Последний эстетик, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 6 минут(ы)

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

Послдній эстетикъ.

Старый генералъ Петлинъ поднимался чмъ свтъ, выходилъ на террасу и длалъ свой утренній моціонъ. Это былъ, крпкій, высокій старикъ, державшійся прямо, какъ вс николаевскіе генералы. Въ саду его уже ждалъ Кузькинъ, тоже николаевскій служака, бывшій лихой ефрейторъ, а сейчасъ просто денщикъ. Кузькинъ вытягивался во фронтъ и точно выстрливалъ:

— Здравія желаю, ваше превосходительство!..

— Спасибо, братецъ.

— Рады стараться, ваше превосходительство!..

Затмъ Кузькинъ лихо длалъ налво кругомъ и отправлялся ‘длать чай по-походному’. У стараго генерала все въ дом было устроено ‘по-походному’, кончая прислугой,— женской прислуги генералъ не выносилъ, какъ не выносилъ ея Кузькинъ. Единственную женщину представляла собой кухарка Авдотья, но и та служила съ тмъ условіемъ, чтобы никогда не попадаться на глаза грозному генералу. Она пряталась въ своей кухн, какъ нечистое животное, о существованіи котораго никто не долженъ былъ даже подозрвать. Все длалъ Кузькинъ, знавшій вс привычки генерала и умвшій ему потрафятъ во всемъ.

Генералъ жилъ одинокимъ вдовцомъ и почти не вызжалъ изъ дому. Гости бывали тоже рдко, да и т постепенно вымирали. Все это были такіе же старые николаевцы. Старики сходились, длились послдними новостями и расходились съ тайной мыслью, что видятся, можетъ-быть, въ послдній разъ. Могучее племя быстро вымирало. Вопросъ былъ только въ очереди, кому умирать. Другая мысль, которая неотступно ла этихъ ветерановъ и которую они боялись даже высказать, это — то, что они забыты и больше не нужны, какъ т кремневыя старинныя ружья и допотопныя пушки, съ которыми они замиряли Кавказъ и отстаивали Севастополь. Эти мысли раздумывались въ одиночку, особенно по вечерамъ, когда вмст съ темнотой наволакивалась старческая тоска. Впрочемъ, каждый изъ этихъ стариковъ не могъ помириться съ своей личной ненужностью, а только жаллъ другихъ. Да, плохи были дла этихъ ‘другихъ’…

Весь складъ жизни генеральскаго дома носилъ парадный, строгій характеръ, пропитанный торжественной готовностью что-то такое исполнить, предпринять, двинуться. Не было ничего лишняго, что могло бы стснить эту готовность. Но проходили дни, мсяцы, года, а Петинъ оставался забытымъ и его готовность никому ненужной. Въ полной мр эту забытость чувствовалъ только врный старый слуга Кузькинъ, понимавшій барина по каждому взгляду. Онъ тоже привыкъ волноваться молча и позволялъ поговорить съ самимъ собой только вечеромъ, когда парадный день кончался.

— Плохо, братъ Кузькинъ… Плохой народъ нынче пошелъ и настоящаго порядку не понимаетъ. Какіе нынче генералы?.. Ххе… Одно только названіе, что генералъ. Такъ, фитюльки какія-то…

Въ душ Кузькина сложилось своеобразное убжденіе, что причина всего заключается въ газетахъ. Да, прежде не было этихъ проклятыхъ газетъ, и все было по-другому. Онъ каждый разъ волновался, когда утромъ подавалъ генералу цлую пачку русскихъ и иностранныхъ газетъ, точно онъ подносилъ отраву на цлый день. Генералъ усаживался въ глубокое ‘вольтеровское’ кресло и принимался читать сначала иностранную почту, точно подготовляясь къ своимъ домашнимъ непріятностямъ. Кузькинъ считалъ долгомъ не оставлять барина въ такую трудную минуту и терпливо стоялъ, вытянувшись въ струнку,

— Ну-ка, посмотримъ, какія глупости за границей длаютъ,— ворчалъ генералъ, развертывая газету.

Всей газеты онъ не читалъ, а только т проклятыя мста, которыя Кузькинъ особенно ненавидлъ. Такъ прямо съ нихъ и начнетъ.

— Кобургъ — отлично,— бормочетъ генералъ.— Служба собакъ въ арміи — превосходно… Ха-ха!.. Еще новое ружье… да… усовершенствованіе въ закалк стали…

Газета комкалась и летла въ уголъ. За ней наступала очередь другихъ. Генералъ длалъ краснымъ карандашомъ отмтки на поляхъ и не скупился на знаки восклицанія. Но всего хуже, когда генералъ переходилъ къ русскимъ газетамъ. Прежде всего онъ прочитывалъ некрологи, причемъ постоянно удивлялся.

— Умеръ Петровъ… Господи, давно ли видлись!.. Вдь жить надо было человку… И какой человкъ!.. Кузькинъ, помнишь, какъ въ Чечню ходили?.. Петровъ служилъ на лвомъ фланг… Забіяка, бреттеръ, а въ пол цны нтъ…

Дальше слдовали спеціальныя извстія.

