной разъ, напримръ, въ послдній пріздъ, когда вы сидли вотъ на этомъ мст, я подумалъ, какимъ необыкновеннымъ счастіемъ было бы для меня встртиться съ такой женщиной.

Онъ ждалъ, что она что-нибудь скажетъ или сдлаетъ какое-нибудь движеніе, но она сидла неподвижно.

— Вы понимаете,— продолжалъ онъ:— какими ничтожными представляются мн вс эти разговоры о наслдств во Франціи, когда мой мозгъ всецло поглощенъ этой мыслью. Вдь если вы,.

— Вы совершенно ошибаетесь,— быстро прервала она его.— Вы ошибаетесь.

— Ошибаюсь, предполагая, что…

— Да,— прервала она опять.— Вы совершенно ошибаетесь. Весьма сожалю, что такъ случилось.

Она была странно-спокойна и говорила какимъ-то дловымъ тономъ. Въ глазахъ Баребона вдругъ блеснулъ огонекъ. Она затронула и, очевидно, умышленно его гордость, накопленную въ его крови безчисленными поколніями его предковъ. Она ловко задла его за живое.

— Очень жаль,— надменно промолвилъ онъ.— Это потому, что я сынъ безвстныхъ родителей и боцманъ ‘Послдней Надежды’?

— Если бъ вы были королемъ, дло нисколько не измнилось бы,— отвчала она.— Это происходитъ оттого, что вы не интересны для меня съ этой стороны.

— Я не интересенъ для васъ съ этой стороны,— повторилъ онъ, какъ эхо, съ такимъ смхомъ, который заставилъ ее съежиться.— Отлично, тогда и говорить больше не о чемъ.

Онъ снялъ фуражку и простился съ нею. Онъ забылъ надть ее снова и такъ и шелъ, держа ее въ рук.

Она слышала, какъ звенла цпь, когда онъ отвязывалъ свою лодку.

X.
Въ итальянскомъ дом.

Аббатъ Туванъ не принадлежалъ къ числу людей мужественныхъ, и потъ лилъ съ него ручьями, когда, взобравшись по крутой гор къ замку де-Жсмозакъ, онъ повернулъ ключъ въ заржавленной калитк главныхъ воротъ. Мсяцъ тихо пробирался среди волнистыхъ облаковъ, было довольно свтло, но тни, падавшія отъ его серебристаго свта, могли внушать всякіе страхи.

Легко быть философомъ, когда сидишь у себя въ кресл возл лампы. Въ такой обстановк аббатъ Туванъ былъ всегда спокоенъ, разсуждая, что красть у него нечего. Но теперь, въ темнот, ему лзли въ голову сотни случаевъ убійствъ, о которыхъ въ свое время сообщалось въ газетахъ.

Прежде, чмъ отворить калитку, онъ остановился и вытеръ лобъ голубымъ бумажнымъ платкомъ. Потомъ, убдившись, что онъ одинъ-одинешенекъ, онъ прислонился плечомъ къ могучему, пострадавшему въ борьб съ бурями дубу и приникъ глазомъ къ замочной скважин. Нервно посматривая на амбразуры боковыхъ башенъ и на могучій, нависшій надъ нимъ парапетъ, онъ поспшилъ въ узкій проходъ подъ сводчатой крышей, откуда видны были ступени, ведущія на башни. Эти ходы казались еще странне оттого, что сплошь заросли плющемъ.

Стны замка Жемозакъ шли съ трехъ сторонъ и имли четыре башни по угламъ, которыя позволяли поражать фланговымъ огнемъ всякаго, кто вздумалъ бы поставить лстницы къ стнамъ, сложеннымъ изъ гладкаго благо камня, добываемаго въ каменоломняхъ Дордоньи. Четвертая стна шла къ крпкой скал, надъ небольшой ркой, которая терялась въ равнинахъ Жиронды, такъ что ее едва ли можно было бы назвать притокомъ этой большой рки. Пробираясь по заросшей мохомъ тропинк, хорошій ходокъ могъ бы въ десять минутъ сдлать кругъ отъ одной входной башни до другой.

Въ оград находился старинный замокъ, еще сохранившійся и стоявшій прямо. Говорятъ, онъ былъ построенъ англичанами, очень долго занимавшими эту область. Къ древней постройк примыкалъ боле новый замокъ, построенный уже посл изгнанія завоевателя. Въ центр обширнаго отгороженнаго пространства стоялъ четыреугольный домъ въ итальянскомъ стил, построенный въ эпоху Маріи Медичи и до сихъ поръ еще не законченный совершенно. Здсь были, конечно, большой паркъ, тнистыя аллеи, часовня, два склепа и много разрушающихся уголковъ внутри стнъ, которыя оказывали въ древнія времена пассивное сопротивленіе непріятелю, а теперь съ тмъ же успхомъ отражаютъ пытливые взгляды демократическаго любопытства.

Маркизъ де-Жемозакъ занималъ съ дюжину комнатъ надъ конюшнями, около самыхъ воротъ. Но не сюда аббатъ Туванъ направлялъ свои колеблющіеся шаги. Онъ шелъ прямо къ четыреугольному дому, одиноко стоявшему среди прежняго параднаго двора, который теперь превратился отчасти въ садъ, отчасти въ лугъ. Сно уже скосили, и запахъ свжаго стога, сложеннаго около стны стараго замка, подъ его дырявой крышей, смшивался въ вечернемъ воздух съ запахомъ шиповника, въ безпорядк росшаго въ запущенныхъ клумбахъ. Угрюмыя стны, защищавшія когда-то Жемозаковъ отъ храбрыхъ враговъ, теперь старались скрыть отъ глазъ окрестныхъ крестьянъ печальный фактъ, о которомъ, впрочемъ, они отлично знали, а именно, что маркизъ де-Жемозакъ принужденъ, надвъ перчатки, самъ ухаживать за своимъ садомъ и убирать сно лишь съ помощью своего стараго кучера и Маріи, кухарки на вс руки — одного изъ лучшихъ народныхъ типовъ, сохранившихся во Франціи до днесь.

Въ ясной южной атмосфер мсяцъ свтитъ вдвое свтле, чмъ у насъ въ боле туманномъ воздух, и аббатъ, пройдя большой дворъ, сталъ смотрть вокругъ себя боле спокойно. Въ большомъ водоем, въ которомъ собиралась дождевая вода и который былъ построенъ много лтъ тому назадъ, когда предпріимчивый врагъ хотлъ отрзать замокъ отъ воды, теперь завелись лягушки, и ихъ привтливое кваканье внесло въ душу аббата чувство спокойствія и сознанія, что онъ не одинъ.

Дверь итальянскаго дома была открыта настежь. Внутренность его не была докончена, и только одна комната — высокая банкетная зала — была снабжена мебелью. Войдя въ дверь, аббатъ сталъ рыться въ карман своей сутаны и досталъ оттуда коробку со спичками. Въ рукахъ у него былъ какой-то свертокъ. Развернувъ его, онъ вынулъ оттуда и положилъ на покрытую плсенью плиту пола съ полдюжины свчей. Лишь только онъ зажегъ спичку, изъ дверей вылетла стая летучихъ мышей. Слышно было, какъ у аббата со свистомъ вырывалось дыханіе.

Онъ зажегъ дв свчки и съ большою ловкостью — свчи играли большую роль въ его жизни — пошелъ съ ними впередъ. При колеблющемся свт его лицо казалось довольно полнымъ и довольно привтливымъ. Лобъ его былъ покрытъ потомъ, и въ глазахъ явно сказывался страхъ. Въ дом было очень темно, такъ какъ вс ставни были закрыты.

Аббатъ зажегъ третью свчу и, накапавъ воску, поставилъ ее на высокомъ камин банкетной залы. На столахъ оказалось три-четыре подсвчника, на самомъ большомъ изъ нихъ, тянувшемся черезъ всю. залу, стоялъ канделябръ. Черезъ нсколько минутъ аббатъ освтилъ всю комнату, въ которой пахло пылью и тлномъ былой монархіи. Надъ его головой подъ потолкомъ, который когда-то былъ расписанъ въ итальянскомъ стил и украшенъ переплетающимися розами и виноградными лозами, выписывали сложныя фигуры летучія мыши. Со стнъ смотрло съ полдюжины старинныхъ портретовъ людей въ полномъ вооруженіи или въ парикахъ. Два или три изъ нихъ отъ ветхости вылзли изъ своихъ рамъ и подъ острымъ угломъ висли въ зал.

Вокругъ стола стояли стулья, словно они были поставлены въ этой заплсневвшей обстановк для банкета какихъ-то привидній. Ихъ высокія рзныя спинки бросали фантастическія тни на стны.

Пока аббатъ занимался еще разстановкой свчей, въ сосдней зал, которая была слегка освщена, послышались тяжелые шаги. Кто-то громко дышалъ.

— Почему вы не дождались меня на холм, нелюбезный человкъ?— спросилъ кто-то.

Голосъ былъ низкій, мужской, но манера говорить — женская.

— Я уврена, что вы слышали меня. Съ тхъ поръ, какъ я потеряла свою стройность, меня слышно издалека, словно паровозъ.

Съ этими словами говорившая вошла въ комнату и принялась снимать съ себя множество черныхъ вязаныхъ платковъ, въ которые она была закутана. Ихъ было такъ много и притомъ столь разнообразныхъ фасоновъ, что избавиться отъ нихъ было не такъ-то легко.

Аббатъ бросился ей на помощь.

— Какъ вы можете подозрвать меня въ такомъ преступномъ поступк?— вскричалъ онъ,— Я нарочно пришелъ пораньше, чтобы сдлать вс эти приспособленія. Что же касается того, чтобы слышать васъ… то сохрани васъ Богъ! Вдь нужно имть большое мужество, чтобы быть роялистомъ въ наше время, особенно въ такой темнот!

Онъ, казалось, былъ знакомъ съ этими платками, ибо онъ быстро и ловко распуталъ ихъ и сложилъ одинъ на другой.

Теперь графиня де-Шантоннэ стала дышать легче. Но никакая дружеская рука не могла избавить ее отъ кучи мяса, которая всякаго другого человка, мене жизнерадостнаго и храбраго, непремнно привела бы въ отчаяніе.

— Кто это боится?— весело вскричала она.— Что могутъ сдлать старой женщин? О, вы машете руками. Это очень любезно съ вашей стороны. Но, увы! Я уже не молода, и при мн мой Альбертъ съ этими противными усами. Не годится сыну носить усы. Я ужъ ему объ этомъ говорила. Ну-съ, а вы? Кто можетъ причинить какое-нибудь зло священнику? Кром того, вдь нельзя быть священникомъ и не быть при этомъ роялистомъ!

— Я это знаю, графиня. Вотъ почему и я роялистъ. Надюсь, насъ никто не видлъ? Деревня спала, когда вы проходили черезъ нее?

— Спала такъ же крпко, какъ спитъ мой покойный мужъ въ могил. Скажите по правд, аббатъ, похудла я? Вотъ уже два дня, какъ я не пью кофе.

Аббатъ съ серьезнымъ видомъ обошелъ вокругъ нея. Это было цлое путешествіе.

— А для чего это нужно, чтобы вы перемнились?— смягчилъ онъ свои наблюденія.— Вдь это не особенно хорошо быть худымъ. А гд же Альбертъ? Вдь не одна же вы пришли сюда?

— Слава теб, Господи, вдь я вдова!— воскликнула графиня де-Шантоннэ, оправляя полной рукой драгоцнныя кружева на плать.— Альбертъ пришелъ со мной. Онъ несъ фонарь, хотя свтитъ луна. Такъ лучше. Кром того, заговорщикамъ полагается всегда носить фонарь. У Альберта было слишкомъ длинное пальто. Онъ споткнулся о ступеньку на двор, уронилъ фонарь и не могъ его найти въ высокой трав. Я оставила его въ темнот въ поискахъ за фонаремъ. Мой храбрый Альбертъ не боится ничего.

— У него безстрашное сердце его матери,— любезно промолвилъ аббатъ, бгая вокругъ стола и разставляя стулья.

Самый широкій и крпкій изъ нихъ онъ предложилъ графин. Но и этотъ стулъ скриплъ и трещалъ всякій разъ, какъ она длала движеніе, чтобы оправить свой туалетъ.

— Очевидно,— шутливо согласилась она.— Разв Франція не произвела Жанну д’Аркъ и герцогиню Беррійскую? А она наслдовала свою храбрость во всякомъ случа не отъ отца. Онъ вдь былъ трусъ. Будемъ справедливы, господинъ аббатъ, и стапемъ смотрть на жизнь, какъ она есть. Онъ былъ трусъ. Мн кажется, что я, любила его — дня три-четыре, впрочемъ. Тогда я была еще ребенкомъ и отличалась красотой.

— Только тогда?— спросилъ аббатъ тономъ упрека.

— Замолчите, ехидный человкъ! А еще священникъ!

— И духовное лицо можетъ имть глаза, сударыня,— возразилъ аббатъ и, снявъ со свчи нагаръ, механически ударилъ себя въ ту часть груди, гд находилось сердце.

— Тогда имъ нужно носить шоры, какъ лошадямъ,— промолвила графиня строго, какъ бы раздраженная всеобщимъ преклоненіемъ передъ нею, которое начинало ей надодать.

Въ эту минуту въ залъ вошелъ Альбертъ де-Шантоннэ. На немъ былъ длинное черное пальто, которое онъ снялъ и повсилъ на спинку стула. Потомъ онъ обвелъ комнату своими мягкими глазами, въ которыхъ и намека не было ни на таинственность, ни на безпокойную воинственность.

То былъ молодой человкъ съ длинной шеей. Его усы, на которые такъ жаловалась его мать, едва можно была замтить при свчк аббата.

— Слава Богу!— промолвилъ онъ тонкимъ теноркомъ.— Мы пришли какъ разъ во-время.

Широко шагая, онъ нервно подошелъ къ столу. Въ немъ не было ничего внушительнаго, но по его манерамъ видно было, что онъ придавалъ огромное значеніе задуманному длу. Къ несчастью, міръ судитъ о большинств изъ насъ лишь по вншности. Многіе могли бы прослыть великими людьми, если бъ не были такъ малы ростомъ. Тысячи молодыхъ и достойныхъ людей не могли добиться должнаго положенія въ свт только потому, что обладали рыжими волосами или же сдлались жертвой неискуснаго дантиста. Міръ, повидимому, не нуждается въ добродтели или солидныхъ качествахъ. Тому и другому онъ предпочитаетъ наружность. Альбертъ де-Шантоннэ, напримръ, имлъ бы вдвое больше вса въ роялистскихъ кругахъ, будь его шея хотя нсколько потолще.

— Я получилъ ваше посланіе,— продолжалъ онъ, кивнувъ аббату головой тмъ короткимъ кивкомъ, какой на французскихъ сценахъ въ ходу у героевъ, жизнь которыхъ находится въ опасности.— Письмо?

— Вотъ оно,— отвчалъ аббатъ.

Аббатъ былъ всегда однимъ и тмъ же и не могъ показать себя другимъ въ такомъ свт, въ какомъ бы онъ этого хотлъ. Утромъ и вечеромъ, въ церкви и на празднеств, въ замк и въ хижин, онъ былъ все тмъ же аббатомъ Туваномъ. А Альбертовъ де-Шантоннэ была цлая дюжина: то свирпый, то нжный, веселый и печальный, поэтъ и солдатъ, ловкачъ, прошедшій огонь и воду, и мдныя трубы, и сердечный молодой человкъ, не чуждый высокихъ идеаловъ. Сегодня онъ былъ политикомъ-заговорщикомъ съ быстрымъ взглядомъ и короткой рчью.

Онъ протянулъ руку за письмомъ.

— Вы, графъ Альбертъ, должны прочесть его всмъ собравшимся, какъ мн наказывалъ маркизъ,— осмлился замтить аббатъ, ощупывая карманъ на груди, въ которомъ было спрятано письмо де-Жемозака.

— Но прежде я долженъ прочесть его самъ,— послдовалъ отвтъ.— Иначе какъ же я могу оцнить его значеніе?

XI.
Начало.

Можетъ быть, нкоторые читатели не захотятъ отнестись серьезно къ такому человку, какъ Альбертъ де-Шантоннэ, и прежде всего потому, что онъ не лишенъ нкоторой живописности. На Британскихъ островахъ, можно ручаться, найдутся тысячи неглупыхъ людей, которые окажутся совершенно не въ состояніи понять средняго француза. Англичане, напримръ, удивляются, какъ это въ минуту самаго тяжелаго напряженія, когда Парижъ былъ осажденъ пруссаками, возникли сотни отрядовъ вольныхъ стрлковъ, которые съ самымъ серьезнымъ видомъ облачились въ огромныя соломенныя шляпы и красныя куртки и величали себя не иначе, какъ ‘дружиной смерти’ или какимъ-нибудь другимъ трескучимъ названіемъ въ род этого. И тмъ не мене эти дружины сражались такъ, какъ не сражался еще никто на земл, и умирали такъ же храбро, какъ настоящіе солдаты въ казенныхъ мундирахъ. Даже такіе стойкіе враги, какъ нмцы, перестали наконецъ смяться надъ этими шляпами, носившимися среди зимы.

Альбертъ де-Шантоннэ былъ добрымъ роялистомъ, можетъ быть, боле крпкимъ, чмъ самъ король,— такихъ было много во Франціи въ это время.

Вспомнимъ, что посл того, какъ Бурбоны 3-го мая 1814 года были снова возведены на престолъ не благодаря ихъ усиліямъ или вліянію, а только по вол государей, свергшихъ Наполеона, Людовикъ началъ помчать вс свои манифесты и распоряженія девятнадцатымъ годомъ своего царствованія, какъ будто царствованія Наполеона и не было. Неужели этотъ Бурбонъ поступалъ серьезно? Неужели онъ въ самомъ дл думалъ, что міръ такъ и согласится не обращать вниманія на Наполеона? Или онъ самъ понималъ, что и посл того, какъ Бурбоны будутъ преданы полному забвенію, имя Наполеона будетъ оставаться извстнымъ въ каждомъ дом?

Если самъ король можетъ такъ смотрть на положеніе вещей, то чего же требовать отъ простого роялиста?

Въ отсутствіе маркиза де-Жемозака Альбертъ де-Шантоннэ считался вождемъ роялистской партіи въ томъ спокойномъ юговосточномъ краю Франціи, который лежитъ къ сверу отъ Бордо и къ югу отъ великой, длящей страну рки Луары. На него смотрли какъ на представителя того молодого поколнія, на которое слдуетъ возложить вс надежды людей, когда-то сражавшихся и умиравшихъ за своихъ королей, а теперь исчезавшихъ одинъ за другимъ со свту.

Передавали шепотомъ и по секрету по всему этому патріархальному краю, что августйшія особы, жившія въ изгнаніи въ Англіи и въ иныхъ мстахъ, находятся въ постоянной секретной переписк съ маркизомъ де-Жемозакомъ, а иногда и съ Альбертомъ де-Шантоннэ. Королямъ, особенно низложеннымъ, не приходится быть особенно разборчивыми и надо пользоваться тмъ орудіемъ, которое попадаетъ подъ руку.

— Если бъ это не было написано собственною рукою маркиза, я ни за что не поврилъ бы этому,— сказалъ громко Альбертъ де-Шантоннэ, какъ бы отвчая на собственныя мысли. Онъ повертывалъ письмо во вс стороны, осмотрвъ его сначала спереди, потомъ съ обратной стороны.— Доставлено не по почт,— сказалъ онъ аббату, который стоялъ возл, почтительно глядя ему въ лицо, которое, впрочемъ, не внушало особаго доврія: подбородокъ сильно выступалъ впередъ, но не какъ у акулы, что указывало бы не на глупость, а на жадность.

Глаза у него были большіе и какіе-то безцвтные, какъ у овцы.

— Сохрани Богъ!— воскликнулъ аббатъ.— Такое-то письмо, да по почт! Гд мы вс очутились бы, если бы правительство прочло его? Вдь всмъ извстно, что письма, адресованныя такимъ лицамъ, какъ графъ Альбертъ, читаются на почт и, очень можетъ быть, самимъ принцемъ-президентомъ.

Альбертъ насмшливо хихикнулъ и пожалъ плечами, что заставило его мать откинуть свою голову назадъ и сдлать жестъ, явно приглашающій аббата полюбоваться матерью столь отважнаго молодого человка.

— Однако скажи же намъ, что содержится въ письм?— обратилась она къ сыну.

— Подожди пока. Его нужно прочесть, когда соберутся вс. А пока…

Онъ не окончилъ своей фразы словами, но зато сдлалъ жестъ, означающій, что письмо это можно получить изъ кармана на его груди, куда онъ его спряталъ, только обагривъ свои руки его кровью.

Аббатъ съ облегченіемъ вытеръ свой клейкій отъ пота лобъ, довольный, что письмо уже вышло изъ-подъ его охраны.

Заслышавъ шаги, Альбертъ де-Шантоннэ выжидательно посмотрлъ на дверь. Отвсивъ глубокій поклонъ графин, въ комнату, вошелъ пожилой человкъ, нотаріусъ города. Альбертъ важно кивнулъ ему головой.

Вслдъ за нотаріусомъ вошло еще нсколько человкъ. На нкоторыхъ былъ дорожный костюмъ, и они, видимо, прибыли издалека

Одна нарядная дама была даже въ вечернемъ туалет, который лишь слегка былъ скрытъ подъ манто. Она быстро вошла въ комнату, кивнула Альберту де-Шантоннэ и поцловала графиню. Ея присутствіе внесло сейчасъ же духъ дловитости и здраваго смысла, котораго до сихъ поръ недоставало собранію. Въ этой дам не было ничего такого, что напоминало бы старый режимъ. Казалось, она презирала всякіе этикеты и весело смялась надъ театральной стороной этого засданія.

— Разв это не удивительно?— громко прошептала она, какъ это обыкновенно длаютъ современныя дамы въ разныхъ публичныхъ засданіяхъ, въ которыхъ он принимаютъ такое большое участіе съ такими, впрочемъ, малыми результатами.— Разв это не удивительно?

Она говорила на чистомъ французскомъ язык, но съ сильнымъ англійскимъ акцентомъ.

— Я получила длинное письмо отъ Дормера, который разсказалъ мн всю эту исторію.

Она замолчала было, замтивъ нахмуренную физіономію Альберта де-Шантоннэ, къ которому его мать усиленно старалась привлечь ея вниманіе.

— Я ужинала съ мадамъ де-Ратъ,— продолжала она, не смущаясь, мняя тему разговора, въ виду нахмуренной физіономіи Альберта де-Шантоннэ. Виконтесса очень извиняется. Она боится желудочныхъ разстройствъ и не будетъ.

— А,— воскликнула графиня де-Шантоннэ:— тутъ что-нибудь не то. Я знаю, что у виконтессы желудокъ не хуже желудка любой школьницы. Она, очевидно, не уврена въ Альберт. Но посмотримъ, посмотримъ. Не знати Людовика-Филиппа жаловаться на желудокъ.

И графиня де-Шантоннэ сдлала рукой жестъ, который могъ бы имть угрожающее значеніе, если бы ея лицо не было такъ залито добродушіемъ.

Собралось уже съ дюжину лицъ. Аббатъ, былъ очень доволенъ, что явились еще двое въ, такихъ же одяніяхъ. Было здсь и нсколько дамъ. Одна изъ нихъ, красивая, но простоватая, видимо, слдила за Альбертомъ де-Шантоннэ съ робкимъ преклоненіемъ. Миссисъ Сентъ-Пьерръ Лорансъ, сидвшая рядомъ съ графиней, была единственной дамой, одтой въ свтлое, и потому рзко выдлялась среди остальныхъ, одтыхъ вр все черное и мрачное.

Въ это время такія собранія роялистовъ, у которыхъ не было ни гроша, происходили по всей западной Франціи, не безъ вдома, какъ увряли, принца-регента, который, будто бы, имлъ мужество отнестись къ нимъ съ полнымъ презрніемъ. Ни объ одномъ монарх друзья и враги не писали столько лжи, какъ о этомъ человк, изумительнымъ образомъ вскарабкавшемся на французскій тронъ, подъ именемъ Наполеона III. По всей вроятности, многое изъ того, что онъ, какъ увряли, прекрасно зналъ, въ дйствительности не было ему совсмъ извстно.

Графиня де-Шантоннэ продолжала качать головой, вспоминая о желудочныхъ разстройствахъ виконтессы де-Ратъ. Эти разъединяющія людей чувства были типичны для тогдашней Франціи: французы вчно должны ссориться между собою, пока не окажутся на краю настоящей національной катастрофы. И даже упавши въ эту бездну, они все-таки будутъ ссориться между собой на дн и обливать другъ друга грязью.

— Вс здсь?— спросилъ Альбертъ-де-Шантоннэ, стоя въ живописной поз у конца стола и опираясь рукой на спинку стула. Пересчитавъ всхъ заговорщиковъ, онъ слъ и подвинулъ къ себ канделябръ.— Насъ вызвали сюда спшно,— началъ онъ,— по просьб маркиза де-Жемозака для того, чтобы выслушать его въ высшей степени важное письмо. Это письмо можетъ имть огромное значеніе для насъ всхъ, для Франціи и для всего міра.

Онъ вынулъ письмо изъ кармана и раскрылъ его среди гробового молчанія. Отъ его слушателей не ускользнуло, что онъ строго слдитъ за своими жестами и осанкой, и, какъ истые французы, они воздали ему за это должное. Будь вокругъ него англичане, онъ показался бы имъ неискреннимъ. Но это было бы ошибочное сужденіе.

— Письмо помчено изъ мстечка, которое называется Фарлингфордомъ, это въ Англіи. Я никогда не слыхалъ о немъ.

Альбертъ замолчалъ и поднялъ палецъ кверху.

‘Наконецъ-то,— началъ онъ чтеніе,— наконецъ-то, друзья мои, посл безплодныхъ розысковъ, длившихся цлую жизнь, я, кажется, нашелъ при помощи добрыхъ услугъ Дормера Кольвилля, не того самаго человка, котораго мы искали, а его сына. Мы долго воображали, что Людовикъ XVII умеръ. Сама Madame въ своемъ изгнаніи въ Фросдорф высказывала нкоторымъ изъ своихъ приближенныхъ, что она уже потеряла всякую надежду. И вотъ здсь — морякъ въ полномъ расцвт молодости, сильный и здоровый, ведущій самый простой образъ жизни на берегу. Я нашелъ человка, лицо, фигура и манера котораго ясцо показываютъ, что, какъ это ни невроятно, онъ не можетъ быть не кмъ инымъ, какъ сыномъ Людовика XVII. Онъ наслдовалъ отъ отца, котораго едва помнитъ, и отъ дда, который погибъ на гильотин за много лтъ до его рожденія, онъ наслдовалъ тысячи особенностей въ манерахъ и рчи. Немалымъ доказательствомъ искренности этого человка, служитъ то, что только теперь, посл долгихъ уговариваній, согласился онъ отдаться въ наши руки. Я хотлъ бы поспшить скоре въ Фросдорфъ и представить престарлой герцогин молодого человка, котораго она не могла не признать племянникомъ. Но пришлось дйствовать боле благоразумію. Дормеръ Кольвилль, которому мы такъ много обязаны, снова обязалъ насъ умнымъ совтомъ. ‘Подождите,— говоритъ онъ,— до тхъ поръ, пока молодой человкъ не узнаетъ, что его ожидаетъ, пока онъ не познакомится съ людьми, которые его поддерживаютъ. Отложите его представленіе герцогин Ангулемской, которое должно состояться только тогда, когда вс роялисты Франціи будутъ готовы дйствовать съ единодушіемъ, которое должно быть искреннимъ, и энергіей, которая должна быть непреодолимой’.

