‘Послдняя борьба’.
‘Послдняя борьба’.
Отто Рунге.
Переводъ съ нмецкаго Э. К. Пименовой.
——
——
——
——
Последняя борьба, Рунге Отто, Год: 1907
Время на прочтение: 136 минут(ы)
Ида Клермонъ медленно подходила къ стк, натянутой для тенниса поперекъ площадки. Ей на встрчу шелъ ея партнеръ. Небрежно поклонившись, онъ приказалъ мальчику собрать мячи, а затмъ, обращаясь къ ней, сказалъ:
— Мн нравится играть съ вами. У васъ есть способности. Современемъ изъ васъ будетъ хорошій игрокъ. Но сейчасъ вамъ еще недостаетъ твердости, увренности и страсти.
Съ этими словами онъ накинулъ на себя свой желтый плащъ и быстро пошелъ къ павильону. Ида Клермонъ посмотрла ему въ слдъ: онъ выглядлъ комично, когда такъ, закутавшись и согнувшись, бжалъ по дорог.
Но проигранная партія не давала ей покоя. Твердость, увренность и страсть! Этого, конечно, нужно было добиться.
Площадки для тенниса, обнесенныя краснымъ досчатымъ заборомъ, казались ослпительно блыми подъ пылающими лучами іюньскаго солнца. За ними одиноко возвышался павильонъ съ башней для душей.
Видъ этой пустой, плоской равнины, безъ признака растительности кругомъ, произвелъ на Иду Клермонъ удручающее впечатлніе, и она вдругъ почувствовала себя уставшей и ослабвшей.
Душъ немного освжилъ ее. Когда она вышла изъ павильона, то снова увидла своего партнера, который стоялъ въ тни дома. Онъ молча кивнулъ ей головой и пошелъ рядомъ съ ней. Она не находила причины помшать ему провожать ее, смущенная и молчаливая, шла она рядомъ съ нимъ, чувствуя, что вн игры она не представляетъ для него никакого интереса.
Аллея, по которой они шли, привела ихъ на Корсо, а затмъ они вышли на широкую и совсмъ тихую улицу.
Здсь Ида Клермонъ остановилась и протянула руку своему спутнику.— Прощайте, г-нъ Маршнеръ. Ваша миссія кончена,— сказала она и показала ему на ворота большого дома.
Маршнеръ увидлъ огромный барскій домъ, окруженный прекрасной.ршеткой изъ кованаго желза. Онъ посмотрлъ на свою спутницу. Ея лицо подъ блымъ вуалемъ показалось ему прекраснымъ, а ея костюмъ англійскаго покроя безукоризненнымъ. По всмъ признакамъ она была лэди. Въ этотъ день какъ разъ онъ былъ представленъ этой барышн въ клуб… Ея имени онъ уже не помнилъ. Но она безъ сомннія лэди, думалъ онъ, равнодушно разглядывая ее.
Вдругъ онъ замтилъ, что онъ самъ подвергался такому же тщательному осмотру, и ему стало неловко.
Прислонившись къ открытой калитк, Ида Клермонъ холодно смотрла на его красивое, правильное лицо. Она нашла его вншность безукоризненной и не безъ благородства. Съ удовольствіемъ вспомнила она его бшеную игру, онъ былъ мужествененъ, но наврное не уменъ, подумала она.
— Прощайте!— сказала Ида и захлопнула калитку, но когда она быстро проходила ворота, она чувствовала, что онъ смотритъ ей въ слдъ.
Одну минуту она была въ нершительности, но, овладвъ собой, свернула налво и быстро поднялась по широкой блой лстниц съ смирнскими коврами и золочеными перилами. На площадк третьяго этажа она остановилась и начала медленно спускаться внизъ. Дойдя до воротъ, она прошла на просторный дворъ, гд былъ фонтанъ и втеръ разбрасывалъ брызги. Не останавливаясь, она шла дальше. Она часто пользовалась этимъ проходомъ и не боялась заплутаться. Ей нужно было пройти черезъ цлый рядъ мрачныхъ дворовъ, вымощенныхъ острыми камнями и окруженныхъ высокими стнами. Дома здсь производили впечатлніе гигантскихъ сорныхъ ящиковъ, и смрадный чадъ выходилъ изъ маленькихъ черныхъ оконъ подвальныхъ этажей. Въ темномъ узкомъ проход ей загородили дорогу толстыя женщины съ ведрами, а дальше на стертыхъ каменныхъ ступеняхъ, тсно прижавшись другъ къ другу, сидли маленькія золотушныя дти. Они посмотрли на Иду, когда она проходила мимо нихъ. Какой-то грязный оборванный человкъ вышелъ изъ подвала и крикнулъ ей вслдъ неприличныя слова.
Ид была непріятна встрча съ нимъ, этимъ грязнымъ человкомъ. Она задержала дыханіе, чтобы не ощущать запаха, выходящаго изъ смрадныхъ подваловъ. Но это былъ послдній переходъ. Тамъ дальше былъ уже снова свжій, чистый воздухъ, и горе и нищета этихъ грязныхъ людей остались позади, но они не трогали ея сердца. Существа, ютившіяся въ этихъ подвалахъ, интересовали ее также мало, какъ крысы, живущія въ канавахъ. Она успла отграничить себя отъ нихъ.
Она прошла еще черезъ одинъ узкій, темный дворъ и поднялась по черной лстниц въ третій этажъ. Здсь былъ пансіонъ ея кузины Цециліи Клермонъ, у которой она жила.
Когда Ида вошла въ кухню, она глубоко вздохнула, но тутъ воздухъ былъ также тяжелый. Какъ мало часовъ въ день дышала она свжимъ воздухомъ!
Здсь также были длинные, темные корридоры, въ которыхъ застаивался воздухъ. Въ нихъ выходили маленькія, некрасивыя комнаты, гд жили одинокія, обднвшія и немолодыя двицы аристократическаго происхожденія. Съ большимъ трудомъ удалось Ид скрыть отъ своихъ пріятелей и пріятельницъ изъ общества свое мстопребываніе.
Въ корридор она встртила служанку, отъ которой сильно несло коньякомъ. Какъ ужасно было дышать однимъ воздухомъ съ этимъ безобразнымъ созданіемъ! Для Иды Клермонъ это казалось самымъ большимъ униженіемъ.
Эта двушка получала письма, авторы которыхъ ее называли ‘барышней’. Ночью къ ней приходили мужчины, и ихъ тяжелые шаги раздавались по всему корридору.
Все это терплось въ дом по какимъ-то необходимымъ причинамъ.
Когда служанка ей сказала, что у нея сидитъ гость, Ида въ первую минуту испугалась и тихонько отворила дверь въ свою комнату.
На диван около окна сидлъ мужчина. Это былъ ея братъ. Она узнала блдный овалъ его лица надъ красной полосой форменнаго воротника, и сейчасъ же въ ея воображеніи эта красная полоса превратилась въ кровавую рану, проходящую поперекъ горла.
Обрадованная и растроганная, подбжала она къ нему. Онъ всталъ, взялъ ее за об руки и улыбнулся ей. Ида сла въ кресло напротивъ него и долго разсматривала его, говоря ему, какъ она рада его возвращенію. Она была такъ одинока все время! У нея было столько непріятностей, столько заботъ. Потомъ она начала раскрашивать его. Она ожидала его прізда днемъ позже.
Онъ всталъ и, расхаживая взадъ и впередъ по комнат, оживленно разсказывалъ ей о своемъ возвращеніи изъ гарнизоннаго городка съ юга Франціи на сверъ, черезъ Швейцарію и Германію. Двое съ половиной сутокъ провелъ онъ на лошади. Эльзасскіе тополя, улицы и рки и безчисленныя, маленькія деревни у подножья виноградниковъ быстро промелькнули мимо его взоровъ. Конечно, онъ не могъ заране опредлить день своего возвращенія. Но теперь онъ дома и это такъ его радуетъ! Онъ такъ стосковался по служб и по своимъ товарищамъ. И по Ид!.. Онъ наклонился и съ любовью посмотрлъ на свою сестру.
— Подурнла я за это время?— спросила она.
Онъ отрицательно покачалъ головой, хотя и замтилъ въ ней какую-то перемну. Въ ея узкомъ, нсколько блдномъ лиц просвчивала какая-то постоянная нервная тревога, а въ темныхъ полузакрытыхъ глазахъ, то появлялись, то исчезали какія-то странныя искорки. Смущенный онъ отвернулся отъ нея и принялся осматривать большую, неуютную комнату.
Но даже здсь, въ этой комнат чувствовалось какое то безпокойство и отсутствіе гармоніи.
— Да,— сказала Ида,— здсь неуютно, и я понимаю, что ты себя не чувствуешь здсь, какъ дома. Ты даже не снялъ сабли и перчатокъ.
Лео всталъ и осторожно поставилъ саблю въ уголъ за книжный шкафъ. Смотря на него, Ида съ грустью думала, что посл двухлтней здоровой и веселой жизни на юг Франціи ему предстоитъ теперь тяжелая жизнь здсь, полная заботъ и лишеній.
Лео съ одушевленіемъ продолжалъ разсказывать ей о своей служб, о Сенъ-Сир, о гарнизонной служб, о товарищахъ, объ ихъ экстравагантныхъ выходкахъ, объ офицерскомъ казино и, наконецъ, о школ верховой зды въ Сеймур. Тамъ понимали значеніе войска! Нація смотрла на нихъ, какъ на своихъ освободителей. И довріе націи придавало арміи блескъ и величіе, несмотря на вс клеветы, распространяемыя подкупленными газетами!
Ида одобрительно кивнула ему. Онъ долженъ былъ разсказывать дальше. Хотя ее мало интересовало то, что онъ говорилъ, но ей нравилось слушать его мягкій, глубокій голосъ.
Лео разсказывалъ дальше о безпорядкахъ, возникшихъ по поводу выборовъ, когда Максъ Режи прибылъ изъ Алжира во глав своего штаба мятежниковъ, о крупномъ столкновеніи, въ которомъ и онъ принималъ участіе.
Эскадронъ получилъ приказаніе рубить. Былъ данъ пароль: бить плашмя французовъ, а евреевъ рубить. Они вскачь бросились на толпу, которая моментально окружила ихъ съ крикомъ и шумокъ. Одна часть толпы бомбардировала ихъ коробками отъ консервовъ. Красныя знамена колыхались передъ ними. Но вотъ раздался выстрлъ и въ отвтъ на него посыпались удары направо и налво. Товарищи вели себя превосходно, они направляли свои удары на евреевъ и съ крикомъ гнали всю эту шайку черезъ улицы.
Въ грязныхъ лужахъ между кучами булыжника лежали павшіе: мужчины съ распростертыми руками, словно распятые, и въ сторон, посередин тротуара, какая то толстая дама. Она лежала на живот и казалась спустившимся на землю воздушнымъ шаромъ… Да, но эта веселая жизнь миновала! Теперь онъ былъ дома…
Онъ задумчиво замолчалъ и сталъ осматривать комнату. Онъ узнавалъ старую мебель — остатки ихъ былого величія. Столовые часы и старые дубовые стулья съ высокими спинками, съ вырзаннымъ на нихъ ихъ фамильнымъ гербомъ. Тамъ же стоялъ тяжелый столъ изъ желтаго мрамора, выложенный перламутромъ, а на немъ, въ углу, поставлена была старая шкатулка въ стил рококо, на пузатыхъ бокахъ которой красовались блестящіе золотые цвты.
Какъ мало осталось отъ ихъ прежняго богатства! Вс эти старыя, мелкія вещи казались ему небрежно брошенными въ этой холодной, неуютной комнат.
На стн въ овальныхъ, выцвтшихъ рамахъ висли семь фамильныхъ портретовъ. Онъ осмотрлъ ихъ одинъ за другимъ. Еще ребенкомъ зналъ онъ исторію, каждаго изъ нихъ. Вотъ ихъ родоначальникъ, французскій маркизъ Лео Клермонъ. Во время террора онъ сидлъ цлый мсяцъ въ тюрьм консъержери и только съ помощью сестры ему удалось бжать за границу. Купецъ Викторъ Клермонъ, снятый здсь на пароходномъ мостик, съ подзорной трубою въ рук, положилъ основаніе большому состоянію, которое сдлало два слдующихъ поколнія первыми аристократами страны. Онъ спекулировалъ на пониженіе во время хлбной войны и содержалъ капера въ сверномъ и балтійскомъ мор. Онъ же купилъ землю и выстроилъ великолпный домъ.
Его внукъ, отецъ Иды и Лео Клермона, былъ послднимъ владльцемъ этой.земли. Посл его внезапной смерти наложенъ былъ арестъ на все его имущество, и его дтямъ досталась только небольшая пожизненная рента изъ материнскаго наслдства, да немного мебели, оставшейся непроданной посл аукціона.
Лео Клермонъ всталъ. Его радостное возбужденіе пропало. Онъ понялъ, что ему предстояли тяжелые дни. Онъ посмотрлъ на сестру, Ида стояла у окна, скрестивъ руки, и смотрла на дворъ.
Снаружи у воротъ зажгли фонарь и слабый зеленый свтъ освщалъ внутренность двора. Какой то полицейскій выбжалъ изъ подвальнаго этажа, закрывая себ лицо обими руками, а между его пальцами просачивалась кровь. Онъ подошелъ къ насосу, выходящему изъ грязной стны, и сталъ обмывать свое лицо.
Три окна въ нижнемъ этаж были закрыты ставнями, а рядомъ съ ними въ широкомъ окн Ида увидла женскую голову, склоненную надъ шитьемъ. Въ то время, какъ Ида смотрла на нее, она подняла голову, и Ида увидла блдное, вздутое лицо и тусклые глаза.
Но вотъ засверкали огни во второмъ этаж передняго фасада и мгновенно дворъ словно погрузился въ густую непроницаемую тьму.
Въ это же время въ корридор послышались шаги. По звуку ихъ Ида догадалась, что служанка несла миску. Наступилъ обденный часъ..
Передъ лейтенантомъ Клермономъ шли два барабанщика и одинъ горнистъ. Спереди шествовали музыканты, спины которыхъ мрно покачивались въ тактъ музык. Они, казалось, представляли изъ себя одно общее цлое, двигавшееся по середин улицы.
Лейтенантъ Клермонъ покорно шелъ за музыкантами, а за нимъ слдовалъ его отрядъ. И вс они двигались въ тактъ, какъ части одной машины. Съ непріятнымъ чувствомъ подумалъ онъ, что, если бы онъ вдругъ остановился, его непремнно столкнули бы и раздавили слдовавшіе за нимъ солдаты своими тяжелыми, смазанными жиромъ сапогами. По тротуару тоже въ тактъ шла публика, а впереди всхъ, отрывисто лая, бжала желтая собака.
Лилъ сильный дождь. Суконная одежда солдатъ распространяла удушливый кислый запахъ. Барабанъ звучалъ глухо и печально.
Наконецъ они дошли до крпости. Принявъ отъ дежурнаго офицера караулъ, лейтенантъ Клермонъ вошелъ въ караульную комнату и съ тяжелымъ чувствомъ слъ у изцарапаннаго ножемъ стола въ темномъ альков, который славился обиліемъ наскомыхъ. Клермонъ взглянулъ на доску, тамъ висли ключи отъ арестныхъ камеръ, а здсь сидли они — пятнадцать человкъ — и караулили эту пару ключей.
Усталый и измученный, припоминалъ онъ то, что было имъ пережито со дня своего возвращенія.
Уже въ первый день, когда онъ представлялся своему капитану, ему стало ясно, что ему предстоятъ трудныя испытанія. Капитанъ — жалкій и придавленный человкъ, съ висящими внизъ усами, встртилъ его въ низкой комнат, въ которой чадъ изъ кухни смшивался съ дымомъ отъ трубки капитана. На подоконник былъ разставленъ, по всмъ правиламъ стратегическаго искусства, рядъ оловянныхъ солдатиковъ, а мальчикъ, который передъ его приходомъ игралъ ими, теперь плакалъ въ сосдней комнат. Капитанъ отъ времени до времени подходилъ къ двери и стучалъ въ нее ногой.
— Да, военная карьера совсмъ не легка!— глубокомысленно говорилъ капитанъ, счищая ногтемъ съ рукава своей поношенной тужурки какое то пятно.— Государство плохо заботится о своихъ служащихъ. Повышеніе по служб идетъ медленно, да къ тому же еще — этотъ предльный возрастъ!
Повышеніе по служб! При этихъ словахъ Лео Клермонъ выпрямился. Теперь нужно было обратить на это все свое вниманіе. Никогда не останавливаться, двигаться все выше и опередить другихъ,— вотъ что было нужно!
Чернь должна оставаться внизу! Разв въ дйствительности это было не такъ?
Черезъ окно онъ увидлъ даму, которая вышла изъ воротъ крпости и хотла открыть калитку. Часовой остановилъ ее. Это была Ида. Онъ узналъ ее но ея изящной фигур и твердой, ровной и быстрой походк.
Дверь открылась, она вошла, кивнула ему головой и молча сла противъ него. Она ждала, что онъ начнетъ разговоръ. И когда онъ сталъ разсказывать ей о своей служб, о новыхъ товарищахъ, о тупыхъ мужикахъ, которыхъ онъ долженъ былъ обучать, — она поняла, что къ нему она не могла обратиться за совтомъ и помощью. Она видла, что ему самому было очень тяжело, что онъ, также какъ и она, былъ придавленъ жизнью. И снова ея мысли вернулись къ ея личнымъ заботамъ, которыя не давали ей покоя: къ обязательнымъ долгамъ и абсолютной невозможности достать денегъ.
Но вдругъ Лео оборвалъ свой разсказъ и началъ настойчиво разспрашивать сестру о ея матеріальномъ положеніи и планахъ на будущее.
— Ты удивленъ, — отвтила она, — что я живу въ пансіон у этой немного странной Цецьліи Клермонъ, которая всегда, боле или мене платонически, обожаетъ одну изъ своихъ пансіонерокъ. Ко мн она была добра, не мучила меня изъявленіями своихъ чувствъ, однако предоставила мн самой устраивать свою жизнь. А о томъ, какъ устроить свою жизнь, нужно иногда подумать. Но моя жизнь представляетъ еще хаосъ… Винтерштейны и другіе богатые родственники предложили мн житъ у нихъ, пока я найду себ мсто компаньонки въ какомъ нибудь благородномъ дом. Я вжливо поблагодарила ихъ и объяснила, что намрена стать народной учительницей.
— Да, ты писала мн,— сказалъ Лео.— Меня это поразило тогда. Я знаю, что значитъ обучать народъ. Себ на погибель передаемъ мы народу наши знанія!
Ида улыбнулась.
— Я еще не дошла до соприкосновенія съ этимъ народомъ, которому хотятъ дать образованіе изъ за ложно понятаго стремленія къ справедливости. Но все таки цлыхъ четыре недли и четыре дня я пробыла взаперти съ тридцатью подругами по несчастью. Мы сидли на жесткихъ деревянныхъ скамьяхъ и насъ поучало какое то существо — не то мужчина, не то женщина — которое ненавидло насъ, а мы его. Среди насъ были такія, которыя никогда не говорили съ мужчинами. Это кладетъ какой то странный отпечатокъ на женщину. Он передавали другъ другу записки, содержаніе которыхъ мн и теперь непріятно вспомнить. Но были и другія, всегда молчаливыя, съ неопредленной улыбкой на устахъ, что наводило на мысль объ ихъ душевномъ равновсіи. Вс имъ завидовали и вс ихъ презирали. Он носили блые воротнички, гладкія прически и держались обособленной группой, сохраняя свое счастье только для себя…
Она умолкла на мгновеніе, потомъ продолжала:
— Неправда, что трудъ облагораживаетъ! Это нарочно внушаютъ бдному люду, чтобы онъ не падалъ духомъ.
Лео кивнулъ головой:
— Не трудъ облагораживаетъ человка, а родъ его дятельности,— замтилъ онъ.
— Трудъ поденщика и борьба за существованіе не облагораживаютъ человка, хотя на эту удочку и ловятся многіе. Домогательства, старанія — все это унижаетъ и деградируетъ. Я по крайней мр чувствовала себя глубоко, глубоко униженной… Я стыдилась своего дла. Идя домой, я кралась по переулкамъ и тёмнымъ проходамъ. Я была разочарована, апатична и озлоблена. Я чувствовала, что я нравственно падаю и все больше отдаляюсь отъ той среды, въ которой я родилась. Четыре недли и четыре дня терпла я эту муку, этотъ стыдъ. Но потомъ оказалось, что за свое униженіе я еще должна была заплатить много денегъ. Я не заплатила. Я не могла, мн было жалко тратить деньги на это. Больше я не являлась въ это ужасное мсто и меня по всей вроятности вычеркнули изъ списка. За то я купила себ модную шляпу!.. И вотъ я начала борьбу за свое положеніе. Я уже достаточно насмотрлась на высоко-артистическіе и знатные дома и на тотъ тсный аристократическій кругъ, гд бы тебя, конечно, приняли очень хорошо, но который мн уже не могъ быть полезенъ. Среди нихъ мн нечего было добиваться, такъ какъ ихъ хорошее время уже миновало. Я отвоевала себ жалкое мстечко… въ другой компаніи, тамъ много подлости, но за то много и денегъ. И все еще я должна бороться за свое положеніе. Но, можетъ быть, подъ конецъ я все же устрою его.
Она на мгновеніе замолчала, потомъ, пожавъ плечами, заговорила въ полголоса:
— Ты вдь понимаешь меня, Лео? Въ насъ одна и таже кровь и она горитъ той же мукой. Но мы не сдадимся. Нашъ родъ владлъ помстьями, сначала во Франціи, потомъ здсь. Былъ, кажется, одинъ Клермонъ, поставившій на карту цлую область во Франціи. Насъ это не касается, хотя до нкоторой степени все же опредляетъ нашу волю и нашу жизнь.
— Да,— возразилъ Лео.— У насъ, такъ сказать, есть обязательства по отношенію къ нашему роду.
Ида засмялась.
— Обязательства?
Лео отрицательно кивнулъ головой.
— Нтъ, ты права. Мы не признаемъ никакихъ обязательствъ. Но всякой волей повелваетъ законъ нервовъ и крови.
Сестра удивленно и сочувственно посмотрла на него.
— Да что же наконецъ особеннаго въ томъ, что мы боремся за наше положеніе?— сказала она.— Ты вдь только поручикъ, да еще армейскій, а я барышня, не имющая ничего, кром наружности. Что мы презираемъ чернь и выскочекъ, въ этомъ тоже нтъ ничего особеннаго! Это само собою разумется. И мы не уступимъ. Я не могу довольствоваться малымъ. Нужно всегда расширять свою задачу,— въ этомъ все дло.
— Теб это легко, — продолжала она черезъ минуту.— У тебя мундиръ и чинъ, которые выдляютъ тебя изъ толпы. Ты можешь сдлать карьеру, можешь попасть въ гвардію. Пойди къ баронесс Винтерштейнъ. Она не забыла, что она, также какъ и мы, изъ рода Клермонъ. Да, конечно, ты можешь это сдлать.
Ея взоръ блуждалъ по полутемной караульной комнат.
— Впрочемъ, нтъ,— вдругъ сказала она.— Ты все же не можешь этого сдлать… Какъ здсь темно и грязно! Смотри!— и она показала на верхъ, — тамъ, на полк въ запечатанномъ ящик, лежатъ, какъ мн говорили, дв сотни боевыхъ патроновъ для караула.
— Да, на тотъ случай, если чернь вздумаетъ пойти на насъ.
Она усмхнулась:
— Да вдь въ сущности не проходитъ дня, чтобы она не шла на насъ. Разв она не тснится около насъ, не наступаетъ на насъ ежечасно! А печать все остается несломанной! Да, вообще здсь не легко ршаются разламывать печати. Но если бы у меня было такихъ же тридцать вооруженныхъ автоматовъ, какими командуешь ты, то я сорвала бы печати въ одинъ прекрасный день…
Онъ разсянно покачалъ головой.
— Ты разсуждаешь, какъ женщина,— сказалъ онъ.
Вдругъ раздался зовъ часового. Солдаты задвигались въ караульной комнат. Лео Клермонъ соскочилъ со стула, надлъ перчатки и выбжалъ на дворъ.
Ида подошла къ окну. Она видла, какъ братъ ея всталъ передъ фронтомъ солдатъ, одтыхъ въ толстые синіе мундиры.. Они держали ружья прямо передъ собой и, когда раздался сигналъ, быстро повернули головы направо. Ида внимательно вглядлась. Эти почести оказывались некрасивому старому человку, съ гладко выбритымъ подбородкомъ, одтому въ штатское платье, который двигался, волоча ноги и неся передъ собой свой вздутый животъ. Онъ разсянно приподнялъ руку къ шляп и прошелъ мимо. Солдаты вернулись назадъ въ караульную, наступая другъ другу на пятки. Клермонъ тоже вошелъ въ комнату и остановился передъ сестрой.
— Это былъ начальникъ?— спросила Ида.
Онъ кивнулъ утвердительно:— Генералъ-лейтенантъ.
— Я много о немъ слышала,— сказала Ида:— У него плохая репутація.
Лео опять кивнулъ головой.
— И все-таки солдаты оказывали ему почести — да и ты самъ тоже.
Она сердито взглянула на него: — Опять эта печать, которую нельзя сломать!
— Я получаю жалованье,— отвчалъ Лео, и долженъ подчиняться тому, кто получаетъ еще большее жалованье….
— Я бы не поставила себ такихъ границъ, — сказала Ида и посмотрла пристально на брата. Онъ покраснлъ.
— Да,— сказалъ онъ — такое ужъ наше положеніе! Вдь мы вс — части одной машины. Но когда эта машина находится въ дйствіи, то представляетъ картину поразительной красоты. Дисциплина есть непремнное условіе единства и красоты формы.
Ида покачала головой, такія разсужденія были ей чужды. Она поднялась. У нея было еще такъ много дла и она торопилась.
Посл службы, товарищи Лео, пришли одинъ за другимъ въ караульную комнату. Они приказали принести себ пива и карты и начали играть въ тарокъ.
Гордонъ Маршнеръ и Ида Клермонъ хали на велосипедахъ. Онъ удивленно поглядывалъ на нее, на ея ногу и на ея колно, которое при движеніи колеса то обрисовывалось, то опять исчезало подъ платьемъ.
— У васъ здсь большинство дамъ здятъ на велосипед такъ, какъ будто сидятъ за швейной машиной,— сказалъ онъ,— но вы составляете исключеніе.
— Да,— возразила Ида,— по дамамъ нашего круга видно сейчасъ, что ихъ бабушки или матери привыкли къ грубой физической работ.
Во время зды она пристально смотрла на блестящій руль велосипеда и на дрожащее срое кольцо передняго колеса. Ей вспомнилось, какъ она, тринадцатилтней двочкой, вызжала верхомъ на молодой лошади изъ отцовской усадьбы и скакала черезъ дороги, рвы и заборы. Но то время было далеко! Теперь у нея былъ только велосипедъ, да и за него еще не было уплочено и ей уже два раза присылали счетъ изъ магазина.
Ея глаза искали глазъ Маршнера. Но онъ не оборачивался и халъ впереди, легко нажимая педали и держа одну руку въ карман. Она внимательно посматривала на него и подумала, что его безукоризненная вншность и прекрасныя манеры, повидимому, указываютъ на то, что онъ человкъ изъ общества. Онъ былъ въ одно и тоже время небреженъ и вжливъ и какъ то всегда одинаково холоденъ. Очевидно, его нервы были всегда спокойны и онъ никогда не волновался. И она сама также иногда держала себя, когда это было необходимо. Но ей приходилось варьировать свое поведеніе, быть всегда на чеку и строго разсчитывать свои шаги.
Сегодня ее опять забыли или нарочно обошли. Только отъ Маршнера, съ которымъ она встртилась совершенно случайно на бульвар, она узнала о матч, начавшемся уже часъ тому назадъ въ Гольфъ-клуб. Онъ какъ разъ халъ туда.
Изумленіе и гнвъ охватили Иду. Никто ее не оповстилъ, несмотря на то, что она была членомъ этого клуба. Но она овладла собой и, сказавъ, что она детъ туда же, предложила ему хать вмст. Она знала, что въ качеств ‘неприглашенной’, ей лучше всего было явиться туда въ обществ Маршнера.
Они хали по шоссе, между двумя рядами виллъ, окруженныхъ маленькими и большими садами.
Маршнеръ поинтересовался узнать, кто были владльцы этихъ виллъ, но Ида не могла ему отвтить. Тхъ изъ нихъ, которые принадлежали къ обществу, она знала, но была тысяча другихъ, не принадлежавшихъ къ ея кругу, и о нихъ она ничего не знала. Можетъ быть, это были разбогатвшіе подрядчики, мясники, зеленщики или трубочисты.
Они выхали въ лсъ и, свернувъ съ дороги на широкую тропинку, прохали подъ темнозеленой листвой мощныхъ вковыхъ деревьевъ.
Стадо козулей перебжало дорогу.
Сквозь деревья показался нарядный охотничій замокъ и обширная зеленая равнина, на которой паслись козули.
Ида Клермонъ глубоко вдыхала свжій лсной воздухъ. Какъ хорошо было здсь. Вдали синлъ лсъ и широкимъ кольцомъ изъ дивно благоухающей зелени охватывалъ широкую лужайку.
Но она не долго наслаждалась этой картиной. У подножья замка она увидла группу людей: всю клубную компанію. Дамы были въ снортсмэнскихъ костюмахъ, красныхъ жакеткахъ съ золотыми шнурами и блестящими пуговицами.
— Посмотрите,— сказала Ида,— вотъ Бэссъ Нельсонъ!— Она указала на высокую худощавую даму, стоявшую въ сторон отъ другихъ.— Не напоминаетъ ли она вамъ стройную тропическую раковину? Ея лицо выступаетъ изъ тюлеваго воротника, точно маленькая, блдная улитка, выглядывающая на свтъ.
Они поставили свои велосипеды у воротъ замка, рядомъ съ другими велосипедами, спицы которыхъ блестли на темномъ фон стны, какъ нити паутины.
Взоры всхъ присутствующихъ обратились къ нимъ, когда они подходили. Но въ этихъ взглядахъ Ида не замтила выраженія симпатій къ себ.
Вся кампанія была въ сбор и Ида различала каждаго въ отдльности: Бэссъ Нельсонъ какъ всегда, была здсь со своими двумя пріятельницами, Розой Валь, въ шелковой кофточк и необыкновенно большой шляп, бросавшей на ея красивое личико теплыя фіолетовыя тни, и Маріей Терезой Крамеръ, которая лежала на трав и пристально смотрла на солнце.
Къ этой групп подошелъ только что Гербертъ Гейеръ. Онъ молча слъ между ними и облокотился назадъ, надвинувъ на глаза свою мягкую соломенную шляпу. Но Роза Валь даже не отдернула своей вытянутой руки, къ которой онъ прислонилъ голову. Немного дальше сидла Ольга Лавизонъ, а Гуго Якобсъ лежалъ, прислонившись къ ея колнямъ, и смотрлъ на солнце.
— Смотрите,— сказала Ида,— Иродіада съ головою Іоанна на колняхъ.
Гордонъ Маршнеръ улыбнулся этому сравненію Его улыбка вызвала нкоторое безпокойство въ обществ, такъ какъ каждый боялся быть осмяннымъ Идой Клермонъ въ его присутствіи. Бэссъ Нельсонъ тотчасъ же привтливо кивнула Ид головой и, подойдя къ ней, взяла ее подъ руку. Она стала разсказывать ей, что чувствуетъ себя скверно, что у нея разстроены нервы и, симулируя боль въ ног, она тяжело опиралась на руку своей пріятельницы. Марія Тереза Крамеръ тоже подошла къ Ид и, слегка кивнувъ ей головой, показала на Розу Валь и Герберта Гейера, лица которыхъ все больше и больше приближались другъ къ другу.
Бэссъ Нельсонъ устало улыбнулась.— Знаете, сказала она,— вдь и Гордонъ Маршнеръ тоже ангажированъ. Онъ, какъ будто инстинктивно, ищетъ всегда самые врные ангажименты. Опять эта французская кокотка, съ которой никто изъ насъ не можетъ конкуррировать!
Гордонъ Маршнеръ однако стоялъ одиноко. Онъ засунулъ руки въ карманы и уставилъ глаза на обтянутыя чулками икры своихъ ногъ. Недалеко отъ него, изъ середины одной группы поднялась М-me Дюшенъ и сдлала ему знакъ своимъ кружевнымъ зонтикомъ. Онъ повернулъ къ ней лицо и Бэссъ Нельсонъ видла, что они обмнялись быстрымъ взглядомъ.
— Однако, здсь, не стсняясь, заключаютъ союзы,— замтила Бзссъ. Невинныя козули со стыдомъ смотрятъ на насъ! А я то думала, что мы собрались сюда исключительно ради спорта!
Она обернулась къ откосу. Тамъ шелъ маленькій мальчикъ съ колчанообразнымъ футляромъ за спиной. Подойдя къ обществу, онъ открылъ футляръ и вынулъ оттуда вс принадлежности игры въ гольфъ.
— Мы пришли сюда, чтобы играть,— сказала Бэссъ.— Но пусть играютъ другіе. Я слишкомъ устала.
— Посмотрите,— прибавила она, — вонъ тамъ идетъ мой глупый братецъ въ полномъ парад!— Она указала на Оскара Нельсонъ, вотырый въ эту минуту выходилъ изъ ресторана. На немъ былъ красный охотничій костюмъ и онъ несъ свои кіи для игры въ мячъ, которые передъ тмъ тщательно самъ сортировалъ.— Разв онъ не похожъ на лакея изъ обезьяньяго театра?— прошептала она и, вдругъ обернувшись къ Ид, сказала: — Ида, я тебя не видла уже дв недли и очень соскучилось.
Ида усмхнулась. Она вспомнила, что два послднихъ раза Бэссъ Нельсонъ не приняла ее.
Партнеры медленно собирались на лугъ, чтобы продолжать прерванную игру.
Адвокатъ Якобсъ подошелъ къ Ид, которая стояла около небольшого песочнаго холмика, куда былъ воткнутъ красный флагъ и ждала своей очереди. Онъ поклонился ей, и сказалъ.— Я.совершенно не знаю этой игры. Но, быть можетъ, вы позволите мн слдовать за вами, какъ луна слдуетъ за землей?
Она кивнула ему въ знакъ согласія и положила маленькій блый мячъ изъ твердой гутаперчи на землю. Теперь очередь дошла до нея.
Якобсъ посмотрлъ на Иду. Потомъ онъ взглянулъ на опушку лса, синвшую у краевъ равнины, и сказалъ:— Я не вижу никакой цли.
— Цль?— говорила Ида,— ее представляетъ маленькій красный флагъ. Отсюда я не могу его различить, но мн указали направленіе.
Якобсъ кивнулъ головой.— Такъ. Всхъ насъ въ сущности влекутъ къ себ невдомыя цли, и мы лишь инстинктивно устремляемся къ нимъ, придерживаясь одного направленія.
— Смотрите,— продолжалъ онъ.— Этотъ Гордонъ Маршнеръ играетъ очень энергично. Онъ наврное побьетъ рекордъ!— Ида видла, какъ Маршнеръ, крпко упершись правою ногою въ землю, взмахнулъ палкой. Мячъ взлетлъ. Онъ побжалъ за нимъ и снова ударилъ его. Такимъ образомъ съ каждымъ ударомъ онъ все подвигался впередъ и впередъ.
— Онъ достигаетъ своей цли чисто по американски,— замтилъ Якобсъ.— Про него можно сказать, что онъ играетъ, видя передъ собой цль. Но это заблужденіе. Т, кто знаетъ, что это за цль, не играютъ больше. Наша жизнь вдь ничто иное, какъ незнаніе, несознаваніе цли.
Ида засмялась.— Вы не играете, а философствуете и только задерживаете насъ.
— Что касается меня,— возразилъ онъ,— я играю, какъ и вы, но на другомъ пол.
— Да, я слышала, что вы играете на бирж, вы спекулируете?
— Нтъ, я занимаюсь торговыми операціями. Я ощущаю направленіе въ движеніи рынка — и слдую ему со страхомъ и сомнніемъ. Только Гордонъ Маршнеръ, этотъ побдитель, повидимому не сомнвается ни въ чемъ и не боится ничего.
— Правда, что онъ очень богатъ?— спросила Ида.
Якобсъ утвердительно кивнулъ головой.
— Чикагская фирма, гд онъ состоитъ главнымъ акціонеромъ, убиваетъ ежегодно свиней на восемьдесятъ милліоновъ долларовъ. Это тоже рекордъ.
— Удивительно!— воскликнула Ида, стараясь въ тоже время ясно представить себ эту сумму.
— Цифры импонируютъ,— замтилъ Якобсъ.— Да, въ этомъ то и заключается вся суть — импонировать цифрами!
Въ это время направо отъ замка собралось цлое общество. Въ іюн здсь всегда происходили большія скачки. Нарядныя дамы и элегантные кавалеры толпились около четырехъ или пяти экипажей. Между ними виднлись также всадники, которые медленно подвигались впередъ и становились въ линію.
Бэссъ Нельсонъ гуляла тамъ, опираясь на свой зонтикъ, а рядомъ съ ней шла Марія Тереза Крамеръ и несла ея складной стулъ.
— Смотри туда,— говорила Бэссъ Нельсонъ,— тамъ находится частный клубъ верховой зды для офицеровъ и ихъ сестеръ, а также для аристократичныхъ пріятельницъ ихъ сестеръ. Вс мои бальные кавалеры находятся тамъ въ этомъ обществ, и когда они только что прозжали мимо меня, то еле-еле осмлились мн поклониться.
Она прикусила свои блдныя губы. Этотъ узкій аристократическій кругъ все еще оставался для нее закрытымъ. Она приглашала на свои пиры высокомрныхъ и далеко не богатыхъ дамъ этого круга и даже лично завозила свои карточки къ нимъ. Но все напрасно! Кавалеры же изъ общества, которые бывали иногда на ея балахъ, все же не считали ее принадлежащей къ своему кругу и совтывали своимъ сестрамъ избгать ее.
И она съ ненавистью вспомнила маленькую лавченку, торговавшую корабельными принадлежностями, бочками съ масломъ, фонарями и канатами, которую нкогда содержалъ ея отецъ, въ маленькой улиц, около канала. Она выросла потомъ, эта лавченка, въ огромные склады, позади большой конторы, въ гавани, куда деньги стекались ежегодно сотнями тысячъ изъ кассъ иностранныхъ кораблей.
Наверху на улиц показалось облако пыли и среди этого облака маленькое красное пятно, которое все росло и приближалось съ пыхтніемъ.
— Это графъ!— воскликнула Бэссъ Нельсонъ и пошла къ нему навстрчу. Графъ Адамъ Кольбе остановилъ автомобиль, но не сошелъ съ него. Онъ, улыбаясь, поднялъ руку въ перчатк и объявилъ ей, что торопится, такъ какъ его ждутъ въ клуб верховой зды. Онъ и такъ опоздалъ. Бэссъ крпко стиснула свои руки. Это былъ самый врный изъ всхъ пяти графовъ, бывавшихъ у нея, но и онъ торопился ухать!
Безъ сомннія, тамъ должна была царить скучная и тяжелая атмосфера, въ этомъ кругу, куда она не могла проникнуть. Вроятно, тонъ былъ натянутый и вкусы были мене экстравагантны. Но такъ всегда бываетъ тамъ, гд денегъ мало и кредитъ очень невеликъ! Бэссъ вдругъ ршила, что она непремнно купитъ себ дорогой уборъ изъ сапфировъ и брилліантовъ, который она видла недавно въ ювелирномъ магазин.
Въ это время на ипподром произошло движеніе: восемь всадниковъ въ красныхъ и голубыхъ костюмахъ, стоя въ стременахъ, мчались карьеромъ по равнин и брали вскачъ препятствіе. Они скоро исчезли въ лсу, точно скачущіе красные и голубые огоньки, а затмъ появились снова. Ихъ встртили апплодисментами.
Какой-то офицеръ на черной рзвой полковой лошади проскакалъ мимо нихъ по лугу. Ида съ удивленіемъ узнала въ немъ своего брата. Онъ прохалъ совсмъ близко и не узналъ ее. Ему навстрчу хала верхомъ высокая, полная блондинка въ голубой амазонк. Она кивнула ему головой и они похали вмст къ остальному обществу.
— Это былъ мой братъ,— сказала Ида Якобсу, а съ нимъ была кузина моего отца Сталь-Винтерштейнъ. Мужъ ея аташе при посольств въ Берлин. Братъ меня не узналъ. Мы съ нимъ идемъ каждый по своему пути и преслдуемъ каждый свою цль.
Короткими энергичными ударами она вогнала свой гутаперчевый мячъ въ маленькую яму у подножья краснаго флага: эта и была цль!
— Что же дальше?— спросилъ Якобсъ.
— Это ближайшая цль,— сказала она.— Теперь я должна итти дальше, къ боле отдаленной цли, а затмъ еще къ двумъ другимъ, пока снова не достигну своего исходнаго пунктаю
Онъ усмхнулся и иронически посмотрлъ на неутомимыхъ людей, которые такъ серьезно и внимательно гнали въ перегонку свои маленькіе блые мячи отъ одной цли къ другой, черезъ рвы и дороги. Мячъ Гордона Маршнера мчался впереди всхъ, на большомъ разстояніи отъ другихъ.
Ида обернулась къ Якобсу:
— Спортъ очень привлекателенъ,— сказала она, — тутъ вдь отдаешь вс свои силы, не обращая вниманія на выигрышъ. Но это благородно — такъ расточать ихъ! И это придаетъ тлу и новыя силы, и новую красоту.
Ворота манежа распахнулись и оттуда вышла рота солдатъ, одтыхъ въ блыя куртки. Они вытягивали ноги на ходу, устремляли прямо впередъ неподвижные взгляды и плотно прижимали руки ко швамъ. За ихъ низкими, покрытыми потомъ лбами, повидимому, не шевелилось никакой другой мысли, кром той, что худшее миновало и ихъ ожидаетъ теперь нчто пріятное. У нкоторыхъ появилось даже конкретное представленіе о вкусномъ и прохладномъ пив, которое ожидало ихъ у маркитанта, около манежа.
Когда они дошли до середины казарменнаго двора, неожиданно раздалась команда: стой! Въ одно мгновеніе они остановились. Лейтенантъ Клермонъ приказалъ фельдфебелю сформировать дв полуроты и пока они становились на свои мста, онъ всматривался въ ихъ лица. При ослпительномъ блеск солнца ему показалось, что ихъ лица искажены идіотской улыбкой. Нкоторые казались только унылыми, другіе, проходя мимо него, бросали искоса на него взгляды нмого бшенства. Онъ приказалъ рот бгать гуськомъ, двумя концентрическими кругами, вокругъ казарменнаго двора. Только что окончившійся полуторачасовой урокъ гимнастики и фехтованія вновь убдилъ его въ трудностяхъ его задачи,— дисциплинировать этихъ субъектовъ и такъ ихъ подготовить, чтобы они, вс вмст, дйствовали какъ одно цлое. Они были строптивы, тупы и не различали ритма, самаго обыкновеннаго ритма маршировки, который чувствуютъ даже дикіе народы и вообще вс, живущіе обществами, группами и стадами!
Эти люди не умли даже различать правой руки отъ лвой, различно понимали направленіе и тактъ и у нихъ не было даже общихъ понятій. Все это были пролетаріи, набранные изъ самыхъ низкихъ слоевъ городского населенія и такой среды, гд люди, обитая вплотную дргугъ къ другу, живутъ въ тоже время изолировано каждый для себя.
Лео не выносилъ ихъ. Ежедневно онъ напрягалъ усилія, чтобы овладть этимъ сырымъ матеріаломъ. Онъ изучалъ каждаго изъ нихъ въ отдльности, допрашивая ихъ. Тутъ были сидльцы изъ кабаковъ самаго низшаго разряда, уличные продавцы, живущіе случайнымъ заработкомъ люди и между ними нсколько субъектовъ, называвшихъ себя артистами, но на самомъ дл это были просто сутенёры.
Лейтенантъ Клермонъ посмотрлъ на часы. Было половина двнадцатаго. Солнце стояло почти въ зенит и раскаленнымъ шаромъ висло надъ его головой, обдавая все своими жгучими лучами.
Фельдфебель стоялъ въ центр круга. Онъ подгонялъ солдатъ и заставлялъ ихъ постоянно мнять темпъ. При этомъ онъ, не стсняясь, ругалъ ихъ.
Лео Клермонъ вошелъ въ кругъ. Улыбаясь, онъ прищурилъ глаза. Взоры солдатъ устремились на него. Рота уже хорошо знала своего командира и поэтому заране предвидла, что ее ожидаетъ. Онъ снова посмотрлъ на часы и приказалъ фельдфебелю скомандовать ‘бгомъ маршъ’. Его выводило изъ себя ихъ упорное сопротивленіе. Вдь имъ надо было научиться лишь немногимъ пріемамъ и въ сущности отъ нихъ требовалась только равномрность движенія! Слдовало ихъ проучить за ихъ упрямство.
Оба круга вращались вокругъ него, солдаты бжали, выбрасывая ноги высоко впередъ и загнувъ головы назадъ. Теперь вс они бжали въ тактъ и Лео былъ доволенъ. Этотъ строптивый матеріалъ все-таки поддался ему! Онъ подумалъ, что ему удалось-таки вправить деревянный обрубокъ въ токарный станокъ, и онъ благодаря вращенію сталъ поддаваться обработк. Движеніе солдатъ напоминало это вращеніе станка, оно стало общимъ и равномрнымъ, обращаясь вокругъ центра, и подъ рукой Лео сглаживался и формировался сырой матеріалъ.
Но тутъ онъ замтилъ, что глаза ихъ упорно смотрли на него и, чутко настораживаясь, ожидали команды: стой! По всей вроятности, холодное пиво маркитанта все еще приковывало къ себ ихъ мысли, и они переносили въ этотъ моментъ вс лишенія и муки жажды. Лео представлялъ себ, какъ они набросятся на ящикъ съ пивомъ, поднимутъ бутылки, приложатъ ихъ къ губамъ и, захлебываясь, будутъ глотать и сосать прохладную влагу!.. О, конечно, они все еще сопротивляются обработк!
Солнце жгло ему шею. Фуражка врзалась въ лобъ. Губы и ротъ пересохли и онъ ощущалъ вкусъ пыли во рту. Солдаты бгали уже около четверти часа и усталость давала себя чувствовать. Форма круга, образуемаго солдатами, измнилась, она стала овальне, отдльныя части ея покачивались, солдаты во время бга сгибали колна спотыкались и крпко прижимали локти къ бокамъ. Разстояніе между ними стало неравномрнымъ. Кругъ походилъ теперь на змю, тщетно старавшуюся поймать кончикъ хвоста. Причиной такой перемны былъ длинный фланговый солдатъ, замедлявшій свой бгъ и тмъ тормозившій остальныхъ, слдовавшихъ за нимъ. Лео подошелъ къ нему и, пристально глядя ему въ лицо, попытался взглядомъ заставить его подбодриться. Онъ крикнулъ при этомъ солдату нсколько бранныхъ словъ. Но тотъ только повернулся къ офицеру лицомъ и это лицо, съ низкимъ лбомъ и зврскимъ выраженіемъ, напомнило Лео кулакъ, сжатый въ безсильной злоб. Лео подошелъ къ фельдфебелю и приказалъ привести флангового. Солдатъ остановился передъ лейтенантомъ, но теперь лицо его выражало безнадежную тупость.
— Вы лнтяйничаете,— сказалъ Лео,— въ то время, какъ ваши товарищи работаютъ.— И онъ приказалъ фланговому бгать одному вокругъ наружнаго круга, въ противоположномъ направленіи.
Нужно во что бы то ни стало сломить ихъ упрямство! Ихъ нужно укротить, сжать въ тискахъ дисциплины — это первое служебное правило. Они должны были покориться движенію этого круговращающагося колеса, которое покорно и слпо вертится въ какомъ-нибудь мст большой государственной машины. Покорно и слпо! Гладко и равномрно движется эта машина, служа опредленнымъ цлямъ, установленнымъ опредленными причинами.
Круги солдатъ вращались непрерывно! И вокругъ нихъ, какъ одинокій спутникъ, подавшись далеко впередъ и пригнувъ голову, кружился фланговой, какъ бы борясь противъ теченія. Скоро однако ему удалось попасть въ тактъ и онъ побжалъ своей дорогой, тяжеловсно покачиваясь, какъ большое четвероногое животное.
И другіе бжали. Потъ темными пятнами просачивался сквозь ихъ свтлыя куртки, и было слышно ихъ мрное и глубокое дыханіе, звучавшее точно стоны. Нкоторые были блдны и сры, какъ ихъ полотняныя куртки, лица другихъ были темно-красны. Казалось, ихъ мускулы таяли и стекали съ нихъ крупными, свтлыми каплями. Бгавшіе выглядли спящими. Взоры ихъ потускнли, глаза стали похожими на какіе-то блдные, водяные пузыри, ротъ былъ полуоткрытъ. Совершенно безсознательно двигались они по окружности около вчнонеизмнной оси и казались выраженіемъ единой воли или незыблемаго основного принципа механизма. Глаза ихъ уже не видли офицера. Все тяжеле и тяжеле, звено за звеномъ, вращалась эта цпь. Красивое равновсіе ничмъ не нарушалось. Наконецъ-то они были въ его рукахъ, покорялись его вол! Кругъ, этотъ вчный кругъ, былъ наконецъ достигнутъ! Но и самъ Лео словно застылъ, глядя на это движеніе, вс подробности котораго сливались въ его сознаніи въ одинъ непрерывный блестящій кругъ вращающихся спицъ.
Солнце палило, воздухъ казался словно насыщеннымъ мелко распыленной ртутью.— А они все вращались безостановочно, повинуясь его вол!
Рука его сжимала рукоятку сабли, какъ рычагъ машины. Ему казалось, словно въ туман, что плоскость, на которой онъ стоялъ, начинаетъ накрениваться и что движеніе круга становится двойнымъ: вращающимся и въ тоже время скользящимъ по наклонной плоскости.
Теперь они даже не могли бы остановить движенія, безъ его воли, безъ его приказанія остановиться!
Вдругъ раздался глухой звукъ паденія какого то тла. Картина сразу разстроилась. Лео очнулся и увидлъ, что солдаты все еще бгали вокругъ него, но въ одномъ мст они спотыкались, какъ будто задвая за какой-то барахтающійся и бьющійся въ пыли большой комокъ.
Онъ побжалъ туда. Это былъ правофланговой солдатъ, онъ лежалъ на спин, а ноги его все еще двигались, не касаясь земли, какъ пароходный винтъ надъ поверхностью воды. Четыре человка напрасно пытались удержать его. Кулаки его были сжаты, все тло подергивалось въ судорогахъ и пна выступила между стиснутыми зубами. Но его широко открытые блестящіе глаза какъ будто говорили, что онъ не потерялъ сознанія, а страдалъ и боролся со своимъ непослушнымъ тломъ, которое по команд все еще продолжало бжать впередъ и впередъ…
Лео отвернулся отъ этого зрлища. Онъ приказалъ принести воды и одяло. Ему былъ противенъ видъ этого бьющагося тла и, встртившись съ сознательнымъ, озлобленнымъ, полнымъ мести, взоромъ правофлангового. онъ почувствовалъ какой-то смутный страхъ.
Онъ приказалъ всмъ разойтись.
Ида Клермонъ стояла, прижатая въ уголъ около конторки, захватанной и потертой множествомъ опиравшихся на нее въ теченіе года. Цлая вереница ожидавшихъ очереди людей протягивала черезъ перегородку вещи, предназначенныя для заклада. Вс ждали терпливо и и молча. На полкахъ, вдоль стнъ, лежали свертки, точно птицы, прижавшіяся другъ къ другу на насст. По ту сторону перегородки различала она въ полутьм неопрятную курчавую бороду и подвижные крючковатые пальцы, которые переворачивали и ощупывали принятое отъ какого-то оборванца зимнее пальто.
Раздался звонъ надтреснутаго колокольчика. Вошли новые кліенты: толстая, блдная женщина, которая несла подъ разорванной шалью какой-то большой свертокъ. Она протиснулась впередъ и Ида была выдвинута изъ своего угла. Женщина пристально посмотрла на нее, а за нею обернулись и другіе. Ида видла устремленные на нее выцвтшіе глаза и испытывала непріятное ощущеніе, какъ будто эти взгляды постепенно скользили съ ея лица на ея шею, руки, тло… Но вдругъ въ дверяхъ она замтила чье то круглое, немного утонченное, но очень пріятное лицо. Ее успокоилъ видъ высокой, спокойной двушки, которая стояла, прислонившись къ стн, и смотрла куда-то вдаль. Ид показалось что-то знакомое въ ея округленныхъ чертахъ и ей вспомнилось, что это самое лицо, только боле свжее и дтское, она видла когда-то высовывающимся изъ за дерева во время игры въ прятки. Вспомнила она паркъ, въ которомъ он об играли когда-то, блыя стны двора… Она быстро отвернулась, чтобы не быть узнанной. Безъ сомннія, это была Ханна Кроль,— маленькая дочка садовника, подруга ея дтства.
Ида Клермонъ перегнулась черезъ загородку. Ей навстрчу придвинулась курчавая борода и въ лицо ей пахнуло запахомъ плохого табака. Залогъ, въ вид усянной жемчугомъ цпи, лежалъ въ открытой блдно-красной коробочк. Оцнщикъ назвалъ цну. Ида молча кивнула головой и посмотрла на оцнщика, который, вспомнивъ вдругъ, что уже видлъ ея лицо, кивнулъ ей въ отвтъ и спросилъ, на чье имя написать квитанцію.
— Валь,— сказала Ида.— Ида Валь.
Ей всегда было трудно придумывать фамилію.
Черезъ перегородку ей подали два кредитныхъ билета. Она быстро взяла ихъ, а цпь ея исчезла въ рук оцнщика. Эта цпь принадлежала когда-то матери ея прабабушки. Теперь такія украшенія были опять въ мод, но Ида знала, что въ ея кругу гораздо больше значенія имлъ покрой платья, чмъ такое старинное украшеніе.
Она засунула кредитки въ перчатку и направилась къ выходу, передъ ней посторонились, глядя ей въ слдъ. Теперь у нея были деньги и она могла провести спокойно нсколько дней. Нужно было заплатить частъ долга за велосипедъ, нужно было купить вс необходимыя сезонныя новости, напримръ, тотъ некрасивый, но модный и потому столь необходимый ей жакетъ. Она съ облегченнымъ сердцемъ сбжала внизъ по лстниц. Не успла она выйти на улицу, какъ передъ нею остановился какой-то господинъ и поклонился ей. Это былъ адвокатъ Якобсъ. Въ его глазахъ блеснула иронія.
— Вы посщали своихъ бдныхъ?— спросилъ онъ и указалъ при этомъ на мрачный фасадъ того дома, изъ котораго она только что вышла.
Ида сразу опомнилась, быстро повернулась къ нему и улыбнулась ему глазами.
— И я тоже посщалъ своихъ бдныхъ,— продолжалъ онъ.— Посмотрите, вотъ на этомъ извозчик детъ домой нашъ городской голова. Я же предпочелъ идти пшкомъ, такъ какъ увидлъ васъ.
Ида еле улыбнулась.
— Ваши бдные посл вашего посщенія не стали богаче, чмъ мои.
— Нтъ,— сказалъ онъ,— но за то я возвращаюсь боле богатымъ, чмъ вы.— Онъ старался встртиться съ нею взглядомъ.— Деньги, теперь очень дороги и лежатъ чертовски крпко. Нужно быть очень опытнымъ, чтобы получить ихъ легко и дешево.
Они вмст вышли на главную улицу. Толпы людей проходили мимо нихъ. И они независимо другъ отъ друга старались читать въ встрчныхъ лицахъ. ‘Какой жалкій, изношенный типъ! думала Ида. Тупыя физіономіи безъ всякаго выраженія. Городская жизнь всхъ изнашиваетъ, подтачиваетъ’. Въ толп она узнала нсколько своихъ подругъ по курсамъ. Одтыя въ темныя платья, въ дешевенькихъ шляпкахъ они медленно шли рядомъ. Ида вспомнила, что она еще оставалась должна за посщеніе курсовъ и отвернулась въ сторону, стыдъ и гнвъ наполнили ея душу.
Разсянно смотрла она на проходившую мимо толпу людей, на ту массу лицъ, изъ которыхъ только очень немногіе были ей знакомы. Кто были эти люди, куда они торопились, что думали, откуда шли? У каждаго были свои мелкіе интересы, исключительно въ своихъ кругахъ, въ одномъ этаж надъ другимъ, образуя слой надъ слоемъ… Нкоторые знали только своихъ сосдей, своихъ товарищей по служб, другіе просто бродили по городу, встрчаясь то съ тмъ, то съ другимъ.
И она находилась въ одномъ изъ этихъ круговъ, и она добивалась въ немъ положенія въ то время, какъ слои общества перемщались, возникали новые, исчезали старые…
И она стали развивать эти мысли передъ Якобсомъ. Въ настоящее время такъ трудно сохранить свое положеніе. Люди рождаются въ опредленной каст, впитываютъ въ себя ея стремленія, потребности и инстинкты, которые и заставляютъ ихъ бороться за сохраненіе своего высокаго положенія. И часто длаются отчаянные шаги для того, чтобы, по крайней мр, хоть показать видъ, что находишься еще въ верхнихъ слояхъ населенія среди богатыхъ и знатныхъ.
— Да,— отвчалъ Якобсъ глубокомысленно,— мы вс работаемъ ногами и руками, чтобы удержаться на поверхности воды. Тмъ, кто принадлежитъ къ знатнйшей рас, приходится всего трудне, такъ какъ они только теряютъ и ничего не выигрываютъ. Тмъ же, которые принадлежатъ къ подонкамъ общества, нечего терять. Они только выигрываютъ. Это опасные конкуренты. А вы, Ида, на что въ сущности вы-то жалуетесь? Смотрите, тамъ напротивъ идетъ мадамъ Дюшенъ съ Гордономъ Маршнеромъ. Она одта, какъ принцесса. Есть мужчины, которые съ удовольствіемъ оплачиваютъ ея туалеты, потому что находятъ, что такое драгоцнное тло заслуживаетъ кружева и парчи. А ея голландскій другъ, навщающій ее разъ въ годъ, снабжаетъ ее алмазами. Несмотря на это, ее съ почестями принимаютъ даже въ такихъ кругахъ, которые пожалуй знатне тхъ, гд принимаютъ съ уваженіемъ меня съ вами, хотя я и еврей. Мадамъ Дюшенъ очень умна. Она пускаетъ въ оборотъ свой маленькій капиталъ. А вы, которая въ десять разъ красиве, свже и къ тому же еще моложе ея, вы — жалуетесь!..
— Въ томъ-то и дло, что я не могу торговать собою!— сказала Ида и засмялась.
— Смотрите,— сказалъ Якобсъ,— къ намъ навстрчу идетъ та, которая должна служить для васъ предостерегающимъ примромъ — Роза Валь! Ее выводитъ на показъ этотъ молодой повса, Гербертъ Гейеръ.
Роза Валь поклонилась и слегка покраснла. Лиловое платье узко облегало ея красивый, тонкій станъ. На ше вислъ на жемчужной цпи медальонъ, плавно качавшійся на ея груди. Гербертъ Гейеръ, маленькій, стройный и элегантный, улыбнулся въ свою очередь Ид своею широкой, грубой улыбкой, животное выраженіе которой выдавало его отношеніе къ Роз Валь.
— Въ одинъ прекрасный день,— продолжалъ Якобсъ,— это хорошенькое, маленькое животное исчезнетъ изъ общества. Мсяцъ или два о ней поговорятъ, потомъ забудутъ и наконецъ совершенно вычеркнуть изъ памяти. Она нигд не найдетъ себ прибжища. Она пропадетъ!
Они встртили многихъ изъ своего круга. Имъ кланялись со всхъ сторонъ.— Насъ все еще считаютъ своими,— сказала Ида.— Мы знаемъ многихъ и насъ знаютъ многіе. Вы, Гуго, даже пріобрли извстность. Васъ, вашего директора банка и еще трехъ адвокатовъ, вс считаютъ знаменитостями нашихъ дней.
— Да,— отвтилъ онъ,— но это распространили про насъ газеты, чтобы мы своими объявленіями заполняли ихъ пустыя рубрики.
Ольга Денизонъ прошла мимо, нихъ. Она холодно поклонилась.
— Она все еще васъ любитъ,— сказала Ида,— но встрчаетъ васъ холоднымъ какъ ледъ поклономъ, а вы отвчаете ей улыбкой и насмшливымъ взглядомъ.
Онъ нагнулся къ Ид и проговорилъ:— Я люблю на свт только одну — васъ. Я уважаю только одно — деньги!— Она ласково взглянула на него и покачала головой. Какъ часто онъ объяснялся ей въ любви, но при этомъ никогда не повторялся и всегда выбиралъ новую форму объясненія. Мало по малу она привыкла уже не придавать большого значенія его словамъ.
Въ открытомъ ландо, запряженномъ двумя вороными, прохала мимо нихъ Бэссъ Нельсонъ, заваленная свертками покупокъ. Коляска остановилась передъ однимъ магазиномъ, и Бэссъ Нельсонъ, слзая, выставила изъ подъ шуршащей шелковой юбки свою длинную ногу, украшенную у подъема цлымъ рядомъ серебряныхъ пряжекъ. Лакей съ низкимъ поклономъ держалъ дверцу коляски. На поклонъ Иды она отвтила только мелькомъ.
— Однако, въ ней уже замтна порода,— сказала Ида, несмотря на то, что отецъ ея простой выскочка. Впрочемъ, она принадлежитъ вдь ко второму поколнію. Она блдна, высокомрна и капризна. Ея характеръ отражаетъ вс цвта радуги, но вкусъ ея еще не совсмъ установился. Инстинктъ ростовщика еще не исчезъ у нея. Она скупа и въ душ боится всякаго риска. Но мы, Гуго, вдь мы, разъ рискнувъ, уже не отступаемъ: не правда-ли? Мы оба происходимъ отъ очень древней расы. Мн кажется евреи должны были бы гордиться своимъ происхожденіемъ и меня они часто удивляютъ тмъ, что пресмыкаются передъ нами — готскими варварами!
— Это все Гетто такъ согнуло намъ спины, что мы не можемъ выпрямиться. Впрочемъ, наша раса скоро опять выпрямитъ спину. И тогда изъ нея выйдутъ первые вожди! Мы умемъ играть и выигрывать, рискуя смлыми ставками. И вы тоже, Ида,— онъ упорно смотрлъ на нее,— я знаю ваше положеніе. Я нкоторое время былъ повреннымъ кредиторовъ вашего отца. Вашъ отецъ былъ неблагоразумный человкъ. Онъ не эксплуатировалъ свои капиталы, также поступаете и вы, Ида. Онъ не понималъ современныхъ условій. Даже тогда, когда онъ вышелъ въ отставку, какъ министръ внутреннихъ длъ, онъ доказалъ, что совершенно не понимаетъ современной экономики. Онъ владлъ значительнымъ помстьемъ вблизи столицы и продолжалъ заниматься сельскимъ хозяйствомъ, согласно традиціямъ семьи. Но когда столица разрослась и его владнія очутились въ черт города, то ему нужно было сейчасъ же продать свои земли. И онъ могъ это сдлать, такъ какъ получалъ массу выгодныхъ предложеній.
— Это правда, — подтвердила Ида, — комиссіонеры ежедневно осаждали его. Но онъ ихъ прогонялъ.
— Я самъ былъ у него по порученію одного товарищества,— продолжалъ Якобсъ,— но онъ не хотлъ, чтобы его спасли. Ну чтоже, мы стали тогда дйствовать иначе: вн всякихъ затрудненій намъ удалось перевести на имя товарищества вс закладныя вашего отца, и когда приблизились сроки платежа по этимъ закладнымъ, вашъ отецъ оказался въ нашихъ рукахъ. Мы стояли твердо на своихъ требованіяхъ. Земля ничего не приносила. Точно въ город можетъ процвтать сельское хозяйство. Вашему отцу, конечно, понадобились новые займы. Я ихъ устроилъ ему у нашего же товарищества, а вскор посл этого вашъ отецъ умеръ.
— Да!— тихо проговорила Ида и въ душ ея воскресли тяжелыя воспоминанія о томъ утр, когда по каштановой алле парка пронесли, завернутый въ одяло, трупъ отца. На голов лежала повязка. Ей сказали, что съ нимъ сдлался обморокъ и онъ, падая, ударился головою о дерево.— Да,— повторила она,— мой отецъ умеръ на своей земл!
— Только формально!— возразилъ Якобсъ, — Впрочемъ, люди нашего времени удовлетворяются формами. Фактически его владнія уже принадлежали намъ, т. е. товариществу, какъ владльцу первой закладной. Наше товарищество было очень крупнымъ, съ милліоннымъ капиталомъ. Теперь оно уже стало акціонернымъ обществомъ. И тамъ, гд вашъ отецъ сажалъ свеклу и другіе овощи, а пожиналъ только чертополохъ, теперь выростаютъ огромныя зданія. Отецъ вашъ работалъ съ мертвымъ капиталомъ, а вы, Ида, неужели вы не хотите быть благоразумне его?
— Что это значитъ?— спросила она.
— Милая Ида, разв вы не знаете, что теперь, понемногу, всюду выступаетъ на сцену принципъ дйствительныхъ цнностей. Вс условія жизни опредляются экономически. Кажущіяся цнности, какъ открытыя, такъ и скрытыя, будутъ въ будущемъ удалены съ рынка. Цну имютъ только матерія и энергія. Современные люди только при ихъ помощи совершаютъ дла. А вы, какъ женщина, Ида, разв вы не самая драгоцнная матерія, не самая цнная энергія?
Она покачала головой.— Видно, что вы восточный человкъ, Гуго. Въ вашихъ глазахъ цна мужчины заключается въ его работ, а цну женщины исключительно составляетъ только ея полъ.
Онъ повернулся къ ней лицомъ:
— Я вамъ уже много разъ говорилъ, что люблю васъ. Поэтому для меня вы имете цну гораздо боле высокую, чмъ вс другія драгоцнности, матеріальныя или иныя, и вс другія женщины! Кто же цнитъ теперь серьезно происхожденіе, облагороженный и тонкій вкусъ? Эти цнности упали совсмъ. Но вы, Ида, владлица очень большого капитала, и этотъ капиталъ прежде всего — ваше чудное тло! Я не могу говорить о немъ безъ глубокаго волненія. Ваша рука, ваша нога, которой я любовался, когда вы бжали за маленькимъ, блымъ мячемъ, ваши волоса, глаза, все ваше благородное тло и ваша глубокая, глубокая двственная и нервная душа, все, что я о васъ знаю, все, что я угадываю или только предчувствую,— все, все это для меня очень и очень цнно! Но у васъ это не даетъ процентовъ, какъ мертвый капиталъ! Каждый можетъ мысленно обладать вами. А вы не пользуетесь даже такими процентами со своей красоты, какими вы могли бы пользоваться. Мы, т. е. я и многіе другіе — страдаемъ, видя, какъ вы закоулками, потихоньку пробираетесь въ какой нибудь ломбардъ, мы страдаемъ, глядя на вашу бдность и удрученность!
Онъ умолкъ на мгновенье, но потомъ снова заговорилъ:— Принимая во вниманіе вашъ запасной капиталъ, вы могли бы получить теперь очень большой кредитъ.
— Я не понимаю васъ, Гуго!— возразила Ида.
— Я управляю длами нсколькихъ моихъ кліентовъ, которые, какъ вы, владютъ имуществомъ. Мои кліенты сами длаютъ свои закупки, а счета посылаютъ въ конверт въ мою контору. Свою корреспонденцію я всегда открываю лично.
Ида повернулась къ нему. Лицо ея застыло въ изумленіи.
— А, вотъ какъ!— произнесла она, растягивая слова, и замолкла. И онъ тоже замолкъ. И тому, и другому показалось, что они идутъ уже врозь.
— Гуго,— спросила вдругъ Ида,— кто этотъ человкъ?— Но тотъ уже прошелъ мимо. Какъ всегда при встрч съ Идой незнакомецъ слегка обернулся къ ней и заглянулъ ей въ лицо. Ею овладло легкое замшательство, которое она всегда чувствовала, когда невольно встрчалась взорами съ этими темными, глубокими глазами, словно обдававшими ее тепломъ.
— Я не знаю его,— отвтилъ Якобсъ,— онъ не изъ нашего круга.
Ида вздохнула. Онъ не принадлежалъ къ ихъ кругу. Она ничего не знала объ этомъ чужомъ человк. Никто изъ ея круга не могъ бы ей сказать, кто онъ, какъ его зовутъ, но она встрчала его почти ежедневно въ этомъ мст. Но и онъ и она шли отдльно, каждый своею дорогой. Пути ихъ не перескались. Однако она чувствовала, что души ихъ соприкасаются во время этой единственной встрчи втеченіе дня.
— Какъ можетъ интересовать васъ этотъ человкъ, Ида?— спросилъ Якобсъ.— Онъ вовсе не иметъ элегантнаго вида, и притомъ онъ врядъ ли изъ общества! Онъ похожъ на художника, или врод этого,— можетъ быть, онъ даже ремесленникъ.
Ида улыбнулась, но молчала. Она подумала, что въ ея воспоминаніи даже не сохранился общій видъ этого человка, его типъ, его одежда. Оставалось только легкое чувство стыда при воспоминаніи, что она во время этихъ случайныхъ встрчъ, взорами какъ будто отдавалась этому чужому ей человку.
Въ полумрак наступившихъ сумерекъ, Ида увидла свою кузину Софью Клермонъ на ея обыкновенномъ мст въ углу дивана, а рядомъ съ ней ея подругу, Маделену Гоффъ, которая сидла прислонившись головой къ ея плечу.
Былъ какъ разъ такой часъ, когда вс эти одинокія женщины выходили изъ своихъ келій или возвращались изъ мастерскихъ, конторъ и другихъ мстъ, гд он зарабатывали свой насущный хлбъ. Он искали общества другихъ и собирались въ этой комнат, въ воздух которой слегка ощущался запахъ духовъ, издаваемый платьемъ сидвшихъ тутъ женщинъ. Он разговаривали вполголоса о какой-то принцесс, которая заболла свинкой. Разсказывали другъ другу симптомы этой болзни и очень жалли принцессу.
Изъ столовой, гд Антонія Плёнъ занималась переплетнымъ мастерствомъ, доносились какіе то отрывистые металлическіе звуки.
Софья Клермонъ поднялась навстрчу Ид, а Маделена Гоффъ, глубоко вздохнувъ, откинулась назадъ и посмотрла на Иду.
— Гд ты опять пропадала?— спросила Софья Клермонъ, проводя рукой по волосамъ Иды и усмхаясь.— Въ скверномъ обществ, какъ обыкновенно?
— По обыкновенію въ обществ мужчинъ,— отвтила Ида.
Вс замолчали, словно прислушиваясь.
— Мужчины — мужчины!— Глаза Маделены испуганно блестли въ полутьм, причемъ голова ее нервно покачивалась изъ стороны, въ сторону.— Мужчины — значитъ скверное общество!
Сидя у окна, фрейленъ фонъ Шпоръ разспрашивала Иду, какъ зовутъ этихъ мужчинъ и кто они такіе? Каждый день она сидла у этого окна, единственнаго, изъ котораго была видна улица, и поворачивая отъ времени до времени свое строго правильное лицо, разсказывала другимъ, что она видитъ.
Ида чувствовала, что въ ней закипаетъ злоба и негодованіе на судьбу, которая заставляла ее сидть въ этой комнат и дышать этимъ спертымъ, пахучимъ воздухомъ.— Мужчины — мужчины!— повторила она.— Больше о нихъ нечего сказать. Я могу разсказать разв только одно, что тотъ, который проводилъ меня до дому, былъ еврей.
Софья Клермонъ провела рукой по своимъ коротко остриженнымъ волосамъ, ея кошачьи глаза подстерегали взглядъ Иды.— Да,— сказала она,— ты на настоящей дорог. Ты наврное пойдешь далеко.— И дрожа отъ возмущенія, она начала говорить о грубомъ вмшательств мужчины въ жизнь женщины, о подчиненіи женщины.— Мужчины хвалятся своей культурностью, но они — грубы и вульгарны. Они называютъ себя защитниками женщинъ, рыцарями слабыхъ. О, конечно! Стоитъ только посмотрть, какъ во всхъ странахъ женщины должны бороться за свое существованіе, должны работать при ужасныхъ условіяхъ, за жалкое вознагражденіе!
— Да, эти рыцари!— сказала Ида и засмялась.— Они рыцари только стройныхъ, красивыхъ, хитрыхъ и умныхъ молодыхъ женщинъ!— И она посмотрла вокругъ себя. Вс женщины здсь были какія-то поблекшія, грустныя и блдныя. Конечно, это было тяжело — старться, увядать и быть забытыми!
Она вошла въ сосднюю комнату и сла передъ старой шкатулкой изъ краснаго дерева, принадлежавшей нкогда ея семь. Шкатулка эта всегда жила въ ея воображеніи, какъ спасательная лодка, которая должна была вынести ее на берегъ. Еще ребенкомъ и подросткомъ, она часто сидла передъ ней, погруженная въ неясныя мечтанія. Рядомъ въ комнат сидлъ ее отецъ за работой и было такъ тихо, что слышно было какъ его перо скрипло по бумаг. Но то были другія комнаты, другія времена! Работа отца — его личныя историческія воспоминанія объ офицерахъ, павшихъ въ послдней войн — была давно забыта и ему не удалось создать такого памятника, какъ онъ хотлъ, убитымъ воинамъ!
Ида зажгла свчу и стала открывать одинъ за другимъ маленькіе, благоухающіе ящички шкатулки. Здсь вс женщины ея рода прятали свои сувениры, шелковыя ленточки, бальные букеты и письма. Ей было пріятно прикасаться къ этимъ истлвшимъ вещамъ. Она развязала уже пожелтвшіе отъ времени пакетики съ письмами и начала ихъ перечитывать. То были воспоминанія изъ очень старыхъ временъ французскія письма отъ Лео Клермона, бжавшаго съ помощью сестры изъ Парижа во время Термидора, письмо, въ которомъ ея ддъ объяснялся въ любви своей будущей супруг, и много другихъ писемъ, гд говорилось о болзняхъ, о смерти и т. д.
Она открыла другіе ящички. Въ нихъ лежали цвты съ могилъ, брачный внокъ ея матери и книга въ кожаномъ переплет: сборникъ грустныхъ стихотвореній, старательно написанныхъ женской рукой.
То были воспоминанія уже отжившаго поколнія, глубоко врившаго и любившаго, кроткаго, добраго и терпливаго!
Теперь наступили другія времена. Человчество выросло и ушло далеко впередъ. Создалось такъ много новаго, такъ много надо было видть, такъ многому надо было учиться, а времени было очень мало! Было совершенно безполезной потерею времени сидть здсь и читать мертвые стихи мертвыхъ людей. Нельзя было ни на одинъ часъ терять изъ виду своей цли, нужно было неустанно стремиться къ ней или же, сидя въ уголк, наблюдать за другими, изучать ихъ игру и придумывать новыя комбинаціи.
Ида вспомнила слова Гордона Маршнера: сдержанность, твердость и страстность. И обдумывая свои новые планы, она, почти не отдавая себ отчета, снова начала внимательно разсматривать шкатулку. Она все надялась, что въ этой шкатулк есть потайной ящикъ, въ которомъ хранятся цнныя бумаги, спрятанныя, быть можетъ, въ еще очень древнія времена, или же драгоцнности, или какое-нибудь завщаніе…