Последние огоньки, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1888

Проза
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Скачать в PDF

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

Послдніе огоньки.

I.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ горахъ расцвла фіалка, душистая, нжная и скромная, какъ молодая двушка. Въ теплыхъ долинахъ, защищенныхъ отъ холоднаго свернаго втра, зацвли дикія розы. Въ лсу заплъ соловей… Это было сигналомъ наступавшаго великаго праздника, который ожидался всми жителями Архипелага съ страстнымъ нетерпніемъ. Еще вечеромъ съ главнаго острова, гд стоялъ храмъ Войны, была подана сигнальная ракета, въ отвтъ на которую съ другихъ островокъ посылались отвтные огни, отражавшіеся въ мор золотымъ дождмъ. Картина получалась замчательная, точно рушилось самое небо, разсыпаясь огненной пылью, погасавшей въ холодной синев моря.
Въ храм Мира шли приготовленія къ завтрашнему празднику, когда сюда явятся счастливыя молодыя парочки, украшенныя цвтами. Главная жрица Меонь, чуть не столтняя старуха, особенно хлопотала, чтобы все соотвтствовало готовившемуся торжеству. Внутренность храма убиралась зеленью, цвтами, причудливыми драпировками и безчисленными огнями.
— Это мой послдній праздникъ,— повторяла Меонъ, осматривая работу.— До слдующаго мн не дожить…
Храмъ представлялъ собой громадное зданіе, окруженное блой колоннадой, поддерживавшей двойной золотой куполъ. Отдльно стояла тонкая, какъ игла, блая башня, гд жила Меонь со своими прислужницами. Она нсколько разъ поднималась на особой подъемной машин за самый верхъ башни и долго наблюдала темные силуеты ближайшихъ горъ, гд, какъ заблудившіяся свтляки, кое-гд мелькали желтые огоньки. Старушка невольно вздохнула, припоминая далекое прошлое,— свою раннюю молодость, когда въ эту ночь горы были усяны тысячами двигавшихся огоньковъ, когда на вершинахъ скалъ горли призывно громадные костры и всюду раздавались веселые псни счастливой молодежи. На островахъ существовалъ издавна обычай, что молодежь собирала цвты въ эту ночью
— Мало огней… шептала Меонъ.— Гд-же молодежь? Экзамены кончены, и вс должны веселиться… Гд двушки? Какой же это праздникъ?..
Въ ясные дни съ высоты башни можно было разсмотрть до двадцати отдльнхъ острововъ. А сейчасъ все точно потонуло, въ весеннемъ, душномъ шепчущемъ сумрак. Это ласково шумло невидимое море, точно оно дышало, посылая къ берегамъ свою теплую, плодотворную волну.
— Все то же: и небо, и море, и земля,—думала вслухъ Меонъ, вздыхая.— И все такимъ же останется и чрезъ тысячу лтъ, когда о насъ не останется даже воспоминанія. Одни люди будутъ безумно стремиться впередъ, навстрчу собственному уничтоженію.
Въ перевод эти грустныя мысли значили, что восемьдесятъ лтъ тому назадъ Меонъ семнадцатилтней двушкой вотъ въ такую весеннюю ночь вмст съ другими двушками тоже ходила по горамъ и искала своего ‘счастья’, какъ назывались ночные цвты, и меньше всего думала объ уничтоженіи. Т же горы, тже фіалки розы, то же море, огни и соловей… Для нея эта ночь была роковой: ‘онъ’, избранникъ ея сердца, не пришелъ, и она явилась на торжество одна и безъ цвтовъ. О, ‘онъ’ забылъ о ней для своихъ книгъ и занятій, а когда вспомнилъ, то солнце уже поднялось, и было поздно. Соловей проплъ свои чудныя псни для другихъ… Помнитъ ли онъ, Прото, что было восемьдесятъ лтъ тому назадъ, или безъ конца изучаетъ небо?
Старушка-жрица посмотрла на востокъ, гд невидимо лежалъ большой островъ, на которомъ былъ устроенъ храмъ Войны, замнявшій сейчасъ обсерваторію. Точно въ отвтъ на эти мысли, изъ весенней мглы глянулъ на нее зеленый огонекъ и сейчасъ же потухъ, Прото вчно занятъ и, вроятно, даже, забылъ, какъ тогда, какая сегодня ночь…
Спустившись внизъ башни, Меонъ хотла пройти въ храмъ, но въ одной изъ комнатъ встртила двушку, которая стояла у открытаго окна и безучастно смотрла въ сторону горъ.
— Леа, ты дома?— удивилась Меонъ, останавливаясь.
— Да…
— Вс другіе двушки тамъ, он поютъ, он счастливы…
Леа только опустила свои прекрасные глаза. Это была высокая, стройная двушка съ чуднымъ, блднымъ лицомъ.
— Теб восемнадцать лтъ, Леа, и у тебя нтъ даже желанія хоть посмотрть, какъ веселятся другіе?
— Бабушка, милая бабушка, меня это не интересуетъ.
— И нтъ никого, кто бы интересовалъ тебя?
— Какъ видишь: никого.
— Ты хочешь остаться двушкой?
Леа улыбнулась и печально проговорила:
— Вдь ты же осталась двушкой?
— Я? О, это совсмъ другое дло…. Къ сожалнію, я не могу разсказать теб, какъ это случилось, но я въ свое время любила и умла любить…
— Я не знаю, что такое любить, бабушка… Мн кажется, что это только одно пустое слово, которымъ люди обманывали самихъ себя. Скажу больше: мн длается страшно, когда я даже просто слышу это роковое слово.

II.

Меонъ ошиблась: Прото не забылъ о ней и думалъ о живыхъ людяхъ, и не о звздахъ. Онъ тоже смотрлъ на блуждавшіе въ горахъ огоньки и только качалъ своей сдой столтней головой, точно вмсто живой кожи обтянутой пергаментомъ. О, старикъ думалъ много, думалъ больше всхъ остальныхъ и приходилъ къ одному убжденію, что все кончено.
— Да, да. Кончено…— повторилъ онъ.— Жизнь на островахъ погаснетъ, какъ и тти послдніе огоньки въ горахъ.
Ему казалось, что онъ всегда жилъ и что будетъ жить всегда. Разв онъ не жилъ дв тысячи лтъ тому назадъ, когда происходило крушеній всей европейской цивилизаціи? Онъ видлъ эти государства, превращенныя въ военные лагери, видлъ, какъ вс мысли все сильне сосредоточивались на одной — уничтожить ближняго и захватить его владнія, какъ во имя ученія о любви жгли людей на кострахъ, какъ во имя цивилизаціи истреблялись племена дикарей, какъ святая наука работала на этомъ же пути взаимнаго уничтоженія и подкладывала огонь въ костеръ. Да, бдная Европа представляла собою настоящій костеръ, когда было открыто воздухоплаваніе, уничтожившее, какъ увряла наука, всякія этнографическія границы, національные интересы и всякую расовую обособленность. Такъ говорила наука, а вышло нчто другое. Благодаря новому открытію вся старая Европа очутилась въ огн. Утонченное рабство давно уже носилось въ воздух и разршилось цлымъ рядомъ ужасныхъ катастрофъ. Романскія, англо-саксонскія и славянскія расы превзошли другъ друга въ братской ненависти, и жестокая цивилизація рухнула сама собой, раздавленная собственной жестокостью. Послдній ударъ, нанесенный Европ желтолицыми варварами, былъ только неизбжнымъ результатомъ всей европейской политики. Да, Европа нсколько сотъ лтъ учила желтыя расы искусству истребленія, пока ученики не примнили свои знанія на ней самой. Это былъ настоящій потокъ варварства, хлынувшаго на Европу во всеоружіи послднихъ словъ науки. Варвары по-своему воспользовались величайшимъ открытіемъ. (Европа начала счетъ новой эры со дня открытія воздухоплаванія) и превратили Европу въ пустыню. Когда все стихло и не кому уже было сражаться, американскіе милліардисты купили у желтолицыхъ кровавое пепелище, а старая Европа теперь заросла травой и лсомъ, наполнилась хищными зврями и благородной дичью. Милліардисты устроили изъ Европы грандіозный охотничій паркъ, гд они отдыхали посл своей хищнической работы.
Именно въ эту эпоху крушенія старой Европы и произошло заселеніе Архипелага. На островахъ собрались бглецы изъ разныхъ угловъ Европы. Конечно, желтолицые открыли это послднее убжище и хотли истребить послднихъ враговъ, но ихъ предводитель сказалъ:
— Оставьте ихъ… Я хочу ихъ наказать за все то зло, какое они длали намъ въ теченіе вковъ. Да… Пусть они постепенно вымрутъ сами собой, это — самая страшная казнь. Желтолицый да не прикоснется къ этой блолицей твари, обреченной на вымираніе.
Завтъ желтолицаго вождя явился проклятіемъ всмъ блолицымъ. Цвтныя расы не хотли ихъ знать и не входили съ ними на въ какія отношенія. Архипелагъ явился чмъ-то въ род зачумленнаго мста, и блднолицые постепенно начали вымирать, точно геній жизни отлетлъ отъ нихъ навсегда. Сегодняшняя ночь служила яркимъ доказательствомъ неизбжнаго процесса. Острова имли теократическое устройство, и отцы блолицаго племени напрасно истощали вс усилія, чтобы поднять жизненныя силы. Уже сто лтъ, какъ за каждаго ребенка назначена была премія матери, а отецъ пользовался пожизненной пенсіей. Одной женщин, у которой было двое дтей, былъ поставленъ памятникъ въ самомъ храм Мира. А жизнь точно убывала съ каждымъ днемъ, какъ незримо испаряется вода. Блолицые потомки расплачивались за вс грхи своихъ предковъ, точно они несли проклятіе въ своей крови и въ своихъ нервахъ.
Да, вотъ о чемъ думалъ столтній Прото, глядя съ тоской на блуждавшіе въ горахъ огоньки.
Въ видахъ поддержанія расы, молодежь, достигавшая брачнаго возраста, подвергалась самому строгому экзамену спеціальныхъ брачныхъ комиссій. Каждую двушку и каждаго молодого человка изучали, какъ медицинскій препаратъ, и давали ‘брачное право’ только тмъ, кто не имлъ физическихъ недостатковъ, опасныхъ для потомства. Свидтельства выдавались только весной, потому что наука доказала, что только заключенные весной браки бываютъ счастливыми. Затмъ это брачное весеннее время было возведено въ національный праздникъ, когда на остров Мира собирались жители всхъ острововъ.

III.

Вся громадная площадь передъ храмомъ Мира была покрыта толпами разодтаго по-праздничному народа. На особой почетной эстрад помщались матери со своими дтьми. Увы! ихъ было такъ немного. Не слышно было дтскаго заразительнаго смха, не мелькали дтскія улыбки, не загорались свтлые дтскіе глаза неудержимымъ весельемъ,— каждый ребенокъ появлялся на свтъ умненькимъ, послушнымъ и тихимъ. Напрасно гремла музыка, шли процессіи, раздавалось пніе,— ни одно дтское личико не улыбнулось.
Прото сидлъ въ комнат Меонъ и молча смотрлъ на толпу изъ окна.
— А гд Леа?— спросилъ старикъ.
— Она… она осталась дома…— тихо отвтила Меонъ, опуская глаза.— Да, дома…
— Бдная двочка…
— Много такихъ. Он на хотятъ замужества, потому что боятся материнскихъ мукъ и не хотятъ разставаться со своей двичьей красотой.
— А мужчины?
— Мужчины не находятъ себ женъ…
— О, горе намъ! Это смерть заживо, Меонъ. Надъ нашими головами виситъ несмываемое проклятіе. Если бы намъ хоть капельку желтой крови…
На площади произошло волненіе. Трубы смолкли, и наступила тишина. Вс взоры были устремлены туда, въ сторону горъ, откуда должны были показаться счастливыя молодыя пары. На верхней площадк башни стояла группа молодыхъ двушекъ съ Леа во глав. Он тоже смотрли въ горы, гд собиралась толпа.
— Идутъ!..— крикнула одна изъ двушекъ.— Посмотрите, сколько паръ… Леа, теб не завидно?
— Нисколько.
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Последний эстетик, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891
  2. Последнее искушение, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1895
  3. Нечто о бабьей притче, добром черте и потерянном душевном зеркале, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891
  4. Рай красный, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1897
  5. Отец на Новый год, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1883
  6. Бабий грех, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1895
  7. В девятом часу, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1897
  8. Страшные дни, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891
Электронная библиотека