‘Кром лица, которое удивительно напоминаетъ Людовика XVI и графа д’Артуа въ молодости, есть много другихъ важныхъ доказательствъ: живость, наслдованная отъ бабки, независимость характера и сопротивленіе всякому принужденію, голубые глаза и нжный цвтъ кожи, напоминающій плнника изъ Темпля. Есть доказательства, что отецъ этого человка былъ спасенъ около Діеппа съ тонувшаго рыбачьяго судна черезъ нсколько дней посл того, какъ стало извстно, что маленькій дофинъ исчезъ изъ Темпля и былъ поспшно отправленъ къ свернымъ берегамъ въ костюм двочки. Есть свднія, которыя Дормеръ Кольвилль терпливо собиралъ у этихъ медленно говорящихъ людей, что женщина, которая была спасена вмст съ этимъ ребенкомъ, не была его матерью. Есть тысячи подробностей, извстныхъ мстнымъ жителямъ, которыя подтверждаютъ то, что мы всегда предполагали, а именно, что Людовикъ XVII былъ спасенъ изъ Темпля нсколькими преданными ему лицами, которыя такъ тщательно сохраняли свою тайну, что въ конц концовъ разрушили свои собственные замыслы: вс они погибли на гильотин или подъ ножомъ разныхъ убійцъ, не выдавъ своей тайны. Такимъ образомъ, среди ужасовъ и всеобщаго хаоса того времени маленькій дофинъ пропалъ изъ виду.

‘Здсь нашелся медальонъ съ миніатюрой, который, какъ я увренъ, есть не что иное, какъ портретъ Маріи-Антуанетты. Медальонъ находится въ рукахъ Дормера Кольвилля, который совтуетъ не открывать медальонъ силою, а сдлать это лучше во Франціи въ присутствіи надлежащихъ свидтелей. Вслдствіе какого-то несчастнаго случая медальонъ такъ помятъ, что открыть его можетъ только ювелиръ употребляющимся для этого инструментами. Его не открывали почти четверть вка, но достоврный свидтель, въ рукахъ котораго онъ былъ съ тхъ поръ, какъ тотъ, кто, безъ сомннія, былъ Людовикомъ XVII умеръ на его рукахъ, помнитъ портретъ и не сомнвается, что это тотъ самый, который былъ прежде. Я сказалъ вамъ такъ много, что вы сами можете понять, что мои долголтніе поиски наконецъ-то кончились. Намъ нужны теперь только деньги, чтобы привезти короля Франціи въ его страну. Привезти его прежде всего въ мой бдный замокъ Жемозакъ, гд мы будемъ скрываться, пока не будутъ сдланы вс приготовленія. Поручаю вамъ, дорогой Альбертъ, собратъ эту необходимую сумму’.

Де-Шантоннэ сложилъ письмо и посмотрлъ на лица, сгруппировавшіяся вокругъ слабо освщеннаго стола.

Миссисъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ, которая, повидимому, знала содержаніе письма и потому явилась съ деньгами, перегнулась черезъ столъ, причемъ зазвенли вся ея драгоцнности, и положила передъ Альбертомъ де-Шантоннэ тысячефранковый билетъ.

— Я англичанка,— сказала она просто:— но я могу помочь.

XII.
Тайна Жемозака.

Нтъ чувства боле искусственнаго, чмъ международная ненависть. Въ старину это чувство было обязано своимъ существованіемъ духовенству, а теперь этотъ дремлющій антагонизмъ раздуваетъ безотвтственная пресса. Гд только ни сталкивались на общемъ дл англичане и французы, тамъ очень скоро возникало взаимное уваженіе, переходившее въ дружбу. Но, какъ націи, французы и англичане и теперь такъ же далеки другъ отъ друга, какъ въ великіе дни Наполеона.

Миссъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ была на одну четверть француженкой и на три четверти англичанкой. Ея бабушка была Сентъ-Пьерръ, но не отъ нея она наслдовала свой свободный образъ дйствій, которому удивлялись ея французскіе друзья.

— Не то у нея на ум,— говорила графиня де-Шантоннэ, спускаясь по окончаніи засданія подъ руку съ Альбертомъ по лстниц Жемозака.— Не для этого она выбросила на столъ свой тысячефранковый билетъ и общала дать еще больше, когда дло пойдетъ на ладъ. Все это потому, что она не можетъ ни въ чемъ отказать Дормеру Кольвиллю. Ну, идемъ, сынъ мой. У меня женское сердце. Ужъ я знаю.

Альбертъ ограничился сардоническимъ смхомъ. Ему было не до разговоровъ о женскомъ сердц. Поступокъ миссисъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ привелъ, такъ сказать, въ гармонію британскій реализмъ съ его политическими фантазіями. Онъ такъ много говорилъ самъ и такъ много слушалъ, что говорятъ другіе, что мечта о возстановленіи монархіи въ конц концовъ поднялась и,ъ далекое царство простыхъ возможностей, въ которомъ галльская фантазія любитъ побродить посл легкаго пищеваренія.

Было очень удобно, что вс другіе изъ присутствовавшихъ на собраніи могли объяснить отсутствіе у нихъ денегъ тмъ, что по ночамъ, да еще въ деревенской глуши, никто не будетъ носить деньги въ своемъ карман. Но въ душ вс они почувствовали легкое раздраженіе противъ миссисъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ, легкое разочарованіе, какое испытываетъ спящій человкъ, если его вдругъ разбудятъ.

Вс три священника смиренно сложили руки. Бдность, ихъ лучшее богатство, служила имъ въ этомъ случа лучшимъ оправданіемъ. Нотаріусъ заморгалъ и въ смущеніи сталъ щипать себя за губы своими желтыми пальцами. Онъ былъ нотаріусомъ-роялистомъ, потому что въ этой округ вс его кліенты — роялисты. Въ Франціи даже прачка должна напремнно имть свои собственныя политическія убжденія. Въ этотъ моментъ вс оказались бдняками, и съ чисто женской интуиціей каждый старался схватиться за веревку, до которой не доставалъ. ‘Посл сбора винограда’, прошептала одна изъ дамъ. Сборъ общалъ быть плохимъ. Тмъ не мене до его окончанія оказалось невозможнымъ ни предпринимать, ни общать что-либо.

Такимъ образомъ собраніе закончилось безъ всякой поэзіи, и заговорщики разошлись по домамъ, унося въ своемъ сердц взаимное недовріе, которое пробуждается всегда, когда зазвенитъ золото.

Тмъ не мене миссъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ внесла въ дло ингредіентъ, необходимый для того, чтобы превратить слова этихъ мечтателей въ дло. Даже нотаріусъ счелъ себя вынужденнымъ принять участіе во взносахъ, когда Альбертъ де-Шантоннэ прямо предложилъ ему обозначить свою часть. Священники, которыми ловко руководилъ аббатъ Туванъ, поступили такъ, какъ съ древнихъ временъ поступали левиты: они не давали сами, но уговаривали давать, другихъ, что, конечно, гораздо лучше.

Черезъ нкоторое время деньги были пересланы въ Англію. Маркизъ де-Жемозакъ вовсе не располагалъ средствами, Достаточными для того, чтобы нарядить Лу Баребона въ одянія, необходимыя для торжественнаго появленія во Франціи, и даже для того, чтобы покрыть издержки по путешествію туда. А Дормеръ Кольвилль никогда не имлъ денегъ при себ.

— Господь Богъ далъ мн наружность богатаго человка,— говорилъ онъ всякій разъ, какъ рчь заходила о столь важномъ предмет:— но забылъ наполнить мои карманы.

Приближалась уже пора сбора винограда, и вс дорога пестрли разными бродягами, которые во время жатвы словно изъ земли вырастаютъ, когда аббатъ Туванъ отыскалъ Марію въ ея хижин, около самыхъ воротъ замка.

— Я въ погреб,— отвчалъ ему женскій голосъ.— Разв вы не знаете, что сегодня понедльникъ и я стираю?

Аббатъ не сталъ повторять своего зова, стуча палкой по обденному столу, а подвинулъ себ кресло.

— Я знаю только то, что сегодня очень жарко и что я очень усталъ,— закричалъ онъ по направленію къ двери погреба, которая была открыта настежь и изъ которой валилъ теплый паръ, пахнувшій мыломъ.

— Конечно, конечно. Но неужели г. аббатъ желаетъ, чтобы я вышла въ томъ вид, въ какомъ я теперь?

Эти слова заключали скрытую угрозу, и аббатъ поспшилъ отвтить, что Марія можетъ и повременить, такъ какъ въ этотъ день была стирка.

Хижина была построена на склон, который шелъ отъ воротъ замка, изъ камней, оставшихся отъ какихъ-нибудь прежнихъ сооруженій. То, что Марія называла погребомъ, на самомъ дл было полуподваломъ, изъ котораго былъ выходъ въ паркъ, подходившій къ самому обрыву скалы.

Вскор на каменныхъ ступеняхъ показалась и Марія. Это была четыреугольная женщина съ лицомъ, которое обгорло давнымдавно при работахъ въ виноградникахъ. Ея глаза смотрли прямо изъ-подъ четыреугольнаго, изборожденнаго морщинами лба.

— Г. аббатъ,— отрывисто сказала она, какъ бы привтствуя его и вмст съ тмъ отмчая его присутствіе здсь.— Есть, вроятно, какія-нибудь новости отъ г. маркиза,— медленно проговорила она, опуская засученные рукава.

— Да, маркизъ пишетъ, что онъ детъ въ Жемозакъ и хочетъ, чтобы вы приготовили замокъ къ его прізду.

Аббатъ махнулъ рукой по направленію къ замку съ такимъ видомъ, какъ будто тамъ была цлая толпа лакеевъ, а сотни оконъ свтились огнями. Его круглые глаза уклонялись отъ прямого взгляда, устремленнаго на его лицо, и переходили съ предмета на предметъ, пока не остановились на огромномъ ключ отъ воротъ замка, висвшемъ на гвозд за дверью.

— Стало быть, г. маркизъ возвращается въ свою резиденцію,— важно промолвила Марія.

Въ отвтъ аббатъ вторично махнулъ рукой по направленію къ стнамъ замка.

— Хуже всего то,— прибавилъ онъ робко:— что онъ везетъ съ собой гостя.

Онъ помуслилъ свои жирныя губы и, улыбаясь, слъ на самомъ порог.

— А!— коротко воскликнула она.— Спать придется, вроятно, на кушетк. Вдь въ замк кроватей нтъ, какъ вы сами знаете, г. аббатъ. Это, очевидно, еще одинъ изъ вашихъ королей. О, не поднимайте рукъ! Вдь г. Альбертъ читалъ вслухъ письмо отъ маркиза изъ Англіи, не потрудившись даже затворить дверь изъ банкетной залы. А я стояла на лстниц возл двери и все слышала.

— Нехорошо подслушивать у дверей,— укоризненно сказалъ аббатъ.

— Ну, вотъ еще!— возразила эта заблудшая овца его стада.— Но не безпокойтесь, г. аббатъ, я умю держать языкъ за зубами. Да и что такое вс эти ваши политическіе секреты? Для богатыхъ это забава, а для бдныхъ — порокъ. Пойдемте въ замокъ, пока еще свтло, и вы можете сами увидть, насколько мы готовы къ пріему гостя.

Разговаривая, она наспхъ поправляла свой туалетъ, нуждавшійся въ порядк. Потомъ, взявъ изъ-за двери ключъ, пошла впередъ при свт садившагося солнца. Отперевъ большую дверь, она быстрымъ и сильнымъ движеніемъ, словно мужчина, отодвинула ее въ сторону. Въ ней было гораздо больше мужского, чмъ въ ея спутник,— больше здраваго смысла, больше храбрости. Словомъ, это былъ лучшій типъ, который произвела Франція того времени — типъ женщины средняго класса.

На лвой сторон двора къ боковой башн былъ пристроенъ низкій, четыреугольный домъ въ два этажа. Весь нижній этажъ былъ занятъ конюшней, очень просторной, лошадей на пятьдесятъ. Во дни Генриха Великаго эта конюшня, вроятно, была полнымъ-полна. Во второмъ этаж, на который вели три-четыре лстницы, было нсколько комнатъ. Почти вс они стояли пустыми, ничмъ не заставленныя окна безъ занавсей смотрли черезъ запущенный паркъ на итальянскій домъ.

Марія повела своего спутника по первой лстниц, прямой и узкой. Заботливо свернутый и сложенный на площадк коверъ былъ весь вытоптанъ и давно потерялъ свой цвтъ. Кисейныя занавси, сколотыя вмст булавкой, были въ заплатахъ и пожелтли отъ частаго мытья и давнишней сырости.

Войдя въ первую отъ лстницы комнату, Марія открыла окно. Когда-то тутъ было помщеніе дежурнаго лакея. Теперь здсь стояла мебель пышныхъ дней Людовика XIV. Ковры полиняли, дерево посрло и было изъдено червями.

— Ни одно окно,— промолвила Марія, пока аббатъ напрасно боролся со шпингалетомъ, закрывавшимъ раму,— ни одно окно не открывалось много лтъ. Смотрите, какъ дребезжатъ стекла. Можетъ быть, откроется другое.

Аббатъ безъ всякихъ разговоровъ принялся за другое окно и открылъ его, причемъ вся краска со ставенъ полетла внизъ.

— Гостиная,— промолвила насмшливо Марія, длая книксенъ передъ другой дверью, которая была открыта настежь и выходила на темную лстницу.— Не угодно ли будетъ его величеству, королю французскому, пожаловать сюда?— сказала она, сдлавъ пригласительный жестъ своей красной и еще сморщенной отъ стирки рукой.— Здсь имются три кресла. Одно изъ нихъ, впрочемъ, сломано, такъ что свит его величества придется постоять.

И, оттолкнувъ половинку двери, она съ визгливымъ смхомъ вошла въ слдующую комнату.

— Главные аппартаменты,— провозгласила она съ той ироніей въ голос, которая, вроятно, досталась ей по наслдству отъ матери, игравшей немалую роль во время революціи.— А вотъ и комната для гостя, если, конечно, г. маркизъ соблаговолитъ спать на полу въ гостиной или же внизу, въ конюшн на солом.

Аббатъ открылъ ставни и въ этой комнат и стоялъ, кротко посматривая на Марію. Мебели въ комнат почти не было. Кровать была не лучше тхъ, на которыхъ спятъ крестьяне. Стояло еще нсколько стульевъ. Къ окну былъ приткнутъ туалетный столикъ, въ углу за скромной ширмой пріютился маленькій умывальникъ, какіе употребляются на юг Франціи.

Когда Марія была еще маленькой двочкой, а толстощекій робкій будущій аббатъ учился въ семинаріи, все имущество замка было разграблено или сожжено на костр.

— Дальше идетъ спальня барышни,— коротко сказала Марія.

Посмотрвъ кругомъ, она пожала плечами и усмхнулась недоброй усмшкой, отъ которой аббатъ вздрогнулъ.

Оба эти участника тайны Жемозакскаго дворца молча смотрли другъ на друга. Третье лицо, имвшее доступъ въ замокъ, а именно мужъ Маріи, въ счетъ не шло: то былъ мшковатый, молчаливый человкъ, работавшій въ это время въ виноградник, за оградой замка. Онъ длалъ всегда то, что приказывала ему жена, не возражая, но и не обнаруживая энтузіазма: онъ зналъ, что ему достанется отъ жены, если онъ сдлаетъ свое дло плохо.

Аббатъ былъ уже разъ въ этихъ комнатахъ. Это случилось во время короткаго назда въ замокъ маркиза вскор посл того, какъ его жена умерла въ Париж. Но обыкновенно только Марія и Жанъ имли доступъ въ эти аппартаменты.

Какъ человкъ мягкосердечный, аббатъ обвелъ эти стны взглядомъ, полнымъ глубокаго сочувствія. Потомъ онъ робко посмотрлъ на Марію, но она, угадывая его мысли, только пожала плечами.

— Нужно брать міръ, какъ онъ есть,— сказала она.— Г. маркизъ дйствуетъ, какъ мужчина. Это сразу видно, если онъ назначаетъ свой пріздъ въ день стирки, да еще съ гостемъ. Вы должны написать ему, что я могу все это привести въ порядокъ, но не въ такой короткій срокъ. Откуда взять мебель? Можно достать стулъ, другой изъ банкетнаго зала. Я могу дать свою постель, которую Жанъ принесетъ, когда стемнетъ, такъ что никто объ этомъ не узнаетъ. А вы должны одолжить кувшинъ и тазъ, который вы купили, когда узжалъ епископъ.

Тутъ она прервала свою рчь и бросилась къ окну.

— Боже мой!— закричала она отчаяннымъ голосомъ.— Я слышу, какъ поднимается въ гору экипажъ. Бжать скорй, г. аббатъ, къ воротамъ и запереть ихъ. Гости это, или не гости, но они не должны видть комнаты въ такомъ вид. Пустите меня.

И она безъ церемоніи оттолкнула его и бросилась мимо него по лстниц. Долго приходилось ей скрывать отчаянную бдность въ замк, и это научило ее плотно закрывать за собой ворота. Но на этотъ разъ для большей безопасности она еще приперла ихъ дубовымъ коломъ изнутри. Затмъ, повернувшись на каблукахъ, она взглянула на колокольчикъ, висвшій подъ ея головой. Аббатъ, слдовавшій за ней съ возможной для него скоростью, наивно смотрлъ въ щелку между двумя половинками огромныхъ воротъ,

Не прошло и минуты, какъ тихо зазвонилъ колокольчикъ. Звукъ его былъ какой-то странный. Эхо повторило его подъ высокими сводами воротъ и въ пустыхъ башняхъ по обимъ ихъ сторонамъ.

— Марія, Марія!— раздался за воротами веселый двическій голосъ.— Отворяй скорй. Это я.

— Ну, вотъ,— шопотомъ проговорила Марія.— Это барышня, вернувшаяся отъ милосердныхъ сестеръ. Видно, тифъ въ монастыр Всхъ Святыхъ, о которомъ вы говорили, вспыхнулъ въ самомъ дл.

XIII.
Внутри стнъ.

Большой колокольчикъ, висвшій въ воротахъ замка Жемозакъ, не звонилъ цлыхъ два дня посл того, какъ Жюльетта де-Жемозакъ вернулась изъ монастырской школы въ монастыр Всхъ Святыхъ, гд разыгрался тифъ.

Но на третій день, едва спустилась вечерняя мгла, онъ позвонилъ опить, внезапно нарушивъ тишину утопавшаго въ вечерней тни двора и парка. Отъ его мягкаго звонкаго звука, который придали ему литейщики въ т дни, когда серебро еще не имло цны и шло на колокола, смолкли даже лягушки въ пруд.

Вылъ всего девятый часъ. Темнота только что спустилась на землю, и рабочій людъ направлялся домой. Луны не было. Звонокъ у воротъ, раздавшійся вечеромъ, наводилъ, конечно, на мысль о прибытіи какого-нибудь путешественника, которому не хотлось, очевидно, пробираться по извилистымъ улицамъ Жемозака днемъ.

Замокъ лежалъ на возвышенности, которая находилась довольно далеко отъ маленькаго городка Жемозака, такъ что всякій шумъ его улицъ заглушался и переходилъ въ пріятное и безобидное ощущеніе его сосдства. Если бы путешественникъ подъхалъ въ карет, то стукъ ея колесъ былъ бы, конечно, слышенъ. Да и топотъ лошадиныхъ копытъ по старому, сто лтъ не поднимавшемуся деревянному мосту предшествовалъ бы звону подворотнаго колокольчика. Но ни одинъ изъ этихъ звуковъ не потревожилъ ни Жюльетту де-Жемозакъ, одиноко сидвшую наверху въ маленькой блой комнат, ни Марію съ ея мужемъ, уставшимъ отъ дневныхъ трудовъ и сидвшимъ возл конюшни на камн въ ожиданіи, когда можно будетъ пойти спать.

Стоя у раскрытаго окна, Жюльетта слышала, какъ Жанъ задвигался и, шлепая туфлями, направился къ воротамъ.

— Кто-то пришелъ пшкомъ,— донеслись до нея слова Маріи.— Вроятно, какой-нибудь нищій: дороги теперь кишатъ ими. Смотри, чтобы онъ не попалъ дальше воротъ.

Она слышала, какъ Жанъ отодвинулъ засовъ и, пріотворивъ немного ворота, отвчалъ довольно грубо и односложно, хотя голосъ, задававшій ему вопросы, видимо, не принадлежалъ крестьянину. Марія также подошла къ воротамъ. Черезъ нсколько минутъ они оба вернулись. Жюльетта поспшила отойти отъ окна: съ ними шелъ какой-то незнакомецъ, сапоги котораго рзко и громко стучали по каменнымъ плитамъ.

— Да,— донеслось до Жюльетты:— я англичанинъ, пріхалъ отъ маркиза де-Жемозака. Если мадемуазель здсь, то я долженъ ее видть. По дорог я случайно узналъ, что въ монастыр Всхъ Святыхъ тифъ и что она вслдствіе этого вернулась домой. А я было халъ въ Сентъ съ встями объ ея отц.

— Съ какими встями?— спросила Марія.

Отвта нельзя было разслышать, такъ какъ говорившіе въ эту минуту вошли въ дверь. Впереди шелъ незнакомецъ, а Марія и ея мужъ безпрекословно слдовали за нимъ сзади съ тмъ инстинктивнымъ повиновеніемъ подразумваемому приказанію, которое переживетъ сотню всякихъ революцій.

Они стали подниматься по лстниц, и до Жюльетты долетлъ сдерживаемый смхъ прізжаго. Марія осторожно отворила дверь.

— Этотъ господинъ не говоритъ своего имени,— сказала она.

Жюльетта де-Жемозакъ стояла у отдаленнаго конца стола, ярко освщенная лампой. На ней было блое платье съ голубой лентой у пояса. Другая лента того же цвта связывала ея свтло-каштановые вьющіеся волосы. Ни одна самая опытная кокетка не могла бы подготовить большого сюрприза, чмъ тотъ, который ожидалъ Лу Баребона, когда онъ, отстранивъ Марію и держа шляпу въ рук, вошелъ въ комнату.

На минуту онъ какъ бы остолбенлъ и молча стоялъ передъ Жюльеттой, на губахъ которой блуждала спокойная, привтливая улыбка. Молодая двушка, недавно выпорхнувшая изъ тихой монастырской школы, нисколько, однако, не растерялась и прекрасно знала, какъ она должна держаться. Она не говорила ни слова, но стояла, граціозно поднявъ голову и глядя на него своими ясными карими глазами. Въ свою очередь, и Лу Баребонъ, не учившійся хорошимъ манерамъ и ни разу въ жизни не разговаривавшій съ французской дамой, выступилъ впередъ съ увренностью и чувствомъ собственнаго достоинства, которое, очевидно, скрыто таилось въ его крови, ожидая лишь надлежащаго момента, чтобы проявиться.

— Мое имя ничего не можетъ сказать вамъ, сударыня,— сказалъ онъ съ поклономъ, которому никто, конечно, не могъ научить его въ Фарлингфорд.— Поэтому безполезно называть его. Тмъ не мене я готовъ представиться. Мое имя англійское — Баребонъ. Я англичанинъ, которому выпало на долю счастье привлечь на себя вниманіе вашего отца, который явился въ Англію, чтобы отыскать меня.

Онъ залился вдругъ смхомъ, вытянулъ впередъ руки, какъ бы желая показать, что онъ весь тутъ, и попросить о снисхожденіи.

— Повидимому, мн предстоитъ получить во Франціи какое-то наслдство,— продолжалъ онъ:—но я еще не знаю, какое. Погода была очень плохая, и перездъ былъ очень бурный. Мн должны были объяснить все это во время пути, но намъ было не до того. Поэтому я знаю объ этомъ не больше, чмъ вы, сударыня.

Жюльетта перемнилась въ лиц, и ея обыкновенно розовыя щечки вдругъ поблднли, какъ полотно. Она не стала распространяться относительно его незнанія, но перешла прямо къ своей цли.

— Вы говорите не какъ настоящій англичанинъ,— сказала она:— я знаю двухъ-трехъ англичанъ. Одинъ изъ нихъ давалъ уроки въ Сент. То былъ извстный въ Англіи прелатъ, а между тмъ онъ держалъ себя, какъ дерево. Когда онъ говорилъ, то надо было представить себ дерево, которое вдругъ заговорило бы. Но вы… вы на нихъ не похожи.

Лу Баребонъ разсмялся. Его смхъ былъ очень заразителенъ, однако онъ не подйствовалъ на Марію, которая хмуро стояла въ дверяхъ.

— Вы описали ихъ совершенно врно,— сказалъ онъ.— Я знаю цлую сотню, которые похожи на здоровыя деревья. Но когда вы ихъ узнаете поближе, сударыня, они окажутся такъ же привтливы и тихи, какъ деревья.

— Англичане?— спросила она, слегка поднимая свои изогнутыя дугой брови.

— Да, мы,— быстро отвчалъ онъ, сразу схвативъ оттнокъ ея мысли.— Я чуть не забылъ, что и я самъ англичанинъ. Забыть это заставило меня, должно быть, мое наслдство, или… вы. Такъ легко и естественно считать себя французомъ. И такъ… пріятно.

Марія шаркнула своими ногами и сдлала нетерпливое движеніе, какъ бы желая напомнить ему, что они еще не приступили къ длу, а говорятъ только о самихъ себ.

— Но я забылъ о дл,— вдругъ сказалъ Баребонъ.— Становится уже поздно. Съ вашимъ отцомъ случилось маленькое несчастье: онъ вывихнулъ себ ногу. Онъ находится на борт моего судна, судна, гд я… былъ офицеромъ. Это судно стоитъ на якор къ усть рки недалеко отсюда, противъ деревни Мортань. Я прибылъ изъ Мортани по просьб вашего отца съ встями для васъ и для Маріи, если это и есть Марія.

— Она самая,— раздался въ дверяхъ мрачный голосъ.

Лу повернулся къ ней. Его счастливымъ даромъ было обезоруживать всякаго при первой же встрч. Онъ посмотрлъ на Марію и улыбнулсяj и медленно, неохотно прояснилось и ея угрюмое лицо.

— Не ждите г. маркиза сегодня вечеромъ. Нкоторое время онъ еще будетъ въ отсутствіи. Ему надо създить въ Бордо, гд ему будутъ лечить вывихнутую ногу и гд онъ останется, пока ему нельзя будетъ ходить. Онъ устроенъ на борт судна довольно хорошо. Завтра утромъ оно пойдетъ въ Бордо. Маркизъ поручилъ мн успокоить васъ и насчетъ другого дла. Онъ долженъ былъ привезти съ собой гостя…

Лу остановился и весело поклонился Маріи.

— Одного незначительнаго гостя. Но въ настоящее время я не буду въ Жемозак. Я ду вмст съ г. Дормеромъ Кольвиллемъ въ Руанъ, гд буду жить у г-жи Сентъ-Пьерръ-Лорансъ. Въ Бордо мн, повидимому, нельзя показаться, и я долженъ покинуть судно сегодня же ночью. Нкоторые пункты, касающіеся меня и моего наслдства во Франціи, для меня совершенно неясны.

— Неужели?— сказала- Марія.— Какъ-то этому не врится.

— Что вы этимъ хотите сказать?

— О, ничего,— отвчала Марія, разсматривая его самымъ тщательнымъ образомъ, какъ она это обыкновенно длала.

— Это все, что я могу сказать вамъ,— заключилъ свою рчь Баребонъ.

И странное дло! Лишь только онъ отвернулась, Марія стала улыбаться самымъ привтливымъ образомъ.

— Мое порученіе къ вамъ,— продолжалъ онъ, обращаясь къ Жюльетт,— гораздо проще. Вашъ отецъ будетъ очень радъ, если вы останетесь съ нимъ въ Бордо, пока онъ будетъ тамъ, если только, конечно, врно то, что ему сказали, т. е. будто бы въ монастыр Всхъ Святыхъ тифъ и потому учебныя заведенія неожиданно закрыты.