— Бездымный порохъ… Кузькинъ, ты понимаешь, въ чемъ тутъ дло?

— Никакъ нтъ-съ, ваше превосходительство!.. Только это никакъ невозможно, чтобы порохъ безъ дыму…

— Вотъ въ томъ-то и дло, что безъ дыму… И гула не даетъ, а одинъ пшикъ. Мы-то прежде стрляли, а теперь будутъ шипть… А пуля летитъ на пять верстъ, тонкая этакая каналья, какъ комариный носъ, и сейчасъ тебя убьетъ. Ты и не видишь, откуда смерть прилетла: ни дыму, ни гулу, ни огня… Понимаешь?

— Никакъ нтъ-съ, ваше превосходительство!..

— И я тоже… А то вотъ еще штука: одинъ выстрлъ орудія стоитъ около шести тысячъ рублей.

— Никакъ нтъ-съ.

— Ты глупъ, Кузькинъ, а это придумали ученые люди. Понимаешь? Это они хотятъ насъ, дураковъ, перебить на дальнемъ разстояніи всхъ до одного. Понялъ? Вотъ мы съ тобой сидимъ, а кто-то за двнадцать верстъ отъ насъ какъ запалитъ — тррахъ! Ничего отъ насъ съ тобой и не осталось… Прежде-то хоть дымъ отъ орудія видишь, а нынче пневматическая пушка будетъ не стрлять, а бросать снаряды. Такъ и будутъ другъ въ друга бросать пятипудовыми гостинцами… а солдаты сейчасъ зарывайся въ землю. Ты ихъ и разыщи, какъ грибы.

— Какіе нынче солдаты, ваше превосходительство: просто публика.

— Ха-ха… Вррно, Кузкинъ!.. Ахъ, ты, каналья… Послать бы подъ Грозную въ Дагестанъ… а? Именно, публика… На четвертый бастіонъ… а?

II.

Это мирное прозябаніе забытаго генерала было нарушено неожиданнымъ появленіемъ новыхъ дйствующихъ лицъ, именно — ночью пріхала его единственная дочь Анна Павловна. Съ ней старикъ былъ не въ ладахъ, потому что она нарушила основное правило семейной дисциплины — сбжала изъ дому съ какимъ-то капитаномъ. Генералъ твердой рукой ‘навсегда исключилъ се изъ списковъ’ и не хотлъ знать. Конечно, Анна Павловна разсчитывала со временемъ получить амнистію, но вс попытки въ этомъ направленіи ни къ чему не повели. Даже такой всесокрушающій мотивъ для амнистіи, какъ появленіе внука, не тронулъ сердце старика. Онъ не желалъ быть ддушкой нарушившихъ дисциплину внуковъ и говорилъ знакомымъ, которые боле или мене тонко намекали объ ихъ существованіи:

— Это дти Анны Павловны, и ‘это’ меня нисколько не касается…

Знакомые пожимали плечами, какъ люди, исполнившіе свой долгъ, и тоже выключали Анну Павловну изъ своихъ списковъ. Не такъ думалъ одинъ Кузькинъ, который состоялъ при Анн Павловн въ качеств ‘офицерской няньки’. Жена генерала умерла рано, и воспитаніемъ маленькой генеральской дочки до института завдывалъ главнымъ образомъ Кузькинъ. Двочка знала вс сигналы, солдатскія псни и т. д. Когда съ Анной Павловной произошла роковая катастрофа, эти отношенія не прекратились, и Кузькинъ аккуратно извщалъ ‘барышню’ обо всемъ, что у нихъ происходило. Въ свою очередь Анна Павловна тоже извщала Кузькина время отъ времени о появленіи новаго птенца.

— Господи, благослови…— крестился Кузькинъ каждый разъ и даже вытиралъ слезу.— Дай, Господи, вспоить, вскормить и на коня посадить!.. Хотя бы поняньчить довелось нашихъ внучатъ… Не можетъ утишить своего сердца генералъ, а дите чмъ виновато? Ну, взыскивай ужъ съ меня лучше, коли на то пошло… ‘Виноватъ, ваше превосходительство!’ а дитё неповинно…

Вс попытки Анны Павловны явиться лично не имли успха, да и были неудобны, потому что капитанъ служилъ далеко на юг, а она вчно находилась въ ‘такомъ положеніи’ или няньчила какого-нибудь малыша. И вдругъ она нагрянула безъ всякаго спроса и привезла съ собой все ‘это’, т.-е. пятерыхъ мальчиковъ. Кузькинъ по счету вынималъ ихъ изъ дорожнаго экипажа:

— P-разъ — внучекъ… другой — внучекъ… Господи, благослови: третій… Цлое гнздо, матушка барышня.

