СБОРНИК ПАМЯТИ В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ
1931
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
А. СТАВРОГИН
Последний путь, Ставрогин А., Год: 1930
Время на прочтение: 6 минут(ы)
В августе 1909 года Вера Федоровна во главе своего Петербургского Драматического театра отправилась во вторую в этом году артистическую поездку. Не для новых триумфов и славы поехала Вера Федоровна в далекий и трудный путь — к этому вынуждали крайне тяжелые обстоятельства ее театра. В те годы ее Драматический театр был одинокой ареной исключительных по новизне и смелости художественных экспериментов и, встречая вокруг себя лишь общественную косность, театральную рутину и злобную критику, он, естественно, не мог окупить себя, постоянно требуя все новых и новых материальных ресурсов. Их-то и не было совсем у бедной Веры Федоровны. Кроме одного — гастрольных поездок по провинции, всегда дававших возможность расплатиться с долгами и начать новый сезон.
Поездка была организована по всей необъятной России. Из Москвы — Западный край, Польша, Юг России, Кавказ, Закаспийский край, Поволжье, Урал и Сибирь — до Владивостока. В репертуаре: ‘Бой бабочек’, ‘Дикарка’, ‘Бесприданница’, ‘Родина’, ‘Огни Ивановой ночи’, ‘Нора’, ‘У врат царства’, ‘Сестра Беатриса’ и новые постановки — ‘Юдифь’, ‘Хозяйка гостиницы’ и ‘Пир жизни’. В больших городах шли по десяти и более спектаклей под ряд с участием Веры Федоровны, кроме спектаклей, почти постоянно еще и дневная работа — репетиции новых постановок. Бесконечные переезды из города в город, жизнь в вагоне иногда по нескольку дней, не всегда хорошие условия, гостиницы и стол, частые перемены комнат и, в довершение всего, кругом тысячи острых случайностей, которые необходимо предусмотреть или избежать. Только тот, кто обладал исключительной выносливостью и трудоспособностью, в ком был могучий источник жизненных и духовных сил, мог взять на себя всю эту грандиозную работу. И Вера Федоровна, как всегда, с суровым спокойствием приносит себя в жертву…
Поездка проходит с блестящим успехом. После гастролей в том или ином городе Вера Федоровна аккуратно переводит значительные суммы в Петербург, и это ей приносит большое удовлетворение — она не хочет, она не может быть в зависимости ни от кого…
В кипучей работе летят дни, пестрой чередой сменяются города. Вот уже и декабрь — Вера Федоровна в Тифлисе. Здесь после гастролей небольшой перерыв — отдых для всей труппы. На неделю, в полном одиночестве, Вера Федоровна уезжает в Кисловодск. Вернулась, ‘отдохнула великолепно’ и снова в путь. После Баку в злую ночь по бурному Каспию на небольшом, ветхом пароходике — в Красноводск, откуда пересели в поезд, унылой Голодной степью в Асхабад.
Уже Азия. Путников встречает очарованье юга: солнце, изумрудные долины, в зыбкой синеве далекая цепь гор. Вера Федоровна в восхищении, весела, беззаботна, ездит за город на прогулки… Дни в Асхабаде — светлый сон, а впереди — ‘единственный город вселенной’ Самарканд. Рожденная в тумане древности великая красота его не знает лета времени, и стоит город и поныне, пленяя взор. Путники поражены величественным зрелищем, и больше всех, конечно, исключительно восприимчивая Вера Федоровна. Она в изумлении от чудесных памятников древнего зодчества, ее пьянят пряные краски Востока, как ребенок, она наслаждается бесконечно-разнообразным, знойно-ярким колоритом местной жизни. Она увлекается туземным базаром. На площади Ригистан, сверкающей от солнечных лучей, она ходит по лавкам, счастливая и радостная, покупает старинные украшения из легкого серебра и золота, шелковые материи туземной работы, скатерти, ковры, персидские халаты, из одной лавочки спешит в другую и покупает, покупает без конца. И кто бы мог подумать, что эти лавочки — очаги заразы, что одно прикосновение к этим соблазнительным восточным изделиям может вызвать опасную болезнь -и смерть… Эпидемия оспы здесь, в Самарканде, обычное явление, и надо быть осторожным. Но никто не предупредил об этом Веру Федоровну и ее труппу. Как оказалось несколькими днями позже, такое отношение к Вере Федоровне и ее спутникам со стороны местной власти было преступлением, расплата за которое могла быть только по суду. Но… это ‘случилось’ в глухом 1910 году, на окраине, в далекой царской сатрапии, и виновников преступления даже не пытались искать…
В Самарканде Вера Федоровна была ‘проездом’, всего три дня. Она сыграла здесь только три спектакля в захудалом грязном театре — какой ценой заплатив за это…
17 января {По старому стилю, так же и далее. А. С.}, в ласковый теплый день, труппа приезжает в Ташкент. Здесь объявлено 12 спектаклей. И уже с третьего спектакля начались заболевания: сперва две артистки, за ними два артиста слегли. Пронеслась волна беспокойства. Что за причина стольких заболеваний? Не тиф ли? Вера Федоровна удручена и не знает, чем объяснить все случившееся. Часто навещает больных, делает усилие сохранить самообладание. Спектакли с заменами продолжаются. Но не прошло и трех дней, как в труппе два новых заболевания — опять работали до последней возможности и свалились в жару и лихорадке. Из больных почти никто не поправляется. Обе гостиницы, где живут все,— маленькие лазареты, а артистки — сестры милосердия. И Вера Федоровна сестра милосердия. В своем отеле она часто, по нескольку раз в день, навещает двух больных, ласково^беседует, стремится чем-нибудь помочь. Такая заботливая, кроткая, сердечная. Ее бесконечно жаль.
В виду обнаруженных у одного больного явных признаков врач М. И. Слоним определяет оспу… Рано утром 26 января с быстротой молнии все узнают о ней. Оспа. Если у одного — у всех. Все в одинаковых условиях… Вера Федоровна взволнована необычайно — последние усилия, чтобы не впасть в отчаяние. А вечером — спектакль…
Это было безумием играть ‘Бой бабочек’. Она играет свою очаровательную Рози, как в бреду, за сценой и в уборной дрожит вся под бичом лихорадки. Но веселой и юной выходит на сцену — нужно играть, необходимо играть… Милая, любимая Рози… Чудом спектакль доигран — вздох изумления пронесся за кулисами. А из зрительного зала в буйном порыве несется гул голосов:
— Комиссаржевская! Комиссаржевская!
В последний раз приветствуют Веру Федоровну.
— Рози! Рози! Роди!..
Вера Федоровна бежит из театра. Скорей в отель, скорей сон и отдых! Уже в изнеможении, уже в предчувствии расплаты за сверхсильный труд.
А назавтра объявлен последний спектакль перед отъездом в Самару — ‘Пир жизни’. Какая чудовищная нелепость!
Она лежит, охваченная лихорадочным огнем. Он непрерывно усиливается и гонит сон. Уже нет сна — только тишина, превратившаяся в раскаленный ужас. Сознание переходит в бред…
— Что со мной? Доктора, доктора!
Утром приходит М. И. Слоним. Температура около 39… Спокойствие, спокойствие… Необходимо немедленно сделать прививку… и на обеих руках…
И доктор прививает… Она лежит, укутавшись в одеяла. Поверх них накинули еще соболью шубу… Какая бледная. Какие впалые, печальные глада…
К вечеру температура около 40, а наутро доктор говорит: это — оспа.
— Я так и знала…
Болезнь развивается с поразительной силой. Больную попрежнему страшно лихорадит, полное беспамятство, потеря сна, бред, гнойные образования. Врач делает вторичную прививку… День за днем все более болезнь одолевает. Постоянство почти предельной температуры заставляет ждать роковых осложнений. Уже не верят, что Вера Федоровна перенесет ядовитый недуг. И когда приходят и спрашивают сестер — на глазах у них слезы — не надо говорить, понятно все…
Но вдруг спал жар. Это было ко 2 февраля. Вера Федоровна пришла в себя, беспамятство и бред ослабли, вернулись мысль и ощущенье жизни… Какое счастье, какая радость…
У больной страшная потеря сил. И первая забота сестер — питание. Но оно чрезвычайно затруднительно — поражены все слизистые оболочки. Питание вызывает боль и тошноту. Вера Федоровна постоянно кашляет, и кашель глубокий, непрерывный, удушливый. Она испытывает мучения ежеминутно. И все-таки ей лучше…
Так проходит несколько дней. Уже говорят тем, кто навещает больную:
— Скоро Вера Федоровна поправится настолько, что можно будет говорить с ней о делах…
Радостная весть была светлым мимолетным сном. В урагане внезапного ужаса погибло все.
В ночь на 8 февраля у Веры Федоровны с ошеломляющей быстротой наступает ухудшение. Вновь сильнейший жар. Назревшая оспенная сыпь обнаруживает под собой страшное количество гноя, малейшее движение — нечеловеческая боль. Вера Федоровна теряет сознание. Гной, сходя с тела, срывает его покровы. Уже ничто не может остановить начинающееся гангренозное заражение крови… Днем — осложнение в почках, нефрит и постепенное омертвение тканей.
В роковой день, вечером собирается консилиум. Врачи признают положение больной безнадежным, определив оспенное заражение смертельным.
Гибель неизбежна… Ночью страшное разрушение тела продолжается. Омертвели ткани туловища, рук и ног… к утру деятельность пульса прекратилась. Уже умерла психическая жизнь… Наступили последние минуты…
Рассказывают, что Вера Федоровна еще накануне вечером, когда пришли врачи, с неистовою силою, в исступлении воскликнула:
— Довольно, довольно, довольно!
Так, в предчувствии смерти, простилась она с жизнью.
Рассказывают еще, что в последнюю ночь Вера Федоровна на мгновение пришла в себя и, подозвав одну из сестер, тихо молвила:
— Положите мне голову на грудь.
Так простилась она со своими близкими.
Наступили последние минуты… Она уже давно без сознания… Все реже и реже ее дыхание… Последний вздох — и умерла…
В холодный солнечный день пустыней кажется земля. И уже больше не пугает чудовищная смерть. Все кончено. Одна печальная весть всем, всем, всем:
— Сегодня, десятого февраля, в час сорок минут дня, скончалась Вера Федоровна Комиссаржевская…
Нисходит лунная ночь. И тишина, и сумрак, и холодная печаль… Безлюдна Самаркандская улица. Лишь там, около дома — глухие голоса… В комнаты войти нельзя. Принесли свинцовый гроб и заперли все двери… В темной спальне зажгли свечи. Меркнет робкий свет… Вот лежит на постели умершая. Подле нее на коленях прощаются те, кто был с нею в эти дни. Плачут тихо, зовут ее, зовут испуганно… Холодеет сердце от отчаяния — и дрожит в тишине голос, призывающий напрасно… Все кончено. Ничто не вернет миру даже звука той, которая исчезла. Она лежит, успокоенная навеки.
— Бережно примите ее…
И положили тело в гроб, завернутое в белый саван… Еще открыто лицо ее — но и на нем уже пелена… Она в гробу… Его закрыли…
— Бережно примите и отдайте земле бесценный прах…