— Совершенно врно,— отвчала Жюльетта низкимъ голосомъ южанки, заране соглашаясь глазами на это предложеніе,— Но какимъ образомъ я могу попасть въ Бордо?

— Вашъ отецъ не далъ мн на этотъ счетъ спеціальныхъ указаній, предоставляя это вамъ самой. Онъ, очевидно, вполн полагается на ваше благоразуміе. Вотъ почему я такъ и удивился, увидвъ васъ. Я думалъ… я воображалъ, что вы гораздо старше.

Онъ залился смхомъ и сдлалъ рукой умоляющій жестъ, какъ будто у него въ голов было еще много такого, чего онъ не желалъ сказать словами.

— Можно быть молодой и вмст съ тмъ имть достаточно здраваго смысла, сударь,— сказала она съ спокойной улыбкой на своемъ застнчивомъ лиц.

Такое спокойствіе есть удлъ полной невинности, почти монополія однихъ, дтей, хотя встрчаются женщины, которыя ухитряются прожить съ нимъ всю жизнь.

— Да, конечно,— отвчалъ Лу, глядя ей въ лицо.— Итакъ, какъ же вамъ попасть въ Бордо? Какъ изъ Жемозака обыкновенно здятъ въ Бордо?

— Надо хать сначала на лошадяхъ до Мортани, а тамъ всегда можно получить судно. Если приливъ благопріятенъ, то-путешествіе это не очень длинно,— вмшалась въ разговоръ Марія, которая была прежде всего практична, а затмъ уже вжлива.

— Въ такомъ случа,— быстро сказалъ Лу Баребонъ,— демте со мной сейчасъ въ Мортань. Я оставилъ свою лошадь въ город, а свое судно у пристани. Отсюда всего часъ зды. Черезъ полтора часа вы будете на борту ‘Послдней Надежды’, которая стоитъ на якор въ усть рки. На судн найдется помщеніе и для васъ и для Маріи. Я вдь сегодня же вечеромъ — увы!— узжаю съ Дормеромъ Кольвиллемъ, и такимъ образомъ дв каюты будутъ совершенно свободны.

Жюльетта подумала съ минуту, не совщаясь съ Маріей даже взглядомъ. Впрочемъ, та, видимо, на это не разсчитывала, а просто ожидала приказаній съ видомъ покорности, которая была глубоко вндрена въ ея душу.

— Да, такъ будетъ удобне всего,— промолвила наконецъ Жюльетта.— Конечно, это очень важно, чтобы мой отецъ могъ попасть въ Бордо какъ-можно скоре.

— Если вы теперь подете со мной, онъ будетъ тамъ завтра, часовъ въ двнадцать дня,— отвчалъ Лу.

Въ его веселыхъ глазахъ ясно можно прочесть: ‘демъ!’ но Жюльетта не была еще достаточно опытна, чтобы понимать такіе сигналы.

Вопросъ былъ ршенъ, и Ліану было приказано запрягать лошадь въ высокій старомодный шарабанъ, который былъ еще въ ходу въ замк.

— Съ моря идетъ грозовая туча,— промолвилъ только Ліанъ.

Отъздомъ пришлось немного повременить: Маріи надо было перемнить свой туалетъ и приготовить чемоданъ своей молодой хозяйки. Но Жюльетта и Лу Баребонъ, сидя въ маленькой гостиной, нисколько не торопились, и Марія, слыша ихъ смхъ, не разъ бросала въ открытую дверь недовольный и безпокойный взглядъ.

Баребонъ, пріхавшій сюда верхомъ на лошади, которую онъ нанялъ въ деревн, отправился изъ замка раньше пшкомъ, говоря, что экипажъ его догонитъ. Ночь была темная, особенно на запад, гд между тяжелыми облаками надъ моремъ безпрестанно вспыхивала молнія.

Какъ во всхъ странахъ, которыя въ буряхъ войнъ бросались въ разныя стороны, крестьяне въ Гіенн давно уже познали всю мудрость и выгоду житья вмст, въ тсно застроенныхъ деревняхъ. Въ старинныя времена Жемозакъ былъ даже укрпленнымъ городомъ, надъ которымъ, какъ водится, господствовалъ почти недоступный замокъ.

Баребонъ халъ одинъ-одинешенекъ но безлюднымъ виноградникамъ. Дорога шла все время прямо, на ней нельзя было сбиться или разъхаться, и Баребонъ больше наблюдалъ за облаками, которыя громоздились на запад, словно мрачныя башни, чмъ дорогой. Онъ видлъ, что и обитатели деревни, стоя на каждой улиц на ворог своихъ домовъ, также наблюдаютъ за ними. То былъ періодъ грозъ и града — этого смертельнаго врага винограда.

Наконецъ Лу Баребонъ остановился и сталъ ждать. Ему послышался было стукъ колесъ сзади него, но скоро онъ замтилъ, что, судя по этому стуку, экипажъ движется не особенно быстро.

— Нельзя ли хать поскоре?— закричалъ онъ Жану, когда экипажъ наконецъ показался.

Жанъ ничего не отвтилъ, но, ткнувъ хлыстомъ въ небо, стегнулъ свою лошадь. Чтобы поощрить ее, Баребонъ двинулся впереди. Когда путники достигли деревни Мортань, онъ приказалъ Жану остановиться возл гостиницы и подождать, пока онъ отведетъ свою лошадь въ конюшню и заплатитъ за ея наемъ. Потомъ онъ слъ на козлы возл него, и они покатили дальше по длинной улиц на большую дорогу, которая вела черезъ болотистые луга къ порту — небольшой групп деревянныхъ домиковъ и плотин, тянувшейся отъ мелкаго мста вглубь канала.

Когда они, медленно двигаясь по глубокому песку, достигли наконецъ плотины, воздухъ былъ тихъ и неподвиженъ. Надъ ними еще громоздилися башнеобразныя облака, отъ которыхъ рка покрылась черными тнями. На вод мелькали тамъ и сямъ огоньки. То были бакены, отмчавшіе мель на средин Жиронды, которая въ этомъ мст иметъ нсколько миль въ ширину и длается очень опасна по причин частыхъ мелей.

— Черезъ пять минутъ гроза будетъ надъ нами,— промолвилъ Жанъ.— Не лучше ли повернуть назадъ?

— О, нтъ,— послдовалъ отвтъ, сопровождаемый успокоивающимъ смхомъ.— Въ стран, откуда я пріхалъ, отъ грозы не поворачиваютъ назадъ.

XIV.
Поднятое покрывало.

— Гд же боцманъ корабля?— спрашивала Марія, идя за Жюльеттой и Баребономъ по безлюдной плотин. Въ конц ея сверкалъ тусклый огонекъ, дв-три лодки стояли около нея на якор. Слышно было, какъ вода бурлила у нихъ подъ кормой, какъ будто нашептывая имъ какую-то тайну.

— Боцманъ я,— бросилъ ей черезъ плечо А у Баребонъ.— Ужъ не испугались ли вы?

— Да что толку въ томъ, боюсь я или не боюсь,— отвчала Марія, останавливаясь у спуска съ плотины и всматриваясь въ темноту, въ которую онъ погружался.— Коли ужъ вышла замужъ, такъ бояться нечего. Довольно я боялась, когда была двушкой, вотъ такой же стройной и кокетливой, какъ мадемуазель. Довольно теперь бояться. Идемъ!

Баребонъ ничего не отвтилъ на этотъ намекъ на блестящее прошлое. Темнота и приближающаяся гроза занимали все его вниманіе. Въ полномъ молчаніи Жюльетта и Марія, а сзади нихъ Жанъ, задыхавшійся подъ тяжестью багажа, который онъ несъ на плечахъ, могли слышать, какъ внизу билось о плотину тяжелое судно.

Эти звуки сопровождались визгомъ каната въ хорошо смазанныхъ снастяхъ и плескомъ косого паруса, поднятаго на крпкой мачт.

— Для парусовъ не будетъ втра,— пессимистически замтила Марія.

— Втеръ явится самое большое черезъ пять минутъ,— отвчалъ Баребонъ.

Односложно выражавшійся Жанъ издалъ лишь звукъ облегченія.

— Сначала багажъ,— произнесъ Баребонъ, впадая въ обычный для моряковъ командный тонъ.— Впередъ. Торопитесь.

Они сошли на бортъ. Лу провелъ ихъ въ безопасное мсто въ самой средин судна. Онъ сбросилъ туда свободный парусъ.

— Пригнитесь, какъ только можно. Покройтесь этимъ. Растяните парусъ надъ головой.

— Къ чему это?— заговорила было Марія.

— Слышите?

Не усплъ онъ промолвить это слово, какъ буря налетла на нихъ, словно поздъ, съ грохотомъ и свистомъ.

Лу прыгнулъ къ румпелю. Среди свиста бури слышно было, какъ онъ рзко командовалъ Жаномъ, который, вроятно, былъ знакомъ съ моремъ, ибо онъ сейчасъ же отвязалъ лодку, и они понеслись впередъ на парус, который хлопалъ, словно изъ пушки стрляли. Одну минуту казалось, что все перемшалось въ какой-то движущійся хаосъ. Потомъ явилось чувство самосохраненія. На дн лодки кричалъ кто-то изъ женщинъ.

— Что? Что вы говорите?— кричалъ Лу Баребонъ, просовывая голову подъ парусъ.

— Это Марія поминаетъ всхъ святыхъ,— отвчала Жюльетта смющимся голосомъ.

Черезъ нсколько минутъ гроза прошла. Слышно было, какъ градъ летлъ теперь въ долин съ виноградниками, уничтожая въ нсколько минутъ результаты усиленныхъ трудовъ и затратъ.

Когда парусъ пересталъ трепаться, Жюльетта высунулась изъ-подъ промокшаго полотна, которое защищало ихъ, какъ крыша, и жадно глотала захолодвшій воздухъ. Лодка летла по вод стрлою, и надъ бортомъ, почти рядомъ съ лицомъ Жюльетты поднималась выгнутая, зелено-блая волна, свтившаяся фосфорическимъ свтомъ.

Остатки бури носились вверху среди разорванныхъ облаковъ, сквозь которыя стали уже проглядывать звзды. Къ западу небо было уже чисто, и на слабомъ отблеск закатившагося солнца тамъ и сямъ ряли зарницы, извиваясь, словно какія-то танцующія феи.

А вблизи скрипли снасти, и надувался до послднихъ предловъ парусъ отъ втра, пвшаго около мачты свою звонкую псню.

Жюльетта повернула голову, чтобы взглянуть на Баребона. Онъ стоялъ по щиколотку въ вод, наклоняясь на лвый бортъ, чтобы передать ему весь свой всъ. Зарница лишь урывками освщала его лицо. Въ этотъ моментъ Жюльетта увидла и поняла то, что матросы, ложась спать, испытываютъ каждую ночь,— а именно что ея жизнь всецло въ рукахъ ея ближняго. Она чувствовала это и знала, что и Баребонъ знаетъ это, хотя онъ и не взглянулъ на нее. Она видла, какъ блли въ темнот его зрачки, когда время отъ времени онъ взглядывалъ вверхъ на парусъ или наклонялся внизъ къ его основанію. Онъ стоялъ, растопыривъ ноги между двумя скамьями, и старался вытащить нсколько лишнихъ вершковъ паруса, что сейчасъ же отзывалось на движеніи тяжелой лодки. Марія громко читала молитвы. Открывъ глаза, она увидла его фигуру, стоявшую на корм, и это сразу превратило ея страхъ въ ярость,

— Этотъ Жанъ,— закричала она,— набитый дуралей! Онъ уврялъ, что въ молодости онъ былъ рыбакомъ и пустилъ насъ въ море на нашу погибель.

Она подняла было голову но тутъ же принуждена была спрятать ее обратно: волна ударила въ бортъ и хлестнула въ лодку.

— Никакого корабля нтъ!— закричала она опять.— демъ назадъ, если можно. Вдь мы сейчасъ утонемъ. Говорятъ вамъ, здсь нтъ никакого судна.

— Нтъ, есть,— отвчалъ Баребонъ, движеніемъ головы стряхивая воду съ лица: об руки его были заняты.— Я знаю, что есть. А васъ даже и не вымочило.

И онъ со смхомъ быстро повернулъ лодку по втру.

Жюльетта съ удивленіемъ обернулась на звукъ его голоса.. Въ строгомъ уединеніи монастырской школы никто не училъ ее, что не одни святые могутъ относиться къ смерти съ полнымъ равнодушіемъ, и что въ жизненныхъ волнахъ и буряхъ люди иной разъ смются въ неподходящее, казалось бы, время и въ неподходящемъ положеніи.

Лу Баребонъ думалъ только о своей лодк и смотрлъ на небо, наблюдая за остатками бури, которыми Атлантическій океанъ заканчиваетъ налетъ обрушивающихся на насъ черныхъ облаковъ, не брезгая иной разъ громомъ и зигзагами молніи, свойственной больше свернымъ морямъ. Онъ разсчитывалъ свой курсъ: матросы, ждавшіе его на ‘Послдней Надежд’, уже замтили его. Въ этомъ онъ могъ удостовриться при свт внезапно вспыхнувшей молніи, которая бросила яркій свтъ на вспненную воду и помогла ему увидать, гд вислъ трапъ.

— Передайте маркизу де-Жемозаку, что я везу въ лодк мадемуазель и ея служанку,— крикнулъ Лу Баребонъ капитану Клеббу, широкое лицо котораго освтилось боковымъ фонаремъ, надъ которымъ онъ нагнулся.

Съ подвтренной стороны за ‘Послдней Надеждой’ море было довольно тихо. Сильно нагруженное судно неподвижно стояло на якор.

— Вставайте, мадемуазель,— сказалъ Баребонъ, балансируя, стоя на скамейк.— Держитесь за меня вотъ такъ и, когда я пущу васъ, идите.

Не время было теперь спорить и отказываться, и Жюльетта чувствовала, какъ она переходитъ изъ однхъ сильныхъ рукъ въ другія, цока не стала, наконецъ, на ноги на палуб, окруженная людьми, которые казались ей огромными въ своихъ непромокаемыхъ курткахъ.

— Сюда, мадемуазель,— сказалъ ей одинъ изъ нихъ, самый большой.

Онъ сказалъ ей это по-англійски — языкъ, который она понимала настолько, чтобы схватить значеніе словъ.

— Я проведу васъ къ вашему отцу. Эй, вы, посвтите сюда!

Онъ взялъ ее за руку и повелъ ее къ открытой двери, въ которую виднлась тускло горвшая лампа. Сильно пахло, какъ показалось Жюльетт, копотью.

Черезъ минуту она была уже въ объятіяхъ отца, который лежалъ врастяжку на койк въ маленькой кают.

Она засыпала его вопросами, не дожидаясь отвтовъ. Отвчала, впрочемъ, на нихъ большею частью она сама.

— Очевидно,— быстро, говорила она,— ваша нога перевязана морякомъ. Онъ хотлъ связать ее, словно мачту. Это, должно быть, былъ самъ капитанъ, который привелъ меня сюда. Онъ убжалъ какъ можно скоре. Да, со мной Марія. Она все кричала, чтобы обращались осторожне съ багажомъ. Я и теперь еще ее слышу. Какъ я рада, что у насъ въ школ тифъ. У насъ была одна свтская сестра, ужасно глупая особа. Но какъ хорошо, что я оказалась дома какъ разъ въ то время, когда я вамъ понадобилась.

Развязавъ повязку на ног отца, она поднялась и стала со смхомъ его разсматривать.

— Бдный папа! Видно, что вамъ непремнно нуженъ кто-нибудь, кто ухаживалъ бы за вами. А эта каюта… Боже мой! какая некомфортабельная. Мужчины, вроятно, потому одни ходятъ въ море, что имъ не убдить ни одну женщину сопровождать ихъ.

Она опять бросилась къ отцу, поправила у него подушки за спиной, принявъ предварительно на себя покровительственный тонъ. Она стояла спиной къ двери. Кто-то вошелъ. Услыхавъ шаги, она быстро обернулась и обвела глазами стны каюты.

— Боже мой,— веселымъ шепотомъ промолвила она.— Здсь нтъ зеркала! Видно, что тутъ живутъ только одни мужчины.

И, поправивъ наскоро рукой растрепавшіеся волосы, она съ веселой улыбкой повернулась къ постителю. То былъ Дормеръ Кольвилль. Снявъ съ себя непромокаемый плащъ, онъ поздоровался съ нею, какъ старый другъ. Онъ зналъ ее съ дтства и всегда держался съ нею на дружеской ног, несмотря на быстрыя перемны, которыя совершались съ нею въ школ.

— Вотъ такъ путешествіе,— говорилъ онъ, пожимая ей руку.— Но вы, какъ видно, добрались сюда безъ всякаго вреда и даже не боялись. Для насъ это очень пріятный сюрпризъ.

Онъ глядлъ на нее, улыбаясь, съ удовлетвореніемъ, слегка смшаннымъ съ любованіемъ, которое онъ считалъ для себя позволительнымъ, а она — даже должнымъ.

— Я задержался тамъ, чтобы немного обучить вашу служанку, которая не иметъ никакой привычки къ кораблю. Къ тому же и старшій слуга говоритъ по-французски очень плохо. Теперь они вмст приготовляютъ вамъ каюту.

— Великолпно!— вскричала Жюльетта.— Мн никогда не приходилось быть на корабл. Тутъ все такъ необычно и хорошо. А эти большіе люди, похожіе на мокрыя привиднія и не говорящіе ни слова! Мн кажется, они гораздо интересне женщинъ. Можетъ быть, это оттого, что они не такъ много говорятъ.

— Можетъ быть,— согласился Дормеръ Кольвилль, внезапно становясь серьезнымъ.

— Я слышала, какъ объ этомъ говорили сестры,— замтила она конфиденціальнымъ тономъ.

— Могу себ представить,— разсмялся Дормеръ Кольвилль.— Но теперь все это осталось позади васъ. Теперь вы вступили въ свтъ… однихъ мужчинъ, можно сказать. И ваше вступленіе сразу ознаменовалось приключеніями.

— Мы съ папой демъ въ Бордо и будемъ тамъ, пока не поправится его нога. Конечно, я была въ отчаяніи, когда я въ первый разъ услыхала объ этомъ. Но теперь, увидвъ его, я уже больше не боюсь. И вашъ посланецъ уврилъ меня, что все это не серьезно.

Она замолчала и обвела глазами каюту, какъ бы желая удостовриться, что они одни.

— Онъ удивительный человкъ,— сказала она обоимъ своимъ собесдникамъ, поглядывая то на того, то на другого своими блестящими глазами… Я никогда еще не видала такого человка.

— Въ самомъ дл?— спросилъ Дормеръ Кольвилль, вызывая ее на разговоръ.

— Онъ говорилъ, что онъ англичанинъ, но, конечно, онъ не англичанинъ Онъ французъ, и манеры у него не буржуазныя. Онъ держится, какъ аристократъ, какъ роялистъ, врод Альберта де-Шантоннэ, только въ тысячу разъ лучше.

— Да, вы правы,— промолвилъ Дормеръ Кольвилль, бросая взглядъ на маркиза.

— Онъ гораздо боле интересенъ, подвиженъ и остроуменъ. Онъ говорилъ о какомъ-то наслдств во Франціи, надюсь, что 3пo наслдство не ускользнетъ отъ него.

— Конечно, конечно,— подтвердилъ Кольвилль, продолжая смотрть на маркиза.

— А когда мы были въ лодк,— продолжала Жюльетта конфиденціальнымъ тономъ:— онъ вдругъ сталъ другимъ человкомъ. Говорилъ рзко и отрывисто и приказывалъ намъ длать то-то или то-то, и вс длали это безъ возраженій. Даже Марія повиновалась ему немедленно, хотя она и была ни жива, ни мертва отъ страха. Мы подвергались большой опасности. Я это знала. Должно быть, вс это знали. И тмъ не мене я не боялась. Очень любопытно, почему это? А онъ велъ себя храбрецомъ. Я никогда не воображала, что можно быть такимъ храбрымъ.

Она вдругъ приложила палецъ къ губамъ и замолкла: кто-то отворилъ дверь каюты. Вошелъ капитанъ Клеббъ, занявъ своей фигурой половину каюты. Слдомъ за нимъ появился Лу Баребонъ. Его лицо и волосы были еще мокры, и съ нихъ капала вода.

— Мадемуазель удивляется,— сказалъ Дормеръ Кольвилль:— какъ это вамъ удалось избгнуть крушенія.

— Э, у каждаго есть своя звзда. Даже у бднаго матроса, сударыня. И у принца Наполеона, хотя онъ, вроятно, хвастается, что его звзда первой величины.

— Вы не принадлежите къ числу бдныхъ матросовъ,— замтила Жюльетта.

— Въ такомъ случа, кто же я?— спросилъ Лу съ веселымъ смхомъ, ставъ передъ ними какъ разъ подъ качавшейся висячей лампой.

Маркизъ де-Жемозакъ поднялся на локт.

— Я скажу вамъ, кто вы такой,— промолвилъ онъ тихо, указывая рукой на матроса.— Я скажу вамъ.

Его голосъ сталъ громче.

— Вы внукъ Людовика XVI и Маріи-Антуанетты. Вы послдняя надежда Франціи. Франція — вотъ ваше наслдство. Жюльетта,— вотъ король Франціи!

Жюльетта повернулась и впилась въ него глазами. Лицр ея стало блдно, какъ у мертвеца. Потомъ инстинктивно она опустилась на одно колно и прежде, чмъ онъ могъ понять, что она длаетъ, поднесла его руку къ своимъ губамъ.

XV.
Отливъ.

— Начинается отливъ, сэръ,— сказалъ чей-то голосъ въ дверяхъ

Капитанъ Клеббъ повернулъ свое безстрастное лицо къ Дормеру, который при тускломъ свт лампы казался поблднвшимъ и растеряннымъ. Баребонъ безъ церемоніи вырвалъ свою руку у Жюльетты. Онъ сдлалъ шагъ назадъ и инстинктивно обернулся, заслышавъ хорошо знакомый голосъ боцмана. Онъ смотрлъ въ темноту подобно человку, который двигается во сн. Вс молчали, и, кром свиста втра въ снастяхъ, ни одинъ звукъ не проникалъ въ каюту.

Баребонъ наконецъ повернулся. На его лиц не было ни страха, ни недоврія. Онъ посмотрлъ на капитана Клебба такъ, какъ будто они были съ нимъ совершенно одни въ кают, въ которой они провели вмст столько лтъ.

— Что вы скажете?— спросилъ онъ по-англійски, хотя и зналъ, что капитанъ понимаетъ по-французски гораздо лучше, чмъ это можно было предположить.

Клеббъ не спша провелъ рукой по своей щек и подбородку не для того, чтобы выиграть время или чтобы у него не было наготов отвта, а потому, что онъ принадлежалъ къ рас, говорящей не такъ-то скоро. Его отвтъ былъ готовъ уже нсколько недль тому назадъ, когда онъ еще сидлъ на изъденной погодой скамейк противъ стны ‘Чернаго Матроса’ въ Фарлингфорд.

— Приливъ кончился,— просто сказалъ онъ.— Вы бы лучше надли непромокаемую куртку и шли къ своему мсту.

— Хорошо,— отвчалъ Лу съ какимъ-то, страннымъ смхомъ.— Я думаю, что дйствительно нужно надть непромокаемую куртку.

Лодка, присланная по распоряженію лоцмана изъ Руана, вошла въ рку вслдъ за ‘Послдней Надеждой’, и теперь стояла у кормы англійскаго корабля, дожидаясь ея пассажировъ и начала отлива.

Дормеръ Кольвилль взглянулъ на часы, висвшіе въ кают.

— демъ,— вдругъ сказалъ онъ.— Будетъ довольно поздно, когда мы доберемся до дома моей родственницы.

Онъ перевелъ свои слова маркизу и Жюльетт, вспомнивъ, что они, вроятно, съ трудомъ понимаютъ разговоръ на отрывистомъ англійскомъ язык западнаго побережья Англіи. Онъ, видимо, нервничалъ и хотлъ, чтобы поскоре миновалъ этотъ щекотливый моментъ, дабы избгнуть всякихъ вопросовъ и необходимости отвчать на нихъ. Онъ прожилъ на свт сорокъ лтъ, богатыхъ всякими приключеніями, и зналъ по опыту, что именно лишнее слово разрушаетъ большинство человческихъ плановъ.

Приготовленія къ отплытію были уже сдланы заране. Капитанъ Клеббъ былъ не изъ такихъ людей, чтобы терять время на прощаніе и на пожеланія всякаго благополучія, зная, что вс эти пожеланія ни къ чему обыкновенно не ведутъ. Лу Баребонъ былъ еще весь подъ впечатлніемъ страшной грозы и неимоврныхъ усилій, съ которыми удалось подъхать на лодк къ кораблю.

Все остальное не успло еще проникнуть въ его мозгъ глубоко. Приходилось дйствовать, а не раздумывать. Когда же необходимость дйствовать прошла, когда онъ опомнился и явилась возможность думать, то оказалось, что эта возможность вн его власти. Бросая внизъ или возвышая, судьба обыкновенно при первомъ же поворот ея колеса притупляетъ пониманіе.

Изъ-за отдаленнаго ряда деревьевъ на берегу Кларенты появилась наконецъ луна на ущерб. Она освтила серебрянымъ свтомъ громоздившіяся облака двигавшейся на востокъ грозы, оставляя за собой опустошенные виноградники и побитыя поля, прижигая, словно каленымъ желзомъ, лицо земли.

Лу поднялъ голову и посмотрлъ вокругъ себя. Владлецъ лодки стоялъ у руля, а его помощникъ сидлъ посредин, уперевъ локти въ колна и посматривая кругомъ себя сонными глазами. Около Баребона, стараясь укрыться отъ холоднаго втра, дувшаго съ Атлантическаго океана, молча стоялъ Дормеръ Кольвилль. Когда Лу повернулся въ его сторону и посмотрлъ на него, онъ пересталъ глядть на него и отвернулся въ сторону. Но и тогда Лу чувствовалъ на себ его взглядъ, полный сочувствія и прозрнія въ ту внутреннюю работу, которая совершалась въ другомъ.

Какъ несется къ морю лодка, минуя мигающіе огоньки, которыми отмченъ каналъ, и забирая вправо къ той полос земли, которая лежитъ между Жирондой и широкимъ океаномъ и на которой растетъ не знающій себ соперника виноградъ, такъ и Лу Баребонъ, повернувшись спиной къ судну, которое такъ долго служило ему домомъ, тронулся въ новый міръ, въ новую и неизвданную еще жизнь. Громкія слова маркиза де-Жемозака еще звенли въ его ушахъ, а рука горла отъ прикосновенія горячихъ губъ Жюльетты.

— Вы внукъ Людовика XVI и Маріи-Антуанетты! Вы послдняя надежда Франціи.

И ему представились блики, игравшіе на волосахъ Жюльетты, когда она склонила передъ нимъ голову.

Кольвилль разговаривалъ съ ‘хозяиномъ’. Онъ, видимо, зналъ берегъ и мстные морскіе обычаи совершенно достаточно для того, чтобы заставить рыбака разговориться.

Собирались пристать къ берегу, и Кольвилль принялся точно опредлять мстонахожденіе маленькой косы, на которой обыкновенно происходило купанье и которая отдлялась отъ песчанаго берега недалеко отъ дома m-me Сентъ-Пьерръ-Лорансъ въ двухъ миляхъ отъ Руана.

Не легко было отыскать это мстечко при тускломъ свт неполной луны. Лу машинально присоединился къ поискамъ.

Когда коса была наконецъ найдена, они выгрузили на нее багажъ и молча пошли по песчаной отмели.

— Здсь,— промолвилъ Кольвилль, указывая впередъ рукою.— Надо пройти черезъ эту проску между соснами. Минутъ черезъ пять мы будемъ уже въ дом моей родственницы.

— Я чрезвычайно благодаренъ m-me Сентъ-Пьерръ-Лорансъ за то, что она пожелала принять меня,— отвчалъ Лу Баребонъ.

Кольвилль спокойно разсмялся.

— Не мшаетъ,— сказалъ онъ.

Нсколько ярдовъ они шли совершенно молча. Вдругъ Кольвилль взялъ своего спутника подъ руку, какъ это постоянно длали въ Англіи мужчины въ то боле экспансивное время.

— Я понимаю, что длается у васъ на душ,— началъ онъ, стараясь итти съ Баребономъ въ ногу.— Вы должны чувствовать себя, какъ человкъ, который слъ за игру, въ которой онъ ничего не понимаетъ, и, открывъ карты, увидалъ, что у него полная рука козырей. А какъ играть ими — неизвстно.

Баребонъ молчалъ. Ему трудно было отвыкнуть отъ наставленій капитана Клебба, твердившаго, что чувства человка касаются только его одного и что никто другой не иметъ права вмшиваться въ нихъ, кром разв жены, да и та большую часть должна угадывать.

— По мр того, какъ будетъ подвигаться игра,— продолжалъ ободряюще Кольвилль:— научитесь играть и вы. Можетъ даже оказаться, что вы прекрасный игрокъ и что задоръ игрока воспламенитъ вашу кровь и повыситъ вашу энергію. Вы тогда почувствуете, что это за дьявольская вещь — азартная игра. А игра будетъ большая, Баребонъ, очень большая. Ставкой будетъ вся Франція.

И, говоря это, онъ топнулъ ногой по почв этой Франціи.

— Въ первую же минуту, когда я увидалъ васъ, я зналъ, что вы будете длать. Нтъ человка, который могъ бы лучше сыграть эту игру, чмъ вы. У васъ есть и сообразительность, и быстрота,— продолжалъ онъ тономъ ментора, слегка налегая на руку своего спутника.— Но вамъ придется поработать надъ этимъ.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Въ Фарлингфорд я замтилъ, что вы не особенно хотли начинать все это дло. Это, вроятно, у васъ въ крови. Въ крови Бурбоновъ, какъ извстно, всегда была склонность… какъ бы это сказать… всегда была неохота начинать. Другіе называютъ это свойство иначе. Но вдь на то они и Бурбоны. Теперь нужно хвататься за все — даже за недостатокъ, который можетъ свидтельствовать о вашей подлинности. Вамъ придется потомъ поработать, какъ я уже сказалъ, а теперь [пока дла будетъ немного. Вамъ теперь надо слдовать указаніямъ маркиза де-Жемозака и вашего покорнйшаго слуги. Это, конечно, будетъ не особенно трудно. На то у васъ и французская быстрота соображенія. Скажите откровенно, какъ полагается между мужчинами: вы имли время обдумать свое положеніе, Баребонъ. Вы не боитесь?

— О, нтъ,— со смхомъ отвчалъ Лу.— Я нисколько не боюсь.

— Да, Баребономъ или Бурбономъ ни съ того, ни съ сего не сдлаться,— замтилъ Кольвилль въ сторону.— Какъ бы я хотлъ сказать про себя, что я нисколько не боюсь въ подобныхъ обстоятельствахъ. У меня сердце готово было выскочить тамъ, въ кают, когда Жемозакъ выпалилъ вамъ все напрямки. Все это случилось какъ-то вдругъ. И вотъ теперь вы въ восемнадцать лтъ получаете наслдство, богатое симпатіями и антипатіями, геніальностью и бездарностью, поразительной прозорливостью и недальновидностью, равнаго которому вы не найдете въ исторіи ни одной династіи. Но теперь это ничего не значитъ. Теперь, какъ извстно, прогрессивный вкъ, и даже Бурбоны не могутъ удержать прогрессъ.

— Я получаю въ наслдство уже готовыхъ враговъ и друзей,— весело замтилъ Баребонъ — Вотъ что важно.

— Вы правы!— воскликнулъ Кольвилль.— Я подумалъ, что вы годитесь на свою роль въ первую же минуту, лишь только увидлъ васъ сошедшимъ на землю въ Фарлингфорд. Вы сразу же дошли до самой сути вопроса. Хлопотъ вамъ надлаютъ именно друзья и враги.

— Въ особенности друзья,— съ легкимъ смхомъ замтилъ Лу.

— Врно,— промолвилъ Кольвилль, бросая на него взглядъ сбоку изъ-подъ шляпы.— Вы, вроятно знаете, какъ надо дйствовать съ вашими врагами на мор,— задумчиво началъ онъ опять посл нкоторой паузы.— Замчали ли вы, какъ англійскій корабль входитъ въ чужую гавань и становится здсь на якор? Нтъ ничего боле характернаго для этой націи. Каждый капитанъ, какъ дв капли воды, похожъ на другого. Нтъ сомннія, вы тысячу разъ видли, какъ длаетъ это Клеббъ. Онъ входитъ въ гавань на всхъ парусахъ и прямо направляется на то мсто, гд хочетъ стать на якорь. И всегда навстрчу ему выходитъ съ полдюжины лодокъ съ дюжиной людей. Они стоятъ въ лодкахъ, машутъ руками и показываютъ одинъ туда, другой сюда, осыпаютъ вопросами и, приложивъ руку къ губамъ въ вид рупора, выкрикиваютъ свои совты. Въ отвтъ капитанъ выглядываетъ за бортъ и говоритъ: чортъ бы васъ всхъ побралъ! Вотъ какъ надо дйствовать и съ вашими друзьями и съ вашими врагами, Баребонъ, если вы хотите имть успхъ во Франціи. Вы должны сказать этому народу, который окружаетъ васъ съ своими лодочками: чортъ бы васъ всхъ побрелъ!

Они уже подошли къ самымъ воротамъ дома, расположеннаго на лужайк среди сосенъ.

— Это домъ моей родственницы,— сказалъ Кольвилль,— Пока онъ будетъ и вашимъ домомъ. И, пожалуйста, не стсняйтесь считать его своимъ. Она вамъ, впрочемъ, объ этомъ сама скажетъ. Теперь не время думать объ одолженіяхъ или считать, что вы вводите кого-нибудь въ долги. Это все можетъ быть потомъ, а не въ данную минуту. Теперь мы вс въ одной лодк, вс играемъ одну и ту же игру.

Онъ тихонько разсмялся: было поздно, изъ дом, повидимому, вс спали.

— Что касается моей родственницы,— продолжалъ онъ, подходя къ воротамъ, то вы увидите сами, что съ ней можно дло длать. Умная и вдобавокъ красивая женщина! Впрочемъ, затрудненія для васъ будутъ не съ этой стороны. Съ дамами своей партіи вы можете поладить очень легко, судя по тому, что я уже видлъ.

И онъ опять повеселлъ.

XVI.
Игроки.

Въ извстномъ смысл политика всегда является игрой, въ высшей степени притягательной для азартнаго игрока: вдь въ нее можно играть, не имя, что проиграть. Это одна изъ немногихъ игръ., имющихся въ распоряженіи игрока, гд не нужно выкладывать ставку на столъ. Игрокъ на политическую карьеру можетъ выиграть или не выиграть. Онъ можетъ подняться съ самыхъ низовъ и громко заявить,¹‘что онъ-то и есть нужный въ эту минуту человкъ, не представляя никакихъ доказательствъ этому, кром громкаго голоса. Да и многимъ изъ тхъ, которые его слушаютъ, также нечего терять.

Во Франціи тотъ соберетъ вокругъ себя больше послдователей, кто суметъ кричать громче всхъ. Въ Англіи этого еще не замтно, но приближается, повидимому, время, когда и здсь будетъ то же самое.

Во Франціи со временъ великой революціи люди постоянно поднимались съ самаго дна, чтобы стать у кормила правленія. Нкоторые явились изъ сточныхъ ямъ дворца, которыя, очевидно, такъ же нездоровы, какъ и сточныя воды любой улицы или коллектора, отводящаго отбросы Парижа.

Въ сверной части Луврскаго’дворца есть нсколько комнатъ, изъ окна которыхъ черезъ улицы Риволи виденъ Пале-Рояль, въ которомъ сидли въ обитыхъ кожей креслахъ высокіе сановники, подсмиваясь надъ изумительной простотой французскаго народа. Но умне смется тотъ, кто смется послднимъ, этотъ самый народъ, черезъ нсколько лтъ, а можетъ быть и черезъ нсколько мсяцевъ, тоже будетъ смяться при вид того, какъ эти комфортабельно устроившіеся господа полетятъ вверхъ ногами или повиснутъ на фонар. А вдь многихъ сидящихъ въ этихъ спокойныхъ креслахъ за двойными рамами постигнетъ именно такая судьба.

Въ август 1850 года одинъ дородный господинъ, сидвшій въ этихъ спокойныхъ креслахъ, такъ изнемогъ отъ стоявшей во дворц жары, что заснулъ. Сидлъ онъ, впрочемъ, не тамъ, гд сидли высокіе чиновники, а въ сосдней пріемной.

Онъ зналъ, что эти высшіе сановники не особенно любятъ отпускать скоро людей, имющихъ до нихъ надобность, хотя бы они и надодали имъ. Онъ зналъ, что эти чинуши глухи ко всякому голосу, кром своего собственнаго.

Къ тому же Джонъ Тернеръ никогда не торопился. ‘Да,— говаривалъ онъ,— я былъ въ Париж въ 1848 году.— Я никогда не опаздывалъ къ обду’.

Джонъ Тернеръ продолжалъ еще спать, когда дверь, ведущая въ комнату министровъ, осторожно открылась, оставляя за собой темноту, какая бываетъ въ альков за нсколькими занавсями. Потомъ дверь открылась шире. Наблюдающій изъ нея, несомннно, убдился, что проситель погрузился въ сонъ. На порог появился человкъ средняго роста, державшій себя любезно и съ спокойнымъ достоинствомъ. Онъ былъ блденъ, какъ смерть. Широкое лицо его освщалось печальными глазами, въ которыхъ не было никакого блеска. Печальное выраженіе особенно сказывалось въ линіяхъ бровей, а не въ самихъ глазахъ, близорукихъ и какъ бы старающихся проникнуть въ то, что имъ представлялось.

Губы его улыбались, но эта улыбка замирала гд-то подъ нафабренными усами и не поднималась на его лицо, похожее на маску.

Постоявъ немного на порог, человкъ этотъ вдругъ исчезъ въ темномъ пространств между двумя дверьми и безъ всякаго шума повернулъ дверную ручку.

Черезъ нсколько минутъ изъ той же двери вышелъ лакей въ пестрой форм, нисколько не стараясь заглушить шумъ своихъ шаговъ по дубовому полу.

— Послушайте, господинъ,— громко сказалъ онъ.

Джонъ Тернеръ положилъ ногу на ногу и поглубже откинулся въ кресло. Потомъ онъ открылъ глаза и устремилъ свой взоръ прямо въ лицо лакею безъ всякаго блужданія глазами, какъ это обыкновенно бываетъ съ людьми, только что проснувшимися.

Глаза его оказались блдно-голубого цвта, и, когда они были открыты, мистеръ Тернеръ казался на пять лтъ моложе, чмъ когда они были закрыты.

— Что скажешь, мой другъ?— спокойно спросилъ онъ, несмотря на довольно рзкія манеры, которыми отличался этотъ министерскій лакей.— Къ чему такой шумъ.

— Г. министръ проситъ васъ къ себ.

Джонъ Тернеръ звнулъ и потянулся за своей шляпой.

— Г. министръ очень занятъ и дорожитъ своимъ временемъ.

— Я тоже,— отвчалъ англичанинъ, прекрасно говорившій по французски.— Я тоже очень дорожилъ своимъ временемъ, когда полчаса тому назадъ слъ на это кресло. Но привычка спшить со временемъ исчезаетъ.

Онъ поднялся и пошелъ за лакеемъ въ сосднюю комнату. Тамъ за огромнымъ письменнымъ столомъ сидлъ какой-то сдобородый господинъ, которому Тернеръ предупредительно поклонился.

— Ну,— началъ этотъ господинъ тмъ отрывистымъ тономъ, которымъ на сцен говорятъ актеры, изображающіе Наполеона.— Вашъ родъ занятій?

Слуга поспшилъ удалиться изъ кабинета, пріотворивъ за собой дверь съ какой-то особенной тщательностью, которая выдавала его.

— Я банкиръ,— отвчалъ Тернеръ, бросая взглядъ съ видомъ раздумья по направленію къ глубокому окну, гд, полускрыто стоялъ человкъ, глядя внизъ на улицу.

Министръ невольно улыбнулся, забывая о своемъ достоинств.

— Вы вполн можете говорить, никого не стсняясь,— сказалъ онъ.

— Но я не вижу лица этого господина,— послдовалъ отвтъ.

Человкъ, стоявшій у окна, не принялъ этого приглашенія показать свое лицо. Онъ, очевидно, слышалъ, что сказалъ Тернеръ, несмотря на разсянность, казавшуюся хронической. Слдя глазами за какой-то интересной сценой, разыгравшейся на улиц, онъ сдлалъ движеніе, и этого движенія оказалось достаточно для Тернера.

— Да, я банкиръ,— заговорилъ онъ боле свободно.

Министръ слегка засмялся.

— Это извстно всякому въ Европ,— замтилъ онъ,— Продолжайте.

— Я вмшиваюсь въ политику только тогда, когда вижу для себя возможность заработать деньги честнымъ образомъ.

— Эти деньги уже заработаны честнымъ образомъ, если поврить тому, что о васъ говорятъ въ Европ,— снова перебилъ его министръ.— Такія деньги, что, говорятъ, вы и сами не знаете, что съ ними длать.

— Очень жаль,— согласился Тернеръ:— что обдать можно только одинъ разъ въ день.

Крошечный министръ не разъ уже приглашалъ своего дороднаго постителя садиться, показывая ему рукой на приготовленное для него кресло. Осмотрвъ не торопясь его ножки, Джонъ Тернеръ наконецъ услся. Казалось, что вмст съ тмъ онъ молча принялъ предложеніе министра не обращать вниманія по присутствіе третьяго лица.

— Если вы знаете обо мн все,— заговорилъ онъ:— то я не буду долго задерживать ни васъ, ни себя, пытаясь уврить, что я необыкновенно почтенный человкъ. Дло, которое меня привело мода, политическаго характера. Простой человкъ, въ род меня, только тогда пускается въ политику, когда ясно видитъ хорошій заработокъ. Говорятъ, что другіе пускаются въ эту область по боле чистымъ побужденіямъ, но я такихъ людей еще не встрчалъ.

Министръ улыбнулся одной стороной своего лица и бросилъ безпокойный взглядъ на господина у окна.

— Кром того,— продолжалъ Джонъ Тернеръ, вдругъ осмлвъ:— я, г. министръ, прожилъ много лтъ во Франціи.

— Неужели вы явились сюда для того, чтобы разсказывать мн все. это?— нетерпливо воскликнулъ министръ, глядя въ окно и уже протягивая руку къ маленькому колокольчику, который стоялъ на его письменномъ стол.

— Севершенно врно,— отвчалъ Тернеръ, отодвигая подальше колокольчикъ. Съ веселой улыбкой онъ кивнулъ министру головой, отчего полныя его щеки задрожали.— Это и еще многое другое, что вполн достойно вашего вниманія и къ чему вамъ слдуетъ прислушаться, тмъ боле, что вамъ за это платятъ.

Онъ засмялся какъ-то внутри себя, глухимъ смхомъ и тихонько положилъ нога на ногу.

— Да, я явился сюда для того, чтобы прежде всего сказать вамъ, что теперешняя форма правленія и вс другія, которыя могутъ возникнуть изъ нея…

— О, продолжайте, продолжайте!— поспшно воскликнулъ министръ.

Человкъ, стоявшій въ амбразур окна, обернулся и бросилъ черезъ плечо быстрый взглядъ на Тернера. На его загадочномъ, какъ у сфинкса, лиц играла легкая улыбка, не лишенная привтливости.

— Неизмнно получатъ мое пассивное одобреніе,— продолжалъ англичанинъ.— Вотъ почему я здсь. Мн было бы непріятно, если бы все пошло вверхъ дномъ…

Проговоривъ эти слова, Тернеръ повернулся на кресл, чтобы взглянуть по направленію къ окну. Слишкомъ пристальный взглядъ человка, стоявшаго тамъ, какъ будто щекоталъ ему шею, словно по ней ползала муха. Но пока тяжеловсный банкиръ усплъ повернуться, драпировка уже перестала двигаться.

— Вслдствіе какого-нибудь серьезнаго роялистскаго заговора,— солидно докончилъ банкиръ.

— То же самое сказалъ бы любой патріотъ, любой врный другъ Франціи,— подхватилъ министръ, впадая въ декламацію.

— Г-мъ!— промычалъ англичанинъ.— Вы понимаете, я плыву по мелкой вод и подбираю, что можно. Я слишкомъ грузенъ для яркихъ купальныхъ костюмовъ и глубокихъ мстъ, г. министръ.

Министръ нетерпливо барабанилъ пальцами по столу и искоса поглядывалъ на Тернера.— Роялистскіе заговоры теперь въ ходу,— замтилъ онъ посл нкоторой паузы, какъ бы выспрашивая своего собесдника.

— Роялистскіе заговоры безъ денегъ,— послдовалъ отвтъ.— Хорошій политикъ, въ род васъ, г. министръ, знаетъ очень хорошо, что во Франціи не обращаютъ вниманіе на заговорщиковъ, у которыхъ нтъ денегъ и опасаются относиться съ пренебреженіемъ къ тмъ, у которыхъ набитъ кошелекъ.Въ мір есть только извстная сумма денегъ, и мы, банкиры, обыкновенно, знаемъ гд эти деньги находятся. Я не говорю о деньгахъ, которыя міръ, такъ сказать, опускаетъ себ въ животъ. Эти деньги всегда находятся въ текучемъ состояніи — переходятъ изъ рукъ въ руки каждый день. Я говорю о большихъ запасахъ денегъ. Мы слдимъ за ними, какъ вамъ извстно. Когда одинъ изъ такихъ большихъ или малыхъ запасовъ приходитъ въ движеніе, мы стараемся узнать, почему этотъ запасъ пришелъ въ движеніе, и почти всегда намъ это удается.

— Можно предполагать,— сказалъ министръ, впервые осмливаясь высказать свое мнніе и то и дло озираясь на драпировку окна:— что деньги идутъ изъ рукъ какого-нибудь банкира, у котораго-есть деньги, въ руки тхъ, у кого ихъ нтъ.

— Совершенно врно. И если банкиръ, у котораго есть деньги, убжденъ, что он идутъ туда, куда и вы предполагаете, то отсюда можно вывести заключеніе, что у него есть основаніе предвидть, что предполагается уплата какого-то займа. Такой блестящій членъ правительства, какъ вы, г. министръ, конечно, должны это отлично знать.

Министръ взглянулъ въ сторону окна и совершенно неожиданно разразился добродушнымъ смхомъ, какъ будто бы по указк таинственнаго человка, смотрвшаго въ окно на улицу.

— Когда банкиръ, у котораго есть деньги,— продолжалъ Джонъ Тернеръ,— отдаетъ ихъ, или, выражаясь точне, когда банкиръ, у котораго, насколько я знаю, нтъ денегъ, вдругъ получаетъ ихъ неизвстно откуда для поддержанія роялистскаго заговора, то это врный признакъ того, что ихъ дла идутъ недурно.

Джонъ Тернеръ откинулся въ кресл и подавилъ звоту.

— Въ этой комнат довольно жарко,— сказалъ онъ,— вынимая платокъ. Это былъ, очевидно, знакъ, что онъ не хочетъ говорить больше.

Министръ въ раздумьи покрутилъ кончики своихъ усовъ. Въ то время во Франціи была мода носить нафабренные усы, показывая тмъ самымъ свои политическія тенденціи тмъ, кому это нужно было знать.

— Въ такомъ случа,— сказалъ наконецъ министръ, мило улыбаясь,— намъ остается узнать только ваши условія.

Тотъ, кто сталъ потомъ Наполеономъ III, ввелъ въ политическую и общественную жизнь Франціи тотъ откровенный цинизмъ, который не выдохся тамъ и до сихъ поръ.

— Прекрасно,— сказалъ Тернеръ.— Прежде всего необходимо, чтобы ваша идіотская тайная полиція держала свои руки подальше. Во-вторыхъ, чтобы была гарантирована пощада одного лица — одного моего кліента… одной женщины, которая достаетъ мн деньги… которая дйствуетъ подъ вліяніемъ… подъ тмъ вліяніемъ, которое заставляетъ женщину совершать самыя благородныя и самыя глупыя дла, на которыя господа мужчины совершенно неспособны.

Съ этими словами онъ поднялся, взялъ свою шляпу и палку и не торопясь пошелъ къ двери. Взявшись за ручку, онъ остановился.

— Вы можете подумать объ этомъ дл,— сказалъ онъ,— и дать мн знать, когда вамъ будетъ угодно. Кром того, есть еще одно обстоятельство, г. министръ. Я попросилъ бы васъ сохранить это дло въ тайн. Оно должно быть извстно только намъ двоимъ и… принцу-президенту.

И Джонъ Тернеръ вышелъ изъ комнаты, даже не взглянувъ на окно.

XVII.
На Королевспомъ мосту.

Можно было подумать, что Джонъ Тернеръ велъ дла въ южной части города, за Сеной, хотя въ предмсть Сенъ-Жерменъ у него было мало кліентовъ: здсь вс знали, что въ этомъ мирномъ банкир кроется злой врагъ. Говорили, что его отецъ имлъ большія дла съ Бурбонами и что многія знатныя семьи, въ паническомъ сграх эмигрировавшія за границу, потеряли бы не только одно уваженіе, если бы не этотъ хладнокровный и спокойный человкъ, оставшійся на своемъ посту въ головокружительные дни террора и продолжавшій управлять длами своихъ кліентовъ, которыхъ онъ презиралъ.

Выйдя изъ Лувра черезъ ворота, выходившія къ Пале-Роялю, Джонъ Тернеръ взялъ налво. Сказать, что онъ шелъ, значило бы переоцнивать работу его маленькихъ крпкихъ ногъ, которыя длали такіе маленькіе шажки, что владтель ихъ какъ будто катился или кто-нибудь катилъ его сзади. Онъ опять повернулъ налво и нырнулъ подъ большую арку, чтобы пройти сзади Тюльери.

Его внушительный видъ до нкоторой степени служилъ ему охраной на улицахъ, гд прізжіе англичане далеко не всегда находили любезную встрчу. Его костюмъ и его манера вести себя были чисто французскіе, и ни одинъ прохожій, бросивъ на него взглядъ, не обернулся бы посмотрть вслдъ на эту фигуру, столь обычную для парижскихъ улицъ.

Джонъ Тернеръ вышелъ за и граду Тюльерійскаго сада и перешелъ набережную, направляясь къ Королевскому мосту. Подъ деревьями, которыми обсажена набережная, онъ вдругъ остановился и свистнулъ отъ удивленія: по мосту прямо на него, неся въ рукахъ саквояжъ шелъ не кто иной, какъ Септимій Марвинъ, настоятель фарлингфордской церкви въ Суффольк.

Подумавъ съ минуту банкиръ тоже направился къ мосту и остановился на углу, на тротуар. Тротуаръ въ этомъ мст былъ довольно узокъ, а Джонъ Тернеръ былъ довольно толстъ. Чтобы обойти его, Септимію Марвину пришлось бы сойти на мостовую. И онъ покорно такъ и поступилъ, вжливо поклонившись человку, загородившему ему дорогу.

— Эй, Сепъ,— воскликнулъ Джонъ Тернеръ: — нехорошо проходить мимо стараго школьнаго пріятеля.

Септимій Марвинъ растерянно сдлалъ еще шага два впередъ. Потомъ онъ схватилъ обими руками свой саквояжъ и, обернувшись, посмотрлъ на Тернера испуганными глазами, словно преступникъ, пойманный на мст преступленія. Наконецъ, когда онъ узналъ, кто стоялъ передъ нимъ, на его губахъ заиграла обычная легкая улыбка.

— Что это у тебя здсь?— спросилъ банкиръ, показывая палкой на саквояжъ.— Кошелекъ, что ли?

— Нтъ, нтъ,— отвчалъ Марвинъ, оглядываясь по сторонамъ и какъ бы желая удостовриться, что за ними никто не смотритъ.— Это Нантейль, гравированный съ его собственноручнаго рисунка, но длинный Нантейль. Я сейчасъ былъ у одного знакомаго, который торгуетъ гравюрами на набережной Вольтера, чтобы проврить себя, и онъ сказалъ мн, что я безусловно правъ, что это подлинный Нантейль — Avant la lettre!

— А! Теб удалось купить задешево? Стибрилъ гд-нибудь!

— Нтъ, нтъ, совсмъ не то,— таинственнымъ шопотомъ возразилъ Мавринъ.

— Въ такомъ случа, просто, ты укралъ! Весьма сожалю, что мн приходится это слышать, Септимій!

Достопочтенный пастырь залился спазматическимъ смхомъ, какъ человкъ, много-много лтъ не смявшійся.

— Ахъ, Джонъ, ты все шутишь попрежному.

— Отсюда не далеко до моего клуба. Зайдемъ, позавтракаемъ. И ты мн разскажешь, что новаго.

Такимъ образомъ, общественно-спортивный клубъ, славившійся въ т времена своей безподобной кухней, получилъ возможность не мало позабавиться подъ вншностью Септимія Марвина, хотя, конечно, и виду не подавалъ. Вс члены были, очевидно, настоящими джентльменами той старой французской школы, которая теперь уже совершенно исчезла, какъ вообще исчезло не мало вещей и у французовъ, и у англичанъ.

Не безъ труда удалось уговорить Септимія Марвина, чтобы онъ отдалъ на храненіе швейцару свой саквояжъ.

— Если бы это не былъ Нантейль,— прошепталъ онъ своему спутнику:— то я бы, конечно, не колебался. Я увренъ, что этотъ швейцаръ — честный человкъ и что на него можно положиться. Но, подумай, Джонъ, Нантейль!.. Вдь это не иметъ цны!

— Ты, кажется, никогда не былъ жаднымъ до денегъ,— промолвилъ банкиръ, съ пыхтньемъ начиная подниматься по лстниц, когда саквояжъ былъ наконецъ отданъ на храненіе.— Причемъ же для тебя его цна, разъ онъ нравится теб самъ по себ?

— О, нтъ, цна иметъ въ данномъ случа огромное значеніе,— довольно наивно замтилъ Марвинъ

— Въ такомъ случа ты сильно перемнился съ тхъ поръ, какъ мы разстались съ тобой посл Ипсвичской школы. Садись за этотъ столъ. Ты, вроятно, голоденъ. Садись и выбирай. Да не забывай, что здсь лучшая кухня въ Париж. Здшніе господа не Богъ знаетъ какой нравственности, но повара держатъ изумительнаго. Да, сильно же ты перемнился, если думаешь о деньгахъ.

Септимій Марвинъ перемнился въ лиц.

— Да, мой другъ, ты правъ. Я пріхалъ въ Парижъ, чтобы продать этого Нантейля. Реализировать, какъ говорятъ, если не ошибаюсь, въ вашемъ финансовомъ мір. Мн нужны деньги для защиты алтарей и очаговъ, pro aris et focis, дружище. Дошло до этого. Въ Фарлингфорд я не могъ просить денегъ, ибо знаю, что ихъ тамъ нтъ ни у кого. Церковь разрушается, церковный домъ необходимо покрасить. Онъ, безъ сомннія, раздлитъ ту же участь, что и церковь.

— А,— промолвилъ Тернеръ, вглядываясь на него черезъ меню.— Стало быть, ты хочешь продать гравюру. Врно, у самого сердце сжимается, а?

Марвинъ засмялся и потеръ свои худыя руки, напуская на себя веселость, за которой всякій другой, не столь здоровый и зажиточный, какъ его спутникъ, сумлъ бы разслышать ту грустную нотку, которая всегда звучитъ въ искуственномъ смх.

— Что длать!— отвчалъ Марвинъ. Ne cedas malis {Не уступай злу.}, какъ насъ учили. Я убдился, что это необходимо. Я былъ вынужденъ къ этому. Я узналъ, что моя племянница, помогающая мн въ хозяйств тайно отъ меня едва сводила концы съ концами — благородное дло, вдвойн благородное оттого, какъ оно было совершено.

— Миріамъ?— спросилъ Тернеръ, который, казалось, былъ весь поглощенъ документомъ, который онъ держалъ въ рук.

— Да, Миріамъ. А разв ты ее знаешь? А, я и забылъ! Вдь ты былъ ея опекуномъ. Мн иногда кажется, что память начинаетъ измнять мн. Богъ наградитъ ее за ея доброту, безъ всякаго сомннія.

Въ разсянности онъ схватилъ изъ корзины, которую поднесъ къ нему лакей, два хлбца и началъ жадно ихъ сть.

— Стой! Стой!— воскликнулъ Тернеръ, наклоняя къ нему свое испуганное лицо.— Не порти себ аппетитъ. О, Боже мой! Какъ бы я желалъ имть такой аппетитъ, ты словно съ голову умираешь.

— Я совершенно забылъ позавтракать,— какъ бы оправдываясь, сказалъ Марвинъ.

— Конечно, забылъ — раздраженно отвчалъ Тернеръ,— Ты всегда былъ приглуповатъ, Сепъ. Я заказалъ превосходный завтракъ, и прошу не проявлять пока такого волчьяго аппетита.

— Хорошо, хорошо… Весьма сожалю,— сказалъ тотъ.

Даже въ т давнія времена, когда оба были въ школ въ Ипсвич, Марвинъ леталъ гд-то въ облакахъ, тогда какъ Тернеръ обнаруживалъ несомннныя наклонности оставаться на земл.

— Конечно, нельзя продавать Нантейля первому попавшемуся покупателю,— продолжалъ послдній, устремляя на своего собесдника взоръ, острота котораго смягчалась лишь круглотою его щекъ.— Я знаю одного человка, который купитъ… за хорошую цну, конечно. Откуда ты досталъ этого Нантейля?

— А, это очень длинная исторія,— отвчалъ Марвинъ, мечтательно глядя въ окно.— Я купилъ его нсколько лтъ тому назадъ въ Фарлингфорд. Но это долго разсказывать.

— Но все-таки разскажи, потихоньку, пока я буду сть эту соль по-нормандски. Я вижу, ты свою почти уже сълъ, а я только начинаю.

Септимій Марвинъ принялся разсказывать, но его разсказъ былъ неясенъ и сбивчивъ. Это была исторія отца Лу Баребона. По мр того, какъ подвигался разсказъ, лицо Джона Тернера становилось все боле багровымъ: онъ пилъ бургонское стаканъ за стаканомъ.

— Странная исторія,— замтилъ онъ, переводя духъ.— Продолжай, продолжай. Ты купилъ гравюру у самого этого человка, когда онъ былъ еще живъ? Не говорилъ ли онъ теб, какъ она къ Нему попала? Это женскій портретъ, говоришь ты?

— Да, женскій портретъ. Но онъ не могъ сказать, чей именно. Я самъ не знаю, достаточно ли я заплатилъ ему за него. Какъ ты думаешь, Джонъ?

— Я не знаю, сколько ты заплатилъ, но увренъ, что ты заплатилъ, какъ слдуетъ. Откуда онъ взялъ этотъ портретъ?

— Онъ былъ убжденъ, что этотъ портретъ привезла изъ Франціи его мать, то есть та женщина, которая въ Фарлингфорд считалась его матерью, вмст съ разными бумагами, которыя онъ, повидимому, сжегъ.

— А потомъ онъ умеръ?

— Да. Онъ умеръ, но посл него остался сынъ.

— Чортъ побери! Почему же ты не сказалъ мн этого раньше? Гд его сынъ теперь? Разскажи мн о немъ, пока я посмотрю, какъ они приготовили намъ языкъ. Его нужно сть не спша. Впрочемъ, я, какъ видно, опоздалъ предупредить тебя объ этомъ. Продолжай свой разсказъ. Разскажи мн о сын этого человка.

Не усплъ Марвинъ разсказать и половины исторіи Лу-Баребона, какъ его собесдникъ отложилъ въ сторону ножъ и вилку и сталъ внимательно вслушиваться въ его сбивчивый разсказъ. А когда разсказъ былъ доведенъ до конца, онъ оглянулся вокругъ себя, какъ бы для того, чтобы убдиться, что никто не слыхалъ ихъ.

— Дормеръ Кольвилль,— повторилъ онъ.— Онъ тоже принимаетъ участіе въ этой исторіи.

— Онъ пріхалъ въ Фарлингфордъ съ маркизомъ де-Жемозакомъ, изъ любезности, конечно, ибо маркизъ очень плохо говоритъ по-англійски. Это прекраснйшій человкъ. Безъ всякаго эгоизма и заднихъ мыслей.

— Кто, маркизъ?

— Нтъ, Дормеръ Кольвилль.

— О, да!— согласился Джонъ Тернеръ, приступая къ холодному языку.— Отличный малый.

И онъ опять взглянулъ на своего школьнаго товарища съ какой-то странной улыбкой.

Когда завтракъ былъ оконченъ, банкиръ повелъ Марвина въ курительную комнату, гд, кром нихъ, никого не было, и послалъ лакея принести сюда уже извстный читателямъ саквояжъ.

— Надо взглянуть на твою драгоцнную гравюру, пока мы куримъ здсь,— сказалъ онъ.— Это, вроятно, какіе-нибудь остатки посл Великаго монарха. Могу теб сообщить, что теперь на нихъ спросъ очень невеликъ. Было бы благоразумне не пускать эту гравюру на рынокъ. Я увренъ, что мой кліентъ дастъ теб хорошія деньги за нее. Много теб, должно быть, нужно денегъ, если ты ршился на такую жертву.

Марвинъ подавилъ вздохъ и потеръ свои руки съ такой преувеличенной веселостью, что его собесдникъ сразу сдлался серьезенъ.

— О, я буду жестоко торговаться,— произнесъ Марвинъ, напуская на себя выраженіе житейской дловитости, для котораго вовсе не было приспособлено его лицо.

— Во что оцнилъ эту гравюру твой пріятель съ набережной Вольтера?— съ беззаботнымъ видомъ спросилъ Тернеръ.

— Онъ сказалъ, что могъ бы продать ее мн за четыре тысячи франковъ. А это человкъ, никогда не рискующій въ длахъ. Славный малый и очень добросовстный.

— Да, очевидно,— широко улыбаясь, замтилъ Тернеръ. Посл сытнаго завтрака его клонило ко сну, и онъ пилъ свой кофе съ такимъ видомъ, какъ будто онъ длалъ благодяніе своему пріятелю, что бесдовалъ съ нимъ.— Тамъ, на набережной Вольтера, сколько угодно славныхъ малыхъ, Сепъ. Дай мн гравюру, и я постараюсь ее пристроить, какъ можно дороже. Достаточно десяти тысячъ франковъ, чтобы вывести тебя изъ затрудненій?

— Насколько я помню, я не говорилъ теб, что я нахожусь въ затруднительномъ положеніи,— возразилъ, слегка красня, достопочтенный Септимій Марвинъ.

— Да? Стало быть, моя память стала мн измнять? Ну, хорошо. Достаточно будетъ десяти тысячъ франковъ, чтобы выкрасить заново церковный домъ.

— Если бъ у меня была половина этой суммы, то и тогда я спалъ бы совершенно спокойно. Имя двсти фунтовъ въ карман, я могу смотрть на весь міръ aequo animo.

— Посмотримъ, что можно будетъ сдлать. А, вотъ и гравюра. Я самъ не много понимаю въ этихъ вещахъ, но могу заране назначить цну въ десять тысячъ франковъ.

— А какъ же торговецъ съ набережной Вольтера?..

— Я немного понимаю въ гравюрахъ, но зато хорошо знаю набережную Вольтера. Кто же эта дама? Вроятно, это чей-нибудь портретъ?

— Да, это портретъ, но я не могъ опредлить, чей именно. Впрочемъ, для человка, знающаго этотъ періодъ, это было бы не трудно.

Теперь у Септимія Марвина пропала всякая разсянность. Его щеки пылали, и глаза блестли отъ энтузіазма.

— И знаешь почему? Потому, что волосы этой дамы причесаны особеннымъ образомъ. Это poufs de sentiment, какъ это тогда называлось. Эти ‘пуфы’ носили очень недолго. Въ это время среди аристократическаго общества стало входить въ моду ученіе Жанъ-Жака Руссо. Дамы обнаруживали свои чувства при помощи -особой манеры причесывать волосы. Очень любопытная вещь. А то еще изъ волосъ длалось подобіе голубинаго гнздышка.

— Чортъ знаетъ, что такое!— воскликнулъ Тернеръ, выпуская клубъ дыма.

— Эта мода прошла еще скоре.

— Хорошо. Заверни хорошенько гравюру. Я постараюсь ее пристроить. Если мн удастся продать ее, то я пришлю теб чекъ сегодня вечеромъ. Какое красивое лицо!

— Да,— согласился и Марвинъ, бросая острый взглядъ на портретъ.— Красивое лицо.

И онъ потихоньку сталъ свертывать эту драгоцнность, которую Тернеръ небрежно взялъ подъ мышку.

На Королевскомъ мосту они разстались.

— Ахъ, да,— сказалъ вдругъ Джонъ Тернеръ, когда они уже пожали другъ другу руки.— Ты такъ и не сказалъ мн, что за человкъ этотъ Лу Баребонъ?

— Милйшій человкъ въ мір,— отвчалъ Марвинъ, поблескивая глазами изъ-за очковъ.— Для меня онъ былъ какъ родной сынъ или старшій братъ Сету. Ты знаешь, я былъ уже въ лтахъ, когда родился Сетъ.

Онъ кивнулъ головой и сдлалъ нсколько шаговъ. Вдругъ онъ что-то вспомнилъ и вернулся назадъ.

— Не знаю, хорошо ли я длаю, что разсказываю теб все это. Но я надюсь, что въ одинъ прекрасный день Миріамъ оцнитъ доброту его сердца.

— Что?— закричалъ Тернеръ.— Помощникъ какого-то боцмана?

— Онъ гораздо больше, чмъ простой боцманъ,— отвчалъ Марвинъ, кивая тихонько головой.

Солнце отражалось какъ разъ въ его очкахъ, и Тернеръ принужденъ былъ моргать. Потомъ онъ повернулся въ другую сторону и перешелъ черезъ мостъ, оставивъ моргающаго банкира на томъ же мст.

XVIII.
Городъ, который скоро забываетъ.

Бываютъ въ низшемъ класс населенія семьи, которыя любятъ выносить на улицу свои домашніе раздоры, причемъ собравшіеся сосди выражаютъ то тому, то другому свое сожалніе, а сами ждутъ не дождутся, чмъ кончится вся эта потха. Въ Европ такой шумной семьей является Франція, и Парижъ, городъ, скоро все забывающій, служитъ для ея внутреннихъ раздоровъ своего рода улицей.

Кости, изъ-за которыхъ идетъ грызня, могутъ быть гд-нибудь очень далеко. Но грызущіяся изъ-за нихъ собаки всегда рычатъ въ Париж.

Въ это время жилъ-былъ частью въ Италіи, частью во Фросдорф жизнерадостный молодой человкъ, большой любитель всякаго спорта и общества. Велъ онъ жизнь настоящаго помщика, имющаго княжескій титулъ, и назывался графомъ де-Шамборомъ. Сынъ герцогини Беррійской, которая пыталась сыграть большую роль, но потерпла неудачу, онъ былъ женатъ на итальянской принцесс, отъ которой дтей у него не было. Онъ былъ, слдовательно, послднимъ изъ Бурбоновъ, какъ его называли въ Европ. По ему это было безразлично. Можетъ быть, это была своего рода философія, которая говорила, что надо же кому-нибудь быть послднимъ

Тмъ не мене въ его жилахъ текла энергичная кровь. Со стороны отца его предками были шестьдесятъ шесть французскихъ королей, со стороны матери — не мало историческихъ дятелей. Бабушка герцогини Беррійской была родной сестрой Маріи-Антуанетты. Ея мать доводилась теткой жен Наполеона, императриц Маріи-Луиз, а ея отецъ занималъ тронъ Сициліи и Неаполя. Когда будущей герцогин Беррійской было девятнадцать лтъ, у ней родилась дочь, вскор умершая. Черезъ годъ у ней родился сынъ, жившій только двадцать часовъ, а черезъ два года умеръ у нея на рукахъ въ фойе ‘Большой Оперы’ въ Париж и ея мужъ, павшій отъ руки убійцы.

Черезъ семь мсяцевъ посл смерти мужа у нея родился второй сынъ — графъ Шамборскій, послдній отпрыскъ стариннаго Бурбонскаго рода. Она была очень дятельна и проявляла подчасъ большое мужество. Чтобы объединить вокругъ себя роялистовъ, онъ совершила свою знаменитую поздку верхомъ по Ванде. Не кто иной, какъ она, требовала отъ Карла X, чтобы онъ оказалъ сопротивленіе революціи. Она была самой ярой изъ всхъ роялистовъ, и ея сынъ могъ бы стать королемъ, если бъ онъ не былъ философомъ или, быть можетъ, трусомъ.

Онъ ждалъ, пока Франція не призоветъ его въ одинъ голосъ. Какъ будто Франція когда-нибудь и кого-нибудь призывала въ одинъ голосъ!

Среди всей этой неурядицы раздавались голоса — и ихъ было не мало — въ пользу младшей линіи Бурбоновъ — Орлеановъ. Луифилиппъ, бывшій королемъ восемнадцать лтъ, былъ еще живъ и пребывалъ въ Клермон. Два года тому назадъ, въ самый разгаръ революціи 1848 года, онъ усплъ спастись въ Ньюгавенъ. Орлеаны всегда искали спасенія въ Англіи. Луи-Филиппъ былъ призванъ на престолъ французскимъ народомъ. Его восемнадцатилтнее правленіе было ознаменовано важными событіями. Между прочимъ, онъ открылъ для публики доступъ въ Версальскій дворецъ, который, однако, ему не принадлежалъ. Потомъ призвавшій его народъ началъ его травить. На его жизнь было произведено нсколько покушеній. Вс другіе государи терпть ег’о не могли и не позволяли своимъ дочерямъ выходить замужъ за его сыновей. Луифилиппъ и его сыновья ждали въ Клермон, пока начнутъ кричать въ Париж уличные говоруны.

Была и третья кость, изъ-за которой грызлись,— это потомство императора. Въ эту эпоху партизаны этой линіи были на вершин своего могущества, ибо на верхушк революціонной волны возвышался Бонапартъ.

За смертью единственнаго сына великаго Наполеона, кандидатомъ на французскій престолъ сталъ сынъ его третьяго брата.

Во Франціи давно уже отвыкли видть законнаго наслдника въ старшемъ сын. Какое-то проклятіе лежало на этихъ первенцахъ. Сынъ Наполеона умеръ въ изгнаніи въ Австріи. Герцогъ Бордоскій, родившій черезъ семь лтъ посл него, умеръ въ изгнаніи бездтнымъ. Графъ Парижскій, родившійся также въ Тюльери, долженъ былъ отправиться въ изгнаніе, когда ему было всего десять лтъ, и умеръ въ Англіи!

Такъ преходитъ слава міра сего! Нтъ ничего хорошаго родиться всь дворц или жить въ немъ.

Банкирская контора Джона Тернера находилась въ улиц Лафитта. Когда 25-го августа 1850 года онъ вышелъ изъ конторы и очутился на лиц, на него почти налетлъ какой-то камло. Онъ размахивалъ пачкой газетой и кричалъ въ лицо встрчнымъ:

— Король умеръ! Умеръ король!

И Парижъ, этотъ скоро забывающій городъ, спрашивалъ себя съ улыбкой, какой это король.

Луи-Филиппъ, сынъ одного изъ тхъ авантюристовъ, которые всегда охотились за Франціей, умеръ въ Англіи на семьдесятъ седьмомъ году жизни.

Джонъ Тернеръ, подобно многимъ, былъ медленъ въ своихъ движеніяхъ и быстръ въ своихъ соображеніяхъ. Онъ сразу сообразилъ, что смерть Луи-Филиппа оставляетъ свободное поле для слдующаго авантюриста.

Онъ направился обратно въ свою контору, гд не успло еще обсохнуть перо, которымъ былъ подписанъ чекъ о выдач Септимію Марвину четырехсотъ фунтовъ стерлинговъ.

Здсь же въ глубин широчайшаго турецкаго дивана былъ скрытъ и портретъ неизвстной дамы времени Людовика XIV. Тернеръ набросалъ текстъ телеграммы мистриссъ Сентъ-Пьерръ Лорансъ, адресовавъ ее на ея виллу возл Руана, и затмъ съ важнымъ видомъ отправился обдать.

На слдующее утро онъ получилъ отвтъ, сидя за завтракомъ въ своей квартир на Avenue d’Antin, въ которой онъ жилъ уже не первый годъ. Но онъ не раскрывалъ телеграммы. Онъ запросилъ по телеграфу миссисъ Сентъ Пьерръ-Лорансъ, не можетъ ли она пріютить его у себя на нсколько дней, и теперь предчувствовалъ, что отвтъ будетъ утвердительный.

— Когда я уду,— сказалъ онъ своему вышколенному лакею:— запакуйте это хорошенько и пришлите мн въ Руанъ, на виллу Кордуанъ. Положите въ чемоданъ все, что нужно на недлю.

Такимъ образомъ, Джонъ Тернеръ отправился на югъ, чтобы присоединиться къ тмъ самымъ роялистамъ, презирать которыхъ его выучилъ его отецъ. Онъ до нкоторой степени усплъ уже вооружиться, зная, что его пріздъ не доставитъ особаго удовольствія.

Путешествія въ т времена длились довольно долго: желзная дорога доходила только до Тура, откуда путешественникъ долженъ былъ добираться на почтовыхъ до Ларошели, отсюда по рк до Руана — мелководной гавани въ усть Жиронды.

— Приходится перемнить кухню,— объяснялъ онъ мистриссъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ.— Доктора говорятъ, что я чрезмрно толстю.

И онъ взялъ ее за руку, длая видъ, что не замчаетъ ея смущенныхъ взоровъ.

— Поэтому я отправляюсь на югъ и хочу добраться до Біаррица, который, говорятъ, входитъ въ моду,— продолжалъ онъ.— Надюсь, что для васъ не составитъ особыхъ хлопотъ дать мн кровать — покрпче, конечно, на одну или дв ночи.

— Конечно, нтъ,— отвчала хозяйка, обладавшая счастливой способностью никогда не теряться.— Разв вы не получили моей телеграммы?

— Въ которой говорилось, что вы считаете часы, остающіеся до моего прізда?

— Ну, не такъ ужъ пылко,— отвчала мистриссъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ, быстро соображая, прочелъ ли онъ телеграмму.

— О, Боже мой!— воскликнулъ Джонъ Тернеръ, бросая взглядъ на прохладную и потемнвшую уже веранду, гд около стола сидли два какіе-то господина и пили кофе.— Кто это?

— Гд?— спросила хозяйка, не поворачивая головы въ томъ направленіи, въ которомъ былъ устремленъ его взоръ.

— Одинъ-то Дормеръ Кольвилль, его я узнаю. А другой… Откуда у него такое лицо?

Тернеръ снялъ шляпу и вытеръ лобъ платкомъ: было очень жарко, и августовское солнце только начинало садиться въ рыжеватое море.

— Вроятно, оттуда, откуда и вс лица,— съ легкимъ смхомъ отвтила мистриссъ Лорансъ, продолжая оставаться хозяйкой положенія.— Его зовутъ Баребонъ. Это пріятель Дормера Кольвилля.

— Всякій другъ Дормера Кольвилля возбуждаетъ мой интересъ.

Мистриссъ Лорансъ быстро взглянула на гостя изъ-подъ своего обшитаго кружевами зонтика.

— Что вы хотите этимъ сказать?— сказала она тономъ, въ которомъ послышалось какое-то раздраженіе.

— Только то, что онъ отлично выбираетъ друзей,— отвчалъ банкиръ съ мнимо-простодушной улыбкой.

Его лицо отъ жары способно было загорться. Никто не придалъ -бы особаго значенія этому толстяку съ такой добродушной вншностью. Даже мистриссъ Лорансъ какъ будто смягчилась и направилась къ дому, приглашая гостя слдовать за ней.

— Я буду откровенна съ вами,— сказала она.— Я телеграфировала вамъ, что вилла въ настоящее время, къ несчастью, переполнена гостями.

— Такъ что же? Я поду въ гостиницу. Тмъ боле, что я приказалъ извозчику ждать меня у воротъ. Я и самъ думалъ, что въ это время года на вашей вилл не совсмъ просторно. Я только поздороваюсь съ Кольвиллемъ и потомъ поду. Разршите мн зайти къ вамъу же посл обда. Намъ нужно переговорить о кое-какихъ денежныхъ вопросахъ, если припомните.

Отвчать было некогда: Дормеръ Кольвилль, увидвъ гостя, бросился по ступенькамъ веранды ему навстрчу. Подойдя къ Тернеру, онъ расхохотался: круглая фигура банкира располагала большинство людей къ смху, тмъ боле, что, казалось, онъ и самъ приглашалъ ихъ позабавиться на его счетъ.

Встрча была самая радостная съ обихъ сторонъ. Познакомившись съ Лу Баребономъ, банкиръ тутъ же сталъ прощаться, не посвящая никого въ свои планы относительно сегодняшняго вечера.

— Можетъ быть, онъ и не придетъ,— сказала мистриссъ Лорансъ своимъ гостямъ.

Ея увренность подйствовала убдительно на Лу Баребона, всегда готоваго предоставить всякое дло судьб. Но Дормеръ Кольвилль только покачалъ головой.

И дйствительно, титулованныя и другія важныя лица, которыя были приглашены на виллу Кордуанъ, посл обда нашли тамъ банкира, который комфортабельно устроился въ широкомъ кресл.

— Это мой парижскій банкиръ,— шепнула каждому мистриссъ Лорансъ.— Онъ ни о чемъ не знаетъ и, насколько я знаю, не занимается политикой. Онъ — обыкновенный банкиръ. Оставьте его въ поко, и онъ скоро заснетъ.

Въ теченіе трехъ недль, которыя Лу Баребонъ провелъ съ такимъ удовольствіемъ на вилл Кордуанъ, мистриссъ Лорансъ не разъ устраивала для своихъ друзей музыкальныя развлеченія и легкія пиршества. Каждый вечеръ ея гостиная, отличавшаяся значительными размрами, бывала переполнена. Ея друзья приводили сюда своихъ друзей и представляли ихъ хозяйк дома, которая, въ свою очередь, представляла ихъ Лу Баребону. Нкоторые прізжали издалека, изъ Ларошели и Пона. Нкоторые наняли для себя дачи на купальный сезонъ въ самомъ Руан.

— Онъ никогда не сдлаетъ безтактности,— въ сотый разъ говорила изъ-за своего вера хозяйка дома, слдя глазами за веселыми и легкими движеніями Лу Баребона, который, по какому-то врожденному инстинкту, умлъ съ каждымъ держаться именно такъ, какъ было нужно.

Въ этотъ вечеръ больше играли и пли, чмъ разговаривали.

— Сыграйте что-нибудь, чтобы онъ поскоре заснулъ,— сказалъ хозяйк Дормеръ Кольвилль.

И дйствительно, Джонъ Тернеръ скоро поддался дйствію какой-то мягкой сонаты. Онъ даже слегка захраплъ подъ тнью пальмы, отчего веселость общества только увеличилась.

Только одинъ Кольвилль обнаруживалъ признаки безпокойства и, если кто-нибудь начиналъ громко говорить, просилъ держаться подальше, такъ, чтобы англичанинъ не могъ слышать. Раза два онъ бралъ Баребона подъ руку и отводилъ въ противоположный уголъ комнаты, ибо онъ всегда былъ въ средин, а гд былъ онъ, тамъ былъ и онъ.

— О, какъ онъ прекрасенъ,— говорили гости, прощаясь съ хозяйкой.

— Онъ не ударитъ лицомъ въ грязь, не ударитъ,— вторили мужчины, серьезныя лица которыхъ освщались лучами послдней надежды.

Почти вс уже ушли, когда проснулся наконецъ Джонъ Тернеръ. Чтобы вывести его изъ этого блаженнаго состоянія, Дормеръ Кольвилль нарочно уронилъ около него толстую книгу.

— Я зайду къ вамъ завтра,— сказалъ банкиръ, прощаясь съ хозяйкой.— Вамъ нужно подписать нсколько бумагъ, если вы дйствительно ршились продать вашу ренту и вырученныя деньги отдать въ банкъ на храненіе.

— Да, я такъ ршила,— весело отвчала хозяйка.

Когда на другой день Джонъ Тернеръ явился на виллу съ цлымъ портфелемъ бумагъ, онъ засталъ миссисъ Лорансъ на веранд одну.

— Я намекнула Дормеру Кольвиллю и его другу, и они ухали,— замтила она какъ бы невзначай во время разговора.

— Такъ внезапно?

— Ничего, съ беззаботнымъ видомъ продолжала хозяйка, твердымъ четкимъ почеркомъ подписывая лежавшія передъ ней бумаги.

Тернеръ былъ, видимо, озадаченъ.

XIX.
Въ бреши.

Маркизъ де-Жемозакъ сидлъ у открытаго окна маленькой гостиной въ единственной обитаемой части замка. Онъ смотрлъ черезъ дворъ на садъ, гд, словно строгіе часовые, стояли между розъ, въ полномъ осеннемъ цвту, высокіе кипарисы.

За садомъ, на фон далекихъ равнинъ, сливавшихся въ туман съ болотами, которыми окружено устье Жиронды, рзко вырисовывалась прямая линія стнъ замка.

Маркизъ уже пообдалъ. Въ это время во Франціи обдали рано. Солнце склонялось къ морю на раскаленномъ, какъ мдь, неб, но съ устья рки доносился свжій втерокъ, умрявшій зной.его послднихъ лучей.

Де-Жемозакъ отбивалъ пальцемъ тактъ: въ комнат, подъ импровизированный аккомпанементъ Жюльетты, Баребонъ плъ:

C’est le Hasard

Qui, tt ou tard,

Ici bas nous seconde,

Car

D’un bout du monde

A l’autre bout

Le Hasard seul fait tout.

Онъ пересталъ пть и разсмялся. Жюльетта также засмялась.

— Великолпно, mademoiselle!— кричалъ онъ.

Маркизъ сложилъ вмст свои худыя руки.

— Это — все, что я знаю. Я умю пть только эту псню.

— Но дальше, вроятно, есть еще слова,— сказала Жюльетта, держа руку на клавишахъ дребезжащихъ клавикордъ, которымъ было, по крайней, мр, лтъ сто.— О чемъ говорится въ нихъ?

— Не знаю, мадемуазель,— отвчалъ Баребонъ, глядя на нее сверху.— Кажется, это любовная псенка.

Она пришпилила къ своему корсажу резеду съ сильнымъ запахомъ, какой всегда бываетъ у резеды осенью. Резеда наклонилась цвтками въ одну сторону. Тихонько она поправила цвты и наклонилась, чтобы понюхать ихъ.

— Итакъ, все дло въ случа?— тихо спросила она.

Маркизъ былъ нсколько глуховатъ.

— О, конечно,— отвчалъ Баребонъ.

Такъ какъ они -говорили, не понижая голоса, то она стала тихонько наигрывать на клавикордахъ мелодію псни, которую онъ только что сплъ.

— Все дло случая, мадемуазель. Разв вамъ этого не объясняли у ‘Всхъ Святыхъ?’

На этотъ разъ она не присоединилась къ его смху, который у него всегда былъ наготов. Комната была вся розовая отъ лучей заходящаго солнца, вся наполненная благоуханіемъ резеды, и арія, которую она запла, аккомпанируя себ на клавикордахъ, вся состояла изъ медленныхъ кадансовъ, которые такъ характерны для веселыхъ и грустныхъ псенъ Франціи и Испаніи.

Жюльетта быстро повернула голову и взглянула на своего собесдника, но не сказала ни слова. Слегка нажимая педаль, она спла свою псню еще разъ. Въ другомъ конц комнаты мурлыкалъ сквозь зубы ея отецъ.

— Здсь въ комнат жарко,— вдругъ сказала она и встала съ мста, не давая себ труда окончить псню.

— Это окно не открывается, мадемуазель. Я ужъ пробовалъ его открыть,— сказалъ Баребонъ, слдя за ея нетерпливыми движеніями.

— Въ такомъ случа я пойду въ садъ,— промолвила она, слегка вздохнувъ и своенравно качнувъ головой.

Не его, конечно, вина была въ томъ, что заходящее солнце, отъ котораго люди запираютъ двери, оказалось слишкомъ жгучимъ, и въ томъ, что окно не открывалось. Но Жюльетта какъ будто хотла упрекнуть его за это, а, можетъ быть, и за что-нибудь другое.

Баребонъ не сразу пошелъ за ней. Сначала онъ постоялъ нкоторое время у окна, разговаривая съ маркизомъ, который пустился въ воспоминанія, перебивая свою собственную рчь.

— А, Жюльетта опять перевсилась черезъ стну,— вдругъ вскричалъ онъ.— Давно-давно англичане пробили въ этомъ мст брешь,— не улыбайтесь, другъ мой, вдь вы не англичанинъ. За цлыя столтія войны этотъ замокъ былъ взятъ только два раза. А, Боже мой! Она наклоняется еще больше! Сто разъ я говорилъ ей, что въ этомъ мст стна не надежна!

— Позвольте мн пойти и предупредить ее въ сто первый,— услужливо сказалъ Лу.

— Хорошо, мой другъ. Сдлайте это. Но скажите эй строго. Не забывайте, что она еще совершенный ребенокъ.

— Хорошо, не забуду.

Жюльетта какъ будто не слыхала его шаговъ по лугу, на которомъ теперь паслись бараны. Она стояла къ нему спиной, на нсколько футовъ ниже него, какъ разъ въ той бреши, которую давно-давно сдлали эти англичане. Они, должно быть, выламывали эти огромные камни простыми ломами и сносили ихъ внизъ голыми руками.

Жюльетта смотрла черезъ виноградники на рку, блествшую на горизонт, и напвала про себя послдній куплетъ псенки, которую плъ Лу.

D’un bout du monde

A l’autre bout

Le Hasard seul fait tout.

И, подбирая рукой свои юбки, она обернулась.

— Мадемуазель, вы не должны итти дальше,— сказалъ Лу.

Она остановилась, нагнулась, чтобы подобрать свои юбки, но не оглянулась. Потомъ, прыгая съ камня на камень, она пошла впередъ. Камни едва держались въ трав, и, казалось, при малйшемъ прикосновеніи готовы были полетть внизъ.

— Это не я говорю вамъ, а вашъ отецъ, который послалъ меня сюда,— разъяснялъ Лу.

— Вдь все зависитъ отъ случая,— сказала она, глядя внизъ.

Вдругъ она обернулась и взглянула на него съ тмъ нетерпніемъ, которое поздне въ жизни уступаетъ мсто самой опасной философіи безразличія.

Ея движенія были очень быстры и порывисты, какъ будто что-то такое, чего она и сама не знала, раздражало ее.

— Вроятно, тоже случай спасъ нашу жизнь въ ту бурную ночь, два мсяца тому назадъ, вотъ тамъ,— воскликнула она, показывая рукой на спокойное теперь устье рки, взглядывая на него съ какимъ-то небывалымъ безпокойствомъ, проглядывавшимъ въ ея глазахъ.

Ея волосы, подвязанные внизу лентой, а la diable, какъ тогда называли эту моду, разввались по втру.

— Да, все случай, мадемуазель,— проговорилъ Лу, смотря на рку черезъ ея голову.

— Произошло бы то же самое, если бъ въ лодк съ вами были только Жанъ и Марія?

— Лодка была крпкая и канаты надежные.

— А вы вели бы себя такимъ же образомъ?— спросила двушка, бросая на него пристальный взглядъ.

— О, нтъ,— со смхомъ отвтилъ онъ.— Конечно, я не велъ бы себя такимъ же образомъ. Но вамъ нельзя здсь оставаться. Стна не надежна.

Она пожала плечами и, полу отвернувшись отъ него, продолжала стоять на томъ же мст и глядть внизъ на виноградники, тянувшіеся до самой рки. Щеки ея пылали.

— Вашъ отецъ поручилъ мн сказать вамъ это,— продолжалъ Лу.— Если онъ увидитъ, что вы не обращаете вниманія на мои слова, онъ придетъ сюда самъ.

Жюльетта коротко разсмялась и стала подниматься къ нему. Аргументъ, повидимому, оказался достаточно убдительнымъ. Когда она норовнялась съ нимъ, онъ пошелъ по дорожк, которая шла около стны, не къ дому, а отъ дома. Она поняла это молчаливое приглашеніе, но не могла не сказать съ легкимъ смхомъ:

— Не слдуетъ ли вернуться и сказать пап, что все обошлось вполн благополучно?

— Не надо.

Теперь настала его очередь быть серьезнымъ, и въ ея глазахъ явно виднлось удовлетвореніе. Но этого ей было мало, и ей хотлось разсердить сего. Она принялась смяться, и они, наврно, поссорились бы, если бы онъ не сжалъ крпко губы и не глядлъ сосредоточенно впередъ.

Они шли мимо неоконченной развалины, извстной подъ именемъ Итальянскаго дома, который загораживалъ ихъ отъ оконъ той части старинныхъ конюшенъ, гд маркизъ де-Жемозакъ, выкупивъ замокъ у потомковъ одного изъ авантюристовъ, которому онъ достался во время Террора, устроилъ себ жилье. Эта часть сада кончалась липовой аллеей. Жюльетта остановилась и стала слдить за заходящимъ солнцемъ какъ разъ въ такомъ ея пункт, котораго нельзя было видть ниоткуда. Лу шелъ на нсколько шаговъ сзади нея и остановился, какъ только остановилась она. Жюльетта сла ни низкую въ этомъ мст стну, Лу остался стоять.

На пурпуровомъ неб рзко вырисовывался ея красивый профиль съ короткимъ подбородкомъ и красиво очерченными губами, съ орлинымъ носомъ и вьющимися волосами, которые шапкой поднимались съ ея лба. Въ ея глазахъ, полу отвернувшихся отъ него, отражался блескъ заходящаго солнца. Пока она смотрла на закатъ, онъ смотрлъ на нее, и какая-то смущенная улыбка скользила по его губамъ.

Можетъ быть, ему вспомнились слова маркиза, что Жюльетта еще совсмъ ребенокъ. Онъ зналъ, что она чужда всякимъ житейскимъ дламъ, что въ монастыр, гд она воспитывалась, она не была посвящена въ человческіе расчеты. Она ничего не знала, но не была уже ребенкомъ, наоборотъ, она была самой красивой женщиной, какую только приходилось видть Лу Баребону.

Такія мысли приходили ему въ голову, пока она сидла на низенькой стн, вотъ-вотъ готовой рухнуть, и смотрла на закатъ, а онъ смотрлъ на нее и видлъ, какъ потихоньку вмст со свтомъ солнца потухалъ и гнвъ въ ея глазахъ.

Посл долгой паузы, когда тянувшіяся на запад полосы облаковъ изъ красныхъ сдлались срыми, Жюльетта спросила мягкимъ и доврчивымъ тономъ, какого онъ раньше отъ нея не слышалъ:

— Когда вы узжаете?

— Сегодня вечеромъ.

Онъ зналъ, что ей извстенъ даже часъ его отъзда.

— А когда вы вернетесь обратно?

— Какъ только будетъ можно,— отвтилъ онъ, полубезсознательно.

Она повернула немного голову. Въ углахъ ея полураскрытаго рта было что-то такое, что не позволяло ему отвтить иначе.

— Почему?— почти шопотомъ спросила она, и вдругъ, весело засмявшись, спрыгнула со стны и быстро пошла впередъ. Онъ шелъ попрежнему сзади.

— Почему?— черезъ плечо спросила она своего спутника.

Лу схватилъ ее за руку и прежде, чмъ она успла отдернуть ее, поднесъ ее къ своимъ губамъ.

— Потому, что здсь вы,— отвчалъ онъ, смясь.

Она опять стала серьезна, бросила на него странный, испытующій взглядъ и вдругъ свернула влво.

Лу Баребонъ остался стоять въ полутемнот и вспомнилъ о Миріамъ Листонъ.

XX.
‘Девятнадцать’.

Повернувъ къ домику у воротъ замка, Жюльетта встртилась съ отцомъ, который шелъ подъ руку съ Дормеромъ Кольвиллемъ. Присутствіе этого англичанина въ стнахъ замка не было, вроятно, новостью для нея, ибо она слышала, какъ у воротъ звонили въ колокольчикъ.

На Кольвилл былъ костюмъ для верховой зды. Это былъ его обычный костюмъ, когда онъ жилъ во Франціи, гд онъ не скрывалъ, что состоитъ совладльцемъ большого торговаго дома въ Бордо.

— Я негласный хозяинъ,— говаривалъ онъ съ легкимъ налетомъ доврчивости, которая служитъ лучшимъ средствомъ вывдать у сосда о его длахъ.— Я негласный хозяинъ, пока не подойдетъ сезонъ сбора винограда. Тогда я вдругъ появляюсь на сцену, объзжаю виноградники и осматриваю урожай.

Въ это время виноградъ былъ еще зеленъ, и такія поздки предпринимать было рано. Но всякому, кто хотлъ передвигаться съ мста на мсто, нужно было носить непремнно костюмъ для верховой зды: въ этой части Франціи земля такъ дорога, что широкихъ дорогъ не длаютъ, и тропинка для верховой зды считается достаточной дорогой и для путешественниковъ, и для длинныхъ и узкихъ телгъ, на которыхъ перевозится вино.

Со времени своего нсколько неожиданнаго отъзда съ виллы Кордуанъ Лу Баребонъ и Дормеръ Кольвилль стали неразлучными спутниками: они и останавливались всегда вмст. Иногда они находили убжище у кого-нибудь изъ друзей, иногда просили гостепріимства въ какомъ-нибудь замк, иногда, довольствуясь самыми скромными удобствами, останавливались въ дом сельскаго священника или какого-нибудь отставного солдата, живущаго въ одномъ изъ тхъ маленькихъ провинціальныхъ городковъ, которые дешевые парижскіе журналисты высмиваютъ безъ устали.

Большихъ городовъ они тщательно избгали.

— Зачмъ намъ хать въ большой городъ,— шутя повторялъ Дормеръ Кольвилль:— когда дла зовутъ насъ въ деревню?

Если кто-нибудь изъ спутниковъ начиналъ, дорогой или за столомъ, разспрашивать его, онъ неизмнно отвчалъ:

— Да, я скупщикъ винъ. Мы оба покупаемъ вино и теперь переходимъ съ мста на мсто, чтобы посмотрть, каковъ уродился виноградъ. Вино вдь заключено въ виноград, а виноградъ уже начинаетъ зрть.

И случайные знакомые, познакомившіеся гд-нибудь въ гостиниц за завтракомъ, повторяли и разносили эти слова.

— А, вотъ что! Виноградъ теперь созрваетъ. Это хорошо,— говорили эти знакомые, бросая взглядъ на спутника Дормера Кольвилля, который до сихъ поръ безмолвно держался въ тни, какъ человкъ, зависимый отъ крупнаго торговца и у него учащійся уму-разуму. Послдній, если ему приходилось принимать участіе въ разговор, какъ-то само-собой невольно все говорилъ о девятнадцати.

— Вотъ пройдетъ дней девятнадцать и, если будетъ солнце, сборъ винограда будетъ обезпеченъ.

Или:

— Сегодня намъ остается пройти еще девятнадцать километровъ.

Случалось, что слово ‘девятнадцать’ приходилось невпопадъ, словно неловкій собесдникъ нарочно употреблялъ его въ разговор.

Нигд такъ не проявляется симпатія или антипатія, какъ въ путешествіи,— фактъ, указывающій на то, какъ мудро поступаютъ новобрачные, отправляясь въ свадебную, поздку. Но путешествовать съ Дормеромъ Кольвиллемъ значило пройти обширный курсъ разныхъ добродтелей. Никто не могъ такъ легко отказаться отъ эгоизма и съ такимъ трудомъ утомляться: а эти два основныхъ качества и являются истиннымъ камнемъ преткновенія во всякомъ путешествіи.

Въ теченіе мсяца, прошедшаго со дня отправленія Дормера Кольвилля и Лу Баребона съ дачи мистриссъ Лорансъ и до ихъ прибытія въ гостиницу въ Жемозак, они до извстной степени сдлались друзьями.

Гостиница ‘Блая Лошадь’ въ Жемозак была не лучше, не хуже всякой другой ‘Блой Лошади’ въ любомъ маленькомъ городк Франціи. Но она была безусловно лучше гостиницы городка такого же размра какой-нибудь другой страны.

Было нсколько причинъ, почему маркизъ де-Жемозакъ долженъ былъ согласиться съ настояніями Дормера Кольвилля, твердившаго, что еще не время для Лу Баребона появляться въ замк Жемозакъ.

— Онъ нсколько беззаботенъ,— шопотомъ говорилъ онъ.— По нкоторымъ чертамъ его характера можно легко распознать источникъ, изъ котораго течетъ его кровь. Онъ не можетъ дйствовать самъ, и ему надо показать, что по необходимости вмсто него должны дйствовать другіе. Ему нужно давать возбуждающаго. Пускай онъ будетъ путешествовать по Франціи и увидитъ самъ то, о чемъ онъ дб сихъ поръ зналъ по наслышк, изъ вторыхъ рукъ. Это будетъ дйствовать на него возбуждающе.

Посл этого была предпринята поздка по долин ркъ Гаронны и Дордоньи. Другое путешествіе, на этотъ разъ пшкомъ, должно было окончиться въ самомъ центр страны — въ Париж.

Отправленіе назначено было въ тотъ же вечеръ, и Кольвилль явился сообщить, что все готово и лошади надутъ у воротъ.

— Если бы вс могли любоваться такими видами, мадемуазель,— сказалъ онъ, поднимая взоръ къ залитому багрянцемъ небу и вдыхая въ себя ароматъ растущихъ кругомъ цвтовъ:— то люди не много успли бы сдлать въ своей жизни.

Задумчивымъ взглядомъ онъ окинулъ всю панораму, потомъ, какъ бы мимоходомъ — пристально взглянулъ на лицо Жюльетты, которая продолжала итти, молча улыбаясь.

— Она растетъ, дорогой маркизъ, растетъ не по днямъ, а по часамъ и каждое утро просыпается новой женщиной,— конфиденціально говорилъ онъ маркизу.

На этотъ разъ онъ пошелъ искать Лу Баребона съ обычнымъ смхомъ добраго пріятеля. Тотъ, кого вс считаютъ добродушнымъ, обыкновенно никогда не бываетъ умнымъ.

Баребонъ направился къ воротамъ, не вступая въ разговоръ съ своимъ другомъ. Онъ былъ молчаливъ и серьезенъ.

— Идемъ,— сказалъ Дормеръ Кольвилль мягкимъ голосомъ,— Надо садиться въ сдло и хать. Я говорилъ маркизу и мадемуазель Жюльетт, что человкъ испытываетъ огромное искушеніе оставаться въ Жемозак, пока не пройдутъ годы, когда онъ можетъ дйствовать.

Маркизъ отвчалъ, что требовалось въ этомъ случа отвтить,— что онъ надется дожить до того времени, когда Жемозакъ, да и не одинъ Жемозакъ, а сотни замковъ возродятся для своей прежней славы и откроются для того, кто вернетъ имъ ихъ потерянное состояніе.

Кольвилль смотрлъ то на отца, то на дочь. Наконецъ, уже занося ногу въ стремя, онъ обернулся къ Жюльетт, вышедшей съ ними за ворота, и сказалъ:

— Мадемуазель также не откажется, вроятно, пожелать намъ всякихъ удачъ? Увы, прошли т времена, когда можно было получить отъ нея ленту, за которую готовы были бы сражаться! Идемте, Баребонъ, и въ сдло!

Жюльетта молчала.

— Желаю вамъ всякаго благополучія,— промолвила она наконецъ, загадочно улыбаясь и поглаживая шею лошади Кольвилля.

Итакъ, при солнечномъ закат, они тронулись въ объздъ, о которомъ долго потомъ говорили въ нкоторыхъ частяхъ Франціи. Тамъ и сямъ, въ Ангумуа, въ Гіенн, въ Ванде, въ западной части Бретани любопытный историкъ долго еще могъ встртить какого-нибудь стараго деревенскаго кюре, который еще настаивалъ на необходимости раздлить Францію опять попрежнему на провинціи и разсказывалъ, какъ во дни его юности, когда онъ еще впервые совершалъ богослуженіе, послдняя.надежда роялистовъ прозжала по этому краю.

Поздка длилась около двухъ мсяцевъ. Сборъ винограда былъ уже конченъ прежде, чмъ они прохали къ сверу отъ Луары и къ Нанту.

— Надо будетъ теперь говорить, что мы — торговцы сидромъ,— замтилъ Дормеръ Кольвилль, перезжая черезъ рку, которая раздляетъ Францію на дв большія части.

‘Онъ держитъ себя очень спокойной сосредоточенно. Я думаю, что изъ него выйдетъ серьезный человкъ’, писалъ онъ маркизу де-Жемозаку, тщательно стараясь предоставлять Лу Баребону полную свободу.

— Я, въ нкоторомъ род, обязательный для васъ лоцманъ,— весело объяснялъ онъ своему спутнику.— Корабль вашъ, и вы, вроятно, знаете о меляхъ гораздо боле, чмъ я. Вы, конечно, замчали это сами сто разъ, когда вамъ приходилось бывать въ мор съ этимъ старымъ морскимъ волкомъ, капитаномъ Клеббомъ. И все-таки, при вход въ портъ, вамъ необходимо взять обязательно лоцмана и встртить его со всею привтливостью, хотя вы и чувствуете, что могли бы исполнить все и безъ него. Такимъ образомъ, вамъ приходится мириться съ моимъ присутствіемъ, помня, что вы можете выбросить меня вонъ, какъ только войдете въ портъ.

И дйствительно, никто другой не могъ бы такъ мило исполнять эту роль.

Баребонъ находилъ, что длать ему приходится не очень много, и скоро приспособился къ положенію, которое требовало лишь одного: готовности выслушивать всхъ и терпливо ждать. Цлыми часами, даже днями приходилось ему слушать рчи о преданности длу, которое было еще сокрыто отъ сыщиковъ принца-регента, но уже тлло красноватыми огоньками.

Баребонъ, какъ и предсказывалъ Кольвилль, продолжалъ сосредоточиваться. Цлыми часами онъ халъ молча, хотя въ начал дня весело болталъ, разсказывая тысячи разныхъ случаевъ изъ своей жизни или заливаясь смхомъ при воспоминаніи о своемъ свиданіи съ какимъ-нибудь провинціальнымъ нотаблемъ, или шутя съ тми изъ попадавшихся по дорог, которые для того годились.

Но теперь уже исчезла неопредленность того переворота, который совершился въ его судьб. Каждый деревенскій кюре, приходившій вечеркомъ выпить съ ними стаканчикъ вина въ гостиниц, все боле отгонялъ эту неопредленность, каждый провинціальный дворянчикъ, привтствуя ихъ на порог своего уединеннаго и спокойнаго дома, подтверждалъ ту блестящую дйствительность, которая овладла имъ наяву и безпокоила его во сн..

День за днемъ хали они впередъ, останавливаясь черезъ три-четыре деревни, когда лошадямъ нужно было дать отдохнуть. Въ каждой деревушк, въ каждомъ сел, гд они останавливались и подкрпляли свои силы, въ каждомъ городк, гд они проводила ночь, ихъ непремнно поджидалъ кто-нибудь. И, говоря о погод, этотъ человкъ всегда очень ловко упоминалъ число девятнадцать. ‘Девятнадцать’ — таковъ былъ пароль Франціи.

Еще на берегахъ Дордоньи Лу спросилъ своего спутника, что значитъ это число и почему оно выбрано.

— Это значитъ Людовикъ XIX,— серьезно отвчалъ Кольвилль.

Теперь, когда они прозжали по этой земледльческой стран съ такимъ рдкимъ населеніемъ, что въ Англіи нельзя увидть ничего подобнаго, число ‘девятнадцать’, казалось, всюду слдовало за ними, или, лучше сказать, бжало передъ ними и приготовляло имъ встрчу.

Не разъ Кольвилль молча указывалъ своимъ хлыстомъ на цифру 19, написанную гд-нибудь на воротахъ или на стн. Въ это время Франція таинственнымъ образомъ наводнялась безчисленными изображеніями великаго Наполеона. Дни художественныхъ объявленій еще не наступили, и молодыя особы, желающія выгодно вступить въ бракъ, не имли еще возможности довести объ этомъ до свднія публики въ приложеніи къ иллюстрированнымъ журналамъ. Объявленія расклеивались тогда такъ же, какъ и теперь, на стнахъ гостиницъ и лавокъ и конторъ дилижансовъ. И съ этихъ голыхъ стнъ всюду смотрло хорошо всми извстное лицо великаго Наполеона. Это было нововведеніе, которое быстро вошло въ употребленіе.

На каждой ярмарк, въ праздникъ Иванова дня и сотни другихъ праздниковъ чисто мстныхъ, везд можно было встртить по крайней мр, одного бродячаго торговца съ литографіями. Чуть останавливался передъ ними покупатель, торговецъ сейчасъ же предлагалъ ему почти даромъ портретъ Наполеона.

— За такую цну его нельзя и напечатать,— уврялъ продавецъ.

И это была правда.

Ярмарки служили и до сихъ поръ служатъ соединительнымъ звеномъ между уединенными деревнями и остальнымъ міромъ. И крестьяне, особенно первое время, охотно уносили съ собой эти портреты, которые потомъ развшивали по стнамъ своихъ жилищъ. Такимъ путемъ принцъ-регентъ раздувалъ Наполеоновскую легенду.

Дормеръ Кольвилль не разъ подъзжалъ къ этимъ портретамъ и, обернувшись черезъ плечо на своего спутника, отрывисто смялся: на лиц Наполеона нердко виднлась написанная карандашомъ цифра 19.

Но Баребону уже надоло то и дло смяться. Скоро и Кольвилль пересталъ показывать ему на этотъ условный знакъ: онъ замтилъ, что Лу стремится отыскивать его самъ. Если его не было, въ его глазахъ зажигался огонекъ ршимости, и онъ тяжело вздыхалъ, какъ бы сознавая принятую на себя отвтственность.

Дйствительность мало-по-малу овладла имъ съ такою силою, что то, что онъ предпринялъ наполовину въ шутку, теперь уже перестало быть шуткой. Ему казалось, что онъ двигается впередъ по дорог, на которой не видно ни конца, ни поворота въ ту или другую сторону.

Когда они перехали черезъ Луару, Дормеръ Кольвилль опять вздохнулъ свободно, какъ человкъ, которому приходилось долго задерживать дыханіе. Эти холодные и серьезные люди изъ Бретани, въ сравненіи съ жителями Вандеи, казалось, представляли собою другой типъ человческаго рода. Эти люди рдко смялись и никогда не сворачивали съ дороги, по которой пошли, хотя бы она и не была устлана розами.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.
Улица Св. Іакова, д. No 8.

Между улицей Лилля и Сенъ-Жерменскимъ бульваромъ, въ тсныхъ переулкахъ, которые до сихъ поръ уцлли отъ всесокрушающей дятельности бывшаго парижскаго префекта барона Гаусмана, было не мало домовъ, которые не открывали своихъ воротъ со временъ великой революціи.

Одинъ изъ такихъ домовъ стоялъ на улиц Св. Іакова — коротенькомъ тупик, Не шире переулка, упиравшемся прямо въ высокія стны. Каждый, кто възжалъ въ нее, долженъ былъ потомъ, за невозможностью повернуться, пятиться задомъ.

Вс окна, безпомощно смотрвшія на голыя стны или глядвшія черезъ ворота на улицу Св. Іакова, были роялистскія окна, и переулокъ, окруженный высокими стнами и не дававшій повернуться, тоже былъ роялистскимъ.

Со многихъ изъ этихъ оконъ пыль, повидимому, не обметалась лтъ сто, съ того самаго времени, когда ихъ отпирали дрожащія руки, изъ нихъ выглядывали блдныя лица чтобы можно было прислушаться къ гулу голосовъ на улиц Du Bac, на площади возл Церкви St. Germain des Pres и во всемъ Париж, гд народъ длалъ свою исторію.

Къ этому-то дому и направлялись пшкомъ Лу Баребонъ и Дормеръ Кольви иль, посл долгаго путешествія добравшіеся наконецъ до Парижа.

Почти совсмъ уже стемнло, и Кольвилль, оставивъ своихъ лошадей на постояломъ двор въ Медон, ршилъ направиться въ столицу.

— Было глупо,— весело сказалъ онъ своему спутнику,— выставлять въ Париж напоказъ такое лицо, какъ у васъ, да еще днемъ.

Отъ Медона они дохали въ наемномъ экипаж до начала Марсова поля, которое въ т времена не было еще застроено разными хрустальными павильонами и выставочными зданіями, такъ какъ Парижъ не превратился еще во всемірную ярмарку. Отъ Марсова поля они пошли пшкомъ по скверно вымощеннымъ и слабо освщеннымъ улицамъ. На улиц Св. Іакова былъ только одинъ масляный фонарь, стоявшій на углу. Остальная часть улицы освщалась окнами двухъ небольшихъ лавочекъ, торговавшихъ дровами, огурцами и черными отъ времени веревками, какъ это длаютъ вс такія мелкія лавочки по эту сторону Сены.

Дормеръ Кольвилль показывалъ дорогу, лавируя съ одной, стороны на другую около сточной канавы, которая со зловоніемъ извивалась по средин улицы и направлялась къ рк. Наконецъ онъ остановился у какихъ-то большихъ воротъ и посмотрлъ на то мсто, гд обыкновенно вырзывается фамилія владльца дома, но какой-то гражданинъ въ припадк энтузіазма, очевидно, выскребъ ее топоромъ.

Кольвилль осторожно взялся за ручку звонка — ту самую, которая звала привратника, чтобы онъ открылъ ворота королев въ т далекія времена, когда Марія-Антуанетта легкомысленно толкала монархію къ гибели.

Большія ворота не открылись на звонъ, но зато отворилась маленькая дверь, глубоко спрятанная въ боковой стн. На этой двери вислъ установленный муниципалитетомъ металлическій нумеръ — No 8. Этотъ домъ по улиц Св. Іакова когда-то былъ хорошо извстенъ королямъ подъ именемъ отеля Жемозакъ.