Кузькинъ и обрадовался и испугался. Что-то скажетъ генералъ…

— Э, пустяки! Что тутъ говорить,— ршительно заявила Анна Павловна, пріобрвшая боевую опытность настоящей полковой дамы.— Ну что, Кузькинъ, сильно я постарла? Двнадцать лтъ по видались…

— Точно такъ-съ, т.-е. я насчетъ годовъ, а не касаемо старости. Отъ дтокъ не молодютъ, а вы еще, слава Богу…

Съ опытностью офицерской няньки Кузькинъ устроилъ въ генеральской столовой настоящій военный лагерь, размстивъ на полу спавшее счастливымъ сномъ ‘это’. Съ какой любовью онъ смотрлъ на заспанныя дтскія личики… Вдь цлое гнздо налетло. Спятъ малые птенчики и знать ничего не знаютъ. Старшему было уже девять лтъ, а младшему два года.

Ч’то приводило Кузькина въ особенный восторгъ, такъ это то, что все были мальчики. Молодецъ Анна Павловна, не. испортила дла. Вонъ какое войско народила… Ну-ка, ддушка, какъ ты отопрешься отъ внучатъ-то? Свою кровъ изъ роду-племени не выкинешь… Нтъ, братъ, шалишь! Вотъ, попробуй, повоюй вонъ съ самымъ махонькимъ звремъ… Х-ха! Молодецъ Анна Павловна…

Генералъ очутился въ настоящемъ осадномъ положеніи. Непріятель ворвался уже въ черту самой крпости. Даже отступать было некуда. Анна Павловна встртилась съ отцомъ какъ ни въ чемъ не бывало, точно вчера только ухала изъ дому. Она представила дтей, выстроивъ ихъ по-военному въ одну шеренгу. Старикъ осмотрлъ ‘строй’, молча поднялъ самаго маленькаго внучонка и поцловалъ. Онъ внимательно осмотрлъ всхъ остальныхъ, перецловалъ по очереди и, повидимому, остался доволенъ.

— Здорово, ребята…

— Здравія желаемъ, Ваше превосходительство!— грянулъ весь строй, длая подъ козырекъ.

Примиреніе состоялось вдругъ. Старикъ какъ-то весь размякъ и виновато нахмурился. Непріятель захватилъ весь домъ и забрался даже въ генеральскій кабинетъ. Не осталось въ дом ни одной вещи, которая не подверглась бы самому тщательному изслдованію, причемъ дло не обошлось безъ ‘урона’ — любимая турецкая трубка оказалась разбитой, чернила пролиты, а двухлтній внукъ въ пылу усердія отжевалъ цлый уголъ старой военной ландкарты. Старикъ хотлъ разсердиться, длалъ грозное лицо, но изъ этого ничего не выходило.

— Я только на два дня,— предупреждала Анна Павловна,— повидались, и назадъ…

Разъ вечеромъ Анна Павловна зашла къ отцу въ кабинетъ проститься. Старикъ сидлъ въ своемъ вольтеровскомъ кресл и, когда она вошла, торопливо отвернулся. Потомъ онъ досталъ носовой платокъ и высморкался. Неужели онъ плакалъ, этотъ сухой, неприступный старикъ? Анна Павловна не врила собственнымъ глазамъ. Неужели снъ можетъ плакать, какъ обыкновенные смертные?

— Папа, ты боленъ?…

— Я? Да… т.-е. нтъ…

Генералъ всталъ и зашагалъ по комнат. Потомъ онъ сдлалъ налво кругомъ, остановился передъ дочерью и заговорилъ:

— Видишь ли, Анна Павловна… т.-е. я не спалъ цлыхъ дв ночи. Да, не спалъ… Все думалъ о твоихъ мальчуганахъ… Да… Ахъ, нехорошо!..

— Что нехорошо-то, папа?

— Какъ что? Поздно они родились… да.

Генералъ опять замолчалъ.

— Я не понимаю, папа…

— Вдь ты ихъ, конечно, отдашь въ военное заведеніе? Ну? Будутъ офицерами… Отличные мальчуганы… Если бы раньше, такъ… Однимъ словомъ, ничего изъ этого не выйдетъ… Конечно… Нынче, брать, войну приготовляютъ въ ученыхъ кабинетахъ и лабораторіяхъ, какъ лкарство, и никакой личной храбрости не нужно. Они даже врага въ лицо не увидятъ… Порошковъ какимъ-нибудь будутъ воевать, сжатымъ воздухомъ и прочей дрянью. Понимаешь: героя совсмъ не нужно! Устранили его… Вдь выпускать заряды и снаряды всякая баба можетъ. И будутъ бабы воевать… Все кончено. Ни огня, ни дыма, ни грома орудій, ни лошадей, а ужъ о штык и говорить нечего… Все устранятъ-съ, сударыня!.. Вотъ что ждетъ твоихъ дтей… Закиснуть въ лабораторіи гд-нибудь или въ библіотек… Ни героевъ ни храбрости — ничего не нужно, а только одни знанія-съ. Вотъ мн и жаль… Да, жаль. Страшно будетъ жить.

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

Послдній эстетикъ.

Читайте также: