Н. Федоров
Н. Федоров
Последний философ
Последний философ
Последний философ, Федоров Николай Федорович, Год: 1903
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Ницше — философ поры полного вырождения, началом коего явилась философия, поставившая ‘во главу угла’ мудрости правило ‘познай самого себя’, то есть ‘знай только себя!’. Последний философ показывает нам последних людей, переутомленных не-деланием, и самого последнего человека, который (несмотря на все свое падение) не в состоянии презирать себя.
‘Так говорил Заратуштра’… Нужно бы прибавить: учитель вечного возвращения жизни, а с нею — и смерти, но возвращения не сознаваемого, а лишь предполагаемого и не доказанного осязательно. А между тем, как только это предположение было бы доказано, восчувствовано и осознано, это бесконечное повторение превратилось бы в одно непрерывное (без смерти) существование, и не было бы ‘заката’, и вся эта поэма, то безобразно-злая, то пошло-шутовская, обратилась бы в величавую Пасхальную Песнь, а вместе и в проект обращения совокупным трудом силы умерщвляющей в оживляющую, воссоздающую.
Для чего понадобилась эта проповедь вечного возвращения? Обнаружение и распространение этой мысли не может ни прекратить, ни ослабить страданий, ни утешить в них, оно нужно было только для устрашения, ибо Ницше, как сверхчеловеку, все человеческое было чуждо. Человеку же неискаженному, сыну человеческому понятна была бы проповедь регуляции, управления природы самою возвращенною к бытию силою. Но сверхчеловек мыслит и чувствует не по-человечески и потому не нуждается в общении с людьми: почувствовав себя сверхчеловеком, он удаляется в горы и окружает себя вместо учеников зверями. Пробывши всего лишь десять лет в пустыне, он, исполненный спеси, решается ‘снизойти, спуститься’ до людей, идет проповедовать в город о том, чтС нужно не делать, а только думать для возвращения, ибо гибель, заключающуюся в ‘бесконечных возвратах’, нельзя же назвать делом! Его раздражает то, что у его слушателей, горожан, на уме — одни только игрушки, которых они не хотят променять на его игру мыслями. Но гневается он на них совершенно напрасно, когда и сам старается только заменить одну игру другою.
Повстречавши боголюбивого человеконенавистника, еще не слыхавшего, что боги умерли, и вступивши с ним по лицемерному человеколюбию в общение, он сам забыл, что жив Бог и Богочеловек, Который — не чета ‘сверхчеловеку’, достойному называться не эber, а Untermensch’ем.<,<,*1>,>,
Имея в руках труп, он похоронил его, но потому лишь, что сам был мертв. Видел он дитя, но не понял, почему нужно ‘быть как дети’. Уразумел он разницу между верблюдами и львами, понял рабство и господство, но не постиг родства (отечества, сыновства и братства). Самозванный учитель человечества, Заратуштра презирает человека, но не знает сына человеческого, ни дочери человеческой и не понимает их бесконечного превосходства над немецким ‘обер-человеком’, превосходства потому, что в них рождение стало воскрешением. Ты кичишься своим ‘обер-человеком’ (могли бы мы ему сказать), а они предпочитают последнего человека. Ты прав, когда презираешь разум, не переходящий в дело, и добродетель бессильную против смерти. Здесь ты прав, потому что в этом — действительно источник наших бедствий. Вся нынешняя (так поставленная) жизнь наша — бедность, грязь и мелкое наслаждение. Не одна бедность — несчастие: богатство и бедность — два несчастия, то и другое — несчастие! Но и в уравнении и отрицании их также еще нет счастия, а есть, может быть, только третье несчастие.<,<,*2>,>, Ты гордо указываешь заурядным страдальцам на своих будто бы столь отличных от них ‘обер-людей’, но тебе ответят и справедливо: ‘мы видели, мы знаем их, этих унтер-людишек, они, как и мы, не победившие смерть, и в этом сходные со всеми, при этом огромном сходстве в главном принимают свое маленькое несходство за превосходство и громко кричат о нем’, но и только!
Да и есть ли искренность в твоей трагической проповеди? Если ты так любишь гибель, отчего же ты сам не спешишь погибнуть и оказываешься даже недостойным наказания? Ты храбр только там, где нет никакой опасности, когда и без тебя столькие покинули Христа, ты храбро превозносишь Антихриста!
Для трезвого человека в ‘Заратуштре’ нет ничего великого, ни прекрасного. Лишь опьяненному могло казаться, что верхом на символах он подъезжает к вершине истины, опьянение переносит его в ‘другой’ мир, где все вещи (конечно, ‘вещи в себе’!) с радостью отзываются на его речь, ласкают его, хотят ‘сесть ему на спину’… Здесь открывается сущность вещей, здесь выражена их воля, здесь всякое бытие хочет стать словом: всякое творчество хочет научиться от него… Но все это, конечно, лишь кажется: прошло опьянение… и все исчезло!
Это чрезвычайно напоминает народные рассказы о том, как леший водит заблудившегося по лесу и какие чудеса при этом чудятся, а перекрестишься — и увидишь себя в болоте и в тине…
*1 Не ‘сверх’, а ‘ниже-человеком’ (нем.).
*2 Ибо одно уравнение ложных благ и отрицание их само по себе еще не создает истинного блага, ограничиваться же одним отрицанием значит мешать созиданию, то есть умножать несчастье, создавать ‘третье’ насчастие (В. А. К.).
Оригинал здесь — http://www.magister.msk.ru/library/philos/fedorov/fedor065.htm