Человкъ, открывшій дверь, держалъ одной рукой фонарь, а другой не давалъ двери захлопнуться, пока онъ старался разглядть тхъ, кто звонилъ. Легко можно себ представить, что за этими стнами этотъ человкъ пережилъ и реставрацію и пару дальнйшихъ революцій.

Дворъ былъ вымощенъ булыжникомъ, величиною съ яблоко. Даже при мерцающемъ свт фонаря можно было замтить, что ни на двор между камнями, ни на ступеняхъ широкаго крыльца, которое вело къ открытому подъзду, травы не было. Домъ казался мрачнымъ и заброшеннымъ.

— Да, да, г. маркизъ у себя,— говорилъ отворившій дверь человкъ, покашливая, какъ въ бронхит, и ведя прибывшихъ по двору. На немъ было что-то въ род ливреи, служившей долгіе годы. Ее, очевидно, шили на какого-нибудь молодого человка, и теперь на этой согбенной спин она длала три огромныя складки.

— Будьте осторожны,— предостерегающимъ голосомъ говорилъ онъ, зажигая въ передней срную спичку.— Въ коврахъ есть дыры. Въ нихъ легко запутаться и упасть.

Онъ зажегъ свчку и, хорошенько заперевъ двери, повелъ гостей наверхъ. При ихъ приближеніи, которое явственно было слышно, благодаря скрипвшему паркетному полу, наверху лстницы отворилась дверьми навстрчу прибывшимъ хлынулъ цлый потокъ свта.

Въ дверяхъ, высотою въ десять футовъ, стояла въ ожиданіи согбенная фигура маркиза де-Жемозака.

— А,— сказалъ онъ съ той учтивостью, которая была такъ свойственна его поколнію и всегда только скользила по поверхности жизни.— Путешествіе, стало быть, прошло удачно. Позвольте мн…

И по обычаю своего времени онъ расцловалъ Баребона.

— Я слышу со всхъ сторонъ,— продолжалъ онъ, когда дверь закрылась:— что вы совершаете великія вещи. Со всхъ сторонъ вамъ несутся похвалы.

Онъ нсколько отстранилъ отъ себя Баребона и продолжалъ:

— Ваше лицо стало серьезне. Сходство еще поразительне, чмъ прежде. Ну, теперь вы сами знаете, сами видли…

— Да,— серьезно промолвилъ Баребонъ.— Я видлъ и знаю.

Маркизъ потеръ свои блыя руки, засмялся отъ восторга и подкатилъ кресло къ камину, въ которомъ горли огромныя, словно бочки, дрова. Комната была громадныхъ размровъ и освщалась множествомъ лампъ, какъ во дни пріемовъ или баловъ. Воздухъ въ ней былъ сырой и затхлый. На стнахъ виднлись срыя пятна, оставшіяся вмсто картинъ какого-то извстнаго художника великаго вка, которыя изображали пастушескія сцены съ купидонами и розами.

Потолокъ мстами обвалился, отъ мебели слегка пахло сырой гнилью.

Но все здсь было въ томъ изысканномъ вкус, которому не могли подражать позднйшія, боле вульгарныя поколнія. Ничто не было скрыто, наоборотъ, съ какой-то полуцинической гордостью все это било прямо въ глаза. Все было изъдено молью, источено червями, пришло въ упадокъ. Но все это было временъ монархіи. Во всемъ Париж не нашлось бы и полдюжины домовъ, гд, несмотря на богатство, которое нын любитъ выставлять себя напоказъ, можно было бы отыскать столько комнатъ, меблированныхъ вещами времени Людовика Великаго. Самый воздухъ, пропитанный какимъ-то теперь забытымъ ароматомъ, дышалъ былымъ отблескомъ. И послдній изъ Жемозаковъ, скрывавшій свою бдность отъ глазъ своихъ равныхъ, не скрывалъ отъ нихъ это оскудніе, служившее символомъ того, отъ чего разрывались ихъ сердца и ради чего они, время отъ времени, украдкой, словно преступники, пробирались въПарижъ.

— Какъ видите, я сдержалъ свое общаніе,— сказалъ онъ своимъ гостямъ.— Я еще разъ открылъ сегодня этотъ старинный домъ. По случаю вашего пребыванія, въ Парижъ съхалось не мало добрыхъ друзей: мадамъ де-Шантоннэ съ Альберомъ, мадамъ де-Раше и многіе изъ Вандеи и съ запада, которыхъ вы уже встрчали во время вашего путешествія. Сегодня можно говорить безъ страха: сегодня не будетъ ни одного человка, о которомъ не упоминается въ Готскомъ альманах.. Сегодня будутъ роялисты не изъ тхъ, кто изъ этого длаетъ лишь развлеченіе для себя. У васъ остается времени, чтобы только перемнить платье и пообдать. Вашъ багажъ прибылъ вчера. Пойдемте, я покажу вамъ ваши комнаты.

Онъ взялъ свчу и повелъ ихъ по запыленному старому дому съ такими церемоніями, какія соблюдались при двор лтъ двадцать тому назадъ, когда на престол сидлъ Карлъ X. Для нкоторыхъ въ этихъ запоздавшихъ пережиткахъ, при вид которыхъ большинство людей не можетъ удержаться отъ улыбки, есть своего рода паосъ. Вдь монархія существовала восемь столтій, а революція всего восемь лтъ. Можетъ быть, судьба вознаградитъ за излишества этихъ восьми лтъ.

Большая комната была предназначена для Лу Баребона. Маркизъ обращался съ нимъ съ легкой почтительностью и передъ тмъ, какъ оставить комнату сдлалъ ему поклонъ по-старинному.

— Здсь ваша пристань,— сказалъ Кольвилль, комната котораго имла сообщеніе съ аппартаментами Лу.— Здсь ваша пристань. Тутъ вамъ пришлось бросить якорь. Теперь вы, можно сказать, миновали вс отмели и избжали большихъ волнъ.

Проговоривъ все это по-англійски, онъ замолчалъ и, вооружившись свчой, съ задумчивой улыбкой сталъ осматривать комнату.

Это была, очевидно, лучшая комната въ дом, съ широкимъ, какъ ворота, каминомъ, въ которомъ весело горли большія сосновыя дрова. Въ углу подъ балдахиномъ изъ гобеленовъ таинственно высилась кровать. И здсь въ воздух чувствовался этотъ тонкій, едва уловимый запахъ павшей монархіи. Надъ каминомъ въ полинявшей рам вислъ портретъ Людовика XVI.

— И настанетъ время,— съ меланхолической улыбкой продолжалъ Кольвилль, когда вы должны будете оставить своего лоцмана, повернуться спиной къ старымъ знакомымъ и воспоминаніямъ прошлаго. Что длать! Нельзя приготовить яичницы, не разбивши яицъ!

— О, да,— отвчалъ Баребонъ, быстро кивнувъ головой:— придется забыть о Фарлингфорд.

Кольвилль направился къ двери, которая вела въ его комнату. На порог онъ остановился и сталъ смотрть на колеблющееся пламя свчи, которую онъ держалъ въ рук. Несмотря на свой ораторскій зудъ, онъ ршилъ молчать и, не проронивъ ни слова, исчезъ изъ комнаты.

Лу слъ передъ огнемъ въ старинное срое кресло. Въ дом царила мертвая тишина, хотя онъ и стоялъ въ такомъ мст, гд нкогда было самое сердце Парижа. Это былъ одинъ изъ немногихъ домовъ въ этомъ квартал, при которомъ сохранился большой садъ. По улиц Святого Іакова движеніе было только пшеходное. Вотъ почему тишина, царившая въ этомъ огромномъ дворц воспоминаній, нарушалась только потрескиваніемъ горвшихъ въ камин дровъ.

Лу долго халъ верхомъ и былъ утомленъ. Съ грустной улыбкой смотрлъ онъ на огонь. Можно было подумать, что онъ поглощенъ задачей, которую онъ самъ себ поставилъ: забыть о Фарлингфорд.

Сегодня въ дом Жемозаковъ былъ большой пріемъ: его комнаты, приведенныя на скорую руку въ порядокъ посл двадцатилтняго безмолвія, были ярко освщены.

Какъ и общалъ маркизъ, въ числ приглашенныхъ не было ни одной женщины, ни одного мужчины, за котораго не ручалось бы его знаменитое имя и исторія Франціи. Старикъ представлялъ ихъ своему гостю, и ихъ имена звучали какъ-то странно-знакомо для уха. Каждое лицо, взиравшее на Лу, казалось, принадлежало привиднію, выглянувшему изъ прошлаго, котораго міръ не забудетъ, пока будетъ существовать исторія.

Вс они не пускались съ Лу въ длинные разговоры, но стояли въ сторон отъ него и тихими голосами бесдовали между собой. Мужчины отвшивали ему поклоны, а на его улыбку Отвчали серьезнымъ, испытующимъ взглядомъ. Нкоторые произносили при этомъ небольшую шаблонную рчь, которая могла значить все или ничего. Нкоторые запутывались во время своей рчи, останавливались, начинали что-то бормотать и отходили прочь, проглатывая не досказанныя слова.

Дамы длали ему глубокій реверансъ и смотрли на него съ раскрытымъ ртомъ и блдными лицами. Кокетства не было и слда. Он видли, что онъ молодъ и красивъ, и забывали, что и он могутъ представляться ему такими же. Потомъ он отходили и собирались въ группы, какъ это женщины всегда длаютъ въ минуты опасности или волненія, и тихо начинали говорить между собою, не смя, а, можетъ быть, не желая повернуться и взглянуть на него еще разъ.

— Остается только, чтобы герцогиня Ангулемская признала его права,— сказалъ кто-то.— Уже отправленъ гонецъ въ Фросдорфъ.

И Баребонъ, глядя на нихъ, понималъ, что между нимъ и всми собравшимися лежитъ преграда, которую никто устранить не въ силахъ: эта преграда воздвигнута прошлымъ и покоится на самыхъ основаніяхъ исторіи.

— Герцогиця уже стара,— отвчалъ маркизъ де-Жемозакъ тому, кто говорилъ.— Ей уже семьдесятъ два года. Пятьдесятъ восемь лтъ ея жизни отмчены величайшими несчастіями, которыя только выпадали на долю женщины. Когда ее выпустили изъ тюрьмы, у нея и слезъ-то не осталось, друзья мои. И мы не можемъ разсчитывать, чтобы она охотно обратилась теперь къ прошлому. Но мы знаемъ, что въ дущ она никогда не была уврена въ томъ, что ея братъ умеръ въ Темпл. Вамъ небезызвстно, сколько разочарованій ей пришлось испытать. И намъ не слдуетъ бередить ея старыя раны, пока все не будетъ подготовлено. Я самъ поду въ Фросдорфъ. Даю вамъ это общаніе. Но сегодня у насъ другое дло.

— Да, да,— согласились вс слушатели.— Нужно открыть медальонъ. Гд онъ? Покажите его.

Медальонъ, который дала Кольвиллю жена капитана Клебба, переходилъ изъ рукъ въ руки. Онъ не представлялъ собою большой цнности, хотя былъ золотой, украшенный камнями, оправленными въ серебро и давно потерявшими свой блескъ! Онъ былъ погнутъ и запущенъ.

— За двадцать лтъ его не открывали ни разу,— говорили вс крутомъ.— Почти полстолтія онъ валялся въ какой-то англійской деревушк.

— Виконтъ де-Кастель — онъ у насъ хорошій механикъ,— общалъ принести съ собой свои инструменты,— сказалъ маркизъ де-Жемозакъ.— Онъ откроетъ медальонъ, а если нельзя открыть, то взломаетъ его.

Медальонъ переходилъ изъ рукъ въ руки, пока, наконецъ, не дошелъ до Лу Баребона.

— Я уже видалъ его,— произнесъ онъ.— Помню, я видалъ его, когда былъ еще маленькимъ мальчикомъ.

Съ этими словами онъ передалъ медальонъ виконту де-Кастель который взялъ его дрожащими руками среди глубокой тишины и положилъ на столъ. Кто-то принесъ свчи. Виконтъ былъ очень старъ. Во время террора онъ былъ брошенъ въ тюрьму, гд, какъ ходилъ слухъ, выучился длать часы.

— Невозможно открыть,— бормоталъ онъ про себя.— Придется сломать.

Онъ съ усиліемъ сталъ отдлять крышку. Вдругъ петли лопнули, и крышка черезъ столъ покатилась прямо въ руки Баребону.

А,— вскричалъ онъ среди глубокой тишины:— теперь я вспоминаю. Я помню красную шелковую обивку крышки, а на другой сторон медальона портретъ дамы…

Виконтъ остановился, закрывъ рукою медальонъ и пристально глядя на Лу.

Взоры всхъ роялистовъ Франціи сосредоточились на этомъ лиц.

— Молчите!— шепнулъ по-англійски Дормеръ Кольвилль, толкнувъ подъ столомъ ногу Баребона.

II.
Лоцманъ брошенъ.

— Портретъ дамы,— медленно повторилъ Лу.— Молодой и красивой. Это я помню.

Старый маркизъ продолжалъ закрывать рукою медальонъ, котораго не видалъ еще и самъ. Онъ обвелъ медленнымъ взглядомъ горвшія любопытствомъ лица, окружавшія столъ тройнымъ рядомъ. Онъ былъ самый старый изъ всхъ присутствовавшихъ и однимъ изъ самыхъ старыхъ среди парижанъ — однимъ изъ тхъ немногихъ, которые лично знали Марію-Антуанетту.

Не открывая медальона, онъ съ поклономъ, достойнымъ стараго режима и его собственнаго историческаго имени, передалъ его черезъ столъ Лу Баребону.

— Ваше право взглянуть на него первымъ,— сказалъ онъ.— Нтъ никакого сомннія, что эта дама — мать вашего отца.

Лу взялъ медальонъ и со страннымъ блескомъ въ глазахъ и съ плотно сжатыми губами взглянулъ на него, испустилъ вздохъ, который слышали вс въ комнат, и отдалъ медальонъ виконту де-Кастель.

Вдругъ кто-то съ шумомъ упалъ на полъ. Какая-то дама лишилась чувствъ.

— Слава Богу,— сказалъ Кольвилль на ухо Баребону, бросившись къ ней.

Баребонъ повернулся и взглянулъ на него. Лицо его было блдно, искажено и все покрыто потомъ. Инстинктивно онъ схватилъ его за руку и оперся на него. Въ суматох никто не обращалъ вниманія на Кольвилля: вс суетились около упавшей въ обморокъ дамы. Въ одну минуту Кольвилль сталъ самимъ собой, хотя дланная улыбка какъ-то не шла къ его поблвшимъ губамъ.

— Ради Бога, осторожнй,— проговорилъ онъ и, выхвативъ изъ кардана платокъ, отвернулся.

На одну минуту вс забыли о портрет, пока не удалось привести въ чувство даму, которая наконецъ поднялась, улыбаясь и потирая себ локоть.

— Ничего, это пустяки,— говорила она.— Всему виною мое сердце.

И съ успокаивающей улыбкой, застывшей на ея лиц, она добралась, шатаясь, до кресла.

Потомъ стали молча передавать другъ другу портретъ. То былъ портретъ Маріи-Антуанетты на пожелтвшей отъ времени слоновой кости. Краски почти исчезли, но лицо выступало довольно явственно. То было лицо молодой дамы, длинное и узкое, съ высокой прической безъ всякихъ украшеній.

— Это она,— сказалъ одинъ другому.— Безъ сомннія, она.

— Этотъ портретъ былъ сдлалъ, когда она только что стала королевой,— пояснилъ виконтъ де-Кастель.— Я видлъ много ея портретовъ, но такого еще не видалъ.

Баребонъ стоялъ въ сторон, и никто и не думалъ подойти къ нему. Дормеръ Кольвилль отошелъ къ огромному камину и сталъ тамъ, повернувшись къ комнат спиной. Онъ быстро отеръ свое лицо, по которому потъ струился такъ же, какъ дождь струится по лицу какой-нибудь статуи.

Дло приняло неожиданный оборотъ. Маркизъ де-Жемозакъ, душа всего этого общества, подйствовалъ на всхъ гораздо сильне, чмъ онъ думалъ и могъ предвидть. Франція всегда была жертвою собственныхъ эмоцій.

Лу Баребонъ наблюдалъ за каждымъ взглядомъ, за всмъ, что происходило. Онъ вполн владлъ всми своими способностями, и никогда он не напрягались до такой степени, какъ въ этотъ моментъ. Никогда его бодрый умъ не работалъ съ такой силой, какъ въ этотъ вечеръ. И т, кто пріхалъ въ отель Жемозакъ взглянуть на портретъ въ медальон и проврить подлинность претендента, уносили теперь въ своихъ сердцахъ твердое убжденіе, что никогда въ жизни они еще не встрчали человка, который бы такъ мало былъ способенъ сыграть недостойную роль обманщика.

Была уже почти полночь, когда Лу Баребонъ остался наедин съ Дормеромъ Кольвиллемъ. Простился, наконецъ, и послдній гость, и исчезъ черезъ садовую калитку, пробираясь черезъ эту заброшенную и запущенную пустыню при слабомъ свт, отражавшемся сверху отъ облаковъ. Наконецъ и маркизъ де-Жемозакъ пожелалъ имъ спокойной ночи, и они остались вдвоемъ въ огромной комнат, въ которой, несмотря на дюжину свчей въ серебряныхъ, почернвшихъ отъ времени канделябрахъ, было темно и какъ-то таинственно.

Въ суматох, которой сопровождался уходъ гостей, вс забыли о медальон. Забылъ спросить о немъ и маркизъ де-Жемозакъ. Онъ былъ въ карман у Баребона.

Кольвцлль поправилъ кончикомъ сапога дрова въ камин, тлвшія яркими головнями. Потомъ онъ обернулся и посмотрлъ черезъ плечо на своего спутника.

Баребонъ вынулъ медальонъ изъ кармана своей жилетки и подошелъ къ столу, гд горли свчи.

— Вы, конечно, никогда и не предполагали, кто вы такой?— спросилъ Кольвилль съ заране приготовленной улыбкой.

Баребонъ взглянулъ на его улыбающееся лицо и самъ улыбнулся.

— Ну, что думалъ, то думалъ,— сказалъ онъ съ какимъ-то страннымъ смхомъ.

— Не принимайте поспшныхъ ршеній,— настойчиво совтовалъ Кольвилль, какъ будто обезпокоенный этимъ смхомъ.

— Я всегда хорошенько обдумываю всякое дло. Интересно было бы знать, кто здсь обманутые и кто обманщики.

У Баребона было достаточно времени, чтобы намтить себ планъ дйствій. Его лицо, повидимому, приводило въ смущеніе Кольвилля, который рдко ошибался въ своихъ сужденіяхъ о характерахъ, доступныхъ его пониманію. Но тутъ онъ увидлъ, что находится на самомъ порог этого пониманія, несмотря на то, что уже нсколько мсяцевъ онъ день и ночь жилъ вмст съ Баребономъ. Съ самаго начала — это было уже такъ давно, въ Фарлингфорд — ихъ взаимное положеніе опредлилось довольно ясно. Кольвилль, лтъ на двадцать старше своего спутника, былъ для него руководителемъ, менторомъ и другомъ — обязательнымъ лоцманомъ, какъ онъ самъ въ шутку называлъ себя. У него былъ прекрасный жизненный опытъ, онъ всегда вращался въ лучшемъ французскомъ обществ. Вс его знанія, все вліяпіе, которымъ онъ могъ располагать, весь накопленный опытъ — все это было къ услугамъ Баребона. Разница въ лтахъ только усиливала ихъ дружбу, которая исключала всякую мысль о соперничеств. Кольвилль, несомннно, былъ руководителемъ, а Баребонъ его послушнымъ ученикомъ.

И вдругъ въ одно мгновеніе ока позиціи ихъ перемнились.

Кольвилль теперь смотрлъ на Баребона глазами почти слуги и, затаивъ дыханіе, ждалъ, что онъ скажетъ дальше.

— Это вы вставили портретъ королевы въ медальонъ?— спросилъ Баребонъ.

Кольвилль кивнулъ головой, залившись смхомъ въ сознаніи своей ловкости, которая увнчалась полнымъ успхомъ. Въ голос его товарища не было ничего такого, что выдавало бы скрытый гнвъ. Въ конц концевъ вдь все сошло какъ нельзя лучше.

— Я съ большимъ трудомъ нашелъ то, что мн было нужно,— скромно прибавилъ онъ.

— Насколько я могу припомнить, въ медальон былъ портретъ другой женщины, которая была гораздо старше. И одта она была боле нарядно. Прическа также была другая, съ буклями на вискахъ и на лбу — что-то похожее на голубиное гнздо. Такія подробности хорошо запоминаются дтскою памятью. Хорошо помню ихъ и я.

— Да, и благодаря этому мы чуть было не проиграли игру сегодня,— сказалъ Кольвилль, стараясь не вспоминать опять объ этихъ тяжелыхъ минутахъ.

— Ну, а настоящій портретъ… Вы его не уничтожили?

— Нтъ. Онъ иметъ свою цну,— наивно отвчалъ Кольвилль. Онъ ощупалъ свой карманъ и вынулъ изъ него серебряный портсигаръ. Портретъ былъ завернутъ въ тонкую бумагу, которую онъ и принялся развертывать.

Взявъ портретъ, Баребонъ слегка кивнулъ головой въ знакъ того, что онъ узналъ его: черезъ двадцать лтъ память не измнила ему.

— Кто эта дама?— спросилъ онъ.

Дормеръ Кольвилль, видимо, колебался.

— Знаете ли вы исторію этого времени?— спросилъ онъ, подумавъ съ минуту. Теперь для него наступилъ моментъ опредлить свой дальнйшій образъ дйствій.

— Одинъ изъ величайшихъ знатоковъ въ этой области — Септимій Марвинъ изъ Фарлингфорда. Я кое-чему научился у него Эта дама, по моему мннію, герцогиня де-Гишъ.

— Вы полагаете…

— Даже Марвинъ не скажетъ вамъ наврное,— мягко возразилъ Кольвилль.

Онъ, повидимому, не замчалъ, что Баребонъ сталъ теперь обращаться съ нимъ иначе.

— Отсюда выводъ, что мой отецъ былъ незаконнымъ сыномъ графа д’Артуа.

— Впослдствіи французскаго короля Карла X,— съ значительнымъ видомъ добавилъ Кольвилль.

— Слдовательно, выводъ таковъ?— настаивалъ Баребонъ.— Я хотлъ бы знать ваше мнніе. Вы, по всей вроятности, изучали этотъ вопросъ самымъ тщательнымъ образомъ. Ваше мнніе должно быть очень интересно, хотя…

— Хотя…— повторилъ, какъ эхо, Кольвилль и сейчасъ же пожаллъ объ этомъ.

— Хотя невозможно сказать, когда вы говорите правду, а когда ложь.

Всмъ тмъ, кто сталъ бы сомнваться, что въ жилахъ Лу Баребона дйствительно течетъ королевская кровь, достаточно было взглянуть въ этотъ моментъ на его лицо, услыхать его спокойный голосъ и уловить внезапный и почти грозный оттнокъ въ его глазахъ.

Съ неловкимъ смхомъ Кольвилль отвернулся и сталъ смотрть на горвшія въ камин дрова. Потомъ вдругъ онъ опять обрлъ прежнюю способность рчи.

— Послушайте, Баребонъ,— воскликнулъ онъ.— Мы не должны ссориться. Въ конц концовъ изъ-за чего? Вдь вы просто напустили на себя сомнніе. Вы можете быть… тмъ, за кого мы васъ выдаемъ. Извстно вдь, что Марія-Антуанетта и графъ Ферзенъ ежедневно писали другъ другу. Оба они были очень умны — умнйшими людьми во всей Франціи, и оба они были доведены до отчаянія. Не забывайте этого. Неужели вы думаете, что они потерпли бы неудачу въ дл, которое представляло огромный интересъ и для нея, и для него. Вс эти претенденты, Наундорфъ и другіе, доказали это совершенно ясно. Имъ не удалось только доказать, что каждый изъ нихъ и былъ именно Людовикъ XVII.

— А, по вашему мннію, я могу доказать, что я Людовикъ XVII, когда я совсмъ другое лицо?

Вмсто отвта Дормеръ Кольвилль опять отвернулся къ камину и взялъ въ руки портретъ Людовика XVI. Это была гравюра съ портрета, написаннаго еще въ то время, когда онъ былъ дофиномъ. Снявъ съ камина маленькое зеркало, Кальвилль подошелъ къ столу, держа въ одной рук портретъ, а въ другой зеркало.

— Вотъ,— рзко сказалъ онъ.— Посмотрите на портретъ, потомъ на зеркало. Доказать! Да самъ Господь Богъ доказалъ это за васъ.

— Намъ лучше не вмшивать Бога въ это дло,— послдовалъ отвтъ, въ которомъ отразилась солидная англійская набожность капитана Клебба.— Если мы будемъ итти дальше тмъ же путемъ, то будемъ достаточны честны и согласимся, что мы дйствуемъ гадко. Портретъ въ медальон достаточно ясно указываетъ истину.

— Портретъ въ медальон есть портретъ Маріи-Антуанетты,— отвчалъ Кольвилль, почти гнвно.— Никто и никогда не докажетъ противоположнаго. Никто, кром меня, не будетъ знать о сомнніяхъ, на которыя вы теперь натыкаетесь. Де-Жемозакъ, Септимій Марвинъ, Клеббъ — вс они убждены, что вашимъ отцомъ былъ дофинъ.

— А миссъ Листонъ?

— И она, конечно. Я думаю, что она знала объ этомъ гораздо раньше, чмъ я ей сказалъ объ этомъ.

Баребонъ повернулся и смло посмотрлъ ему прямо въ глаза. Кольвиллю пришлось изумиться второй разъ.

— Почему вы это знаете?— спросилъ Баребонъ.

— О, я не знаю, почему. Но дло не въ этомъ. Вопросъ идетъ о вашей будущности. Вы видите, въ какомъ положеніи находится теперь Франція. Вы понимаете: Луи-Наполеонъ или монархія. Если вы не остановите его, и года не пройдетъ, какъ онъ будетъ императоромъ. И тогда онъ втянетъ Францію въ бду. Въ немъ гораздо мене бонапартскаго, чмъ въ васъ бурбонскаго. Припомните, это говорилъ самъ Луи-Бонапартъ. Въ своемъ письм къ пап онъ высказалъ это очень ясно. Вамъ необходимо продолжать свое дло. О, скажите, что вы будете продолжать его! Пойти назадъ значило бы обречь себя на смерть. Мы не можемъ бросить этого дла, если бъ даже и хотли. Я думалъ объ этомъ. Это невозможно. При одной мысли объ этомъ я чувствую, что вылетаю изъ колеи.

— Вотъ уже мсяцъ, какъ мы вылетли изъ колеи,— коротко согласился Баребонъ.

Онъ остановился въ раздумь. Кольвилль внимательно наблюдалъ за нимъ.

— Если я пойду дальше,— произнесъ онъ наконецъ:— то пойду одинъ.

— Лучше бы не одному,— замтилъ Кольвилль со вздохомъ облегченія.— Я самъ и то, что я знаю, все это будетъ всегда висть надъ вашей головой. Если вы добьетесь успха, я могу надодать вамъ требованіемъ денегъ за молчаніе.

Это было довольно сильное замчаніе.

— Я не боюсь этого.

— Такъ говорить нельзя,— со смхомъ сказалъ Кольвилль, но его смхъ замеръ, когда онъ взглянулъ на Баребона.— Такъ говорить нельзя.

— Умный человкъ не ршится шантажировать… короля.

— Можетъ быть, вы и правы,— продолжалъ Кольвилль, подумавъ.— Вы, кажется, уже вошли въ ваше будущее положеніе. Но я, конечно, и не подумаю сдлать этого. Мало ли что мы говорили другъ другу, а? Мы вдь такъ долго были хорошими друзьями. Вы можете длать, что вамъ угодно. И если вы добьетесь успха, я буду очень радъ уже тому, что въ этомъ дл есть доля и моего участія. Вы, повидимому, теперь уже освоились съ дломъ совершенно, но, можетъ быть, придетъ день, когда вы вспомните того, кто училъ васъ быть королемъ.

— Этому училъ меня старый шкиперъ съ Свернаго моря,— отвчалъ Баребонъ.— Этому я научился на мор.

— Да, да,— нервно согласился Кольвилль.— Но вы пойдете дальше, не оставите этого дла, не правда ли? Подумайте объ этомъ до завтрашняго утра. А теперь я пойду. Которая моя свча? Подумайте объ этомъ. Не принимайте слишкомъ поспшныхъ ршеній.

Съ этими словами онъ поспшилъ къ двери. Онъ больше не понималъ Баребона.

— Если я пойду дальше,— отвтилъ тотъ ему вслдъ:— то ваши доводы будутъ тутъ ни при чемъ. Я сдлаю это единственно ради Франціи.

— Конечно, конечно,— согласился Кольвилль и затворилъ за собой дверь.

Очутившись въ своей комнат, онъ оглянулся и посмотрлъ на дверь, черезъ которую онъ съ такой поспшностью вышелъ, и провелъ рукой по своему поблднвшему и влажному лицу.

— Ради Франціи!— повторилъ онъ въ какомъ-то остолбенніи.— Ради Франціи! Чортъ возьми! Приходится убдиться, что это въ конц концовъ и есть человкъ, который нуженъ.

III.
Простой банкиръ.

Ни въ лиц Дасона Тернера, ни въ окружающей его обстановк не было никакихъ вншнихъ признаковъ, которые бы указывали на то, что онъ можетъ подавать своимъ кліентамъ дльные совты. Мелькомъ говорили, что огромное количество кліентовъ изъ благородныхъ семей досталось ему отъ отца. Для того, кто изучалъ Парижъ въ теченіе всего XIX вка, станетъ ясно, что и зажиточные и безденежные люди предпочитали имть дло съ англійскимъ банкиромъ.

Наружность Джона Тернера ручалась за его солидность, и въ его кабинет былъ великолпный коверъ. Въ комнат пахло сигарой, а въ контор, черезъ которую должны были проходить по дорог къ нему, отдавало старыми бухгалтерскими книгами.

Въ контор, скромно меблированной и не знавшей несгораемыхъ шкаповъ, сидло съ полдюжины клерковъ. Если входилъ какой-нибудь кліентъ, одинъ изъ шести клерковъ поднималъ на него глаза, а остальные пять продолжали писать въ огромныхъ книгахъ, лежавшихъ передъ ними.

Въ одно холодное утро подъ конецъ года консьержъ конторы пропустилъ передъ собой мистриссъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ. Она замтила, что при вход на нее обратилъ вниманіе лишь одинъ клеркъ или, лучше сказать, не на нее, а на ея великолпные мха.

— Въ вашей контор,— замтила она, опустившись на простой деревянный стулъ, который Джонъ Тернеръ предупредительно поставилъ для нея около своего письменнаго стола:— повидимому, только одинъ вполн владетъ своими чувствами.

Тернеръ, сидвшій въ глубокихъ креслахъ за столомъ, на которомъ красовались перья, чернила и кусокъ промокательной бумаги, посмотрлъ на свою постительницу съ широкой улыбкой.

— Я плачу имъ не за то, чтобы они смотрли на моихъ кліентовъ,— сказалъ онъ.

— Если бы вошла m-lle Монтихо, то, я думаю, и остальные пять не уткнулись бы въ свои книги.

Джонъ Тернеръ услся въ свое кресло такъ глубоко, что казалось — онъ вотъ-вотъ соскользнетъ подъ столъ.

— Если бы вошелъ самъ архангелъ Гаврилъ, то и тогда они продолжали бы заниматься своимъ дломъ,— возразилъ онъ своимъ густымъ и тихимъ голосомъ.— Но онъ не войдетъ: онъ не состоитъ въ числ моихъ кліентовъ. Совсмъ напротивъ.

Мистриссъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ погладила мховую обшивку своей красивой кофточки и бокомъ взглянула на банкира. Потомъ она обвела глазами всю комнату.

Она была довольно пуста. На стн висла единственная кар.тина — портретъ какой-то старинной дамы. Мистриссъ Лорансъ подняла глаза и продолжала свой осмотръ. Здсь не было ни несгораемаго шкапа, ни конторскихъ книгъ, ни записныхъ книжекъ, словомъ, никакой обстановки дловыхъ людей — ничего, кром стола и сидящаго за нимъ Джона Тернера, безстрастно глядвшаго на стоявшій на простомъ камин календарь.

Взглядъ мистрисъ Лорансъ устремился опять на портретъ, висвшій на стн.

— У васъ обыкновенно вислъ здсь портретъ Людовика-Филиппа,— сказала она.

— Когда онъ былъ на трон,— отвчалъ банкиръ.

— А теперь чей?— спросила мистрисъ Лорансъ, продолжая разглядывать портретъ.

— Это моя тетка со стороны матери,— промолвилъ банкиръ, длая рукою жестъ и какъ бы рекомендуя ей оригиналъ портрета.

— Вы ее держите словно затычку — между двумя царствованіями. Эта тетка съ материнской стороны въ настоящее время вполн безопасна.

— Нельзя же повсить что-нибудь республиканское, хотя многіе этого бы и хотли.

— Стало быть, вы роялистъ?— спросила мистрисъ Лорансъ.

— Нтъ, я просто банкиръ,— отвчалъ Тернеръ, глубже опуская подбородокъ въ свой жилетъ.Его глазъ почти не было видно изъ-подъ тяжелыхъ вкъ.

Этотъ отвтъ вмст съ соннымъ видомъ банкира напомнилъ постительниц о ея дл.

— Будьте любезны распорядиться, чтобы ваши клерки дали мн справку, сколько у меня здсь денегъ наличными,— сказала она, не безъ раздраженія поглядывая на столъ, на которомъ не было обычныхъ аксессуаровъ директора банка.

— Всего-на-всего одиннадцать тысячъ франковъ четырнадцать су,— отвчалъ Тернеръ съ быстротой, доказывавшей, что если у него на стол не было ни отчетовъ, ни разныхъ блокнотовъ, то только потому, что онъ въ нихъ не нуждался.

— Мн кажется, должно бы быть больше, ^неудовольствіемъ промолвила мистриссъ Лорансъ.

Но Джонъ Тернеръ молча сидлъ въ своемъ кресл и упорно смотрлъ на календарь. Своей позой онъ какъ бы хотлъ сказать, что стулъ, на-которомъ сидла его кліентка, сдлался полированнымъ отъ одеждъ другихъ кліентовъ, которые на немъ сидли и точно такъ же впадали въ такую же ошибку.

— Мн нужно къ завтрашнему дню сто тысячъ франковъ. Вотъ въ чемъ дло. Нужно — и все тутъ. Банковыми билетами. Я говорила вамъ, что мн понадобятся деньги, когда вы были у меня въ Руан. Вы должны это помнить. Я говорила вамъ объ этомъ за завтракомъ.

— Да, за пирогомъ съ грибами. Отлично помню.-Такихъ пироговъ здсь въ Париж нигд не достанешь.

И Джонъ Тернеръ печально покачалъ головой.

— Итакъ, вы можете дать мн денегъ завтра?

— Помнится, я тогда же совтовалъ вамъ не продавать теперь бумаги. Это было посл пирога съ грибами, когда мы перешли къ слдующему блюду, тоже очень вкусному. Теперь очень неудобное время для продажи бумагъ. Положеніе вещей во Франціи очень неустойчиво. Нельзя даже сказать, кто теперь занимается политической стряпней. Но голова повара, очевидно, полна всякими планами.

— Пожалуйста, къ завтрашнему утру, банковыми билетами,— повторила мистриссъ Лорансъ.— Завтра утромъ, часамъ къ десяти. Банковыми билетами.

И мистриссъ Лорансъ, въ знакъ окончательнаго ршенія, стукнула затянутой въ перчатку ручкой объ угблъ банкирскаго стола.

— Помнится — это было уже за дессертомъ — вы говорили мн, что хотите реализовать значительную сумму денегъ въ начал года, чтобы пустить ее въ какое-то дловое предпріятіе. Это будетъ частью этой суммы?

— Да,— отвчала постительница, поправляя вуаль.

— Предпріятіе Дормера Кольвилля. Такъ, кажется, вы мн говорили за кофе. Въ частныхъ домахъ всегда подаютъ кофе не достаточно горячимъ, но у васъ онъ былъ превосходенъ.

— Да,— пробормотала мистриссъ Лорансъ, быстро распутывая пальцами вуаль.

Отъ спрятавшихся подъ тяжелыя вки и глубоко всаженныхъ, какъ у свиньи, главъ Джона Тернера не укрылось, что щеки его постительницы вдругъ покрылись румянцемъ, который, однако, быстро исчезъ.

— Надюсь, вы не хотите сказать, что Дормеръ Кольвилль не вполн надеженъ въ смысл длового человка?

— Боже сохрани!— воскликнулъ Тернеръ.— Напротивъ, онъ чрезвычайно прздиріимчивъ. Я не знаю никого, кто бы курилъ такія сигары, какъ Кольвилль, разумется, когда онъ можетъ достать ихъ. И молодой человкъ весьма симпатиченъ.

— Какой молодой человкъ?— быстро спросила мистриссъ Лорансъ.

— Его другъ, человкъ, который при немъ. Помнится, посл завтрака вы мн говорили, что Кольвиллю нужны деньги, чтобы пустить въ ходъ этого молодого человка.

— Ничего подобнаго!— разсмялась мистриссъ Лорансъ, успвшая уже оправиться посл овладвшаго было ею смущенія.

Это была одна изъ тхъ счастливыхъ женщинъ, которыя проводятъ жизнь съ подбадривающимъ сознаніемъ, что он гораздо умне, чмъ т, кто ихъ окружаетъ.

— Ничего подобнаго! Ничего подобнаго я вамъ не говорила. Это, должно быть, вамъ во сн приснилось!

— Очень можетъ быть,— кротко согласился банкиръ.— Мн кажется, что я очень часто засыпаю посл завтрака. Можетъ быть, я дйствительно слышалъ это во сн. Но я не могу вручить такую значительную сумму дам, лишенной всякой охраны, даже если бы мн и удалось достать денегъ къ завтрашнему дню. Можетъ быть, Кольвилль самъ зайдетъ за ними.

— Если онъ только въ Париж.

— Теперь вс въ Париж,— высказалъ свое мнніе Тернеръ.— Будетъ еще лучше, если онъ возьметъ съ собой своего юнаго друга. Въ такія нейронныя времена одному человку не слдуетъ забирать такую сумму денегъ въ банковыхъ билетахъ.

Банкиръ замолчалъ и показалъ пальцемъ на окно, выходившее на улицу Лафайетта.

— Здсь всегда не мало молодчиковъ, которые слдятъ за тмъ, кто входитъ и выходитъ отъ банкировъ. Если поститель выходитъ съ улыбающимся лицомъ, держа руки въ карманахъ, они идутъ за нимъ и, если представится благопріятный случай, грабятъ его. Лучше не носить съ собой денегъ въ билетахъ.

— Но Дормеру нужны деньги именно въ билетахъ, я знаю,— возразила мистриссъ Лорансъ, не стараясь больше обманывать этого соннаго и простого человка.

— Въ такомъ случа пусть онъ приходитъ за ними.

Мистриссъ Лорансъ поднялась со стула и оправила платье съ такимъ видомъ, какъ будто она исполнила какую-то задачу, очень трудную, но не невозможную для женщины, одаренной такимъ умомъ и самообладаніемъ.

— Продайте мои гарантированныя бумаги и приготовьте деньги къ завтрашнему утру, къ десяти часамъ,— повторила она еще разъ съ чисто женской настойчивостью.

— Деньги будутъ готовы къ этому времени независимо отъ того, удастся ли мн продать ихъ за наличныя, или нтъ,— отвчалъ Тернеръ, неудачно стараясь подавить звоту.

— Вы займете подъ нихъ?

— Никакой банкиръ не дастъ подъ нихъ — разв только для королей,— глуповато отвчалъ Тернеръ.— Это называется приспосабливаться къ обстоятельствамъ.

Мистриссъ Лорансъ быстро взглянула на него изъ своего мхового боа, которымъ была окутана ея шея. Передъ ней былъ банкиръ, слывшій богатымъ и сидвшій теперь въ пустой комнат, гд не было ни несгораемаго шкапа, ни чего-либо другого, что наводило бы на мысль о его богатств, дловой человкъ, весьма извстный въ мір дльцовъ, беззаботно барабанившій пальцами по столу, философъ, у котораго на все готово поучительное правило. Передъ ней былъ человкъ, который, казалось, могъ видть все, но былъ въ то же время слишкомъ вялъ, чтобы что-нибудь замчать. Мистриссъ Лорансъ не всегда полагалась на своего банкира, но теперь одинъ взглядъ на это круглое тяжелое лицо вернулъ ей увренность. Она засмялась и направилась къ выходу, вполн довольная тмъ, что ей удалось обдлать такое трудное дло такъ же легко, какъ обмотать нитку вокругъ пальца.

Она кивнула головой Тернеру, который тяжело поднялся съ своего кресла и самъ отворилъ ей дверь. Мистриссъ Лорансъ замтила, что онъ кинулъ при этомъ взглядъ на часы, и подумала, что онъ, очевидно, вспомнилъ о томъ, что уже время завтракать: такъ ясны для умной женщины вс мужскія мысли.

Затворивъ дверь за своей постительницей, банкиръ вернулся къ своему письменному столу. Какъ многіе дородные люди, онъ двигался безшумно и, когда было нужно, довольно быстро.

Въ нсколько минутъ онъ написалъ три письма и, написавъ на нихъ адресъ, постучалъ концомъ своей трубки о столъ. Въ одно мгновеніе ока явился клеркъ.

— Я не пойду завтракать до тхъ поръ, пока мн не будутъ доставлены расписки въ полученіи этихъ писемъ,— сказалъ банкиръ, прекрасно зная, что, пока онъ не уйдетъ, его шестеро клерковъ будутъ оставаться голодными.— Не отвты — пояснилъ онъ:— а собственноручныя расписки получателей.

Клеркъ съ быстротою молніи вылетлъ изъ комнаты и помчался внизъ по лстниц, а Джонъ Тернеръ опустился опять въ свое кресло, устремивъ въ пространство свои тусклые глаза.

— Никто не можетъ такъ все пронюхать, какъ я,— говаривалъ онъ обыкновенно.

IV.
Путь со множествомъ изгибовъ.

Если Джонъ Тернеръ ожидалъ, что Кольвилль приведетъ съ собою въ улицу Лафита Лу Баребона, то въ этомъ ему пришлось разочароваться. Кольвилль пріхалъ въ наемной карет съ приспущенными занавсками.

Кучеру приказано было въхать на широкій дворъ дома, въ нижнемъ этаж котораго помщалась банкирская контора Тернера. Экипажи очень часто ждали здсь, возл маленькаго фонтана, бившаго день и ночь среди небольшого четыреугольнаго бассейна.

Кольвилль вышелъ изъ кареты и остановился, чтобы сказать что-то Лу Баребону, который долженъ былъ оставаться въ карет. Со времени злополучнаго вечера въ отел Жемозакъ, когда они чуть было не поссорились, въ ихъ отношеніяхъ сквозила извстная сдержанность. Кольвилль остерегался касаться вопроса, по которому они расходились. Его смхъ не могъ заставить Лу забыть, что онъ его обманулъ и притомъ такъ, что совершенно невинный человкъ сдлался его сообщникомъ.

Лу еще не высказалъ своего ршенія. Онъ выжидалъ цлую недлю, и Кольвилль все это время не ршался спросить его, созрло ли у него ршеніе. Въ манерахъ Лу появилось какое-то безпокойство, которое сначала сбивало съ толку и тревожило его ментора. По временамъ онъ былъ веселъ, какъ прежде, но вдругъ лицо его становилось мрачнымъ и онъ уходилъ въ свою комнату.

Возвращаться къ этому вопросу значило бы ускорить катастрофу, и Дормеръ Кольвилль ршилъ итти впередъ, какъ будто ничего не случилось.

— Я скоро вернусь,— сказалъ онъ Баребону съ веселымъ смхомъ.,

Перспектива получить сто тысячъ франковъ банковыми билетами была, разумется, весьма пріятна, хотя обладаніе такой большой суммой, повидимому, и разрушаетъ это чувство пріятности. Лица милліонеровъ обыкновенно носятъ печальное выраженіе.

— Я скоро вернусь. Тернеръ — рабъ своего слова, и деньги, наврно, у него уже готовы.

Джонъ Тернеръ уже ждалъ Кольвилля и машинально всунулъ свою пухлую руку въ теплые тиски Кольвилля.

— Мн все хотлось повидаться съ вами еще разъ,— сказалъ Кольвилль.

— Милости просимъ,— произнесъ въ отвтъ банкиръ, показывая рукой на пустой стулъ, на который теперь падалъ яркій свтъ черезъ двойное окно. Другое окно, находившееся какъ разъ противъ него, выходило на дворъ. И Кольвилль, садясь, бросилъ какъ разъ на это окно взглядъ, въ которомъ мелькнуло неудовольствіе на невольную задержку.

Тернеръ поймалъ этотъ взглядъ и подмтилъ неудовольствіе. Своимъ медленнымъ, но острымъ умомъ, который работалъ за этими маленькими, глубоко всаженными глазками, онъ заключилъ, что Лу Баребонъ находится въ карет на двор и что Кольвиллю хочется вернуться къ нему какъ можно скоре.

— Очень пріятно слышать это отъ васъ,— продолжалъ Тернеръ, стараясь быть любезнымъ и разговорчивымъ.— Но, дорогой Кольвилль, въ этомъ виноваты вы сами. Вдь вамъ извстно, гд найти меня, когда вамъ угодно меня видть. Я прикованъ къ этому креслу. Но никто не знаетъ, гд найти такого мотылька, какъ вы.

— Мотылекъ, у котораго къ крыльямъ прицплена тяжесть,— отвчалъ Кольвиль съ своей обычной веселой улыбкой.

Онъ сидлъ въ такой поз, которая указывала на его нежеланіе перемнить тему разговора.

— Что-то непохоже. Доходятъ слухи, что вы бываете то тутъ, то тамъ. Вроятно, вы лучше, чмъ кто-либо другой во Франціи, знаете о состояніи въ настоящій моментъ…

Тутъ онъ остановился и едва подавилъ звоту.

— Сбора винограда. Какъ дла, а?

— Насколько я могу судить, дожди прошли слишкомъ поздно. Но я съ удовольствіемъ разскажу вамъ о всемъ этомъ какъ-нибудь въ другой разъ. А сегодня…

— Да, я понимаю. Вамъ нужны деньги. Я уже приготовилъ ихъ для васъ. Надо приготовить расписку въ ихъ полученіи.

Тернеръ, не торопясь, порылся въ карман и наконецъ вынулъ изъ него какое-то письмо, отъ котораго онъ оторвалъ чистый листокъ. Его собесдникъ, нетерпливо слдившій за его дйствіями, то и дло поглядывалъ въ окно.

— Сдается мн,— промолвилъ банкиръ, открывая чернильницу:— что вино урожая 1850 года будетъ пить не республика.

— Въ самомъ дл?

— А вы какъ думаете?

— Сказать по правд, вниманіе мое было обращено на самый виноградъ, а на на судьбу, которая его постигнетъ. Если расписка отъ имени мистриссъ Лорансъ готова, то я могу подписать ее,— сказалъ Кольвилль, взявъ въ руки промокательную бумагу.

— Получено за счетъ и для передачи мистриссъ Сентъ-Пьерръ-Лорансъ сто тысячъ франковъ,— бормоталъ банкиръ по мр того, какъ тотъ писалъ.

— Она — только мой кліентъ, любезныйКольвилль,— понимаете, только кліентъ,— продолжалъ онъ, накладывая на расписку промокательную бумагу.— Иначе я ни въ какомъ случа не выпустилъ бы деньги такъ легко. Мистриссъ Лорансъ реализируетъ эту сумму вопреки моему совту.

— Если женщина чего-нибудь захочетъ…— беззаботно началъ было Кольвилль.

— Да, я знаю. Тогда вс доводы отскакиваютъ отъ нея, какъ отъ стны горохъ,— Будьте добры поднисать это.

Тернеръ подалъ ему расписку и перо, но все вниманіе Кольвилля было устремлено на окно, выходившее на дворъ. Непрерывное журчаніе фонтана было заглушено стукомъ колесъ кареты.

Кольвилль быстро поднялся со стула, но для того, чтобы подойти къ окну, ему нужно было пройти мимо кресла Тернера. Въ ту же минуту всталъ и банкиръ и съ шумомъ отодвинулъ свое кресло къ стн. Такимъ образомъ подступъ къ окну оказался занятымъ массивной фигурой Тернера, и Кольвиллю пришлось обжать вокругъ письменнаго стола. Но и тутъ противъ него оказался Тернеръ, который, какъ будто не замчая, что Кольвилль старается обжать его, открылъ дверцу большого шкапа, вдланнаго въ стн. Дверр этого шкапа окончательно закрыла собою окно.

Повернувшись на каблукахъ съ ловкостью, которой трудно было ожидать отъ такого дороднаго человка, онъ увидлъ блдное лицо Кольвилля въ двухъ шагахъ отъ себя. Тотъ едва не налетлъ на него. Съ минуту они молча смотрли другъ на друга. Джонъ Тернеръ продолжалъ держать правой рукой дверь шкапа такъ, чтобы она загораживала окно.

— Деньги у меня хранятся здсь, въ этомъ шкапу,— сказалъ онъ.

Пока онъ это говорилъ, по громкому стуку колесъ, отдававшему, какъ эхо, во двор, слышно было, что карета въхала изъ воротъ на улицу Лафайетта. На двор была только одна карета, та, въ которой Кольвилль оставилъ Лу Баребона.

— Здсь, въ этомъ шкапу,— повторилъ Тернеръ, какъ бы не замчая, что его поститель его не слушаетъ.

Кольвилль быстро подошелъ къ другому окну, выходившему на улицу Лафайетта. Домъ былъ довольно высокъ, съ антресолями, и изъ окна второго этажа невозможно было видть улицу, не отворивъ окна.

Тернеръ заперъ свой шкапъ, не переставая наблюдать за Кольвиллемъ, который тщетно боролся съ не открывавшейся рамой.

— Въ чемъ дло!— ласково спросилъ банкиръ:— собака убжала?

Но Кольвиллю удалось наконецъ открыть окно, въ которое онъ и поспшилъ высунуться. Шумъ уличнаго движенія заглушилъ его отвтъ.

Кольвилль быстро убдился, что онъ потерялъ въ борьб съ рамой три драгоцнныхъ минуты и что теперь уже слишкомъ поздно. Бросивъ взглядъ на улицу, онъ бросился въ комнату и, схвативъ свою шляпу со стола банкира, поспшилъ было къ двери, но вернулся обратно. Лицо его было искажено яростью.

— Чортъ бы побралъ!— закричалъ онъ, увидвъ лицо банкира съ его ласковыми глазами.

Хлопнувъ дверью, онъ бросился изъ кабинета въ контору.

Тернеръ въ полномъ недоумніи такъ и остался посреди комнаты. Онъ весь превратился въ слухъ и слышалъ, какъ хлопнула входная дверь. Потомъ онъ услся опять на свое кресло, поднялъ высоко на лбу брови и печально уставился на календарь.

Когда Кольвилль оставилъ Баребона одного въ наемной карет, состояніе его духа было очень неспокойно. Морская жизнь, боле, чмъ всякая другая, пріучаетъ человка къ быстрот дйствій. Сотню разъ въ день приходится моряку исполнять съ непривычной для береговаго человка быстротой то, что, по его опыту, является настоятельно необходимымъ въ эту минуту. Въ мор жизнь много проще, чмъ въ городахъ, и для моряка есть только два пути: правильный и неправильный. Для -горожанина, привыкшаго ходить по мощеной дорог, есть много побочныхъ путей, есть длинный путь со множествомъ изгибовъ, называемыхъ компромиссами.

Лу Баребонъ вступилъ на этотъ путь въ тотъ памятный вечеръ въ отел Жемозакъ въ улиц Св. Іакова и съ тхъ поръ продолжалъ итти по нему. Капитанъ Клеббъ съ большимъ успхомъ научилъ его различать въ мор правильный и неправильный ходъ. Но все это обученіе оказалось недостаточнымъ въ такомъ кризис. Кром того, въ жилахъ Баребона текла кровь его расы.

Поглощенный своими мыслями, Баребонъ, сидя въ карет, едва ли замтилъ, что кучеръ его кареты сошелъ съ козелъ и пошелъ по направленію къ воротамъ, гд шумъ уличнаго движенія и снованіе пшеходовъ незамтно заставили его простоять довольно долго. Черезъ нкоторое время онъ вернулся къ своей карет, но это былъ уже другой кучеръ. На немъ была такая же ливрея, такая же шляпа, но изъ-подъ воротника, поднятаго до самыхъ ушей, виднлось совершенно другое лицо. Но на двор никто не замтилъ этого маленькаго превращенія. Баребонъ даже не взглянулъ въ окно. Онъ ни разу не взглянулъ и на лицо извозчика, карета котораго стояла на углу улицы Св. Іакова, когда Кольвилль и его спутникъ вышли изъ-подъ высокихъ воротъ дома Жемозакъ.

Баребонъ съ такою тщательностью исполнялъ данные ему совты, что держался все время, откинувшись на спинку экипажа и полузакрывъ лицо воротникомъ своего пальто. Была какъ разъ средина зимы, и утро было холодное. Онъ едва взглянулъ, когда

‘Историческій Встникъ’, тт.141—142, 1915

Генри-Сетонъ Меррименъ

ПОСЛДНЯЯ НАДЕЖДА

I.Le roi est mort.

II.Vive le roi.

III.Возвращеніе ‘Послдней Надежды’.

IV.Вра маркиза.

V.На плотин.

VI.Исторія потерпвшихъ крушеніе.

VII.На слду.

VIII.Маленькій мальчикъ, который былъ королемъ.

IX.Неудача.

X.Въ итальянскомъ дом.

XI.Начало.

XII.Тайна Жемозака.

XIII.Внутри стнъ.

XIV.Поднятое покрывало.

XV.Отливъ.

XVI.Игроки.

XVII.На Королевспомъ мосту.

XVIII.Городъ, который скоро забываетъ.

XIX.Въ бреши.

XX.‘Девятнадцать’.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.Улица Св. Іакова, д. No 8.

II.Лоцманъ брошенъ.

III.Простой банкиръ.

IV.Путь со множествомъ изгибовъ.

Читайте также:

I.
Le roi est mort.

II.
Vive le roi.

III.
Возвращеніе ‘Послдней Надежды’.

IV.
Вра маркиза.

V.
На плотин.

VI.
Исторія потерпвшихъ крушеніе.

VII.
На слду.

VIII.
Маленькій мальчикъ, который былъ королемъ.

IX.
Неудача.

X.
Въ итальянскомъ дом.

XI.
Начало.

XII.
Тайна Жемозака.

XIII.
Внутри стнъ.

XIV.
Поднятое покрывало.

XV.
Отливъ.

XVI.
Игроки.

XVII.
На Королевспомъ мосту.

XVIII.
Городъ, который скоро забываетъ.

XIX.
Въ бреши.

XX.
‘Девятнадцать’.

I.
Улица Св. Іакова, д. No 8.

II.
Лоцманъ брошенъ.

III.
Простой банкиръ.

IV.
Путь со множествомъ изгибовъ.